Глаша

Фантастическая трагикомедия
для  чтения и размышления

Моему большому приятелю,
режиссёру школьного музыкального театра
Расцветаеву
Леониду Орестовичу
посвящается


...В актовом зале «Эстетической школы» шла репетиция музыкального Театра-студии.
В одном углу, у пианино, девочки разучивали вокальный отрывок из «Звуков музыки».
В противоположном конце зала, посреди освободившегося места от сдвинутых к стенам стульев, под магнитофонную запись из другого мюзикла работала танцевальная группа во главе с женщиной-хореографом.
Мальчики, не занятые в отрывках, строили на сцене декорацию. Она была проста в художественном решении. В основном -  из-за материальных проблем.
Юрий Максимович Гаврюшин, мужчина лет сорока, помогал натягивать дешевую ткань на большие подрамники и попутно – разбираться в электричестве. Концертмейстер –  экспансивная брюнетка маленького роста с низким прокуренным голосом, в сердцах грохнула по клавишам.
–  Можно стучать потише?! –  обратилась она к Гаврюшину. – Невозможно работать! У меня еще сегодня Гнесинка и Цыганский хор.
–  Потерпите, Софья Ильинична! –  усмехнулся тот. –  У нас кончаются гвозди.
Концертмейстер резко поднялась:
–  Пауза, девочки!
Она демонстративно закурила, хотя в актовом зале курить было категорически запрещено.
Довольные солистки уселись на откидные стулья, устремив взоры на мальчиков-танцоров.
–  Раз, два!.. Раз, два, три, четыре!..  –  отбивала такт в ладоши хореограф –  стройная пожилая дама, когда-то служившая балериной в Большом театре.
–  Еще жестче! –  командовала она. –  Спины прямее!..
В зал робко проскользнула девчушка с рулоном ватмана и развернула лист прямо на авансцене.
–  Вот, Юрий Максимович… –  пролепетала она едва слышно.
Студийцы подошли взглянуть на эскиз красочной афиши будущего спектакля.
На фоне раскрытого занавеса, над ночным Нью-Йорком – парило название театра: «Камертон». На одном из высотных зданий –  цветными огнями сияло название спектакля: «ХЭЛЛО, БРОДВЕЙ!»
– Вот это афишка! –  восторженно воскликнули все. – «Фишка» –  что надо!..
–  Молодец, Настя! –  подошёл к девочке Гаврюшин. –  Но! Нужно исходить из материальных возможностей, господа артисты!..

     ...После репетиции Гаврюшин безнадежно заглянул в школьную канцелярию.
Секретарша беспомощно стучала одним пальцем на клавиатуре новенького компьютера.
–  Людмила Петровна у себя? –  поинтересовался он.
- У нее «эстеты», –  ответила секретарша.
–  Давно?
–  Решают вопрос о фестивале… Скоро выйдут…
Гаврюшин присел на одинокий стул, стоящий у окна.
За дверью о чем-то спорили женские голоса. Он прислушался, но в этот момент, одновременно со школьным звонком, зазвонил телефон на столе секретарши.
–  Эстетическая школа!.. –  Она сделала паузу. –  Набор в мае. Что вас интересует?.. У нас много разных классов… –  Через паузу: –  Хоровой, балетный, музыкальный, фольклорный, художественный… –  И, кинув взгляд на Гаврюшина, добавила: –  Ну, и театральный… Да, еще общеобразовательные предметы… –  Снова после паузы: –  Нет, вначале нужно написать заявление… потом отборочный конкурс… Обучение бесплатное… До свида-анья!..
Она удивлённо положила трубку и сказала Гаврюшину:
–  С ума сойти! У них, видите ли, нет доверия к бесплатному обучению!..
Из кабинета директора вышли женщины-педагоги эстетического цикла. Не замечая Гаврюшина и продолжая что-то обсуждать на ходу, они покинули секретарский «предбанник».
 – Идите, Юрий Максимович… –  сказала ему секретарша
Он вошёл в кабинет.
Она сочувственно посмотрела ему вслед.
 
… Гаврюшин вошёл в кабинет. Увидев его, директриса Людмила Петровна Еравская тут же закурила.
–  Садитесь, Юрий Максимович!..
Гаврюшин деликатно присел в одно из кресел у письменного стола.
–  И давайте начистоту…
Он недоумённо на неё взглянул.
– Ваш театр, как ни горько это признать, для меня… головная боль…  Вы не спрашиваете -  почему?
Гаврюшин пожал плечами –  такие слова от директрисы он слышал уже не в первый раз.
– И правильно делаете, что молчите! Из всех школьных творческих коллективов только ваш ничем себя не проявил!..  Возьмите хор. Или балетную студию. Там все работают с пользой для школы! Вот – фольклорная группа! Всего один раз выступила на областном фестивале –  и нам прислали машину картошки! А художественный класс? Вы же сами видели! Кроме пейзажей и натюрмортов ребята еще могут покрасить стены школьных коридоров… А чему вы учите своих артистов уже третий год?
Гаврюшин молчал.
Еравская с силой «придушила» сигарету в пепельнице:
– Ну, поймите, Юрий Максимович! У нас не театральный институт, а общеобразовательная школа. Хотя и с эстетическим уклоном! Когда я брала вас на работу, то надеялась, что каждый праздник будет обеспечен художественной самодеятельностью!
Гаврюшин гордо поднял голову и твёрдо сказал:
 – А я не желаю самодеятельности!
И  вышел, не попрощавшись, громко хлопнув дверью кабинета.
 
...Вечером его «Жигули» остановились во дворе большого старого дома.
Гаврюшин вышел из машины с пакетом продуктов и открыл кодовым ключом дверь подъезда.
– Это я, Поля! – сказал он, входя в свою квартиру.
Никто не отозвался.
Он разделся, разулся и, сунув ноги в тапочки, направился в комнату.

...В гостиной на диване лежала огромная собака –  московская сторожевая. Жена Полина –  лет на десять моложе Гаврюшина –  как ни в чем не бывало, сидела в кресле перед телевизором с годовалым сыном на руках, смотря очередной сериал.
Увидав Гаврюшина, собака сначала заворчав, а потом по-щенячьи повизгивая, соскочила с дивана и, радостно виляя мохнатым хвостищем, бросилась ему навстречу.
Не устояв перед напором её восторга, хозяин дома оказался на полу.
– Глаша, свои! – крикнула ей Полина.
Ребенок заплакал.
Собака тут же отскочила в сторону, давая Гаврюшину возможность подняться на ноги.
– Не укусила?..  – с тревогой в голосе спросила Полина.
– Откуда она?!  – не ответил Гаврюшин. – Неужели Кадомцев опять укатил в Штаты!
Кадомцев был их общим другом.
– У него сенбернар… – ответила Полина.
– Так чья же она, черт возьми?!.. - воскликнул Гаврюшин, валясь в кресло.
– Наша… – ответила Полина.
– Что значит, наша? Почему –  наша?!.. – не понял он. – Ты же знаешь: у меня на собак –  аллергия!
 – Только не нервничай! – попросила Полина. – Днем, когда я гуляла с Мишенькой…
 И она рассказала, что произошло...

...Она выехала с коляской со двора и стала переходить улицу, чтобы попасть на бульвар, на котором был выстроен целый деревянный городок – с башенками, избами, качелями и горками.
Они уже были на полпути к бульвару, как внезапно откуда-то вылетел «БМВ» и на бешеной скорости помчался прямо на них.
Полина остановилась, ни жива, ни мертва, крепко вцепившись в ручку коляски. Ноги будто приросли к мостовой.
И тут, словно из-под земли, появилась московская сторожевая и резко вытолкнула ее с коляской на тротуар.
Машина, не снижая скорости, пронеслась мимо…
Полина открыла глаза. Коляска лежала на боку. Она вскочила и бросилась к ребенку. Поставила коляску на колеса, схватила малыша и замерла с ним, прижав к груди. Она еще не верила в то, что произошло.
Московская сторожевая стояла невдалеке и преданно смотрела ей в глаза.
– Спасибо тебе… – сказал ей Полина.
Собака подошла и села рядом.
Полина погладила ее и отряхнула свои коленки от снега.
– Спасительница… Пойдем со мной.
На прогулку они уже не пошли, а повернули обратно домой через улицу. Московская сторожевая неторопливо бежала следом.
– Глаша!.. – раздался чей-то окрик.
Собака замерла, повернула голову и подняла уши. Полина тоже обернулась. Какая-то женщина звала кого-то, стоя под окном соседнего дома.
– Значит, ты тоже Глаша?.. – спросила Полина собаку.
Та легла у её ног.
– Пойдем домой, Глаша!..
 
...Выслушав рассказ жены, Гаврюшин пробурчал:
– Ничего себе приключение!.. Неужели нельзя гулять в нашем дворе?!..
– Мишеньке нравится деревянный город, – ответила Полина.
– С меня хватит Аглаиды! – добавил он.
– Хорошо-хорошо,  – ответила Полина, – только успокойся! В следующий раз будем гулять среди гаражей и дышать выхлопными газами… Давай лучше подумаем, как быть с ней…
Собака, скромно потупив взгляд, лежала на ковре.
– Знаешь, как без тебя страшно?.. – сказала Полина мужу. – Мало ли кто постучит в дверь!..
– А вдруг она бешеная?.. – поискал новый повод Гаврюшин.
Собака поднялась с полу и отрицательно покачала головой.
– Ты смотри! – изумилась Полина. – Всё понимает!
– Наверное, из цирка… – уныло предположил  Гаврюшин.
На что Глаша вновь дала отрицательный ответ.
– Ишь, ты! – рассмеялся наконец хозяин. – Не дура!
Полина поняла, что муж не против оставить псину в их доме.
– Вдобавок, добрая!.. – добавила она. – И на «Глашу» откликается.
– А если найдется хозяин? – забеспокоился он. –Такая порода не из бродяг…
– Я завтра же вывешу объявления! – пообещала Полина. – И затем сделаю все прививки…
– Наш бюджет этого не выдержит… – вяло протянул он.
– Гаврюшин! Она спасла жизнь нашему сыну!..
– Этот аргумент перевешивает все остальные, – только и ответил он.
 
...И приснился Гаврюшину странный сон...

...Свора бродячих собак бежала за ним по совершенно пустым улицам. Он сворачивал в подворотни, путался в чужих дворах, мчался по незнакомым переулкам. Свора не отставала. Внезапно впереди Гаврюшин увидел машину, стоящую на перекрестке. Он стал размахивать руками, чтобы его заметили. Вдруг машина ожила, резко развернулась и понеслась прямо на него… Это был «БМВ». В самый последний миг Гаврюшин отпрыгнул в сторону. Машина пронеслась мимо, мигая фарами, и тут же пропала за углом. Он поднялся, осмотрелся вокруг. Собачья свора тоже исчезла…
 
...Завтракал Гаврюшин без аппетита.
– Ты сегодня неважно выглядишь, – сказала Полина.
Он вяло пожал плечами.
Глаша сидела рядом.
 – Когда премьера? – поинтересовалась Поля.
– К выпускному вечеру… – ответил Гаврюшин. – Если доживу.
– Опять Люся?.. – Она училась в этой школе и хорошо знала директрису.
Гаврюшин тяжело вздохнул.
Глаша тут же подняла уши.
 
...Директор школы Людмила Петровна уже спала, когда внезапно раздался поздний телефонный звонок. Еранская вздрогнула, на ощупь включила настольную лампу на прикроватной тумбочке и посмотрела на будильник, стоявший рядом с лампой и телефоном. На циферблате было начало первого ночи.
–  Черт знает что!..  –  сонно пробормотала она и, надев очки, спавшие под подушкой, сняла трубку. –  Алло! Слушаю!..
В трубке раздался женский голос с явным иностранным акцентом:
–  Людмила Петровна?..
–  Кто говорит?.. –  спросила Еравская.
–  Барбара Стрит! –  весело представился женский голос.
Очки у Людмилы Петровны сползают с носа.
– Та… самая?..
–  Йес, йес! С Бродвея!
–  С-слушаю…
–  У вас в школе работает мистер Гаврюшин…
–  Да, есть такой… А он, простите, что натворил?..
–  О! Много чего прекрасного!.. Объединённый Совет Бродвейских Театров поручил мне
пригласить господина Гаврюшина вместе с его  артистами к нам на гастроли.
–  На… Бродвей?! –  поразилась Еравская. –  Но ведь его артисты –  совсем ещё дети!..
–  О, йес! Оф кооз! К сожалению, на Бродвей нет детских спектаклей. Так что этот проект будет подарок для всех детей Нью-Йорк... Мы назвали его: «Дети России – детям Америки».
–  Интересно!..
–  Это –  вери-вери как интересно! –   подтвердила Барбара Стрит.
–   Я о другом… –   сказала Еравская. –  Откуда вам известно про това-ва-ва… про мистера Гаврюшина?
–  О! О нём знают все, кто интересуется настоящим искусством!
–  Я… я должна подумать! –   ответила Людмила Петровна. –  Все это так неожиданно!..
– У нас только и говорят об этом талантливом человеке, –  добавила бродвейская «звезда». – Все так хвалят вашу замечательную Эстетическую Школу, что мы надеемся, дорогая Людмила Петровна, получить от вас разрешение на это турне.
–  И… когда ожидается поездка? –  уже по-деловому осведомилась Еравская. –  Ведь у нас – занятия в школе...  так сказать, педагогический процесс!
–   Но, но! Это будет летом, на каникулы!
–  Летом – это хорошо, – успокоилась Еравская. – Есть, правда, один небольшой нюанс… Видите ли, уважаемая Барбара… Простите, как вас по-отчеству?
–  Просто – Барбара.
–  Ах, да! Оф кооз… Видите ли, Барбара… У нас есть небольшая проблема…
–   Ваши опасения, Людмила, совершенно напрасны! 
–  Называйте меня просто «Люся», –  позволила Еранская..
–  Йес, Люси! Поездку оплатит Бродвейский Совет. Вы это имели ввиду?..
–   Честно говоря, да.
–  В мае приедет в Москву наш продюсер, чтобы лично познакомиться с мистером Гаврюшиным и с вами, мисс…
–  Миссис! Миссис Еравская.
–  Такие люди, как вы, госпожа Еранская, – находка для Штатов… Так что не будем терять время. За работу, Люси!
–  За работу, Барбара! Как говорится: время –  деньги!
–   И довольно большие. Я еще позвоню. Бай!..
–  Бай!.. –   Людмила Петровна осторожно положила трубку телефона на рычаг. –   Бай-бай! –   окончательно проснулась она. –  Какой, к черту бай-бай!
 
...Утром она уже взбегала по ступенькам РУНО.
Переступив порог кабинета своей начальницы, Еравская произнесла срывающимся голосом.
 –  Вера Никифоровна! Сегодня ночью был звонок из Нью-Йорка!..
 
...Спустя час  Гаврюшин спешил по школьному коридору. Секретарша выглянула из-за дверей «предбанника».
–  Юрий Максимович! Вас…
Гаврюшин покорно повернул назад.
–  Что ещё?.. –  спросил Гаврюшин
–  Нечто… –  ответила секретарша таинственным шепотом.
 
Юрий Максимович зашёл в кабинет.
Директор школы встретила его непривычно милой улыбкой.
–  Присаживайтесь, Юрий Максимович… –  сказала она ему подозрительно нежным голоском.
«Как кошка с мышью», подумал он и присел на краешек стула, стоящего у входа.
– Нет-нет, к столу… –  произнесла директор школы твёрдым ласковым тоном.
Гаврюшин вздохнул и, пройдя к столу, сел в одно из кресел.
Еравская достала из сейфа запечатанный конверт и вручила с особой торжественностью:
–  Здесь премия!.. Вам!.. За три года…
Гаврюшин растеряно взял толстый конверт и неловко затолкал в карман пиджака.
– Очень сожалею, –  добавила Еравская, –  что никогда не была на ваших занятиях… К несчастью, учебный план напрочь выбивает почву из-под ног, и для самого главного –  духовной жизни! –  совершенно не оставляет времени!..
Гаврюшин молчал, не зная, что сказать.
«Настоящая кошка! – вновь подумал он. –  Сейчас сделает - ам! –  и меня нет!..».
– Скажите, Юрий Максимович… – продолжила директор школы. – Вы бы хотели со своим театром поехать на гастроли в Соединенные Штаты?
Он вскочил как ужаленный.
– Куда?..
– В Нью-Йорк. На Бродвей!
– Это неуместная шутка, Людмила Петровнаа!.. Я не позволю говорить со мной в таком  унизительном тоне! Пусть вы считаете меня «балластом», «головной болью» или еще чем-то, но… так шутить!..
И поспешил к двери.
Но Еравская успела выбежать из-за стола и схватила Гаврюшина за рукав.
– Постойте, чудак-человек! Я вовсе не шучу!.. Сегодня ночью я действительно говорила с Бродвеем. Вас приглашают на гастроли. Проект: «Дети России –  детям Америки». Какие уж тут шутки!.. Сама Вера Никифоровна в курсе!.. Завтра фирма «Подмостки» начнёт обустраивать зал для ваших репетиций.
Гаврюшин недоверчиво смотрел на нее, не зная как на это реагировать.
–  И самое главное… –  добавила она. – Финансирование на время пребывания вашего… нашего театра в Соединенных Штатах берёт на себя городское правительство. Так что не комплексуйте. Заходите в любое время. Всё, что нужно –  решим в два счёта!..

...В школьном коридоре его догнала Марина –  педагог по балету.
 – Юр! Это правда?
– Что, правда?..
– Ну… поездка в Штаты…
– Еще не знаю…
– Потрясающе!..  Поздравляю! Сколько лет тебя Люся все долбала, долбала! И вот! Справедливость восторжествовала!..
– Спасибо, Мариночка! Фуршет за мной!..
 
...В актовом зале крепкие парни из солидной фирмы оборудовали зал и сцену современной аппаратурой.
Юные артисты взирали на все это с крайним изумлением.
–  Спектакль на Бродвее –  эта мечта всей моей жизни!.. –  призналась концертмейстер.
–  Давайте репетировать! –  похлопал в ладоши Гаврюшин. –  Если не будем работать как следует, американская мечта так и останется мечтой Софьи Ильиничны!..
      ..Вечером, ужиная на кухне, Гаврюшин делился с женой неожиданными событиями:
– Не могу поверить! Моя мегера  полюбила мюзикл!..
Полина в восторге обняла Мишу и Глашу:
– А мы знали, что наш папка –  гений!
 
...Гаврюшин тут же вспомнил свою квартиру несколько лет тому назад...
 За компьютером в гостиной сидела энергичная стройная блондинка – первая жена Гаврюшина по имени Аглая.
 – Ну, сколько можно быть кретином?–  привычно беззлобно цедила она. – Посмотрел бы на себя со стороны! Чем ты занимаешься в свои сорок лет?!
Гаврюшин в это время мастерил макет для школьного спектакля.
–  В тридцать семь, –  уточнил он.
– Тебе можно смело дать полтинник! –  усмехнулась Аглая. – Да еще в базарный день! Все твои институтские приятели – давно при деле.  Даже такое ничтожество, как Мутыхин –  ушел в политику! А что ты?.. Почему бы тебе не поставить какой-нибудь городской праздник? Ведь звали! Или шоу-программу для Октавии? Я понимаю: как певица, она –  дерьмо! Как баба –  дура! Но ведь какие деньги предлагали! Я уж не говорю про упущенные связи! Ты думаешь легко влезть в этот круг? А ведь сколько было возможностей! Сколь раз я пробовала тебя вытащить из твоего школьного сортира! Все напрасно! Ты ведь у нас гордый! «Пусть этим занимаются другие! Не хочу пачкаться в халтуре!»
– Да, не хочу! –  подтвердил Гаврюшин. – Я – педагог! Школьного! Музыкального! Театра!
– Безумец! Тюфяк! Рохля! –  отрезвила его жена. – Разве у меня спрашивают, чего хочу я? Может быть, я желаю перевести Джойса, Сэленджера или Стейнбека! Ну, на крайний случай, Кристи! Но ведь я не привередничаю! Беру все, что дают. Закажут книгу о Джеймсе Бонде? О’кей! О половых извращенцах? Пожалте! Ты не спросишь: почему – одна из лучших переводчиц Москвы –  так низко пала! Да потому что хорошо платят, мой дорогой!.. Потому что я должна кормить семью!
– У нас нет семьи! –  напомнил ей Гаврюшин.
 – Ты болен! –  с обидой ответила Аглая. – Если не можешь заработать на нас двоих, то бедных детей, которых у нас, слава Богу, нет, –  обрёк бы на голодовку!

...На сцене школьного актового зала стояли роскошные декорации.
Юные актеры, в новых костюмах, репетировали отрывок из «Порги и Бесс».
В зал недовольно заглянула руководительница хора.
 – Вы скоро?! –  поинтересовалась «хоровичка». – У меня сводная репетиция!
Софья Ильинична привычно грохнула по клавишам:
– Дорогая Ирина Юрьевна! Обратитесь, пожалуйста, к Людмиле Петровне! Это она изменила расписание!
 – Безобразие! –  возмутилась «хоровичка». – Будто уроки –  это расписание электричек!
И со всей силы хлопнула за собой дверью.
 
…С возмущенным видом она появилась в кабинете Еравской:
– Этому нужно положить конец! Через неделю у меня фестиваль, а в зал пробиться невозможно! Школа оккупирована американской музыкой! А русскому хору нет места!
–  Места в школе предостаточно, –  спокойно ответила Еравская.
 – Но, Людмила Петровна! Здесь не частный театр Гаврюшина! У каждого педагога есть свои часы, в конце концов! Что происходит, я хочу знать? Почему, защищая интересы эстетической программы, я должна, как нищенка, стоять за дверью и просить милостыню?!.. Сделайте что-нибудь!
 – Если говорить об интересах школы, – заметила директор, – то на сегодняшний день приоритет отдан музыкальному театру «Камертон».
 – А как же хор?!.. – ахнула Ирина Юрьевна.
 – Я распорядилась разделить часы занятий в «зеркальном зале» между тобой и Мариной… – объяснила Еравская.
 – Что?!.. – продолжила возмущаться «хоровичка». – Балет и хор –  «в одном флаконе»?!..
– Временно, – холодно ответила директор. – На летних каникулах рекреация на четвертом этаже будет переоборудована в хоровой репетиционный зал, с занятиями после уроков. А сейчас извини, что у хора не было своего постоянного места. Это мое упущение.
 – Мне всё понятно… – сказала Ирина Юрьевна. – Теперь...
  –  Нет, не всё! – перебила её Еравская. – Это распоряжение из РУНО. Лично от Веры Никифоровны… Надеюсь, теперь тебе всё понятно!..
 
…У кассы продовольственного магазина Гаврюшин платил за две бутылки шампанского, большой торт и фрукты.
 
…Возвратившись в «Учительскую эстетических классов», в которой большая комната была разделена шкафами, за одним из них он услышал приглушенные женские голоса.
 – С утра до ночи вертишься, вертишься!.. – узнал он голос Марины. – Куда проще сделать сто раз фуэте, чем так бездарно колотиться! И, главное: ради чего?!
 Ей ответил голос «хоровички::
– Рекреацией решила откупиться! Дождалась, когда у моих мальчишек голоса сломаются! Теперь не то, что в Нью-Йорк – в Нью-Васюки стыдно ехать!..
 Голос Марины продолжил:
– Когда мы были ей нужны – без нас ни одно выступление!
Пристыжённый Гаврюшин, на цыпочках вышел за дверь и тут же нарочито громко постучал.
– Можно?..
Голоса смолкли.
Марина выглянула из-за шкафов с натянутой улыбкой, с  интересом глянула на его покупки:
 – А, это ты, Юра!..
Ольга Юрьевна осталась «невидимкой».
 – Вот…Можно?.. - Гаврюшин положил покупки на свой стол. – Хочу угостить… Как обещал… Сейчас позову остальных…
Марина заглядывает за шкафы.
Через паузу оттуда вышла неподкупная Ирина Юрьевна и решительно направилась к выходу.
– Ирина Юрьевна, куда же вы?.. –  воскликнул Гаврюшин.
 – Спасибо, Юрий Максимович! – решительно ответила она, покидая учительскую. – «Накушалась» по самые уши!
Гаврющин с надеждой глянул на Марину:
 – Ты-то никуда не торопишься?
– Я?.. – ответила она, увидав знакомую бутылку. – Н-нет, не тороплюсь… Давно мечтала о шампанском. То – повода не было, то – премий не дают…

...Во дворе своего дома Полина прогуливалась с Мишей. Рядом с коляской, на поводке, вышагивала Глаша.
Мимо них проходила соседка Косицына, особа средних лет со скрипкой в руке, одетая в дубленку и модные сапоги.
 Глаша зарычала в её сторону. Та, вздрогнув, обернулась.
 – Распустили животных!  – проскрипела она в сторону Полины.  – Весь двор изгадили экскрементами!
– Да вы что, Ольга Мартыновна! – возмутилась Полина. – Какими эск… экс… периментами?.. Мы с Глашей гуляем  на бульваре! Вы же знаете!
 – А кто вчера написал во-о-н в тех кустах?  – остановилась Косицына.  – «На бульваре!..» На бульварах тоже не гадят!
Глаша срывается с поводка и бросается на соседку. Та от неожиданности падает в сугроб, визжа от страха:
 – Спасите! На помощь!
Гуляющие во дворе мамы с детьми оборачиваются в их сторону.
Полина насилу уволакивает разгневанную Глашу в сторону:
 – Фу, Глаша, фу! Место!
– Какое издевательство!  – обращаясь ко всему двору, возмущается Косицына.  – Я это так не оставлю!
Полина торопливо покатила коляску к подъезду:
– Домой, Глаша!

...Спустя полчаса в их квартире раздался резкий звонок в дверь.
Глаша залаяла. Полина, оторвавшись от кормежки сына, направилась в прихожую. Глянув в глазок, удивилась.
– Подождите минутку!..  – громко сказала она в сторону двери. Затем обернулась к Глаше:  – Ступай на кухню…
Глаша послушно исполнила приказ, несколько раз тявкнув для проформы. Полина открывает дверь. На пороге - молодой полицейский.
 – Лейтенант Щепилёв! – представился он. – Евгений Николаевич. Ваш оперуполномоченный.
– Входите…  – пригласила его  Полина.
Оперуполномоченный вошёл в квартиру и достал из папки какие-то бумаги.
 – На вас поступила жалоба от гражданки Косицыной Ольги Мартыновны. Вот…  – протянул он листок Полине. – Сообщает… что на неё набросилась ваша собака и чуть не растерзала на куски… Непорядок это, Полина Геннадьевна! Административная статья. Есть свидетели… Так что, придется заплатить штраф.
– Сколько?  – спросила Полина.
– Вот квитанция…  – ответил Щепилёв, показывая квитанцию с печатью.
 – Сейчас принесу деньги!  - Полина развернулась, чтобы пройти в комнату.
– Оплата через банк!  – сообщил Щепилёв.  – А собака у вас какой породы?
– Московская сторожевая.
– У меня тоже! – обрадовался опер.  – Сука?
– Девочка…
– А у меня… этот… мальчик.  –  радостно сказал полицейский.  – Таких собак: раз-два –  и обчелся!..  Моему барышня нужна. Житья от него нет!..
– Вы ему через Клуб невесту найдите,  – посоветовала Полина.
– Искать некогда!  – объяснил опер.  – Целые сутки на работе…  А щенков не планируете?..
– Что вы!  – честно ответила Полина.  – Дай Бог, одну прокормить…
– Да, жрут они много…  – согласился с ней Щепилёв.  –А с другой стороны, сегодня без собаки никак нельзя! Сами знаете. Ну, если надумаете – о моём не забудьте. Его Черномором зовут…
– Как надумаем –  отобьём телеграмму,  – с улыбкой пообещала Полина.
– Извините за вторжение…
Полицейский отдал честь и вышел, Полина заперла за ним дверь. Но тут же снова раздался звонок. Глаша лаем откликается из кухни.
 – Это снова я!..  – сказал из-за двери Щепилёв.
– Что-нибудь забыли?  – спросила Полина, отперев дверь.
 – Дайте-ка сюда квитанцию…  – сказал он.
– Зачем?..  – не поняла она, протягивая листок с печатью.
Щепилёв взял её и решительно смял в своем крепком кулаке.
– Вот именно: зачем?..  – улыбнулся он.  – Как это в «Маугли»?.. «Мы с тобой одной крови...» Непорядок это, Полина Геннадьевна, вас штрафовать! Мой тоже, знаете ли, не ангел. А что касается гражданки Косицыной… Так у нее с нашим отделением –  особые отношения. Что ни день: шлет весточку. «Лети с приветом!» А мы –  разбирайся! Я ведь на следователя учусь… День от нее жалобы не получим –  очень расстраиваемся! Так что, еще раз извините за беспокойство!
Он вновь приложил ладонь к козырьку фуражки и ушёл с чувством исполненного долга.

…Вечером Гаврюшин сказал Полине:
 – И это –  только начало всех неприятностей!
Он просматривал видеозапись дневной репетиции, делая попутно пометки в блокноте.
На экране юные артисты играли сцену из мюзикла «Хэлло, Долли!»
 – Хорошо еще, что нормальный мент попался…
Полина утюжила гору ползунков.
– Она нас защищала!  – ответила Полина.
 – У тебя собака –  всегда права! А у меня –  аллергия!
– Ты же лекарства не принимаешь!
– На такой поток аллергенов –  нужна слоновья доза!  – сказал он.
– Вот и потрать на них свою премию. А Глашу  Мишенька любит… И она его… Жаль только –  говорить не умеет.
– Этого еще не хватало!  – возмутился Гаврюшин.  – Представляю себе, что бы она наговорила этой Косицыной!
Глаша лежала в прихожей, слушала хозяйский разговор и, не отрываясь, смотрела на телефон.
 
…И снился Гаврюшину сон…
На школьной сцене, одетые в кошачьи костюмы собаки, пели номер из мюзикла «Кошки». Сам же Гаврюшин с восторгом дирижировал «собачьей» труппой.
– Ну, сукины дети!.. Как поют!.. – с восторгом шептал он.

 …Поздно ночью в спальне Косициной раздались телефонные звонки. Один… Третий… Седьмой… Наконец, трубку снял разбуженный супруг.
– Слушаю…  – мрачно сказал он.
– Мне Ольгу Мартыновну!  – произнёс голос из телефонной трубки.
– Кто это?..  – недовольным сонным голосом спросил он. – Оля… Ольга Мартыновна давно спит… Вы представляете себе, который теперь час?!
– Представляю,  – ответил милый женский голос. – Хочу, чтобы и вы, нелюбезный мой, представили себе всю полноту неотвратимости наказания…
– Что?!  – моментально проснулся он. – Ты… вы… мне… угрожаете?!.. Хулиганка!
И бросил трубку на рычаг.
Кто это, Сеня?..  – спросила сквозь сон Косицина.
 – Чьи-то идиотские шуточки в час ночи!  – ответил супруг.
– Чего хотели?
 –Не знаю…
– Надо было выяснить… Может это по поводу гастролей…
Звонок тут же повторился.
 – Дай трубку!..  – сказала мужу Косицина.
 – Это не по поводу гастролей, Лелечка!.. – ответил он. – Нас шантажируют!..
 – Сними трубку!  – повторила она.
Он включил настольную лампу, снял трубку и осторожно передал её жене.
Та села в постели с закрытыми глазами:
 – Говорите!..
– Звонит «петровская мафия»… – раздался в трубке грубый мужской голос. – Слушай и запоминай!.. Утром немедленно вернуть Гаврюшиным из второго подъезда 3000 баксов. Днем включу «счётчик». Не отдашь – через день спалим скрипку, через неделю –  квартиру, а через две – разорвем и разбросаем тебя по Залу Чайковского… Поняла, деревяшка Страдивари?
– П-поняла…  – ответила Косицина.
– Значит, про долг помнишь?  – спросил грубый голос.
– П-помню…
– Проверим…
В трубке тоскливо заныли гудки. Косицина передала её супругу.
 – Кто звонил?  – спросил он.
– «Гастролёры»…  – ответила Косицина.

...Семья Гаврюшиных завтракает на кухне.
В дверь позвонили робким коротким звонком.
 – С добрым утром, страна!  – прокомментировала Полина, направляясь в прихожую.
Глаша ела из полной миски овсянку и на звонок даже не шевельнулась. Растерянная Полина возвращается на кухню.
– Там… Косицына…   – сказала она мужу.
Глаша и тут не повернула головы.
– Я предупреждал!..  – сказал Гаврюшин, вытирая салфеткой губы. – Пригласи!..
– Войдите!  – открыла дверь на кухню Полина.
Вошла Косицина, одарив всю семью весенней улыбкой.
 – Доброе утро, соседи!..
На всякий случай, Гаврюшин перехватил Глашу за ошейник. Но та, к его удивленью, продолжала спокойно доедать овсянку. Косицина положила на край стола длинный конверт.
 – Вот…  – сказала она.
– Что это?  – не понял Гаврюшин.
 –Три тысячи долларов…
– Сколько?!  – изумился Гаврюшин.
– Больше я не брала!  – растерялась Косицина.
– Это что за деньги?..  – спросил он её.
– Мне их ваша жена одолжила… Без вашего ведома…
– Я?!  – удивилась Полина.  – Да у нас сроду таких денег не было!
– Да не вы, Полина Геннадьевна! – ответила ей скрипачка. – Покойная Аглаида Борисовна… Совсем я про них забыла!
 – Когда же она их вам одолжила?!.. –  поинтересовался Гаврюшин.
– Два года назад… – ответила Клсицина. – За неделю, как ее машина сбила… Уж простите меня, Юрий Максимович! Возраст, знаете, не девичий!.. А за жалобу мою… отдельно прошу прощенья. Не узнала я вашу собачку. Думала: пуделёк из третьего подъезда. Это он все газоны во дворе изгадил!.. Не обижайтесь…
И бочком направилась в прихожую.
Хлопнула входная дверь. Гаврюшин и Полина не отрывают взглядов от толстого конверта. 
– Мистика какая-то!.. –  произнёс Гаврюшин. – Прямо привет с «того света»!.. Эх, надо было с этой Косицыной снять ещё и проценты за два года!
– А может, поставим Аглае памятник?.. –  предложила Полина.

...Несколько лет тому назад с таинственным видом Гаврюшин возник на пороге своей гостиной.
Аглая работала на компьютере.
 – У меня новость!.. – сказал он ей.
 –  Говори…. –  ответила Аглая, не повернув головы
  – Мне предложили поработать в Зуевском театре!
Аглая продолжала стучать по клавиатуре.
 – Уже кое-что!.. Когда едешь?..
 – Чем скорее, тем лучше…
  – Отлично!
 – Вообще-то я ответа еще не дал. Хотел посоветоваться с тобой.
– Зачем?! –  удивилась она. – В кои веки тебя заметили. Используй шанс. Поезжай!
 – Я думал: поедем вместе…
 – Я не декабристка, мой дорогой! У меня работа. Отрываться из Москвы на месяц-другой –  нет смысла.
– Мне предложили возглавить театр!..
Она наконец-то повернула к нему голову.
– Вот оно что! И ты согласился!
Он вытаращил на нее глаза.
– Ну, разовый спектакль – это еще, куда ни шло. Но уехать в провинцию, чтобы потешить свое самолюбие? Ты – идиот, Гаврюшин! Полный кретин!
Ее пальцы вновь запрыгали по клавиатуре.
– Там есть возможность себя реализовать… Начать все сначала!
– В сорок лет!..
– В тридцать восемь!
– Да ты уже позабыл, как ставить настоящие спектакли! Пусть даже и в этом Засранске!! Твой потолок, – колосники школьной сцены!
– Ты же сама всю жизнь твердила, что нужно добиваться своего театра!
– Жизнь прошла, мой дорогой. Я смирилась.
 – А я нет!
– Гордец! Сорокалетний мальчик! Захотелось поиграть в «главного»! Да ты в Москве на побегушках! Что же будет с тобой там, без меня?! Ты погибнешь, Гаврюшин! А я – никуда не поеду! Надо быть круглой дурой, чтобы бежать за тобой! Впрочем, езжай! Провались ко всем чертям!
Он потрясенно отошел от стола.
–  Сука!–  с тихой ненавистью произнёс он.  И тут же заорал на всю квартиру: –  Су-ука-ааа!
Аглая не ответила. Лишь презрительная улыбка застыла на ее лице…

…Гаврюшин сочинял мизансцены в пространстве макета декораций.
В класс заглянула секретарша.
– Юрий Максимович, к вам корреспондент!
Из-за её спины появился господин пенсионного возраста. В одной руке он держал модный кожаный дипломат, в другой –  изящную трость с костяным набалдашником. – 
–  Театральный критик! –  представился седовласый господин.
Гаврюшин поднялся из-за стола:
–  Очень приятно!
Мужчины пожали руки друг другу.
 – Миров-Анченко! Викентий Альбертович. Журнал «На подмостках сцены»!
– Гаврюшин.
– Ну, я пойду! –  сказала секретарша и скрылась за дверью.   
Театровед неспешно разделся, повесив пальто и шапку на вешалку, затем сел на стул, поставив у ног дипломат.
– Присаживайтесь! –  разрешил он Гаврюшину.
Гаврюшин неловко опускается на стул за своим столом.
 –  Сразу же к делу! –  с серьёзным видом начал гость. –  Это будет статья о вашем театре. Статья большая: на шесть полос, с цветными фотографиями!.. У вас есть фотографии?
 – Найдутся… –  ответил Гаврюшин.
 – Тщательно отберите! Не помешал бы выверенный видеоряд, чтобы иметь полное представление о вашей труппе.
 – Все видео, к сожалению, дома…
– Обязательно захватите! –  порекомендовал критик. – Ещё хочу посидеть на репетиции. Люблю, знаете ли, быть в материале! Когда я работал в советских журналах – меня, буквально, разрывали на части! Все приглашали! Юра, Гога, Олежка!.. Ах, какой бурной была тогда театральная жизнь! Спектакль за спектаклем! Премьера за премьерой! Провалы! Запреты! Главное для критика –  что? Всё увидеть, услышать, понять!.. А что теперь? Несколько сытых театров, жирующих за счёт государства и бесконечные дешёвые антрепризы!..  Уже, знаете ли, думал: не доживу до эпохи возрождения русских подмостков! Слава Богу, ошибся! Ваш театр, Юрий Михайлович…
– Максимович… - поправил его Гаврюшин.
– Простите, ради Бога! Вспомнил заседания в старой Мэрии... Так вот, ваш театр, товарищ Гаврюшин, –  новый росток на театральной сцене!..
– Скажите… ваша фамилия… она… имеет отношение…
– Имеет! Это мой псевдоним! Я –  духовный сын Владимира Ивановича Немировича-Данченко!
– Тогда понятно!.. –  поскучнел Гаврюшин.
 
…Вечером дома он рылся по книжным полкам.
– Что с объявлениями? –  поинтересовался он у Полины.
– Ничего! Никто не звонил. Никто не интересовался. А это значит… что Глаша никогда не имела хозяина!
– Хозяина, может, и не имела, а вот как насчет хозяйки?..
 – Хозяйка у нее есть! Ты что ищешь?
– Видеозаписи первых занятий… –  ответил Гаврюшин.
Глаша подошла к одному из шкафов и уверенно открыла лапой нижнюю дверцу. На пол выпала коробка с видеокассетами.
– Они! – обрадовался Гаврюшин. – Сам же положил!.. –  И тут же изумился прозорливости Глаши. – Но она-то откуда про это знала?..
– Суперинтуиция!.. – восхитилась Полина. – Умница ты моя!
– Ты так думаешь?.. –  спросил он и подозрительно глянул на собаку.
 
…Ночью Гаврюшин проснулся от какого-то неясного разговора в квартире. Он открыл глаза в темноте и прислушался. В прихожей по-английски говорил приглушенный женский голос. Гаврюшин тихо поднялся с кровати, рывком распахнул дверь. Никого!
Он кинулся по коридору, распахивая на ходу все двери: детской, гостиной, ванной, туалета, кухни, встроенных шкафов… Нигде никого!
– Померещилось!.. – прошептал Гаврюшин.
Напившись воды из-под крана, он поплёлся обратно в спальню. На коврике в коридоре светились два собачьих глаза…
 
…Утром зазвонил телефон.
Гаврюшин снял трубку:
 – Алло!
Звонил театральный критик Миров-Анченко:
– Юрий Максимович, приветствую!  Вышел номер журнала! Статья, естественно, первоклассная! В лучших традициях мировой критики! И полиграфия хорошая! Так что реклама –  что надо! Я завезу журнал в школу. Вам сколько экземпляров?
–  Если можно… два… –  скромно ответил Гаврюшин.
– Десять, не меньше! –  громогласно объявил критик.
 
 ...В учительской эстетических классов Ольга Юрьевна держала в руках театральный журнал, переговариваясь с Мариной, которая штопала балетные тапочки.
– Получить такие деньжищи! Это сколько ж хоров одеть можно! Я проработала в школе десять лет! Можно сказать, с первого дня! И –  шиш с маслом! За что ж ему такое, я тебя спрашиваю?..
 – Наверное, за талант… –  ответила Марина.
 – Ты это серьезно?! – с недоумением произнесла «хоровичка».
Марина дипломатично промолчала.
– Нет, ты скажи! Выходит, мы из другого теста?
– Может, из другого… –  сказала Марина. – А может, не те дрожжи…
  – А я о чем! –  успокоилась Ирина Юрьевна. – При таких «дрожжах» –  наше тесто никогда не взойдет!
 
…Вечером Полина спросила мужа:
– Юр, это что за звонок?..
Он взял квитанцию из её рук и удивлённо воскликнул: – Ни фига себе! За полчаса разговоров!..
И тут же набрал номер телефонной станции.
– Алло, девушка! С вами говорит абонент 892-82-00. Нам поступил астрономический счёт!.. Да потому что мы не звоним по международному!.. А может это у вашего компьютера ошибка?.. Постойте-постойте! Нельзя ли проверить с кем это мы якобы разговаривали?..  За услугу оплачу! Спасибо, жду…
Прикрыв ладонью микрофон, сказал Полине:
– Совсем сбрендили! План на дурачках выполняют… –  И тут же продолжил разговор с телефонисткой: – Да, слушаю! Что?!.. Ну, это уж точно не наш звонок!.. Вам же известны случаи, когда кто-то подключается к чужому номеру! Да вы что, смеетесь?! Простите, но я –  не донор для АТС!.. Только попробуйте!
Он в сердцах швырнул на рычаг трубку и ошеломленно посмотрел на Полину:
– С ума сойти!.. С нашего телефона кто-то звонил в Нью-Йорк!..

…Еравская держала в руке факс.
– Ну, Юрий Максимович, пляшите! Ответ из Штатов!.. Продюсер Барбары Стрит сообщает, что на московских гастролях она непременно заглянет на наш спектакль! Только что мне звонили из мэрии и министерства Культуры… А утром из РУНО… Пляшите же! Вера Никифоровна выдвигает вас на звание заслуженного учителя Москвы! Поздравляю!..
Гаврюшин не собирался плясать. Он стоял ошарашенный и даже слегка несчастный.
 
…Наступила настоящая весна.
Во дворе - жалкие ледяные островки грязных сугробов. Годовалый Миша, уже научившись ходить, теперь держался за Глашин поводок, ведя её по двору.
 – Но, но!
Глаша послушно шла рядом.
 – Тплу-у!.. –  приказал ей малыш.
Она послушно остановилась.
Полина, глядя на них, весело рассмеялась.
Она не заметила, как за оградой, окружавшей двор, на короткое время притормозил «джип» с тонированными стёклами. Медленно опустилось боковое стекло, и некто в тёмных очках внимательно посмотрел на счастливое семейство. Затем так же бесшумно машина скрылась…
 
…На генеральной репетиции юные актеры играют отрывок из мюзикла –  «Иисус Христос-Суперзвезда».
 
…Полина раскрывала заклеенные на зиму окна. Створки в гостиной с треском распахнулись. Она выглянула наружу. За окном уже набухали почки. Вдруг по её глазам на миг скользнул солнечный зайчик – от бокового зеркальца «джипа», стоящего за оградой двора.
Полина рассмеялась, помахала рукой неизвестному шутнику и направилась с ведром в ванную, чтобы набрать чистую воду.
Миша играл на полу с Глашей. Он всё пытался её оседлать, но ему это никак не удавалось. Полина внесла ведро с водой, поставила его на подоконник. Вновь посмотрела за ограду.
Но «джипа» с солнечным зайчиком уже не было…
 
…– Что с вами, Юрий Максимович? Глаза красные! Нос опух! Не хвораете ли?
– Аллергия, Людмила Петровна.
– Не на меня ли? –  пошутила Еравская.
– Жена собаку приобрела…
– У меня тоже аллергия....
– Не на меня ли?.. –  теперь пошутил он.
– На должность директора. Если честно, то я ее – ненавижу!.. Но в РУНО, увы! этого не поймут!..

…Полина стирала бельё в ванной.
В гостинной маленький Миша подошёл к раскрытому окн, влез на стул и принялся карабкаться на подоконник.
Глаша беспокойно зарычала и бросилась к мальчику. В последний миг она столкнула ребенка на пол, неловко задев при этом раскрытую створку. Оконное стекло вдребезги разлетелось по всему полу.
Миша испугался и громко заплакал.
Полина вбежала в комнату и увидела сына, лежащего на осколках.
–  О, Господи!
Она подняла его на руки.
– Больно?! Где болит?!..
Испуганный малыш не переставая плакать, тыкал пальцем на Глашу. Глянув на окно, Полина поняла всё по-своему.
– Доигралась?! –  закричала она на Глашу. – Вон отсюда!!!
Собака понуро опустив голову, виновато легла на коврик в прихожей.

…– Думаю, пора принимать крутые меры!–  сказал вечером Гаврюшин.
Он взял  Глашу за ошейник и, нацепив поводок, повёл из квартиры.
–  Вы куда?! –  забеспокоилась Полина.
– В охранное агентство, –  ответил Гаврюшин. –  Много за нее не дадут, пусть хоть вернёт затраты за телефонный разговор.
Она не успевает его остановить.
На часах в прихожей было 23.30.

…Гаврюшин вывез Глашу за Кольцевую дорогу.
Не отключая двигатель, выволок её за поводок из машины, и повёл в сторону лесопосадки. Немного пройдя вглубь, начал привязывать собаку к крепкому стволу дерева.
Внезапно услышал знакомый женский голос:
– Глупо, Гаврюшин!..
Он удивлённо посмотрел по сторонам.
– Не туда смотришь. Это я сказала.
Он обалдело посмотрел на Глашу.
– Ты?!
– Я.
– Ты, что… говорящая?..
– Ну, говорящая… –  ответила она.
– А почему до сих пор молчала?..
– Я только по ночам разговариваю…
– Интересное кино!.. Кстати, я давно тебя вычислил! Это ты звонила в Америку?
–  Допустим.
– Зачем?..
– Договаривалась о твоих гастролях.
– Так это ты звонила Еравской?!
– Я…
– Да кто ты такая?! –  он громко чихнул.
– Не догадался,  дорогой?.. –  насмешливо спросила Глаша.
– Ты?..
– Я!
– Ты…
– Ну же, смелее!..
– А-а-аглая!.. –  изумлённо произнёс он.
– В самое темечко!
Гаврюшин обнял руками ствол, чтоб не упасть.
– Т-ты же… погибла!..
– Ну, да. И стала собакой.
– Реинкарнация?.. –  догадался он.
– Что-то в этом роде.
– Но п-почему собакой?! – спросил и снова чихнул.
– Да потому что я всегда была у тебя «сукой».
Гаврюшин смутился:
–  Извини… Только ко мне з-зачем явилась?!.. Постой-постой!.. Ну, конечно! Чтобы вновь стать человеком, тебе необходимо совершать добрые поступки, достойные уважения! Так?
 – Допустим...
  – А я-то тут при чем?!..  Кто тебя просил лезть в мои дела?!..
– Извини, старые привычки.
– Какая наглость! Заботится она, видите ли! Спектакли пристраивает! Да ничего мне от тебя не нужно!
– Знаю, прости… Послушай, Гаврюшин!  Поломал комедию и –  хватит! Развяжи меня, а? Дышать трудно.
 – А кому сейчас легко?! И это после того, что я услышал!.. Хрен тебе!
Он вдруг начинает смеяться всё громче и громче, уже не в силах остановиться. На его глазах выступили слезы, смех перешёл в истерику.
– Как была... сукой – так сукой и... осталась!..
Глаша, изловчившись, цапнула его левую ладонь.
– Ай, блин, больно!
– А ты не хами! Думаешь, мне сладко?!.. «Гений»! «Творец»! Да что ты можешь сделать сам?!
 – Дура! Ну, и погибай здесь одна!
Пнув её ногой, он решительно направился к машине.
– Сам дурак!.. Не брал бы с меня пример, Гаврюшин! Козленочком станешь!..
Он сел в машину, включил фары, но… не двинулся с места.
– Так развяжешь или нет?..
Он молчал, перевязывая руку платком. Затем хлопнув здоровым кулаком по рулю, вылез из машины.
– Никак, совесть заела? – хмыкнула Глаша.
 – Мишку жалко...
Развязав собаку, они вместе поехали в город.
 
…Возвратились домой лишь под утро.
Увидев Глашу, Полина  бросилась к ней и крепко обняла:
– Где вы были?..
– Гуляли!.. –  ответил Гаврюшин. – Под ручку.
Он показал перевязанную платком ладонь.
– Чуть не оторвала в знак благодарности.
И прошёл в ванную.
– До чего же ты добрый, Юр! – искренне произнесла Полина.

…Сняв платок, Гаврюшин промыл раненую ладонь под струей воды.
 – Еще какой «добрый»!.. –  сказал он самому себе.
Он посмотрел на себя в зеркало и со злостью брызнул в своё отражение.
Появившись в спальне,  увидел у супружеской кровати  Глашу.
– А ну, пошла вон!
Та покорно поднявшись, направилась в прихожую.
–  Зачем ты с ней так?
– Не желаю, чтобы она тут всю ночь простояла свечкой, –  ответил Гаврюшин.

…Утром он позвонил из учительской, прикрыв микрофон ладонью:
– Я по поводу усыпления… Московская сторожевая… Постоянные конфликты с соседями и полицией… Отлично! А можно записаться по телефону?.. Глаша… Нет, я не Глаша!.. «Глаша» –  это кличка собаки. Я –  Гаврюшин Юрий Максимович. Бульвар Карбышева…

…Гаварюшин вернулся домой вечером.
Полина кормила ребенка на привычном месте у телевизора.
– Записался на утро в ветеринарку, – объявил Гаврюшин. –  Пора заняться прививками…
– Вот и хорошо! –  сказала Полина. – Может, все вместе поедем?
– Охота вам вставать в такую рань! –  ответил Гаврюшин. – Когда продерёшь глаза –  мы уже вернёмся.
–  Слышишь, Глашенька? –  обратилась к ней Полина. – Папка становится твоим хозяином…
Глаша подошла к нему и внимательно заглянула в глаза.
Гаврюшин чихая отвёл взгляд.

…Рано утром в ветеринарной лечебнице было тесно и шумно.
Собаки, кошки, попугаи, черепахи и прочие морские свинки вместе со своими хозяевами терпеливо ожидали очереди.
Гаврюшин прошёл в её начало и остановился у двери одного-единственного кабинета.
–  Вы куда?! - Загудели посетители. –  Становитесь в конец!  Умник нашелся!
 Я по записи!.. –  ответил всем Гаврюшин. – У меня первый номер.
–  Здесь не ипподром! –  ответил за всех мужчина с кошкой. – У всех одна очередь.
– Но у меня талон! – возмутился Гаврюшин.
– Покажите! –  откликнулась женщина с левреткой.
Гаврюшин сунул руку в карман.
– Мужчина! – обратилась к нему старушка с кроликом. – Вы, случайно, не на кастрацию?
–  Да вы что?!  –  Он глянул на Глашу. – У нас…  прививка.
 – Тут почти все с прививками, объяснил ему старичок с попугаем. – Становитесь в конец, молодой человек!
 – Но я записался по телефону! Первым номером! –  сказал он всем.
–  Здесь «телефонное право» не действует! –  с едкой ухмылкой прощебетала женщина с левреткой.
– Кстати, на усыпление нет очереди, – вспомнила женщина с кроликом. – Раз! –  и готово!..
Гаврюшин бросил тревожный взгляд на Глашу:
– Нет, мы на прививку…
– Тогда это надолго, –  ответила хозяйки левретки. – Тут у каждого по несколько животных.
У ее ног стояла полная сумка щенков-левреток.
– Приходите завтра, –  посоветовал ему старичок с попугайчиком. –  Только пораньше. Сегодня я приехал в восемь, а был уже пятым.
– Значит, нужно было приехать в шесть…
В конце коридора он заметил неприметную, на первый взгляд, дверь с надписью: «На усыпление. Вход со двора». Глянув на Глашу, Гаврюшин понял, что и та тоже её увидела. Но решил действовать решительно. Открыв дверь во двор, потянул за собой собаку.
Но тут Глаша, рванувшись, что есть силы, порвала поводок и бросилась обратно по коридору. Словно героиня боевика, разбила стекло и выпрыгнула на улицу.

…Гаврюшин выбежал из лечебницы и погнался за Глашей.
– Эй, погоди! –  кричал он ей.
– Предатель! –  отвечала она ему.
– Прости!..
Прохожие шарахались от них в стороны.
– Остановись! –  кричал он.
Наконец, смилостивившись, она остановилась.
Гаврюшин подбежал к ней, тяжело дыша, не в состоянии сказать ни слова.
– Бегать тебе нужно по утрам, –  с жалостью сказала ему Глаша. – Здоровье ни к черту! И с умом не все в порядке. Оставил бы в лесу и никаких проблем!
– А ты чего вдруг днём заговорила?!
–  Когда прощаешься с прошлым, нужны прощальные слова, –  ответила она.
– Неужели уйдешь?..
– Навсегда!
– Тогда прощай!.. В той жизни ты была весьма неглупой женщиной…
– Жаль, что ты не воспользовался этим в полной мере! –  ответила собака и прыгнула в ближайшие кусты.
 
...Домой он вернулся один, стараясь не смотреть в глаза Полины.
– А где Глаша?.. –  спросила она.
– Сбежала…  –  соврал Гаврюшин. – Может, хозяина нашла…

…Ночью, сквозь сон Полина услышала, как за дверью спальни тихо плакал сын.
Она вскочила с постели и помчалась в детскую.

...Ребенок был слаб. Мокрый лоб. Вялый плач. Хриплое дыхание.
–  О, Господи!
И крикнула мужу:
– Юра! Мишеньке плохо!..
Он тоже выскочил с постели, поспешно натягивая джинсы.
– «Скорую» вызвала?
– Нет ещё…
Забежав на мгновенье в спальню, на ходу надел свитер.
– Пока заведу машину –  спускайтесь вниз. Через минуту буду готов.
Сунув босые ноги в ботинки, Гаврюшин хлопнул входной дверью. Полина торопливо принялась одевать малыша.

...По предрассветным улицам, вслед за их «Жигулями» не отставал знакомый нам «джип»…

…В приёмном покое их успокоили.
– Ничего страшного!  - Сказал дежурный врач. – Просто «пошли» зубы… После укола температура спала. Сейчас он спит. Утром заберете…

...Ранним утром в больнице было тихо и пустынно.
Всю ночь Полина просидела в ночном больничном коридоре.
На одной из детских кроваток, которым не хватило места в палатах, спал Миша. Неподалеку, за столом, клевала носом дежурная сестра по отделению.
– Может быть, поспите? Мне все равно не заснуть., – сказала ей Полина.
Та благодарно вскинула чёлкой:
– Нам нельзя… Если заведующая узнает…. Пойду умоюсь холодной водой в ординаторской…
Полина наклонилась к сыну, услышала ровное дыхание.
 Почувствовал рядом мать, Миша произнёс сквозь сон:
– Пить…
– Сейчас, маленький…
И Полина, взяв чашку, поспешила на кухню.
Набрав воду из бачка, поспешила обратно.
Кроватка сына пуста. Полина так и застыла с полной чашкой посреди коридора.
– Миша! Ты где?.. Мишенька!
И бросилась его искать. Она заглянула под все кровати, стоящие в коридоре, затем бросилась в туалет, распахнула двери каждой палаты, но сына нигде не было. В коридоре появилась перепуганная дежурная медсестра.
Полина же помчалась по бесконечным больничным лестницам…
С третьего этажа на первый.
Там сидел охранник и с аппетитом наворачивает ранний завтрак.
– Вы не видели маленького мальчика?
– Так спят же все! – удивился он.
– Где черный вход?! – спросила она. – Здесь есть черный вход?!
 – Под лестницей с другой стороны… – ответил он. – А чего стряслось?..
Полина не ответила. Она бросилась под лестницу и увидела дверь, обитую железом. Толкнула её и вышла во двор больницы.
– Мишенька-а-а! – закричала она.
В ответ из темноты залаяла свора больничных собак, да откуда-то недовольно замяукали бродячие коты.

…Глаша сидела перед больничной оградой и всё видела: и заплаканную Полину, едва державшуюся на ногах... И подъехавшего на машине Гаврюшина... И как во двор больницы въехал полицейский автомобиль «Ford Crown Victoria». Среди прочих «ментов» она узнала лейтенанта Щепилёва. Почуяв беду, Глаша принялась носиться вдоль забора, не зная, что произошло. Затем села на ступени больничного подъезда…

…Почти все дежурные сотрудники больницы собрались в ординаторской. Полину отпаивали лекарствами и делали уколы. Гаврюшин давал показания Щепилеву.
– Писем с угрозами не получали? - спросил Щепилёв.
 – Нет, - ответил Гаврюшин.
 – А телефонные звонки были?
 – Не припомню.
– Может, кого подозреваете?
– Некого…
– А это не связано с вашей профессиональной деятельностью?
– Вы имеете в виду чью-то зависть?..
–Я имею в виду крупную сумму денег, которую вам выделили на гастроли в Америку. Об этом писали газеты.
– Ерунда! Деньги в тумбочке у спонсоров!
Раздалась музыка Гершвина. Гаврюшин молниеносно достал из кармана мобильник и принялся жадно читать сообщение. 
– Вы правы… – сказал он Щепилёву обречённо. – Похитители требуют пятьсот тысяч долларов…
– А когда еще будут звонить, сообщили?!
Гаврюшин потрясённо покачал головой.

…Глаше надоело сидеть на одном месте. Она спрыгнула со ступенек и побежала к воротам. Из-под решётки ограды, как из-под земли, появилась рыжая драная кошка.
– Привет! – весело произнесла кошка.
– Ты?! – удивилась Глаша.
– Я! У тебя как с собачьими инстинктами?..
– Не бойся, не укушу.
– Спасибо! – ответила кошка и спрыгнула с решетки на землю. А то больничные псы заколебали! Так и трясёт их разорвать меня на части! Ну, а мне – вцепиться им в глотку!
– Ты здорово изменилась… – сказала ей Глаша. – Хотя всё такая же…
– Ещё бы! – ответила рыжая кошка. – Мы когда с тобой виделись? В прошлом году! Ты ещё в питомнике молоко лакала, когда я уже была шикарной болонкой!.. И чего мне в той жизни не хватало? Хозяйка –  профессорша! «Педигри» разные, ванны, стрижки! Так нет же! По своей дурости полезла в драку с одним тупым догом… Теперь он – здравствует, а я…  я тоже не жалуюсь на жизнь! Главное: не дать им почувствовать, что ты слабак.
– Кому это –  им? – спросила Глаша кошку.
 – Да всем! Все вокруг –  гады и сволочи! Как они ко мне, так и я к ним! А зазеваешься –  сожрут или затрахают хором!
– Так и до крысы легко докатиться… – сказала Глаша.
– Учи-учи, подружка!.. Думаешь, я не пыталась что-нибудь изменить?.. Не выходит! Так и прёт из меня сволочной характер! Я ведь когда-то актрисой была. Тогда и замордовали, гады!
– Кто?
– Жак Кокто!.. Режиссеры и завистницы!.. Только я ни о чём не жалею! Ничего мне от прошлой жизни не надо! Спасибо, хоть память крепкой осталась. Прикинь! За одну репетицию роль учила! До сих пор всё помню. Злопамятная –  до ужаса!
  – Может, видела, кто мальчишку ночью похитил?..
Та с интересом посмотрела на Глашу.
– А ты кто ж ему будешь?
– Живу я у них.
– Служащая, значит!.. Весь день на задних лапках –  туда-сюда!
– Я тебе не болонка… – твёрдо ответила Глаша.
– Ладно, мать, не злись. Я же сказала, что у меня сволочной характер… Тебя что интересует? Видела ли я, кто его стибрил?.. Ну, видела. Женщина в белом халате. Но не медсестра. Я их тут всех знаю… Села в «джип» с российскими номерами: Ю 677 ММ. Уехали в Красногорск… Говорили о каком-то двухэтажном коттедже у Кольцевой дороги… Всё! Во, память! Актёрская!
– А говоришь: на всё наплевать! Может быть, именно этот поступок –  и зачтётся тебе, когда снова собакой стать захочешь.

… В ординаторской Гаврюшин беседовал со Щепилёвым.
– Нет у меня таких денег! – признался Гаврюшин. – Если только одолжить у Барбары Стрит!..
– Хорошая идея! – кивнул полицейский. – Она поймет. У них тоже детей воруют… А если серьезно, – деньги достанем. Не первый случай в округе. У нас, на такой случай, своя тактика разработана. Главное: новой весточки от них дождаться.
– Может, мы домой поедем?.. Сообщат-то они все равно на мой мобильник.
  - Верное соображение! – сказал Щепилёв. – В родном доме и стены помогают… Да и собака ваша, поди, заждалась… Мой Черномор тоже, если одного оставить –  житья соседям не даёт…
– Это она! – внезапно воскликнул Гаврюшин.
 – Вы о чём? – не понял Щепилёв.
– Я знаю, кто его украл! – твёрдо произнёс Гаврюшин.
Щепилёв удивлёно на него посмотрел:
– Вы это… серьезно?..
 – Нужно немедленно её найти! – направился к двери Гарюшин.
– Кого?
 – Аглаю!.. Мою первую жену!.. Как же я раньше не догадался!
– Адрес! – достал диктофон Щепилёв.
– Какой адрес? Вы что, смеетесь?! – ответил Гаврюшин. – Она – лежит на Николо-Архангельском! Два года как умерла! А теперь вот стала собакой… Неужели не понятно?..
Щепилёв с изумлением посмотрел на Гаврюшина.
– Это она в отместку!.. – добавил тот. – Прошиб, все-таки, сучий характер! Ну, чего стоите? Искать надо московскую сторожевую по кличке Глаша…
– Тронулся-таки папаша… – удовлетворённо заметил дежурный врач, находившийся в ординаторской. – Требуется немедленное врачебное вмешательство! Скрутить! В отдельную палату! – Он был в радостном возбуждении. – И –  колоть, колоть, колоть!..

… Глаша стрелой мчалась по ночным улицам…
 На железнодорожной платформе вскочила в электричку.
 
…Из соседнего вагона появился контролёр. Увидев в тамбуре собаку, он опасливо раскрыл двери вагона:
– Граждане, чья собака в тамбуре?
Никто из малочисленных пассажиров не откликнулся.
Контролёр возвратился в тамбур.
Поезд замедлил ход у очередной станции. Двери автоматически открылись. Контролёр попытался выпихнуть Глашу на перрон.
 – Пшла отсюда!
Та глухо зарычала. Контролёр отскочил в противоположный угол тамбура.
На перроне он увидел мужчину в железнодорожной форме.
– Никифоров! Помоги! – крикнул он в открытую дверь. – Мало мне «зайцев», так еще собаки в поездах шастают!
– А не укусит?.. – поинтересовался Никифоров.
– А хрен её знает! – сказал контролёр. – Только не нужны мне неприятности на свою задницу!
Железнодорожник подошёл к вагону:
– Иди сюда, цуцик!.. Я тебе колбаску дам…
Глаша угрожающе на него зарычала и громко залаяла.
– Сам разбирайся, Палыч! – сказал Никифоров и поспешил по своим делам.
– А ну, пош-шла отсюда! – грозно промолвил контролёр. – Вон, я тебе сказал!
По внутреннему радио объявили следующую станцию.
Контролёр принялся решительно выпихивать Глашу из вагона.
Ей ничего не осталось, как куснуть его за ногу.
Контролёр пулей вылетел из электрички.
Двери за ним тут же закрылись.
Глаша поехала дальше.

…На перроне в Красногорске Глаша наконец выпрыгнула из вагона.
Она долго путалась в маленьких улицах, вынюхивая чьи-то следы.
Наконец увидела перед собой двухэтажный дом под черепичной крышей. Дом стоял, окружённый высокой металлической оградой.
Глаша обежала её вокруг, но лаза не обнаружила. Тогда она села в кустах и принялась ждать…

...В квартире Гаврюшиных напряженно ожидали сообщения по мобильнику. Полина неподвижно стояла у окна в детской. Гаврюшин на кухне готовил чай с бутербродами для всей опергруппы. Оперативники «в полглаза» смотрели по телевизору очередной полицейский боевик, пересчитывая заготовленные пачки с долларами.

… К красногорскому дому подъехал знакомый «джип». Коротко засигналил. Глаша настороженно подняла уши. Массивные ворота тяжело раскрылись. Машина въехала во двор. Под её прикрытием Глаша незаметно проникла за ворота и скрылась в кустах палисадника. Где-то в доме яростно лаяла собака.
Из машины вышел коренастый мужчина, похожий на боксёра. За ним водитель. На вид - мелок и худощав.
– Апперкот учуял… – сказал Худощавый. – Надежная псина! Никого в дом не пустит!
Коренастый не ответил, поднимаясь по ступеням.
Глаша высунула голову из кустов. На веранде Коренастого встретила женщина средних лет.
– Как пацан? – спросил он.
  – А что ему сделается? – ответила женщина. – Играет в трансформеры и зовет маму Глашу.
– Глаша –  это не мать, это –  их собака, – уточнил Коренастый.
– Смотрите-ка! – рассмеялась женщина. – «Новое поколение выбирает «Пепси»!
Боксёр, по кличке Апперкот, не переставая носился по веранде, лаял во все окна.
– Выпусти во двор… – сказал Коренастый женщине. – Не люблю шума…
Женщина открыла дверь, и боксёр выскочил во двор. Он кружил перед палисадником и нырял в кусты. Спустя миг, Худощавый услышал оттуда собачий хрип и побежал к тому месту, куда нырнул боксёр.
Тот лежал бездыханный - с перекушенным горлом.
Перепуганный Худощавый взбежал на крыльцо и затарабанил что есть силы в дверь дома.
 – Чего рвёшься?! – спросил его Коренастый.
 – Апперкота загрызли… – ответил Худощавый.
Женщина вскрикнула, а Коренастый поспешил вниз.
Раздвинув кусты, он тут же, с отвращением отшатнулся.
– Проверь весь участок, – приказал он Худощавому. – А я пройдусь вдоль ограды…-  И достал из кармана пистолет.
Глаша, с окровавленной мордой, вбежала в дом по ступеням.

… Увидев огромного пса, женщина ахнула и попятилась.
– Где Миша? – спросила у неё Глаша.
Услышав человеческую речь от собаки, хозяйка дома осела от испуга на пол.
– Мальчик где?! – повторила Глаша.
Женщина только смогла показать рукой на второй этаж.
– Сними трубку!.. – приказала Глаша.
Женщина трясущимися руками дотянулась до телефона.
– Набери номер, – приказала ей Глаша, – и внятно скажи свой адрес. Станешь заикаться –  загрызу!..

…В квартире Гаврюшина оперативники ждут звонка по его мобильнику, лежащему на столе..
– Пора бы уже дать о себе знать,  –  сказал Щепилёв.
Все не сводят с мобильника глаз.
–  И пожрать не помешало бы!.. 
И тут же заиграла мелодия Гершвина. Все склонили головы над новым СМС.
В комнату ввбежала Полина.
– Мать честная! –  воскликнул Щепилёв. – Господа бандиты отказываются от денег и безвозмездно возвращают ребенка!..
Полина подбежала к столу и схватила мобильник.
– Погодите, Полина Геннадьевна! –  сказал Щепилёв. – Нам бы ещё адресочек перезаписать!
Он отобрал у неё мобильник и поспешно переписал сообщение в блокнот.
– По машинам, гусары!.. –  приказал он оперативникам. – А ты, Спипин, позаботься об ОМОНе… Береженого… ну, дальше ты сам знаешь…
 –  Я с вами на машине, –  сказал Щепилёву Гаврюшин.
– И я с тобой! –  добавила Полина.

… Во дворе дома в Красногорске Коренастый, столкнувшись у крыльца с Худощавым, тревожно  прислушался.
 – Нет никого… Не нравится мне это…
– Может, крысы его порешили?.. – предположил Худощавый.
–  Сам ты крыса! – рявкнул Коренастый. – Это ж какие нужны клыки, чтоб прогрызть Апперкоту глотку!.. Чемпиону по собачьим боям!.. Эх, пять «тонн» на помойку! – Он сунул пистолет в карман. –  Пойду звонить. А ты ушами не хлопай! Такого пса не уберёг!..
– Да я даже не успел… –  стал оправдываться Худощавый.
Коренастый не стал его слушать. Резко махнув рукой, поднялся по ступеням.
В этот момент через ограду посыпались бойцы ОМОНа.
Коренастый даже не успел вытащить пистолет, как его тут же скрутили.
Худощавый сам поднял руки.
Один из бойцов открыл ворота, и во двор въехал полицейский «Форд». За ним –  «Жигули» Гаврюшина. На окне дома стоял счастливый Миша, обнимая Глашу.

…Прошла неделя-другая.
В квартире Гаврюшиных вновь покой и уют.
Полина, как обычно, кормила Мишу перед включённым телевизором. Глаша спала на диване.

…А на школьной сцене шёл прогон нового спектакля. Ребята показывали сцену боя двух банд из «Вестсайдской истории».
В зале рядом с Гаврюшиным сидела директриса. Она умилённо смотрела на игру юных актёров. Гаврюшин чихнул, зажав пальцами нос.
– Будьте здоровы! –  тихо пожелала ему Еравская и добавила. – Ой! Совсем забыла! Я ведь принесла вам антиаллерген. –  И достала из сумки пачку с таблетками. – Дает потрясающий эффект! Тем более, через неделю приезжает Барбара Стрит, и вы должны быть в форме.
Он чихает снова.
–  Ну вот… Чихнули на правду… –  удовлетворённо сказала она.

...И вот наступил день премьеры!
Актовый зал, как по мановению палочки, наполнился зрителями до отказа!
На полу, между рядами, устроились журналисты и корреспонденты. Среди них театральный критик Миров-Анченко.
Телевизионщики с камерами на треногах тесно стояли вдоль стен.
В центре зала, рядом с директором школы – с одной стороны, и Веры Никифоровны – с другой, сидела Барбара Стрит. Вокруг них восседала личная охрана голливудской «звезды».
Позади  сидела Полина с сыном на руках. Их охранял лично лейтенант Щепилёв.
Даже Ольга Петровна из РУНО была здесь. Она сидела вместе с Мариной и остальными учителями школы.
И вот прозвенел третий звонок. Вспыхнули софиты. Перед роскошным занавесом появился Гаврюшин в смокинге
– Добрый вечер, дамы и господа! – произнёс он.
У другого микрофона делала перевод школьная «англичанка».
Школьный зал взорвался залихватским свистом. Людмила Петровна закрыла глаза: ей стало стыдно перед американской гостьей, но открыв их, она увидела, что та тоже неистово свистит, поддерживая зал в его восторженных чувствах!
Переждав столь бурное начало, Гаврюшин продолжил:
– Перед тем, как начать нашу премьеру, хочу поблагодарить знаменитую гостью из Соединенных Штатов – великую Барбару Стрит – за то, что она приняла участие в судьбе нашего театра и лично приехала на премьеру спектакля «Хэлло, Бродвей!». Хэлло, Барбара! –  говорим мы ей и дарим свои жаркие сердца и аплодисменты!..
Бешеный шквал рукоплесканий обрушился на американскую гостью. Мисс Стрит поднялась со своего места и, не дослушав переводчицу, поприветствовала всех, сверкая своей неповторимой улыбкой.

…Вокруг школы, среди большого количества машин, толпились те, кому не удалось попасть на премьеру. Спектакль транслировали по радио.

…За школьным двором Глаша бродила вдоль забора, поджидая своих хозяев.
– Эй!.. –  раздался рядом приятный мужской голос.
Она обернулась. Рядом стоял улыбчивый парень в кожаной куртке. Его руки были засунуты в карманы. 
– Это ты говорящая собака?.. –  спросил он.
– Я…
Парень был явно поражён этим фактом, но старался не подать виду.
– Тебе привет от покойного дружка… –  сказал он ей.
И вытащил руку из правого кармана…

… А на сцене только что закончился номер «Шарабанчик» из мюзикла «Оклахома». Зал вновь взорвался бурными  аплодисментами.
– Браво! – восторженно кричала Барбара, посылая воздушные поцелуи на сцену.
– Жаль, Глашка не видит!.. –  пожалела вслух Полина

…Аплодисменты были слышны даже за школьным двором.
У забора лежала Глаша. В её боку торчал охотничий нож. Её затуманенные зрачки смотрели в сторону переулка, по которому убегал улыбчивый парень в кожаной куртке…

 …Стояла московская «Золотая осень».
По Загородному шоссе ехали знакомые «Жигули». В них сидели почти те же персонажи: Гаврюшин, Полина и, полуторагодовалый  Миша.
– Кажется, здесь… –  сказала Полина.
 – Чуточку дальше… –  уточнил Гаврюшин. – Во-он за той елью…
«Жигули» свернули на обочину и остановились.

…Семья Гаврюшиных вышла из машины и прошла несколько шагов в сторону смешанной лесопосадки. Полина несла большой букет осенних цветов и листьев. Среди елей и берёз была видна совсем незаметная могила, в которую была воткнута скромная табличка:

«Спасибо и прости».

Полина разделила букет на две части, одну половину отдала Мише. Вместе с ним они аккуратно положили цветы на запрятанный от всего мира неприметный холмик. Когда Полина поднялась  стал виден её большой округлый живот…

 ...В зимний солнечный день Гаврюшин с Мишей вошли в Приемное отделение роддома. На стене висел список родившихся младенцев. Поискав пальцем фамилию жены, он увидел одно лишь слово, написанное розовым фломастером: «девочка».

… В день выписки жены Гаврюшин поцеловал Полину и вручил ей цветы, затем бережно взял на руки живой розовый свёрток. Осторожно отвернув уголок одеяла, он с любовью посмотрел на крошечное спящее создание.
– Фантастическая девочка!.. –  тихо сказал он Полине.
– Как  назовём? –  шепнула она.
Гаврюшин пожал плечами и вдруг увидел, что девочка раскрыла глаза. Она неторопливо перевела лукавый взгляд с отца на мать и внятно произнесла:
– Глаша…
 

К О Н Е Ц




 _________________________________
ФАРБАРЖЕВИЧ Игорь Давыдович,
e-mail: egoriy46@list.ru
8.915.201-04-47