Свет далёкой звезды, гл. 39

Галине Семёновне нужна моя помощь. Она является взбудораженной ранним утром и первое, что говорит:
- Она сошла с ума!
Оказывается, в поликлинике ей встретилась знакомая. Разговорились о болезнях. Софочка, как назвала её Галина Семёновна, пожаловалась на то, что ей теперь приходится подниматься в квартиру по лестнице. А это девятый этаж!
- Знаете, почему она так делает? - спрашивает меня Галина Семёновна. - На одиннадцатом этаже живёт больной мальчик, и она боится заразиться. Думает, что в лифте все микробы скапливаются.
- Чем же он болен?
- Раком.
- Но он же не заразный!
Галина Семёновна хмыкает:
- Вот вы им об этом скажете!
- Им? - удивляюсь я. - Их что много?
- Половина подъезда. Софочка даже подписи собирает о выселении.
Ересь какая-то. Двадцать первый век, а кто-то до сих пор застрял в невежественном средневековье.

Что поделаешь? Иду вместе с Галиной Семёновной. Поднимаемся на девятый этаж невзрачной двенадцатиэтажки, звоним в дверь. На пороге благообразная старушка с папильотками в седых волосах. Сначала она радуется, увидев знакомую. Потом я начинаю говорить, и улыбка сползает с её лица.
- У вас заговор! - говорит она и тянет дверь на себя. В узкой щелочке виден только её острый нос и один глаз. - Вы, врачи, все заодно. Вам выгодно, чтобы мы все болели, а то будут все здоровы, так и работы у вас не будет. Хотите, чтобы они нас всех перезаражали.
Я начинаю убеждать её, что такие больные не заразны.
- Да? - пронзительно вскрикивает она. - А почему он тогда в маске ходит?
- Чтобы самому не заразиться, дура ты старая! - не выдерживает Галина Семёновна.
- Чего ему заражаться! Мы чай не больные! - Софочка с грохотом захлопывает дверь. Через минуту снова приоткрывает её и кричит вслед:
- Я тебя дуру на три года младше!

Сидим во дворе на скамейке. Едим мороженое. Галина Семёновна заявила, что у неё стресс, сахар упал и срочно требуется что-нибудь сладенькое. Она сидит на скамейке, болтая ногами. Кончик носа испачкан эскимо, с таким азартом она его поедает. Я смотрю на неё, и меня пронзает мысль о том, что и она когда-то была маленькой девочкой. Сидела, должно быть так же на скамейке, болтала ногами и ела мороженое.
- Первый раз мороженое я попробовала в одиннадцать лет, - словно прочитав мои мысли, говорит она. - А шоколадные конфеты в пятнадцать, когда на завод пошла работать.
- У вас было трудное детство? - спрашиваю я.
Галина Семёновна машет рукой:
- Нормальное. Только очень голодное. Мы с сёстрами по осени на поля ходили, гнилую картошку искать. Я один раз там по коленки увязла, как в болте. Кричу. Еле вытащили, а ботинки мои так в земле и остались. Ох, и досталось же мне! Других-то взять неоткуда.

Она смотрит вдаль, словно вспоминая. Эскимо тает и капает на асфальт.
- А сейчас я очень хорошо живу,  - продолжает она. - Жалко только, что одна. И мамы очень не хватает...
Галина Семёновна вытирает глаза рукавом платья.
- Товарищ Григорян, знаете, что самое ужасное в человеке?
- Равнодушие? - предполагаю я.
Она качает головой:
- Глупость. Равнодушного хоть чем да и заинтересуешь, а дураки как были дураками, так ими и остаются, как не объясняй.
Не спорю, хотя всё-таки считаю равнодушие худшим из человеческих качеств.

После Лёлькиного отъезда я стал именно таким равнодушным ко всему человеком. Во мне словно образовалась дыра, которую невозможно заткнуть. Про дыру я вычитал в одной из книг, которую от нечего  делать взял у Профессора. Это был сборник цитат, половины из которых я просто не понял, а вот дыра запала в душу и не отпускала. Я не знал тогда, кто такой Сартр и не читал его произведений. Не прочитал я его и до сих пор, а фраза про то, что «у человека в душе дыра размером с Бога, и каждый заполняет её как может». Единственное мне не нравилось слово Бог. В то время я был непримиримым атеистом, и никакая загробная жизнь и приходящие ко мне призраки не могли убедить меня в обратном. Ведь всё, что я видел, приходило в противоречия с религиозными догмами.
Я показал цитату Наде. Та пожала плечами и спросила:
- В чём проблема?
- Проблема в том, - ответил я, - что эта дыра в душе никак не заполняется, зудит и мучает.
- Так если дыра размером с Бога, - предположила Надя, - то и заполнить её может только Бог.
Для неё ответ был очевиден. Она продолжала ходить в церковь, а я продолжал мучить её вопросом, верит она в Бога или нет. Иногда мне казалось, что да, иногда она вела себя как закоренелая атеистка. Мои вопросы Надя игнорировала, а я бесился. Но в тот день после разговора о дыре я всё-таки решил попробовать сходить с ней на службу. Я хотел проверить, а вдруг правда на меня снизойдёт очищение,  яповерю всем сердцем, и дыра внутри наконец-то затянется.

Не снизошло. Мне было жарко, душно и снова хотелось в туалет. В конечном итоге физиология победила духовность. Наде по всем признакам тоже было скучно.
- У нас встреча после службы, - шепнула она мне. - Я же не могу на встречу пойти, а сюда нет.
«Всё-таки атеистка» - решил я и отправился вместе с ней на встречу, проходившую в приходском доме.
Встреча оказалась чаепитием за длинным столом, приправленным разговорами о жизни и, конечно же, о вере. Разговоров этих я не переносил. Едва досидел до конца, а после сказал Наде, что мне противно.
- Чего противного-то? - удивилась та.
- От всех этих сладких речей. Если бы Бог был, разве он допустил бы беды и несчастья? Или ему нравится издеваться над людьми?
Надя пожала плечами:
- Я не знаю, - а после добавила — отец Александр говорил, что все гадости не Бог совершает, а люди.
- Слушай его больше! - усмехнулся я. - Он тебе не такого наговорит.
Надя втянула голову в плечи и как-будто съёжилась. До самого дома она не произнесла ни слова, погружённая в раздумья.

Продолжение -http://www.proza.ru/2019/07/01/708