Алёнка

С одной стороны мне хочется спать, а с другой ко мне подбирается комарик.

Лежу.

Вспоминаю, что не успел это.

Вспоминаю, что не доделал то.

Лежу. Самоедствую. Комар зудит, вьётся, целится.

Вспоминаю, что забыл позвонить такому-то.

Вспоминаю, что забыл отписать тому-то.

Прихлопнул комара.

Пошёл за шоколадом.

*
Съел шоколадку. Снова лёг. На полу, озарённый бледным заревом рассвета — труп бездыханного комара. Аки "Демон поверженный".

Лежу.

Размышляю, как бы сложилась жизнь моя, если б было у меня какое-нибудь эдакое неординарное ФИО. Звали бы меня, к примеру, Пафнутий. Пафнутий Кантемирович. Пипид;пулос.

На Пападопулос.

Пипидопулос.

Пафнутий Пипидопулос.

Кантемирович при том.

Ну, такая вот многонациональная генеалогия. А что, бывает. Вполне себе даже.

ФИО как вызов.

Пафнутий Пипидопулос: ты либо селебрити, либо... просто Пипидопулос.

Такое ФИО обязывает.

Хорошо, что я Волков, подумал я. Просто Волков. Волковых этих по всей стране нашей рассеяно — что и Медведевых, и Зайцевых, и Белкиных. Волковым быть хорошо. Уютно. Можно и не выделываться. Можно и так прожить.

*
Я засыпаю, и комар начинает снится мне. Во сне у него длинные тонкие руки, длинные тонкие пальцы, весь он длинный и тонкий, серый и какой-то неприятный, и к тому же у него преотвратительная манера складывать губы в трубочку, будто бы опасаясь проронить лишнее.

Комар читает газету за столиком и пьёт чай. И причмокивает.

— О, — замечает он меня, — а вот мы и встретились. Очень приятно. Пипид;пулос.

И тут я понимаю, что меня-то он и ждал.

— Ну что? — говорит комар, — Успел? Закончил? Позвонил? Отписал? Доделал?

— Нет, — сокрушаюсь я. И мне становится стыдно. И я понимаю, что мне всегда было за что-то стыдно, и за всю свою жизнь я никогда не любил себя. От этой мысли становится грустно. И хочется чаю.

— Ну вот видишь, Никита, — говорит комар, — Так оно всегда и бывает... Эх. Я вот тоже не успел, прихлопнул ты меня. А может, оно и к лучшему. Ладно!.. Кто прошлое помянет... Эх, давай, Василий, лучше чай пить.

— Давай, Николай, — соглашаюсь я, и мне вдруг становится приятно, радостно и хорошо.

Танюша приносит чай, покачивая крутыми бёдрами. Самовар блестит на солнышке, баранки подмигивают озорными колечками.

— А у меня вот, Дим, понимаешь, бизнес, — говорит комар Пипидопулос, — в Сорбонне. Не селебрити, конечно — но и не говно.

— Петь, я бумажник дома забыл, — начинаю вдруг оправдываться я.

— Да ладно тебе, Зиновий! — говорит комар, — Ну о чём речь. Я угощаю. "Сегодня ты, а завтра я!.." Классика, не?

Варвара смотрит на нас и улыбается непростой улыбкой крестьянки, услужливой и презрительной одновременно.

— Матрёна! А ну пошла! — вдруг раздражается комар.

— Ну зачем ты так, Витя, — расстраиваюсь я.

— Ну а что она встала тут и оторопела, как Феклуша. Эх, Серёжа, Серёжа... — комар напился тёплого, и его развезло.

Я задумчиво гляжу в чашку и только сейчас замечаю, что чай непрозрачного красного цвета. Густой кровянистый чай пахнет морской солью, железом и пряными полевыми травами.

— Да, Никит, — говорю я, — Да...

— Как время летит, Миш.

— И не говори, Дим.

Мы обнимаемся и плачем друг у друга на плече.

Я понимаю, что время моё закончилось, вышло; вышло окончательно, безвозвратно; не доделать, не успеть, не отписать, не позвонить; всё, всё кончено теперь; уже ни к чему торопиться, уже нет смысла пытаться что-то успеть; всё, всё закончилось.

Я постепенно успокаиваюсь. Комар обнимает меня, хлопает по плечу тонкой длинной рукой.

— Прости меня, Игорь, — говорю я.

— И ты меня, Пафнутий, прости, — отвечает комар.

Мы всхлипываем, утираем слёзы, утешаемся.

Василина приносит шоколадку на подносе и ставит перед нами.

Мы смотрим на шоколадку, а шоколадка смотрит на нас выпученными глазами круглолицей желтушной девочки в платке.

Я понимаю, что время закончилось, а осталась — вечность. Одна вечность. Сплошная. Как облака на московском небе. Как моя былая бессонница.

На шоколадке написано: "Алёнка".

20.06.2019