Реки Накъяры часть вторая глава одиннадцатая

То, что Гакур вначале принял за один рисунок, оказалось тремя, расположенными друг над другом. Верхний изображал звездное небо, лес и летящий огненный шар. Картинку нарисовали черной краской с серыми оттенками и вывели так хорошо, что не было никакого сомнения: шар этот не просто завис над деревьями, а летел, оставляя за собой огненный хвост, точь в точь как рассказывал дед. В середине следующего рисунка было что-то похожее на серое облако, под которым находился пень, или скорее железная бочка, уж слишком четко и ровно прорисованы были стороны и крышка. Бочку и облако соединяла тонкая линия.
 
Гакур посмотрел на подпись под картинкой. Дед, бывало, повторял, что грамота — дело монашеское, господское и кронсово. По-арсавурски Гакур читал совсем неплохо, но лишь несколько букв попали сюда из корня знаний, которым пользовались жители Восточного Королевства. Большинство загогулин и черточек, принадлежали какому-то другому языку. Гакур с досадой поморщился.

На нижней картинке стоял голый, безбородый мужчина, а рядом с ним — необыкновенные существа. Как и человек, они стояли на ногах. Одно из них было покрыто густыми волосами, и имело вытянутую морду с жутким оскалом. Волк не волк, медведь не медведь. Другое существо походило на ящерицу и возможно, умело летать, так как из-за спины торчало что-то вроде сложенных крыльев. Третье существо с уродливой мордой без носа было меньше остальных, зато имело длинные, до колен, руки и два хвоста. Два. Хвосты торчали из-за сгорбленной фигуры и заканчивались заостренными костьми, будто наконечники копий.

Ронда-Ворона вроде что-то рассказывала про огромных летающих ящериц, живущих в далеком краю, названия которого Гакур не помнил, но старой ведьме приврать — что сонного зелья подмешать. Хотя… Гакур вдруг осознал, что дед говорил правду. Не присказку, не пьяный вздор, а самую что не наесть правду старательно выведенную таинственным рисовалой на пожелтевших страницах. Если был летающий шар, значит где-то бродили и эти чудовища. По коже пробежали мурашки, и Гакур ненароком обернулся. Никого.

Он продолжил листать книгу, не обращая внимания на исписанные страницы и задерживаясь только на рисунках. Внимание привлек еще один: усыпанное звездами небо, на котором явно выделялись три звезды. Отмеченные жирными точками, они лежали на одной линии и находились на равном расстоянии друг от друга. От той, что посередине, уходила чуть в сторону стрелка. Перенеси звезду на указанное место, и получился бы треугольник. Гакур поднял голову: на темнеющий купол вползала Южная Звезда, как всегда самая ранняя. К тому времени, как небо запестрит серебром, и покажется нарисованная троица, будет уже за полночь. Если бы на глаза не попались картинки этих страхолюдин, то можно было бы заночевать где-нибудь неподалеку. Да и вообще, девчонка уже наверняка вернулась, и надо было представить себя будущей невесте. Заткнув книгу за пояс, Гакур пошел к дороге.

К деревне подошел уже в темноте. На крыльце дома родителей девчонки, в тусклом свете полураскрытой двери маячили две фигуры. В женщине Гакур узнал мать Миранды, ну, а мужчина, наверняка был отцом. Он что-то рассказывал, а мамаша то стояла подбоченись, то вдруг вскидывала руки и закрывала лицо. Похоже история отца была гораздо интереснее сватовства молодого господина, которую он уже наверняка узнал от своей несмолкающей жены.

Выждав, когда родители войдут в дом, Гакур по-кошачьи подкрался к окну. Какое-то время слышно было, как мать ругала неугомонных сыновей, которые похоже не хотели спать. Наконец, детская суета утихла.
— Ты на окраине кого-нибудь спрашивал? — говорила женщина.
— Спрашивал, спрашивал. Их разве поймешь. Одни говорят, что, мол, видели только, как она с Бурсом на фрегат пошла. На тот, куда мы всю рыбу продали.
— А то бы я не поняла на какой. К нам, почитай большие корабли заходят, что пьяницы в трактир.
—  Цыц, оглашенная! Слушай. Другие твердят, что видели, мол, как она с причала в деревню возвращалась, дьявол их разбери. — сказал мужчина.
— Тихо ты, бесов поминать. Карлиночку еще не схоронили. Ох горе, горе какое. Господин-то молодой странноват немного, но богатый. Так и сказал, мол, нравится мне ваша дочка, та, которая голову прячет.
— А почему прячет, спрашивал? Слышишь, че говорю? — мужчина вновь выругался.
Женщина ответила что-то из глубины дома и муж стал говорить полушепотом:
— Да уж, княжьим-то людям и подавно не нужна баба из деревни, да еще с такой башкой. И ума в ней с сардиний хвост, — в куклы, понимаешь, играет. Рек уж столько, что пора бы двойню иметь, — проворчал он.
Слова еле долетали, и Гакур налег ухом на ставню. Другое ухо отчетливо разобрало собачий рык.  За спиной. Перед тем, как Гакур успел подумать, что это ему показалось, собака зарычала снова. Большая. Уже неважно, откуда она там взялась, сорвалась ли с цепи, или же Ветер наколдовал. Быть искусанным, все равно, что под кинжал попасть. Как назло, Гакур спрятал свой  нож под полу новой куртки. Молниеносно получилось бы только расстегнуть пуговицу. Одной рукой он придерживал ставню, другая покоилась в кармане. Гакур поводил пальцами и наткнулся на перстень. Скользнул в него, и, не поворачиваясь сунул, как ему показалось, прямо в морду собаке.

 Раздался визг, и шорох бегущих наутек лап.
— Ты слышала? — раздалось из-за ставни. — Там во дворе кто-то есть, сейчас я его.
Гакур метнулся в растущую подле кукурузу. Собака, в челюстях которой спокойно бы уместилась его рука, неслась прямо перед ним. Обернувшись и решив, что человек с перстнем погнался за ней, собака взвыла и ускорила бег, проламывая кукурузные стебли. Гакур остановился и стараясь не задевать ростки, на полусогнутых ногах отошел в сторону и лег.
— Вот только вылези, я те стрелу-то в зад пущу — послышалось из темноты. Говорил мужчина.
— Собака это чья-то. — сказал его жена. — Видать с цепи сорвалась. Да убери ты ардалет-то свой, все одно стрелять не умеешь, еще соседа ненароком прибьешь.

Еще несколько ругательств и все стихло. Гакур приподнялся на локте и с облегчением выдохнул. Женщина сказала ардалет, наверняка имела в виду арбалет. Промелькнула мысль, а не двухблочный ли? Нелепость вопроса взбудоражила и Гакур даже поморщился, но разбираться в причине такого внезапного любопытства к стрелковому оружию не стал. Важнее было обдумать, что делать завтра, ибо из подслушанного разговора стало ясно, что Миранда с причала не вернулась. Жениться не выйдет: нет невесты, нет и свадьбы. Причина, конечно, серьезная, но кронсово чутье, как называл дед внутреннего советчика, подсказывало, что у Ветра на этот счет будет другое мнение. В лучшем случае обвинит в потере девицы, в худшем — велит ее найти. Скорее и то, и другое. Пожалуй, не помешало бы еще разок поговорить с родителями, особенно с отцом. Расспросить, что произошло с девчонкой, да разузнать побольше о мудреце и быть может косвенно, о книге. Ясно было, что Ветер искал именно ее, но вот только зачем? Картинками, хоть и самыми страшными, такого вурдалака не испугать. Значит тайну хранили загогулины неизвестной прописи. Быть может то самое заклинание, что превратило оборотней в пыль. Быть может оно сработает и на самом Ветре… Гакур вспомнил о перстне. Вот еще загадка. Хранился у оборотня, но отворил потайной ход в хижину отшельника… Да и собака его испугалась…

От наваливавшихся вопросов загудело в голове. Надо было отвлечься. Гакур снял перстень и начал медленно его вращать. Отражая молоко звезд, сапфир переливался, как и водится такому камню, и лишь причудливая треугольная форма выдавала, что он особенный. Гакур поднял глаза: сквозь кукурузные стебли виднелось небо. Тоненький новорожденный месяц висел в россыпи сверкающих точек, ни одни из которых не складывались в фигуру нарисованную в книге. Ночь была молода, быть может поздние звезды еще раскроют тайну. Подмяв под себя стебли, бывший кронс устроился на ночлег.

Спалось плохо. Бока и спину кололо, а уши терзал чередующийся перелай деревенских собак. Гакур то и дело садился, в полусне вытягивал руку с перстнем вперед, и смотрел на небо в надежде увидеть три звезды. Уснул под утро, но не проспал и пары часов, как на голову свалился початок кукурузы. Удар наяву совпал с ударом во сне. Гакуру приснилось что он повстречал девушку в белой косынке и попробовал эту косынку снять. Девушка не сопротивлялась и, кажется, даже хотела помочь: взяв его руку в свою, она положила ее на узелок, возле шеи. В тот миг, когда узелок развязался и белая ткань готова была соскользнуть, девушка оскалилась собачьей пастью и стукнула его кулаком в лоб.

Осторожно выбравшись из зарослей кукурузы, Гакур отряхнулся и подошел к дому со стороны дороги. Постучал. Дверь отворила мамаша.
— Ой, молодой господин, мы тебя вечером ждали. Где ж ты был? — запричитала она.
— Я… охотился… Всю ночь, — промямлил Гакур.
— То-то вид у тебя усталый. И одежда измята.
— Ходил много... Заночевал в лесу… А скажи-ка, хозяйка, есть ли в деревне харчевня или трактир?
— Так ведь у нас приезжих-то почти не бывает, но если кто ночует, так у Самира. Только дерет он больно много, Самир-то. Ой, да тебе ли, господин, об этом думать?
Мужчины в доме не было. Оказывается, рано утром он и все три мальчугана ушли на причал. Хозяйка рассказала про улов, проданный мужем на большой корабль. А потом, собравшись с духом, посетовала на новое горе: пропала вторая дочь, а с нею — их единственный осел. Гакур изобразил удивление и засыпал мамашу вопросами, но ничего нового не узнал. Женщина, между тем, причитая, все реже упоминала Миранду и все чаще ее умершую сестру Карлину и «бедного ослика», которому, как оказалось, «было всего семь рек отроду, и ему бы еще работать и работать».
— Что ж все таки могло случиться? — перебил очередное расхваливание пропавшего осла Гакур.
— Муж говорит, что забрали ее на фрегате, мол в рабство продадут куда-нибудь. А я думаю, это все разбойники, — хозяйка потрясла деревянной ложкой. — Вчера ночью нас обокрасть хотели, человека три. Может те же самые и были, что Бурса и Мирандочку забрали. Но мой муж их всех напугал, пригрозил ардалетом, вот они и разбежались, — сказала она, кивнув на стоявший в углу арбалет.
— Надо же, разбойники, — сказал Гакур и подошел к оружию. Странное чувство явилось опять, будто кто-то подтолкнул. Дотронься, возьми… Не спрашивая разрешения, он дотронулся. Руки сами подхватили, перевернули арбалет, и стремя уперлось в пол, а приклад – в живот. Нога ступила в стремя. Тело нагнулось, одна рука сдвинула механизм под направляющей планкой, а другая потянула на себя заряжающий рычаг. Щелкнул замок спускового устройства — тетива была взведена. Только что лежавшая на скамейке стрела была уже в правой руке Гакура. Рука повернула оперенный конец стрелы так, что одно перо попало в направляющий желоб, и толкнула стрелу назад до упора спускового механизма. Нога, стоявшая на стремени, подцепила арбалет носком и подкинула вверх, где его поймала рука, прямо под цевьем прицела.
— Да ты, никак, из военных, молодой господин? — послышалось сзади.
— Что? А, да, военный, военный, — ответил Гакур. Он разрядил арбалет и поставил на место.
Сердце переполняла радость. Пусть новое тело не переносило жары, не выдерживало голода, но вот это, — он посмотрел на арбалет, — вот это … — нужные слова никак не всплывали. — Черт подери, кем же был этот парень?
— Откуда у вас арбалет? — спросил Гакур.
Женщина рассказала, что рек пять назад, в порту выбросило обломки корабля. Рыбаки забрали, кто что смог. Мужу достался арбалет со стрелой, но пользоваться им никто не умел.

Гакур прошелся по дому. Топчаны, пара сундуков, прялка и моток рыбацких сетей, подвешенных к потолку. На подушке одного из топчанов лежала маленькая соломенная кукла.
— Эта чья? — спросил Гакур.
— Мирандочкина, господин, Мирандочкина, — ответила хозяйка, — да ты не подумай, она девушка взрослая, это она так, для младшеньких сделала. Она-то девушка взрослая, да-а.
Гакур вспомнил кривляния белобрысых пацанов и вымолвил вполголоса:
 — Да уж, для младшеньких.
— Что говоришь?
— Говорю, что куклу заберу.
— Бери, господин, бери. Только вот осмелюсь спросить, зачем она тебе?
Гакур не ответил. Он собирался отдать куклу Ветру. Слыхал, что колдуны многое узнают о человеке по его вещам, а в особенности по тем, которые люди смастерили сами. Он был уверен, что рано или поздно Ветер его разыщет, и тогда к пустым словам прибавится хотя бы связка соломы. Быть может, по ней колдун определит, была ли эта та девушка та, или не та, какие у нее волосы, и куда она исчезла.
Возбуждение от встречи с арбалетом схлынуло, и Гакура потянуло в сон.
— Где эта харчевня, как его там? — спросил он.

Поняв вопрос по своему, женщина вновь принялась рассказывать о невероятной скупости Самира, владельца харчевни, и Гакуру пришлось оборвать ее несколько раз, перед тем как она объяснила в какую сторону идти.
— Я найду Миранду, не переживай, — Гакур зевнул,— и осла тоже.
— Какой же ты смелый, молодой господин, да благословит тебя Варуг, — женщина всхлипнула и вытерла фартуком глаза, — отобьешь ее от разбойников, скажи, что ослика нашего Бурсом зовут. Вот она и признает, что ты со мной говорил. Ослик-то молодой совсем, работал бы и работал.
Гакур достал из кошелька золотой, крутанул на столешнице, и вышел.
Едва захлопнулась дверь, знавшая лишь тяжкий труд женская ладонь накрыла блестящий волчок, и спрятала в самом надежном месте.

***

По пути Гакур начал было винить себя, что затеял эту предсвадебную пирушку. Можно было распорядится золотыми и получше. Кто же знал, что невесту бы и даром отдали. С другой стороны, деревенские выпьют, языки развяжутся и быть может расскажут что-нибудь еще о старом колдуне или Миранде. Увезли ли ее на «Звезде Востока», или же она спряталась у кого-нибудь в деревне от опостылевшей жизни с родителями. Скорее последнее, трудно было поверить, чтобы королевский фрегат выкрал какую-то девчонку из рыбацкой деревни для продажи в рабство. Не пираты все ж таки, да и кому она сдалась, хоть бы и пиратам? А вот разузнав тайну книги, быть может удалось бы отправить на Калийские острова самого Ветра. Хоть рабом, хоть табаком. Не зря же он так взбесился, ее не найдя?

Харчевня вывески не имела. Неказистый дом отличался лишь тем, что у передней стены не было лодки с прибитыми накрест веслами. Хлипкий плетень, участками клонившийся то к улице, то в обратную сторону кое как опоясывал строение и прилегающий к нему огород со спелой кукурузой. Во дворе стояли серые от дождя и зноя стол и пара лавок. Гакур вошел. Кислый воздух проник в ноздри и разогнал полудрему. Из-за дырявого половика, закрывавшего перегородку напротив, вынырнул человек в летах, и направился к гостю меленькими, быстрыми шажками. Должно быть, хозяин. Как его там? Самир?
— Приветствую, молодой господин, — сказал человек и поклонился. — Не ты ли тот щедрый князев посланник? Скоро все будет готово для праздника, не изволишь ли рыбы и вина прямо сейчас?
— Спать изволю. Прямо сейчас. Только у тебя кажется негде.
Хозяин заулыбался так широко, что задвигались уши:
— Как же, все есть. Топчан новый, тюфяк утром сам набивал. Сюда, господин, — он покатился впереди. За перегородкой находилась кухня со столами и лавками а за ней, разделенная настоящей дверью, еще одна комната, с длинным топчаном, тюфяком и подушкой.
— Разбуди меня через три часа, о, черт, глотка! Четыре глотка!
Хозяин недоуменно поднял брови.
— Через три кувшина?
Гакур утвердительно махнул рукой, и не дожидаясь, пока трактирщик засеменит прочь, рухнул на топчан и, уснул .
 
Кусок войлока на окне берег от дневного света, но не от людского гомона и запаха жареной рыбы. Гакур проснулся, омыл лицо из услужливо приготовленного тазика с водой и вышел.
Похоже вся деревня собралась у харчевни. Места во дворе не хватило, так что по обе стороны от дома соорудили столы и лавки из чурбаков и досок. Деревянные подносы с кусками вареной, жареной, вяленой и сушеной рыбы стояли меж плошек с кукурузной кашей и нарезанным хлебом. Вдоль столов расхаживали женщины, то и дело подливавшие в опустевшие кружки вино. Мужчины пили, хватали еду руками, громко чавкали, и спорили, спорили, спорили. На некоторых были кожаные фартуки, поблескивающие рыбьей чешуей. Видимо, рыбаки явились с причала, не заходя домой. Пока Гакур спал, Самир выставил угощенье, а уж за сельчанами дело не встало: в коем-то веке можно было поесть и выпить задаром.

Гакур приметил двух стариков. Не жалея глоток, они трясли друг перед другом высушенными рыбьими головами.
— На цельную ладонь, тебе говорю, на цельную ладонь ширше, — кричал один.
— Коль на блошиную ладонь, то может и да, — вторил другой.
Гакур приосанился, прокашлялся и громко начал:
— Его милость князь шлет благосклонный привет и желает вам хорошо повеселиться.
Те, кто услышал, начали затихать, и толкать в бок собеседников. Наступила тишина, и Гакур продолжил:
— Я осмотрю ваш улов и после пира выберу княжеского поставщика. Эй, хозяин, еще вина!

Раздался радостный крик, хотя выпито, судя по разгоряченным лицам и неуклюжим движениям пирующих, было уже много. У корзин с сырой рыбой кто-то заплетающимися ногами выписывал кренделя, похоже танцевал.
Гакур подошел к хозяину, и говоря о том, о сем, упомянул счет и грамоту, после чего трактирщик рассказал уже знакомую историю о колдуне-отшельнике. Нет, не о какой книге он не слыхивал. Гакур решил поспрашивать у какого-нибудь старика, но вскоре пожалел. Попавшийся дед оказался тугим на ухо, и после выкрикивания одного и того же вопроса несколько раз, Гакур махнул рукой.
У плетня, Гакур увидел мать исчезнувшей невесты и подошел.
— День добрый, матушка, надеюсь, ты никому не рассказала о моем сватовстве?
— Ой, что ты, что ты, молодой господин, как можно? — вздрогнув от неожиданности, выпалила женщина, — вот только Карлиночку схороним да Мирандочку найдем, тогда всем и скажем. А так, это плохая примета наперед забегать, плохая примета...
Кто-то сзади дернул за полу куртки, и детский голос произнес:
 — Дядя... эээ... Извини, господин. Я много че знаю про Хинуна.
Гакур обернулся: перед ним стоял мальчик лет десяти.
— Про кого? — спросил Гакур.
— Про мудреца того, что около горы жил. Его звали так, Хинун. Дай деньгу, расскажу.
— Тебе-то откуда знать, а ну иди, топай к мамке.
— Мне дед мой рассказывал, он молодым еще в прислужниках у Хинуна был, пока тот умом не того...
— Стой... Чем докажешь? — выпалил Гакур, почуяв удачу: имя колдуна еще никто не называл.
— Кошачьим хвостом, — засмеялся паренек, — без деньги все одно не скажу.
— Я тебе сейчас уши оборву и на рыбную приманку мужикам за бесплатно отдам, — прошипел Гакур, хватая парнишку за плечо.
Мальчуган разинул рот, явно ошарашенный простецким ответом господина из высшего сословья.
— Ладно, так и быть, скажу. Чего злишься-то?

Оказалось, что дед по молодости носил отшельнику еду и убирал хижину. Мальчишка довольно точно описал большую и маленькую комнаты, редкую мебель и обилие разнообразных склянок на полках. Про капканы и кузнечный мех с порошком он, конечно же, ничего не знал. Гакур понял, что все эти штуковины появились гораздо позже. Имени колдуна действительно никто не знал, и люди в деревне называли его просто — Мудрец. Но однажды дед мальчишки случайно подслушал, как Мудрец, разговаривая сам с собой, назвался по имени.

— Хинун, Хинун, ты не дотянешь до пришествия, — завыл мальчик, видимо подражая голосу колдуна в передаче деда, и добавил своим голосом:
— Вот я имя-то его и запомнил, смешное оно.
— Какого пришествия? — Гакур тряханул парнишку за плечо.
— Я ж тебе говорил, что Мудрец потом с ума спятил. Дед рассказывал, что, мол, он все время твердил про конец света и что вот наша деревня тому виной будет. Наша-то деревня! Хи-хи! Хинун!
— Вся деревня или кто-то из деревни?
— Кажись, вся.... А может, и один кто... Я не помню. Но что про нашу деревню, это точно.
— Всё?
— Вроде всё. Потом Хинун-то уже и деда моего на порог не пускал. Вроде последнее время один так и жил, пока не помер. Господин, дай деньгу, а?
— А про книгу дед твой ничего не рассказывал?
— Кни-игу? Не.... Не говорил. Господин, можь дашь...
В ответ, Гакур состроил рожу, будто глотнул уксусу, и отмахнулся. Мальчуган, видимо смирившись, что «деньгу» получить не удастся, высунул язык и скрылся в толпе гулявших.

Рассказ мальчишки, лишь добавил загадок и в без того уже запутанную историю, частью которой теперь стал и Гакур. Придет время, он разберется, а сейчас предстояло выбрать самого умелого рыбака. Не болтаться же с подпившими сельчанами до самой ночи.
Он вновь поднялся на крыльцо харчевни и приказал хозяину утихомирить народ. Вдохновившись доверием, Самир заорал во всю глотку так, что у некоторых выпали из рук кружки.
Оглядывая толпу, Гакур соображал, как бы закончить.
— От имени князя объявляю самого умелого рыбака. Целый год он будет поставлять его милости свежую рыбу.
Раздались охи и ахи. Гакур дождался тишины и продолжил:
— Княжеским поставщиком будет…
— Я-а-а, — прозвучал пьяный крик и был мгновенно оборван звонкой затрещиной.
 — Княжеским поставщиком будет он.
Гакур указал на старика, того самого, что яростно спорил с другим, потрясая действительно огромной, почти размером с человечью, рыбьей головой. Выбор был не случаен. Гакур подумал, что старик помрет раньше, чем разберется, куда, кому и как отвозить улов.

Толпа зашумела, кто-то выкрикнул:
— Господин, то ж старый Перей, он уж и не рыбачит больше, у него и лодки-то нету.
— В таком случае, мне надо посоветоваться с князем, — сказал Гакур. — А пока деревня может гулять еще день.
Он подошел к хозяину и нарочито, чтобы все видели, дал тому золотой. Толпа заликовала, а Гакур отправился в харчевню — досыпать.

Проснулся он поздним утром. Поел все той же жареной рыбы с кукурузной кашей, но от вина отказался. Шагая к морю, он хвалил себя за то, что так лихо вчера выкрутился. Еще один день пирушки отобьет у этих рыбаков память, кто ее затеял и почему. Совсем не хотелось, чтобы при княжеском дворе узнали, что какой-то самозванец от лица его милости устраивает пиры, состязания и прочая. Князь славился своей исключительной любовью к порядку. Ходили слухи, что за казнокрадство он даже родственников бросал в темницу. Трудностей у Гакура и так накопилось предостаточно. Как говаривал дед, «Не гоже тащить солому к горящему дому.»
Солнце жгло беспощадно. В голове кружились мысли о Ветре, мудреце Хинуне и пропавшей Миранде. Ему казалось, что он попал в клятую западню. Чем больше он пытался идти к свету, тем мрачнее становилось вокруг, а приходившие раньше на помощь кронсово чутье,  давненько не являлось.

Гакур снял куртку, и закинул через плечо. Редкие порывы ветра облегчения не приносили, а лишь поднимали с дороги облачка пыли. В стороне маячило кривое дерево, а значит под ним была тень. Ноги сами свернули на боковую тропинку и Гакур очутился перед старой, кривой осиной. За ней — обрыв.
Часть утеса, подмытая дождем, откололась и рухнула вниз, оставив рану на почти отвесной стене: оголенные корни кустарника и травы торчали из красноватой, еще не обсушенной ветром глины. Гакур присел в тени, расправил плечи, и, набрав полную грудь свежего, морского воздуха, выдохнул скопившуюся тревогу.