Тайна древней пещеры

      
    Раскаты первой весенней грозы разносились над вечерней Таловкой с таким грохотом, словно сотни артиллерийских орудий беспрерывно выпускали залп за залпом в незримого врага. Несколько часов зигзаги молний пронзали нахмурившееся небо, затянутое темными, местами почти черными, бесконечными облаками, и лишь узкая полоска оранжево-красного заката на кромке горизонта освещала сумерки над деревней. Вскоре пелена тяжелых туч затопила и её, подавив последние мгновения уходящего дня. Вместе с наступившей темнотой, словно по сигналу, на Таловку обрушился обильный, плотный дождь, мигом разогнавший селян по домам. Местная молодежь спряталась в просторное здание бревенчатого деревенского клуба.

    Бородатый сторож клуба, Фёдор Никанорович, сидя на своем любимом зеленом стуле с газетой в руках, с неудовольствием уставился на два десятка ребят от двенадцати до двадцати лет, притащивших ошмётки грязи на обуви и наследивших от входа до лавок у стены. Неожиданные посетители оторвали старика от старательного строгания черенков для лопат и граблей, коих уже скопилось у его стула с добрый десяток.
 - Понанесли мне тут грязищи. Ух, я вам! – с деланным грозным видом рыкнул он на молодежь. Его голос был гулким, басистым, да и сам сторож, несмотря на свой восьмой десяток лет, всё ещё оставался рослым и крепким мужчиной.
 - Дед Федь, расскажи нам что-нибудь про войну с турками, - попросил сторожа высокий кучерявый парень, вожак деревенской ватаги. Остальные ребята, промокшие и продрогшие, молча жались друг к другу на лавках и тоже просительно смотрели на Фёдора Никаноровича. Истории старика-сторожа, который в свое время напутешествовался по свету, с удовольствием слушали не только дети, но и взрослые, до того складно Фёдор Никанорович их излагал. «Дворянская белая кость, язык подвешен как надо», - как-то сказал про него председатель колхоза. Председатель недолюбливал сторожа, как одного из «бывших», но вместе с тем и уважал за богатый жизненный опыт и давешнюю помощь в организации колхоза.               

       После окончательной победы революции, нескольких бесед с односельчанами хватило Фёдору Никаноровичу, чтобы убедить всех сомневающихся вступить в коллективное хозяйство. Нынче колхоз был одним из самых богатых в области, а Фёдор Никанорович, отработав восемь лет бухгалтером, ушел со службы, сославшись на плохое зрение. Старик устроился сторожем, а заодно и библиотекарем, как только в Таловке открылась библиотека, в которую свезли, как в передовое хозяйство, тысячи книг со всей области. Председатель, правда, подозревал, что Федор Никанорович, как большой любитель книг, хитрит, и со зрением у него все хорошо, но поделать ничего с его решением не мог. К тому же, бывший бухгалтер в библиотеке усердно обучал деревенских ребятишек чтению и пользовался большим уважением у таловцев. Так с тех пор и осталось.
    
- Про войну… - вслух задумался сторож, - Нет, лучше я расскажу вам другую историю. Только вопросы мне не задавайте, пока я рассказываю, и потом не задавайте. Не то больше от меня ничего не услышите. Договорились?
 - Дааааа! – дружно, в один голос проревела ребятня, в ожидании увлекательного рассказа Фёдора Никаноровича. Надо сказать, что это ожидание их никогда не обманывало.
- Ладно, - хитро улыбнулся старик, удобнее устраиваясь на скрипящем стуле, отложив в сторону районную газету. Не вставая, он выдвинул ящик из крепкого дубового стола и с минуту шелестел там бумагами. Затем извлёк на ровный свет электрических лампочек кипу желтоватых бумажных листов, мелко исписанных с обеих сторон ровным, почти идеальным почерком, бегло посмотрел на них и положил себе на колени.
 - Память уже не та, вот записываю, чтобы не соврать, - немного виновато, тихим голосом сказал библиотекарь, потирая седую бороду, и увидев, что к молодежи прибавилось трое взрослых мужчин, - Ну слушайте…

                ********************************

      - В начале июля тысяча восемьсот семьдесят седьмого года, будучи военным корреспондентом газеты «Новое время», я прибыл в расположение русской Дунайской армии, воюющей с османами за свободу наших болгарских братьев. Вместе с моим другом Николаем Николаевичем Каразиным, талантливым художником и автором статей о жизни и быте русского солдата в военных походах, собирателем народных традиций, мы оказались в небольшом городке Шипке при штабе генерала от кавалерии, князя Святополка-Мирского. Каразин, давно заслуживший чин штабс-капитана, герой боя на Зебулакских высотах, среди офицеров пользовался большим уважением, хотя был не намного старше меня. Я несказанно радовался его компании. Суета в городе стояла страшная: повсюду сновали ординарцы с пакетами, маршировала пехота, носились кавалеристы, а на окраинах русские офицеры пытались в хоть какой-то порядок привести отважные, но совершенно неподготовленные к военной кампании отряды болгарских ополченцев.
      
       Надо признаться, поначалу я растерялся. Делал хаотичные заметки, которые пока никак не вязались в ладный материал, достойный «Нового времени». Это была моя первая заграничная командировка от газеты, вся подготовка к которой свелась к полугодичному изучению болгарского языка, чтению политических изданий и нескольким занятиям по стрельбе из подаренного моим дядей револьвера «Смит-Вессон». Надо признаться, стрелок из меня был посредственный, но я и не сражаться прибыл на Балканы, а как можно лучше описать героизм и храбрость наших солдат и болгарских повстанцев, показать наше единство с братьями по вере. Впрочем, в те годы к вере я относился весьма прохладно, так как увлекался, как и многие молодые люди, жгущими идеями нигилизма. Мои товарищи по перу, в большинстве своем люди верующие, долгое время пытались меня «наставить на путь истинный», но безуспешно. Владелец нашей газеты тоже знал о моих убеждениях, однако уважал меня, как «прекрасного автора, чьи статьи зажигают русскую душу», и платил хорошие деньги за мои труды.
       
      Однако я ушел от нити моего повествования. К вечеру дня прибытия, порядком уставшие, мы с Николаем расквартировались в небольшом опрятном домишке. Хозяевами были гостеприимные болгары, женщина и мужчина лет пятидесяти, которые предоставили нам по отдельной комнате, широкие кровати с чистым бельём и вкуснейший ужин. Подозреваю, что к нашему столу они выставили свою лучшую еду и, уж точно, самое лучшее вино, доставленное из Плевны. Я выпил три бокала этого благородного напитка, не забывая закусывать блюдом из запеченных баклажанов, перца и баранины, пока Николай с хозяином дома пил болгарскую водку-ракию. По мере распития спиртного, наши головы становились все хмельнее и хмельнее, голоса все громче и возбуждённее. Имён хозяев я уже точно не вспомню. Кажется, хозяина дома звали Димитр. Эти добрые люди восхваляли русских и клялись, что болгарский народ никогда не забудет своих братьев по оружию, говорили, что мы их спасители и единоверцы. Мне даже стало немного неудобно, ведь я прибыл не сражаться за них с винтовкой в руках. В оправдание мне тут же на ум пришли слова владельца моей газеты Суворина о том, что хорошая статья может нанести урон сильнее сотни орудий, и мой стыд испарился. Потом, всё сильнее пьянея, я больше слушал моих собеседников, чем говорил сам. Димитр рассказывал нам о том, что его сыновья Стоян и Мирко, такие же молодые и крепкие ребята как и мы, уже сражались против турок плечом к плечу с русской пехотой в яростной битве у города Казанлык.

     При упоминании о своих детях хозяйка дома помрачнела и закрыла лицо руками. Оказалось, что от ее сыновей больше двух недель нет никаких известий.
    - Это война. Вести долго идут, обязательно они объявятся, - заявил Николай, желая подбодрить хозяев. Я тоже поддакнул ему, мне было жаль эту несчастную женщину. Постепенно Николай перевёл разговор с военной темы на свою излюбленную писательскую стезю – о славных старых традициях. Мой друг начал расспрашивать Димитра о местных легендах, и между ними завязался интереснейший разговор о каком-то ритуале задабривания духов в горной деревеньке, которой больше тысячи лет. Димитр утверждал, что ещё его дед рассказывал ему, что и в России когда-то была такая традиция, а Каразин, в свою очередь, громко тараторил о наших праздниках и обычаях. Под гомон их голосов я захмелел окончательно, употребив вдобавок к выпитому вину немного крепкой ракии. Уже и не помню, на каком моменте их воодушевленного диалога я уснул.

    Утро следующего дня началось неожиданно рано для меня. Я проснулся оттого, что Николай с усердием тряс меня за плечи, пытаясь разбудить.
- Вставай, друг мой, мы поедем к родственнику нашего Димитра и запишем одну диковинную традицию.
- Оставь меня, Коля, - бормотал я, - Мне нехорошо. И нам в штаб надо. Какая еще деревня?
- Я уже обо всем договорился, - не унимался Каразин, игнорируя моё жалкое состояние.
Мне действительно было очень плохо. Ведь знал же, что вино с ракией смешивать нельзя, но думал, что полбокальчика водки не скажется так худо. Моя голова ныла и слегка кружилась, сознание туманилось, во рту чувствовался омерзительный кислый привкус, а перед глазами плыло лицо моего друга, который упрямо продолжал меня трясти, несмотря на мои жалобы.

- Да ведь рано же еще совсем, - насилу поднявшись и сев на край кровати, выдавил я из себя хриплым голосом. За окном действительно только начинало светлеть.
- Как раз успеем, весь день ехать, к вечеру должны поспеть. Скорее собирайся, повозка ждёт, - подмигнул Николай и выбежал из комнаты, наконец оставив меня, страдающего от похмелья.
Мне хотелось упасть обратно в кровать, но зная безнадёжное упорство Каразина, можно было быть уверенным, что он не отстанет от меня со своей неожиданной идеей. К тому же, по приказу Суворина, я полностью подчинялся ему в нашей командировке.
      Наскоро натянув мундир с круглой бляхой из меди, на которой были выбиты гербовый орёл и номер корреспондента, я обулся, напялил фуражку и прихватил свою дорожную сумку с письменными принадлежностями и револьвером. Затем, собравшись с силами, вышел во двор, где меня ждала впряженная повозка. Свежий, еще прохладный утренний воздух принес мне некоторое облегчение. С немалым трудом я взобрался на повозку, запряжённую парой лошадей, и уселся на деревянный ящик с неудобной спинкой рядом с довольным Каразиным. Николай махнул рукой огромному чернобородому мужику-кучеру, и наш транспорт тронулся, поскрипывая плохо смазанными осями.
     За воротами к нам присоединились двое вооружённых и невыспавшихся казаков, которые были выделены нам вчера для охраны. Их лошади понуро брели за нашей повозкой.

        Через полчаса тряски по узкой неровной дороге, петляющей у подножия гор, меня снова начало клонить в сон. Я закрывал и открывал глаза, видя перед собой подпрыгивающую на ухабах широченную спину нашего кучера, пока не погрузился в глубокий сон.
        К сожалению, сон не принес мне облегчения. На похмельную голову одно за другим накатывались тяжёлые, муторные и нереальные видения. Вначале приснилась добрая хозяйка нашего дома. Она стояла у ворот и махала нам вслед. Однако у этой женщины в моем сне не было глаз, только кровавые дыры с алыми каплями вокруг пустующих глазниц. Несмотря на такое увечье, она улыбалась во весь рот и размахивала своим зелёным расшитым платком. Затем сон сменился другой картиной; я увидел обоих сыновей Димитра мёртвыми на поле боя. Их тела лежали друг на друге крест-накрест. У Стояна ниже колена была оторвана нога, очевидно снарядом, а у лежащего поверх него Мирко из груди торчал эфес сабли с частью клинка. При этом губы обоих покойников шевелились, словно братья силились что-то мне сказать. Почему-то я был непоколебимо уверен, что это именно сыновья Димитра, хотя никогда прежде их в лицо не видел.

       Очевидно, в этот момент сна повозка подпрыгнула особенно сильно на попавшем под колесо дорожном камне и я наконец вырвался из цепких объятий Морфея. В лицо ярко било слепящее солнце, так что пришлось пониже надвинуть на лоб козырёк фуражки, чтобы оглядеться вокруг.
 - Горазд ты поспать, - окликнул меня Николай, - День уже за половину перевалил, столько красивых мест проехали, картины бы с них писать.
- Ну и писал бы себе без меня, - тихо пробурчал я, озираясь на мощные стены гор, поросших зелёными волнами дуба и граба. Дорога вилась змеёй по дну глубокого ущелья и кое-где была завалена мелкими и крупными камнями, видимо скатившихся в низину после недавних сильных дождей. За час пути по ущелью никто нам не попался навстречу, и вообще не было похоже, что здесь часто бывают путники. В одном месте всем нам, включая казаков, пришлось отбрасывать камни в сторону, чтобы мы могли проехать. Зато в ущелье была тень, немного спасающая от беспощадного июльского зноя. Вскоре горы расступились на полсотни шагов с каждой стороны и уже не нависали над нами, хотя стали выше и мощнее.

   - Гляди! – схватил меня за рукав Каразин и ткнул пальцем вдаль. Там, примерно в половине версты вверх по пологому склону, виднелись четыре полуразрушенные башни древней крепости, торчащие подобно оставшимся зубам во рту у старухи. Даже на таком расстоянии развалины выглядели внушительно. Пока я разглядывал далекие укрепления, мой друг с восторгом рассказывал об обещании кучера, что наша дорога обязательно пройдет мимо настоящей каменной реки – причудливого нагромождения огромных валунов, застывших в своем незаметном движении в долину и действительно похожих на небольшую реку. В нашей Сибири такие скопления камней называют курумником.
    Еще некоторое время мы ехали по долине под припекающим солнцем, от которого иногда спасал срывавшийся с гор прохладный ветерок. Перекусили пирогом с куриным мясом, заботливо уложенным женой Димитра в плетеную корзину вместе с парой бутылок вина и большой флягой. Фляга была наполнена чуть сладковатым малиновым морсом. К вину я не прикоснулся, зато прохладный ягодный напиток избавил меня от остатков похмелья. Теперь я был в силах болтать с Николаем и даже попробовал заговорить с кучером. Впрочем, последний оказался крайне неразговорчив и мрачен, лишь один раз, обернувшись через плечо, окинул меня исподлобья тяжелым взглядом.
 - Еле-еле Димитр его уговорил с нами ехать, у него в той деревне тёща живет, - сказал мне Каразин, - Не любят болгары эти места. Сам видишь, сколько едем, ни одной деревни нет.
- Отчего же? – удивился я, - Красиво здесь, зим таких суровых как у нас не бывает, вон речки, леса.
- Болгар тут мало, греки в основном живут, а раньше, говорят, фракийцы жили, народ суровый, язычники, резали друг друга без всякой жалости. Сейчас-то, конечно, люди перемешались и примирились, но всё равно недолюбливают приезжих, - пояснил Николай.
    Словно в подтверждение его слов, наша повозка с сопровождением въехала в заброшенную деревню. Деревня состояла из десятка покосившихся небольших домов, сложенных из камней. Стены домов были неплотными, местами просвечивали насквозь и поросли мхом. Скаты крыш провалились на всех строениях, будто развороченные взрывом, но, разумеется, просто осыпались от собственной тяжести со временем.
    - Что это за место? – спросил по-болгарски Николай у возницы, который, как мне показалось, испуганно вертел головой во все стороны.
    - Гролово, - быстро и неразборчиво ответил тот и сильно хлестанул вожжами лошадей. Бедные животные ускорили шаг, вывозя нас из покинутой деревни.
     - Третье слово из Ивана с самого утра вытянул, неболтливый он, - усмехнулся Каразин, протягивая мне открытую бутылку с вином. Но я, памятуя о недавнем состоянии, поблагодарил и отказался. Снова мы ехали молча, поглядывая как горы Стара Планины сжимают долину, приближаясь к дороге своими подножиями. Ещё через час дорога опять оказалась в тисках горных кряжей и крутым серпантином поднималась вверх. Это сильно замедляло нас, как и усилившийся ветер, теперь дувший прямо в лицо. По моим подсчетам, мы поднялись в горы не меньше чем на версту.

           В долгожданную деревню мы приехали уже с закатом, который в горах скоротечен, хотя очень красив своей необычностью. Место называлось не то Иштоково, не то Иштроково. Болгары любят названия, трудные нашему русскому языку. Впечатление от местечка, расположенного на перевале, было смешанное. Девять домов, окружённые невысокими каменными заборами и плетнями, сиротливо жались полукругом чуть в стороне от дороги на небольшом травяном плато. Само плато было с трёх сторон окружено горами, всё так же покрытыми лесом, но более редким, чем тот, что мы видели днём. В закатном свете деревья и кустарники, неравномерными участками покрывающие горы, казались почти чёрными.
           Нашу повозку встретил сморщенный и очень худой старик, пасущий стадо коз у ближайшего заборчика, сложенного из камней. Около тридцати рогатых животных как по команде подняли головы, встречая незваных гостей, однако быстро потеряли к нам интерес. Их пастух, напротив, не сводил с нас глаз. Выглядел он колоритно: широкополая соломенная шляпа, сдвинутая на затылок, синяя оборванная длинная рубаха, перехваченная тонкой верёвкой на поясе и босые ноги. Мне он показался очень старым. Кожа на его лице была смуглой и обветренной, изрезанной сеткой глубоких морщин. Солнце било пастуху прямо в слезящиеся глаза. Старик долго разглядывал нас, прикрываясь ладонью от закатных лучей, забыв про свою шляпу.
   Кучер перебросился с ним парой слов, а дальше со стариком уже беседовал Каразин. Из их разговора я ровным счетом ничего не понял. Старик быстро говорил по-гречески с моим другом, который на наше счастье вполне неплохо мог изъясняться на этом языке. Я же, спрыгнув с повозки, бродил по плато, разминая затёкшие за день ноги. Потом подошел к спешившимся казакам, познакомился и закурил с ними. Того из них, что был постарше, звали Еремей. Этот улыбчивый рыжебородый богатырь был выше меня на целую голову, а ведь я считал себя довольно высоким. Казак поведал мне о том, что он и его товарищ Василь приданы нам вплоть до того, пока Каразин не сочтет своё дело завершённым. Надо сказать, Василь, молодой худощавый парень, был крайне недоволен нашей экспедицией. Он постоянно хватался за рукоять шашки, безбожно ругался и рвался в бой с турками. Разумеется, несмотря на неудовольствие, оба казака беспрекословно подчинялись Каразину, который имел хорошие связи в штабе командующего.
 
         Пока я болтал с казаками, а Николай с пастухом Аристодом, оказавшимся здесь главой общины, из домов, заслышав незнакомые голоса, высыпали любопытствующие жители и окружили нас. Их было немного: трое стариков, семь или восемь мужиков среднего возраста, примерно столько же женщин лет от двадцати до сорока, да с десяток детей. Одна худенькая девушка, черноволосая, с густой длинной косой, пронзительными тёмно-карими глазами, прекрасным лицом и фигурой, тут же стала объектом моего пристального внимания. Я не мог отвести от неё глаз, позабыв обо всем на свете, до того она была хороша. Поймав мой взгляд, красавица смутилась и поспешно ретировалась за спины мужчин.
  - Нравится? – бесцеремонно пихнул меня локтем в бок Николай. Я молча кивнул.
  - Не заглядывайся слишком, они тут не любят чужих, - продолжил он, - Эту, с которой ты глаз не сводишь, зовут Нирса. Она внучка Аристода, того старика, что нас встретил. Правила у них тут строгие, так что не наживай нам неприятностей.
Последние слова он произнес вполголоса, так, что они были слышны только мне. Командирский тон Николая впервые в жизни пришелся мне не по душе.
 - Любопытные имена у них, - перевел я разговор на другую тему, пока местные окружили повозку и начали перетаскивать ящики и тюки, которые мы привезли.
 - Почти все они - греки, живут здесь так долго, что и не помнит никто уже сколько, - пожал плечами Николай, - На наше счастье сегодня ночью у них любопытный древний ритуал, который мы должны обязательно записать.
- А Нирса замужем? Можешь узнать? – спросил я Каразина, окончательно выдав свой интерес.
- Ишь ты, ладно, спрошу, - рассмеялся мой друг, - И даже от работы тебя избавлю, сам все запишу, что увидим и услышим. Должен мне будешь.
- Ужинать зовут, Николай Николаевич, - прервал нас Еремей и повел к дому старейшины, бряцая винтовкой Бердана, болтающейся на спине при каждом шаге.

     Дом Аристода оказался куда беднее жилища наших хозяев из Шипки. Сени, три комнатки с маленькими окошками и одна большая гостиная с массивным дубовым столом и скамьями в центре. Казаки остались снаружи, а нас с Николаем усадили за стол, заставленный едой и питьем. К моему удовольствию, еду нам подносила Нирса, и я не спускал с нее глаз, чем вызвал, судя по выражению лица, открытое неудовольствие у ее деда. Но ничего с собой поделать не мог. Я абсолютно потерял интерес к цели нашей экспедиции, а Каразин всё посмеивался и шутил, глядя на меня, не забывая при этом перекусывать аппетитной бараниной. Продукты, видимо, привезли с нами на повозке, поскольку их обилие никак не соответствовало окружающей обстановке. Здесь не было ни хорошей посуды, ни изящных ковров на стенах, как у Димитра. Зато гостиную ярко освещали масляные металлические светильники, закрепленные на стенах. Тем временем в горах сгустились сумерки, и первые одинокие звезды стали проблёскивать сквозь тщательно вымытые оконные стекла.
     Поужинали мы довольно быстро. Старик поторапливал нас, поскольку у дома уже столпились готовые к таинственному действу деревенские мужчины. Аристод что-то сказал моему другу и вышел из гостиной. В проем открытой двери я увидел, как двое мужчин с трудом подтащили к заборчику продолговатый предмет, плотно закутанный в ткань.
  - Пойдем, Фёдор. Ритуал они проводят в священной пещере, придется прогуляться, - перевел мне речь Аристода Николай, вставая из-за стола.
Частично и я стал понимать местное наречие, представляющее собой дикую смесь архаичного греческого и болгарского языков, и даже улавливал отдельные фразы, доносящиеся от людей, собравшихся у дома старейшины. Мы вышли из дома с двумя причудливыми светильниками, которые вручила нам Нирса, мило при этом улыбнувшись.
      
     Через пять минут мы уже продирались сквозь плотный кустарник по узкой тропинке, едва заметной в свете фонарей. Подниматься по горному склону, даже не слишком крутому, было довольно тяжело. Впереди с фонарем, неторопливо и легко ступал Аристод, за ним мы с Николаем, остальные мужчины, меняясь, по очереди несли увесистый свёрток.
     - Что они там тащат? – обернувшись, поинтересовался я у Каразина, стараясь идти след в след за стариком и при этом не выколоть себе глаза о ветки. Это легко могло произойти в такую темень при слабом свете масляных фонарей. Впрочем, местами попадались и совсем голые скальные участки без единого деревца или куста.
    - Федя, скажи, ты видел у них возле деревни кладбище? – спросил меня Николай, и, ёрничая, добавил, - Хотя твоим глазам было не до разглядывания окрестностей. Покойника они несут в пещеру. В ней есть древняя статуя их безымянной богини, которую мне восхвалял Аристод. Он сказал, что всех покойников они через две ночи после смерти приносят к ней, в дар. Старик клянется, что когда они приходят со следующим умершим, то предыдущего трупа уже на месте нет, а значит, богиня милостиво приняла приношение.

   - Интересный обычай, - пробормотал я, отодвигая рукой назойливые ветви кустарника. На самом деле интереса мне виделось мало. Я был беллетристом, хроникёром, а не фанатом таинственных легенд в отличие от моего неутомимого друга-исследователя. Поход в компании трупа в сплошной темноте, едва освещаемой нашими фонарями, нагнетал на меня тоску и тревогу. Покойников я не боялся, навидался их на полях сражений и в госпиталях по роду работы, но сейчас, к своему стыду, я чувствовал какой-то животный озноб. И это было не воздействием ночной свежести, хотя ночью в горах довольно прохладно даже летом. Чем дольше мы поднимались в гору со своим мёртвым грузом, тем больше не по себе мне становилось. Гробовое молчание моих спутников бодрости не добавляло, и я был рад, когда менее чем за час наше восхождение закончилось. Тропинка уткнулась в отвесную скальную породу, поднимавшуюся ввысь, насколько можно было видеть в свете фонарей. В скале огромным чёрным пятном зияла дыра в полторы сажени в диаметре. Заросли кустарника в этом месте были редкими и низкими, а вблизи самого входа и вовсе находилась пустынная каменистая полянка без единой травинки, зато с десятком внушительных камней, почти правильной, овальной формы.

- Следуйте за нами и не отходите ни на шаг, - выдохнул Аристод и жестом показал уставшим мужчинам занести их скорбный груз внутрь. Последними в пещеру вошли мы с Николаем. Внутри пещера оказалась самой большой из виденных мной, а посетил их немало. Её дальний конец терялся в темноте. Откуда-то из глубины недр доносился шум падающей воды. Мы прошли по моим расчетам саженей двести, когда я чуть не врезался в спину моего друга.
- Держи, Фёдор, - протянул мне Каразин клетчатый платок, - Обвяжи голову и дыши через него. Сам он уже замотал свое лицо так, что из-под фуражки виднелись только глаза.
- Зачем ещё это… - начал возражать я и тут в нос ударил такой едкий и омерзительный запах, что меня едва не вывернуло. Я знал, как пахнут трупы на полях сражений, как пахнет гниющая от гангрены плоть в ящиках медицинских отходов. Но этот запах был чем-то особенным. Мне сложно его описать, самое близкое сравнение – это смесь вони канализации, тухлого мяса и чего-то похожего на аммиак. С трудом мне удалось сдерживать в себе недавно съеденный ужин, пока мой спутник бодро шагал вслед за остальными.

      Когда мы прошли еще саженей сто пятьдесят по плавно спускающемуся дну, пещера преобразилась в явно рукотворно вырубленный коридор правильной формы. Ещё саженей через сто, наконец, остановились. К моему облегчению, здесь дышать было легче, даже временами из небольших дыр в стенах приносило порывы свежего воздуха. Мы очутились в просторном зале с торчащими вверх пиками сталагмитов и тремя боковыми проходами. Аристод зажёг еще несколько фонарей, по-хозяйски расставляя их в знакомые ему углубления. Света вокруг стало куда больше, и мы смогли полностью оценить грандиозность пространства, в котором оказались. От одной стены до другой было не менее тридцати саженей, до потолка свет и вовсе не доставал. Но это было не самым впечатляющим зрелищем.
     Посреди пещерного царства сталагмитов высилась необычная каменная статуя величиной в два человеческих роста. Поверхность статуи была покрыта трещинами, местами сколота и крайне отдаленно напоминала женскую фигуру, со сложенными за спиной крыльями на манер летучей мыши. Правильные черты лица пострадали от времени меньше всего остального. Наверное, их можно было назвать даже приятными. Пол пещерного зала возле статуи составляли тщательно подогнанные и отёсанные квадратные плиты. Николай восхищенно прицокивал языком, что-то бормотал себе под нос. Потом достал из сумки лист бумаги, закреплённый на фанерной досточке, и принялся зарисовывать статую.

    Впрочем, наши спутники восторга Каразина не разделяли. Мужчины столпились вокруг Аристода и взволновано с ним спорили. В их голосах проскакивали нотки страха и намерение как можно скорее покинуть пещеру.
     - Что-то не так с ритуалом? – по-болгарски спросил я у Аристода, чтобы найти себе какое-нибудь занятие и не отвлекать Каразина от рисования.
        Старик обернулся ко мне, его лицо было наполнено тревогой. Он молча ткнул костлявой рукой на нишу у подножия статуи. Там лежал точь-в-точь такой же свёрток, как приволокли люди из деревни. Аристод начал быстро тараторить на своём невообразимом наречии, смешивая болгарские и греческие слова. С трудом мне удалось разобрать, что месяц назад в деревне умерла старая женщина, и местные, согласно традиции, принесли ее сюда.
 Дальше из его сумбурной речи я понял только некоторые обрывки: «Не забрала…слуги…крылья…плохо для живых».
   Всё остальное сказанное было бессвязной мешаниной слов, но общий смысл я понял. Предыдущее тело, по глупым суевериям Аристода, должно было исчезнуть, а на его место предписывалось водрузить свежего покойника. Таким образом, мертвецы защищали живых людей от злых духов, живущих в этой карстовой пещере. Паника соплеменников старого грека объяснялась тем, что ниша в постаменте у ног статуи была занята предыдущим трупом, а следовательно - дар отвергнут. Препираясь между собой и боязливо озираясь по сторонам, мужчины уложили нового мертвеца рядом с предыдущим и снова начали возбужденно спорить с Аристодом. Старик порывался зачитывать соответствующие случаю заклинания, несмотря на попытки сподвижников прервать его и увести из пещеры.

     - Думаю, что предыдущие тела утаскивали дикие животные, а мерзкий запах - всего лишь выход газа из какого-нибудь подземного вулкана, - авторитетно заявил я, гордо применяя весь скромный объём своих познаний о горах, вулканах и пещерах.
С тем же успехом я мог бы беседовать со статуей. Мои слова не произвели никакого впечатления на Аристода и окружающих его людей. Они продолжали ругаться между собой, не обращая внимания на мое вмешательство.
     Не собираясь сдаваться, я вновь попытался сказать ещё что-нибудь умное, но был оборван на полуслове изумленным возгласом Каразина, стоявшего позади нашей странной компании. Я обернулся и увидел, как мой друг задрал голову вверх и поднял фонарь повыше, чтобы рассмотреть нечто на потолке пещеры, до которого было не меньше шести саженей. Поначалу я там ничего не увидел, потом мне показалось, что колеблющийся слабый свет фонаря выхватил из полумрака шевелящуюся бесформенную темную массу. Мы с Николаем вглядывались в это нечто несколько мгновений, а потом оттуда сверкнули горящие жёлтым светом два хищных глаза, затем чуть поодаль мелькнула ещё одна жуткая пара глаз. До нас донеслось глухое недовольное клекотание, подобного которому я никогда не слышал. Волна страха охватила меня с ног до головы. Первым моим желанием было бежать куда глаза глядят, но показать свой страх я посчитал постыдным. Я стоял на месте, словно приклеенный, и безотрывно смотрел уже на три пары глаз, пылающих нечеловеческой ненавистью. Наши спутники тем временем продолжали самозабвенно препираться друг с другом.

    Дальнейшие события развивались стремительно. Между мной, Николаем и спорящими соплеменниками Аристода камнем рухнуло нечто неописуемое обычными словами. Человекоподобное существо с огромными кожистыми крыльями и длинными трехпалыми когтистыми конечностями приземлилось на то, что можно было назвать ногами с вывернутыми в обратную сторону суставами. Затем оно с невероятной быстротой напало на ближайших людей у могильной плиты, орудуя худыми, но мускулистыми руками с когтистыми пальцами, словно саблями, легко рассекая плоть и кости. С этой секунды пространство пещеры заполнили вопли боли и ужаса. Один соплеменник Аристода был убит мгновенно, лишившись головы и правого предплечья. Второй корчился в луже собственной крови и ревел от боли, когда на него набросилась тварь, спустившаяся с потолка. Она подмяла под себя умирающего и вонзила в его горло огромные клыки. Крик жертвы сменился хрипом и отвратительным бульканьем, а затем оборвался.

     Первым опомнился Каразин. Пока все орали и панически метались, он выхватил из сумки револьвер и дважды выстрелил в сгорбленную спину чудовища. Мои уши едва не заложило от того пронзительного визга, который последовал за выстрелами. Бросив безжизненное тело, монстр развернулся к Николаю, занеся над ним руки для смертельного удара. При свете расставленных по всей пещере фонарей я отчетливо видел, как из пробитого насквозь мощного тела существа ручьем льется густая темная жидкость. Меня поразила омерзительная морда этого наваждения. В первое мгновение я ошибочно принял его пусть за уродливого и невероятного, но человека. Однако сейчас, я ясно видел оскаленную звериную пасть и хищные глаза нелюдя. Голая голова, покрытая сморщенной серой кожей, с прижатыми к затылку узкими ушными раковинами, останется в памяти до самой моей смерти. Аристод и уцелевшие мужчины ринулись наутек, а я почему-то всё так же стоял. На тот момент моей единственной мыслью было то, что эта кошмарная морда напоминает мне рисунок, увиденный пару лет назад в одной из натуралистических книг об индийских обезьянах с вытянутыми мордами. Кажется, их называли павианами. Правда те были гораздо меньше и не имели подобных смертоносных лап и крыльев. Этот же кошмар, вздыбившийся над Каразиным, в полтора раза превосходил ростом моего друга.
      
      Николай не растерялся. Он выпускал пулю за пулей в чудовище, каждый раз отталкивая его на шаг назад. Последний выстрел пришелся в лоб твари, после чего та рухнула навзничь, скребя в агонии каменную поверхность и издавая невыносимую вонь. С ужасом я отметил, что простреленная грудь существа похожа на ужасно деформированную, но все-таки человеческую, женскую грудь. Почти как у той статуи, которая безучастно взирала на смерть с пьедестала. Больше времени разглядывать существо не было, так как с потолка с яростными воплями посыпались такие же твари. Одна, вторая, третья, четвертая…

    Каразин схватил меня за рукав мундира и сильно дёрнул, приводя в чувство.
   - Бежим! – заорал он, размахивая разряженным оружием. Меня не нужно было долго уговаривать. Я не собирался геройствовать, хотя тоже был вооружен, в моей сумке чувствовалась тяжесть револьвера. Мы выскользнули из зала со статуей и стремглав рванули вверх по древней лестнице, рискуя переломать себе ноги на полустершихся ступенях. Николай с фонарем несся впереди меня, а я на бегу посылал пулю за пулей назад в зловонную темноту. До наших ушей доносились стук когтистых лап и хлопанье крыльев, а также злобный клёкот, в котором мне почудились отдельные слова. Твари, одновременно бросившиеся за нами в погоню, мешали друг другу в тесном проходе, но не прекращали преследования.

    Постепенно они нас настигали. Через несколько минут сумасшедшей гонки мы с Николаем выдохлись. Звуки погони слышались все ближе и ближе, а с учетом того, что мы оба были с разряженным оружием, шансов защитить себя у нас не оставалось. Мы и не подумали взять с собой запасные патроны на ритуал. Могу без колебаний утверждать, что Каразин - человек, который хладнокровен в любой, самой неожиданной и невероятной ситуации. Когда нас почти догнали, и мы миновали очередной изгиб пещерного коридора, он швырнул фонарь далеко вперед и быстро втащил меня вслед за собой в узкий отводок, открывшийся в скальной породе. Почти сразу же мимо нашего укрытия пронеслось кошмарное скопище, нестерпимо визжа и царапая когтями стены. К счастью, мы остались незамеченными. И я, и Николай замерли, дышали через раз, лишь бы нас не услышали. Шум постепенно удалялся и становился тише. Пока его не разрезал полный боли крик. Без сомнения твари настигли кого-то из убегающих людей. Может быть, на выходе из пещеры или пытавшегося спрятаться, как и мы. В любом случае нам ничего не оставалось, как ждать пока все стихнет. Ждать пришлось довольно долго, так как можно было нос к носу столкнуться с возвращающимися в свое логово монстрами.
      
      Ожидание в кромешной темноте тянулось мучительно. К тому же в пещере было довольно холодно, и я едва унимал цокот собственных зубов. Мы не осмеливались говорить даже шёпотом. По моим ощущениям прошло несколько часов, пока снова не раздался топот в пещере. В этот раз поступь была более тяжелой, существа передвигались неспешно. Я представил себе, как они двигаются гуськом по древним ступеням и тут же отбросил этот омерзительный образ.
      Когда все стихло, для верности мы прождали ещё некоторое время, прежде чем двинуться в сторону выхода. Без фонаря приходилось идти медленно, ощупывая стены. Трижды нам попадались разветвления и отводки, возможно ведущие в другие пещеры. Однако на этот раз удача была на нашей стороне, не дав заблудиться в кромешной тьме или выйти вновь к чудовищным убийцам. Наконец мы почувствовали освежающий сквозняк, и вскоре впереди замаячило серое пятно выхода из проклятой пещеры.
       
       На крупном камне, залитом подсохшей кровью, возле тропинки, ведущей к деревне, мы увидели обезображенное мужское тело без рук и ног, лежащее на животе. Николай перевернул несчастного и выругался. Вся кожа с мёртвого лица была безжалостно содрана, как и веки с глаз. Глазные яблоки убитого бессмысленно уставились в звёздное небо.
  - Не звери и не люди! Кто же они? – бормотал Каразин. Это были его первые слова с тех пор, как мы сбежали из зала со статуей. Я же не знал, что ему ответить. Мой уставший от невероятности и напряжения последних часов мозг был взбудоражен и рисовал фантастические, безумные теории.
  - Гарпии, - сказал я первое, что пришло на ум, - Они похожи на гарпий из мифов про Ясона и аргонавтов. Дочери морского бога Тавманта и богини Электры. Хотя я представлял их себе несколько иначе. Более похожими на людей. Не знаю.
  - Это, возможно, самое правдивое предположение, - покачал головой Николай, - Мифам тысячи лет, а эти твари многие столетия провели в пещерах, питаясь трупами, вот и изменились. Но почему они раньше не нападали?
   - Было больше пищи, питаются они редко и им надолго хватало. А может быть, их сейчас пробудила война, и им захотелось свежей крови, - начал фантазировать я.
   - Самое главное, что они смертны, - со злостью в голосе сказал Каразин, укрывая лицо мертвеца обрывком его же пропитанной кровью одежды, - Доберёмся до деревни, возьмём казаков, побольше патронов и покончим с ними. После этой ночи местные с нами не пойдут, их наверняка уже напугали те, кто выжил.
    - И правильно сделают! – возразил я, показывая пальцем на вход в пещеру. - Прости, Коля, но я туда без роты солдат не сунусь.
   - В любом случае нужно идти в деревню, - не стал спорить со мной Каразин.

         Мы оставили несчастную жертву там, где нашли, и тихонько переговариваясь, начали спуск по тропинке вниз по склону, лавируя среди ветвей деревьев и кустарников. В нескольких местах ветки были примяты и сломаны, но следов крови больше не попадалось. Каразин предположил, что большие крылья не дали гарпиям напасть на последних убегающих людей, и я с ним согласился. Но тут же у меня возник другой вопрос.
     - Николай, как думаешь, почему казаки к нам не пришли на помощь? Ну ладно местные напуганы до чертиков, понятно. Но наши-то ребята не робкого десятка… - с тревогой в голосе спросил я.
    - Пойдем быстрее, - помрачнел Николай, ускоряя шаг. В изодранном и помятом мундире, без фуражки, он выглядел настоящим бродягой, а не блистательным военным корреспондентом и героем былых сражений. Впрочем, я в своей грязной одежде и с расцарапанным лицом выглядел ничуть не лучше.
     Мы спускались вниз довольно быстро, оставшуюся часть пути почти бежали. От волнения и быстрого бега пересохло в горле, ужасно захотелось пить, да и от еды я бы не отказался.

     Мысли о жажде и голоде оставили нас, как только мы выбежали из скопления кустарников на знакомое плато. Деревня встретила нас абсолютным безмолвием, открывая ужасающую картину: дома с развороченными крышами, разваленные плетни, земля, устланная мертвецами. Разорванные и искалеченные людские тела застыли в неестественных позах на залитой кровью траве, которую ещё не успело высушить солнце, медленно поднимающееся за вершинами горного хребта. Прислонившись спиной к заваленной на бок повозке, сидел Еремей, сжимая в окоченевших руках винтовку, из которой он, видимо, так и не успел выстрелить. Я опознал его по форме и оставшейся нижней части головы с рыжей бородой, поскольку верхняя часть была ужасной мешаниной из разбитых кусков черепа, перемешанных с сероватым мозговым веществом. Его младший товарищ мёртвым тюком перевесился через плетень лицом вниз. Из залитой кровью спины казака торчали вывороченные наружу рёбра. Василь в момент нападения был вооружен только шашкой, которая валялась тут же возле его ног. Судя по чудовищным ранам на спине и шее, он пытался бежать, но его настигли нападавшие.
       Пока я пытался вырвать винтовку из мёртвых рук Еремея, Николай нашёл вторую берданку и ящик с револьверными и винтовочными патронами, которыми мы тут же зарядили всё имеющееся оружие. Закончив эту процедуру, мы уселись на большой плоский камень рядом с домом старейшины, чтобы составить план дальнейших действий. Не знаю как Николаю, а мне в голову ничего разумного ровным счётом не приходило.
   - Из берданки когда-нибудь стрелял? – спросил меня Каразин, протягивая флягу с морсом, подобранную возле повозки. Я отрицательно помотал головой.
  - Тогда обойдемся без винтовок, все равно они однозарядные. Револьверы лучше, - сказал он, кивнув головой в сторону пещеры. - Эх, сюда бы винчестер. Казаки у башибузуков недавно отняли несколько штук, в штабе сказывали. Магазин на тринадцать патронов. Не винтовка, а сказка.
  - Я же сказал, что туда не вернусь. Это бессмысленная смерть, - возразил я, отхлебнув из фляги.

      Николай собрался мне ответить, как вдруг замолк и приложил палец к губам, прислушиваясь к чему-то. Тут и я услышал тихое всхлипывание, которое доносилось из-за дома старейшины. С оружием наперевес мы опрометью бросились туда. Между задней стеной дома и забором мы увидели заплаканную Нирсу, которая сидела и баюкала у себя на коленях оторванную голову старейшины Аристода. На наши расспросы и попытку помочь девушка не реагировала и не вымолвила ни слова. Ее взор показался мне полным безумия, да и немудрено – этой ночью Нирса пережила сильный шок, потеряв всех, кого знала. Платье, лицо и босые ноги были заляпаны кровью, к счастью, по большей части оказавшейся не её собственной. Мне удалось отнять у несчастной останки Аристода, а Николай принёс флягу с водой, и мы наконец смогли смыть кровь с девушки. Помимо многочисленных царапин, небольшая рана обнаружилась только на плече Нирсы, которое я тут же ловко перебинтовал. Говорю «ловко» без излишней похвальбы. Во время моих недавних посещений военного госпиталя одна миловидная медсестра научила меня этой нехитрой науке. В том, что это умение пригодилось мне в такой необычной ситуации, я даже начал подозревать некую волю провидения. Да что там говорить, увиденное и пережитое за сегодняшнюю ночь и утро сильно поколебало мои нигилистические убеждения. Я не хотел себе признаваться в этом, но в голову упорно лезли мысли о том, что если существуют подобные твари с крыльями, то что же ещё может существовать? Я гнал от себя эти мысли, держа за руку Нирсу, которая начала приходить в себя и прижималась ко мне, ища зашиты. Тёплое приятное чувство разливалось по моему телу, и в другой ситуации я без сомнения был бы безмерно счастлив.
    - Пойду посмотрю, может быть, ещё кому-то удалось уцелеть, - сказал Каразин. - Дай ей ещё попить, еду я принесу.

     Вернулся Николай довольно быстро. На осмотр небольшой деревни у него ушло всего несколько минут. Он присел рядом с нами, не выпуская из рук револьвер, и начал говорить.
    - Живых нет, Федя. Но внизу по дороге, примерно в полверсты отсюда, я видел двух наших лошадей. Похоже, что они убежали во время боя, пока гарпии занимались людьми. Нужно их поймать, впрячь в повозку и уехать отсюда как можно быстрее, - сказал мой друг.
   - Нужна твоя помощь, - повторил он, глядя как Нирса отчаянно вцепилась в меня, сообразив, что мне придётся ненадолго её покинуть.
  - Не бойся, дорогая, - сказал я, с трудом отстранившись от девушки. - Мы быстро. Значит никого больше из живых, Николай?
 - Никого, – отрицательно помотал головой мой друг. - И вот ещё. Среди убитых нет ни одного ребёнка. А когда мы приехали, я видел как минимум четверых. Да и взрослые не все.
- Дети! – вдруг неистово вскрикнула Нирса, подскочив. - Они забрали детей. Крылья забрали детей! Крылья!
- Мы вернёмся сюда с солдатами и будем искать пропавших, - попытался унять её истерику Николай.
- Крылья! Они в небесах! Всегда были в небесах! – не слыша его, кричала Нирса.
    В неистовстве она вскрикивала снова и снова. Нам едва удалось её успокоить. Каразин влил ей немного вина, которое он нашёл при осмотре деревни. Время поджимало – нужно было поймать лошадей, пока они не убежали. Мы решили отвлечь Нирсу поиском еды в дорогу, пока занимаемся лошадьми. Хотя по мне, так сбор еды в деревне полной трупов - то ещё успокаивающее занятие. Впрочем, Нирса согласилась выполнить наше указание. Она начала обходить дома, осторожно перешагивая через мертвецов, а я и мой друг потихоньку побрели к паре лошадей, которые действительно мирно паслись саженях в трехстах ниже по перевалу. Двигались мы медленно, дабы не спугнуть их.

      Но не прошли мы и трети дороги к лошадям, как услыхали истошный, полный ужаса женский визг. Без сомнения, кричала Нирса. Повернувшись, мы обомлели. Над деревней на небольшой высоте кружились ночные монстры, которые поочерёдно пикировали вниз, подхватывая останки людей и вновь взмывая в высоту, но уже с добычей. Навскидку их было восемь или десять, да и сложно было пересчитать, поскольку они постоянно перемещались. Так же по одной, сжимая в лапах безжизненные тела, гарпии неторопливо потянулись в сторону пещеры, тяжело взмахивая гигантскими перепончатыми крыльями. Мы со всех ног бежали в деревню, к Нирсе. Но всё же не успели. Когда до ближайшего разваленного дома оставалось шагов сорок, одна из гарпий обрушилась на Нирсу. Тварь вонзила когти в плечи девушки и тут же взметнулась ввысь. Я дважды выстрелил в чудовище, рискуя попасть в бедную жертву, но промахнулся. Выстрелил и Николай, но тоже неудачно – монстр уже присоединился к цепочке своих сородичей, летящих в сторону пещеры-логова. Крики Нирсы доносились до нас с неба, становясь все тише и тише.
       - Как я мог её оставить? Проклятые лошади лучше бы убежали! – вне себя заорал я, бесцельно расхаживая и размахивая револьвером.
       - Кто мог знать, что они вернутся так скоро, - положил мне руку на плечо Каразин. - Сочувствую, друг мой! Мы отомстим за неё и всех остальных.
      Однако я уже не слушал Николая. Поначалу меня душили слёзы и зло на самого себя, но теперь во мне вспыхнула та самая дикая необузданная ярость, которая есть в каждом человеке, доведённом до отчаяния. Кровавая пелена застилала мне глаза, я видел все размыто, словно в тумане. Это не мешало мне вновь устремиться по тропинке вверх, в сторону удаляющихся гарпий. Я должен был спасти ее. Бедная девушка доверила мне свою жизнь! Важнее для меня больше ничего не существовало.

      Моему товарищу ничего не оставалось, как присоединиться. Откуда взялось столько сил бежать в гору, с оружием, после бессонной ночи, я не знаю. Помню лишь, что Николай, куда более выносливый и сильный, чем я, едва поспевал за мной. Мы бросили сумки, оставив лишь тот запас патронов, который был распихан по карманам. Вскоре я и Каразин, взмокшие и разгорячённые, стояли возле входа в пещеру, зловеще зиявшую своей чёрной пастью. Николай поднял один из фонарей, оброненный кем-то из ночных беглецов и зажёг его. Это был крайне разумный шаг, и хорошо, что хотя бы один из нас мыслил хладнокровно. Без освещения мы бы ни за что не добрались до зала со статуей. По крайней мере, быстро. А медлить было нельзя. Каждая секунда могла стать последней для милой моему сердцу Нирсы.

     Осторожно ступая по стёртым ступеням и переходя на бег в более безопасных участках, мы снова приближались к логову гарпий. В этот раз мы не заматывали лица платками, едкий запах чувствовался, но не так сильно как ночью. Несколько раз мне казалось, что я слышу женские крики, но то была лишь игра звуков в пещере, смешанная с шумом падающей воды в подземных водопадах.
Перед злосчастным залом Николаю все же удалось несколько охладить мой пыл.
- Если хочешь спасти её, слушай меня. Погибнув, мы никому не поможем, - шёпотом сказал мой друг.
Я вынужден был согласиться с Каразиным и пропустил его вперёд. Мы, словно воры, медленно крались вдоль стен пещеры, погасив фонарь. Впрочем, света от десятков фонарей, оставленных догорать в зале, вполне хватало, чтобы полностью рассмотреть происходящее там.
      На острые навершия нескольких крупных сталагмитов, подобно насекомым в коллекции энтомолога, были насажены части людских тел. Восемь гарпий собрались полукругом возле древней статуи, к ногам которой бросили истекающую кровью Нирсу. Девушка уже не кричала и не стонала. Её истерзанные плечи лишь мелко подрагивали, а на плите, на которой она лежала, медленно расплывалось тёмное кровавое пятно. Послышалось царапанье когтистых лап, и из бокового прохода показалась девятая тварь, выделявшаяся среди остальных более крупными размерами и тёмным окрасом.

        За спиной статуи грудой лежали останки людей, погибших в пещере и деревне. Чудовища тем временем переговаривались между собой на своём клекочущем языке. Со стороны, гарпии со сложенными крыльями отдалённо походили на завёрнутых в плотные одеяла лысых старух. В монотонном однообразии их странного языка мне почудилось некое подобие молитвы или призыва к их сгинувшей в веках крылатой богине. Мы укрылись за большим камнем возле входа в зал и выжидали удобного момента напасть и освободить Нирсу. Бой с девятью существами обещал быть нелёгким. Николай в прошлый раз разрядил в единственную гарпию весь барабан револьвера, чтобы уложить ее. О рукопашной схватке я даже думать не хотел, хотя мы прихватили пару найденных в деревне тесаков, когда отправлялись за лошадьми. Прицелившись в костистые спины монстров из-за своего укрытия, мы выжидали, когда часть наших врагов отвлечется от ритуала или хотя бы ненадолго уйдет в боковые коридоры жертвенного зала.
      
      Две гарпии и впрямь отправились в один из проходов, волоча за собой жуткую добычу. Стоило подождать ухода хотя бы еще двух существ, но та самая, крупная тварь вдруг резко склонилась над Нирсой и впилась когтями в истерзанное плечо девушки. Нирса истошно закричала, а гарпия, издавая довольное бормотание, вытащила когти и мазнула несколько раз окровавленными когтями по груди статуи, выводя одной ей понятные символы. Готов поклясться, что статуя тотчас озарилась голубоватым свечением, медленно перетекающим на остальных монстров. Чудовище собралось повторить процедуру и вновь занесло когтистую руку над Нирсой, метя в шею. Ждать больше было нельзя, и я выстрелил в гарпию. Николай тоже открыл беглый огонь по ближайшим монстрам. Наши выстрелы следовали один за другим, мы опустошили наше оружие, перезарядили и снова стреляли, пользуясь неожиданностью нападения. Три гарпии были убиты наповал первой атакой, ещё одна корчилась возле статуи, молотя по каменным плитам перебитыми крыльями и разбрызгивая темную, почти чёрную кровь.
   
       Я заметил, что в этой суматохе Нирса, собрав последние силы, попыталась отползти в сторону из гущи мечущихся в панике чудовищ. Но оставшиеся гарпии наконец сообразили, откуда к ним приносит грохочущую смерть, и устремились в атаку. С воплем ринулись к нам и две вернувшиеся твари. Дальнейшую схватку я помню фрагментами. Николай в упор разрядил свой «Смит и Вессон» в ближайшую гарпию. Мне удалось прострелить шею еще одному существу и попасть точно в глазницу другому. Это был самый лучший выстрел в моей жизни, но радоваться было некогда. Раненная в шею гарпия добралась до нашего укрытия и обрушилась на меня всей своей массой. Выронив бесполезный револьвер, я успел выхватить тесак, прежде чем оказался придавлен отвратительно пахнущим чудовищем. Господи, какой же мерзкий запах оно издавало! Казалось, одна вонь может убить меня, даже если не брать в расчет смертельные когти и яростные укусы, от которых я чудом уворачивался. Мельком я видел, что Каразин сразил удачными выстрелами приблизившегося монстра и тоже вступил в рукопашную схватку, при этом вопя чуть ли не громче всех монстров вместе взятых.
       Что было с ним в тот момент, я не видел. Гарпия, навалившаяся на меня, наносила удар за ударом, но благодаря тому, что была слишком близко, то доставала только до моих рук и ног. Я чувствовал, как намокает от крови рукав мундира, как слабеет моя левая рука, но прижимался все плотнее к телу чудовища, уткнувшись головой ему в подбородок и не давая меня укусить. Одновременно правой рукой я раз за разом глубоко вонзал тесак в бок хрипящего монстра. Наконец тварь ослабела и застыла.
 - Фёдор, живой? – донеслось до меня.
Измазанный чужой и собственной кровью я не без усилия смог оттолкнуть гарпию и подняться. Я был совершенно обессилен, левая рука и ноги сильно кровоточили. Еще одной схватки врукопашную мне было явно не пережить. Огляделся вокруг. Прижавшись спиной к камню, тяжело дыша, стоял Каразин, не выпуская из рук револьвер и тесак. Удивительно, но на моем друге не было ни единой раны. Зато возле него лежали две мертвых гарпии. Я махнул рукой Николаю и, шатаясь, побрел к Нирсе, которая очевидно лишилась чувств во время боя.

        «Храбрым судьба помогает» - гласит древняя латинская поговорка. Глядя на трупы людей и чудовищ, и то, что мы остались живы, с этим трудно было поспорить. Но всякому везению есть конец. Одна из тварей, которую мы посчитали мёртвой в самом начале битвы, злобно шипя, поднялась словно феникс, когда я почти добрался к Нирсе. Каразин суматошно начал перезаряжать револьвер. Это была самая крупная и сильная тварь, та самая, которая мучила Нирсу. Две раны на теле гарпии лишь оцарапали и оглушили ее, но не были смертельными. Она окинула меня взглядом, полным лютой ненависти, перевела кошмарный взор на перезарядившего оружие Каразина… и бросилась к Нирсе. Прежде чем я что-то успел сделать, гарпия несколько раз глубоко вонзила серповидные когти в бок и грудь бедной девушки. Она продолжала терзать тело Нирсы, не обращая внимания на пули из револьвера Николая, без промаха попадающие в ее тело. Когда я добежал до Нирсы, мёртвая тварь свалилась ничком, теперь уже окончательно сражённая. К несчастью, свое чёрное дело она сделала. Многочисленные раны Нирсы были смертельны, свою убийцу она пережила лишь на несколько мгновений, так и не вырвавшись из цепи кошмарных событий, выпавших на ее долю. Нирса взглянула на меня в последний раз взором, полным сожаления, и закрыла глаза навсегда. Я упал на колени возле нее и зарыдал.
      - Всё, Федя. Пойдем, - подоспевший Николай начал поднимать меня. Но ноги подкашивались и не слушались. Кроме того, я начал ощущать дрожь по всему телу и сильное жжение в ранах, нанесенных гарпией.
      - Кажется мне тоже конец, Николай. Эта гадина была ядовитой, - с трудом выговорил я.
      - Не дрейфь, мы выберемся. Запрещаю тебе умирать! - Каразин вымучено улыбнулся и начал тащить меня к выходу из зала.
      - А как же Нирса? – начал слабо упираться я, - Нельзя ее так бросать.
      - Да ты сам еле на ногах стоишь. В госпиталь тебе надо, как можно быстрее, - голосом, не терпящим возражения, сказал мне Николай.
Мы снова побрели по древним, мрачным коридорам, всё дальше от последнего прибежища мертвецов. Мне становилось все хуже и хуже, я едва перебирал ногами и вскоре потерял сознание.

  Я пришёл в себя под гул артиллерийской канонады в походном лазарете десятого армейского корпуса, оборонявшего Шипку. От медсестры узнал, что на прошлой неделе меня на повозке привез Каразин, едва живого, в бреду и мечущегося от жара. Молоденькая медсестра поведала мне, что Каразин велел доложить ему, как только я приду в себя, и сейчас же убежала.
Через полтора часа в мою палатку пожаловал и сам Николай. Похудевший, молодцеватый и пахнущий пороховой гарью.
- Дружище! Как же я рад! – радостно воскликнул он, стиснув меня своими железными объятиями.
- Что было, когда яд подействовал? – спросил я, желая восстановить упущенный кусок в памяти.
- Да ничего особенного, - ответил мой друг. - Я дотащил тебя до деревни, поймал лошадей. Перевернул повозку, погрузил тебя на нее, впряг лошадей, и к ночи мы уже были на позициях.
- А как же это дело с гарпиями? Ты рассказал кому-нибудь? Туда отправили команду похоронить людей и показать миру чудищ? – засыпал я вопросами Каразина.
- Не до этого сейчас, Федя, - ответил Николай. - В армии каждый солдат на счету, турки рвутся через перевал, не считаясь с потерями. Куда мы сейчас с нашими чудными историями. После войны поговорим об этом, обещаю. Я пойду, а ты отлёживайся. У нас еще много дел.

                ********************************

     - И как? Вы с Каразиным снова отправились в эту пещеру, когда война закончилась? – не выдержал один из слушателей, когда старик больше минуты молчал после пересказа разговора в госпитале.
- Нет. Нас разбросало по разным частям Болгарии, – тихо ответил Фёдор Никанорович. - Потом Каразин отправился в Азию и несколько лет путешествовал. А я всё так же оставался военным корреспондентом, но работал в европейских странах. Несколько раз Николай присылал мне письма и сообщал о том, что вот в следующем году мы обязательно отправимся в Болгарию. А в последнем письме он написал, что на Балканах случилось сильное землетрясение, пещеру гарпий, скорее всего, замуровали тысячи тонн горной породы, и больше нет никакой возможности туда попасть. Так и закончилась эта история. Мертвецы надежно хранят свои тайны в чреве болгарских гор.

   Сторож аккуратно собрал в плотную пачку россыпь своих бумаг и снова убрал их в ящик, показывая всем своим видом, что затянувшееся за полночь повествование окончено. Молодежь и взрослые, поблагодарив старика, потихоньку начали расходиться по домам. Многие из них брели задумчиво, впечатлённые необыкновенной историей, хотя, конечно, не верили в ее абсолютную истинность. Однако тревожное чувство не покидало односельчан Фёдора Никаноровича.
        На очистившемся от грозовых туч полночном небе щедро рассыпалось множество звёзд, каждая из которых тоже могла хранить несметное количество своих невероятных тайн.