Глава 2. Неожиданная встреча. Старый долг

      
       Ранним утром  «Цундап» снова рокотал на восток, туда, где  алела  утренняя заря.
       По обочине проплывали лесные массивы с перелесками, луга и кое-где засаженные поля, за которыми которых изредка  виднелись чешские деревеньки. 
       На прощание Гулеватов  показал  Исаеву рапорт на имя коменданта Праги, в котором доносил о проведенной операции, особо отмечая в ней роль капитана.
       - Да ладно, - отмахнулся Николай.- Я же уже вроде как  запасник*.
       - Э нет, - возразил майор.- Им ты будешь, когда станешь на учет в военном комиссариате. Так что, тебе награда причитается. Немецкий генерал и двадцать килограммов золота, это  не хухры - мухры. А рапорт я сегодня же нарочным,  отправлю  адресату.
       Кроме того, он приказал залить бак мотоцикла и притороченную сбоку канистру бензином, а еще снабдил капитана, полным сидором* продуктов. Свои они с Рексом, подъели по дороге.
       На прощание комендант обнял капитана, а овчарке пожал лапу.
       Заблудиться Исаев не опасался, в багажнике коляски у него имелась карта, с заранее проложенным маршрутом, а еще он сверялся с    указателями, которых в Чехии было предостаточно.
       Те места, где он проезжал, от войны  особо не пострадали. Дороги, часто асфальтные или булыжные, были целыми, хотя и в бомбовых воронках, значительных разрушений и пожарищ в окрестностях не наблюдалось. 
       В полдень,  мотоцикл остановились у опушенной вербами,  широкой заводи, на другом берегу которой, виднелось селение. Пока остывал мотор,  Николай с Рексом искупались в теплой воде и,  подкрепившись свиной тушенкой с хлебом и пупырчатыми огурцами, немного отдохнули в холодке.
       - Ну что, двинем дальше?  - потрепал капитан четвероного друга по холке.
       - Гав! - басисто ответила овчарка и  потрусила к «Цундапу».
       К пяти вечера они подъезжали  к окраине Острава*, на которой располагалась какая-то воинская часть. У двухэтажной серой  казармы стояли несколько автомобилей, а по плацу маршировал взвод солдат.
       - Не иначе из молодых, подумал Исаев.
       Миновав часть, в город он  въезжать не стал, поскольку знал, что тот разрушен налетами   авиации союзников.
       С ними, а точнее американцами, капитан встретился  в Польше, за год   до исторического братания на Эльбе.
       Тогда, после завершения недельного поиска и уничтожения боевки  аковцев* под Белостоком, его группа отдыхала в небольшой  деревне.
       Перед утром в хату прибежали двое   селян, сообщив, что над дальним лесом пролетал немецкий самолет, сбросивший  парашютный десант.
       - Большой? - натягивая сапоги, спросил Исаев.
       - Та не, седем особ.
       Захватив с собой одного,  знавшего лес,  погрузились в полуторку и  направились к тому месту.
       Лес был небольшой, его быстро  прочесали, выйдя к болотцу, поросшему камышами, куда вели обнаруженные  следы.   Залегли.
       - Дойчланд зольдатен, капитулирен! - приподнялся на локтях, капитан.
Ответом были выстрелы.
       Поскольку война шла к концу и в пленных особо не нуждались, решили закидать немцев гранатами, но не успели.
       Исчезнувший куда-то Рекс, вернулся, притащив в зубах кожаный летный шлем в кровяных пятнах. На его левом наушнике имелось клеймо «US ARMY».
       - Твою мать, - выругался Исаев. - Так то ж союзники. Отставить гранаты!
Словно в подтверждении его слов из камышей снова прогремели выстрелы, и кто-то завопил, - фак ю!
       - Мы русские! - крикнул в ответ Исаев (стрельба прекратилась).
       - Раша? - недоверчиво переспросил тот  же голос.
       - Да! Я капитан советской армии. 
       Короче разобрались.
       А когда вернувшись в деревню, вместе пили   бимбер*, закусывая салом, выяснилось, что во время ночного  налета на Берлин, «летающая крепость» американцев, отбомбившись, сбилась  с курса, затем   кончилось горючее  и они  вынуждены были оставить самолет.  Потом случилось то, что случилось.
       Вечером за летчиками, из Белостока пришла штабная машина, а на прощание  их командир, тот самый, что матерился на английском, подарил Исаеву серебряный портсигар. Со статуей Свободы  на крышке и гравировкой внутри: Captain McDowel
       Миновав часть, и сбавив скорость, Николай повернул на тенистую  улицу с высокими липами, застроенную каменными одноэтажными домами.
       Она была пустынной, навстречу, по тротуару шла женщина, с сумкой в руке, рядом с которой семенил лет четырех, мальчик.
       Внезапно из проулка выскочила стайка бродячих собак,  и одна, рыча, вырвала сумку.   
       - А-а-а! - в ужасе закричал ребенок.
       - Рекс, фас! - нажал на педаль тормоза капитан.
       Овчарка, тенью вымахнув из коляски,  вгрызлась в горло похитителя, остальные    разбежались. 
       - Фу, - слез с сидения капитан. Рекс нехотя отпустил  хрипящего пса, и  тот, ковыляя,  скрылся в переулке.
       Исаев поднял сумку  (в ней были две буханки хлеба),  обернулся к женщине. 
Она стояла, прижав к себе мальца, бледная и с широко раскрытыми  глазами.
       Ровесница Николаю, незнакомка была стройной и миловидной.
       Зная польский и немного чешский, офицер, протянул ей сумку, спросив, у кого здесь можно остановиться на ночь.
       Та, поколебавшись, ответила, - у меня.
       После чего, взяв сынишку за руку, пошла вперед, а капитан, развернув мотоцикл, с прыгнувшим в коляску Рексом, на малом ходу порулил  сзади.
       Вскоре  чешка остановилась у дома с невысокими глухими воротами, увитым плющом, и, щелкнув замком, вошла в калитку.   
       Затем створки распахнулись, Николай въехал в   мощеный плитняком   двор, с бетонным колодцем, за которым угадывался сад, заглушил двигатель.
       Кобель тут же выпрыгнул из коляски, обнюхивая незнакомое место, а капитан, открыв багажник, извлек оттуда кожаный баул. Затем   поднялся вслед за хозяйкой на крыльцо, и, чуть пригнувшись, исчез за дверью.
       Изнутри дом, включавший прихожую, кухню и три комнаты, был обставлен старой, но добротной мебелью, внизу лежали  половики, а на окнах белели занавески.
       - Ваша комната   здесь, - сказала хозяйка, пройдя в небольшую светелку. 
       - Сколько за постой? - вынул из кармана офицер тонкую пачку крон.
       - Ничего,- тихо сказала она. - Вы нам помогли.
       -  Тогда я поделюсь с вами продуктами. Кстати, меня зовут Николай.
       -  Радка,- чуть улыбнулась женщина.
       - А тебя боец как кличут? (присел гость перед ее сыном).
       Мальчик отвернулся и уткнулся в колени матери.
       - Кристоф, - погладила она светловолосую головку.
       Чуть позже, сняв гимнастерку с нательной рубахой, Исаев мылся ледяной водой у колодца.  Завершив моцион, утерся вафельным полотенцем, оделся, и, причесав волосы расческой, туго затянул ремень с кобурой.
       Потом снова открыл багажник, достал оттуда сидор и вместе с Рексом прошел в дом.
       Там, остановившись у  кухонного стола, за которым Радка чистила проросшую картошку, раздернул горловину и поочередно выложил на крышку  кирпич хлеба, две банки тушенки «второй фронт»*, несколько пачек пшенного концентрата, шмат завернутого в бумагу сала,  цибик чая  и пачку рафинада.
       - Зачем так много? -  высоко вскинула брови хозяйка.
       - Берите, берите, - вам пацана кормить надо.
       Спустя еще  час, Радка накрыла в зале стол, а Исаев, сходив в светелку, вернулся с обшитой войлоком флягой.
       - Здесь ром. Выпьем для знакомства. 
       Рада подала два стакана. Себе капитан налил половину, ей четверть.
       - Ну, чтобы больше не было войны! - протянул руку. Чокнулись.  Николай выпил весь, Радка тоже.
       Затем принялись за еду: жареную на сале с луком картошку и гостинцы майора.
       Не был забыт и Рекс,  чавкавший  на полу из миски, вареную пшенку, политую  свиным жиром.
       Когда все поели, Кристоф слез со стула и что-то прошептал маме ухо.
       - Хочет погладить вашего пса, - сказала Радка. - Можно?
       - А почему нет? - рассмеялся Николай. - Он у меня добрый. На-ка, дай парню сахарку,- вручил кубик рафинада мальчику.
       Тот взял, подошел к Рексу  и открыл перед ним ладошку.
       - Пес аккуратно взял лакомство, схрупал, а потом лизнул человечка в щеку.
       - Ну вот, считай друзья, - взглянул на Радку Николай, и теперь рассмеялись оба.
       Затем они посидели   еще немного, и познакомились ближе.
       Исаев сообщил, что демобилизовавшись, едет к родителям во Львов, а вот рассказ женщины оказался грустным.
       В сорок первом ее  муж ушел на фронт, и, спустя три года, был убит на Восточном фронте. Осталась одна, с Кристофом. Была еще дочка, погибшая при бомбежке. В городе   работы нет, живут на карточки.
       Потом она принялась убирать со стола, а Исаев вышел, уселся на крыльцо и закурил папиросу.
       Небо хмурилось тучами, в саду  шелестели листья.
       Когда вернулся в дом, Кристоф уже спал,  а Радка готовила ему постель в светелке.
       Затем, пожелав доброй ночи, вышла.
       Сняв обмундирование и сунув «вальтер» под подушку, он улегся в чистые, пахнувшие лавандой простыни, с удовольствием вытянув  ноги. На таких, за всю войну, спать Исаеву не приходилось.
       За окном, в небе сверкнула молния, потом ударил гром, а когда его раскаты стихли, послышался шум дождя, ровный и монотонный.
       - Грибной, - подумал Николай, смежив веки.
       Проснулся   от горячих губ, закрывших   рот - сбоку лежала  Радка.
       - Милуи  те (на секунду оторвалась), и они слились в объятиях. А когда опомнились, наступило утро.
       - Сейчас приготовлю завтрак, -  выскользнула из постели женщина, накинула легкий халат и исчезла.
       Исаев тоже встал, потянулся, а потом оделся. Прихватив полотенце с туалетными принадлежностями, вышел на крыльцо.
       Воздух дышал свежестью, на листьях клена в палисаднике жемчугом блестели капли, по двору взапуски гоняли мальчик с собакой.
       Когда завтракали на кухне  драниками  со шкварками, запивая  горячим чаем, хозяйка подняла на Исаева глаза, - может останешься?
       - Прости, Радка, не могу, - отвел свои Николай.
       Завтрак закончился в полном молчании, а когда женщина принялась мыть посуду, он, выкурив папиросу, вышел. 
       На крыльце сидел мальчик  и показывал овчарке гильзы от  патронов. Та нюхала их,   недовольно морща нос.
       Взъерошив ему волосы, Николай спустился по ступенькам  к мотоциклу,  проверил давление в   шинах,  уровень масла в картере, покачал подвеску: все было в порядке
       - Кристоф,- обернулся к мальчику. - Передай маме,  я сейчас  вернусь. А ты оставайся здесь,  -  приказал Рексу.
       Чуть позже он катил по улице в сторону  города. Там выяснил у встретившегося патруля, с повязками на рукавах, где находится продпункт и вскоре стоял  в очереди у  окошка.
        Та была небольшой:   юный младший лейтенант в новенькой форме (не иначе добирался  из училища в часть), майор медслужбы и  хмурый  старшина, с  рукой на перевязи.
        Отоварив  впереди стоящих,  кладовщик выдал  Исаеву продпаек, положенный в пути всем демобилизованным.  А поскольку он был офицер, помимо прочего выложил на прилавок две пачки печенья, три «Беломора и бутылку водки с засургученой головкой.
        Полученное,   капитан  сложил в брезентовую сумку, застегнул   и вернулся к «Цундапу».
        Вскоре тот снова въезжал во двор дома.
        Когда Николай  вошел в комнату, Радка, сидя  на стуле у окна, штопала детскую рубашку.
        - Это вам, - опустил он рядом сумку. - Подкормишь сына. И еще вот, - положил на подоконник кроны. - Они мне больше не понадобятся
        - Может все-таки останешься? -  отложив шитье, встала женщина, а затем, прижавшись к его груди, всхлипнула.
        - Я же сказал, не могу, - погладил ее по плечам Исаев, а потом достал из кармана   фигурку Будды из оникса*, величиной с орех, протянув Кристофу, - держи на память.
        В полдень, оставив позади Чехию, он подъезжал к Кракову, бывшей столице Польши.
        Дорога и прилегавшая к нему местность, была изрыта воронками от  бомб и артиллерийских снарядов,  в  кюветах, тут и там,  ржавела немецкая техника,  с заросших бурьяном полей, наносило  легким  трупным запахом.
        Мост через Вислу  был взорван, в город Исаев добрался по понтонному.
        В отличие от разрушенной  Варшавы,  Краков был почти целым. Его древние замки, соборы и дворцы  не пострадали. Как и жилые кварталы.
        По роду прежней службы Исаев знал, что отступая, немцы готовили взрыв города, но им  это не удалось, благодаря  диверсионной группе НКВД*, заброшенной туда незадолго до наступления советских войск.
        Миновав окраину, с оживленным движение транспорта и все еще возвращавшимися в Краков беженцами со скарбом, мотоцикл направился в  сторону центра.
        Капитан   собирался  посмотреть местные достопримечательности, а затем пообедать  где-нибудь в кафе или ресторане, которых, как оказалось, здесь открылось великое множество.
        Деньги у него остались советские, полученные в финчасти -  двадцать одна тысяча рублей, новенькими купюрами, выпуска 1944 года.
        С вступлением советских войск на территорию  Европы,  все расходы РККА   покрывались за счет так  называемых, «военных денег», шедших в соотношении один к одному с местными. Причем интенданты со снабженцами, а также военнослужащие рассчитывались  ими и с населением.
        Экскурсию   решил начать с  Вевельского замка, древней резиденции польских королей, господствующей над местностью.
        Вскоре мотоцикл стрекотал вверх, по не менее древним улицам. Народу здесь было меньше, проезд свободен.
        Объехав по периметру грандиозное строение с крепостными стенами, дворцом и высокой, с часами башней, Исаев остановил «Цундап» на обширной, мощеной гранитом площадке, откуда открывался вид на Вислу, широкую в этом месте и полноводную.
        У берега, под замком, стоял   десяток  советских бронекатеров, с трепетавшими на флагштоках вымпелами, по фарватеру проходила баржа.
        - Да, хорошо жили короли, -  немного прогулявшись с овчаркой  у исторического памятника, сказал   капитан. - Умирать не надо. После чего, обозрев город сверху, определил еще достопримечательность: широкую, с  архитектурными формами,   площадь.
        - А ну ка, Рекс, двинем туда (направился к машине).
        Когда,  спустившись вниз, подъехали, площадь оказалась много больше. Она была квадратной, в окружении средневековых зданий и костелов,  с арочными торговыми рядами в центре, где кипел людской муравейник.
        Въезжать  на площадь капитан не стал - не любил шума и многолюдности, покатили дальше.  Посмотрев еще несколько объектов,    в том числе,  бьющий у одного  из дворцов фонтан, решили  подкрепиться.
        Для чего немного  проехали  по бульвару и остановились у    здания с лепниной  на фронтоне и большими окнами. На двери   первого этажа висела вывеска «Restauracja».
        - А почему нет?-  подумал Николай. Как - никак победитель.
Остановив железного коня в тени   отцветшего каштана, он, заглушив двигатель, слез с седла, одернул гимнастерку и поправил кобуру, после чего, сказав  выпрыгнувшей овчарке   «охраняй»,   пошагал к двери заведения.
        Внутри оно впечатляло интерьером, просторным, со шторами на окнах   залом, хрустальными люстрами на потолке, а еще   музыкой, льющейся с небольшой эстрады.
        Оттуда, старый, в потертом костюме скрипач, исполнял полонез Огинского.
        За столиками, тут и там, сидели военные, с женщинами и без, в воздухе синел табачный дым, пахло духами.
        Заняв один, у стены с окнами, Николай снял фуражку,   положив ее на свободный стул,  и тут же рядом возник официант, изогнувшийся, - цо пан бажает?
        - Горячего борща, что-нибудь из мяса и грамм триста водки.
        - Маем журек*,  бигос*  и зубровку.
        - Пойдет, - согласился капитан. - Да, вот еще что,  принеси мне еды для собаки.
        - Не разумем? - вскинул брови поляк. 
        - Какой-нибудь колбасы и хлеба.
        - Добже (умчался).
        Вскоре вернулся с бумажным пакетом. Там лежал  круг ливерной колбасы и четверть пшеничного каравая.
        - Так, я на пару минут выйду (взял его Николай), а ты неси остальное.
Рекс, грустно лежавший у мотоцикла, при виде хозяина оживился.
        - Вот, - подкрепись и ты, - выложил тот на траву гостинцы.
        Овчарка, вскочив, начала с колбасы, довольно пуская слюни.
        Когда Исаев вернулся, на столе исходил паром душистый мясной борщ, стояла изрядная порция бигоса  и отливал янтарем графинчик. 
        Наполнив рюмку, он опрокинул ее в рот, взял из розетки тонкий ломтик хлеба, намазав горчицей    и  стал с аппетитом есть,  одновременно, по привычке наблюдая  что делается вокруг. 
        А вокруг царило веселье, что было понятно: кончилась война, наступил долгожданный мир.
        Через столик от капитана, сидели три   офицера - артиллериста, в такой же, как у него, полевой форме; напротив, у другой стены - подполковник в габардиновом кителе с молодой полькой, чуть дальше, военные   моряки, а также   еще несколько компаний. С женщинами и без них. 
        Время от времени доносился смех, теперь скрипка играла что-то веселое и задорное.
        Съев все и опустошив графинчик,  Николай махнул рукой   официанту и  расплатился, отсчитав несколько новеньких купюр. А еще дал червонец  на чай, от кого-то слышал, что так полагается.
        Затем, откинувшись на спинку стула, вынул портсигар, щелкнул крышкой и закурил, слушая очередную мелодию. 
Звякнул  колокольчик на входной двери, в зал  вошла группа польских офицеров, при параде и изрядно навеселе.
        Пройдя  вперед, уселась  напротив  артиллеристов. Спустя несколько минут  стол «жовнежей»*ломился от выпивки и закусок. Приказав официанту убрать рюмки,   стали пить из стаканов.
        А потом, стуча кулаками по столу и заглушая мелодию скрипки, заорали 

        Еще Польска  не згиненла,
        Кеды мы жиемы.
        Цо нам обца пшемоц взенла,
        Шаблей  одбежема!
 
        Один из артиллеристов  (старший лейтенант),  попросил союзников вести себя тише,  после чего к нему нетвердо прошагал  польский майор.
        Встав в двух шагах, выхватил их кобуры парабеллум и выстрелил, тому в голову   - промазал.  Очередной раз раз не успел.
        Лейтенант, с побелевшими от бешенства глазами, вырвал     оружие и рубанул  им поляка   в лоб. Тот, обливаясь кровью, рухнул спиной  на пол.
        В зале раздались женские вопли и визг (назревал скандал), откуда-то появился комендантский патруль попытавшийся задержать артиллеристов.
        Но, как говорится, не судьба. Тот же лейтенант, держа их на прицеле, потребовал пропустить (блюстители устава отступили), и все трое выскочили в двери.
        За окнами процокали быстрые шаги, а потом стихли.
        - М-да, не хилые ребята - пожевал мундштук погасшей папиросы Исаев, бесстрастно наблюдавший драму.
        К полякам он относился настороженно, к чему имелись причины.
        Когда наши войска вошли на   территорию бывшей Речи Посполитой*, часть ее сынов, из Армии Крайовой*, находившихся  в подполье, стали совершать   на освобожденной территории  диверсии, а также   убийства советских  офицеров и солдат.
        Несколько таких боевок, капитан уничтожил лично, когда служил в СМЕРШЕ. 
        Армия Людова*, сформированная в 1944-м году, при поддержке Москвы, тоже  не впечатляла. Опыта ведения боевых действия она не имела, да и храбростью не отличалась. Местное население встречало  освободителей, тоже не особо приветливо.
        Так что, случившееся в ресторане, Николая не удивило. Видел много хлеще.
        Когда в начале августа 41-го они вышли лесами к своим, то сразу же влились в   отступавшие к  Киеву, части.
        Двигались всю ночь, по дорогам и бездорожью. В слитной людской массе вперемешку двигались танки, орудия и повозки, а над нами, тяжело сотрясая воздух, в небе плыли волна за волной,  следующие на восток армады немецких бомбардировщиков.
        В той стороне не утихал бой, и от тяжелых ударов вздрагивала земля.
        К переправе вышли на исходе ночи. Она была наведена из понтонов  и вся запружена отступающими войсками.               
        В этот предутренний час, когда  с минуты на минуту могли возобновиться налеты немецкой авиации, все   отступающие войска старались как можно быстрее преодолеть водную преграду и укрыться в лесах на восточном берегу.
        На подходе к переправе скопилось огромное количество людей и техники, среди которых царили хаос и неразбериха. Временами  эта масса начинала движение  и понемногу втягивалась на мост, затем оно стопорилось  и вновь возобновлялось.
        Все перемещения колонн и разрозненно отступающих групп сопровождались ревом моторов, ржанием лошадей, звуками команд и густым матом.
        Когда бойцы,  с которыми следовали пограничники, подошли к  переправе, движение на ней вновь застопорилось.   
        На   середине  моста стояли две закопченные «тридцатьчетверки», в двигателе одной из которых копались несколько   танкистов в замасленных комбинезонах.
        По виду машин было видно, что они  недавно вышли из боя и находились не в лучшем состоянии. С правой стороны танки обтекали  матерящиеся  пехотинцы, для движения же   орудий,  грузовых автомашин и повозок, оставшейся ширины понтона явно не хватало.
        Уже через несколько минут к танкам подбежали   несколько офицеров,    требуя  немедленно освободить проезд. Между ними и  экипажами начался бурный диалог, который был прерван звуками раздавшегося за спинами автомобильного клаксона.
       Непрерывно сигналя, к месту затора подвигалась запыленная «эмка»  в которой находился какой-то крупный  военный чин в хромовой куртке   с охраной -   капитаном    и    двумя автоматчиками.
       В нескольких метрах от «тридцатьчетверок» автомобиль остановился,    а незнакомый командир в сопровождении капитана  подошел к экипажу.
       - Старший,   ко мне! (хрипло рявкнул)
       Один из танкистов подбежал и, приложив руку к шлемофону доложил,- командир второй роты сорок третьего танкового полка лейтенант Краснов!
       -  Почему, мать твою, стопоришь ход переправы!?  Немедленно убрать машины!
       - Товарищ генерал, поломка в двигателе практически устранена. Через пять минут начну движение!
       - Никаких пяти минут, приказываю сбросить   танк с переправы. Выпалнять!!
       -  Виноват,  у меня приказ своего командования, вывести технику на …
Договорить он не успел.
       Хлопнул выстрел, и танкист стал оседать на настил понтона. В руке  генерала дымился  пистолет.
       - Немедленно сбросить машину с переправы!  - приказал он  застывшему у танка экипажу, сел в «эмку» и та, набирая скорость, понеслась в сторону правого берега.
       Несколько мгновений люди в комбинезонах молча смотрели на своего мертвого командира, затем старший из них что-то бросил остальным,   те  быстро втащили тело в танк, и сами скрылись в   люках.
       Еще через секунду взревел   двигатель и, сдав назад, бронированная махина сбросила с моста своего поврежденного собрата. 
       Затем башня тридцатьчетверки слегка развернулась, орудийный ствол пошел вниз и уставился на   въезжающую на противоположный берег    «эмку».
       Оглушительно грохнуло, и на месте  автомобиля взметнулся разрыв, в разные стороны полетели колеса.
       А танк, взвыв мотором, залязгал по настилу   на восток.  Переправа возобновилась…

       Выйдя из ресторана, капитан надел на голову фуражку   и  направился к мотоциклу, а когда стал его заводить, услышал за спиной, со стороны бульвара громкий крик, - Никола!
       Обернулся.
       К нему  спешил польский поручик.
       - Янек? Живой? -  широко раскрыл глаза капитан, и они обнялись.
       В ночь начала войны, Ян  Новак, близкий друг Исаева, еще с двумя пограничниками находился в  секрете*.
       Когда заставу подняли «в ружье», и она, приняв бой, полягла - исчез. Николай считал, что сержант, погиб. А он вот, целый и здоровый.
       -  Ты как здесь? Да еще в польской форме, - держа за плечи, удивленно  разглядывал он товарища.
       -  Долгий разговор, - махнул тот рукой. - Вот так встреча! А собачка, гляжу, вроде как Рекс, - кивнул  на овчарку.
       - Того убили еще под Бугом, - ответил капитан. - Но этот не хуже.
Словно в подтверждение его слов, кобель дважды басовито гавкнул.
       - Ну, так что? Давай обмоем встречу, - лучился радостью Новак. - Знаю  тут одно хорошее место.
       Вскоре мотоцикл, с сидевшим сзади новым пассажиром, откатил от сквера.
«Хорошее место» оказалось уютной пивной, в старой части города, имевшей открытую террасу с видом на Вислу.
       Судя по всему, Новака здесь хорошо знали  и вскоре друзья, хлопнув за встречу по рюмке водки, под шварчащие колбаски, потягивали золотистый  пильзнер, закусывая  орешками.
       - Значит, желаешь знать, как я здесь и почему? - заказал поручик по второй кружке. - Тогда слушай.
       Если помнишь, в ту ночь   со мной в секрете были  Паша Золотов и Сергей Швачка. У меня «дегтярь»*, ребята с винтовками.
       Лежим, значит у реки, соловьев слушаем.
       Под утро, со стороны запада, гул самолетов. Идут на большой высоте на восток, целыми косяками.
       Серега говорит, - это братцы, война. А я ему, - молчи дурак, хотя  и сам так думаю.
       Потом от одного отделились несколько, слышим, в той стороне, где застава – взрывы. А с другого берега, из тумана, появились надувные лодки с солдатами.  Насчитали полтора  десятка.
       Как только достигли середины, я приказал «огонь», - половину расстреляли. Потом еще и еще, у меня даже ствол  раскалился.
       А затем по нам ударили из минометов, второй серией накрыли.
       Очухался, в ужах звон, слева Сергей, посеченный осколками - справа, без головы, Пашка. Поднял глаза, а там ружейный ствол в лоб, - ауфштейн!
       Кое - как встал  - рядом чужой солдат в каске. Скалит зубы и толкает прикладом, - форвертс.
       Спустя полчаса, у развалин заставы, таких как я, построили человек пятнадцать, все в исподнем и пыли, видно камнями завалило. Среди них  политрук  Куперман с разбитыми очками.
       Вперед вышел офицер и в него пальцем, - юде?
       Тот  в ответ, -  я коммунист, а ты пошел на х…
       Политрука тут же вытащили из строя,  поставили напротив и расстреляли. А один солдат, с галуном на воротнике, подошел, расстегнул штаны и помочился  на тело.
       Офицер захлопал в ладони, -  браво, другие немцы хохотали.
       - Твари, (потемнел лицом Исаев).
       - Слушай дальше, - продолжал Ян. - Короче, попал я в лагерь для военнопленных под Тернополем. Кормили раз в сутки, баландой из жмыха, а еще водили на работы: закапывать  расстрелянных евреев из местного населения.  К осени половина из нас отдала Богу душу.
       Оставшихся погрузили в вагоны и отправили в  польский  Хелм*, откуда спустя год  мне удалось бежать. В лесу наткнулся на польских партизан, а в  сорок четвертом вступил в армию Людову.  Теперь поручик, командую ротой.
       - Да, досталось тебе,-  нахмурился Исаев.   А почему не вернулся на Родину?
       - Не иначе зов крови, - улыбнулся Новак, - ты же знаешь, я по отцу поляк. А если серьезно - побоялся.
       - Чего?
       - Оказаться снова в лагерях, только теперь наших.  Помнишь приказ Сталина,         объявивший сдавшихся в плен  изменниками Родины  и призывавший   уничтожать их   всеми средствами, а семьи репрессировать?  Его зачитывали нам в Хелме.
       - Был  такой, помню. Но ведь ты не сдавался, вел бой до последнего.
       - И чем я теперь это докажу? - навалился локтями на стол Ян.
       Николай молчал.  Сказать было нечего
       - Ладно, не будем больше о плохом, - закурил поручик сигарету.-  У тебя-то как дела? Насколько понял, еще служишь?
       - Да нет, брат -  ответил Николай. - Демобилизовался, следую на Родину, во Львов.
       - Родители  как, живы?
       - А вот этого не знаю. Когда его освободили, отправил им несколько писем, но ответа не получил. 
       - Ясно.  А где собираешься ночевать?  На ночь выезжать опасно.
       - Что-нибудь придумаю.
       -  А чего думать? - давай у меня. Есть жилплощадь.
       -  Не стесню?
       -  Обижаешь,- рассмеялся Новак. - Я пока холостяк и жениться не собираюсь.
       Вскоре мотоцикл стрекотал дальше.
       Квартира поручика оказалась в пригороде, в небольшом доме, рядом с частью, где он служил.
       Заехали во двор.
       - Дзен добри, пан Новак -  певуче сказала  из соседнего молодая полька, стиравшая белье в   корыте.   
       -  Добри, -  ответил тот,  отпирая ключом дверь, - заходи, Коля, располагайся.
       Внутри было чисто прибрано и уютно.
       - Послушай, - сказал бывший пограничник.  - А давай снимемся на память? Тут неподалеку  фотография.
       - Можно, -  кивнул Николай. - У меня за всю войну  ни одного снимка.
       - А кроме х/б* у тебя что-нибудь есть?-  продолжил Ян. - Хотелось, чтобы выглядели  мы на все сто.
       - Имеется,- чуть улыбнулся капитан, после чего вышел и вернулся с небольшим фибровым чемоданом.
       Через несколько минут он стоял перед другом в  синих галифе и  кителе с золотыми погонами, на котором блестели орден «Отечественной войны», две «Красных звезды» и солдатская «Отвага»
       - Богато, -  поцокал языком Новак.  - А  у меня только   медаль «Заслуженным на поле славы».
       После этого надраив щеткой сапоги  и, прихватив Рекса, вышли из калитки.
       - Файный* капитан, -  проводила их взглядом соседка. 
       В ателье снялись в полный рост,  на фоне пейзажа с  Вевельским замком.
       - Карточки будут завтра в девять,-  пообещал старый еврей в лапсердаке, чем-то похожий на пророка.
       Когда вернулись назад, Ян показал Николаю, где чистое белье, сообщив, что заступает до утра дежурным по части.
       Пожав на прощание руку, и оставив на всякий случай ключ, прошагал под окнами. Хлопнула калитка.
       Оставшись один,  Исаев снова переоделся в х/б,  вернув «парадку» в чемодан, и сварил на керосинке,  пачку концентрата.   Подождав, когда каша остыла, вышел во двор,  где накормил овчарку.
       Развешав  стираное белье  соседка (теперь она была в новой кофточке и юбке), подошла к разделявшей  дворы  ограде, оперлась  на  нее локтями, и, демонстрируя в вырезе   высокую грудь, пригласила капитана зайти в гости.
       -  Угощу старой вишневкой, -  добавила, играя бровями.
       -  Спасибо, у меня от нее изжога, - ответил Исаев.
       -  П-фф,- надула полька губы, и, развернувшись, ушла к себе в дом, громко хлопнув дверью.
       Рассмеявшись, капитан  вернулся в свой, где, вскипятив воды в чайнике и взбив помазком пену в стаканчике, побрился.  Затем умылся под медным рукомойником на кухне, утер лицо полотенцем и, сняв гимнастерку с сапогами, завалился спать на диване в зале.
       На восходе солнца он встал, оделся, черкнул Яну записку «вернусь к обеду», запер дом, положив ключ  под порог, и вскоре мотоцикл с Рексом в коляске, пылил за городом, на юг. Вокруг  стелились поля, в небе трепетал жаворонок. 
       Проехав  тройку километров (начались ельники с березняком) Исаев ненадолго остановился, достал из планшета карту, развернул и  уточнил маршрут.
       Через час, следуя проселками, он заглушил машину  на старой  дороге, по которой давно никто не ездил.  Справа от нее тянулось длинное, шириной в  две сотни  метров, поросшее осотом поле, за которым темнел лес. 
        У его обочины, вдаль уходили   покосившиеся колья с табличками. На ближайшей,    размытая надпись «Mine!».
        Пройдя к ней со следующей сзади овчаркой, капитан снял с головы фуражку и долго молча стоял, глядя на поле. Временами легкий ветерок колыхал  розовые  цветки осота, полынь, и другие, заполонившие его  травы.
        Затем Исаев обернулся назад, где за  другой стороной дороги,  в утреннем тумане виднелась низменность, вслед за чем, вместе с Рексом, вернулся к мотоциклу.
        Тот прыгнул в коляску, капитан нажал  стартер (заработал двигатель), развернулся на дороге и    на малых оборотах начал спускаться  вниз.
        Достигнув  росшего впереди  терновника, въехал в него, заглушил мотор, вынул из патронной сумки на коляске, бинокль. 
        Цейсовская оптика  приблизила  низину, где в  дальнем конце, у буерака,  стоял хутор. С крытым гонтом* приземистым домом, из трубы которого вился дымок,   колодцем  перед ним и хозяйственными постройками.
        У одной из них, бородатый человек с вилами, метал стог.
        - Живой сволочь, - скривил в гримасе губы капитан.
        В  марте сорок третьего, он  вместе со своей группой  возвращался с задания, подорвав  в тылу  немцев железнодорожный мост, по которому те подвозили к фронту  живую силу и технику.
        На отходе разведчиков обстреляла подошедшая дрезина,    Генка Лебедев получил    ранение в бедро и его, меняясь,  несли на плащ палатке. Больше  суток шел ледяной дождь, все до костей промокли.
        И решили зайти на этот хутор, перевязать раненого, да обсушиться. 
        Хромой,  заросший сивой бородой,   поляк, оказался  радушным и приветливым, как и его хозяйка.
        В печь тут же  добавили дров, дали сухих тряпок на перевязку, а затем пригласили за стол, угостив  салом с ржаным хлебом   и сливянкой.
        Группу разморило, решили остаться до утра, а потом двинуть дальше.
        Когда засерел рассвет, в хату вбежал дежуривший снаружи  Жора Воропай, - немцы!  А хозяев   не  оказалось, исчезли.
        На середине пологого склона, ведшего к дальнему лесу,  услышали за спиной гул мотора - на усадьбу  въезжал бронетранспортер, из   которого посыпались люди в касках   и длинных шинелях.
        - Ходу! - приказал Исаев.
        Задыхаясь и хрипя, выбрались наверх,  обнаружив там  уходящую в обе стороны   заиндевелую дорогу, а за ней поле, с этими самыми табличками. 
Немцы, развернувшись в цепь,  шли по следу.
        Вариантов  было два: принять бой и навсегда здесь остаться   или попытаться пройти по минам. Избрали второй. Мартовский  снег был плотно слежавшимся,  и редко проваливался.
        Сначала  все шло нормально: разведчики, таща за собой плащ палатку с раненым,    добрались  почти до середины. А потом, один за одним, ухнули  два взрыва, разметав группу по сторонам.
        Очнулся  старший лейтенант, когда на землю опускались сумерки. Впереди чернели воронки, а  вокруг  мертвые тела. Голова кружилась, в ушах стоял звон,   на дороге никого не было. Мины сделали за немцев их работу.
        Пожевав снега, пополз к опушке леса.
        Через несколько дней вышел к своим, а оттуда  попал в госпиталь, где поклялся вернуться  и посчитаться  за ребят. Теперь это время наступило.
        Вернув бинокль на место, Исаев бросил Рексу «охраняй», а потом  направился  по траве вниз, к хутору.
        -  Дзень добри, - остановился позади  хозяина, завершавшего работу.
 Тот обернулся, побледнел,   в глазах мелькнул страх.
        -  Узнал?-  взглянул исподлобья  капитан. - Ну  а теперь вперед (кивнул на склон) и расстегнул кобуру "вальтера".
        -  Ме змусили, - прохрипел  поляк.
        -  Я сказал, вперед!-  приказал Исаев.
        Двинулись вверх по склону, миновав терновник, вышли на  дорогу - предатель оглянулся.
        - А теперь  через поле.   
        - Не можна, там мины, - еще больше побледнел дядько. 
        Щелкнул  взводимый курок. 
        Втянув голову в плечи, сначала медленно,   потом  все  быстрее,   зарысил  к лесу.
        Отбежал метров сорок, а затем рвануло, швырнув вверх землю и кровавые ошметки… 
        Следующим вечером  Исаев  пересек  польскую границу  на контрольно-пропускном пункте Рава - Русская  и приближался к Львову.
        На душе было радостно и тревожно.
        Радостно,   что наконец-то вернулся домой, тревожно за родителей.
        К обеим сторонам дороги   подходил   густой  дубовый лес, она была пустынной.
        Сбросив перед очередным поворотом газ, он  краем глаза заметил   в листве дерева  на другой стороне, солнечный зайчик
        В тот же миг  оттуда  раздался выстрел  (мотоцикл съехал в кювет), с него сползло тело.
        Через минуту,  озираясь по сторонам,  к тихо постукивающему «Цундапу»  приблизились двое,  в  черной униформе и трезубцами на кепи. Один  держал в руках шмайсер, другой  - снайперскую винтовку.
        -  Гарно ты   вцилыв москаля, Пэтро, - рассмеялся  тот, что с автоматом.
        -  Сьогодня цэ дру…  -  начал второй и не закончил.
        Из-за мотоцикла трижды  грохнуло, -  оба повалились на дорогу.
        - Так-то лучше,  - поднялся за коляской   капитан, отряхивая колени. -  Вставай Рекс, хватит притворяться.
        Лежавшая рядом овчарка, вымахнула на дорогу и обнюхала  лежавших.
        В первых сумерках они въехали в  город...