Седина любви не помеха

  За окном благоухающий зеленый май. Свежо, не жарко. Краше мая — нет месяца в году. Макар Романович Бабин утром долго искал блокнот с телефонными номерами. Он как сыщик осмотрел книжный шкаф, сервант, подоконники, телик, компьютер, проверил все полочки на кухне. Тот как в воду канул. Теперь он не сможет позвонить ни дочери в Луганск, ни сыну в Кировск, ни другу в Старобельск. Но ничего страшного с ним не случится. Дети, конечно, поздравят его с юбилеем. Друг тоже, если не потерял его номер, пришлет поздравление. В крайнем случае, он посидит со своей Любой, примет на грудь стопарик, да и все. Ну, может, еще соседей позовет.
  Все чаще память его подводит. Что поделаешь — годы. Романович из-за этого блокнота сильно не переживал. Он знал, что рано или поздно тот найдется, но когда уже не понадобится. Устав от поисков, он решил хоть побриться. Устроился на кухне. Сел перед зеркалом и разложил свои принадлежности: бритвенный станок, мыльницу с помазком. Он думал, что успеет с бритьем до прихода жены из магазина. Только он успел намылиться, как его Любаня  — тут как тут, и уставилась на него:
  — Макар, ну сколько раз можно повторять, что для бритья есть ванная комната. Мне надо борщ варить, котлеты жарить, а он занял всю кухню. Что я завтра на стол поставлю? Ты об этом подумал?
  — Любаня, лучше найди мне блокнот.
  — Раз потерял, то сам и ищи.
  — Не понял, чего ты такая дерзкая?
  — Чего, чего, утром — матюги, а теперь, значит, Любаня?
  — А что, в 70 лет мне уже поцелуи не положены?
  — Кому нужны твои поцелуи, Посмотри на себя, ты — седой, как мерин.
  — Седина для любви — не помеха.
  — Так, Макар, кончай выступать. Принеси уголь и затопи печку, а то на этой плитке я ничего не успею сделать.
  Когда Бабин заметил, что у него стала слабеть память, то взял себе за правило, что все свои инструменты: топор, пилу, молоток, электродрель, болгарку ложить на постоянные места. Вот с ключами от сарая у него проблем не было. В зимнее время он ими пользовался каждый день. Обычно, он сходит в сарай за углем, наберет два ведра и закроет дверь на замок, а ключик положит в карман курточки.
  И на этот раз, собравшись за углем, одел курточку, опустил руку в карман, а ключик-то на месте. Там еще что-то было квадратное. Он вынул его. «О, господи!— воскликнул он радостно,— Люба, вот мой дорогой блокнот. Как он попал в карман? А, я вспомнил. Несколько дней назад Хрюков  попросил у меня номер телефона Пенсионного фонда. Я ему его дал, а блокнот положил в карман. Как я это забыл?»
  — Макар, каждый раз смотрю на тебя и удивляюсь. Ты все забываешь, а вот сходить за бутылкой в магазин, еще ни разу не забыл.
  — Люба, очень тебя прошу, не сыпь мне соль на рану.
  Когда Бабин принес уголь, то Люба подошла к нему и сказала:
  — Макар, что ты мне голову морочил с этим блокнотом? У тебя же в мобильнике есть номера.
  — Люба, что ты в этом понимаешь? Моему  мобильнику сто лет. Память у него такая же, как у меня.
  — Что с вас взять, одним словом — б/у. Ты детям, хоть, позвонил?
  — Так связи-то нет.
  — Значит, Саша с Леной не приедут?
  — А как они с детьми приедут?
  — Люди-то ездят в Луганск и Кировск.
  — Знаю я, как там ездить. На паспортном контроле они стоят в очереди по шесть часов.
  — Для кого же я все это готовлю?
  — Ну как же, в Старобельск я дозвонился. Артур Муляров приедет, Хрюков с Ирой придут. Так что война войной, а праздник состоится невзирая ни на какие преграды.

  Раннее утро. Ярким весенним светом залита спальня. На белой подушке — две головы, Макара и Любы. Проснувшись, она смотрит на умиротворённое лицо мужа и пальчиком касается его подбородка.
  — Юбиляр, пора просыпаться, — она целует его в щечку.
  Он, не открывая глаз, тянет руку к ее груди.
  — Макар, ну, все, хорошего — по-немножку.
  — Как это все? Ты мне задолжала кучу поцелуев, да еще с процентами.
  — Перебьешься, нас ждут важные дела. Надо себя приводить в порядок и стол накрывать.
  Где-то через час Бабин смотрелся, что новая копеечка: чисто выбрит, в оранжевой рубашечке в наглаженных брюках. Мужик еще хоть куда. А Люба: с новой прической и в ярком цветастом платье выглядела помолодевшей. Поверхность широкого стола, покрытого белой скатертью, уже заполнили разнообразные блюда: котлеты, тушёная  рыба, сыр, картошка, помидорный салат, яблочный пирог, а так же тут выстроились бутылки с вином и водкой. В центре стола, в большой хрустальной вазе красовался букет алых желтых тюльпанов. Уже и дети Бабина поздравили его с юбилеем (все-таки дозвонились).
  — Макар, гости еще не скоро явятся, — сказала ласково жена,— может, ты компотику отведаешь?
  Но в это время подал голос звонок. Бабин, смотревший телик, поднялся с кресла и пошел открывать дверь.
  — О! Кого я вижу! Артур, как я рад тебя видеть! — воскликнул Макар,— проходи дорогой.
  Они обнялись и долго тискали друг друга.
  — Макар, и я рад тебя видеть!— сказал Артур, мужчина среднего роста, лысоватый, с темными глазами.
  — Прошло пять лет, а ты не изменился. Поздравляю тебя с юбилеем! Желаю тебе здоровья и счастья!
  Затем Артур обнял Любу и сказал: «Тебя тоже поздравляю с этим памятным днем! Ты все такая же привлекательная! Желаю тебе семейного счастья!» — « Артур, спасибо тебе».
  — Артур, как ты доехал? Путь-то неблизкий,— Макар предложил ему сесть за стол.
  — Я вышел на шестичасовый автобус, и через каких-то пару часов был уже в Карловке. Макар, ты знаешь, мне пришлось миновать семь блокпостов. На каждом из них гвардейцы любовались моим паспортом, все выясняли, куда еду и зачем. Меня удивило то, что возле поселка, вдоль трассы все перерыто, там окопы, блиндажи. Есть дома разрушенные. Господи, какой был поселок: шахта рядом, магазины, столовая, школа! Звучала музыка, песни. Живи, не хочу! Я бы ни куда не поехал, но моя Таня испугалась тогда бомбежек.
  — Артур, жалеешь, что выехал?
  — Макар, конечно, жалею. Как мы тогда умели радоваться! Только теперь понимаешь, что те годы, прожитые на поселке, были для нас самыми счастливыми.
  — Артур, тогда подымим чарочки за то прекрасное время!
  — Будем, Макар, — за наши золотые годы!
  — Макар, я помню, как ты вогнал в краску инженера Сурова, а за что — забыл.
  — Артур, как же ты не помнишь! В свое время Суровы были нашими соседями. Бориса, тогда еще маленького, отец, уходя на смену, частенько оставлял нам для присмотра. Получается, что мы с Любой для него были няньками. Время шло, маленький Боря выучился. К тому времени занимал пост инженера по технике безопасности, а я, выйдя на пенсию, еще работал на водоотливе. Меня там и засекли, как нарушителя. Выйдя из насосной посмотреть уровень воды в зумпфе, я не взял спасателя. Так вот однажды, на заседании по технике безопасности, где горняков собралось  немало, Борис Суров и зачитал решение  лишить меня премии 50%. Я, конечно, обиделся и ляпнул: «Если б я только знал, что ты таким вырастешь, я бы тебя в помойном ведре утопил». — Это был фурор. Петросян отдыхает.
  В назначенное время  пришли две семейных пары. Семья Хрюкиных, возрастом, как Бабины. Нина—значительно ниже Степана, а он — высокий и худой. О паре Кузнецовых  можно сказать, что это два божих одуванчика. Они такие милые и чем-то похожи друг на дружку.
  Когда гости уселись за стол, Артур, подняв бокал, сказал: «Уважаемые, соседи, первый бокал пьем за юбиляра». После третьего бокала юбиляр громким голосом затянул любимую песню:
  «На Волге широкой, на стрелке далекой
  Гудками кого-то зовет пароход.
  Вчера говорила, навек полюбила,
  А нынче не вышла в назначенный срок…»
  Квартира наполнилась прекрасной мелодичной музыкой и через форточку вылилась на улицу.