Города и годы

 

С этого жизнь начинается, этим же и заканчивается: Санкт-Петербург, шестидесятые… Съедена каша, я разгоняюсь на ходунках и на полном ходу врезаюсь в сервант. Я торжествую: злой шкаф повержен! Из радиотранслятора несется «Топ-топ, топает малыш!» - хит Тамары Миансаровой. А еще есть знаменитое «Руди-Руди-Ру!» Первые проблески осознания разницы полов относятся к школьным праздникам 23 февраля - 8 марта. Всех выгнали из класса, торопливо раскладываем подарки девочкам: получив самолет, дарим куклу. За окошком - пушистая трескучая зима. Снег искрится и раскачивается на заиндевевших еловых ветвях. Красиво! Как это непохоже на знойный Кипр! Я перебираю фотографии - их очень много, в те времена они были бумажными!
Позже я был на Кипре четыре раза, даже написал путеводитель! По незнанию, для чего предназначены стринги, отправился в них на море. Насмешил весь остров. А у нас что? Сойдя с тропинки, человек рискует провалиться в белоснежную перину. Такой сезон люди ласково называют «зимушкой-зимой» и изображают на открытках, сезонно продающихся в ларьках «Союзпечати» перед новогодними праздниками, чтобы отправить друзьям, вписав теплые слова в тесное пространство, для этого предназначенное. Так было всегда.
Торопливо передвигаясь между сугробов, горожане спешат поздравить друг друга по телефону, если написать не успели. Я всегда боялся верить словам! «Милый, я твоя!» - признается девушка, приехавшая вслед за мной из знойного киевского лета. Отовсюду звучит Stevie Wonder «I just call to say I love You». Девушка обнимает меня за плечи на обледеневшем пешеходном переходе, расположенном над железнодорожными путями, и прижимает к перилам за спиной. Внизу свистят электрички. В этот момент мне кажется, что шаткие перила – высотой по колено. Меня охватывает ужас! «Я тебе не верю!» - отвечаю я девице. Привокзальные афишные тумбы трубят о премьере «Вокзала для двоих».
Как же много у меня сохранилось фотографий! Конечно, больше всего - электронных. Если компьютер «накроется», они пропадут. Опасно! Крутится глобус, меняются декорации… Очередное Рождество. Мне сорок. Позади - миллениум. За морем популярен грохочущий Eminem. Гуляем по ночам: во-первых, огни ярче, во-вторых, днем мы спим. Впрочем, стоит ли спать, перелетев океан? Жадно впитываю впечатления. Крыша «Empire-State-Building» - пятьсот метров над уровнем моря, ужас сковывает тело. Курить я хожу на ближайшее пепелище, только что оставшееся от двух других небоскребов. После паузы курить я начинаю здесь. Прилетев в Америку, я, казалось, излечен от вредной привычки. Но эта страна не курит слишком активно! Курение запрещено на борту «боинга», в аэропорту, в такси, в кафе, ресторанах и барах, наконец, в доме друзей, где остановился и я. Тут я сдаюсь - за дикие деньги приобретя легендарные «Marlboro», выхожу на набережную. Старушек двадцать, оснащенных собаченциями всех фасонов, стоят в очередь, чтобы полюбопытствовать, «куда же он бросит окурок» и показать, где ближайшая урна.
Кстати, о жарких странах. Мои друзья объехали гораздо больше стран, чем я. Были даже на экзотическом острове Пасхи. На бесконечную демонстрацию фотографий и магнитов могу ответить одним: «А я с Мирей Матье и Ла Тойей Джексон знаком!» Вроде убеждаю. Моя жизнь удалась. Мне ближе был жанр портрета, нежели пейзаж. Многих «селебрити» знаю, снимал. Этим горжусь. Но сегодня не об этом.
Звонит телефон. Наверняка какая-то из прежних любовей хочет мне чего-то пожелать! Мне от этого - ни жарко, ни холодно, впервые в жизни я заперт в любимых четырех стенах, и чужие пожелания мне некстати. Я уже вступил в скользкий возраст, когда абстрактное пожелание здоровья приобрело реальный смысл. Однако голос жалуется. «У нас в городе завелась банда, которая снимает с девушек золото, я чуть не стала их жертвой. Меня спасли ноги, я убежала, эти парни были очень пьяны!» Бедная!
В обычной жизни я – домосед. Несчастный. Человек, который обожает «свой дом – свою крепость», но в силу различных обстоятельств никак не может насладиться домашним уютом: то он гостей принимает, то он в Москве на работу ходит, то целый мир объезжает в поисках впечатлений. И вот я сломал ногу. Все вокруг стало неважным. Огромный мир сузился до шестидесяти квадратных метров. Я осел дома. Моим уделом оказались бесконечные тренировки ослабевших мышц и воспоминания. Увы, невеселые. И выводы. Тоже грустные. Я уже знал, что страсть проходит, и любовь тоже. «У меня был муж и уважение родственников. Но однажды я включила телевизор, и увидела там Бога. Белокурого красавца с неземными чертами. Мозгокружительного. Умопомрачительного. И это был ты…» Тоже прошло.
Стучат стрелки часов. Очередная осень застает меня в Лондоне. Конец века. Rod Stewart поет «I am sailing». Мне - тридцать пять. Фотографии - цветной KODAK, но бумажные! Хранятся вечно. Вечер. Денег, как всегда, мало. Моя подруга, отважно отказавшись от покупки пары туфель, приглашает меня во французский ресторан. Вкусно очень. Позже мы отправляемся полюбоваться огнями тауэрского моста. И едем в мастерскую знакомого. Он только что развелся. Браки распадаются, люди расстаются. Я научился радоваться тому, что у меня было, а не печалиться, что это прошло. В конце концов, многие обязаны своим счастьем тому, что я вовремя отошел в сторону. День за днем, шаг за шагом, ступая по до блеска намытым полам, разрабатывая сломанную ногу и от безделья разбирая шкафы, я натыкаюсь на те или иные предметы и вспоминаю. Ведь каждая любовь оставляла мне сувенир. Они и сейчас покоятся на полках, вытертых от пыли и напоминают о «преданиях старины далекой». С некоторых пор вся идеально прибранная, наутюженная квартира с теперешним отсутствием жизни служит противовесом тому, что наполняло ее прежде – полному бардаку, но с горячим сердцем.
«Ты похож на человека, который был самым дорогим в моей жизни. Но не по моей воле нам пришлось расстаться. После его смерти мне стало одиноко. Жить так я не могу. Ответь мне! Я буду ждать, слышишь?» Раньше вокруг лились целые реки коньяка, пылали страсти. Голова плыла, но кое-что мне запомнилось. «Вначале ты мне нравился, потом я о тебе все время думала. Я знаю, что ты любишь другую, и взаимности не прошу. Я это говорю в первый раз. Я тебя люблю, синеглазый ты мой человек! Мое «я» теперь теряется в пользу «мы»! Признайся, в глубине души ты хотел этого?»
Моя слава балансирует на грани звездной болезни. Одесская область, Белгород-Днестровская крепость. Середина девяностых. Мне за тридцать. Я, моя подруга, ее терьер. Понтуясь, мы приезжаем на открытом кабриолете. Оглашаем округу мяуканьем Blondie. Подбегают две девочки: «Ой, как здорово! Можно сфотографироваться?» Я делаю недовольную гримаску: «Везде мои фанаты! Достали! Ну да ладно!» Но, пока я ищу в сумке расческу, они фотографируются с терьером и уходят. Обломись, Мишуля!
Глобус крутится дальше. Жаркий летний день в Берлине, мне - сорок пять, и я живу у друзей в гостях. Вихрь удовольствий. Я учусь выговаривать название улицы, пронизывающей весь город - Унтер ден Линден, «Под липами». Я удивлен: оказывается, по-немецки можно петь? Но Madonna обходится английским. «Give it 2 me!» Здесь много художников, уличных музыкантов и шикарный блошиный рынок. По нему мы и отправляемся гулять, прицепив велосипеды к спасительному столбу. Насладившись в близлежащем музее красотой Нефертити, на втором этаже автобуса мы едем в Прагу. Прага убеждает, что выражение «архитектура - это застывшая музыка» - не просто фраза.
Так. Сегодня – все же новый год! Снова звонит телефон, я опять не снимаю трубку. Настроения праздновать - нет, я лениво сервирую стол на одну персону. Попутно - вспоминаю. Парк экстремальных аттракционов. Новинка – аттракцион «свободное падение». Делаю глоток прямо из бутылки, целую Галю, сажусь в кресло и – улетаю от земли. Скованный ужасом, приземляюсь. Бояться нечего, и я безропотно иду вслед за ней на «американские горки». Вверх – вниз. Вверх – вниз. И вот – твердая земля. У меня звонит телефон, и Галя отнимает его у меня, отвечает сама, изображая тупую телохранительницу звезды. Подчиняюсь. Ведь я люблю ее! Она снимает множество любительских роликов про мою жизнь. Со мной путешествует по жизни ее записка. «Не знаю, что и писать. Напишу то, что и так видно: мне хорошо!» Со мной остается грохот телевизора, включаемого Галей на всю мощь, она – стюардесса, ее слух нарушен. Даже соседи приходят со мной ругаться! Лолита поет «Ориентацию север» во весь голос. А Галя дарит мне стеклянную рамку для совместных фотографий, но в нее уже попадают мои снимки с Ларисой.
Я люблю ее, не догадываясь, что она ищет в моем компьютере. А она ищет «других мужчин». Ищет - и находит. И, отказав мне, уходит потанцевать в клуб. Там я ее и застаю – я изрядно выпил водки. Она – в кампании молодого лысого финна – я вижу их и умираю. Не прыгнуть ли в пролет с третьего этажа? Наше опять же цветное фото с Ларисой остается в фоторамке, а меня оттаскивает от пролета Наташа. Я приезжаю домой, разбиваю о стену компьютер, а об железную дверь, размахнувшись, ломаю палец ноги. Следующая Наташа - из Москвы. Здесь она – проездом. Эк-стре-мал-ка! Выстрижена вызывающе асимметрично. Волосы красит, чтобы привлечь внимание. Челка высветлена так ярко, словно туда вбили полдюжины яичных желтков! С ней тепло и уютно, только встречи редки. Мы курсируем на поездах, при встречах дарим друг другу охапки тюльпанов, и, расставаясь, тонем в слезах. Новые фото и засушенные в книге тюльпаны остаются на память.
Антракт. Очередная перемена декораций. Смена ролей. Меняю род занятий, и, будучи под новый год назначен сыграть роль районного деда Мороза, влюбляюсь в ту, которая станет Снегурочкой – какая же она красивая! Мне на память – ее записка, назначающая первое свидание. «Милый! Мне до вторника не дожить! Я тебя люблю, правда, авансом – еще не знаю, за что!» Второго свидания не будет, с горя я еду за рубеж и не прохожу мимо «одногруппницы» - до чего же хороша, хоть и замужем! Впрочем, замужем - многие. Волшебная «Mamma Maria» итальянской группы «Ricky e Poweri». Опять мне остаются одни фото. Черно-белые, треснутые, надорванные, но навек остановившие чужую юность - они самые ценные в коллекции!
Одна из моих «первых», девочка Муся, тащит меня к Чинизелли, на цирковое представление, да еще в первый ряд. Коверный решает«приколоться», и на потеху залу дарит нам по искусственной ромашке. Я храню цветок до сих пор. Одна из девчонок, живущая на финской границе, преподносит мне кувшинчик для яда. Что она имеет в виду? Поживу еще! Это я и исполняю со второй Наташей. От нее у меня – фронтовая керосиновая зажигалка двадцатых годов, оставшаяся после совместных съемок. Одна любовь всей жизни преподносит мне старинную пишущую машинку, а другая – запасную стеклянную голову, чтоб не напрягался, или было чем заменить предыдущую.
На пути поиска смысла и самоусоврешенствования мне поочередно приходится становиться: вундеркиндом, алкоголиком, инструктором РК ВЛКСМ, телеведущим, автором, писателем, дизайнером, моделью, другом, любовником, коллажистом, парикмахером, курильщиком. Я любил женщину на двадцать лет старше и дружил с мужчиной на столько же младше себя. Но все хорошо не бывает - жизнь моя в середине оказалась взорвана инсультом. Я оказался надолго заперт в образ медвежьей шкуры, что стелят на пол: тело онемело, а голова - в порядке. Вот ужас-то. По шкале жизненных ценностей, я достиг отметки «10» и уже думал, как попасть на «12», но оказался отброшен на «5», и хочу достичь хотя бы «7». Теперь я точно знаю: не вышло из меня актера, певца, бизнесмена, спортсмена, политика.
Глобус крутится назад. Часы идут в обратную сторону. Мне - тридцать. Волшебное весеннее утро в Париже. Начало девяностых. Солнышко, ветер… Рядом со мной - очередная «любовь навсегда». Мы скачем галопом, пытаясь объять непостижимый город любви за семь часов, на которые заброшены в него, кажется, самим провидением. Забегаем на Монмартр, в мастерскую знакомого живописца. У него на непатриотичном английском играет «Sunshine Reggae». Передаем ему подарки из Питера и надеемся переночевать, растянув удовольствие. Художник к себе не приглашает: это здесь не принято. Путаемся в подземке и едва не опаздываем на поезд. Пытаемся поймать такси. Машины - врассыпную. Никто не останавливается. Это здесь не принято тоже.
Опять звонит телефон. Наташа, Лариса, Галя, снова Наташа, Муся, Снегурочка… Всех и не упомнишь! Каждая из вас пробуждала во мне дикую необузданную страсть. С каждой я был счастлив. И сегодня, в канун нового года, мне, кажется, решили позвонить все бывшие сразу. Это не опасно. Ведь голос человека не меняется! Из трубки доносится: «Я всегда считала, что могу себе позволить все. Очень и очень в этом раскаиваюсь! Приглашаю тебя на мировую. Дома буду одна!»
Тыкаю пальцем в крутящийся глобус. Он останавливается в самых красивых уголках земного шара. Пирамиды, Венеция, Амстердам… Они-то  остаются неизменными. Время в моем сознании искривлено, и кажется, что, совершив неправильный ход, я могу вернуться. И обнаружить прежних возлюбленных в неизменном виде – такими же, как прежде. Все ли в жизни я сделал правильно? Ведь я взял за правило не встречаться с теми, кого любил. Почему? Они не те, что раньше, как и я. Все главные страсти моей жизни сегодня уже не те, что десять-двадцать-тридцать лет спустя. «Я стала вести дневник. События решила упускать. Если есть желание писать, значит, нет желания с кем-либо общаться» - пишет одна из них.
Я от души рад, что не связал жизнь ни с кем из бывших: одна подцепила редкую болезнь, другая за деньги стала женой киргиза, сделав его россиянином, третья живет с удобным мужем. Еще одна из них, Алевтина, дохуделась до того, что я не узнал ее, случайно встретив. Да и как я мог опознать в тощей молодой рыжеволосой женщине ту стародавнюю юную полненькую лахудру? «Мне нужно было уехать за тысячу километров, чтобы понять, как я по тебе скучаю! А ты будешь мне всегда писать, или только первое время?» Помню эти строчки до сих пор. Писал долго. Соглашаясь прийти на встречу класса, я вовсе не ожидаю встретить там первую любовь, Таю. Вернее, то, что от нее осталось. После двадцати лет тяжелой жизни. Для нее время – увы! - линейно. Она - тут как тут. Чмокнув меня в щеку, Тая вопрошает: «Ну что, мальчики - водку, девочки – запивку?» Меня коробит, хотя я не считаю себя ханжой. Может, и хорошо, что я не могу найти ту Снегурочку, зная, какой стала Тая? Поистине, до сих пор хороша одна из моих первых, Хельга. Но она – увы! – счастлива замужем. И далеко живет.
Проходит много лет, и я вновь отправляюсь погостить в Прагу. Там теперь живет та, киевская девушка. Которая признавалась на обледеневшем переходе. Остановлюсь у нее. Прага начала нового века. Ночь. Автовокзал. Автобус подползает к причалу. Поперек темной пустынной площади бежит она – и, распластав белый шарф по плечам, кричит на бегу. Раненая птица! Водитель крякает и одобрительно смотрит на меня: «Вот это любовь!» Я приосаниваюсь: «Надо же, через столько лет она так любит! Меня трудно забыть!» Двери автобуса раскрываются, и я слышу, что она кричит: «Только не кури! У нас на улице не курят! Штрафы – огромные!» «Ладно, - вероломно обещаю я про себя, - Буду курить в твоем душе!»
Звонит телефон. Богатая мать одной из подруг, накануне католического Рождества получив свою дочь на руки в разведенном виде, предлагает мне: «Брал бы ты уже Анфиску, и дело с концом! Я обеспечу вам потолочный достаток!» Я спрашиваю у дамы, а где в этой истории любовь? В поисках ответа на мой вопрос дама теряется, а ведь это для меня всегда важнее всего. Важно и сейчас. Вот оно. «Я долго не решалась написать, но страсть разгоралась все сильнее. Ты стал смыслом жизни. Я влюбилась с первого взгляда. Твои руки, твои глаза способны лишить разума любую. Я смогу дать такое счастье, что тебе и не снилось!» Любил одних, любим другими… Я еще не лицезрел очертаний ни Ватикана, ни Саграда Фамилия. Ждут меня и Рим, и Барселона… Города и годы, однако. Неужели, дожив до пятидесяти, я встречу такую половинку, какой еще не видел? Сомневаюсь… Мне кажется, я и сам - не половинка, а целое.
Я сохранил желанную свободу до глубокой зрелости. Позже она превратилась в стойкое одиночество. А может, самое важное - то, что я часто бежал по городу, заливаясь слезами, но этим и наслаждаясь - понимая: сердце-то у меня – живое! Каждая из возлюбленных была моей путеводной звездой, вписываясь в общее созвездие. Я больше не плачу. Мое сердце спокойно. Все плохое – увы! – необратимо, все хорошее - не повторяется! С этого жизнь начинается, этим же и заканчивается: Санкт-Петербург, съедена каша, я разгоняюсь на ходунках и на всем ходу врезаюсь в сервант. Я торжествую, злой шкаф повержен! Альбомы с воспоминаниями - на полке навсегда. Мне пора за стол. Одному. Я берусь за тонкую ножку хрустального бокала, наполненного «Брютом». Часы бьют полночь. Здравствуй, Новый год!   

2018

Народный артист России ВАЛЕРИЙ ДЬЯЧЕНКО представляет эссе "ГОРОДА И ГОДЫ".
https://youtu.be/AHfANNSMGZs

2021