Глава 36

Преступник испуганно-настороженно огляделся – никого не видно - густой туман! Убийца увидел, что с камня капает кровь, капли которой приведут к нему, и завернул орудие преступления в низ рубахи. Убийца быстрым, нервным шагом, чуть-ли не бегом, направился к своей даче, держа в руке камень, с которого капала кровь, оставляя густое пятно на рубахе. Туман скрывал его от вскрикнувшего человека! Без скрипа захлопнулись за ним ворота. Закрыл ворота на замок. Исхитрился! Ворота высокие, замок с трудом достал в щеколду ворот, кое-как повернул ключ, завернув понадёжнее камень в рубаху, чтоб не выпал, не замарал кровью около ворот.

Он открыл дверь дома, ещё раз настороженно, внимательно огляделся, захлопнул дверь, закрыл её на крючок и в изнеможении прислонился к косяку. Он автоматически, даже не понимая, что делает, на ватных ногах добрался до кресла, придерживаясь руками за всё, что попадалось на пути, упал в уютное, но холодное сейчас кресло, на котором столько времени сидел до этого момента. Его била нервная дрожь, холодный липкий пот падал с носа, подбородка… С ним случилась истерика – случайность спасла его от разоблачения.

Потом, когда пришёл в себя, то с удивлением обнаружил дырку на рубашке.

- Где это я порвал рубаху? – с досадой произнёс он и начал вспоминать. – Вот стерва старая, поцарапала живот. Щиплет… - но по здравому размышлению пришёл к выводу, что живот поцарапал о шиповник, когда поблазнилось, что у корня колючего растения камень, тот самый, полез в куст и поцарапался.

Он унял кровь, обмыв раны холодной водой.
 
У дачи Комлева он зацепился за ветку облепихи, отодрал её от себя. У забора Ильина густо растёт шиповник, когда отдирал от себя его шипы, что-то треснуло, может быть, там потерял пуговицу – не обратил внимания, другие думы в голове.  Он механически сбросил с себя рваную рубашку, так как всегда и везде ходил опрятно одетым. Тщательно осмотрел себя, стёр кровь, одел чистую, тоже не новую, не глаженую, но целую рубашку. Его раздражало то, что здесь, на даче, нет утюга, и приходится работать в мятой одежде.

“Надо уничтожить камень” – засела у него спасительная мысль.

Ему пришлось совершить второе убийство. Хорошо ещё, что следов он не оставил. Его тревожила мысль, что кто-то видел, как он убил бабку, но может молочно-белая туманная полоса не позволила разглядеть его.
 
Камень, что жёг воспалённый мозг преступника – а вдруг на нём остались отпечатки его пальцев, и брошенный им так неудачно, нет, чтобы закопать его, или забросить куда подальше; но тогда он думал лишь о том, чтобы поскорее избавиться от опасной улики. Он досадовал лишь о том, что непродуманно выбросил камень – что можно списать на аффект. Теперь пришлось убить старушку, лишь бы уничтожить улику. Но теперь-то он далеко уберёт проклятый камень! Копать яму, чтобы кинуть туда камень? Нет. Нельзя! Закинуть подальше? Тоже нельзя! Могут найти. Ага! Придумал! В туалет, в очко кинуть – там-то никто рыться не будет. Сто пудово – менты шмон будут наводить на каждой даче! Два убийства одним камнем – а то, что камень тот-же, и дураку понятно – искать будут камешек. Только успеть бы, пока туман густой.

Ищите, ищите! – злорадно подумал он. – Не найти вам улики! Хорошо, что попалась в глаза, так сказать, с оника.

На улице стояла глубокая тишина, лишь ветер шуршал в листве деревьев, да временами слышалось потрескивание жука-точильщика, усердно работающего в деревянной опалубке крыши, да туман становится то гуще, то реже. Успеть бы! Успеть, пока туман густой, а там уж, до ночи будет сидеть на чердаке, его никто и не заметит.

Не первый раз он ищет камень. Но тогда, вначале поисков, он заметил слежку и отвёл от себя подозрения – в открытую пошёл в магазин (вернее, в буфет, наименованный МАГАЗИНОМ), купил там пива и какой-то дребедени чтоб заесть пиво. Хорошо, что заметил слежку как-только вышел из ворот своей дачи. Хорошо, что чутьё не подвело, а то загремел бы под фанфары, как говорил один тип у Анатолия Иванова. С тех пор остерегался выходить на поиски камня, ведь недаром говорится, что бережёного бог бережёт. А сегодня вышел – прошло достаточно времени, призабылось убийство дачника, да и туман, а оно вон как обернулось – настырный кто-то следил, смотрел на аллею, хотя давно уже пора бы бросить слежку, а тут ещё и бабка, как на грех, нашла каменюку. Да! Туман, конечно, сыграл на руку. И хорошо, услышал какой-то голос, слов, конечно, не разобрал, но смылся вовремя!   

Камень ожёг ему руку. С ужасом он откинул вещественное доказательство, затем, превозмогая себя, озираясь, вышел из дома. В дальнем углу стоит туалет – вот туда он и направился с камнем.

Хотя туман не рассеялся, он, ежесекундно оглядываясь, пошёл в туалет. Камень! Как он жжёт руку! Недаром он видел этой ночью сон, будто он стоит на поляне, а вокруг него огонь пылает, и звон, заунывный звон колоколов. Перед его глазами – камень, этот самый камень, а с него кровь течёт, он хочет откинуть камень – но обжёг руку, да сильно, кожа на руке вспузырилась, волдыри растут, увеличиваются, боль в руке усиливается, стала невыносимой, вдруг пузыри лопнули, он увидел, что рука его усохла, и вот уже нет руки, одни кости, шевелятся, камень кровоточащий пытаются поймать, но камень, сначала маленький, становится всё больше и больше, с камня течёт густая кровь, и он уже стоит в крови по колено, а кровь всё прибывает, он хочет бежать, но ноги не слушаются. Вдруг молния прочертила небо, грянул страшный, с переливами, гром, земля под ногами содрогнулась, звон стал зловещий, небо приобрело багровый оттенок, с орудия убийства крупными каплями падает кровь.

 Преступник повернул вертушку, открыл дверь, вошёл в туалет и выбросив камень в очко, ещё долго всматривался – не видно ли орудие преступления.

Уничтожив вескую улику, убийца открыл форточку, затем закрыл дверь на замок, осторожно, чтобы не оставить следов, залез в форточку и закрыл её.

Ничем, никакой мелочью нельзя манкировать, иначе – разоблачение! А разоблачение – это зона, крах всех амбициозных мечтаний.

Надо и рубашку уничтожить – весомая улика! Это уже, как говорится, дело техники. Сжечь рубашку нельзя – он должен быть тише воды, ниже травы, чтобы его никто не увидал на даче, будто его и нет здесь.

 Он разорвал рубашку на узкие полоски, скрутил их в тугой клубок, открыл западню подпола, спустился в холодное, тёмное, сырое подполье. И здесь сообразил, что не взял никакой лопаты, чтобы выкопать яму и захоронить в ней остатки дачной рубашки. Он вылез из подпола, воровато осмотрелся – лопаты, конечно, в доме нет, все лопаты в сарайке, но выйти из дома страшно, да и предосторожность соблюдать надо. Он окинул взглядом комнату – на столе нож! Это уже не есть плохо! Он схватил нож и юркнул в подпольный холодок; вскоре можно было услышать, как нож взрыхливает глину. Наконец, он закопал обрывки, внимательно осмотрел всё – нет ли следов его трудов. Вылез из подпола, закрыл западню, тщательно вымыл нож, поливая на него из кружки, стоящей подле вечером принесённого ведра воды и протёр его. 

Так! Теперь надо уничтожить обувь, в которой ходил в тумане, благо обуви старенькой до и больше. Он быстро закопал и обувь.

- Теперь ищите! – прошептал он.

У него началась нервная лихорадка, знобило так, что он весь покрылся пупырышками. Он прилёг на диван, накинул на себя всё, что мог, но озноб не проходил.

- Старая ведьма! – с ненавистью подумал он. – И надо-ж было её подвернуться! И как я манкировал дурацкий репейник, не зашёл в ограду, не посмотрел под кустом! Да мог бы и меж штакетин просунуть руку – и вот он, проклятый камень!

Он совершил убийство ещё раз, так как увидел, что не соверши он повторно преступления, то будет разоблачён, а убийство, как он думал, ведёт его к спасению. На это и обречена была его преступная душа.

Продолжение следует