У подножия Казбека

Крупные, рыже-зелённые виноградные листья застилали почти весь небольшой двор. Солнце ярко освещало его сквозь свод осенней лозы, плотно обвивающей, узкую, деревянную обрешётку. Посреди двора стоял крепкий, статный старик, едва не доставая седой головой до ещё не опавших листьев. Лицо его было сумрачно, какая-то не простая, давно вынашиваемая мысль отягощала его. Опущенные к низу глаза тщательно рассматривали его же пастушеский посох в натуженных долгими трудами руках. Он глубоко вздохнул, медленно выдохнул и, переводя взгляд на старую ограду из дикого камня, отделявшую его двор от соседнего, всем телом повернулся к ней.
        «Алико!»,  - громко позвал старик, «Алико!», - ещё громче произнёс он. Из-за ограды выглянуло удивлённое лицо, сохранившее былую красоту  уже не молодой женщины. «Как!», - воскликнула она, - «Серго, это ты?! Что ты здесь делаешь?! Тебя же ищут!».
        «Это мой дом!», - ответил старик и продолжил, - «Приходи на сход Алико, и скажи моему брату, пусть всех собирает. Я сам пришёл, и сам буду отвечать перед людьми!»
        Родное село Гвелети, на древней земле Цанарети. Большая часть его жизни, и почти всё, что было в ней, хорошего и не очень, - прошли здесь. И нет для него в мире места лучше, ближе и роднее, чем это. Только однажды, когда вся его огромная и такая разная страна поднялась на ту ужасную войну с фашистской ордой, покидал он родное село, уходя вместе с земляками на фронт. Мало, очень мало вернулось их с той войны, - будь она проклята! Но, не стыдно было смотреть ему в глаза людям не тогда, не сейчас.
        Вскоре, по возвращению Серго в родное село, сыграли первую послевоенную свадьбу. И не было в тот день никого краше его невесты, его любимой Тинико, что верно ждала его, и которую полюбил он сразу, как впервые увидел. Как давно это было..., почти за год до войны, когда он с братьями помогал престарелым родичам собирать виноград в соседнем селе Цдо.
        После свадьбы, отстроили они всем миром на новом месте свой дом, рядом с дедовским. Тинико оказалась радушной хозяйкой, умелой и быстрой на любую домашнею работу, а войлока, более прочного и белоснежного, как вершины их любимых гор, и более тонкого, почти как полотно, - лучше её никто не делал. Любила Тинико и бисером вышивать, хотя для этих мест занятие это было редкое. И ещё, - добрая она была, очень! И за этой своей доброты, как это, к сожалению, часто бывает, она и пострадала.
        Как – то, уже поздней осенью возвращалась она с подружками из районного центра Степанцминда, и услышали они со стороны реки    детский   крик.  Кинулись   к   берегу   Терека,   а   там,   мальчонка бултыхается. Все давай кричать, звать на помощь кого–нибудь из мужчин, а Тинико бросилась в холодные воды, сама едва не утонула, но пацана вытащила.  Звали его Реваз. И пока она была жива, да и потом…, каждый год приходил он к ним в дом, чтобы  отблагодарить за свой второй день рождения. Вот только сама она, от переохлаждения сильно заболела, и как не старались врачи, ребёночка, их первенца, не уберегли. Потому, как перед «купанием» была она уже на седьмом месяце.
        Прошёл год, другой, третий, а Тинико всё ни как не могла поправиться и зачать новую жизнь. Сколько слёз было выплакано, к скольким разным целителям и знахаркам обращались они, ездили и к лучшим врачам в столицу, - в древний Тбилиси, не единожды молили о помощи в знаменитой церкви Цминда - Самеба, что стояла не далеко, на высоком берегу реки Чкери. Дважды, как паломники, ходил Серго со своей Тинико в храм Святого Георгия, что рядом со старинным Бодбийским монастырём, над могилой великой святой Грузии, равноапостольной Нино. Чтобы поклонится священным её останкам, побывать и омыться на её водном целебном источнике, помолится и прислонится к мироточивой  Иверской иконе Божьей Матери, и просить, просить и умолять о помощи.
        В ожидании и молитвах прошло пять долгих лет. И, как они тогда думали, Господь смиловался над ними и послал им дочь. Только вот Тинико не сама выносила и родила её, а просто ранним июльским утром, как обычно, вышла она на крыльцо и с удивлением увидела на нём крепко спавшее дитя, закутанное в простенькое, стёганное и перевязанное розовой лентой, одеяльце. Не раздумывая и не оглядываясь по сторонам, схватила Тинико этот живой свёрсток и сразу в дом, к своему Серго.
        И сейчас-то такой случай назвали бы не нормальным, а тогда, - это вообще было немыслимо. Всем Казбегским районом искали непутёвую мать, и Серго активно в этом участвовал и даже дома не ночевал. А в это время Тинико, наоборот, почти не выходя из дома, слёзно умоляла Господа оставить ей девочку. Через трое суток непрерывных и безрезультатных поисков, на сельском сходе решили, что так тому и быть, - пусть остаётся подкидыш в семье Серго. Власть местная это решение поддержала, да и все тогда были уверены, что свершилась воля Божья, а наиболее набожные утверждали, что видели, будто сама святая Нино принесла ребёнка, потому и не нашли земной матери, - «Вот те крест!».
        При крещении, назвали девочку Дарико. Оказалась она очень смышленой, резвой и столько радости дарила отцу с матерью, что порой казалось им, что сам ангел живёт в их доме. Шло время, и Господь так и не дал им больше детей, а Дарико пошла в школу, где уже давно учился, спасённый Тинико, - Реваз. Училась Дарико прилежно, старательно, и, в общем-то легко, но нос, как говорится, не задирала, всегда была готова помочь одноклассникам, участвовала в школьном самодеятельном театре, а уж как она умела и любила танцевать красивые, гордые грузинские танцы…, так это вообще отдельная песня.
       Пришёл срок, и к окончанию школы расцвела Дарико, как ранний подснежник, налилась красотой и здоровьем, как спелый виноград. Белокожая, гибкая как виноградная лоза, а глаза, - большие, чёрные с поволокой, длинные пушистые ресницы, как взглянет, - как лаской одарит. Казалось, радуйся отец с матерью. Выросла невеста и красавица, и умница, и помощница, и с людьми учтива, и скромна не нарочито. Но, беспокоило Серго, а особенно Тинико то, что в свои, почти восемнадцать лет, не было у их дочери никого, кто бы, не то чтобы ей нравился, из молодых парней или мужчин, а хотя бы просто, кого-то бы, хоть как-то, она отмечала и замечала среди них. Разве только что с Ревазом, который уже пять лет как вернулся после двухгодичной службы в армии и оказывал ей всяческие знаки внимания, была она более разговорчива и приветлива.
        После окончания школы, поехала Дарико с подружками в Тбилиси и неожиданно для всех, поступила в театральный институт имени Шота Руставели. А когда она вернулась, чтобы побывать дома до начала учёбы, всё и началось.
        Как-то ранним утром собралась Тинико со своей дочерью в родное село Цдо, навестить  родственников и порадоваться вместе с ними за дочь. Но, только подошли они к своей высокой калитке, как упала Дарико навзничь и забилась в судорожном припадке. Это было так внезапно и так страшно, что Тинико просто остолбенела.  И пока она пришла в себя и кинулась на свою дочь, прижав её к земле, да пока выбежал на её крик Серго, чтобы помочь, - разбила до крови Дарико свои красивые руки и голову. Горе пришло в их дом. Нашла на красавицу Дарико падучая болезнь.   
       Телесные раны у Дарико быстро зажили и следа от них не осталась. Вот только, с того самого дня, припадки эти происходили с ней каждый день. Всегда, только днём и только один раз, но, каждый день и в самое разное время. Ни о какой учёбе, да ещё в Тбилиси, речи идти уже не могло. Серго и Тинико сделали так, чтобы кто-то из них, чаще всего конечно Тинико, всегда был дома, рядом с дочерью. И все в селе знали, что если Дарико, хоть и редко и ненадолго, появлялась одна, где-то на людях, то значит, припадок уже в этот день у неё был и всё, слава Богу, - обошлось. Никакое лечение не помогало, припадки не прекращались и, хотя никто в селе не видел, как они проходили, со временем, люди стали её сторониться, как от прокажённой.
         Через год Дарико уже почти не выходила из дому. Она по-прежнему оставалась красавицей, прилежно помогала матери во всех домашних делах, а когда самостоятельно стала  заниматься войлоком, у ней вдруг выявилась, неожиданная потребность, - петь. И голос, у неё появился очень красивый, певучий голос. Не берусь описать, как замечательно это у неё получалось, но, если кто видел старый советский мультфильм «Аленький цветочек» и помнит, как в нём пела Настенька,  -  тот  меня  поймёт.  Когда  Дарико  пела  свои  печальные, пронзительные, народные песни, люди не сговариваясь, потихоньку собирались у дома Серго, молча слушали её бархатный голос, который мог внезапно оборваться, и просили у Господа послать ей выздоровление.
        Со временем, людей собиралось всё больше и больше. Приходили целыми семьями, со своими стульями и стульчиками, даже приезжали из соседних сёл и не только.  Дарико могла петь целый час, а то и больше, и хотя это было не часто и почти так же редко, как она выходила в люди, отношение к ней кардинально изменилось. Теперь к ней относились нарочито почтительно, при встрече уступали дорогу, а мужчины снимали свои шапки и папахи с поклоном головы. Как известно «с поклону голова не заболит». А уж если, она вдруг с кем сама заговорила, а тем паче дотронулась до кого своей рукой, то считалось что такому человеку, а особенно ребёнку передаётся чуть ли не милость Божья.
        Но, никто, кроме Серго и Тинико не знал, как жутко проходили с Дарико её припадки. Перед самым припадком она резко замолкала и замирала, ноги её подкашивались, и она заваливалась на спину. Мышцы её молодого тела начинали бегать по ней буквально волнами. Судороги были такими сильными, что руки и ноги, и всё её тело, гнулись, хрустели и выворачивались так, что казалось ещё немного и кости просто не выдержат и будут сломаны с треском. Нужно было как можно быстрее  прижать её к полу и вложить в рот кусок крепкой палки.  Всё лицо её искажал ужас, страх и несусветная боль. Она не кричала, и не могла говорить, только шипение, больше похожее на змеиное, вырывалось из её рта. И только, если приложить ухо близко к её устам, можно было услышать и с трудом разобрать леденящую кровь просьбу-мольбу, – «Убейте меня, убейте меня!».
        Чем дальше, тем чаще эти припадки становились длиннее и могли продолжаться до пятнадцати минут. Потом, когда припадок заканчивался, и невыносимая боль отступала, покидала её, проходило ещё около часа, когда она расслаблялась и вновь наливалась жизнью. Однако, всё, что с ней было во время припадка, она не помнила, кроме боли, - эти ощущения она помнила всегда. И так было каждый день, каждый Божий день! Дарико всегда пыталась скрыть страх ожидания очередной, неминуемой и жуткой боли, но глаза, её чудесные глаза выдавали её. Видеть всё это и знать, что ничем они своему дитя помочь не могут, было для любящих её родителей, -  не выносимо!
       Первой не выдержала Тинико. За последующие четыре года она осунулась, почернела и сильно ослабела. Видно было, что горе съедает её изнутри. На масленицу она окончательно слегла, и в скорости Господь прибрал её измождённую душу. Похоронили Тинико на сельском кладбище, и при этом ждали, когда у Дарико пройдёт припадок, она прейдёт в себя и сможет участвовать в печальных мероприятиях. Плакала она на могиле матушки своей так горестно, что пришлось Серго её выносить, почти бесчувственную, на руках.
        Время шло. Серго теперь постоянно был дома рядом с дочерью и только на ночь, или когда она выходила пройтись по селу, или погулять по его живописным окрестностям, то кто-то из жён его трёх младших братьев присматривали за ней. Дарико по-прежнему ревностно занималась домашним хозяйством, делала свой, уже знаменитый на всю округу, тончайший белый войлок и пела ещё прекраснее, чем раньше, а людей, приходивших послушать эти трепетные песни, приходило ещё больше. Серго сам сделал из овечьей шерсти специальную кошму и во время припадка плотно накрывал ею дочь, кроме головы, и теперь уже он каждый день слышал эту просьбу-мольбу, - «Убейте меня!».
        Прошло ещё три долгих, мучительных года. Однажды, во время припадка, судороги у Дарико были такой силы, что перекусила она вложенную ей в рот палку. Лицо её страшно сморщилось, до неузнаваемости, зубы заскрежетали, и внезапно из неё вырвался крик, - «Убейте меня!». После этого случая, она с ещё большим страхом ожидала следующего припадка. Жизнь Дарико всё больше превращалась, - в бесконечный страх и боль. Горе Серго было неисчерпаемо. Он рано поседел, стал угрюмым, сторонился людей и даже красавец Казбек не радовал его.
        Это случилось ночью. Произошло то, чего раньше никогда не было, - ночной припадок. Жена самого младшего брата от страха и ужаса, с диким криком выскочила из тёмной спальни Дарико. Серго, мгновенно проснувшись и схватив кошму, ринулся к дочери. Луна слабо освещала спальню Дарико. Она уже лежала, дёргаясь в конвульсиях, на полу, согнувшись так, что пятки её ног почти доставали затылка. Он попытался её выпрямить, - бесполезно! Глаза её, и без того большие, стали просто огромными и бессмысленно бегали в разные стороны. Серго накрыл дочь кошмой и сильно, всем телом, прижал к полу. Свободной рукой попытался вложить ей в рот палку, но в этот момент судороги внезапно прекратились, она выпростала из под кошмы свои руки и, обняв его голову, прижавшись к ней своей головой, почти рыдая ясно произнесла, - «Папа, родной! Умоляю тебя, убей меня! Обещай!», и громко заплакала.
        Серго не просто сдержал своё обещание, он к нему тщательно готовился. И в один, действительно прекрасный, весенний день, когда воздух в горах становится таким, что им, не только невозможно надышаться, но и хочется пить его, как хмельное, насыщенное солнцем виноградное вино, - односельчане обнаружили, что дом Серго  пуст.   А   на   кладбище,   рядом   с   могилой  Тинико, появилась свежая могила её дочери, с красивой фотографией Дарико на кресте.
        Целых два года прожил Серго отшельником в горах по ту сторону Хохского хребта и только когда до него дошли слухи о том, что власти ищут его, - решил вернуться и рассказать людям свою правду.
               
  июнь 2019 г.