Вива, сулгуни!

Проводница, кряхтя и отдуваясь, один за другим выносила из душного пространства тамбура круги бледно-желтого сыра, прохожие на лунный диск, каким он бывает в краткие периоды полнолуния. «С вас сто долларов!» - подытожила она и расплылась в улыбке - «Небось, всю семью угостите! Приятного аппетита!» Софико, пряча круги в большой мешок, лишь передернула плечами: никого она кормить не собирается! Хватит! Отмучились! Ее ждут на рынке! А сыр с малой родины она отныне будет продавать!

**************************************************

Софико родилась и воспитывалась в грузинском городке Зугдиди. Там же девушка окончила школу и выскочила замуж. С мужем они развелись рано, и грузинка, не успевшая получить сколько-нибудь стоящей профессии, в поисках лучшей доли принялась колесить по Советскому союзу, пока не осела в Питере. С собой она прихватила сына, родившегося, как она шутила, с фотоаппаратом в руках. Гордясь доставшейся ей от мужа забавной фамилией «Шалимов», она и имя сыну подобрала созвучное. Он смешно именовался Шалим Шалимов - уменьшительно Шали. «Не шали!» - просила мать, при этом ей не приходилось звать сына по имени. Но он, вопреки ожиданиям, не стал дрессировщиком кошек наподобие знаменитого Юрия Куклачева. Сын быстро рос и, как говорят, подавал надежды. Софико на всю жизнь сохранила пристрастие ко всему грузинскому, не уставая даже в краткой беседе с любым слушателем жонглировать словами «хачапури», «орэра», «киндзмараули», «чурчхела». Ей казалось, что так она сохраняет связь с Родиной, эту же любовь она старалась передать сыну. Шали, правда, в Грузии ни разу не был, попасть туда вовсе не стремился, считал себя космополитом и маме подчинялся плохо. Окончив факультет журналистики и счастливо женившись, он давно жил отдельной жизнью. Шали никак не мог отучить мать от сельской манеры каждое утро повязывать голову чистым платком. Вот аул! Примиряло с этим его то, что в русских деревнях бабы тоже носили платки! Софико так и осталась патриоткой Грузии – стоило ей встретить в северной столице соотечественника, как она мысленно наделяла его всеми возможными достоинствами и любым путем пыталась заставить окружающих в это поверить.
На этом пути случались, правда, и досадные недоразумения. Однажды Шали вместе с мамой зашел в видеолавку. Первым делом спросили у хозяина про грузинское кино. А вдруг они, прослывшие знатоками всего национального, пропустили видеоновинку? В лавке обнаружился еще один этнический грузин. Завязался общий разговор: то, се, Данелия, Чиаурели, Махарадзе, Абуладзе. Они провели в лавке полдня. Возможно, это был гипноз. Однако, покинув магазин, сын Софико не обнаружил любимого «фотика». Вернулись на место преступления. Грузина и след простыл. Он оказался знаменитым питерским карманником. Реакция матери Шали последовала незамедлительно: «Он – не грузин!»
В другой раз в редакцию, где трудился Шали, без спроса приперся некий фанат фотографии. Тоже грузин. Шали, увлекшись вниманием свежего слушателя, да еще раз в жизни соплеменника, стал нагружать его обширными фотографическими познаниями. И, расставаясь, не заметил, что фотофанат удалился из редакции, унося с собой не свою, а его, Шали, сумку с камерой и прочими необходимыми для работы причиндалами. Пришлось ему согласиться на предложение старого приятеля, давно предлагавшего со скидкой приобрести его подержанную камеру, потому что он купил новую. Приехав на встречу и выйдя из троллейбуса, Шали тут же, на остановке, вручил приятелю деньги, получил аппаратуру, и поторопился успеть влезть в подошедший встречный транспорт. Уж больно хотелось, не теряя ни минуты, скорее добраться домой, чтобы опробовать приобретенную технику. Стояла зима, погода была морозной. На ступеньках троллейбуса толпился народ, от чего там скопилась скользкая жижа. Шали оступился, зацепил какую-то старушку и, падая, сумкой с лежащей внутри нее купленной камерой что было сил шарахнул по раздвижным дверям. Расколотая камера так и лежит дома нетронутой. Короче, уроков жизнь преподнесла ему немало. Кое-кто даже счел бы все это за тревожные знаки. Но расстаться с камерой Шали не согласился бы ни за что на свете. Это же - его призвание. Что касается грузинских корней, парень был уверен, что они никак не связаны с его продвижением на поприще фотографии. Мухи – отдельно, котлеты – отдельно. Грузия помимо прочих достоинств известна достаточно сильными фотографами. А еще Шали никак не предполагал, что главная история, которая навсегда привяжет его происхождение к его же, Шали, роду занятий – еще впереди.
А пока он приехал в городок Устюжна снимать древние провинциальные храмы и столкнулся с тем, что ради его съемок никто не собирается прекращать процесс. Верующих в церковь не пускали, но придел, который ему приглянулся, был занят телом умершей. Ждали отпевания. Тогда Шали направился в большой зал того же храма, но тело покойного лежало и там. Никто никуда не торопился, и Шали провел съемку прямо с телами. «Прямо «Вий»!» - почувствовал он себя героем кинофильма. Дальше ему предстояло поснимать в городке исторические кресты из камня, и тут Шалим столкнулся с тем, что подлинность установить невозможно: как понять, уличный крест из камня высечен вчера или век назад? Он спросил об этом уличную торговку. «Откуда мне знать, сынок? Возьми лучше стакан крыжовника!» - предложила она. «Да я не люблю его!» «Возьми, чего я тут стою? На десятку!» - намертво вцепилась торговка в прохожего с фотоаппаратом. Он сдался, и больше в провинцию не ездил. «Буду ждать звездного часа!» - решил Шалим.
В поле зрения его объектива попадали то глупые модельки от Vivienne Westwood («Пошалим?» - смеясь предлагали ему они, имея в виду «пофотографируемся?»), то конкурс «Славянский базар», то великий Барышников на пару с Майей Плисецкой, то сразу весь Петербург с высоты птичьего полета. Для последней съемки Шали пришлось стать насмерть перепуганным пассажиром вертолета. Все же он не любил высоту! Но тем не менее, для любого объекта умел находить несвойственный ему, свежий ракурс, иной поворот, заставлял зрителей взглянуть на приевшиеся вещи новыми глазами. Наступил момент, когда талантливый начинающий фотограф уже не мог оставаться в ранге любителя. Солидный, известный в городе журнал под концептуальным названием «Синий» доверил не кому-то, а именно Шали сделать фото для новогодней обложки издания. Гонорар фотографу светил более чем солидный. Воодушевленный Шали вооружился камерой, штативом, комплектом света, позвал самых дорогих в городе моделей и провел фотопробы. Погода установилась что надо: редкое для севера низкое солнце косыми лучами зацеплялось за позолоту Исаакиевского собора на заднем плане, грим моделей не растекался на морозном зимнем воздухе даже под жаркими лучами «юпитеров» на переднем. Пробные оттиски мастера удовлетворили. Шали назначил съемки на один из ближайших дней и ответил на телефонный звонок сына.
Оказалось, Софико по случаю отправилась на любимый Кузнечный рынок, отыскала настоящего грузина и купила у него круг свежайшего самодельного сыра сулгуни. «Сынок будет доволен! Это не подделка! Угощу его!» Затем, зная буйный норов сына и не желая с ним связываться, женщина вызвала внука и вручила круг ему: «Передай папе, он любит! Это – настоящий домашний сулгуни, от натурального грузина! Очень вкусно! Пусть полакомится!» Внук притаранил сыр отцу на следующий день, прямо на съемку. Съемка была проходная, почти бесплатная, и фотограф работал вполноги. «Папа любит национальный сыр!» Шали ничего такого не любил, ела бы мать свой сыр сама! Он не мог понять: почему нужно сохранять привязанность к сулгуни, если человечество изобрело моцареллу и чеддер, не говоря уже о рокфоре и пармезане? Сыров на свете - множество, и нужно успеть попробовать все! Но его собственный сын стоял рядом, мальчишка старался-вез ему сулгуни от мамы, и сердце Шали дрогнуло: «Ну ладно, кидай сыр ко мне в рюкзак!» Отпрыска уговаривать не пришлось, он торопился убежать по своим подростковым делам. И вот сыр – в рюкзаке. Там же - дорогая аппаратура Шали, столь необходимая ему для съемок обложки «Синего». Но если техника не выходит из головы Шали, то про сыр он забывает сразу.
Утро съемочного дня. Крыша, с которой видна добрая половина города, едва проснувшиеся модели, величественный Исаакий, дорогущий свет. Камера, штатив, приборы, вышколенные ассистенты. И выливающийся вслед за техникой из рюкзака фотографа белый жидкий след. Шалим не сразу догадывается, что это - сок от давешнего сулгуни! Так вот почему не фурычит камера! Какой позор! Трясущимися от гнева пальцами Шали хватает новомодный пейджер и передает матери через оператора: «Мама, ради Бога, что такое ты мне прислала?» На экране тут же высвечивается ответ: «Самый лучший на рынке грузинский сыр, сынок, только его надо хранить в холодильнике! Это не то собачье дерьмо, которое продают остальные! Купила у настоящего грузина! Не надо, не благодари!» Шали бесится: «Ах, вот что это! Спасибо, мама! Нужно было внутрь рюкзака еще красного сухого налить! Граммов двести! Да и пара кусочков шашлыка не помешала бы! Это было бы очень по-грузински! Банкет с собой! Ничего, съемка подождет! Я тебя убью!» Ответ оператора связи эпохален: «Угрозы мы не принимаем!»
Разъяренный Шали звонит конкуренту и за дикие деньги арендует у того камеру для съемки. Заранее это вышло бы дешевле, но что делать, не терять же ему заказ? Все состоится, и на площадке даже есть те, кто не поймет, что произошло. А испорченную камеру Шали надолго сдает в ремонт. «Вкусный был кефир?» - спрашивает у него участливая приемщица. Шали она знает много лет. Это единственный знакомый ей грузин среди фанатиков фотографии. Цену ремонта аппарата ему объявляют постфактум. Он чувствует себя полным дураком и платит за починку больше, чем сумма, в которую обошлась бы покупка новой камеры. Одновременно Шали начинает ощущать себя истинно грузинским фотографом! Разве русский так сможет? Довольная Софико стоя аплодирует сыну. Не шали! Вива, сулгуни!

2018