Гераволя

 (Рассказ опубликован в журнале "Метаморфозы" №1, 2019г.)
               
  Грудень (декабрь) совсем не соответствовал своему названию. Вместо морозов и задубевших комьев грязи под ногами хлюпало. Моросил то ли мокрый снег, то ли мелкий дождь. Черт бы побрал такую погоду! Сегодня воскресенье. С утра на улицу мало кто выходит. Интересно, зачем это я вдруг понадобился Гераволе? Позвонил чуть свет, теперь вот тащусь. В его микрорайон автобусы редко ходят. Ноги начинают промокать, пропорционально возрастает злость. Мы ведь с ним не друзья и даже не приятели. Гераволя старше меня лет на десять, общих интересов нет, работаем на разных комбинатах. Правда, иногда вместе едем в деревню, где живут родители. Что ему так приспичило?
  Гераволя меня уже ждал. На нем был серый костюм, светлая рубаха, и даже галстук непривычно сжимал шею. Я снял ботинки, посмотрел на промокшие носки и стянул их. Гераволя положил их на батарею, а мне подвинул тапки.
- Проходи на кухню. Жена еще вчера в деревню уехала. Спасибо, что пришел.
Я не переставал удивляться. Стол был покрыт белой скатертью, а не клеенкой, как обычно.
- Гераволя, у тебя день рождения?
- Нет, садись, сейчас объясню.
На столе стояла закупоренная "Зубровка", тарелка с домашней колбасой, квашеная капуста, грибы и какая-то рыбная консерва. Хозяин налил водки и предложил выпить.
- За что хоть пьем?
- За человека.
- За какого человека? - опять удивился я.
- За того человека, который сидит в каждом из нас, - и он опустошил рюмку. Затем встал и взволнованно начал:
- Ты слушать исповедь мою сюда пришел, благодарю.
Я еле сдержал смех. Так не вязались стихи с его крупной комплекцией и багровым лицом.
- Гераволя, ты вчера не перебрал?
- Вот видишь, и ты не хочешь меня понять.
- Ну прости, друг, я готов тебя слушать.
Гераволя сел, взял вилку, повертел ее пальцами и начал говорить, не отрывая взгляда от вилки. Она казалась маленькой в его руке.
- Когда я был помоложе и работал в шахте, мне некогда было думать. Так навкалываешься, что дома сил хватало лишь на телевизор, да и то засыпал под шумок. Потом сильно прихватили почки, перешел в охрану. Вот тут-то и полезли мысли одна за другой, прямо наваждение какое-то. Я стал вспоминать молодость, говорят, это верный признак старости. Ты помнишь Олю?

Я не ожидал вопроса и не мог понять, о ком он спрашивает. Мой взгляд выражал недоумение.
- Олю, библиотекаршу. Работала у нас в деревне два года.
Кивнув головой, я действительно ее вспомнил в серой коротенькой юбочке и белой футболке. Длинные волосы она как-то умудрялась закручивать, что получались озорные хвостики.
- Тогда я освободился подчистую,- продолжал Гераволя, - и мы решили с батей отметить это дело. Подтянулись дружки, принесли еще самогону. В общем, к вечеру у меня нутро разбушевалось, хотелось все крушить. А тут, как назло, коров пригнали из стада. Мать корову с телком во двор загоняет, а я штакетину с забора выдрал и ну ей размахивать, стараясь по корове попасть. В ушах крик, плач, матерщина отца. Мать корову по улице погнала подальше от двора. Я за ней. Вдруг из библиотеки девчонка выбегает, корова прямо на нее несется. Девчонка - ко мне и что-то кричит. Я не слышал слов, но видел большие черные глаза. А в них - ужас и страх. Губы ее дрожали. Я положил штакетину на дорогу и поплелся домой. Утром окатил себя ведром воды из колодца, пригладил тогда еще черную бороду и отправился в библиотеку, мало надеясь, что она уже открыта. К моему удивлению, с крыльца спускался бригадир, неся под мышкой журнал, потом ты подъехал на машине и забежал на минутку. Я дождался, когда в библиотеке никого не осталось, и зашел.
- Доброе утро,- проговорил я в пустоту.
- Здравствуйте,- сказала Оля и вышла из-за стеллажей.- Вы хотите записаться и взять что-нибудь почитать?
Я бесцеремонно ее разглядывал. Маленькая, щуплая, в желтеньком платье, с двумя хвостиками на голове, словно школьница. Она смутилась, покраснела и ушла за стеллаж расставлять книги. Я долго не мог решиться, наконец, произнес, сглотнув ком в горле.
- Ты извини за вчерашнее, немного перебрал по случаю возвращения из мест не столь отдаленных.
Девушка выглянула, улыбнулась и попросила передвинуть шкаф. Полдня помогал ей передвигать, заносить, расставлять (это она новую мебель у начальства выпросила). Мы познакомились. В библиотеку постоянно кто-нибудь да заходил. То детвора рисунки несла, и Оля вешала их мазню на стенку, то соседка яблок принесла, на комбайне подъехал один, занес букет васильков. Перед самым обедом я осмелился спросить:
- Оля, я вчера тебя сильно напугал?
- Не столько вы, сколько корова. Я ужасно боюсь коров, а она неслась прямо на меня. Хотя пьяных я тоже боюсь. Но это какой-то другой, внутренний страх. Не напивайтесь так, пожалуйста. Из детства мне запомнилась одна жуткая картина. Лето. Я с подружками в саду играю в куклы. Вдруг из окон дома донесся крик, потом вой. Сердце у меня сжалось, я не могу сделать вдох. Подруги говорят, что , наверное, родители ссорятся. Я бегом в дом. Мама лежит на полу и стонет, а пьяный отец выходит с ведром. Вокруг мамы мокро, с волос вода капает. Увидев меня, отвернула заплаканное лицо. Потом до меня дошло, что отец ее ударил, она сознание потеряла, и он окатил ее водой. С тех пор я очень боюсь пьяных.
По щекам Оли текли слезы, она опять спряталась за стеллаж.
- Оля, я тебе обещаю, что брошу пить,- я искренне верил в то, что говорил. Мне стало стыдно за свою жизнь.

Гераволя наполнил стаканы, снова выпили, и он продолжил:
- Ты помнишь литературные вечера, которые Оля проводила? Почти вся молодежь участвовала. Я стеснялся, ведь был старше вас, но стихи Есенина однажды прочитал со сцены. Даже сейчас помню:
Любимая! Меня вы не любили.
Не знали вы, что в сонмище людском
Я был, как лошадь, загнанная в мыле,
Пришпоренная смелым ездоком...
- А слово свое я не сдержал. Уехал из деревни, пил, ввязывался в драки. Когда почки забарахлили, стал меру соблюдать. Знаешь, похоже, скоро мне конец. Нутром чую. Поздно понял, что не так надо было жить. Тот хороший человек, который во мне временами просыпался, оказался слабее меня.- Гераволя вздохнул, стянул с шеи галстук.

Мы молча выпили. Каждый думал о своем.
Я возвращался домой. Сожалел лишь о том, что не спросил у Гераволи, откуда у него такая кличка и почему я выбран на роль слушателя. Под ногами хлюпало. Моросил дождь, но он уже не раздражал меня. Мысли мои были в далекой деревенской юности. Через день я узнал, что Гераволя умер.