Рождённая на стыке веков. 13 глава

     Даша часто говорила, что человек привыкает ко всему:
     - Нужно радоваться, что мы ещё сюда попали, а не на валку леса.
     - Я привыкла, Даша, ведь я и не жалуюсь. Только по сыну скучаю. Думала, не смогу принять его, зная, чей он сын, хотя и сама не знаю, который из этих зверюг, его отец. Наверное, материнское чувство - самое сильное чувство на свете. Как он сейчас? Что ест? Во что одет? Не холодно ли ему, зимы вон какие лютые, - заплакав, отвечала я.
     - В детском доме ему намного лучше, чем было бы здесь. Ты вечно на работе, он бы один оставался? Сама подумай, что бы он тут ел? Баланду, которую мы ежедневно едим? - приводила Даша мне аргументы, чтобы я смирилась.
     А я и смирилась. Что я могла?
     - Ему летом три года исполнится, - тяжело вздыхая, ответила  я, с тоской посмотрев в её глаза.
     - А какой у тебя срок-то? - вдруг спросила она.
     Четыре года не интересовалась, а тут...
     - Я не знала... но осмелилась спросить об этом у Кати. Она моё дело открыла... в общем, не знаю, что она там прочла, но спросила, кто такой этот Турсун бай. Про отца моего спросила. Я и сказала ей правду, что прислуживала у бая с одиннадцати лет. А отец мой - бедный дехканин, - не смея смотреть в глаза единственной подруги, ответила я.
     - Рассказывай правду, не чужие мы. Я же тебе всё выложила, - с серьёзным видом сказала Даша.
     И я, задумавшись, наконец посмотрела на неё и всё рассказала, ничего не утаивая.
     - Ну ты даёшь, подруга! - только и сказала она, с удивлением глядя на меня, когда я закончила рассказывать о своей жизни.
     Что она имела ввиду, я так и не поняла.
     - Катя сказала, что срок у меня семь лет, - сказала я.
     - У меня девять лет, за антисоветскую агитацию детей на уроках. Представляешь? Детям, которым и десяти лет не было! - вспылила Даша.
     - Успокойся. Я без тебя не уйду. Поселюсь в ближайшей деревне и буду ждать, когда ты выйдешь, - сказала я, крепко обнимая Дашу.
     - Какая деревня, дурочка? Здесь за сто километров нет никаких поселений. Только за лагерем, общежитие для работников и всё, - усмехнувшись, ответила Даша.
     - Как нет? Мы что, в пустыне живём? - удивилась я.
     - Скорее, тайга вокруг, правда станция недалеко, но поезда только раз в год новых поселенцев привозят, - сказала Даша.
     - Тогда попрошу, чтобы мне срок продлили. Вместе пришли, вместе и уйдём отсюда, - твёрдо заявила я.
     - Тебе ещё три года сидеть, мне пять. Дожить надо. Спать давай, поздно уже, - сказала Даша, укладываясь спать.
     Я полезла наверх. Потом уже, лёжа, я опустила голову и посмотрела вниз, на Дашу.
     - Ты слышала, что рассказала нам Катя? Бедная, тоже столько перенесла, - шёпотом произнесла я.
     Но Даша мне не ответила, заложив руки под голову, она кажется задумалась о чём-то своём.
     Я легла, сна не было. Вспомнила, что намедни нам рассказывала Катя. Ей было всего тридцать два года, но жизнь состарила её лет на десять.
     - Я жила с матерью в деревне Заречная, это за четыреста километров отсюда. Отец пил, впрочем, как и все мужики в деревне. Выпив, устраивали кулачные бои с поножовщиной. Каждый вечер кто-то погибал или был ранен, впрочем, прожив не больше двух недель, тоже умирал. Моего отца тоже не минула эта участь. Мать была готова к тому, что однажды и его убьют, задира был ещё тот. А пьяному море по колено. Допетушился, короче. Похоронили его и дальше стали жить. Женихов в деревне днём с огнём, как говорится, а девок - пруд пруди.  Вот я и подалась в город, когда мне шестнадцать лет стукнуло. Мать не плакала, ей кормить меня было нечем, да и самой есть тоже нечего было. 
     Одиннадцатый год, в то время в деревне от голода стали умирать люди. В городе я устроилась работать в столовую, куда заходили в основном солдаты и офицеры. Я посуду мыла, на стол подавала.
     Там и познакомилась с отцом своего сыночка, Митеньки. Звали его Борис, видный такой был, а я молодая совсем, несмышлёная девчонка. Меня гордость разбирала, что такой парень, военный, вдруг посмотрел на меня. Думаю, видели бы меня девчонки из деревни, обзавидовались бы, небось. Голову потеряла, а он меня с работы дождался, поздно было уже, повёл куда-то, ну... деревянный дом в два этажа, тишина. В общем, девственность мою этот Борис и поломал. Я же поверила ему, когда он мне в любви признавался да жениться обещался, - Катя очень долго рассказывала, а мы с Дашей слушали, затаив дыхание.
     Перед этим, Катя принесла бражки, так мы её и выпили, голову вскружило. Я то никогда спиртного не пила, а тут разнесло.
     - И женился, в его казарме, нам комнатушку дали. Неплохо жили, молодая была, тут забеременела. Борис рад был, только сказал, что рано нам детей иметь, время смутное, подождать бы надо. Да я не согласилась, подумала, будь что будет. Родился у нас мальчик. Борис правда часто уезжал, так прожили мы с ним шесть лет, до самой революции. Вот в первый год и сгинул мой Борис, белые с красными... а я понять ничего не могла. Тогда я уже работала в офицерской столовой, сын, Митенька, рядом со мной, оставить некому, зато сыт и в тепле.
     Осталась я одна, барак, в котором мы с сыном остались после смерти мужа, в один день сгорел, хорошо, я с Митенькой на работе была. Мыкалась я мыкалась, на ночь и в столовой оставались, стулья сложим и ложимся.
     Решила я в деревню свою вернуться, всё-таки родилась я там, да и дом после матери остался. Дом не дом, избушка покосившаяся. Крыша над головой. Тогда все куда-то бежали, местные бои могли для любого закончиться смертью. Вернулась я, значит, в свою деревню, там советская власть, раскулачивание, виселицы стоят с телами. Жутко было. Но жить было надо, есть чего-то. Там председателя выбрали, сказали, жизнь налаживаться будет. Я, значит, к председателю в помощницы и пошла, из города всё ж вернулась, писать и читать могу. А красноармейцы дальше с боями ушли, в лесах бандиты. И однажды, поздним вечером, окно разбили, я и понять ничего не успела, а председатель убит и меня тяжело ранили. Видать, подумали, что убили, а сын со мной рядом всегда был, вместе домой уходили, так его схватили... Митеньку моего, в лес увели и оставили.
     Утром пришёл отряд красноармейцев, председателя схоронили, меня в область, в больницу. Я сына спрашиваю, нет его, говорят, нигде. Нашли только через несколько дней, в лесу замёрз, - Катя замолчала.
     Потом вытерла украдкой глаза и не поднимая головы, продолжила.
     - Я оклемалась, дом заколотила досками и ушла. Вернулась в город и к начальнику. Так мол и так, муж красноармейцем был, сына погубили бандиты, меня ранили, что дальше делать, не знаю. Не долго думая, меня направили сюда. Слышала, как начальник, значит, говорил насчёт меня. Мол, потеряла всех и очерствела, самое место в лагерях работать. С тех пор и работаю тут. Никого у меня не осталось, вот такая судьба у меня, значит, - закончив свой рассказ, Катя наконец подняла голову и мутным взглядом посмотрела на нас.
     Мы с Дашей шевелиться боялись и не моргая, смотрели на неё.
     - Кочегар наш, Василий... одинокий мужчина, положительный такой, пьёт в меру. Замуж меня зовёт. Говорю ему, зачем я тебе, некрасивая я, да и огрубела тут. А он... он говорит, что красота ему не нужна, а с ним я мягкой стану. Вот и думаю... годы идут, а так, может ребёночка рожу. Что скажете? - с надеждой посмотрев на нас, спросила Катя.
     Мы с Дашей переглянулись.
     - Всё лучше, чем одной. Соглашайтесь. А Василий Вам хоть нравится? - спросила Даша.
     - Да кто его знает? Выбор-то не большой, да и не красавица я, чтобы выбирать. Здесь, в основном, молодые солдаты, а Василий ещё не старый, сорок семь лет ему всего. Ладно, вам в барак пора, давайте, допьём бражку и спать разойдёмся, - взяв алюминиевую кружку и посмотрев на нас, сказала Катя.
     Мы молча подняли свои кружки. Выпив, Катя откусила солёный огурец из бочки, принесенный с продуктового склада. Мы последовали её примеру. Молча посидев минут десять, мы поднялись и пошли к выходу.
     Так проходили дни, недели, месяцы. Как-то мы сидели с Катей и разговорились. Я спросила, не слышала ли она что-нибудь о моём сыне.
     - Откуда? От нас забрали и всё, не докладывают нам ничего. Сколько у тебя сроку осталось? Два года? - спросила Катя.
     - Два года, кажется. Я тут нахожусь уже четыре года, одиннадцать месяцев и девятнадцать дней. Можно спросить? - отважилась я.
     - О чём? - удивилась Катя.
     - О Даше хотела спросить... мы вместе с ней сюда пришли, а ей ещё два года после меня сидеть. Нет у меня никого на этом свете, куда я пойду, к кому? Здесь хоть Даша есть, вот Вы... а там... страшно мне. Как я сына одна найду ? - волнуясь, говорила я, посматривая на Катю и Дашу, которая легонько толкала меня в бок, чтобы я замолчала.
     - И что я могу? Хочешь, чтобы и Даша вышла с тобой раньше срока? - с удивлением спросила Катя.
     - Нет, что Вы? - искренне воскликнула я.
     - Так что же тогда? - ещё больше удивляясь и не понимая моей мысли, спросила Катя.
     - Ну... я могла бы тут задержаться... дождаться Дашу, - совсем растерялась я.
     - Ничего себе! Сама себе срок наматывает. Тут все дни считают, как бы поскорее выйти, а она просит задержаться. Только не получится, Халида. Ведомость на тебя закроется, когда придёт приказ об освобождении. Еды и всего прочего, вместе с местом в бараке, у тебя уже не будет, - заявила Катя.
     Я тяжело вздохнула и посмотрела на Дашу. Катя в тот вечер ничего мне не ответила, да и после этого, ничего не говорила.
     Опять монотонно шли дни, недели, месяцы. Больше я эту тему не затрагивала. Как и говорила Катя, она вышла замуж за Василия. Свадьбы конечно не было, их типа расписали, написав в документах лагеря, что они муж и жена. Мы отметили это дело вчетвером, сидя в комнате Кати, где она, с разрешения начальника, взяв со склада немного продуктов, накрыла небольшой стол, даже достала бутылку вина, запечатанную сургучом. В тот вечер, мы с Дашей почти забыли, где мы находимся. Желая счастья молодым, мы смаковали вкус вина и мяса, пожаренного с картошкой. Конечно, на это другие женщины в лагере поглядывали то ли с завистью, то ли недружелюбно, но побаивались строгого взгляда и окрика Кати. Ей никто не смел перечить.
      Когда мне оставался всего полгода от срока, Катя была уже беременна, на шестом месяце, но продолжала работать.
     - Роды сама у меня примешь, с Лёшей. Вы хорошо справились, принимая роды у Халиды, - обращаясь к Даше, сказала Катя.
     Бражку она больше не пила, а Василий оказался хорошим мужем и мы с Дашей искренне радовались за Катю и её мужа. Так, в срок, Катя родила здоровую девочку и назвала в честь своей матери, Машей. Уделяя много времени ребёнку, она всё же справлялась и со своими  непосредственными обязанностями, а мы с Дашей часто занимали малышку. Наконец, когда до моего освобождения оставалась всего неделя, а я с трепетом считали последние дни, волнуясь и нервничая, нас позвала Катя.
     - Ну что, Халида? Пришёл приказ о твоём освобождении, через неделю, ты сможешь покинуть лагерь. И ещё... - Катя замолчала и посмотрела на Дашу, загадочно улыбаясь своей скупой улыбкой.
     Мы терпеливо ждали, что же ещё.
     - Я не говорила вам, чтобы не обнадёживать, но я написала ходатайство, с положительной характеристикой на Дашу. Начальник меня уважает, вы это знаете. Так вот, он по моей просьбе дал запрос в город, ну... куда следует. Так что... Даша? С тебя причитается. Пришёл приказ о твоём досрочном освобождении, - сказала Катя.
     Мы были в шоке. Даша прослезилась, а я, не удержавшись, кинулась обнимать Катю.
     - Спасибо Вам, Катя! Никогда не забуду Вашей доброты, - радостно воскликнула я .
     - Не ожидала я... спасибо большое, Катя, - растерянно произнесла Даша.
     - Да ладно вам, я и сама не ожидала, что получится. Только... как я без вас буду жить? Привыкла я к вам. У меня и подруг-то нет, - с грустью сказала Катя.
     - У Вас теперь муж и дочь есть, а это лучше, чем сто подруг, Катя. Что может быть дороже семьи? - сказала Даша.
     Через неделю, Катя сама провожала нас за ворота лагеря, вручив документы и адрес детского дома, где я смогу найти своего сына. Личных вещей не было, но Катя нам дала на дорогу еды и денег. Сев в грузовик, принадлежащий лагерю, который должен был нас отвезти до станции, мы ещё долго смотрели на стоявшую у ворот Катю, с малышкой в руках. Василий попрощался с нами раньше, ему нельзя было оставлять рабочее место. И мы с Дашей уехали, сев на дно грузовика и раскачиваясь от езды по кочкам и ухабам.
     На станции, где нас высадил шофер, почти никого не было. Мы прошли в маленькие здание и спросив, когда будет поезд до ближайшего города, сели на старенькую скамью, чтобы дождаться вечера, когда и должен был подъехать паровоз.
     - Нам бы в Архангельск доехать и найти второй детский дом... только бы мой Абдулла был там. А вдруг... - взволнованно говорила я Даше.
     - Никаких вдруг, поняла? Мы найдём Абдуллу, даже и не сомневайся, - говоря это, Даша волновалась не меньше меня.
     Мы ещё не осознавали, что совершенно свободны и можем ехать, куда глаза глядят. Но наш путь лежал в Архангельск. Немного перекусив, мы прилегли на скамью, хорошо, она была длинная, так что мы с Дашей почти поместились. Она легла с одной стороны, я с другой, ногами к друг другу. Казалось, часы остановились, время идёт очень медленно и день никогда не кончится.
     Кажется и я, и Даша, мы вздремнули. Резкий гудок паровоза разбудил нас и мы вскочили со скамьи. Солнце уже село, вокруг было темно и только тусклая лампочка, привинченная к столбу, немного освещала перрон, раскачиваясь и скрепя от ветра. Я с замиранием сердца смотрела на приближающийся паровоз.
     - Через три дня... всего через три дня, я увижу своего мальчика... - шептала я с волнением, дожидаясь, когда же наконец остановится этот паровоз.