Глава 4. Тамплемарский монастырь

Рошфор уехал на следующий день на рассвете. Виконт не стал его удерживать: пусть узнает все, что сумеет, это для Рауля и Фархада мало что изменит. Видимо, миледи жива и ее персоной заинтересовался кардинал. Рауль попытался вспомнить все, что он знал об этой страшной женщине. Получалось, что она связалась со службой Ришелье после Англии, уже когда овдовела. Ее возвращение к английскому двору было вынужденным: это могло быть прямым заданием кардинала, которому нужны были там свои люди. Значит, не в ревности Ришелье было дело, и интересы духовника французской королевы лежали куда глубже. Не ухаживания Бэкингема за Анной были причиной глубокого интереса его высокопреосвященства к соседям за Ла Маншем, а более серьезные опасения. И пока еще на престоле сидел король Яков 1, значит, и посольство по случаю женитьбы наследника престола еще было впереди. Рауль мысленно поздравил себя, что не оставил в руках Рошфора никаких компрометирующих бумаг. Пусть ищет то, что ему нужно, без гарантий графа.
И Рошфор искал. Из Ла Фера он, не спеша, отправился в сторону Лилля, в окрестностях которого находился тот самый Тамплемарский монастырь, в котором некогда пребывала монахиня Анна. По дороге он расспрашивал: осторожно, словно невзначай. Чем ближе подъезжал он к монастырю, тем меньше сведений и воспоминаний было у окружающих о необычной монахине. Люди ссылались на плохую память, на множество забот, на строгость нравов. Словно мрачная тень прятала женщину от досужих расспросов. Рошфору не оставалось ничего другого, как направиться прямо в монастырь, благо предлог для этого был: тяжелое ранение друга, которому не помогают никакие снадобья.
Монастырь казался вымершим: замшелые, местами выщербленные стены, проржавевшая решетка у входа… даже голоса монахинь не доносились на сторону мирян. Рошфор, спешившись, уже добрые полчаса маялся под воротами, все еще надеясь, что хоть одна живая душа покинет его стены. Когда терпение его окончательно лопнуло, и он уже решил колотить в ворота не кулаком, а ногой, калитка в массивных, оббитых железом, воротах дрогнула и с визгом приотворилась, выпуская двух древних монахинь. Старухи остановились, вопросительно взглянув на него. В руках обеих были холщовые котомки, на веревочных поясах висели ножны с маленькими ножами: бабушки, выходя из своей обители, не выглядели беззащитными.
- Чего желает господин? – старушка постарше на вид взглянула на Рошфора прозрачными, выцветшими от старости глазами.
- Мне бы повидать вашу мать-настоятельницу, - кротко ответил мирянин.
- Наш устав строг. Нам говорить с вами не по чину, - монахиня слегка подтолкнула вперед спутницу. – Звоните в колокольчик, вам отопрут, а нам пора: солнце и так уже высоко, а травницам надо беречь утреннее время.
- Так вы травы собираете, - удовлетворенно заметил гость. – Вас-то мне и надо!
- Если у господина есть вопросы, то не нам положено на них отвечать, - сурово ответила старуха, и обе монахини торопливо засеменили по тропе. Граф Рошфор только головой покачал им вослед и взялся за колокольчик. Только на третий звонок окошко в двери приоткрылось, и на путешественника глянули черные живые глаза под густыми ресницами. Черные брови и гладкий лоб, едва приоткрытый под строгим убором, говорили о молодости женщины. Она окинула любопытным взором мужчину и отворила дверь больше, чем полагалось, если бы она опасалась незнакомца.
- Проходите, мать настоятельница видела вас из окна. Лошадь привяжите во дворе.
Рошфор последовал за монахиней, на ходу, стараясь не делать этого слишком явно, поглядывая по сторонам. Монастырский двор и сами помещения внутри не выглядели запущенными. Чисто, хотя и не очень богато, но бедность приличествовала ордену бенедектинок. Открылась очередная дверь, и Рошфор оказался перед настоятельницей. Та сделала знак головой, монахиня, сопровождавшая гостя, удалилась, и они остались наедине.
- Шевалье, я согласилась принять вас только в виду вашей крайней настойчивости, - мать-настоятельница смотрела на конюшего кардинала круглыми, совсем совиными глазами на маленьком сморщенном личике, что еще больше усугубляло ее сходство с совой.
- Ваше преподобие, вы хотите сказать: наглости? Не стесняйтесь, прошу вас, с определениями. – Рошфор улыбнулся со всей приятностью, на какую был способен. – Я вынужден быть настойчивым до неприличия, поскольку явился не любопытства ради: у меня поручение от моего господина, его высокопреосвященства господина кардинала Ришелье.
При этих словах на лице настоятельницы промелькнуло странное выражение, и она прикрыла глаза тонкими веками, пряча что-то похожее на удовлетворение.
-Так его преосвященство нынче в фаворе у его величества? – негромкий голосок содержал толику яда.
- Господин кардинал принадлежит к тем мудрым и целеустремленным людям, которые превыше своей карьеры ставят интересы Франции, - ответил Рошфор, скромно опустив взгляд, но отметив про себя, как беспокойно перебирают старушечьи пальцы деревянные четки. – Он поручил мне собрать сведения об одной из ваших сестер.
- Кто же интересует его высокопреосвященство? – настоятельница говорила спокойно, только узловатые, перекрученные артритом пальцы, задвигались быстрее, отщелкивая шарики четок. Этот сухой треск стал раздражать конюшего.
- Речь пойдет о некоей Анне де Бюэй. Именно под этим именем она была передана в ваш монастырь совсем еще ребенком.
Стук деревянных четок внезапно прекратился, настоятельница, побелев, как ее покрывало, замерла.
- Я не ошибся, вам знакомо это имя и эта девушка, не так ли? – пошел в наступление граф, но настоятельница, плотно сжав губы отрицательно покачала головой. – Хорошо, я вас могу понять, - продолжал наступать граф, - вы не имеете права давать сведения об ваших насельницах. Но положение сложное: монсиньор должен знать, что заставило эту женщину покинуть ваш монастырь. В чем она провинилась? Вы прогнали ее? Она вела себя недостойно? - уловив движение старухи, он тут же продолжил. – Она согрешила?
- Она опозорила нашу обитель: вот все, что я могу вам сказать, сударь, - глухо промолвила настоятельница.
- Чем она у вас занималась, матушка? Какие у нее были обязанности? Меня не интересует более ее нравственность, мне важно знать, чем она так прославилась, что слава о ее талантах по составлению лекарств разнеслась по всей Пикардии?
- Она у нас была лучшей травницей, - неохотно ответила мать-настоятельница.
- И знала она рецепты не только бальзамов, но и те травы, что так часто требуются неверным женам и неосмотрительным девицам, - небрежным тоном закончил Рошфор. - Когда она исчезла из монастыря?
- Тому уж не один год минул, - старуха вздохнула и вновь взялась за свои четки. – Я плохо помню: стара я стала, память подводит.
- Может, у вас найдется кто-нибудь, кто не жалуется на память, матушка? Я, со своей стороны, могу вам пообещать, что имя той, что прольет свет на эту историю, никому не будет известно.
- Сестра Анна жива? – с трепетом спросила настоятельница.
- Не скрою от вас: жива. Но она никогда сюда не вернется: кардинал даст ей свое покровительство, но он должен знать, с кем ему придется иметь дело.
- Я не могу вам ничего сказать: эта женщина вернется сюда и отомстит всем нам! - воскликнула настоятельница во власти страха теряя контроль над своими словами.
- Она способна на месть? Этот ангел? – поразился граф.
- Это дьяволица! Она соблазнила нашего приходского священника, толкнула его на кражу церковных сосудов, довела его до клейма, до приговора на галеры, а потом он погубил свою душу, повесившись в тюрьме. Она способна на все! – старуха уже забыла, что жаловалась на память. – Она бежала из тюрьмы, соблазнила сына тюремщика – и как сквозь землю провалилась. Мы думали, что ее грешную душу прибрал Господь, в великой милости своей простив все зло, что она творила, а вы говорите, что она жива! Нет, я сказала вам все, даже больше того, что могла и имела право сказать. Не просите меня о большем: я ничего не прибавлю к уже сказанному. Помните только, что, если этот демон сюда вернется, все, что произойдет, будет на вашей совести и совести господина кардинала.
Рошфор встал, чувствуя, что ему не хватает воздуха.
- Я больше ничего у вас не стану спрашивать, матушка, вы мне сказали довольно. С моей стороны клянусь, что до Анны де Бюэй не дойдет ни слова из того, что я услышал, – граф отвесил почтительный поклон и поспешно удалился. Но пустынные галереи монастыря еще долго хранили звон его шпор. Рошфор, не сворачивая никуда, понесся по дороге, ведущей на Париж: он вез Его преосвященству информацию, с помощью которой кардинал мог держать в руках своего нового агента: Анну де Бюэй. В высокую политическую игру кардинала вступало новое лицо и Рошфор предпочел бы, чтобы его высокопреосвященство держал ее на вторых ролях.