Вокруг пальмы

«Вокруг пальмы» или «Мы едем, едем, едем в далекие края…», как учил нас Сергей Михалков.

(Рассказ N6 из цикла “Друзья и дороги»).


Жар пустыни нам щеки щипет
И песок забивает рот…

Будет море, мы это знаем.
Будет небо в морской пыли...

Здесь как будто весь воздух выпит,
Нету дождика третий год...

«Напиши мне мама в Египет». Лев Ошанин               
 


           Меня очень огорчила лошадь Дон Кихота.… Или конь Дон Кихота? Если у скотины имя Росинант, он, ведь, должен быть конем? Кляча может быть конем? Наверное, конь может быть клячей. Вот и в кроссворде написано «Имя верного коня Дон Кихота». А я не отгадала. Не знала.… Или забыла?.. Нет, знала, но давно.… А сейчас, вот, не вспомнила. Просто голова забита обидными воспоминаниями, и они начинают хлюпать, как грязь, под тяжестью любой мысли. Даже если это мысль о чужом коне. Не вспомнила….

          Утешаю себя тем, что новая рыжая кобыла моего бывшего жеребца.… Не так… Моего бывшего мужа. Короче, его кобыла не знает не только Росинанта и Дон Кихота, но и Сервантеса. Хотя слово «Испания» она так томно произносит, растягивая слог «па-а-а». У нее мозги съехали набекрень, если иметь ввиду под бекренем магазины, шмотки, баксы, отели и секс с моим неправоверным…! Опять не так: право неверным бывшим! Последняя рыжая кобыла бывшего мужа! А жеребца не бывшего, а настоящего, ни на минуту не забывающего, что он жеребец. Хотя развелись мы не из-за того, что я что-то там не знала, и даже не потому, что очередная «она» моложе и эффектнее. Главная причина в том, что она его обожает, восхищается им, а мне он давно безразличен. И жили мы последнее время просто по привычке. Даже его загулы меня уже не злили, просто вызывали чувство брезгливости. Неразборчивость и всеядность. Эти качества моего бывшего удивляли даже его приятелей «по табуну», а умение довести «забеги за юбками» до финиша вызывало зависть. Но сейчас он приостановился: сделал выбор. Я рада за него, если только «резвая кобылка» не бросит его ради еще более богатого дяденьки, чего исключить нельзя, зная ступеньки ее «карьеры». Но свою порцию удовольствия он получит. Как говорил наш покойный замдиректора: «Лучше пять лет счастья, чем двадцать лет безысходной тоски». Это он так выражался, глядя на своего пожилого приятеля, козлившегося с юной оторвой, за неимением других развлечений вытряхивающей монетки из его нехилой мошны. Видно, мошны хватит лет на пять, если аппетиты у девочки будут расти в геометрической прогрессии, вот и получится пять лет счастья для него, для нее и ее любовников. У нашего замдира в жизни было все не так. Жена у него жила на две семьи открыто, не таясь: детей и мужа не бросала и от любимого мужчины на стороне отказаться не могла. А Палыч все терпел и любил свою Лизоньку. А когда она ушла окончательно, загрустил и вскоре умер от инфаркта. Нет, я не собираюсь грустить, я даже не называю своего бывшего «скотиной» или «козлом». Нет, я по-прежнему, зову его Сережей. Разошлись мы без скандалов. А материально я даже выиграла. Он оставил мне четырехкомнатную квартиру в престижном районе, гараж, машину и уверенность в том, что человек он неплохой, но не мой. А в «жеребцах» я просто измеряю уровень тестостерона у мужиков. Если перефразировать слова обезьянки из одного замечательного советского мультика, то в Сергее «38 жеребцов». Слишком велика для меня эта конюшня!
 
          А, может, развелись из-за того, что я долго разгадываю кроссворды? Он, как истинный любитель кроссвордов, не мог существовать с такой неграмотной теткой?! Это шутка у меня такая унылая «на злобу дня». Но, вот, не знаю же я «кошмара» бандерлогов! Смешные эти составители кроссвордов. Иногда такое напишут! Бандерлоги, бандарлоги, питоны, притоны…

          Сегодня это все от меня далеко. И надо подумать о другом: о важном. Чем заняться в предстоящем отпуске в такую хлябь? Летом я по делам ездила в Испанию, но, то по делам… и летом. Серега тоже свою возил в Испанию. Наверное, вместе изучали творчество Мигеля Сервантеса де Сааведра. Сааведра? Сааведры? Хренька какая-то. Вот даже не знаю, как склоняется по падежам Сааведра! Не знаю! И склоняется ли?

Нервничаю я потому, что не знаю, как живется женщинам в статусе «разведенка»! Но слово это мне не нравится. Первый отпуск в  статусе «разведенка»… Я то ли ухмыльнулась, то ли горько улыбнулась, подошла к окну и стала смотреть на улицу. Правда, вид из этого окна нельзя так назвать, так как никакой улицы нет. А есть узенькая парковая дорожка и много полуголых озябших деревьев, стоящих на мокром почерневшем ковре из опавшей слежавшейся листвы. Пора золотой, и даже бронзовой осени, закончилась как-то разом, когда зарядили дожди. Небесный рубильник по их остановке, видимо, сломался, а ремонтировать пока его никто не собирается. И началась слякоть и мерзость. Мерзость и слякоть. Бр-р-р!

         Я посмотрела на небо. Какой ужас! На небесах разлеглись толстые брюхастые тетки в темно-серых одеждах: то ли в пижамах, то ли в длинных бесформенных балахонах или халатах. Даже если вы любитель осенних пасмурных дней, то и вас вряд ли обрадовала бы картина из одних огромных темных животов этих осенних туч. С солнышком она не совместима. Я с раздражением подумала, что и у них там, на небесах, все как в нашей жизни. Ведь в начале эти пузотучи были легкими облаками, порхали, как юные девушки, а потом набрякли, отяжелели, обабились, сбились в кучи, словно собрались злобно сплетничать, и, налезая тушками друг на друга, закрыли солнышко. Медленно ползут по небу… Видно, не могут пока решить, которая из них должна первой разродиться дождиком. Или не определились каким: затяжным или проливным. Скорее бы уж разлетелись, а то их пятьдесят…. Да что там пятьдесят! Все сто пятьдесят оттенков серого портят настроение. Все валится из рук.

         Лень, словно липкая лента, опутала ручки, и они ничего не могут делать. И ножки опутала, и они никуда не хотят идти. Ну, если только до дивана. Перезревшим бананом я там и развалилась. Не тронь меня, жизнь! Не приставай со своими, точнее, с моими проблемами! Буду бездумно пялиться в телевизор, переключая каналы! О, нет! Даже здесь облом, пульт остался на подоконнике! Не жизнь, а сплошная хренька! Но я так просто не сдамся. Надо переломить ход хотя бы этой моей истории. И, если уж нельзя взять в руки пульт управления телевизором, то надо взять в руки бразды правления собой. Интересно, как они выглядят эти бразды? Переломила, взяла и приняла мудрое решение: буду глазеть на ту программу, на которой застряла, но за пультом не пойду. Буду закалять волю в неволе. Или не волю, а терпение и выносливость. Интересно, сколько я вытерплю или вынесу быть диванной подушкой?

         Но решение принято, и я смотрю, как телеведущая берет интервью у популярной писательницы, пару книжек которой обязательно увидишь в любом вагоне поезда. Разговор больше похож на пикировку. Вопросы ведущей можно смело назвать вопросами «с подковыркой». Укол, опять укол! Но не на ту напали! Писательница удар держит, хотя заметно, что некоторые вопросы ее раздражают. Влево, вправо, но увернуться надо, хотя сделать это удается не всегда! Не тронь! Она то снисходительно отвечает, то добавляет сухости или даже высокомерия в разговор. Интересно наблюдать за этим спектаклем, в котором иногда проявляются неотрепетированные моменты. Вот ведущая задает вопрос о других собратьях по перу. Точнее надо бы сказать, о сосестрах. Речь ведь идет о писательницах женского романа. Даме слово «коллеги» не хочется произносить. Слово «собратья» не подходит. Видно, слово «сосестры» надо вводить в обиход в таком значении, чтобы показать ироничное отношение маститых вагонных писательниц к немаститым. И к невагонным.

– Вы понимаете, начинающие писатели, а речь я веду о дамах, чаще всего пишут о себе, хотя и от третьего лица. Обычно эти любовные дамские романы построены на эмоциях, которые они сами испытывали, которые им знакомы. Возможно, опираются на эмоции, которые они хотели бы испытать. Серьезный роман требует кропотливой работы, знание исторического материала. А многим писательницам просто надо сбросить наболевшее. Но это может быть важно для самой писательницы, а не для читателей.

         Я с ней соглашаюсь. Иногда такую лабуду печатают, что даже в поезде не жалко бросить недочитанную книжку. Но мне-то что делать со своими переживаниями после развода? Писать любовный роман? Не о чем писать! Тетенька все правильно говорит: «Пишут о наболевшем». Только развод меня «отжал»: ни капли эмоций не оставил. Даже на маленький рассказик. Разве что на анекдот про «козла», но его еще надо придумать. А если, как говорила эта мэтресса (мне просто интересно, есть такое слово или это что-то типа «сосестры»), стать начинающей писательницей и писать о себе? Кентавр и кентавресса. Мэтр и мэтресса? Не очень хорошо звучит.  Как я буду называться, когда напишу сначала любовный романтически-иронический роман-детектив о себе, потом не о себе, а о них: о зеленых или оранжевых человечках из какого-нибудь Междумирья или Междуморья? С этой мыслью и заснула.

         И вот уже мировая слава затопила мой диван, на котором я отправляюсь плавать по морю баснословных гонораров! Именно. Я же не умею писать коротко, зато могу карандашом  писать быстро. Буду писать длинные романы. Много… 

         И мне снится, что я сижу за столом в огромной комнате и быстро-быстро леплю из песка и глины толстенькие кругленькие романы, как колобки. Они сохнут по всей комнате. А потом я их меняю на гонорары. Один к одному. Один круглый роман-колобок на один деревянный кубик-гонорар. И я радуюсь, так как кубики хранить удобнее. Складывай один на другой, и никаких забот. Нравятся мне гонорары! Проснулась я часа через два под монотонное бормотание телевизора и в хорошем настроении. Вспомнила деревянные кубики-гонорары, засмеялась и пошла за пультом. Захотелось что-то делать. Может поискать кого-нибудь для кого стану литрессой? Нет. Это утомительно. Лучше займусь сооружением своей «минуты славы» – вроде перед сном я собралась писать забавные картинки. Пойти что-нибудь уже пописать? Нет, сначала поем, а уже потом напишу ради славы. Что лучше раскрывает талант: салат, сосиска или кусок торта с кофе досконально установить не удалось, но в процессе поглощения калорий родилось сочинение, которое потрясет, наверное, основы поэзии не просто белым, а кипельно белым стихом.

Ах, сколько в жизни было приключений.
Все расскажу, все опишу…
Но время утекло, потеряны слова…
Инсульт!

        «Краткость – сестра таланта!» Кто сказал? Кто посмел до меня такое придумать?! Ах… А ведь талант в моем стихотворении налицо. Точнее, на лице в виде улыбки. В слова не перешел. А краткость? Да, по сравнению с «Войной и миром» Льва Николаевича несомненно короче. И я, смеясь, грохнулась на диван. Кое-что уже у меня есть! Но если сравнивать с философски-изящными японскими четверостишиями хокку или с коротенькими веселыми кэвээновскими карапулями, то таланта у меня на одного хромого одноглазого таракана в голове.

        А если объединить и создать философские изящные карапули? Вот возьму и начну писать японские карапули «с русским духом»… С юмором плоховато! Даже на один матерный анекдот не наскребу. Да и если наскребу, кто такое напечатает. Может одеться и сходить в аптеку за лекарством от зуда? Может и от писательского зуда поможет? Вряд ли! Он ведь изнутри «когтями» по черепной коробке скребется. Лучше (и бесплатно) напишу две глупые хоккупули и успокоюсь. Одну – первую, а вторую… последнюю. Нет, лучше сразу первую и последнюю:

Блистательный роман готовлю я к печати!
Переплетеньем судеб читателя сражу.
2000 страниц, с тиснением обложка…
Уймись! Проспись! Акстись!
Ведь пенсия не «путинская», только на картошку…
Печатать-то на что?!

        Почти пожелание собратьям «по перу». Во время пишите… во… время… печатайте….  А глав… ное… во время разбогатейте…
И сон снова сморил меня и успокоил хоккупулезуд.

        Когда  я только начинала работать после института, моя первая шефиня говорила: «После обеда у меня вся кровь от головы уходит к желудку, и я засыпаю». Я иногда думаю, что для поднятия моей работоспособности после обеда последний кусочек не надо проглатывать, надо оставлять во рту. Рот же к мозгам ближе, чем желудок, в этом случае кровь останется в голове, недалеко от мозгов.  По крайней мере, у тех, у кого есть мозги. Но я проглотила все и дрыхла «без задних ног».

        Несмотря на развод, выспалась я хорошо, но писательский зуд не прошел. Но только о любви я точно писать не хочу! Буду писать путевые заметки, этакие «Веселые картинки». И «Мурзилку». Я в детстве с удовольствием читала этот журнал. А еще попозже любила читать журнал «Вокруг света»! Нет, пока в Египте еще тепло, поеду в отпуск в любимый мною Египет, а, вернувшись, начну издавать журнал «Вокруг пальмы». Завтра же пойду в турбюро. Ре… ше… но… Еду в отпуск! В Египет!

  Надо, конечно, сказать, что за рубеж мне приходится ездить по работе часто и в разные страны, но отдыхать я люблю только в Египте. Чувствую себя и до (когда собираюсь), и вовремя отдыха, и после такого отпуска всегда хорошо. Лететь недалеко, климат мне подходит – климат моего детства и юности. А море?.. Чистое, теплое, соленое! И я после отдыха в Египте словно хорошо просоленная и высушенная вобла! Иногда и по рабочим вопросам попадаю в эту страну, но работа впечатлений не портит. С тех пор как изобрели кондиционеры, жара не превращает рабочую атмосферу в адскую. Если говорить про работу, то лучше фразы о декабристах «Страшно далеки они от народа» для переделки не найти. «Страшно далека моя нынешняя работа от моей специальности».

        Но наверху кто-то решил, что я должна «вращать барабан», я безропотно послушалась, и мне выпал сектор «Приз» – это моя сегодняшняя работа. А теперь еще и отпуск с 1 ноября. Чем не сектор «Приз»?! Но зато совпали фразы «хочу в Египет» и «могу в Египет». Жара, солнце, песок, вода, фрукты, овощи! Все как в моих родных местах. Разве вода у нас пресная. А здесь море Красное – прекрасное! Мои мечтания разрушила трель дверного звонка. Два коротких, один, ну, очень длинный. Моя соседка Настя! Будет на ком проверить правильное ли я решение приняла.

        Настя мои планы одобрила и далее сказала, что хочет «сесть мне на хвост». Ей, видите ли, надоели мои разговоры, что после Египта колени у меня не скрипят, шея вертится, а живот уменьшается. Так на меня действует плавание, массаж и обилие фруктов и овощей, за которыми не надо ходить в магазин. Я Настю и раньше звала отдохнуть на море, но она всегда отделывалась «летучей» фразой, мол «плавать в море не умею, писать в море не хочу». Но тут вдруг она заявила, что ее «все достало»: и дед, и внучка, и Жучка. И особенно, эта Репка. Жарь, парь, вари ее, главное, «процесс этот бес…ко…неч…ный». Решено, и к паровозику прицепился вагончик. А дальше все по накатанному: сто условий, которые всегда выдвигает Настя по любому вопросу:

– Отель выбери сама, но только очень хороший. И чтобы спуск был пологий, я с понтона боюсь. И песок! Песка побольше. А также, чтобы кустики были. Не пустыня. Кустики обязательно!

 А потом заявила:

– Ты, вообще, должна быть мне благодарна, что я решила с тобой ехать: вдвоем дешевле. Но только не грузи меня никакими названиями отелей. Главное, кустики! Море-то везде Красное.

– Благодетельница моя! Ты угомонишься? А то из-за твоей трескучей болтовни я чуть звонок телефона не пропустила.

        Я с трудом её успокоила. Звонила моя сотрудница Серафима. Вот уж кто мог писать рассказы «Вокруг света»! Она была женой, ну, очень обеспеченного человека, к тому же занимающего такой удобный пост: везде надо ездить с супругой. Он ее и в деловые поездки возил по свету, и она сама выискивала какую-нибудь экзотику. Она была классическим примером поговорки: «Девушка из деревни может уехать, а вот деревня из девушки никогда». И даже музыкальное образование её не спасало. Она разъезжала по белому свету, окая и куря папиросы «Беломорканал»  Так что она была сотрудник «отсутствия» скорее, чем «присутствия». Но что позволено «львице», то не позволено «трудовой кляче», мне. Сотрудница должна была подписать один документ, чтобы я спокойно могла уйти в отпуск. Серафима сообщила, что документ подписан.

– Ура! Могу, хочу, поеду.
 
– Куда? – полюбопытствовала Серафима.

– Что спрашиваешь? Конечно, в Египет.
 
– Ой! Я тоже хочу! Возьми меня с собой. Ну, не была я там ни разу!

 – Фим, я с Настей еду. У меня уже есть вагончик.

– Да, ладно тебе. Где один, там и два вагончика. Локомотивчик ты мой!

 – О, Боже! Я уже с тобой ездила. Хлопот не оберешься! Ты ведь забот создашь выше крыши!

        Это я вспомнила поездку с Серафимой в отпуск в Эмираты. Там этих приключений хватило с самого начала. Правда, это я там была «вторым вагончиком», а «локомотивчиком» была Серафима. Они с подругой решили восьмое марта встретить в Эмиратах. Но тогда она еще была женой просто крепкого бизнесмена и денежки считала. Так как они с подругой выбрали крутой отельчик на две недели, то поездка выходила недешевой. И они назвали «вторым вагончиком» меня, взяли третьей в номер, чтобы снизить свои финансовые расходы. Две явные пафосные лидерши, снобки и воображалы, и я, бедная родственница. Меня такая роль не огорчала. Пусть носятся по магазинам, главное, отель на берегу Персидского залива.

        Приключения начались уже в аэропорту. Наш рейс был очень тяжелый: около пяти утра. Всю ночь мы «кантовались». Причем перед посадкой дамы мои заявили, что любят заходить в самолет в первых рядах. Я сказала, что это не мое, я в конце пойду, чтобы не толпится. Устроилась на стульчике с «судоку», а они с горящими глазами, вряд ли от недосыпа, понеслись по «Дьюти Free».

        Когда объявили наш рейс, я переместилась к выходу, устроилась рядом с симпатичной дамой. С ней была девочка лет восьми, сонно жавшаяся к маме. Пассажиры толстым шлангом ожидали посадки. «Терпеть не могу эти толпы», – пробормотала соседка. Как потом оказалось, звали её также Серафима. «Я тоже», – ответила я. И на этой почве мы сошлись и стали коротать время разговорами. Серафима ездила в Эмираты для закупки товаров часто, страну знала. Выяснилось, что наш отель и ее мотель рядом. Разделяла нас дорога и звездность. Ребенка вынуждена была взять с собой: из-за развода с мужем и болезнью мамы не с кем было оставить.  Тем более девочка особенная, гиперактивная, в чем я смогла убедиться. Когда «толстый шланг» затянуло в огромный аэробус, пошли и мы. Войдя в салон, я была очень удивлена, увидев два пустых кресла рядом с собой. Подошла к стюардессе. Та меня успокоила, что если мои подруги задержались, то их объявят по радио.  Время посадки закончилось, подруги отсутствовали: я обошла весь салон, из которого меня «посмотреть подруг на диванчике» не выпустили. И вдруг я увидела их, вбегающих в салон самолета. Они вертели головами с всклокоченными волосами и глупо таращили заспанные глаза.

– Мы только на минутку прислонились друг к другу. А так как толпа не уменьшалась, то мы не беспокоились. Оказывается, это уже выстроился народ на следующий рейс в Дубаи. Хорошо, что сквозь сон мы услышали, что нас объявляют! Ты что за нами не вернулась?

 – Не выпустили из самолета!

        Это и было правдой, но дамы надулись. Пристегнувшись, я удобно устроилась в кресле и уснула, решив, что все нормально, все устаканилось. Но мы ведь миновали только Домодедово! А кроме аэропорта вылета есть еще и аэропорт прилета.   И вот уже получены чемоданы, и мы толпой из 20 туристов направляемся к автобусам. Я своим дамам велела проверить чемоданы. На что получила ответ:
– Что  мы свои чемоданы не знаем! Правда, какой-то козел сунул мне газету в карман чемодана, – рявкнула Фима.

        Эта фраза меня насторожила, я вернулась к месту выдачи чемоданов и увидела мужчину и женщину с ребенком, растерянно озирающихся по сторонам. Я догнала нашу группу, объяснила ситуацию. И Серафима, опять вытаращив глаза, понеслась менять чемодан. Вернулась вся взвинченная, ещё более всклокоченная, и мы двинулись дальше. Слава богу, прошли не очень далеко по запутанным коридорам огромного аэропорта в Дубае, когда я обратила внимание, что в руках у Фимы нет дамской сумки, которую она усиленно сторожила, так как там были деньги (несколько тысяч долларов) и паспорт. Ей, конечно, стало нехорошо, после моего вопроса: «Где твоя сумка?» Пришлось мне бежать обратно. Слава богу, из-за объявлений «Не трогайте незнакомые вещи!» сумка одиноко стояла на сиденье кресла. Наконец, мы уже сильно возбужденной толпой двинулись к людям с табличками, которые явно нас заждались.

        Нас распределили по выбранным отелям, и мы поселились втроём в Шардже. Начало поездки я вам рассказала, но вот примерно так, в приключениях, и протекала вся наша поездка. Меня спасало то, что мы редко объединялись в «троицу». Огромные эмиратские магазины и наш не очень большой пляж, бассейн, банька с массажами, к счастью, находились в разных местах. Но еще была передача «Давай поженимся!» Они ее смотрели с переживаниями и обсуждениями  каждый вечер, а я дополнительный моцион у моря вечером получала. Короче, мы друг другу не мешали, но и не полюбили совместный отдых.

И теперь Серафима хочет, чтобы я вновь с ней поехала!  Хотя отношения на работе у нас сложились дружеские.

– Только не думай, что я буду жить с такой занудой, как ты. Мне Эмиратов хватило. Я буду жить одна. Ну, просто поедем в один отель.
 
–  И будем жить без приключений, – добавила я.

         Я никогда не любила фигуру треугольник, видно предвидела развод. Но надежда, что Серафима и Настя, как новички в Египте, объединяться в поездках на экскурсии, а я пока побалдею, в душе теплилась.

         Будет утро, и будет турбюро. Будем соображать «на троих». Утро-то наступило. Но не самое лучшее. Значит, день – «коту под хвост». Кто бы сомневался?! Я – нет. Со мной всегда так: если уж не заладилось утро, то и весь день – помойка. А кто бы оценил сегодняшнее утро не так, как я! Не зна-а-а-ю. Я оценила, как дрянное, никудышное. Во-первых, проспала. Надо было отказаться от завтрака, но непонятно светит ли обед сегодня. В холодильнике была открытая банка шпрот, был кусок сыра и кусок хлеба. Практически, как на полотне голландского художника «Утро с ежевичным пирогом…» Только ружья не хватает. Выбрала шпроты и хлеб. Хлеб разломала на  маленькие кусочки и решила помакать их в масло в банке. Но, увы,… масло не захотело дружить с хлебом. Оно отыскало нового друга. Черт! Этим другом оказались мои светлые брюки. Любимые, между прочим, брюки. Спасаю брюки, пятнадцать минут долой. Без кофе все равно не пойду. Ещё пять минут. Пять минут, конечно, спасут мою репутацию обязательного менеджера, приходящего вовремя, но ведь есть еще и такая составляющая репутации, как доброжелательность. А если я  – голодная и злая, откуда здесь взяться доброжелательности? Блин, не руки, а крюки! Пролила кофе! Не утро сегодня, а сплошной «Модный приговор» - третий раз переодеваюсь! С точностью и хорошим настроением придется завязать. И тут я вспомнила Петера.

         Я жила в студенческом общежитии в комнате с двумя немками. Они всегда завтракали. Они всегда ходили на первую пару, никогда ничего не пропускали, делали задания вовремя. Нет, вру, один раз пропустили одну последнюю пару, но все, всем немецким землячеством! У них был сбор всех немецких студентов, обучающихся в Москве. Что-то важное! Хотя стена еще их стояла крепенькая и целенькая! Что у них там важного случилось, уже не помню. Но вернусь к нашему завтраку. Иногда к нам присоединялся Петер, если у его соседа Михаэля на ночь оставалась его подружка и, в будущем, жена Неля. Неля была кореянка и жила с другой корейской девочкой Светой, которая тоже была нашей общей подружкой. Вот в таком составе мы и завтракали: две немки, немец, кореянка и русская. И у нас на столе была открытая банка шпрот.  Из-за чего я и вспомнила эту историю. Галантно воспитанный, очень приятный молодой человек Петер решил поухаживать за девочками, взял банку со шпротами в одну руку, вилочку – в другую. Но она, зараза-банка, от масла стала скользкой и ба-бах: все содержимое оказалось на брюках Петера. Сначала к нам приехал «Ревизор» – такая долгая пауза была. Потом все заахали, заохали, засуетились. Все, кроме меня! На меня напал истеричный смех, настоящий ржач, по-простому. Снова к нам приехал гоголевский «Ревизор» – такая длинная была пауза. И все напали на меня, с укором стали пенять, что у меня нет совести. А я только и могла сквозь смех и слезы сказать: «За столько лет у кого-то из немцев упала банка и на брюки!» Сначала дошло до корейской Светки, потом до моих немок, немного мной уже перевоспитанных, потом до обиженного Петера. Он тоже стал смеяться с удовольствием, счастливо приговаривая: «Ура! У меня упала банка и прямо на брюки!» Мы насмеялись вдоволь, я отпустила всех на занятия, а сама взялась ликвидировать последствия «глобальной» немецкой катастрофы: убралась в комнате и спасла брюки Петера. Можно сказать опять русские спасли мир, правда, в отдельно взятой  комнате. Но, конечно, я и должна была это сделать, так как накануне «провинилась». Я разбила, случайно, правда случайно, любимую тарелку Габи, а чтобы она меня «не пилила», взяла и заклеила черной бумажкой два верхних зуба. Выглядело, будто я их выбила. Якобы доставала книгу с верхней полки и упала на стол, где стояло блюдо. Она меня жалела весь вечер, но к ночи уже гонялась за мной по этажам с полотенцем. Конечно, простила, конечно, расцеловались… и смеялись. Она из всех немецких студентов была самая ненемецкая. Даже где-то бесшабашная. Жаль, что у нее жених был вредный, жадный, злой. Гюнтер. Я когда смотрела на него, то видела гестаповского офицера. Слава богу, помучив ее пару лет, он нашел себе подходящую пару.  Не немцы были этому рады. Габриэла была очень хорошая девочка! Вообще-то, надо сказать воспитание Великой Отечественной войной на моих взаимоотношениях с немцами сказывалось. Я иногда смотрела на них глазами моих воевавших родственников. Но вот девочку с фамилией, которая читалась, как Хайтлер, а была переведена, как Гитлер, жалела. Преподаватели в возрасте брали её зачетку в руки и долго и внимательно на неё смотрели.  Я эту девочку как раз могла представить как антифашистку или угнанной в концлагерь. У нее были густые длинные черные волосы и большие грустные глаза цвета горького шоколада. Но такие мысли улетали быстро. Мы были молоды, веселы, беззаботны.
 
         А сейчас я снова спасаю кухню и брюки, вспоминая свои студенческие годы. Вспоминать то время было приятно, и уже в хорошем настроении я пошла в турагентство. И неожиданно всё как-то устроилось. Очень приятная девушка обслуживала меня в турагентстве, и, главное, «глаза в глаза».

         После одного случая я так и стараюсь покупать путёвки. Фундаментом той истории, после которой я так езжу, служило наше с подругой желание съездить бюджетненько: сэкономить. Но не зря говорят, что скупой платит дважды.  По интернету я усмотрела заманчивое предложение для двоих: смотаться в конце апреля от грязи и слякоти на недельку в Турцию. Экскурсионная поездка, и за недельку меняем три отеля. В Сиде проводим пару ночей, ночь в районе Памуккале и переезжаем  на четыре ночки в Текирово. Отель в Памуккале четверка, а в остальных местах - пятерки. И только завтраки! Правда, по системе «Всё включено». Мы решили, что это хорошо, так как будем худеть. Правда, муж моей подруги потихоньку от неё вытащил апельсины и положил шмат сала, буханочку «Бородинского» и три головки чеснока. Мы обнаружили это в аэропорту, когда решили съесть по апельсинчику. Не сразу, но мы поняли, что он был очень прав. Жаль, что буханка была одна. В Турции же нет такого хлеба, но и булочки с завтрака тоже подошли.  Перекусить всегда было что.

         От организаторов по электронной почте с нами работал агент по имени Георгий. Вариантов по получению документов было два: мы сами забираем их накануне поездки в Москве или готовые бумаги нам вручают в аэропорту перед отлётом. Поскольку электронный турбизнес только начал крепнуть и «вставать на ножки», мы предпочли первый вариант. Предварительно решили обговорить время встречи в турагентстве. И…. «Здравствуй, дупа, Новый год!» Трубку-то никто не брал, позвонила второй раз, третий. Не буду перечислять: звонила много раз. Телефон рабочий молчал,  молчал и мобильный, электронная почта уходила «в никуда». Мы выезжали в Москву заранее: хотелось в отпуске развлечься, подышать столичным смогом, хлебнуть культуры. Первое с чего мы начали свою развлекательную программу ¬- подёргали ручку двери турагентства и установили, что прикручена она крепко, а дверь прочная, сколько не пинай её ногами. Тогда мы снова хорошенько подумали и предпочли второй вариант получения документов. Отпуск же состоял из двух частей, и негоже, если вторая часть испоганит первую. Деньги на Турцию там были  небольшие, срок – неделя, а не вся жизнь. А если туроператор нас надует, то, как не жаль, двумя лохушками в мире станет больше. Фигли-мигли! И никакой Георгий не испортит нам московскую насыщенную программу! Причем мы тщательно сверстали нашу программу. Выбрали несколько ресторанов с оригинальной кухней, наметили музеи для посещений, заранее купили билеты на спектакли и концерты, даже эротическое шоу запланировали.   А завершить программу решили ужином в чайхане, которая мне нравилась и которая была рядом с Мьюзик-Холлом. Тем более и спектакль собирались смотреть в  Мьюзик-Холле.

        Без всяких надежд на взаимность в антракте я решила позвонить этому гаду Георгию, который почему-то называл себя не гадом, а директором. И очень была удивлена, когда в трубке раздалось шипение, хрипение, как от  заезженной пластинки с трещинкой, когда музыка закончивается, а иголка все царапает и царапает поверхность. Я с трудом поняла, что это мужской голос и что он принадлежит живому человеку, пытающемуся мне что-то сказать.

По крайней мере, на вопрос: «Георгий, это вы?» в трубке раздалось хриплое: «Да!»

— Я сейчас не могу говорить, так как начинается второе действие спектакля.

— Я тоже, — просипела трубка.

— Если вы не сбежите, то через пару часов я вам перезвоню.

— Нет, если только не умру. Бежать я не в силах. Звоните. Буду ждать с превеликим удовольствием.

—  Я не очень понимаю ваш юмор, Георгий, но перезвоню.

— Я совсем ничего не понимаю, но буду ждать звонка. Позвоните, пожалуйста. И что-то в этом «позвоните, пожалуйста» меня обеспокоило и затронуло. Я собираюсь крыть этого гада за его подлое мошенничество, а он «пжалста» просипел. Может пьяный в стельку, и потому еле языком ворочает? Ну, хоть не на наши денежки. На наши до такой степени не напьёшься.   Или ещё хуже: он – наркоша.
Придя в гостиницу, устроившись удобно на кровати, я решила, что должна удовлетворить своё любопытство. Подруга сказала, что всё решится завтра, развернулась спиной ко мне и уснула.

         Директорский указ о повторном звонке -  указ? Мне, конечно, нет, так как это не мой директор, но я же обещала позвонить. Звоню.

— О, как хорошо, что вы позвонили. А то мне так хреново, будто я уже в ад попал.

— Есть за что? Понабрали грехов в турбизнесе, дурача людей? — съехидничала я.
 
— Я болею. Валяюсь на матрасе в пустой квартире. Сейчас температура спала, но все равно около 39.

— А какая же была?

— Под сорок. Я не первый день тут валяюсь один. Телефон разрядился. С дурной головой не мог найти зарядку. Вот чуть подзарядил, и вы позвонили.
 
— Так что с вами?

— Я редко болею. Похоже на ангину, а может грипп. Я в этом вопросе плохо разбираюсь.

— А в вопросах туризма вы разбираетесь? — с сарказмом я заметила. Но сарказм мой был не понят.

— Не, похоже не очень. Наше турагентство в стадии ликвидации. Остался я один, чтобы довести дела до завершения.  Но заболел.

— А туристы?

— А из туристов только вы вдвоем остались. Я уже вас за свои отправляю. Все уволились, но одна бывшая сотрудница завтра привезет вам документы в аэропорт. Я сам не доеду.

— А чего это вы такой добрый?

— Длинная история, потом расскажу, сейчас сил и голоса нет.

— А кто за вами ухаживает? Вы семейный? Голос у вас молодой.
 
— Официально семейный, но в стадии развода. Валяюсь в нашей квартире, якобы, квартире: в новостройке, в бетонной коробке без ремонта. Хорошо хоть унитаз есть.
 
— И где ваша коробка бетонная? Может я привезу вам лекарства?

— Нет. Не надо. И к тому же это далеко и небезопасно. Телефон заработал, я смогу решить свои проблемы.

— Но мне будет неспокойно. Я представляю, что если бы я была на вашем месте, больная и одинокая, то мне было бы тяжко. Так и помереть недолго.

— Спасибо вам. Мне уже легче, наверное, завтра будет, я позвоню вам в аэропорт. Извините, что так вышло.

— Не могу сказать, что понравилось как получилось, но… форс-мажор назовем это.

—  Вы даже не ругаетесь. Странно.

— А, что, это бы помогло? По-моему, ни нам, ни вам. Выздоравливайте, Георгий. Точно вы сами справитесь?

— Да, сейчас мой друг приедет. Только у меня к вам просьба. Можно?

— Да, можно, можно. А то помрете, а я буду чувствовать себя виноватой.

— Вы когда вернетесь, перезвоните мне, пожалуйста.

— Ладно. До свидания. Постарайтесь обойтись без осложнений. Я не очень умею носить передачки в больницы.

        А съездили мы неплохо. Но рассказ  не об этом. Может в конце доложу, чем всё закончилось. Точнее, чем закончилось, я сказала: покупаю путевки по месту жительства. И в Египет я уже покупала в знакомом турагентстве недалеко от дома, глядя в глаза девочке из агентства.
 
        Мне нравится отдыхать в Макади, вот я единолично приняла решение купить туда путевки, выбрала симпатичную, с красивой растительностью, «пятерочку» на 1-й линии. Название не буду писать, мне за рекламу не платят. А то читатель, кто вдруг прочтет мои записки, все равно скажет: «Рекламирует, потому что заплатили».

        Хотя какой дурак будет платить такой писательнице, как я, а то я бы не отказалась! От жадности. Может быть взяла и написала, что ноги и голову наголо брею лезвием «Жилетт», а свечки от геморроя «Релиф» ставлю даже в подсвечник. Но, увы! Не пла-тят! Ладно, закрою эту безнадежную для меня тему.

 — Дамы, я купила нам путевки в отель…

— Не грузи, —¬ перебили меня мои дамы, — кустики хоть есть?

— Кустики?

 Я задумалась. А, черт его знает, все это зеленое разнообразие к какому классу или виду относится. Часть – деревья, другие – цветы, может трава. Что там относится к кустикам, я не очень знаю. Ну, точно не пальмы и не кактусы. В России знаю сосну, березу, ель, в Египте  бугенвиллия растет. Может эта самая бугенвиллия куст? Но я даже не знаю, относятся ли к кустам лианы, ну, тот же, виноград. Это же не орешник и не смородина с крыжовником.
 
— Возможно, и есть там кустики. Я не знаю, – резонно (о, как выразилась) заметила я. –  Поедем и узнаем.

          И мы помчали. Сначала на машине до Арзамаса, потом на поезде до Москвы, потом на самолете до Хургады. Мне жалко терять даже египетский час отдыха, а уж день: хоть приезда, хоть отъезда, тем более. Поэтому туда мы вылетали ранним рейсом, а обратно, если хляби аэропортовские не разверзнутся – поздним. Из-за таких рейсов с высыпанием в дороге получается напряг. А для меня недосып – бедствие: программа в мозгах «зависает». Лучше перепить, чем недоспать. «В самолете посплю, полет быстро пройдет», – решила я. Сказано – сделано. Но видать, моим товаркам лучше недоспать, чем перепить, и сквозь дрему я все время слышу неторопливый окающий говорок Серафимы и шустро льющийся поток слов Анастасии с явным аканьем. Они противоположность: «инь и янь», плюс и минус. Высокая поджарая Серафима с прической, что называется волосок к волоску, с ярким макияжем и коготками, с цыганскими нарядами и маленькая пышненькая Настенька, в сумочке у которой вряд ли отыщешь что-то из косметики. Ну, разве, гигиеническую помаду. Они  знакомы не первый день, прекрасно ладят, так как закон о том, что противоположности притягиваются, в отношении их работает, и трещат они с удовольствием. И даже предположить, что у них закончатся темы для разговора невозможно. Разъединяет их одно, отталкивает друг от друга: большие груди. Размерчик хорош, на любителя. Но в Египте большая упругая грудь, да еще еле прикрытая, скорее достоинство, чем неудобство.

          Но вот самолет снижается. Дамы мои уткнулись в иллюминатор. С интересом обсуждали дороги пустыни, словно расчерченные коричнево-серым карандашом линии на светло-коричневой скатерти. Суета и толчея таможни, аэровокзальные  хлопоты. И вот мы уже едем по этой скатерти, вдали в дымке горы, вблизи в песке синий полиэтиленовый пакет, пытающийся догнать наш микроавтобус, впереди Макади и … ни одного кустика. Мои говорливые попутчицы сидят вдвоем, а я досыпаю в кресле сзади них и сквозь сон часто слышу слово «кустики» в разных предложениях и с разной интонацией. Вот уже полчаса, как мы выехали за Хургаду, покинули цивилизацию, и в головах моих попутчиц зарождается устойчивая мыслишка: «А зачем мы ее покинули, ведь ни справа, ни слева кустиков не осталось». Они оглядываются между креслами на меня, пытаются пробудить меня к жизни, отстают и снова прислушиваются к словам сопровождающего гида. Но вот мы сворачиваем в сторону, и вскоре появляются жалкие запыленные кустики, сантиметров по 30, потом 50.

—Кустики, кустики, смотри, кустики, их много. Зеленые! – или окая, или акая, восторженно и дружно восклицают мои подруги.

—А вы ожидали, что они будут красные или синие? – я окончательно просыпаюсь, так как мы подъехали к отелю.

         Красиво оформленная площадь перед главным входом: пальмы, цветы, зеленая трава, мраморные скульптурные и… тишина. Неожиданная тишина. Мои попутчицы восхищенно замолкли. Двумя вагончиками выстроились за паровозиком и пошли, но не сразу. Впитывали пейзаж. А я увидела Дерево. Пишу с большой буквы, так как если увидишь его египетской весной, то невольно решаешь, что надо писать уважительно, с большой буквы: такое оно необыкновенное. А в остальное время это обычное невзрачное зеленое дерево. Я не знаю, как расцветают на его ветвях эти роскошные красные тазы с золотым дном, но они лежат на ветвях, и сначала думаешь,  что они ненастоящие, кем-то разложенные на ветках. А потом понимаешь, что это такие цветы у этого Дерева.  И хотя сейчас всё было обычно, Фима и Настя, как две бесплатные живые скульптуры, застыли у входа, хлопая глазами. Серафима первая вышла из ступора и чисто по-русски, делая упор на «о», восхитилась:

 — Охренеть можно сколько кустиков!

 Пухленькая Настенька усилила степень восторга:

— Не фига сколько насажали, и всё разного цвета! А еще и море у них есть! Ведь будем сейчас купаться?

         Будем…, но не сейчас. Сначала мы угнездились с Настей в корпусе, который мне подошел. Главное, в стороне от «муравьиных дорожек». Наш был крайний домик с видом на пустыню. Чем я в дальнейшем и любовалась с балкона второго этажа, пока мои дамы проводили время на экскурсии. И Серафиму устроили.  Ей нужна  круговерть в жизни, поэтому она выбрала номер в главном корпусе с видом на главную площадь. Потом мы пообедали.
 
– Сейчас пойдем купаться и загорать, – заявили дамы.
 
– Угу, сейчас прям. В самую жару и солнцепёк, чтобы испортить себе отдых. Сначала отдохнем, выспимся.
 
– Все не выспалась? – воскликнули недовольные товарки.

– Сон урывками и полноценный сон отличаются, как протирка ватным тампоном отличается от бани. Шторки задернули, кондишн включили, и снижать давление.

– Ой, да! – испуганно пискнула Настька, которая уже померила давление, и цифры ей совсем не понравились.

         Надо сказать, что в этом отеле были замечательные шторы. Помимо симпатичной тюли и декоративных портьер были защитные ночные шторы. Последние были плотные, как из прорезиненной ткани: они совсем не пропускали ни единого лучика света и глушили звуки. Мы быстренько выполнили положенный приезжему туристу минимум: разобрали чемоданы, смыли дорожную усталость, выдавили нужные крема из нужных тюбиков  и развалились на широких удобных кроватях в прохладной комнате. Как ни храбрилась Настя, она вырубилась сразу,  даже не успела намазать крем из последней баночки. Я выключила свет и с блаженством вытянулась, перевернулась на бок. Устроилась на рулике из большого мягкого полотенца (чертовы египетские подушки, ну, нет у меня с ними никакого взаимопонимания). «Надо поспать», – я ещё так успела подумать. Надо – спим. Выспалась я с удовольствием, из сонного состояния выходила лениво, выплывала, не торопясь. Сбоку послышалось тихое шуршание.

– Вот и Настёна просыпается, - подумала я.

 Открыла глаза: темно, прохладно, благодать!

 И вдруг сбоку робкий тихий голосок:

– Где я?

 Я обалдела. Потянулась к выключателю.

И вдруг неожиданный шепот:
 
– Кто вы?

 Я включила настольную лампу со своей стороны и посмотрела на Настю:

– Ты что, обалдела? Это я, и ты в Египте.

– Ой, как хорошо, — простонала Настя. — Я проснулась, а вокруг темно, холодно, звуков нет. Я думала, что меня заживо похоронили  в склепе, так как я впала в летаргический сон. Ну, как в романе «Консуэло», ну, или в «Графине Рудольштадт». Не помню. Давно в детстве читала. Я в ужас пришла. А тут шорохи сбоку. Думала то ли смерть, то ли крысы. Крысы хуже. Хорошо, что от страха не померла. Давай не будем такие шторы закрывать, и комнату так охлаждать. У меня сердце до сих пор трепыхается. Помру я в твоем Египте.
   
– Не помрешь, еще понравится. А шторы? Что шторы!

Я раздвинула шторы, открыла балконную дверь. Земля египетская уже укуталась в темноту: рано темнеет.

 – Просто уже вечер, пора ужинать. Вот последние пять минуточек на балкончике посидим среди цветов бугенвиллии, послушаем разговоры насекомых, нарядимся, зайдем за Серафимой и в ресторан. Отметим наш первый день отпуска. Будем жить не спеша, беззаботно. Как я это люблю!
 
        Мы вышли на балкон, погрузились в кресла, мягкое тепло египетского вечера приятно обволакивало нас, отогревая наши суетливые души. Будем жить без забот! Только вот не помню, умею я так жить или нет!?
Но поблаженствовать нам не дал резкий звонок телефона Насти. Звонил ее муж. Забавное существо, приспособленное разве только для жизни в гараже, куда он с удовольствием сбегал от многочисленных особ женского пола разных возрастов в его семье. У них даже обе собачки были сучьего рода-племени.

– Обе Жучки, обе сучки, – говорил Вадим.
 
– Да у тебя даже мышки в гараже одни Дашки, – шутили друзья.

– От тёщи Машки до мышки Дашки целая октава баб, – говорил Вадим.

Вот и сейчас он звонил, чтобы сказать своей несравненной Настеньке, которая всем заправляла в доме и без которой он как без рук, что положил денежку «на телефон» – сто рублей. Ух, теперь обговорится его несравненная!
Перед отъездом Настя полторы тысячи положила на телефон:

– Чтобы хватило, я же не собираюсь болтать с ними в роуминге.

          Действительно! Не спели мы выехать за пределы области, как стала названивать старшая дочь, уже имеющая собственную дочь-школьницу. Впереди были выходные, и ей надо было решать архисложный вопрос.

– Мама, что можно сделать с рыбой, которую ты перед отъездом купила? Варить, жарить, солить?

Через пять минут:

– Солить? А в чем? И где это «в чем» лежит?

 Еще через пять минут:

– А сколько времени?

– Ты ей подскажи, что время надо смотреть на часах, – смеется Серафима.
 
Через минуту:

– А сколько соли?

 Серафима:
 
– Скажи ей, что рыбу едят ртом!

 Настька уже злится и на дочь, и на Серафиму. Потом смеется. Но смех ее переходящий в стон прерывает очередной звонок:

– А картошку к рыбе пожарить или сварить?

Серафима вырывает телефон из рук Насти:

– Ольга, иди в интернет и там все читай. Отстань от нас, а то мать скоро назад соберется возвращаться. 
 
        Смеемся уже все вместе. Вздохнули и….  Не тут-то было. Позвонила младшая, так как она не может найти красную футболку на физкультуру, а в желтой она не может идти, так как желтая ее сильно обтягивает. Затем позвонила мать, чтобы спросить в каком шкафчике лежит круглая коробка конфет с лилиями на обложке, которую она завтра хочет отнести тете Зое. Тут я поступила жестко, как узурпатор: отобрала телефон и выключила.

– Включишь в Египте, сообщишь, что долетела, и мы его снова отключим. Я понимаю, почему ты не ездишь на Черное море отдыхать – боишься утопиться из-за такой жизни. Все, не возражай. Мы переходим к праздничному ужину по случаю начала путешествия.

        Благо дело, нам повезло, и в купе мы ехали втроем. И вот сейчас опять дозвонился Вадим со своими копеечными ста рублями. Это потому что Настины полторы тысячи улетели еще по прилету, когда он рассказывал, как капает стиральная машинка и сколько натекло воды. И спрашивал, что же ему надо делать? На Настиных словах: «Мне что вызывать специалиста тебе из Египта?» деньги и закончились. А теперь Вадим положил ей целых сто рублей. Хорошо, что только сто. Будет тишина и покой, блажь и благодать!

        Я люблю рано приходить на пляж, чтобы встретить рассвет в тишине, поплавать в одиночестве, почувствовать себя хозяйкой красивых полотен под названием «Раннее утро». Но это будет через пару дней. А пока я разрешаю себе отоспаться. Настя видно разделила мои убеждения, что слово «надо» в отпуске, как буква «я» в алфавите – последнее. А место буквы «а» занимает слово «хочу». Поэтому мы выспались и поползли на завтрак и пляж среди сонь и ночных гуляк. Завтрак дома и завтрак на «шведском» столе – это две большие разницы. Чуть-чуть дома, если успела, и не спеша, много и вкусно, если в Египте. Ну, кто мне дома не позволяет есть блинчики с шоколадом? Жизнь. Еще ни разу так не было, чтобы я проснулась утром, пришла на кухню, а там египтянин в поварской форме, а, главное, в поварском колпаке, жарит блинчики и поливает шоколадом. Вот так и живу: нет египтянина – нет блинчиков по утрам. Но сейчас мы в Египте, и с этим все в порядке. После завтрака повела Настю на первое купание в Красном море.

        Повести-то повела, но неожиданно она застряла у урны – большого керамического горшка, стоящего у дорожки. Замерла и не двигается. Я даже ладошкой перед носом у нее помахала – реакция нулевая. Потом поворачивает голову ко мне, глаза распахнуты от удивления.
 
– Смотри! Нет, слушай! У них даже урна поет. Отпад! Слышишь музыку из урны?

– Настя, ты совсем обалдела? Вон за урной динамик в виде металлического грибка, вот музыка из него раздается, а не из глиняного горшка. Ты еще вспомни про горшочек, который сам варил кашу. Приходи завтра с ложкой есть кашу из урны. У них тут все урны сказочные. Отдельно для бумаги, отдельно для пластмассы и еще для бытовых отходов. Может уже и с кашей поставили для таких, как ты.

         Свое «А-а-а!» Настя произнесла так разочарованно, что я рассмеялась. Ко мне присоединилась и сама Настя. Удобный чистый пляж, соленое море, теплая вода, горячее солнышко сделали свое дело – мы стали таять от блаженства, как мороженое в тепле. Обиды, заботы, проблемы тоже таяли. Настроение наше поднялось до отметки «Благодать!»

         Настя все рассматривала с интересом, все ей нравилось, а особенно, главный корпус с его ресторанами, с красивой мраморной лестницей, с ажурными металлическими решетками и отполированными до блеска широкими перилами золотого цвет. Радовало обилие кресел, диванов, баров, а, главное, огромные окна и высокие потолки. Когда мы шли на встречу с отельным гидом, Настя тяжко вздохнула: «Жаль, что мы не успеем перележать на всех диванах с мороженым, даже если есть по два мороженых в день». Идущая рядом Серафима трещала без умолку и занималась географией. Она перечисляла все страны, в которых она была.
После фразы:

– А вот когда мы были в …., то вот там….

– Жаль, – сказала Настя, повернувшись к Серафиме!
 
– Что жаль? – спросила оторопевшая Фима, которую Настя перебила на самом интересном, по мнению балаболки Фимы, сравнении.

– Да, жаль, что ты всю свою жизнь не провела в деревне Гадюкино. Тогда бы заткнулась, и мы бы спокойно могли отдыхать!

Серафима  надулась, но потом рассмеялась и сказала:

– Поняла.
 
        Вода в стакане устаканилась, в пруду утинилась или уилилась, на море – полный штиль. Мир уцелел или был быстро восстановлен. Ну, как «быстро поднятое грязным не считается»!» А когда я пересчитала экскурсии, которые взяли мои дамы: целых шесть, я поняла, что отпуск удался. Даже втроем.
 
        Наш отельный гид, приятный мужчина лет 40, чтобы не морочить нам голову, разрешил туристам называть себя Семен Семеновичем, «как в вашей комедии «Бриллиантовая рука». Или можно просто Семен. Он учился в России, прекрасно знал русский язык и был веселым. Он так интересно говорил про экскурсии, что мои «вагончики» захотели записаться на все. Я это дело в корне пресекла. Я уже была и в Каире, и в Луксоре, и знала, что эти экскурсии длинные, Нужно после них отдохнуть, Это же не рыбалка на полдня. Дамы посопротивлялись, но слово «давление» подействовало на них как кодовое слово при нейролингвистическом воздействии. Они согласились со мной.

 После встречи Настя подошла к Семену и спросила:

– А где у вас старые мужчины? Где вы их прячете? В отеле работают только молодые.

– Тебе это зачем? – спросила я.

– Интересно же.

Но Семен посмотрел на нее темными глазами с длинными ресницами, улыбнулся только и сказал:

– Я узнаю.

– А он что не знает? Странно. Живет здесь и не знает!

 Я уже бросила интересоваться этим вопросом. Но какого же было мое удивление и как я смеялась, услышав через день разговор Насти с Семеном. Он остановил ее со словами:

– Вот вас-то я и разыскиваю. Было трудно, но я нашел старого мужчину, который согласился провести с вами ваш отпуск.
 
При этом Семен Семенович выразительно посмотрел на тугую грудь Насти. И кокетливо добавил:

– Ему понравилась.

Надо было видеть лицо Насти! Я пальцем нижнюю ее челюсть подтянула к верхней и сказала:

– Дерзайте, любопытная вы моя, дерзайте!

Я пошла, смеясь, оставив Настю объяснятся со старательным любезным  гидом. Настя «кипела» до обеда!

         Но новое приключение ее груди отвлекло мою подругу от истории с Семеном. Мы пошли с ней пошляться по местным магазинчикам. Благо дело, их было много на территории Макади: лавочки с курортными товарами, но Насте охота было уже начать присматривать подарочки своим многочисленным домочадцам. А мне надо было купить очень уважаемую мною мазь из растения колоквинт. В одном из магазинчиков, где торговали сумками, поясами, кошельками, Настя «зависла» у любезного радушного продавца. Я тоже вертела в руках очередную сумку и слушала их разговор. Продавец уговаривал Настю примерить арафатку – большой клетчатый платок. Настя отнекивалась, говоря, что не умеет ее завязывать правильно.

– Я все сам сделаю, а подруга пуст фотографирует.

        Слово «фотографирует» для Насти, что слова «Сим-сим, откройся!» для дверей пещеры с драгоценностями. Арафатки примеряли разные, но они почему-то плохо держались на голове у Насти, продавец весь искрутился около раскрасневшейся подруги. Пристроив очередную арафатку на Настиной голове, он не выдержал и  стал тыкать пальцем в Настину грудь.

 И все спрашивал:

– Натюрель? Силикона?

 Когда обалдевшая от неожиданности Настя несмело ответила:

 – Моя – натурель!

Продавец еще немножко потыкал пальцем в грудь в разных местах, поцокал языком, всё приговаривая:

– Карош, очень карош.

        Я только фотографировала.  А Настя почему-то разозлилась не на продавца, а на меня. Обозвала меня «дурой» и вся румяненькая выплыла из магазина. Не выбежала! А еще и милостиво улыбнулась дядечке! «Доброе слово и кошке приятно».

        К обеду мы увидели Серафиму, которая все это время провела на пляже. На мои увещевания о том, что вредно загорать в это время, она сказала коротко: «Отцепись!» Короче, у нас через две недели будет ходячая «шоколадка» в морщинах. Но «Богу ¬¬— богово, а кесарю — кесарево». Я хорошенько прогреюсь, а загар лишь бронзовым намеком останется на коже. Массаж на масле и здоровая диета сделают её упругой и бархатистой. Серафима, вообще-то, выглядела недовольной. Мы спросили. Она ответила, Мы смеялись. Она злилась. Оказалось, что Фима развернула скрученную в рулон одежду, развесила в шкаф, а четыре разноцветные футболки сбрызнула и расправила на кровати, что бы они выглядели более-менее глаженными. Какого же было её возмущение, когда она вошла в номер и увидела четырех лебедей разного цвета, туго скрученных из её футболок. Она хотела «настучать» коридорному, но не нашла его. Пришлось ей снова мочить и расправлять футболки. Она злилась, показала нам фотографии лебедей, а мы, бессовестные, упорно продолжали смеяться.

         Вот в таком безделье и неторопливости протекало время для меня: «наш бронепоезд стоит на запАсном пути». В суете и в возбуждении время проносилось для моих «вагончиков». Вагончики тронутся, перрон останется. Такое будет множественное число у этой песни! А на «перроне», точнее, на полках в шкафах в нашей комнате складировалось всё больше подарочков для домочадцев. Штапельные платья всех цветов с громадными и мелкими Нефертитями на груди и на спине, трикотажные халаты с вышитыми на кармашках словами «Red See» и рыбками, мужские футболки разных цветов, разноцветные парео с картой Египта, сумки. Короче, все возможные и невозможные товары местных лавочек. После поездки в Луксор полиэтиленовые пакеты с суданской розой и желтым чаем «от всех болезней» заполнили оставшееся свободное место на полках. Я советовала остановиться. Ограничиться еще только покупкой новых поводков для бобиков женского рода. Но… Настя купила большую сумку на колесиках. Ну, очень большую. Там хватило места ещё и папирусам, и духам. А вот против картушей я не высказалась. Маленькие, именные, нетяжелые. И партия всевозможных картушей со всевозможными именами родственников нам была обеспечена. После Каира я подумала, что Настя собирается делать ремонт в квартире, но вместо обоев она будет обклеивать стены папирусами. О чём я ей и сказала. Меня хотели прожечь насквозь взглядом, но я сбежала на балкон к цветочкам. Как хорошо, что они не ходят по магазинам! 

         Я спрашивала про впечатления от экскурсий. О! Им все нравилось! И пирамиды, и Сфинкс, и гробницы, и рыбки, но неизменно всё заканчивалось словами: «А зря вот мы не купили»…. И дальше следовал список товаров, для которых мы должны были зафрахтовать самолёт.  Но однажды я не выдержала и вмешалась в этот бесконечный обмен денег на ненужные товары.

        Срок путевки подходил к концу. Дамы мои освоились, и «паровозик» им стал не нужен в качестве путеводителя. Увидев на пороге магазинчика любую из моих товарок, продавцы надевали на лицо самую лучезарную улыбку и мысленно подсчитывали прибыль. Главным в этом процессе было количество верблюдов, за которое они готовы взять себе в жёны этих роскошных грудастых женщин. И оно неизменно росло. Я думаю, за двух изношенных подружек платили бы поизносившимися и перетрудившимися верблюдами.  Где они могли бы набрать столько уморенных жизнью верблюдов за негодных жен?! Но мои красавицы щебетали, чувствовали себя неотразимыми. Да и ладно, но беспокойной Серафиме пришла в голову щедевральная идея.

        Однажды в обед она прибежала в ресторан, и заявила, что договорилась с одним местным мужиком, что он нас вечером отвезёт в магазины, где отовариваются египтянки, и там всё дешевле.

– Надеюсь, что свою бредовую идею ты обговаривала на рецепшене? Там где все нормальные люди заказывают транспорт?

– Ты что? Я же не крэзи ездить по их ценам! Я с местным мужиком сторговалась за полцены. Вечером он нас повозит.

–  Повозит где? И с какой целью?

–  В ма-га-зины для местных.
 
– Чего ты ещё не закупила? Мешок картошки купим, макароны, кус-кус и повезем домой? Ты, лично, Серафима, дома голодаешь!

– Здесь кус-кус дешевле и настоящий.

– Знаток ты наш кус-куса. Ты за перевес багажа заплатишь больше. Кус-кус станет золотым и несъедобным. Забыла про таможню в Арабских Эмиратах? Ну, да! Там тебе перевеса было мало, ты ещё заплатила за клешёную шубу на российской таможне пятьсот долларов.

– Фу, какая ты гадостная тетенька! Тогда я легонькое что-нибудь куплю. Может там парео дешевле?
 
Тут я не выдержала и начала смеяться. Настя, которая сначала только наблюдала за нами и слушала нашу перепалку, прыснула в кулачок, хорошо понимая, что Серафима отыграется на ней. Так и вышло.

¬¬– Ну и чего вы ржете? Я тебе, Настя, смешинки в рот насовала?

– Серафима! Дорогая моя коллекционерка парео! Ты где-нибудь видела местную женщину в парео. Да они на пляже в комбинезонах с длинным рукавом купаются!  Хотя они, если захотят, могут парео намотать поверх паранджи. Может, ты лучше купишь паранджу? Мужа порадуешь. Не будет тебя видеть.

– Вот, балаболки! Ладно, пойду огорчу мужика, что у него облом сегодня, – пророкотала Фима.

– Секса не будет, – пискнула Настя и стала рассматривать люстру на потолке.

        Вернулась Серафима, подошли ещё две новые приятельницы. Мы плотно поели, весело пощебетали и решили прогуляться по тенистой аллее, которую отыскали в парке за корпусами. Она находилась практически у забора, отделяющего отель от пустыря. На пустыре можно было прокатиться на нарядно украшенных лошадях или верблюдах. Нас забавляло то, что верблюды были одеты в цветастые памперсы. Памперсы надевали, чтобы животные не загрязняли территорию.
Серафима предложила пойти посмотреть «коняшек и верблюдей», и мы пошли к забору.  Ещё издалека мы заметили, что у забора стояла лошадка рыжей масти. Рядом с ней пристроился такой же рыженький жеребенок. Мелкий. Мы шумно начали умиляться над скотинкой: «Ох!» да «Ах!» до тех пор, пока не подошли ближе.  Мы замолчали. Конечно, мы не специалисты по лошадям, но видели их и в деревнях, и в цирке. Только не таких. Эти были такие худые, что, именно, к ним можно применить выражение «кожа да кости»! Кожа между ребер западала внутрь так глубоко, что напоминала глубокую колею на непроезжих трассах. Мы, молча, смотрели на лошадку-маму, на её жеребенка и на черноглазого худенького лет семи мальчугана, стоящего рядом с ними. В одних шортах. Он тоже был такой худой, что его рёбра можно считать, как ступеньки лестницы. Мы ели яблоки, которые взяли в ресторане. Жевать мы сразу перестали. Жестами объяснили мальчишке, что хотим отдать надкусанные яблоки животным. Он взял и стал кормить лошадку-маму. Она очень аккуратно брала яблоко у него с ладошки, пережевывала и  проглатывала быстро. Мы протягивали следующее яблоко, и процесс повторялся. Мальчуган вскидывал на нас глаза, и опускал взгляд в пол. Жеребенка он не кормил. Наверное, жеребёнок умел только сосать: так мы решили.   Серафима несколько раз сказала про «туморроу», но парнишка уже не обращал на нас внимания. Мы, охая и ахая, разбрелись по корпусам на послеобеденный сон, твердо решив покормить бедную животинку булочками. Сказано – сделано.

        «Туморроу», про которое трещала Серафима, превратилось в сегодня, и на обеде мы набрали огромные ломти белого хлеба. Настя взяла какой-то хлеб, похожий на шахматную доску из белых и коричневых (может с какао?)  квадратов. Он был немного сладкий. Просто она вспомнила, что сахар лошадям дают, как лакомство. Мы пожали плечами и пошли к забору.  Наша троица стояла на том же месте. Серафима собрала куски хлеба, а сверху положила клетчатый кекс. Отдала парнишке. Хлеб-то он взял, но не двигался. Серафима несколько раз махнула ладошкой в сторону лошади, приговаривая: «Ну, давай, давай!» Пацан не двигался, а только смотрел на неё широко раскрытыми глазами и молчал. «Ну, какой тупой! Что мы век тут будем стоять! Нам баиньки пора». Парнишка по маленькому кусочку стал давать хлеб лошади. И мы всей нашей «звездочкой», то есть пятеркой двинулись к корпусам. Я оглянулась. Мальчуган, думая, что его никто не видит, судорожными движениями запихивал огромные куски кекса и белого хлеба себе в рот. Я оторопела. До меня дошло, почему он не двигался и не хотел давать хлеба лошади. Он, может, и яблоки  ей не скормил бы, но мы торчали у забора, и он не решился. Мне стало стыдно. Лошадку кормим, а голодный ребенок рядом слюни глотает. Он ведь такой же худой, как лошадки. Я рассказала теткам, и мы решили завтра после обеда отнести что-то вкусное не только лошадкам, но и мальчику. Вечером во время ужина на пустыре никого уже не бывает. На следующий день мы подготовились к операции «Кормление лошадей и детей» основательно. Но какого же было наше удивление, когда территория в пяти метрах от забора была отгорожена красно-белой лентой, а рядом сидел охранник под зонтиком. Мы с Настей переглянулись. Я в задумчивости сказала: «Мы уже сталкивались с такой лентой». Охранник поднялся, подошел к нам, улыбаясь. «Ноу, ноу, мадамс!» – повторял он вежливо. Но мы бы и сами не пошли, потому что в тени под навесом не было ни мальчика, ни лошади-мамы с жеребенком. «Это из-за нас, дур глупых, их выгнали из-под навеса, из тени на солнцепек», – расстроено произнесла Настя. Мы все чувствовали себя ужасно. «Благими намерениями вымощена дорога в ад!» Мы вернулись в бар за утешением. Нам надо было что-то выпить вместо валерьянки. А, заодно, девочкам хотелось узнать, где это мы успели столкнуться с красно-белым тряпочным ограждением.

        Когда мы уселись вокруг большого круглого стола на террасе, то я взяла салфетку, развернула так, чтобы получился вытянутый прямоугольник и сказала:

— Вот мы имеем прямоугольник с вершинами А и В, а также, С и D по короткой стороне. А вам надо соединить линией  точку А с точкой С. Конечно, самый короткий путь — по диагонали. Вы все живете в корпусах у моря, а мы — у пустыни. И до пляжа нам чапать и чапать. Особенно, если по асфальтовым дорожкам. Но параллельно дорожкам расположена пустующая концертная площадка. Когда предусмотрено что-то грандиозное, на ней расставляются столы и стулья. Например, день рождения дочери владельца отеля. Я один раз попадала на такое мероприятие. Правда, в Турции. Здорово было. И красная дорожка с цветными фонариками по краям, по которой мы шли на праздник десятилетия  юной красавицы-дочки,  и столы с атласными скатертями и бантами даже для отдыхающих, и концерт Анни Лорак. А уж про ночной салют над морем: будто  День города Москва. Но я не об этом. Я о тропинке, которая по диагонали пересекала эту пустующую площадку и здорово сокращала нам путь.  Правда, в начале и в конце тропинки стояли щиты, на которых было много чего написано на английском, турецком языках и, возможно, на немецком. На русском не написали ни одного слова — значит, русских это не касается. Мы стали срезать наш путь по этой тропинке. День ходили, два ходили, а на третий… бац! бац! и мимо. Щитов нет, но в начале и в конце тропинки сидят охранники под зонтиками, а дорожка перегорожена такими же  красно-белыми ленточками и также говорят «Ноу, ноу, мадамс!»  И то же вежливо, и тоже с улыбкой. Мы пошли к ресторану по длинному пути и встретили нашего отельного гида Семёна. Конечно, мы стали интересоваться тем, что случилось и почему охранник сидит недалеко от нашего корпуса. Мы думали, как расспросить гида, и поэтому прикинулись испуганными: мол, это, наверное, связано с тревогой из-за терактов. Но Семён развеял наши подозрения.

– Вы знаете, какие-то женщины стали пользоваться тропинкой, хотя на щитах написано, что это дорожка для мужчин, идущих в мечеть. Наши мужчины стали жаловаться, что неправоверные и, тем более, женщины своим пляжным видом оскорбляют их религиозные чувства. Предполагают, что это русские женщины. Сейчас изменят содержание текста на щитах: допишут запрет на русском. После посты снимут.

 — Ну, надо же!  Какие есть дамы! Главное, что не с терактом связано! Дай бог нам всем здоровья!

И мы с серьезными лицами, качая головами, пошли на пляж.

 — Такова селява с этими арабами. Спать со мной, так как титьки большие, можно, а по одной дорожке ходить нельзя, — проворчала Настя.

— У тебя и задница немаленькая, — подытожила Серафима.
 
— Драсте! Начали за ленточку, а закончили моей задницей, — разобиделась Настя, встала и пошла к корпусу.
Мы зашикали на Серафиму.

— Нашли виноватую! Арабы от Настькиной задницы в шортиках глаз не отводят, её задница их чувства оскорбляет, а виновата я. Да я ей комплимент сделала, — расфыркалась Серафима, встала и пошла в корпус.

         Мы, оставшись втроем, повздыхали  и пошли есть мороженое, удобно устроившись на диванах, нагретых солнцем. Дамы есть дамы. Не отгадаешь от какого комплимента и в какой момент взорвется  «боеприпас».

         Но к вечеру все пришло в норму. Взбаламученный осадок отфильтровали сном и вкусным ужином. И пошли прогуливаться по береговой линии из отеля в отель, выбирая подходящую нам концертную программу. Когда мы проходили через арку, отделяющую одну территорию отеля от другой, нас окрикнул охранник. Он подошел к нам с листком бумаги, на котором были написаны ходовые фразы на русском языке. Много фраз. Он попросил прочитать некоторые из них, произношение которых вызывало у него затруднение. «Добро пожаловать!», «Пожалуйста, осторожнее!» и другие. Сложно давалась буква «Ж». Мы в темноте и без очков с трудом   прочитали ему его список. И пошли дальше. Когда через день мои товарки с новыми приятельницами уехали в Луксор, то я решила прогуляться по отелям.  Меня вновь окликнул охранник. Он улыбался, он меня узнал, а я, к стыду своему, его даже не запомнила. Мужчина очень быстро и довольно правильно произнес все фразы на русском языке, которые мы ему читали. «Мадам, добро пожаловать в наш отель! Хорошего вам вечера!» Я сказала: «Большое спасибо!» и отправилась гулять. Ну, надо же! Мы в школе, в институте учим английский и не болтаем так бойко. А он за пару дней так много запомнил и понял, что и когда надо применять! «Молодец!» — подумала я. «Если бы не компьютер, я бы английским вовсе не пользовалась. Нет нужды, и все пылится в мозгах на полочках!
Отели стараются придумать какую-нибудь «фишечку» для туристов, что бы чем-то запомниться.  В нашем отеле на выходе из центрального корпуса стоял маленький мужчина в красиво расшитом национальном костюме. Рост его был, наверное, чуть больше метра. Возможно, такие люди уже считаются лилипутами: я в этом ничего не понимаю. В его обязанности входило открывать и закрывать дверь. Он здоровался  с отдыхающими на их языке. Может, запоминал, может, угадывал. Не знаю. По-русски он говорил хорошо. А вот двум, к обеду здорово набравшимся в баре,  старым англичанкам его произношение не казалось безупречным. Они раз десять входили и выходили, а мужчина каждый раз приветствовал их с неизменной улыбкой. Потом они дружно приплясывали и скандировали что-то типа «Беттэ, беттэ! Бест!» и уходили с трудом, поддерживая друг друга, точнее, подруга подругу или, ещё точнее, бабка бабку. Это продолжалось несколько дней, пока они не уехали. Надо честно сказать, что русским было далеко до англичан по части выпивки, даже до их бабушек. Просто наши пьют и шумят, а англичане пили тихо, но до тех пор, пока не начинали соскальзывать с барных стульев. Маленький дяденька-швейцар нас всегда спрашивал: «Как дела? Хорошо?»  и по нескольку раз в день. Фиму это раздражало. Однажды она не выдержала и сказала: «Нет, не хорошо, а хреново!». Пошутила, якобы. В следующий раз нас спросили: «Хороши ли у нас дела?, А у Серафимы он теперь всегда громко и с улыбкой спрашивал: «Как дела? Хреново?». Фима перестала ходить через дверь, где он стоял, а выскальзывала через боковую. Но все равно русские мужики, увидев нашу подругу, ржали и приветствовали её: «Хренова, привет!» И тут уж Серафима отводила душу, что особенно нравилось мужикам, так это её виртуозность в этом процессе.

        Отель был интернациональный. Например, на первом этаже нашего коттеджа жили голландцы. Несколько семей. Или родственники, или хорошие друзья. Они огородили ленточками с национальными флажками клумбы под окном. Молодежь, видно, ночами развлекалась и долго спала по утрам, поэтому с малышом лет четырех на завтрак ходила улыбчивая пожилая женщина. Мы с Настей как-то шли утром рядом с ними, и я сказала: «Наверное, бАбушка!» Она услышала и переспросила, показывая на мальчика и на себя: «БабУуушка?» У нее это вышло забавно. Мы рассмеялись. После этого она всегда, завидев нас, поднимала руку вверх и произносила коронное слово «БабУуушка!» Ни русского, ни английского она не знала. Мы неуверенны правильно ли она нас поняла, так как все голландцы всегда так нас приветствовали. Наверное, они с нами так здоровались. Мы улыбались в ответ. Они были спокойные соседи. По вечерам выносили столы на лужайку, ужинали и негромко пели песни.  Похоже, у них не было питания «Всё включено».
 
        Но всё хорошее когда-то заканчивается. И вот наступил последний вечер перед отъездом. Я бережно упаковала большие сухие листья пальмы, осторожно изогнув их по форме чемодана, перекладывая простыней и парео. Возить красивую простынку вместо огромного и плохо сохнувшего пляжного полотенца я стала давно, еще когда отдыхала в Сочи и Абхазии, где климат влажный. Да и издалека по яркой веселенькой простыне легко находить свое место. Бережно уложила сетку со стволов пальм, которую мне натаскали ребята из СПА-салона. Они сильно удивлялись, что такой мусор кому-то нужен. Мне. Для панно и икебан. Я бы спала, но….
 Уже время подбиралось к полуночи, а  Насти ещё не было в номере. Она, якобы, докупала последние подарочки. А, по-моему, ловила прощальные комплименты и сувениры на память. И точно, пришла румяная, довольная, с сувенирами, которые с трудом распихала в чемодан и сумку.  И все продолжала рассказывать сколько бы за неё отдали бы верблюдов продавцы.

— Настя! Да угомонись! Им не жалко виртуальных верблюдов за щупанье реальной груди!

— Ты мне завидуешь! — обиженно сказала Настя, но свет выключила и угомонилась.

        После завтрака мы покинули понравившийся нам отель и поехали в аэропорт. Дальше всё было без приключений… у моих вагончиков. А мне долго на таможне пришлось объясняться по поводу мусора в чемодане: сухие пальмовые листья и сетка со стволов этих деревьев вызвали недоумение у таможенников, как и слова «икебана». И очень это веселило Серафиму и Настю. Я же злилась на эту ситуацию, на развороченный чемодан и на них. А, может, просто вспомнила, что возвращаюсь в пустую квартиру?

                Мы едем, едем, едем
                В далекие края,
                Хорошие соседи,
                Счастливые друзья.
                Нам весело живется,
                Мы песенку поем,
                И в песенке поется
                О том, как мы живем.
                Красота! Красота!..

          Сергей Михалков.

Совпадение событий и поведение героев рассказа с реальной жизнью и настоящими людьми случайны… и неожиданны!

Рассказ посвящается одному знакомому бывшему директору одного захудалого и, точнее, уже развалившегося туристического агенства.


21.06.2019 г. Город Саров.