Русская зима

     «Русский мужик ленив, вороват и тёмен», - любят говорить о России и русских. Всё это в той или иной мере действительно свойственно русскому человеку, хотя и не только ему. Однако невольно задаёшься вопросом: мог ли ленивый и бездарный народ освоить одну пятую часть земной поверхности, причем освоить под носом у великой китайской империи, потеснив или вобрав в себя скифов, татар и сарматов, монголов и множество других народов? Легко ли присоединить и на протяжении столетий развивать исключительно тяжелые для освоения регионы Урала, Сибири и Аляски, да еще помогать и ладить с аборигенами?

     Великая монгольская цивилизация тоже покоряла обширные земли,  только ничего в этом мире нельзя удержать силой. Приходит время и империи, распадаются. Россия – одна из самых больших империй - благодаря терпению и уживчивости русских могла бы просуществовать сколь угодно долго, если бы не Октябрьская революция.  Русский народ как основание и костяк империи оказался исключителен тем, что всегда был бесконечно терпим к другим культурам и обычаям.

     Вопреки тютчевской поэтической формуле, понять Россию можно и нужно. Особенности национального характера лучше всего открываются через образ жизни народа и его историю.  Один из основных факторов, сформировавших русский характер, - конечно, климат. Выживать в условиях суровой зимы трудно даже теперь, а наши предки существовали так тысячи лет. За короткое дождливое лето надо успеть так много, - вот русский мужик и крутился от зари до зари: урожай, дрова, сено, скотина, дом, одежда, заготовки впрок,  - всё должно быть сделано, а иначе холодная или голодная смерть. Немецкий педантизм здесь не проходит, - тут нужен мощный рывок без расслаблений и излишней скрупулёзности, на которую просто нет времени, надо осилить главное. Зима – вроде бы период некоторой передышки, но требует напряжения всех сил в противостоянии суровым погодным условиям. И кроме того необходимо охотиться, рыбачить, топить дом и готовиться к лету. Кстати говоря, соборность и коллективизм русских тоже связаны с суровым климатом. Если семья не успевает отстроить дом к холодам, то, навалившись всем миром,  ей помогает община. Дом будет поставлен до снега, даст кров и тепло, а огрехи, - да Бог с ними!  Русский мужик - человек  сметливый и хваткий, но на деталях и нюансах зависать не любит, - ему важно основное. Кругом столько опасностей, что на жизнь приходится смотреть либо философски, либо фатально. Богатство как цель жизни сомнительно,  -  набегут татары и всё сожгут, или  свои же придут и отнимут. Выжить в таких условиях может человек бесшабашный, но умеющий быстро собраться; ленивый до поры, но шустрый при необходимости; простодушный, но себе на уме; обыкновенно мирный и терпеливый, но самоотверженный и беспощадный, если довести до крайности.
 
     Сила и смекалка – ресурс выживаемости русского человека. Неприхотливость и умение довольствоваться малым - его защитный панцирь. Русские пассивны и расслаблены во времена стабильности, их ум, талант и смелость проявляются когда, как говорится, жаренный петух клюнет. Готовность к напастям и потерям сформировала философское отношение к утрате собственности и это вовсе не пофигизм, как принято считать. Добродушие, щедрость и снисходительность с одной стороны, долготерпение с другой происходят из умения отстраниться от материального, и отдаться идее, вере, творчеству.  Этот иррационализм – не такая уж бесполезная вещь, как может показаться на первый взгляд. Когда жизнь невыносима, когда ситуация кажется безысходной, способность послать весь мир сами знаете куда, всё бросить и уйти в запой или в лесную землянку даёт шанс спасти рассудок, а подчас и жизнь.
 
     Эти, мягко говоря, не самые благоприятные условия и породили удивительный по своей привлекательности, трогательности и противоречивости русский тип. Он-то и освоил огромные пространства, живя бок о бок с самыми разными народами, цивилизовал такие северные места, где, казалось, и жить-то невозможно. Все эти без преувеличения великие дела он совершал с простодушной улыбкой  Иванушки-дурачка, а если надо – и насупившись, как Илья Муромец. И всё бы было у него прекрасно, если бы не потребность периодически пойти в разнос и всё разломать бессмысленно и беспощадно. Но я не об этом, я всего лишь о русской зиме, которая в жизни нашего человека и мощный пресс, и кузница характера, и, в конце концов, праздник души.

     Почему русские так любят зиму? Всё просто: они её не боятся, они её победили. Русская зима породила русскую печь, русскую баню, русские сани, русское веселье и, конечно, русскую водку. Зима – это и щит от врагов: засеки, мороз и бездорожье надежно защищали русских. Зима – это бодрящий  экстрим, стимулирующий, закаляющий, возрождающий. Зимние пейзажи философски обобщённы, большей частью поэтичны и грустны, что неизбежно отразилось на восприятии жизни, фольклоре и поэзии нашего народа.

     Прошлой зимой я предложил своим друзьям съездить в Карелию на Онежское озеро к моему брату и компаньону Федору. Сергей, зябко поеживаясь, сказал: снега и холода это не предел мечтаний, да и комфорт не тот, что где-нибудь в Альпах. «Вы не любите зиму? Да вы просто не знаете ее прелестей», - уверил я, и решение было принято. Мы купили билеты и сели в ночной поезд до Петрозаводска. Сергей, о котором я уже писал, всех порадовал кулинарными изысками, собственноручно приготовленными в дорогу. Закуска в виде салатов и жареного поросёнка была великолепна. Мирно беседуя под стук колёс, мы коротали дорогу. Утром, прибыв на место слегка помятыми после вчерашних посиделок, но веселыми, мы выгрузились из вагона и, обнявшись с Фёдором, потребовали чашечку утреннего кофе. Петрозаводск – один из самых цивильных, компактных и симпатичных городов северной части России, казалось, был празднично приветлив зимним пронзительным солнцем и хрустальным морозным воздухом. Расположение города и его планировка, ориентированная на  Онежское озеро - крупнейший в Европе резервуар чистейшей пресной воды - придавало городу «приморский» вид. Побалагурив в кофейне с карельскими официантками и выпив по чашечке хорошего эспрессо, мы отправились в порт, предварительно затарившись в магазинах продуктами и местным спиртным – водкой «Гарант» и  финским пивом «Лапин культа».

     В порту, Онего предстало нам бескрайним «белым безмолвием», уходящим за горизонт, отороченным изумительно синим небом сверху, и белым снегом, щедро укрывшим все, снизу. У причала нас ждало диковинное на вид судно на воздушной подушке, придуманное русской смекалкой специально для покорения ледяных и снежных просторов, – шестиместный «Хивус» нижегородского производства. Володя, наш капитан летом и водитель «Хивуса» зимой, не без гордости называл судно звездолётом, был собран, энергичен, сосредоточен и мороза, похоже, нисколько не чувствовал. С непокрытой головой, ладной гибкой фигурой и загорелым лицом он вызывал уважение ухватистой ловкостью и полной адаптированностью к русской зиме. В салоне было аскетично – ничего лишнего, но вполне удобно, уютно и тепло. Вместе с Фёдором нас было шестеро – полный комплект. Шум винта, лёгкая вибрация, взметнувшийся снежный вихрь и наш чудо-корабль, всё быстрее разгоняясь, заскользил в снежную пустыню. На скорости 60–70 километров в час, почувствовалась лёгкость и удовольствие от скольжения по белой целине навстречу горизонту, ослепительно искрящемуся в лучах солнца. Ощущение полёта и эйфории, легкий шум тугих ледяных струй, омывающих наш «звездолёт», делали тесноватый для шести по-зимнему одетых людей салон еще уютнее и теплее. Когда исчезли из виду берега и какие-либо ориентиры - только ровное, как скатерть, белое безмолвие под бездонным куполом голубейшего неба, мы сделали остановку, чтобы размяться и сфотографироваться. Здесь уже в полной мере все почувствовали красоту и жесткость снежной пустыни и нешуточного мороза. Где-то между лопаток возникло ощущение легкой жути, - оттого что под ногами огромная толща воды и снега до горизонта,  - человек, как песчинка, может затеряться в ней и неминуемо погибнуть. Перемещаться по снегу оказалось почти невозможно, так он был глубок и пушист.
 
     Незаметно приблизился берег, мы вошли в Кижские шхеры. Лес, густой шапкой покрывающий каждый клочок суши, в этих местах был сказочно красив в покрывале снега и инея. Многократно отражаясь, солнце дробилось в этом морозном кружеве.
В шхерах скорость и движение были особенно ощутимы, мизансцены постоянно менялись. Проплывали острова и тростниковые заросли, торчащие из снега. Наконец показался малый Леликовский остров с едва заметными признаками жилья: в отдалении чернела церковь с колокольней, остатки изб, а на противоположном, совершенно девственном краю острова в морозном мареве приветливо вился вверх дым из трубы нашего зимовья. Остров был не похож на соседние тем, что весь был покрыт можжевеловыми зарослями. Причем можжевельников величиной с небольшой кипарис я нигде больше не встречал – здесь же их было множество.

     Зимовье встретило нас оглушающей тишиной и огромными сугробами. Снег под ногами оглушительно скрипел, как крахмал. Нырнув в дом, мы разделись, бросили вещи и, наслаждаясь теплом жарко натопленной печи, сели за стол. Нас уже ждал обед, целиком состоящий из рыбы. Аппетитная уха, рюмка водки, смех и шутки, - что ещё надо, когда за окном трескучий мороз и снежное безмолвие. Едва мы перекусили,  Фёдор скомандовал подъём, и все отправились на «звездолёте» проверять – «похожать», как здесь говорят, - сети. Я это мероприятие специально включил в программу, зная, какое это зрелище. Минут через двадцать мы уже высаживались на лёд у едва приметной вешки на большой воде. Разбросав снег и обнажив деревянный щит, все с любопытством наблюдали за непонятным процессом зимнего лова сетями. Под щитом открылась прорубь, затянутая свежим ледком. Два человека с пешнёй и крючком ушли метров за сто к другой вешке и, сделав лунку, поймали конец одной сетки. Привязав к ней длинный фал, дали знак, - и у центральной проруби закипела работа. Сеть аккуратно вытаскивали из проруби и укладывали на лёд. По мере вытравливания из водной глубины стали появляться трофеи. Каждый отзывался в груди сладким сердцебиением, хорошо знакомым всякому рыбаку. На снег падала то щука, то судак, то налим. Особую радость и ажиотаж вызывала форель, сиг или лосось. Когда сеть была проверена, человек, стоявший у дальней лунки, перекидывал фал через плечо и медленно шёл в противоположную сторону, вновь затягивая сеть в воду. Потом переходил метров на сто по часовой стрелке и снова по еле видимой отметине находил место закрепления следующей сети и, выловив её конец крючком, привязывал к нему фал. И мы вновь наблюдали, как из проруби вместе с сетью появлялась дымящаяся от мороза рыба. Это зрелище завораживало ещё и потому, что каждый русский любит поглядеть, как работают другие. Жутковато было смотреть, как Володя голыми руками выпутывал рыбу из сетей и, «похожал» - священнодействовал, не чувствуя мороза. Скоро стала ясна вся схема. Сетей было четыре, и они располагались крестом от центральной лунки. Рыбы набрался целый мешок. Изрядно уже замерзнув, мы с удовольствием занырнули в теплое чрево «Хивуса» и пустились в обратный путь. Морозный воздух, сытость и тепло сделали своё дело, - все мои московские приятели уснули, как будто их выключили. Я подумал, что мороз и солнце русской зимы полезны, кроме прочего, ещё и потому, что все микробы здесь погибают каждую зиму, а где-нибудь во Вьетнаме могут размножаться до бесконечности. Рыба на севере, хоть и растёт медленнее, зато отменно вкусна и полезна. Вот вам и секрет русского здоровья: натуральная пища, кислород, чистейшая вода, хрустальный воздух и движение (???). Поэтому и можжевельники здесь растут, по нашим прикидкам, трёхсотлетние с толщиной ствола до двадцати сантиметров и высотой метров десять. Фёдор рассказывал, что на этом острове встречается множество растений, давно занесённых в Красную книгу.

     Одна из загадок Онежского озера - шунгит, минерал с чудесными лечебным свойствами, не встречающийся больше нигде в мире. Благодаря шунгитовым пластам, залегающим под озером, его воды кристально чисты и вкусны.
На втором этаже нашего зимовья для гостей было приготовлено помещение с четырьмя спальными местами. Аскетизм обстановки и не слишком тёплый туалет на дворе вопреки ожиданию ничуть не омрачили наше настроение. Было тепло, чисто, вкусно и, самое главное, можно было расслабиться, переключившись с повседневных забот московской жизни на новые ощущения. Скромный быт, еда и тепло в этом суровом мире казались почти царской роскошью. Мысленно возвращаясь к русским и русской зиме, я думал, что предки так жили веками, строили храмы, растили детей и были счастливы уже тем, что здесь, на краю империи, никто не мешал дышать свободно. Но и рассчитывать можно было только на собственные силы, - до Бога высоко, до царя далеко.

     На следующий день после обильного завтрака мы сели на «звездолёт» для прогулки по окрестностям. Зимний морозный день был так же великолепен, как и вчерашний. Пушистые снега, заиндевелые острова пролетали мимо. Наш корабль нёсся, оставляя за собой длинный шлейф снежной пыли. Со стороны мы похожи были на сказочный фантом, единственно подвижный в этом застывшем пейзаже. Подъехав к деревне Иглово, с удовольствием побарахтались в сугробах, сфотографировались у часовни и помчались дальше. Из-за поворота показались знаменитые Кижи. Сила и талант русских в Кижах чувствуются особенно остро. Эти сооружения говорят о том, что русские здесь не просто выживали, они здесь процветали, раз у них хватило сил на создание такой праздничной архитектуры и все это только волей, мастерством и верой. Невольно подумалось, что мы уже другие: слабые, нервные, уязвимые. Однако день был хорош, и мы с удовольствием играли в русскую зиму и первопроходцев.
Трудно спорить, что русская водка – напиток крепкий, горячительный, но до чего же он органичен в этих условиях – и согревает, и веселит, делая всех дружнее и добрее, и, кстати, на этом воздухе бодрит, а не пьянит.

     Тем временем на острове нас уже ждала баня по-чёрному. Предмет особой гордости Федора, шедевр банного дела стоял под парами неподалёку на берегу Онего. Натоптанная тропа вела от бани к проруби, закрытой деревянным щитом от замерзания. Смотреть на это дымящееся от мороза блюдце воды было просто страшно, не говоря уже о том, чтоб прыгнуть в него,  ведь моржей среди нас не было. Баня состояла из трёх основных частей: парной, способной вместить дюжину человек, помывочной и комнаты отдыха с камином. Главным «ноу-хау» была истопницкая, позволяющая топить баню, не заходя в парную. Это было моим изобретением, не встречавшимся на практике ранее. У русских баня всегда была без затей, и топить её приходилось прямо в дымной парной. Пренебрежение к подобным мелочам типично для русского человека – у него всё просто и быстро.

     Баню любят все, а когда ты изрядно промёрз, она притягивает, как магнит. Чудо чёрной бани в её кажущейся непритязательности. Парная и правда вся в копоти кроме лавок и пола, но только знаток оценит, до чего лёгок и  инфракрасно, то есть незаметно, горяч в ней воздух. В наш просвещённый век баня по-чёрному стала редкостью, мало кому знакомой. А вообще-то КПД её выше, так как  тепло аккумулируется, а не вылетает в трубу. Кроме того, в бане по-чёрному есть возможность сделать каменку с огромным количеством камня, разогреваемого докрасна. Не обжигающее, а пронизывающее весь организм насквозь тепло оказывает уникальный терапевтический эффект. В этом главный секрет удивительной закалённости, здоровья и выносливости русских. Жар в парной почти не чувствуется, но когда выходишь на улицу, оказывается, что мороза  будто бы не стало, и голым  можно спокойно дойти до проруби, окунуться с головой, и тут уж бегом добежать до бани, нырнуть в её раскалённое нутро, покидать на камни пивным раствором и, наконец, опять размякнуть. А потом,  за чаем и разговором, опять соскучиться по этим чумовым перепадам, и поспешить в парную ещё разок – другой попариться веником и освежиться в проруби. Как в римских термах, в такой бане можно провести целый день. Когда наконец, одевшись, выходишь на мороз,  - чувствуешь себя Геркулесом. Русская баня без преувеличения величайшее изобретение нашего народа, без которого невозможно противостоять русской зиме.
 
     На следующий день у нас была запланирована прогулка на другой конец острова к остаткам деревни и осмотр церкви. Прогулка по морозцу моментально разогнала кровь в наших отвыкших от нагрузок телах, и всем стало жарко. Вокруг были только можжевельники да скрипучий снег под ногами. Дойдя до церкви, построенной купцом, меценатом и патриотом этого места Клееровым, здесь же и похороненным, мы взошли на высокое крыльцо. Церковь была пуста, но в отличном состоянии. Древесина сруба и колокольни внутри ещё сохраняла золотистый сосновый отблеск. Мы поднялись на колокольню, вышли на площадку звонницы, - и  дух захватило от открывшегося великолепия. Русская зима от горизонта до горизонта, застывший мир и мы, как крошечные сгустки протоплазмы, каким-то чудом оказавшиеся в сердце ледяного этого мира.

     Полагаю, это зрелище проняло всех, и мы, философски задумчивые, как и положено русским людям, двинулись в обратный путь, неся под одеждой огонь жизни в сторону зимовья.

     Остатки деревни являли собой грустное зрелище, но впечатляли своими размерами. Северный дом вмещал под одной крышей все хозяйственные и жилые постройки, кроме, пожалуй, бани, традиционно стоящей на берегу. Благодаря такой компоновке семья могла прожить всю зиму, не выходя на улицу, и не зависеть таким образом от превратностей погоды. Типичный карельский дом огромен: двухэтажный или на высоком подклете, чтобы сеновал находился на втором этаже над хлевом, и лошадь с возом сена поднималась туда по наклонному пандусу   – «взвозу». Кстати, типичной ошибкой строительства, как нельзя лучше отражающей порывистый русский характер, является строительство домов на фундаментах из валунов. Валуны, коих здесь множество, позволяли поставить дом быстро, но под нагрузкой постепенно врастали в землю, что неизбежно вело к деформации строения по уровню. Мужик думал: «Авось на мой век хватит». Русский «авось» и поныне неистребим в нас. В нём и надежда на лучшее, и русское разгильдяйство. Вот и стоят по всему русскому северу дома с «неевклидовой» геометрией. Одни только печные трубы вертикальны.
Русская печь – ещё одно доказательство того, что всё гениальное просто - и грела, и кормила, и лечила. Она вышла из широкого употребления лет сто назад из-за большого размера  с приходом на смену более современных и компактных средств отопления и приготовления пищи. Вместе с русской печью канули в прошлое и хиты русской кухни, о которых остальной мир почти ничего уже не знает. А ведь русская кухня – одна из самых разнообразных, поскольку технология русской печи позволяла приготовить даже «щи из топора». Рыбный пирог, дичь, гречневая каша с топлёным молоком, - звучит посконно, но, приготовленные в русской печи, эти блюда становятся настоящими шедеврами. Их, позабытых ныне, на самом деле тысячи. Попытки приготовить и жёсткого глухаря, и жирного гуся другим способом тщетны, а из русской печи их можно есть прямо с косточками, - так они размягчаются. Дичь, приготовленную моей бабушкой, с золотой корочкой в обрамлении таких же золотистых картофелин, я запомнил на всю жизнь и ничего более вкусного не пробовал.  Дизайн чугунков и горшков – круглые бока, узкое донышко – не даёт еде подгореть, и это, говоря современным языком, самая здоровая технология. Самый простой рыбник делался так: бралась буханка чёрного хлеба, с неё срезали горбушку и вырезали нутро. Внутрь укладывалась пара-тройка сигов, сдобренных луком, солью и приправами.  Потом горбушку возвращали на место, а шов заклеивали тестом. Буханка-рыбник томилась в печи часика полтора, и после этого всю буханку можно было съесть целиком. Ягоды, грибы, мясо, рыба, дичь, овощи, крупы, молоко, творог, масло – всё это, в разных сочетаниях приготовленное в русской печи, обретало особый вкус и аромат. Даже подовый хлеб домашней выпечки – нечто совершенно особенное!
    
     Да, русский север сакрален и неотделим от русской души. От этого не отмахнёшься. Солнце любят все, и это понятно, - оно источник жизни. И первые цивилизации поэтому зарождались в тёплых краях, но именно зима как физическая и духовная закалка делает человека истинным царем природы.
«Вы не любите зиму?! Да Вы просто ее не знаете», - наверное, говорит теперь Сергей своим изнеженным московским друзьям.

Карелия, 2006 г.