Всего-навсего жизнь

 На иллюстрации картина Зинаиды Сибирцевой "Дуновение". Опубликована с согласия художника.            
         
                « Магия не в самих вещах, а в отношениях
                между обыкновенными вещами».
                Сальвадор Дали.               

               
 Люди наивные, бесхитростные, не избалованные изысками искусствоведческой мысли, полагают, что живопись в стиле наив так же проста и бесхитростна, как их собственное восприятие. Цветочки, кошечки, упрощенный пейзаж, часто отсутствует или сильно искажена перспектива. В общем, таким людям кажется, что если бы они взяли в руки кисть,  то смогли бы такое нарисовать и сами.
Но есть и другие. Это те, кто, в основном, живет в столице и крупных культурных центрах, посещает все без исключения нашумевшие и даже мало-мальски значимые художественные выставки. Это те, которые прочитали горы искусствоведческой литературы -  я имею в виду не только профессионалов, но и, если можно так выразиться, квалифицированных читателей и ценителей живописи. Так вот, эти люди склоняются, скорее, к мнению,  что  наив вполне вписывается в авангардное направление.
Наив считается ответвлением примитивизма. Это такое направление, когда художник, владеющий приемами академической живописи, сознательно, обдуманно стремится к упрощению изображения, как это делали первобытные художники или главные примитивисты всех времен -  дети.
Не надо думать, что все можно свести к лубку. Считается, что предтечами современных примитивистов были Поль Гоген, Пабло Пикассо, Анри Матисс, Анри Руссо. Именно от них протянулась нить склонности художников к стилизации и упрощению  - к таким мастерам современной живописи, как, например, Казимир Малевич. Классическим проявлением примитивизма можно считать его знаменитый «Черный квадрат», о котором написаны тома исследований не только искусствоведческих, но и философских.
 Правда, надо понять: разный бывает примитив и наив. Например, у кого-то на картинах просто изображены милые сцены деревенской идиллии или упрощенные до символа городские пейзажи. Но ведь есть сюрреализм, есть Сальвадор Дали, Марк Шагал, есть и «самодеятельные» художники, которые сто очков вперед дадут отцам-основателям сюра.  Как вам «Митьки», например? Можно ли их назвать художниками самодеятельными? 
Сюрреалисты, постмодернисты искали в  примитиве, в том числе, в наиве не только новые художественные формы, но и новые ракурсы жизни, новые идеи, требующие внимания и отображения средствами живописи, резко отличающимися от привычных академических канонов. Вообще, сюрреализм как направление живописи отказывается от логического восприятия действительности, а исследует подсознание человека и адресуется к нему, воздействуя не на рациональный разум, а, прежде всего на чувства и интуицию. Приверженцы авангардных направлений считают, что только так можно познать правду мира.

Сибирская художница-наивистка Зинаида Сибирцева (Борисюк) достигла уже той степени известности, которая не ограничивается кругом близких знакомых или посетителей культурных мероприятий районного масштаба. Если набрать ее имя в поисковике компьютера, без труда найдешь несколько серьезных сайтов, на которых публикуются ее картины и материалы о ее творчестве.
У нас в России людей принимают, в основном, по сертификатам, выданным какими-то официальными инстанциями. Других рекомендаций у нас не признают. Для любителей таких сертификатов  скажу: картины Зинаиды Сибирцевой  экспонировались на всех новосибирских областных художественных выставках начала ХХ1 века. Не обошлись без ее работ и две международные выставки «Фестнаив» в 2007 и 2010 годах.
Большой материал о ее работах с яркими цветными иллюстрациями опубликован в 2013 году в международном журнале «Русская галерея. ХХ1.» («Russian Gallery. ХХ1»), который издается в Москве и рассылается в библиотеки Российских центров науки и культуры в 83 страны мира. В галерею этого журнала отобраны 7 работ Зинаиды.
Круг ее интересов чрезвычайно широк. Она занимается не только собственно живописью, но  и росписью по дереву,  скульптурой малой формы. В 2013 году новосибирская журналистка Надежда Соколова сняла фильм «Золотая десятка области», в нем есть место и Зинаиде Сибирцевой.  Есть  два сборника ее работ, созданных при содействии министерства культуры Новосибирской области – «Сибирские соболята» и «На лугу под облаками». Кроме того, ее стихи, вместе с картинами, неоднократно публиковались в международном альманахе «Вереницы».
 То есть, послужной список героини нашего эссе на ниве искусств можно продолжать долго, но совсем не это главное. Главное – ее бесспорный талант художника,  который позволяет Зинаиде воплощать ее безграничные творческие замыслы. Впечатляет многогранность таланта. Наив-то  наив, а какое разнообразие тем, смыслов, ракурсов, открытий, вслед за которыми мы идем, созерцая ее картины.   Работоспособность у художницы – нечеловеческая. Некоторые люди для самореализации, даже имея дарование, не желают пальцем шевельнуть. А тут – талант бесспорный, огромный, неукротимый и  трудолюбивый.


Большинство своих картин Зинаида пишет темперой. Это такие краски, которые занимают промежуточное место между клеевыми и масляными красками. История их создания и применения длится уже 3500 лет. Знаменитых масляных еще не было, а темпера уже была. С древнейших времен темперой писали иконы. Само латинское слово tempera происходит от глагола смешивать. Это краски на не очень сложной эмульсии, которая состоит из воды, какого-либо натурального клея – яйца или только яичного желтка, гуммиарабика, декстрина или даже мыла!
К эмульсии добавляется немного масла, которое делает краски эластичными, послушными художнику и не дает им растрескиваться при высыхании. Естественно, необходимым составляющим краски, конечно же, является сухой порошковый пигмент, который и дает художнику главное – цвет. Темпера быстро высыхает и сохраняет яркость цвета на протяжении веков. Работать ею можно на холсте и на бумаге. Для прояснения закономерного интереса сообщу: можно делать эти краски самому, подобно средневековому алхимику, а можно купить темперу промышленного изготовления. Иногда художница пишет обыкновенной гуашью.
Зинаида для создания своих уникальных картин часто пользуется  картоном  формата, скажем, 40 х 50. Или пишет на более маленьком, или на более крупном листе – а зависимости от замысла картины. Пробовала писать и на холсте маслом, но это не стало ее главным методом. Зато очень интересный результат  получила, написав изумительную картину «Дуновение» на обороте листа  оргалита – на его шероховатой стороне. Получился своего рода растр, который делает изображение весьма оригинальным и усиливает впечатление от картины.   
 
Согласитесь, какими красками и на чем писать – это, конечно, очень важно.  Гораздо важнее то, что художник изображает на своих картинах. Вот это как раз самое главное.  Никто не вправе ему диктовать – писать ему цветочки и птичек или, например, нечто шокирующее и ужасное.  У Франсиско Гойи есть картина «Тонущая собака».  Полное название картины – «Собака, тонущая в зыбучих песках». Это одно из самых мрачных и загадочных творений великого художника.
Взгляд гибнущего живого существа направлен вверх, к небесам и молит о пощаде. Разве это не касается самых глубин души человека? Вот почему эта картина наводит на созерцателей ужас, который человек  никогда больше  не забудет. Причем, эта  картина вполне реалистична, хотя и пространство ее решено  в не очень привычном ключе.

- Примитив, наив, сюрреализм, концептуализм, постмодернизм – это все классификация, - убеждена Зинаида, - она возникает тогда, когда критики и искусствоведы пытаются как-то сделать более доступными для понимания новые явления в живописи, обозначив их терминами, которые поддаются толкованию. А когда художник пишет, он не говорит: напишу-ка я что-то примитивистское или постмодернистское.
Да, нельзя с ней не согласиться, - художник пишет, как в песне Окуджавы: «Каждый пишет, как он дышит, как он дышит, так и пишет, не стараясь угодить. Так природа захотела, почему – не наше дело, для чего – не нам судить».
И все же есть у художников  какие-то неписанные декларации.
- Я люблю жизнь в ее простых проявлениях, в повседневных человеческих делах, - говорит Зинаида Сибирцева. - И, на мой взгляд, художник - наивист -  это человек, который верит в лучшее, несмотря ни на что.  Я люблю мещанство. Это слово происходит от старого славянского слова «место» -  город, поселение.   Мещане – это труженики, которые каждый день выполняют свои человеческие обязанности, создают материальную культуру, строят счастье для себя и своих близких. Это основательность, размеренность, неспешность,  при таком стиле жизни исключается бессмысленная суета, желание бежать неизвестно куда с вытаращенными глазами. Я хотела бы жить в восемнадцатом веке, где-нибудь в поместье, когда труд был неотделим от жизни человека и еще не стал рабской повинностью.
У Зинаиды слово – это дело. В 2016 году она создала собрание скульптур малой формы под названием «Я люблю мещанство» и стала лауреатом межрегиональной выставки «Народная игрушка. Лоскутная мозаика» в Новосибирском художественном музее.

…Да,  великие могут с нами делать все, что им угодно – своими картинами, своими стихами, своей музыкой. Но это вовсе не означает, что художник, не отнесенный к сонму великих, не может потрясти наши души до основания. Есть у Зинаиды Сибирцевой картина «Вдова». Она тоже перепахивает всю душу, если  вглядеться в нее не мимоходом, равнодушно, а оказаться там, в ней, перешагнув границы рамы.
…Обычная комната в два окна с присборенными  короткими шторками на круглых карнизах с кольцами. За окном слева – зелень сада с едва прорисованными ветками деревьев. Окно справа открывает перед нами вид на уходящую вдаль дорогу. Между окнами – широкий темный комод, на нем в банке, прикрытой самодельной декорацией под вазу, - большой букет черемухи.
Просто поражаешься мастерству художника: лепестки черемухи прорисованы так, что возникает полное ощущение, что ты видишь отдельно каждый лепесток, а ведь, они и в жизни крошечные, не то, что на картине. Листочки все живые и упругие. Справа от черемухи над комодом – любимые русские ходики с гирей. Я никогда не поверю, что художник недосмотрел: гиря свисает над комодом, а не в промежутке между стеной и комодом. Это значит: время остановилось здесь.
Серый кот стоит задними лапами на стуле, мы видим его со спины, но каким-то образом он изображен так живо, что нет сомнения: глядя в сад, он весь захвачен созерцанием, скорее всего, птиц, которых мы не видим. У другого окна, где видна дорога, сидит женщина в русской одежде. Это не национальный костюм, нет, просто обыденная цветастая юбка, на коленях прикрытая фартуком, светлая блузка с длинными рукавами, со скромными узорами на белой ткани.
На голове – синий платок. Невольно вспоминаешь песню Шульженко – «строчи, пулеметчик, за синий платочек!». Лица женщины мы почти не видим, только краешек правой щеки Она неотрывно смотрит в окно в безнадежном желании увидеть, как с войны вернется муж и зашагает по дороге к дому.  Есть еще два человечка на фоне комода. Девочка в нарядном платьице малыш, ее братишка. По толкованию автора картины – это уже наши дни, здесь изображены бабушка и ее внуки, а незримо присутствует здесь не отец, а дед детей – так написано в стихотворении Зинаиды, сопровождающем эту картину.  Но на картине – совсем не старая женщина, нет. У художника получилось, что она, может, уже и бабушка, но она застыла в том времени, когда стала  молодой вдовой.
Девочка  держит в руке явно фронтовой треугольник – письмо от деда, а в ее другой руке – ручонка маленького мальчика, он ей ростом по пояс, ему не больше четырех лет.
Девочка показывает братишке зажатый в руке треугольник и что-то говорит ему о деде, давным-давно ушедшем на войну. На комоде еще два таких же треугольника фронтовых писем, справа от них – побуревший от времени  полиэтиленовый пакет с драгоценным письменным архивом, фотографиями. Письма состарились, а вдова – нет, душой она осталась в том времени, когда получила похоронку. У ног хозяйки на дощатом коричневом полу сидит черная  дворняжка. Она не сводит  преданных глаз с лица хозяйки, которая не видит ничего, она вся в скорбном ожидании.
А муж  и дед - здесь. Он прорисован бледным контуром. Он стоит на половике перед комодом, рядом с ним – туго завязанный вещмешок. Дед, вернее его призрак, - в шинели, в шапке, сквозь его прозрачное неясное лицо просвечивает стоящая на комоде матрешка. Он раскинул руки, готовый обнять внуков.  Страшно от того, что это только образ, который навсегда останется в этой комнате,  сам дед  к жене и  внукам  не вернется.
Как считает сама художница, картина эта вне времени:   не важно, какой год сегодня на дворе. Десятилетия идут, а камень в сердце все тот же. Ничего нарочитого. Ничего кричащего.
Я так подробно описала картину «Вдова» потому, что в ней сильнее всего мы видим мастерство художника, рисовальщика, наконец, боль целого поколения женщин, переживших  невосполнимую потерю, и боль художника, разделяющего скорби мира.
Антивоенный пафос присутствует и в других картинах Зинаиды Сибирцевой. Вот картина «Отвыкла». Мы видим девушку перед зеркалом. Она в нарядном красивом платье, а в зеркале проступает совсем другое: девушка в военной форме. Мы не знаем, кто она – санитарка, сестра, связистка, но все ясно, что она отвыкла от нормальной девичьей одежды, жизнь ее проходит под обстрелами, и она уже навидалась раненых и погибших сверх человеческой меры несчастья.
Или картина «Не умирай!», где солдат держит в руках умирающую любимую, не в силах смириться с этой утратой. Еще: «Невесты войны»: какой-то  конус из… как будто из ткани, которая могла бы пойти на подвенечные платья, но женихи убиты на войне. Невеста  тянется руками к вершине этого текстильного  обелиска, на которой – обручальное кольцо, но вместо драгоценного камня на нем – красная пятиконечная звезда, в центре ее – серп и молот.


Есть у Зинаиды Сибирцевой и несколько других картин мировоззренческого плана.  Несомненно, к духовной (не в церковном, а в философском смысле) сфере относятся картины Зинаиды Сибирцевой «Старик и время», «Учетчик времени» и «Три монаха».
Не буду их пересказывать, потому что тогда это будет толстая книга, а у меня – только эссе. Но, честно говоря, каждую из этих картин можно разглядывать и вдумываться в нее много-много дней и недель. Скажу только, что в «Трех монахах», например,  мы видим двух – с лицами, а средний монах – без лица, как это случается в ночных кошмарах. Эти три картины я бы с чистой совестью отнесла к сюрреализму, потому что они обращены не к поверхности наших чувств и мыслей, а к самым их глубинам, который доступны лишь немногим.
Очень большой интерес у меня вызывает цикл картин «Ключники».  Какие-то милые существа, похожие не то на пингвинов, не то на тюленьих детенышей  - бельков, прилаживают лестницу, чтобы взобраться повыше к Небу, к Солнцу и достать ключ, до которого так трудно дотянуться. Мне кажется, не надо изощряться в пояснениях, чтобы понять: ключ этот от жизни, от истины, от счастья. В цикле несколько картин, которые развивают эту идею в разных ракурсах и разными средствами.

Следует упомянуть о неравнодушии Зинаиды Сибирцевой к творчеству Михаила Булгакова.  Мастеру и Маргарите посвящается не одна работа, и все они требуют очень вдумчивого восприятия.  Сегодня мы не будем об этом говорить, потому что мировоззрение художника, его отношение к жизни, к другим людям, к тому, что происходит вокруг – это совсем отдельный разговор. Но вы уже догадались, что магия булгаковской прозы несомненно коснулась таланта художника, о котором я сегодня рассказываю.

На некоторых картинах изображены какие-то символические ситуации. Это «Мальчик в карнавальном костюме», «Мальчик и роза». Или чрезвычайно пестрое  полотно «Рыба в сети», где нет, в обычном смысле, ни рыбы, ни сети, какая-то круглая страшная ловушка, причем, вид снизу, как бы со дна реки (или моря?), все очень пестро и непонятно, а чувства возникают самые сильные – тревога, беспокойство. Я бы также отнесла их к чистейшему сюру.
Такого же рода картина «Я – мир»: необыкновенная пестрота, какой-то скрытый узор, мозаика.  Видны определенно только глаза, глаза, глаза. «Настроение и ослик» - вообще ни о чем невозможно догадаться сразу, что-то подсказывает пояснение художницы о том, что она создана по мотивам одноименной сказки  про настроения.    Многие картины настолько сильно гипнотизируют скрытым смыслом и взывают к недрам нашего подсознания, что теряешься от глубины символов, необычности формы, какого-то очень сильного эмоционального подтекста.
Даже среди этих непростых для понимания картин есть одна жемчужина, которая вообще уходит далеко от наива и вводит нас в настоящую сверхреальность, которая не подчиняется нашему разуму. Это картина с незатейливым романтическим названием – «Осень листьями дует в оконце». Ну, просто какая-то бесхитростная романтика.  Когда вглядываешься в нее – встаешь в тупик: это что? Сначала ловишь себя на том, что ты просто смотришь в окно.
Там, за окном – вода, противоположный  берег с желто-розовыми осенними деревьями. Над ними – косяк улетающих птиц. Слева за окном сидит девушка в теплой одежде и смотрит на воду, лица ее не видно. Ветки с желтыми листьями свешиваются по эту! сторону окна! Потом ты каким-то шестым чувством понимаешь, что окно – живое, древесное, из гибких молодых стволов.
Дальше – вообще волшебство: средняя полоса рамы книзу расширяется, превращается в дорогу, на которой стоит парень, пришедший явно с той стороны окна. И так же непостижимо дорога сужается, поднимается вверх и превращается в ветвь дерева с желтыми листьями. Комнаты нет ни по эту, ни по другую сторону окна. Там, где девушка – вода и небо, там, где мы и парень, тоже растет огромная береза, видна только часть ее толстого ствола. Невольно теряешься: где я? Где девушка? Где парень? Начинаешь догадываться – эта картина о них: о ней и о нем, которые по разные стороны окна.

Особого внимания заслуживают жанровые картины. Например, «Пасха». На столе угощение, но женщина и мальчик не приступают к трапезе, явно кого-то ждут. Или  «Первый иней» - замечательная картина. Девушка спиной к нам, роскошная коса на спине. Сидит прямо на широком подоконнике и смотрит в окно, где уже холодно, неуютно, поздняя осень, даже островки снега на траве. Пустая оледеневшая скамейка.
О портретах. «Тетя Нина» - на портрете легко угадывается характер женщины. Лицо выразительное, готовое заговорить, хотя, опять же, никакой светотени, убедительных с точки зрения  реализма деталей. На тебя смотрит живой человек  с его душой, чувствами. И это не единственный портрет, все они  у Зинаиды – живые. И вообще все лица, которые вы видите на  картинах Сибирцевой, например, лицо «Учетчика времени» - это не маски, а запечатленные мысли и чувства, которые мы можем только угадывать. Как будто  эти лица  написал мастер анимации, просто кадры застыли на месте.

А теперь  будем говорить о том, что попроще.  Я уже не говорю о цветах, деревьях и травах – их на картинах достаточно, и они – «как живые». «Незабудки» -  они прячутся среди виртуозно выписанных берез. «Опенки» -  они царствуют в лесу, где все так натурально, хотя это не академическая живопись», а берет за душу. Пейзаж «Утречко»: река, зелень, цветы.  Два парня ловят удочками рыбу.
Животные. «Летний котик», «Зимний котик», «Мой черный кот». Это не просто коты, у них говорящие,  человеческие глаза и красноречивые, как в пантомиме, позы. «Моя сиреневая лошадь»: столько жизни в этой картине, любви ко всему живому, что  после нее «Купание красного коня» окончательно в моих глазах обесценивается. А вот: «Уходи!»  -  две сороки напали на кота, то ли он у них хотел что-то украсть или еще что случилось, только коту приходится несладко, самое время ему бежать прочь на когтистых лапах.
Картин – сотни, и каждая приковывает взгляд и заставляет думать и чувствовать. Они обладают какой-то гипнотической силой. Хочется просто смотреть и смотреть на эти картины, мало того, хочется войти в них и там жить – в этом чудесном мире оживших красок и манящего пространства. Я думаю, это потому, что реальность картин Зинаиды Сибирцевой не сливается с обыденностью, не принимает ограничений нашего мира, и ее художественный язык – это полная безоговорочная свобода радости и добра.

17 октября 2018 года.                Лора Экимчан.