7, 62 Действие шестое

В квартире Костылевых — шум, возня, звон разбитой посуды и визгливый крик Костылева: «А-а... еретица... шкуреха...»

Василиса. Стой... погоди... Я ее... вот... вот...
Наташа. Бьют... tiful... "Идея, проявляясь в жизни, дает неизмеримую силу и мощь  и есть единственный источник силы; эпоха, лишенная идей, есть поэтому слабая и бессильная эпоха; все, что она еще делает и в чем проявляет признаки жизни, бледно, хило и не являет и следа затраты силы. И – так как мы (не раз говорили с Фихте) о науке (третьей) эпохи – она не испытывает сильного влечения к каким-либо предметам и не проникает  с силой в какой-нибудь из них, но, определяемая минутной прихотью или иными страстями, она хватается сегодня за один, завтра – за другой предмет, ограничиваясь их поверхностью и никогда не вскрывая ни одного из них для того, чтобы обнаружить внутреннюю его сущность. Ее мнения об этих предметах колеблются то в одну, то в другую сторону слепым вихрем ассоциации идей, оставаясь неизменными только в этой общей поверхностности и изменчивости; общим принципом их будет предположение, будто именно в таком легкомысленном отношении и состоит истинная мудрость!" Это во-первых, а во-вторых Любовь не обливала Маргариту зеленкой... Иван не подкидывал Мастеру наркотики...
Василиса. Неадекват! Полный не аааддекват!
Костылев: «Из этих вот больших и малых, следующих непрестанной чередой примеров, (мы вообще, и Захар Прилепин в частности) давно уже сделал для себя небольшой и очевидный вывод: Никаких моральных норм для нас — у них нет»,  Прилепин подчеркнул, что Симоньян «очень спокойный и очень корректный человек». «Но в силу того, что все мы априори — враги, моральные вопросы снимаются. Беременные, инвалиды, слабые, нищие — да по фигу. Закон — для своих. Этих (нас) можно давить, унижать, топтать; и еще подхихикивать при этом. Но едва задевают их, тут сразу же звучит на жутком надрыве, со слезой: «Боже мой, Боже мой, как стыдно», — заметил писатель.  Прилепин пожелал Симоньян скорейшего выздоровления и посоветовал ей никогда больше не ходить на радиостанцию «Эхо Москвы».     

Сатин (эхом кричит в окно). Эй, вы там! Я категорически вас приветствую!

Лука (суетясь). Василья бы... позвать бы Васю-то... ах, господи! Априори!!! Какие... какие ж враги страшней? Которых Прилепин описывает в адской своей ФАНТОсМагории или те, которые живут в Москве, например, но считают..?

Костылев (мелькая в окне) На сегодняшний момент вторые не убивают, не стреляют, просто они так существуют. Для Захара это предмет постоянной рефлексии. Он не может ни на секунду выйти из мучительного ощущения… Когда его бывший приятель Дмитрий Быков пишет огромное стихотворение о том, что донецкие криволапые упыри зачем-то стремятся в Россию. И мы с Василисой уверены: "Быкова просто мутит, что они встают в очередь в пять утра, чтобы получить российские паспорта. Быкова просто выворачивает от неприязни к этим людям..." То есть они погибали, хоронили детей! А вот эти фотографии «Бессмертного полка», где идут женщины, держа фотографии своих детей, которые были убиты на этой войне. А Быков сидит и кривляется, говорит, зачем, мол, они прутся в Россию? Зачем вы нам нужны? Он здесь живёт, он ведёт «Прямую речь», он многим нравится, его книжки продаются. Захару часто говорят, что и он, и Быков — русские писатели. Захар живёт с этим. Что ему теперь делать, пойти его удавить? Нет... ( Костылев хватает  Наташу за горло. Основные черты современной эпохи искажаются на его лице. Наташа улыбается, поправляя прическу)

 Лука. Братцы... ребята... Боже мой, боже мой, как стыДНО...

Спартак Голиков (поэт-примитивист). Шар планеты бежит вокруг звезды многогранника
Транссиб в поездах дребезжит стаканами в подстаканниках
Живем как умеем и это нам нравится.
Мы не повзрослеем, а сразу состаримся!

Костылев (Спартаку) А эт мы ещё поглядим, поэт... Захар "сам был в в молодости хулиган, нацбол, размахивал красным знаменем и кричал "Смерть буржуям!" Буржуи делали вид,  что не слышат команды; не умирали..."

Актер (убегая). А нацболов небось сажали за решотку? Хе-хе! Весьма фантасмагероично! Не удивлюсь, если в его войне с фашистами, продолжение этой истории закончится более драматично! Все умрут... кроме фашистов и Захара...

Костылев (отпускает Наташу... кидает ботинок в спину Актеру). Я не знаю, попадешь ты в ад или нет, только кто-то пьесы сочиняет, а кто-то живет в романах... НАХ...

Актер. Бесконечно добивая какую-нибудь ночную философскую тему? А что в остатке? Власовское знамя над Киевским Рейхстагом? Или, всё будет более романтично: "Возвращаясь из Москвы, Захарченко из раза в раз матерился и закипал:
– …я им говорю: предлагайте мне российского олигарха хотя бы! Что вы мне киевского навяливаете! У вас своих нет? К чёрту мне украинские?
Звучала обычная малороссийская фамилия – поначалу я на неё даже не реагировал; у одной известной актрисы была такая же: Гурченко, что ли, или как-то так. Этому, как его, «Гурченко» отдельные кремлёвские распорядители отчего-то желали передать, ПЕРЕДАРИТЬ ТО, ЗА ЧТО ЗДЕСЬ – УМИРАЛИ..."

Костылев кидает второй ботинок. Актер уворачивется, поднимает ботинок и бросает его обратно... в Костылева.

Бубнов.  "Я всегда за определенность. Власть определилась — давайте и мы". - Как говорит Дмитрий Быков.

Актер. Согласен! Нужно определяться! "Не в тот раз, а в другой, раньше, Захарченко, словно вдруг разом утерявший надежду на справедливость в переговорах с империей, поднял на Прилепина глаза – они сидели за столом, вдвоём, в донецком ресторанчике, была ночь, – и попросил (никогда ни до этого, ни после ни о чём другом Прилепина не просил):
– Заступись за нас?"

Костылев. Наймиты госдепа! Животные! Плюю вам в лицо!

Сатин. Вот я... сейчас его...
Бубнов. Ну и часто они ее бить стали...
Сатин. С тех пор как её стало мутить от того что "донецкие криволапые упыри встают в очередь в пять утра, чтобы получить российские паспорта", в то время как жители Киселевска, Кемеровской области, обратились (не к Захару Прилепину), а к властям Канады с просьбой предоставить им убежище в связи с неблагоприятной экологической обстановкой в регионе. По утверждению россиян, рядом с населенным пунктом происходят многочисленные подземные пожары...
Идем, старик... свидетелями будем!
Лука (идет вслед за Сатиным).Какой я свидетель! Куда уж... Василья-то бы скорее... Э-эхма!..Наташа. Сестра... сестрица... Ва-а-а...
Бубнов. Рот заткнули... пойду взгляну...

Шум в квартире Костылевых стихает, удаляясь, должно быть, в сени из комнаты. Слышен крик старика: «Стон!» Громко хлопает дверь, и этот звук, как топором, обрубает весь шум. На сцене — тихо. Вечерний сумрак.

Еще одна эпоха превращается в миг 
Одни патриоты убивают других 
И ты можешь стать одним из них 
И ты можешь стать одним из них 
А кто-то пьет свое пиво и доволен вполне 
А кто-то лезет на трибуны в своем нижнем белье 
Родины нет во мне 
Родины нет во мне