Королева асов часть 1
1.
Москва гремела. Гомон тысяч голосов сливался с ревом репродукторов, установленных на полную мощность. Звенели литавры, трубили трубы, рычали моторы. И – невпопад – всю эту какофонию перекрывало мощное: «Мы рождены, чтоб сказку сделать былью...», лившееся из широкого зева радиодинамика. И цветы... Море цветов... Цветы в руках. Цветы на мостовой. Цветы, летящие из распахнутых окон…
Внизу, под раскрытым во всю ширь окном, из которого выглядывала тощенькая, голенастенкая, нескладная девчоночка Лилька, неторопливо ползли легковые автомобили, заливаемые ливнем цветов. Люди, сидевшие в открытых салонах машин, приветственно размахивали руками, тоже что-то кричали, посылали в окна воздушные поцелуи...
– Лилька, Лилька, гляди! Вон – Водопьянов! А рядом – Ляпидевский. А с другой стороны – Каманин!..
– Где? Где? – таращилась вниз Лилька, следя за указующим перстом папки.
Москва встречала своих героев. Москва встречала спасенных челюскинцев, выживших после гибели парохода «Челюскин» во льдах Северного Ледовитого – выживших, не смотря ни на что! Москва встречала летчиков, которые вывезли челюскинцев из гибельного ледового плена на своих хрупких самолетиках, хрустевших и трещавших под каждым порывом ураганного ветра... Москва встречала первых Героев Советского Союза, еще не зная, сколько тысяч таких Героев пройдут в будущем по ее мостовой...
Лилька была счастлива. Ковер цветов на мостовой, гром музыки и рев толпы радовали и возбуждали ее. Она еще крепче охватывала ручонками сильную шею своего папки, чтобы ненароком не вывалиться из окна, и как можно дальше высовывалась на улицу, чтобы лучше все разглядеть, чтобы больше увидеть...
И тут прямо над головой раздался страшный гром. Жуткий рокот моторов обрушился на уши девочки. Задрав свою головку, Лилька увидала плывущий над городом невероятно огромный самолет, вокруг которого суетливой мошкарой вились самолетики поменьше.
– Ой, кто это?! Я таких больших самолетов еще не видала! – взвизгнула от восторга мама.
– Да это же новый самолет-гигант Туполева! Называется «Максим Горький»! Наш, советский аэроплан – самый большой аэроплан в мире! У него аж восемь моторов! – кричал, стараясь перекрыть шум рычавших над головой двигателей, Лилькин папка.
И тут этот гигантский «Максим Горький» брызнул прямо в лицо Лильке целым облаком белой крошки.
– Пап, пап, что это?! – в восторге кричала Лилька, наблюдая за сказочным снегопадом, идущим из брюха гигантского самолета, снегопадом, покрывшим всю улицу маленькими белыми листочками.
– Это листовки с приветствием первым Героям Светского Союза. Ведь «Максим Горький» – агитационный самолет. Чего только на нем нет: и несколько радиостанций, и мощная радиовещательная установка, и фотолаборатория, и даже целая типография!..
– Ой, как интересно... – таращила свои глазенки Лилька. – Вот бы на таком покататься...
– Покатаешься. Обязательно покатаешься, – пообещал папка. – «Максим Горький» теперь постоянно будет летать над Москвой, возить по небу ударников труда и передовиков производства. Так что готовься: как только настанет моя очередь, я тебя обязательно возьму с собой...
2.
Ах, Москва середины тридцатых годов... Жизнь в столице СССР кипела. Строились новые дома, готовился к пуску Метрополитен. Через улицы – от стены до стены – висели кумачовые плакаты: «Да здравствует наш дорогой вождь тов. Сталин!», «Комсомолец – на самолет!», «Закончим пятилетку в четыре года!»
Счастливая Лилька, посверкивая своим новеньким комсомольским значком, металась с подружками по городу в поисках приключений. Ее интересовало все: и магазины, и новые строящиеся дома, и парк культуры и отдыха, и парашютные вышки, с которых с воплем летели вниз самые отчаянные комсомольцы... Свобода кружила девчонке голову. Семилетка окончена. Перед Лилькой открыта вся жизнь! Занимайся, чем хочешь!
Подружки тянули в разные стороны: те, что поступали в ФЗУ, звали ее с собой; те, что шли на курсы медсестер, предлагали немедля натянуть на себя белый халат. А Лильке не хотелось ни за станок, ни к больничной койке. Она сама еще не знала, чего хотела. Ей нравился этот полет в невесомости, который назывался свободной жизнью. Метаться по городу в поисках дела, с визгом уворачиваться от радужных струй, хлещущих с поливочных машин на дороги и тротуары Москвы, знакомиться с новыми интересными людьми и выбирать, выбирать, выбирать...
Лилька, пританцовывая и по-детски подпрыгивая на одной ножке, неслась по жизни туда, куда ее швыряли эпоха и судьба. Хочешь быть продавщицей? Не-а... А учительницей? Тоже не хочу... Ну, а артисткой? Заманчиво, только не получится у меня... А хочешь стать знаменитой летчицей? Летать по небу среди облаков, куда тебе захочется? Парить вместе с орлами над вершинами гор?..
Остановилась Лилька, призадумалась. По детской привычке засунула палец в рот. Представила себя в заоблачной синеве порхающей, точно бабочка. Вспомнила, как усыпали москвичи морем цветов возвращавшихся из полетов летчиков, одержавших мировые рекорды. Вспомнила, как встречала Москва челюскинцев и спасших их летчиков – Героев Советского Союза... Неужто и меня когда-нибудь вот так же засыплют цветами?..
И понесли Лильку ноги в ближайший аэроклуб. Там к любопытной девчонке отнеслись с пониманием:
– Хочешь научиться летать? Вот тебе летный шлем. Беги вон в тот аэроплан. Сейчас тебя инструктор по небу покатает. И если со страху заикаться не начнешь, то будем тебя учить летному делу...
3.
Молодой инструктор Евгений Ульянов, которого все девчонки отряда звали просто Женечкой, хотел казаться своим подопечным серьезным, солидным и суровым. Однако широкая улыбка и смешливые глаза выдавали в нем хорошего, доброго парня. И девочки быстро это поняли. Поэтому обучение их шло довольно весело: почувствовав тщательно скрываемую робость Женечки перед женским полом, разбойницы стали использовать это качество инструктора в своих целях. Особенно преуспевала в насмешках над Женечкой озорная Лилька Литвяк:
– Ой, девчонки... Он же еще совсем мальчишка. Вы разве не видели, как он перед новым инструктором второго отряда Лерочкой Хомяковой краснеет? Прыгает, словно петушок, хорохорится, а щеки – пунцовые, и руки дрожат... Нет, девчонки, такой дуболом нас ничему хорошему не обучит!..
Однако это было неправдой. Женечка был очень толковым учителем, и девочки под его руководством быстро постигали основные премудрости летного дела. А знать им надо было ой, как много: техника безопасности, обслуживание самолета, устройство двигателя, правила полетов... Все нужно было изучить пятнадцатилетним девчонкам, во всем разбираться и все уметь.
А полеты... Легкие учебные У-2 носились в небе, словно стрекозы, прощая девчонкам самые грубые ошибки пилотирования. Женечка на эту машину не мог нахвалиться:
– Чудо-самолет! Как его вчера Лилька Литвяк о посадочную полосу хряпнула?! Любая другая машина при таком ударе просто развалилась бы на куски. А нашей «этажерке» – все нипочем. Так что, Лиля, молись на У-2, как на Третий Интернационал. Только благодаря ему ты нынче живая ходишь...
Год обучения в аэроклубе промелькнул незаметно, словно один день прошел. И вот уже у девочек праздник: получение дипломов пилотов. Женечка, вручая их, делано брови хмурил, солидности добирая, веско покашливал, подражая начальнику аэроклуба. Лильке Женечка руку жал особо долго – Лилька была его лучшей ученицей, все экзамены сдала на «отлично».
– Ну, Лилька, вот и кончился твой срок обучения. С завтрашнего дня ты свободна. Что теперь делать-то будешь?
Лилька свой маленький носик сморщила в хитрой улыбке. Лисой поглядела на инструктора:
– А вы мне что, Евгений Иваныч, посоветуете?
Двадцатидвухлетний «Евгений Иваныч» довольно хмыкнул, но взгляд от бесовских глаз девчонки все же отвел: мала еще пигалица, а глазами уже вон как стреляет! Аж сердце ёкает... Ой, девка в будущем будет: оторви да выбрось... Мужиков с ума сводить начнет...
– Я тебе, Лиль, вот что посоветую. Подавай заявление на дальнейшее обучение. Пилот из тебя неплохой выходит. Зачем же тогда дело это забывать? Учись дальше. Иди в Херсонскую авиашколу. Я ведь в ней учился. Там преподаватели прекрасные. А по окончании получишь диплом инструктора, будешь других летному делу учить.
Лилька вновь хитро улыбнулась. Смерила «Евгения Иваныча» оценивающим взглядом. И издевательски хохотнула:
– Не-а... Не пойду я в твое училище, Жень... Раз там таких дуболомов готовят, мне в Херсоне делать нечего...
4.
Поезд унес Лильку в Херсон летом 1936 года. Там девушку приняли после тщательной проверки ее способностей. Но способности претендентки преподавателей явно удовлетворили. И началась у озорницы взрослая жизнь – вдали от родителей, без мамок-нянек.
Готовили в Херсонской школе летчиков с прицелом на их будущую инструкторскую работу. «Мы тебя подготовим, а ты потом вместе с нами еще сотни людей летному делу обучишь»... Тем самым преподаватели выполняли пожелание дорогого и всеми любимого товарища Сталина, требовавшего дать стране миллионы авиаторов. Зачем Советскому Союзу такое море летчиков, никто не знал и не задумывался, потому что – не положено! У нас начальство есть, ему виднее, что делать. Раз нужно, значит нужно. Выполним и перевыполним!
Через полтора года обучения Лилька успешно сдала экзамены и получила диплом пилота-инструктора. К тому времени она обращалась с самолетом, как кавалерист – со своей лошадью. На прощание в училище дали ей направление в Калининский аэроклуб. Лети, голубка, обучай для нас очередных новичков. Но Лильке в Калинин не очень-то хотелось. Ее звала Москва. Соскучилась девчоночка по дому, по родителям. Да и перед подружками хотелось пофорсить своим удостоверением. И потому послала Лилька из Херсона еще до выпускных экзаменов письмо с просьбой к любимому папуленьке – выбить для нее место инструктора в одном из московских аэроклубов.
Однако ответом на то письмо стало не назначение в Москву, а страшное сообщение о том, что отец Лидии Литвяк арестован НКВД...
Мир рухнул. Все перевернулось. Лильке было страшно, больно и непонятно: ее папусик – враг народа? Добрый, заботливый папка – иностранный шпион? Девчушка ничего не понимала. Ее сердце разрывалось на части. Она хотела лететь в Москву, чтобы всем объяснить, что это – чудовищная, нелепая ошибка. Что ее нужно немедленно исправить. И призвать к ответу тех, кто эту ошибку посмел допустить...
Но полученное от матери письмо остановило Лилю. Письмо было сухим. От него веяло холодом и страхом. Мать велела дочери в Москве ни за что не появляться. Ехать по назначению и там работать. Никому ничего не доказывать, ни от кого ничего не требовать. Об отце молчать. Если начнут расспрашивать, допытываться, что к чему – твердить, что о преступной деятельности отца ничего не знала, что возмущена его предательством. Отречься от отца, чтобы выжить самой. Это не мать так велит, это она дочери передает последнее распоряжение отца...
Лилю это письмо окончательно добило. В сердце 17-летней девушки вползла ледяная змея, свернулась там клубком, поразив юный девичий задор холодом и страхом... Притихшая Лилька сожгла письмо матери и уехала в Калинин, ежась от колючего взгляда в спину, которым проводил ее херсонский особист. А в Калинине – не лучше. Начальство аэроклуба долго направление в руках крутило, вздыхая и косясь на потупившуюся Литвяк. Затем это очкастое начальство шепталось с суровым человеком, на воротнике которого горели краповые петлицы НКВД. А потом вопрос – в упор, как выстрел:
– Знала о том, что отец – предатель?
Задохнулась Лилька. Сначала покраснела, потом – побелела. Змея в сердце ожила, сковала его холодом. Лилька стучала зубами, как отбойным молотком. С трудом прохрипела деревенеющими губами:
– Не знала я этого... Маленькая была, ничего не понимала. Да и не видела я его уже два года...
Очкастый и суровый переглянулись. Потом – вновь вопрос, еще хуже:
– А если бы сейчас об этом узнала, в НКВД сообщила бы?
Бедную девчоночку били судороги. Пальцы не слушались, онемели, стали ледяные. Жилы на шее свело так, что голову не повернуть.
– Да я за нашу страну... За любимого товарища Сталина... – бормотала, словно в горячке Лиля. – Я бы... жизнь отдала...
– Ты не крути... – заиграл желваками на щеках суровый. – Ты толком говори: сдала бы или не сдала папашу?
– Сдала бы... – как эхо, повторила девчонка вслед за суровым. Она еле стояла на подгибающихся ногах. И, вспомнив наказ отца, переданный матерью, прошептала:
– Отрекаюсь от него... Предатель не может быть мне отцом... Я советская... Я комсомолка... Я – за партию...
Очкастый и суровый облегченно вздохнули. Очкастый вытер платком вспотевший лоб. Суровый скрипнул широким ремнем.
– Ладно, Литвяк. Иди. Работай. Но помни – если что... Мы за тобой наблюдаем!
ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ
Свидетельство о публикации №219062100405