Славянский шкаф

   Дома я, Анфиса Фирсова, перевернула стул, прошедший испытания, оторвала от него пожелтевшую этикетку, еще раз осмотрела стул, поставила его в угол. Затем она вынесла из комнаты пять стульев и без стульев поехала в магазин на новом автомобиле.
   — Вас что-то у нас заинтересовало? — спросил вездесущий продавец Родион, между прочим, он раньше работал в магазине электронной техники.
   — Вы мне вчера понравились, а мебель сегодня, — ответила я, кокетливо улыбаясь продавцу, которого знала в прошлой жизни.
   — Меня среди антиквариата и мебели обычно не замечают, — хмуро ответил молодой человек.
   — Что Вы сегодня вечером делаете? — спросила я молодого мужчину.
   — К Вам еду. Я правильно понял? — усмехаясь, спросил продавец. — Рабочий день через полчаса закончится. Только мой визит Вашему бывшему мужу может не понравиться.
   — Можно я похожу пока по магазину, а потом поедем ко мне?
   — Ходите, смотрите, это не запрещено, — предложил вежливо Родион.
   Я два раза обошла торговые залы, потом вышла из магазина и села в автомобиль. Я с тоской подумала, что делаю очередную глупость. Мне  захотелось уехать от магазина куда подальше, но на крыльце показался продавец Родион.
   — Идите сюда, — позвала я, открывая дверцу машины.
   — Женщины меня еще не возили на машине, — сказал он, глядя на машину.
   — Времена меняются, я давно за рулем.
   — Что мы у Вас делать будем? Я понял, Вы хотите оценить свой антиквариат!
   — Мы давно знакомые люди, а антиквариата у меня никогда не было. Мебель у меня современная.
   — Хороший ответ, а я подумал, что Вы заманиваете меня в дом как оценщика старой мебели.
   В подъезде я столкнулась с Инессой Евгеньевной, бывшей свекровью. Пожилая дама улыбнулась и вопросительно посмотрела в глаза Родиона, но промолчала.
   Родион прошел в квартиру и воскликнул:
   — Я прав, Вы меня привезли оценивать этот стул, — он подошел к стулу. — А что, неплохой стульчик! Прямо скажем, неплохой! — засмеялся радостно Родион, глаза его так хитро сверкнули, что я удивилась.
   — Вы проницательны, — сказала я с некоторым внутренним раздражением, мне показалась, что афера себя не оправдала.
   — Продать Ваш антиквариат? — спросил Родион, многозначительно покачивая головой.
   — Нет, он мне дорог, как память.
   — Все так говорят и продают, а покупатели эту память покупают. Сказать Вам цену на этот стул? — и он назвал цену.
   — Так мало?
   — Вот видите, из-за стула Вы меня привезли! А мало стул стоит потому, что без легенды и тянет на позапрошлый век.
   — Правда, что ли?
   — А Вы что, не знали что стул восемнадцатого — девятнадцатого века?
   — Нет, на самом деле я его принесла из бабушкиной кладовки. Мне его профиль понравился, изогнутость ног и спинки. Я с детства этот стул помню. Я на нем сидела, когда к бабушке приходила пить чай с вишневым вареньем. Дома у нас варенья никогда не было, — увлеченно врала я и сама верила своим словам.
   — С какой грустью Вы говорите и так красиво. Вспомнили бы лучше историю стула до варенья с чаем или вспомните, что бабушка говорила о своей бабушке.
   — Не помню, мне это было неинтересно.
   — Тогда дороже не продать. Я сейчас уйду, Вы стул сами привезете, а мы его продадим. Вот и вся любовь — на один стул. Я без обиды говорю, Вы не первая клиентка в моей работе, которая меня увозит на оценку антиквариата под предлогом интереса.
   Родион ушел. Я села на современный диван, еще раз посмотрела на стул и рассмеялась:
   — Это ж надо! Восемнадцатый век!
Я позвонила Платону:
   — Платон, спасибо за стулья восемнадцатого века!
   — Анфиса, ты откуда узнала, что они восемнадцатого века?
   — Твой друг Родион сказал.
   — Ты бедствуешь, моя радость? Я купил стулья, а ты их продаешь?
   — Так получилось. Стулья на самом деле из гарнитура восемнадцатого века?
   — А ты вспомни, где я работаю! Я теперь работаю на частной мебельной фабрике. Мы изготавливаем мебель на заказ малыми партиями. Однажды нас попросили сделать гарнитур из восемнадцати стульев, похожих на стулья восемнадцатого века. Я ездил по музеям. В музее великого писателя нашел этот стул. Мы по этому стулу выполнили заказ, а заказчик оплатил двенадцать стульев. Шесть стульев я купил по цене с большой скидкой и тебе подарил.
   — Вот теперь спасибо. А ты знаешь, что я могу один стул продать как антиквариат восемнадцатого века? Ты лучше скажи, где находится музей, в котором ты стул срисовал?
   — Я соскучился. Приеду и все расскажу.
   — Приезжай хоть сейчас, — сказала я и положила трубку телефона.
   Я спрятала стул, прошедший испытания на стенде. Пять стульев я распределила по квартире так, чтобы их число не сразу определялось. Посмотрела на себя в зеркало и решила, что красивее быть необязательно, и побрела на кухню готовить ужин для любимого мужчины. Мы то женились, то разводились, то опять встречались. Дети у нас пока не появились. Платон хотел детей, бредил продолжением своего рода. Я упреки на эту тему не выносила, но привыкла к его дарам. Они ее устраивали.
   Платон был гибким мужчиной, легким на подъем. Вес на его теле так равномерно распределялся, что он казался просто прекрасным, что мне весьма импонировало. Он знал и чувствовал дерево в любом его проявлении, но что касалось техники — тут у него был полный провал. Машину водить он умел, но без особой легкости, хотя имел права на вождение. Вообще он весь был отголоском прошлых веков. Последнее время он вновь воспылал любовью ко мне. Я пыталась увильнуть от его назойливой любви, но чем больше я его отсылала, тем настойчивее он становился.

   Если Платон любил меня, то кто из нас сильнее любил? Непонятно. Я могла бы с ним и на футбол пойти, но он за футболистов не болел. А у меня даже шарфик фирменный был. Не болельщик он футбольный, а наглый молодой муж, поэтому Платон мне и нравился.
   Вечером мы были на ночной дискотеке. Музыка гремела, цветомузыка вращалась и посылала импульсы в толпу танцующих людей. Я танцевала так, что от меня постепенно все отпрыгивали в сторону. Я же почти настоящая танцовщица, поэтому на меня интересно смотреть. Платон остановился и посмотрел на мой танец, за ним остановились все, и я самозабвенно вытанцовывала в одиночку.
   На меня нашло вдохновение танца! Приятно! Я находилась в центре внимания публики, в центре цветовой настройки танцевального поля, в центре музыки. Подошел ко мне Платон после танца, и мы пошли на улицу. Погода прохладная. Нуль или ноль градусов. И мы два нуля.
   Но сейчас не об этом.
   Нечто подобное вспоминала я, пока ставила рыбу, засыпанную репчатым луком, залитую майонезом, посыпанную тертым сыром  в духовку. Платон любил картофельное пюре со сливочным маслом и молоком, этим я и занялась. Накануне он привез сетку картошки, сетку свеклы и все остальные овощи. Я открыла дверь своему снабженцу и вновь пошла на кухню. Он сам знал, что ему делать с овощами. В нем не было эксцентричности, но была основательность, в нем не было любовной суеты, но любил он душевно. Я устраивала домашняя любовь без особых требований.
   — Анфиса, я смотрю, все стулья на месте.
   — Платон, а куда им деваться, все они здесь, — сказала я, снимая передник, оставаясь в платье, облегающем фигуру.
   — Как ты хороша в платье! А то ходишь в брюках, словно ты не женщина!
   — Я для тебя платье надела.
   — А хоть бы и так, все одно приятно, глаз мой мужской радует. Хочешь знать, где я стул срисовал? Мы можем туда вдвоем съездить, если довезешь на машине. Это старая усадьба, музей писателя.
   — Ой, Платон, вот почему мне на этом стуле хорошо думается!
   — Угодил, стало быть, и то славно.
   Через некоторое время Платон бросил меня вновь по неизвестной для нее причине и вернулся к матери, видимо, у нее квартира была больше.
   — Привет! — воскликнул Платон, встретив меня на лестничной площадке. — Я соскучился.
   — Быть не может, — без эмоций возразила я.
   — Это правда.
   «Жесть!» — подумала я и пошла дальше, у меня не было денег на покупку Платона. Я легко представила, как он в магазине купил куклу. И пропела мысленно: «Секс-топ, секс-топ, секс-топ, секс-топ».
   Платон после очередного своего ухода от Анфисы действительно перешел жить к матери. Поскольку квартиры располагались на одной лестничной площадке, то появление Степана Степановича Сукачева в квартире Анфисы соседи заметили. Но Инесса Евгеньевна ради сохранения своей внешности мускулом на своем лице не дрогнула. Да и Степан Степанович  при встрече спокойно пожал огромную руку Платона.

   — Люди! — хотелось крикнуть Инессе Евгеньевне, когда она одна сидела в большой и пустой квартире. Когда женщина дома одна, ей прислуга не нужна, она влачит ленивое состояние. Она занималась тем, сем, потом ей это основательно надоело. Одним словом — никого дома, надо же было ей придумать себе такой ленивый выходной день!
   Инесса Евгеньевна, директор антикварного магазина, отдыхала от людей и суеты. Она достала обруч и стала крутить его вокруг своей талии. У нее замечательные ногти. Великолепная грива толстых волос украшает ее голову, которую она мыла раз в неделю, и волосы прекрасно лежали в прическе и жирными не становились. Бог ее не обидел. Иногда она считала себя излишне худощавой. И вот такая женщина с огромными серыми глазами и миловидным лицом сидела дома по собственной инициативе и страдала от безделья, ею же созданного!
   Поэтому Инессу Евгеньевну вполне устраивало возвращение сына Платона из соседней квартиры, с ним она становилась более обеспеченной. Его деньги шли в общий карман семьи из двух человек, деньги жене он не давал, если жил дома.
 
   Я почувствовала нехватку денег с тех пор, как от меня ушел Платон, но просить деньги у него я не могла; вот и пошла на аферу со стулом, а стул и впрямь оказался родом из восемнадцатого века, можно сказать, почтенной копией стула знаменитого писателя!
   «Вот тебе и легенда, — подумала я. — И придумывать ничего не надо, это на самом деле копия стула великого писателя восемнадцатого века! Надо только каким-то коленом к этому писателю примазаться, как масло на хлеб». Я медленно обошла домашнюю библиотеку, обнаружила одну книгу великого писателя, прочитала биографию.
   Все складывалось лучшим образом: мы с писателем жили почти рядом по меркам огромной страны. Так что там моя бабка о своей бабке могла сказать? Это надо было придумать. Я окунулась в книгу писателя, бывшего владельца настоящего стула.
   Заказчиком стульев восемнадцатого века был тот самый продавец из антикварного магазина. Звали его Родион. В магазине один покупатель забыл буклет с фотографиями усадьбы писателя. Родиону один стульчик на буклете очень приглянулся. Он его и заказал в фирме Степана Степановича Сукачева, а Платон съездил в усадьбу и снял размеры с оригинала. Еще Родион был наслышан, что есть испытательные стенды, на которых можно провести процесс старения изделий, в том числе и мебели. Он хотел купить себе машину с большим багажным отсеком для перевозки мебели.
 
   Директором антикварного салона мебели в то время работала Инесса Евгеньевна Евдокимова, именно она обмолвилась Родиону о стендах, которые были в фирме Платона. Родион покаялся, что стульчики он заказал, она его пожурила и похвалила, так они сообща купили двенадцать стульев и положили их на склад. Шесть стульев прошли несколько иной путь в доме Анфисы.
   Инесса Евгеньевна сразу сообразила, что Анфиса пошла правильным путем по старению стульев, дальше они сами с Родионом справились с двенадцатью стульями.
Перед Инессой Евгеньевной лежал график ее личного старения, его знакомый экстрасенс составил: что было, что будет в плане ожидаемых болезней. А что, очень похоже. Инесса Евгеньевна от кривой своей старости особо не отклонялась.
Получается, что жизнь похожа на гладиолус, бутоны раскрываются снизу и постепенно подбираются к верхушке цветка. Гладиолусы бывают маленькие, с небольшим количеством цветков, а бывают породистые, ну очень большие. Каждый цветок что-то да обозначает, что бы он ни обозначал, а смысл один: больше цветков — длиннее жизнь. Инесса Евгеньевна претендовала на большую жизнь, то есть на большой гладиолус.
   Вредных привычек у нее не было, а это сразу давало значительный довесок к возрасту. Инесса Евгеньевна, женщина от природы властная, сыну подчинялась с полуслова. Она переживала первый кризис старости, костная система у нее стала выходить из подчинения. Она перечитала все статьи по поводу болезней ног, больше всего ей понравилась одна статья о том, как сохранить кальций в организме, и она бросила пить кофе, на этом она решила, что все рекомендации статьи выполнила и кальций будет у нее в норме. Она купила упаковку кальция из 20 таблеток, выпила четвертую часть таблеток, запила водой и отключилась.
   Выспавшись, она принялась за уборку квартиры. Иногда ее доставали боли, но она упорно двигалась, ведь недаром женщины пожилого возраста идут в уборщицы или помогают убирать квартиры своим продвинутым детям! Как ни странно, но именно это и есть народный секрет женской живучести.

   На счастье или несчастье, Степан Степанович явился ко мне по старой памяти выговориться. Он посмотрел на меня, читающую книгу и совсем забывшую про него, собрал со стола посуду после ужина и стал ее мыть. «Вот и вся любовь», — думал он, водя губкой в пене по тарелкам и смывая с их боков пену водой.
   Платон шел с работы, задумался, да и позвонил в дверь Анфисы, можно сказать, по привычке. Дверь открыл Степан Степанович в переднике, пена на руках указывала на его домашний труд в квартире его бывшей жены, что Платону было хорошо знакомо.
   — Привет, — сказал Платон. — Анфиса дома?
   — Где ей еще быть? Книгу читает, — ответил Степан Степанович, полностью закрывая собой дорогу в квартиру.
   — Я по привычке нажал на звонок, домой иду, — сказал Платон и стал открывать соседнюю дверь ключом.

   Я проблемами старшего возраста особо не страдала, поэтому лежала и читала книгу писателя восемнадцатого века, у которого еще при его жизни был стул восемнадцатого века. Я всеми клеточками своего серого вещества мозга пыталась найти нечто общее между своими предками и великим писателем прошлого, пока мне это не удавалось.
   Внезапно я почувствовала, что строчки книги уходят в темноту. Я  подняла голову от книги, посмотрела на источник света, но вместо торшера у дивана обнаружила огромную фигуру Степана Степановича.
   — Заметила, наконец, что я здесь! Анфиса, я к тебе пришел, а не к посуде.
   — Простите, Степан Степанович! Я забыла о Вас, зачиталась, ушла в прошлое.
   Степан Степанович медленно опустился на колени, сложил свою огромную голову на мою грудь, слегка поводил волосами по платью, как гигантский кот. Я, молодая женщина, не выдержала и погладила большую голову мужчины. Он медленно стал подниматься и с необыкновенной прытью барса перемахнул через меня и оказался лежащим с другой стороны платья.
   Я повернулась к Сукачеву. Он сжал мое платье со всех сторон своими огромными руками. Я утонула в объятиях мужчины, продолжая держать в одной руке книгу.
   — Да выкинь ты эту книгу! — в сердцах воскликнул Степан Степанович.
   Я разжала пальцы. Книга выпала из моей руки. Свободной рукой я слегка обняла мужчину.
   — Так-то лучше, — проворчал он, невольно освобождая мои колени от домашнего платья.
   — Степан Степанович, может, не надо?
   — Еще чего! Мы взрослые люди. Муж тебя бросил. А ты лежишь тут передо мной, слегка платьем прикрытая, вся изогнутая по профилю, ножки свои голые демонстрируешь, а потом говоришь: «Не надо, Степан Степанович».
   Я поняла, что никто мои возражения не услышит, и откинулась на спину. Я выгнулась, как кошка. Прощальным взглядом встретилась с торшером и выключила свет.
   — Свет чем тебе помешал? Или я тебе не по нраву пришелся? — спросил Степан Степанович и уверенным движением расстегнул молнию на платье.
   Я села и стянула с себя платье, мои ноги были в руках мужчины. Я и встать не могла, но подумала, что сама на стул стала похожа с вытянутыми руками, словно руки — спинка стула с чехлом из платья. Наконец платье опустилось на пол.
   Тут же властные, мощные руки вцепились в скромную верхнюю полоску с двумя выступами и слегка подергали маленькую вещичку. Я еще раз села, изображая стул, сняла и эту одежку. Руки мужчины, довольные до безобразия, взяли в свои руки верхние, чувствительные выступы на моем теле, сжали, потом нежно-нежно стали проводить местный массаж чувствительных участков тела, освобожденных от ткани.
   В какой-то момент времени рукам это надоело, и они бесцеремонно полезли к ногам. По этой дороге руки столкнулись с еще одной тоненькой одежкой. Руки нервно дергали несчастную тряпочку. Я выкрутилась из последней одежки, оставив ее в руках мужчины.
   Внезапно огромная масса тела взлетела надо мной в порыве человеческих чувств. А мне очень захотелось выкрутиться из-под этой массы тела, но я практически подчинилась...
   «Еще немного, еще чуть-чуть» — и две массы тел объединились бы в одну, но как будто кто свыше сообщил об этом четырем людям сразу:
   — некто позвонил в дверь,
   — зазвонил телефон,
   — запели на разные голоса два сотовых телефона.
   Пара распалась на две части.
   Степан Степанович поднял свое огромное тело и рванул к личному сотовому телефону.
   Я на три части разорваться не могла, и стала собирать в кучу свои вещи, потом пошла за халатом, потом рванулась к телефону, а сотовый сам замолчал, оставив номер звонившего человека...
   У двери стояла Инесса Евгеньевна:
   — Анфиса, давай свой стул. Я его продам, есть покупатель на старый стул.
   — Я раздумала его продавать, Инесса Евгеньевна, мне на нем хорошо думается.
   — А кто там у тебя по телефону говорит? Платон дома сидит. А ты чего такая лохматая, и лицо у тебя красное, возбужденное...
   — Я Вам потом объясню, — сказала я и попыталась свекровь отодвинуть от двери.
   — Ты чего, Анфиса, я тебе помешала?
   — Нет, я стул не продаю! Тема исчерпана.
   — Анфиса, с кем ты там говоришь?! — прокричал Степан Степанович и высунулся в прихожую.
   — Анфиса, ты не одна! — вскричала Инесса Евгеньевна. — А как же мой Платон?!
   — Платон деньги отдает вам? Значит, и живет у Вас, а я сама по себе.
   — Бабы, что за разборки в такое время?! — зашумел недовольный ситуацией Степан Степанович. — Что за ерунду вы говорите?
   Инесса Евгеньевна слабо, но стала соображать, видимо, на ее гладиолусе очередной цветок распустился:
   — Ухожу, ухожу, — сказала женщина и резко прикрыла входную дверь.
   Платон сидел с двумя телефонами: сотовым и обычным, глаза у него были грустные-грустные. Ему было очень плохо.
   — Платон, — сказала вошедшая в квартиру Инесса Евгеньевна и замолчала.
   — Мама, Анфиса отдала тебе старый стул?
   — Ей не до стула, я так поняла ситуацию в ее доме. Она стул не хочет продавать. А ты откуда про стул узнал?
   — Анфиса мне стул отдавала склеивать, а потом мы провели серию климатических испытаний с этим стулом по ее просьбе.
   — Понятно, а мне сказала, что стул ей от бабушки достался. Платон, ты не мог бы еще двенадцать стульев подвергнуть этим самым испытаниям, которым подвергли первый стул?
   — Мать, ты чего? Анфиса просила еще для пяти стульев провести цикл испытаний, а ты уже двенадцать стульев предлагаешь, не много ли тебе?
   — А жить всем хочется. Трудно помочь? Хочешь, я выступлю официальным заказчиком этих самых испытаний над стульями? Только надо все сделать так, как было со стулом Анфисы. Стул замечательно смотрится.
   — Не понял...
   — Ты давно был в антикварном магазине?
   — Я туда вообще не хожу.
   — Зайди, посмотри, чем торгуем. Где на всех покупателей антиквара найти? Вот, сами и придумываем вар-антиквар.
   — Прости, не сразу понял. Ладно, испортим твои стулья по полной программе. У нас все записано. Кто-то у Анфисы есть? Она тебе говорила?
   — Нет, я у нее никого не видела и ничего про других мужчин не слышала.
   — А мне показалось, что у нее вместо антикварного стула славянский шкаф завелся.
   — А шкаф в твою печь не влезет? Мы бы шкафчики сделали...

   Я словно очнулась ото сна и внимательно посмотрела на Степана Степановича так, словно холодным душем его облила:
   — Степан Степанович, шел бы ты домой, ну не люблю я тебя!
   — Чего глупость говоришь? Куда я пойду? Мне и тут нравится.
   — Зачем ты ко мне банным листом прилип? Я думала, что Платон ушел, я одна поживу.
   — Это его мать приходила? Красивая женщина!
   — Шел бы ты к ней, что ли.
   — А возьму и пойду, вдруг не прогонит, — сказал Степан Степанович, надевая рубашку.
   — Ты что — всеядный? Тебе все равно, кто и с кем? — спросила я, застегивая молнию на халате и надевая тапочки на ноги.
   — Не знаю. Меня бабы боятся — или боятся, что прокормить не смогут.
   — Скорее последнее. Оделся? Счастливо! — сказала я, не думая о последствиях.

   Степан Степанович вышел из квартиры Анфисы, даже не думая на нее обижаться, и решительно позвонил в соседнюю квартиру.
   Дверь ему открыл Платон:
   — Вы к кому пришли? — спросил он недоумевая.
   — Я пришел к Вашей маме. Мне с ней поговорить надо. Я для ее магазина мебель делал.
   — Что Вы говорите! Только без меня, — сказал Платон и вышел из открытой двери, но тут же позвонил в дверь Анфисы.

   Я посмотрела в глазок, увидев знакомый силуэт Платона, открыла дверь.
   — Привет, Платон!
   — Да мы сегодня уже виделись, просто день выдался длинный.
   — Ты прав, проходи, садись.
   — Можно, но не на стулья восемнадцатого века.
   — Чай с лимоном пить будешь? У меня вафельный торт есть.
   — Давай чай, если больше нечего дать.
   — Я спать хочу, день трудный был. Сам чай нальешь? Все на кухне.
   Платон пошел на кухню, походил, покрутился, вернулся в комнату. Анфиса спала...

   В кресле тихо спал Платон, равномерное дыхание мужчины не нарушало общий покой комнаты. Я, проснувшись, сквозь остатки сна пыталась вспомнить, кто в моей комнате спит. Я чувствовала второе дыхание.
   За окном светлело. Я перевернулась на другой бок и увидела спящего в кресле бывшего мужа. Его не было несколько месяцев, и я успела от него отвыкнуть, но родные флюиды любимого человека вновь стали тревожить сонный покой.
   Платон открыл глаза:
   — Привет, Анфиса. Проснулась? Я тут как твой сторож сижу. Точнее, охранник. Я тебя от Степана Степановича стерегу.
   — Доброе утро, если не шутишь. Еще есть время поспать, ложись на постель.
   — Ты не прогонишь? От тебя всего можно ожидать. Устал я жить гонимым мужем. Я еще не выяснил, что здесь делал Степан Степанович. Вы с ним спали? Вот на этой постели?
   — Платон, «что было — то было, и нет ничего, люблю, как любила, тебя одного...»
   — Опять на песни перешла вместо слов! А я возьму и лягу рядом с тобой.
   Я вся потянулась, перевернулась, укрылась одеялом.
   Платон прошел в ванную, пошумел водой, вернулся и скромно лег на краю широкой кровати, потом не выдержал, повернулся и нырнул под одеяло к бывшей жене.
   Мы обнялись порывисто, страстно и привычно...

   Степан Степанович зашел в квартиру к Инессе Евгеньевне:
   — Здравствуй, хозяйка! Не прогонишь? Мы одним миром с тобой мазаны, дерево любим.
   — Чего от меня хотите?
   — Любви.
   — Вы в своем уме? — от возмущения у Инессы Евгеньевны голос стал прерывистым.
   — А чего уж я такого предложил? Просто я соскучился. У нас с Вами связь крепче, значит, и любовь будет крепче.
   Инесса Евгеньевна задумалась, вспоминая, что там у нее по плану в ее жизни написано, но вспомнить слова астролога не смогла. Она внимательно посмотрела на Степана Степановича:
   — Вам сколько лет, молодой человек?
   — Я Степан Степанович, мне много лет, я бобыль. Так чем мы не пара? Я знаю больше о Вас, чем Вы можете представить. Вы старше меня, но лет на семь, не больше, а семь лет никогда не считаются...
   — Вам сорок лет? А мне сорок семь. Вроде и не старая женщина.
   — А кто сказал, что Вы старая? Кормить меня не надо сегодня. От Вас я в трех автобусных остановках живу. Вы не бойтесь, у меня есть квартира.
   — Скажите честно, я смогу от Вас сегодня избавиться? — спросила Инесса Евгеньевна со смутной тревогой в голосе.
   — Вряд ли. Не тянет меня сегодня домой, у Вас уютней. Мне хочется женского уюта, знаете ли. И мне одному жить надоело.
   — Платон сейчас вернется.
   — Да ни за что Платон от такой бабы не уйдет!
   — А ведь Вы правы, ради его счастья можно Вас потерпеть в своем доме.
   — И на том спасибо, мне только диван большой нужен.
   — Кровать у меня огромная, ложитесь на нее, а я на диване лягу.

   Под утро проснулась Инесса Евгеньевна, спать на диване под пледом ей было неудобно. Она села на диван, сунула ноги в тапки, поправила халат, в котором так и спала из-за чужого для нее человека в квартире. На миг ей показалось, что медведь оказался медвежатником, что он вскрыл ее сейф и скрылся. Она почувствовала дуновение ветра и тревогу в душе. Набравшись храбрости, женщина вышла в прихожую.
   Дверь в комнату, где спал Степан Степанович, была плотно прикрыта. На вешалке для гостей висела его огромная куртка. На полу стояли гигантские кроссовки. Входная дверь светилась спокойствием от утренних лучей света, падающих на нее из кухни. Она бесшумно прошла по ковровой дорожке на кухню.
   Степан Степанович сидел за столом и смотрел в окно.
   — Степан Степанович, почему не спите?
   — Меня вчера сам черт попутал, и я к Вам ворвался. Стыдно, знаете ли, на утреннюю голову. А я ведь и не пил вчера. Простите, если можете, я сейчас уйду.
   — Я не отпущу Вас. Еще чего доброго, к Анфисе пойдете стучать, звонить! Лучше часок здесь посидите, так надежнее.
   — У меня ведь тоже есть сын, ему четырнадцать лет, я с его матерью развелся.
   — Так Вы нормальный человек. У Вас все есть. Чего не хватает?
   — Женской заботы. Люблю я женское внимание, уход, домашний уют, чистоту.
   — Это всем нравится, а чем можете оплатить женское внимание к своей особе?
   В куртке, весящей в прихожей, зазвонил сотовый телефон.
   Степан Степанович быстрым шагом подошел к куртке, достал из кармана телефон:
   — Зинаида, привет! Почему рано звонишь? Что? Где он сейчас? Не знаешь?! Время пять утра! Ладно, еду домой, — прокричал с паузами в трубку Степан Степанович и обратился к Инессе Евгеньевне, закрывая крышку телефона. — Инесса Евгеньевна, мне надо уйти. Сын у меня сидит под дверью. Он от матери убежал. А я тут сижу.
   — Да, конечно, поезжайте. Машина у Вас есть? Транспорт еще не ходит.
   — Я бегом добегу, машины с некоторых пор у меня нет.
   — Могу Вас подвезти. Мне и самой интересно, что там с Вашим сыном.
   Вскоре Инесса Евгеньевна предстала перед глазами изумленного Степана Степановича. Она была в джинсах, белых кроссовках, бирюзовом джемпере, связанном поперек, а не вдоль, как обычно вяжут свитера, с ключами от машины и от квартиры, которые она быстро убрала в маленькую сумку, которую тут же повесила на плечо.
   Степану Степановичу женщина в новом исполнении пришлась по душе. Они сели в золотистую машину Инессы Евгеньевны и поехали к его дому по еще пустым улицам города.

   Мальчик сидел на школьном рюкзаке и спал под дверью квартиры своего отца. Степан Степанович нежно поднял его, открыл дверь, ведя сонного сына. Следом за ними в берлогу зашла Инесса Евгеньевна. Однокомнатная квартира дышала запустением, легким налетом пыли. Сына Степан Степанович положил на диван и вышел к Инессе Евгеньевне.
   — Спит Паша, просыпаться не хочет, — сказал шепотом Степан Степанович.
   — Пусть спит. Выспится, сам все расскажет. Вы матери его позвоните, пусть не беспокоится.
   — Да ни за что ей звонить не буду! Еще чего! Она позвонила мне и обо всем забыла. Пьет она, знаете ли, Инесса Евгеньевна.
   — Трудный случай, тогда ему лучше у Вас жить, чем с матерью.
   — И я так думаю. Теперь он большой, сам пусть решает, с кем жить.
   — Так я пойду, Вы сами справитесь.
   — Останьтесь, простите, но комната одна. Мы с Вами посидим на кухне, пока он спит.
   Инесса Евгеньевна прошла на кухню, звенящую пустотой холодильника, пылью на плите и мужской неприкаянностью.
   — Степан Степанович, из чего здесь можно приготовить? У Вас ничего нет!
   — Я все куплю, как только магазины откроются.
   — Знаете ли, — сказала Инесса Евгеньевна, непроизвольно повторяя словечко Степана Степановича. — Не люблю готовить на чужой кухне. Сегодня воскресенье, жду Вас с сыном на поздний завтрак, часам к двенадцати.
   — Будем, непременно придем, если Паша не заартачится.
   В девять часов утра в квартире Инессы Евгеньевны раздался звонок в дверь, на пороге стоял Платон:
   — Мама, у тебя все в порядке?
   — Да, проходи.
   — Где Степан Степанович? Анфиса спит. На кухне у нее нет никаких продуктов. Есть хочется.
   — Вы помирились? Улыбаешься? Значит помирились. Тогда поехали вместе в магазин за продуктами, по дороге расскажу, где я сегодня была.
   Они зашли в универсам, взяли корзину на колесиках и стали обходить магазин по зигзагу, собирая все на своем пути и сбрасывая в корзину.
   — Мама, чего так много покупаешь продуктов?
   — В двенадцать ко мне придет Степан Степанович со своим сыном, и вы приходите с Анфисой. В честь вашего примирения я всех накормлю полным обедом.
   В двенадцать часов дом Инессы Евгеньевны был готов к приему гостей не без помощи Платона. Первой пришла Анфиса, она принесла торт и бутылку марочного крымского вина. Через пять минут появились Степан Степанович и Паша. Резко увеличившаяся семья села вокруг стола на стулья, изготовленные фирмой Степана Степановича.
   Завтрак, переходящий в обед и ужин, затянулся на весь день. Платон сидел с Пашей за компьютером.
Я мыла посуду после длительной трапезы.
Инесса Евгеньевна со Степаном Степановичем разговаривали в гостиной, сидя в двух больших креслах. Между ними стоял мраморный журнальный столик, на котором стояла ваза с фруктами. Они ели виноград и вели беседу.
   — У нас с Пашей сегодня праздник жизни получился, — сказал Степан Степанович, отправляя в рот кисточку с виноградом и вытаскивая пустую ветку.
   — Мне приятно вас всех накормить обедом. Я редко собираю дома людей, да и некого особо к себе звать, — сказала Инесса Евгеньевна, отрывая одну крупную виноградину от большой кисти и отправляя ее в рот красивыми пальцами с элегантным маникюром.
   — Рай у Вас, просто рай, Инесса Евгеньевна! — сказал Степан Степанович, отрывая следующую веточку винограда.
   — Оставайтесь у меня с Пашей, — сказала женщина и сама испугалась собственных слов, но забирать их ей казалось неприличным.
   — А если мы согласимся, что делать-то с нами будете? Мы много едим, ведь мы крупные мужики.
   — Что делать буду? Буду ездить с вами за продуктами. Учить вас готовить. Посуду вы мыть умеете.
   — А где мы все поместимся?
   — Квартира трехкомнатная. Платон помирился с Анфисой, он у нее будет жить, а вы у меня.
   — Так давайте объявим о помолвке, я правильно Вас понял? И перейдем на «ты»?
   — Не торопитесь объявлять, это вызовет антагонистические толки в наших славных рядах. Пусть все будет так, как само получится.
   В этот момент входная дверь распахнулась. На пороге возникли трое мужчин в масках.
   — Всем внимание! — прокричал один мужчина, размахивая в воздухе пистолетом, — Мы пришли раскулачивать директора антикварного магазина! Всем выйти в прихожую с поднятыми руками, а хозяйка пусть откроет добровольно свой сейф! У нее должны быть деньги!
   Степан Степанович открыл челюсть, потом сомкнул ее. Он посмотрел, что люди потянулись в прихожую, подгоняемые налетчиками. Инесса Евгеньевна подошла к комоду, на котором стояла ваза с гладиолусами, словно хотела цветами защитить себя и близких ей людей.
   Степан Степанович слегка сжался и медленно вышел в прихожую, там он подмигнул своему сыну, который резко выкинул вверх ногу и выбил пистолет у главаря банды налетчиков. Степан Степанович двумя руками обезоружил двух мужчин и скрутил им руки так, что те закричали от боли.
  Через минуту три человека в масках были без масок и держали руки за спиной. Они подобострастно заглядывали в глаза Сукачеву. Одним из налетчиков оказался Родион, это он навел грабителей на дом своего директора магазина.

   Первая гражданская жена Степана Степановича позвонила второй гражданской жене Степана Степановича и сказала ей:
   — Полина, хочешь дочь Инну на каникулы отправить?
   — Что, правда? Куда?
   — Темнота, Паша мне позвонил, так они с отцом живут у директора антикварного магазина. И живут они как у Христа за пазухой.
   — Его девчонку не прокормить, вылитая его дочка!
   — Я тебе сказала, а ты думай. Директорша и твою дочь прокормит...
   Полина позвонила Степану Степановичу:
   — Степан Степанович, где отдыхаешь? Возьми дочь отдохнуть к себе на неделю.
   — Ты чего? Да я сам только пристроился!
   — Пашу взял, а Инну не берешь?!
   — Что за люди, отдохнуть не дают! Вези дочь ко мне домой.
   — Нет, ты не дома живешь, а у самой директорши антиквара.
   — Хорошо, привози на наше место встречи, я буду там через час.
   Через час Степан Степанович стоял рядом с дочкой лет семи и думал, куда пойти, куда податься. Мимо него проехала Инесса Евгеньевна на золотистом автомобиле, она остановилась рядом со Степаном Степановичем и сказала:
   — Степан Степанович, что за красавица с тобой стоит?
   — Моя дочь, Инна.
   — Имя милое, куда путь держите? Ко мне?
   — Что Вы! Мы гуляем. Мать ее дала мне на часовое свидание.
   Инна во все глаза смотрела на красивую женщину в золотистой машине.
   — Папа, я хочу поехать с этой тетей, у нее машина красивая.
   Степан Степанович и Инна сели в машину.
   — Степан Степанович, скажи честно, сколько у тебя еще детей?
   — У меня всего двое детей, и те живут не со мной. Это дети моих гражданских жен.
   — Если только двое, — задумчиво проговорила она, — бери с собой дочь на неделю, больше я не выдержу. Это в качестве премии за спасение от грабителей.
   — Спасибо, Инесса Евгеньевна, век Вам буду благодарен. У нее каникулы начались, она дома у Вас неделю погостит.
   Инна пронеслась вихрем по квартире. Она, закончив обход помещений, села в кресло и сказала:
   — Папа, мне здесь очень нравится! Я согласна прожить здесь недельку.
   Из соседней комнаты вышел Паша. Он с трудом оторвался от очередной игры, которую ему установил Платон, но оставить без ответа слова сестры по отцу он не мог:
   — Инна, ты уверена, что тебя здесь оставят жить? Не жирно ли для тебя?
   — Здравствуй, Паша! А я буду так себя вести, что меня захотят оставить. Вот!
   Она встала с кресла и подошла к Инессе Евгеньевне:
   — Я не буду Вам мешать, тетя! Я буду помогать Вам. Вот!
   — Деточка, а что ты умеешь делать, чтобы мне помочь? Раньше я без помощников обходилась, а сейчас бы я от помощи не отказалась.
   — Я умею пыль стирать с мебели, могу пол протереть, могу посуду помыть.
   — Если ты такая трудолюбивая девочка, то я приму твою помощь. Идем, стол накроем для ужина.
 
   Инна расплылась в довольной улыбке. Она вымыла руки и стала беспрекословно выполнять все команды Инессы Евгеньевны. Девочка сама пригласила всех к столу, затем на самом деле вымыла всю посуду. Хозяйка квартиры так была удивлена ее усердию, что помимо своей воли предложила ей занять диван в гостевой комнате. Для нее самой оставалось одно спальное место: одна на двоих кровать со Степаном Степановичем...
   Степан Степанович усмехнулся, но промолчал. Он сразу понял, что следует из визита дочери в дом с тремя спальными местами. Честно говоря, он был доволен новым обстоятельствам в своей жизни. Паша прочно занял комнату Платона, его диван, компьютер и начинал носить его вещи.
   У Инны вещей с собой не было, это Инесса Евгеньевна поняла сразу, поэтому после завтрака она предложила девочке съездить в магазин, до его открытия у них еще было время на сборы. Инна мгновенно оценила ситуацию и покорно пошла за своим новым спонсором. Они купили самые необходимые вещи для жизни в новых условиях в течение недели. Девочка светилась от счастья, она нежно держала руку тети Инессы и подпрыгивала то на одной ноге, то на другой.
     Степан Степанович с удивлением заметил, что ему нравится Инесса Евгеньевна в роли матери его детей. Он даже готов был на главное, а именно на то, чтобы она стала его женщиной. На этот шаг они еще не решались в присутствии Паши, а присутствие Инны, напротив, ускорило их решение быть вместе.
   Инесса Евгеньевна поймала себя на мысли, что играет в чужую жизнь, но эта жизнь все больше ее захватывала своей неожиданностью.
   Инна изображала из себя горничную и следила за порядком в квартире. Ее настоящая мать последнее время работала администратором в гостинице. Дети уснули, тишина и темнота окутала квартиру. Двое взрослых людей лежали неподвижно на разных краях большой, массивной кровати с полукруглыми спинками, так они и уснули...
   В квартире дети прижились. Шла неделя за неделей, а они все еще жили вчетвером. Инесса Евгеньевна все чаще забывала о своем отчестве, Степан Степанович называл ее Инесса, дети — тетя Инесса. Но, оставалось большое НО: ничего не было между взрослыми. Они спали под разными одеялами на большой кровати и боялись перейти последнюю границу.

   «Я люблю этот славянский шкаф», — думала Инесса Евгеньевна, вспоминая Степана Степановича, сидя в своем кабинете. Он стоял у нее перед глазами, она очень хотела испытать на ощупь этот славянский шкаф. С каждым днем ей все сложнее становилось держать нейтралитет.
   — Инесса Евгеньевна, — ворвалась в кабинет продавщица Лена. — Там, там привезли славянский шкаф!
   — Что с ним? Он ранен? — спросила Инесса Евгеньевна, продолжая думать о Степане Степановиче.
   — Это шкаф. Он очень старый, но сколов на нем не видно.
   — Какой шкаф, Леночка?
   — Идемте со мной, шкаф в Вашем кабинете не поместится.
   Они вышли на улицу.
   На фоне кустов цветущей сирени стоял его величество славянский шкаф! Это был уникальный экземпляр славянского шкафа! Метра два шириной, метра два высотой. Он немного напоминал сервант, секретер, шкафы для одежды, но в одном флаконе.
   Шкаф из дуба — это Инесса Евгеньевна сразу определила по рисунку древесины, из которой был выполнен чудовищный красавец. Весь шкаф с большим мастерством и вкусом был украшен вензелями. Рядом стояли четыре дюжих молодца в униформе строителей.
   — Кто хозяин шкафа? — обратилась она к рабочим в спецодежде.
   — Мы, — хором ответили богатыри со стройки. — Понимаете, мы старые дома сносим под новые застройки. Мы обходили дом перед тем, как его сломать, и нашли этот шкаф, он был закрыт старыми досками и всяким хламом. Хозяева шкафа уехали в новый дом, а шкаф сдвинуть не смогли. Мы его с трудом к вам привезли. Возьмите шкафчик, пожалуйста.
   — Кому я его продам, он такой большой, — начала Инесса Евгеньевна сбивать цену.
   — Понимаем, гражданочка. Вы не беспокойтесь, мы много не просим. Заплатите нам, сколько сможете, а мы на четверых деньги и разделим и забудем друг о друге.
   — Хорошо, занесите его на склад. Шкаф еще реставрировать надо.
   — Без проблем.
   Рабочие взяли деньги, один из них оказался с паспортом, на него и записали сданный в магазин шкаф. Рабочий взял деньги с чеком через кассу, разделил их перед кассой на четыре части, и они отбыли на свою стройку.
 
   Инесса Евгеньевна вызвала реставратора мебели, который при виде шкафа наполнился счастьем до краев и приступил к любимой реставрационной работе.
   Вскоре на пороге кабинета директора возник Родион.
   — Здравствуйте, Инесса Евгеньевна, — заговорил он.
   — Родион, ты откуда и куда? И без пистолета?
   — Инесса Евгеньевна, простите меня, пожалуйста! Мы пошутили. Пистолеты у нас были деревянные, их мой отец столяр делал для театра. Я взял три деревянные игрушки. Ребята захотели приколоться. Мы только пошутить хотели. Из милиции нас выпустили за отсутствием улик.
   — У меня слов нет. Что ты от меня хочешь, гражданин Родион Селедкин?
   — Хочу вернуться на работу.
   — Совести у тебя нет! Грабить своего директора магазина! Но работник ты хороший, с этим не поспоришь. Так что говоришь? Твой отец — столяр? Хороший? А шкаф сделать сможет?
   — Да без вопросов.
   — Прощу тебя ради твоего отца, только приведи его сюда.
   — Отец здесь, он ждет меня на улице у кустов сирени. Обожает отец сирень.
   Столяр Селедкин зашел в кабинет, снял кепку, наклонил голову в знак приветствия. Инесса Евгеньевна и столяр нашли общий язык. Столяр согласился сделать еще один шкаф из дуба.
   В кабинете раздался телефонный звонок:
   — Инесса Евгеньевна, это я, Анфиса. У меня есть идея, как продать антикварные стулья.
   — Слушаю очень внимательно, — строго сказала Инесса Евгеньевна.
   — Не надо ничего придумывать, все придумано. Надо написать табличку, что этот стул из гарнитура великого писателя восемнадцатого века, и рядом повесить фотографию кабинета этого писателя, на которой ясно виден стул. И все... Стулья состарим, договоримся с дежурной, которая испытания проводит на климатических стендах.
   В кабинет опять зашел Селедкин-младший:
   — Инесса Евгеньевна, я могу приступить к работе? Спасибо Вам за папу, он любит шкафы делать и очень любит работать с дубом.
   — Действуй! Сам все знаешь. Дуб отцу на днях привезут.
   Инесса Евгеньевна набрала номер телефона Анфисы:
   — Анфиса, есть для тебя еще одно интеллектуальное задание.
   — Слушаю очень внимательно.
   — В обед в магазин приезжай, покажу один шкаф. Фотоаппарат цифровой не забудь взять, сфотографируешь дубового монстра, а потом надо ему историю придумать.
   — Постараюсь помочь.
   Затем Инесса Евгеньевна позвонила Степану Степановичу:
   — Степан Степанович, будь человеком...
   — А я что, славянский шкаф? — обиделся Степан Степанович.
   — Кстати, о славянском шкафе, мне тут один шкаф привезли, посмотри сегодня. Очень интересный экземпляр.
   — Приеду...
   Рядом со славянским шкафом собралось несколько человек. Реставратор открывал дверцы и шкафчики. Удивительно, но старый дубовый шкаф внутри сиял непонятной чистотой. Внутренность шкафа мерцала и переливалась от непонятных источников света. Люди стали издавать возгласы неподдельного восхищения при открытии очередных дверок и ящичков. Хмурое помещение склада замерцало и засияло непонятным освещением. Шкаф был пуст.
   Инесса Евгеньевна позвонила Платону:
   — Платон, мне привезли удивительный шкаф, он полон технических загадок. Мы не в состоянии понять, что такое есть внутри шкафа, что может светиться.
   — Мама, немедленно выведите всех из помещения и закройте все дверцы шкафа. Немедленно! Я еду.
   — Товарищи, всем немедленно покинуть помещение! — крикнула Инесса Евгеньевна прерывистым от волнения голосом.
   Люди заторопились к выходу, вслед за ними все покупатели магазина и все сотрудники потянулись на улицу к кустам сирени. Магазин опустел. Через десять минут появился Платон с человеком из общества по изучению непонятных явлений цивилизации, естественно, это был все тот же Родион Селедкин. Они прошли на склад.
   Дубовый шкаф светился в темноте всеми своими щелями, расположенными между различными дверцами. Платон открыл дверцу шкафа. Родион сфотографировал внутренность шкафа. От вспышки в фотоаппарате произошла ответная вспышка в шкафу, из которого вылетело светящееся белое облачко и быстро исчезло. Светящихся веществ на свете существовало достаточно много, друзья об этом много читали и знали. Первое светящееся вещество типа белого фосфора было открыто в семнадцатом веке.
   Если это шкаф бывшего химика? Платон и Родион вышли на улицу, где стояла целая толпа людей, сосредоточенных на создании различных предположений и вымыслов.
   — Все в порядке, — сказал Платон, — но шкаф лучше отдать на экспертизу в научный институт, он является химической загадкой природы.
   — Платон, да я за него деньги заплатила! — вспылила мать не на шутку.
   — Мама, отдадут тебе твои деньги! Тут, такая загадка! Такая!
   Загадка не загадка, а во двор стали приезжать различные служебные машины. Шкаф с большими почестями отправили на экспертизу. Знатоки дерева отошли в сторону, они хотели одного: изготовить еще один такой шкаф, но обычный, без светового эффекта, и продать его как шкаф семнадцатого века.
   Эксперты постановили: ввиду радиоактивности шкафа подвергнуть его утилизации.

   «Облом», — подумала Инесса Евгеньевна и для возвращения своих средств, заставила всех, кто успел увидеть этот удивительный шкаф, его нарисовать, изобразить с размерами, с рисунками украшений. Она решила изготовить новый шкаф.
   «Облом», — подумал Степан Степанович, он сразу понял, что дети ему больше не грозят. Вероятно, он рядом с этим шкафом потерял все свои мужские качества. И он решил проверить, а правда ли он еще мужик или уже все.
   И вот, вечером, когда дети спали, а делать было нечего, он протянул свою огромную руку к дремавшему телу Инессы Евгеньевны. Она повернулась к нему, коснулась своей рукой его руки. И вы знаете, мужчина решил, что эксперты их надули, он оказался полноценным мужиком, что вполне может подтвердить его женщина.
   Любовь состоялась, чего еще надо желать женщине? Все есть. Но не было теперь у женщины отдыха, не было личной комнаты. Она жила словно бы в чужом мире, в вечных гостях. Куда бы она ни шла по квартире, везде были люди. Она и уснуть не могла без посторонних глаз и лишних вопросов. Для нее это было давно забытое прошлое, а таким настоящим она заплатила за любовь Степана Степановича.
   Дорогой мужчина оказался, лучше бы Селедкина взяла, он хоть бы своего отца ей в дом не привел, а сам бы пришел. Инессу Евгеньевну продолжали удивлять дети, дома был исключительный порядок, поддерживаемый Инной и Пашей. Степан Степанович исправно покупал все основные продукты на собственные деньги. Паша неплохо готовил.
   Одним словом, все в доме само делалось, а то, что они замечательные охранники, она знала на личном опыте последнего комедийного ограбления с участием Селедкина с деревянными пистолетами и двух его приятелей в масках из гольфов. Как избавиться от домашних трудолюбивых завоевателей? Вот в чем вопрос нынешней жизни Инессы Евгеньевны, ее даже Степан Степанович перестал волновать.
   Она взяла почту из ящика, огромную кипу рекламных газет, открыла верхнюю газету и обнаружила объявление о новой косметической процедуре. Из своего бывшего кабинета несколько раз позвонила в этот салон и при первой возможности поехала на новую процедуру. Процедура еще та. Ее натирали морскими водорослями, обмазывали гелями, пеленали полиэтиленовыми полосами, широкими бинтами, пропитанными различными составами, делали массаж лица. Через полтора часа она встала с места, шатаясь. И только через двенадцать часов Инесса Евгеньевна почувствовала легкость в теле и полное равнодушие к окружающей среде. Она остыла к Степану Степановичу. Он это почувствовал и сказал, что для всех отпуск закончился.

   Вечером все семейство Степана Степановича разъехалось по своим местам без помощи Инессы Евгеньевны, поскольку она впала в молчание. Она проводила домашних завоевателей, посмотрев в окно. Зашла в свою пустую квартиру и перешла на новый этап своей жизни. Она взяла новую книгу, легла головой к окну и стала читать. Из книги выпала фотография, на фотографии был снят славянский шкаф на фоне сирени, а рядом со шкафом стоял Степан Степанович.
   Интересно, когда успели сделать фотографию и сунуть ее в новую книгу? И тут она вспомнила, что покупала книги для Инны и купила себе книгу. А на цифровой фотоаппарат снимала Анфиса по ее просьбе. Славянский шкаф хорошо получился, а ее глаза обратили свое внимание на Степана Степановича, в сердце прошла теплая волна чувств. Она вздохнула, отложила фотографию, но удовольствие от чтения было основательно испорчено воспоминаниями.
   Степан Степанович места себе не находил, бродил по пустой квартире, как зверь в клетке. Душа его разрывалась на части, хотелось выть, кричать от пустоты, от безнадежности своего существования. Все казалось глупым, ненужным, скучным. Раздался звонок:
   — Папа, ты не грусти, — проговорила быстро Инна и тяжело вздохнула. — Я так рада, что мы с тобой были вместе у тети Инессы! Мне так хорошо было с вами. Спасибо...
   Дочь сама прервала свое признание.
   Телефон вновь зазвонил:
   — Отец, спасибо тебе! Мы так хорошо все вмести пожили. Класс... — пробасил Паша.
   Сын положил трубку, не дожидаясь слов отца.
   Третий раз зазвонил телефон:
   — Степан Степанович, мне плохо без вас. Извините, я вас вроде не прогоняла. Может, чем вас обидела? — тихо и грустно спросила Инесса Евгеньевна.
   — Инесса Евгеньевна, дети только что мне позвонили, они сказали, что у тебя им было классно! Все нормально.
   — Так в чем дело? Приезжайте ко мне. Ой, ко мне кто-то рвется! — прокричала женщина и бросила трубку на пол.

   Степан Степанович услышал, что на его Инессу Евгеньевну опять совершено нападение. Он позвонил сыну. Оба побежали ее выручать. По цепочке новость дошла до Инны, и она поехала к тете Инессе.
   В квартиру Инессы Евгеньевны ворвались два мужика. Как они вошли, осталось загадкой. Или она дверь забыла закрыть?
   Один мужик с порога закричал:
   —  Платон! Ты где? Ты забыл взять удочки и оставил их у подъезда!
   — Карася не поймаешь! Выходи и забери удочки, а мы пошли! — прокричал второй мужик.
   Инесса Евгеньевна выглянула в прихожую, там и правда два мужика из их дома держали в руке вязанку удочек.
   — Простите, а как вы вошли в квартиру?
   — Мы к Платону пришли. Он удочки забыл у подъезда. Бабы видели, что он с Анфисой своей собрался ехать. Вещи носили, удочки забыли. Мы и решили удочки к нему принести, уж очень удочки хорошие. Здесь и спиннинг есть. Мы все принесли.
   — Спасибо вам. Значит, Платон уехал на рыбалку без удочек. Я ему сейчас позвоню.
   Мужики вышли в коридор.
   Послышался голос Степана Степановича и его крик сквозь дверь:
   — Инесса, у тебя все в порядке?
   Инесса Евгеньевна открыла дверь, пропуская Степана Степановича. На лестничной площадке она заметила Пашу, который поднимался пешком. Они втроем зашли в квартиру. Через десять минут появилась Инна. Все четверо дружно рассмеялись и разбрелись по своим местам.
   Второй визит детей в квартиру Инессы Евгеньевны носил несколько иной характер, нежили первый. Инна ничего не убирала, много рисовала, разбрасывала листки по квартире, книги не читала, постоянно звонила по телефону подругам, сидела во Всемирной паутине, не подпуская к компьютеру Пашу.
   Она уходила, уезжала к своим бывшим подругам. Дома говорила, что она у Инессы Евгеньевны, а Инессе говорила, что она у мамы. Инна, если пытались ее ругать, делала невинные глаза и продолжала вести себя в духе визита номер два. Паша тоже не отличался усердием. Он уже не пылесосил квартиру, не пытался готовить еду. Он просто не пытался никому угодить, найти его было весьма затруднительно, и лето было в разгаре.
   Степан Степанович особой любовью к Инессе Евгеньевне не пылал, зато ругал ее по любому поводу от души. Он мог ругать ее часами. Эта троица поверила в свою безнаказанность и большую необходимость в жизни Инессы Евгеньевны. Женщина не знала, что ей делать в создавшейся адской ситуации. Молодые из поездки не возвращались, уехали на две недели, а их не было уже три недели.
   Неприятности со всех сторон сжимали Инессу Евгеньевну. Она вспомнила, в каком месте находятся сердце и нервы. «Клин клином вышибают», — подумала Инесса Евгеньевна и объявила семейке Степана Степановича, что все деньги кончились.
   Она перестала давать деньги на продукты. А Степан Степанович на свои деньги во второй визит ничего не покупал. Она сократила все расходы, дома хлеб и тот закончился. Инна первая сказала Инессе Евгеньевне «прощайте» и ушла. Вскоре дом без продуктов покинули Паша и Степан Степанович.

   Из почтового ящика взяла Инесса Евгеньевна прессу. Прочитала о бассейне, расположенном от нее не очень далеко, и пешком пошла с одной сумкой в руках.
   Плаванье успокаивало, она заметила в лягушатнике новый гидравлический массаж, покрутилась перед мощной струей воды, когда выходила после этой раскрутки, резко упала на кафель. Полежав немного, поднялась и пошла домой с очередным ушибом от жизни.
   По дороге в незаметном киоске она купила хлеб, сок, засунула продукты под вещи — и домой. Дома долго натирала мазью место ушиба на руке. После пережитых неприятностей даже телевизор не шел на ум, книгу она в руки не брала. Так и уснула.
   Гроза бушевала всю ночь, утром ливень прекратился, а днем молодые приехали и подарок привезли Инессе Евгеньевне. Где они были, ей особо не рассказывали, сказали, что хорошо отдохнули. Инесса Евгеньевна воспрянула духом, но попросила проверить подарок на радиоактивность. Платон, смеясь, протянул ей прибор. Показатели были в норме.
   Платон не мог выбросить из головы славянский шкаф, а его друг Родион — тем более. Они верили в радиоактивное свечение и не верили. Больше всего они боялись, что славянский шкаф уже успели уничтожить, и надеялись на неисполнительность исполнительных служб, и были правы отчасти. Шкаф вывезли на свалку и сбросили в общую кучу, недавно утрамбованную мусорной техникой.
   Шкаф привлек внимание местных людей-воронов. Они общими усилиями шкаф вынесли со свалки, поставили на проселочной дороге и залюбовались деревянным исполином. Один мужик открыл дверцу шкафа, свечения в шкафу не было, да он и не знал, что оно было. Шкаф по общему согласию установили в лачуге, он стал целой стеной. Его многочисленные дверцы и ящики радовали людей-воронов свалки.
   В качестве стенки и обнаружили шкаф Платон с Родионом. Даром шкаф мужики не отдавали, но за пару бумажек — отдали с великой радостью. Шкаф вытащили из лачуги, вид у него был затрапезный.
   Платон так и сказал:
   — Шкаф, до чего ты грязный, старый, паршивый, можно сказать! — не успел он договорить свои бранные слова, как весь исчез в славянском шкафу.
   Родион глазам своим не поверил: был человек — и нет человека, а мужики к этой минуте уже ушли покупать зеленого змия на зеленые бумажки. Родион открыл самую большую дверцу шкафа, Платона там не было. Он посмотрел за шкаф, но и там его не было. Он стал быстро открывать все дверцы и ящики, но нигде друга не было.
   Свечения в шкафу тоже не было! Родион измерил радиоактивность шкафа, параметры были в пределах нормы.

Я подъехала к шкафу на своей алой автомашине с автоматической коробкой передач:
   — Вот вы где пропадаете! Ищу вас везде! А где Платон? Родион, я тебя спрашиваю! Где мой любимый муж?!
   — Анфиса, он исчез в шкафу без остатка.
   — Ладно, я его сейчас соберу, — сказала я, фотографируя шкаф.
   После вспышки фотоаппарата из шкафа, как джин из всех щелей, появился единый Платон.
   — Родная моя, ты меня спасла! — кинулся Платон целовать меня.
   — Ругаться меньше будешь, — ответила она, набирая номер мобильного телефона Инессы Евгеньевны. — Инесса Евгеньевна, это я, Анфиса! Я нашла Платона и славянский шкаф.
   Шкаф привезли к цветущим кустам сирени, выгрузили, поставили на асфальт. Степан Степанович и Родион всем зевакам запретили говорить плохие слова рядом с грозным дубовым шкафом.
   Родион проснулся с мыслью, что он непременно должен купить славянский шкаф в свое личное пользование, тогда шкаф сделает его богатым бизнесменом. Он только жалел, что две зеленые бумажки людям-воронам отдал не он, а Платон, и шкаф перекочевал в магазин, а у Инессы Евгеньевны шкаф станет таким дорогим. После своего вещего сна Родион пришел к мысли, что шкаф ему нужен для фокусов перед людьми, для которых он станет магом и волшебником.
   Он научится вызывать дух шкафа из прошлого и сам изучит возможности шкафа. Он будет его единственным владельцем. Родион жил на первом этаже холостяком в однокомнатной квартире, поэтому доставка шкафа в его квартиру для него не являлась острой и мучительной. Трудным был вопрос, где взять деньги для его приобретения. Но ему помог случай...

   Шкаф перенесли на склад магазина. К директору явился участковый инспектор, получивший информацию от своей местной агентуры, что увезенный шкаф вернулся в магазин. Инесса Евгеньевна на правах директор магазина сказала, что шкафа нет в магазине.
   Она откупилась от визитера, понимая, что шкаф надо из магазина немедленно убрать. Она почему-то вспомнила про Родиона, позвонила ему и сама предложила спрятать в его квартире славянский шкаф. Шкаф, упакованный в полиэтиленовую пленку, замотанный скотчем, прибыл в квартиру Родиона как по щучьему велению, по его хотению.
   Величественный шкаф предстал перед глазами Родиона, когда его еще не успели отреставрировать. Родион протер его от пыли и мелкого мусора олифой. Дубовый исполин засветился приятным деревянным светом. В это время шкаф вновь заработал, в нем появилось свечение внутри.
   Инесса Евгеньевна видела, как притащили, иначе и не скажешь, дубовый стол. Осмотрев стол со всех сторон, она пришла к выводу, что рядом со славянским шкафом он будет отлично смотреться, но будут нужны дубовые стулья того времени. Подобную проблему она проходила и теперь только вызвала к себе Степана Степановича, чтобы его фирма к этому столу выполнила старинные стулья той же эпохи.
   Сообразительный Степан Степанович сказал, что стулья надо украсить вензелями славянского шкафа и заодно добавить их к этому слегка простоватому дубовому столу. Ему выплатили задаток за заказ. Посмотрев на Степана Степановича, Инесса Евгеньевна пришла к выводу, что не мешало бы его приодеть, потом решила, что так он целее будет.
   Столяр Селедкин сделал копию славянского шкафа: хорошую, добротную копию. Люди ходили вокруг шкафа, открывали двери, естественно, не вызывая свечения внутренних поверхностей дубового гиганта.
 
   Все бы ничего, но вновь явился участковый инспектор, пытаясь найти упущения по поводу уничтожения этого шкафа; ему показывали, что шкаф новый, еще стружкой пахнет, а тот все искал вчерашний день.
   В дверь вбежал возбужденный Родион, увидев стоящий новый славянский шкаф, закричал истошным голосом:
   — Шкаф еще и летает!!!
   Выяснилось, что он сбежал от свечения в шкафу, прибежал за помощью, чтобы выкинули из его квартиры шкаф. В открытые двери его квартиры просочилась толпа людей, которая остановилась перед старым шкафом, ничем не примечательным, вполне достойным быть на свалке жизни.
   Стоило в комнату войти Родиону, как шкаф ожил. Из шкафа пошло белое свечение, завораживающее своим светом. Люди стояли и не двигались, им казалось, что если они сдвинутся с места — произойдет нечто странное.
   Первым пришел в себя участковый инспектор:
   — Вот он шкаф! А я грешил на директора магазина, а это Родион безобразничает. Родион, где шкаф взял?
   — Где? На свалке. Шкаф не успели уничтожить. Тамошние люди его к себе определили.
   — Значит так, сейчас дружно его загружаем в машину и везем на свалку! — грозно сказал инспектор, и... исчез в белом свечении шкафа.
   Люди тихо стали выходить из комнаты.
   Остался один Родион. Он сел на кособокий стул:
   — А мне что делать? — спросил он у шкафа. — А, надо Анфису позвать, она вернет инспектора, — вспомнил он, как она Платона из этого шкафа высвобождала, но ехать за ней ему не хотелось, а мобильного у него не было...
   Грузчики сообщили о новой ситуации Инессе Евгеньевне, о событиях в квартире Родиона. Рисковать собой и Анфисой она не захотела и вызвала Селедкина-младшего. Она дала ему деньги на цифровой фотоаппарат.
   Родион Селедкин оказался сообразительным парнем, все сделал, как надо. Он сфотографировал славянский шкаф и выпустил из него инспектора.
   На их глазах шкаф превратился в полированного красавца. Родион тут же запечатлел его новый облик, шкаф из своих недр на вензеля выпустил позолоту. От такой красоты Родион пришли в такое изумление, что сел на стул, ножки у него подвернулись, и он растянулся перед шкафом.
   В этот момент в комнату вошла я:
   — Какой шкаф красивый! Родион, а ты почему с пола на него смотришь?

   Парень сидел и боялся вымолвить слово, он в упор не видел Анфису. Перед ним стояла молодая графиня лет семнадцати, в платье с талией под грудью, с локонами: жена Пушкина с известного портрета. Мгновение — и видение исчезло. Родион увидел перед собой девушку и скромный шкаф.
   — Родион, что с тобой? Мне показалось, что шкаф был красивым, а он опять стал обычным.
   — Анфиса, я тоже это видел. Я запомнил, каким он был! Вероятно, шкаф подсказывает, каким он был. Это видение из прошлого. Его надо реставрировать по его указанию, — необыкновенно спокойно проговорил Родион.
   — Отличный вывод, но что-то мне подсказывает: его нельзя перевозить, кто его будет реставрировать? Если к нему подходит реставратор, он выдает радиоактивное излучение, а тебя он хорошо выносит. Родион, приводи своего отца, попытайтесь восстановить шкаф здесь. Материалы и работу оплатят.
   Шкаф промолчал, соглашаясь с речью умной женщины.
Я подумала о столе, у меня возникла мысль, что славянский шкаф и стол одним человеком созданы: папа Карло у них был один.
   — Родион, есть просьба: поставь решетки на окна, металлическую дверь. К тебе привезут стол, твое дело — их охранять, наблюдать, лишних людей не пускать. Все оплачу. Не волнуйся, плачу не из своего кармана, из кармана заказчика.

   Инна, пожив у Инессы Евгеньевны, четко осознала, что есть лучшая жизнь, есть красивая одежда и обувь. Она сделала свой вывод. Она стала донимать мать Полину просьбами: купи это, купи то, а не купишь — уйду из дома и не вернусь.
   Девочка стала меняться вещами с подругами, обменивала свои вещи на чужую одежду, обувь, сумки. Полина не успевала следить за одеждой дочери, то она исчезала, то появлялась. Стоило матери купить для дочери кроссовки за большие для нее деньги, как они через день исчезали, а через неделю появлялись грязные.
   Мать их отмывала добела, кроссовки исчезали, а если приходила в дом подруга к Инне — того и гляди что-нибудь прихватит и вынесет. Взрослая женщина от такой чехарды предметов дочери, купленных для нее с большим трудом, порой на последние деньги, стала нервной и взвинченной до предела. Любая подруга дочери стала для нее врагом первой величины. Дом стал адом.
   Дочь повадилась гулять по вечерам, перед прогулкой стала требовать деньги на карманные расходы, ведь Инесса Евгеньевна ей давала карманные деньги! Дочь запугивала мать, угрожала ей жалобами отцу, доставала ее по всем статьям.
   Мать заболела, сил встать у нее не было, она сказала:
   — Я не пойду на работу, мне плохо.
   — Ты чего, мать! Мне деньги нужны, а она болеть вздумала!
   Мать дошла до неконтролируемых рыданий, сквозь рыдания дочь продолжала ее обвинять в своей плохой жизни. Мать стала истерически кричать проклятия.
   Дочь спокойно сказала:
   — Выпей воды, это я из-за тебя боялась дома одна сидеть! Это ты во всем виновата! Не кричи на меня. Ты зачем меня к бабушке посылала? Она меня за косы таскала!
   «Наверное, было за что», — подумала Полина, выпив воду после таблетки, и сказала:
   — Инна, сама бери ключи от квартиры, открывай и закрывай дверь за собой.
   Дочь ушла гулять, уверенная в своей правоте. Мать полежала, встала, занялась домашними делами, делиться такими событиями ей не хотелось.
 
   Мать Паши тоже почувствовала временное влияние Инессы Евгеньевны, поначалу она радовалась, что сын пожил в достатке, по-человечески, с компьютером в квартире, с отцом пообщался. А сын... Он по возвращении от отца стал унижать мать своим высокомерием, своими новыми знаниями. Говорил ей, что она глупая, ничего в жизни делать не умеет, ничего не понимает.
   Паша круто изменился, он излучал презрение в адрес матери, которая не знала, что ей делать. Парень с достоинством носил вещи от Платона и Инессы Евгеньевны и полностью отказывался носить ту одежду, что покупала ему мать.
   Сам Степан Степанович, выручив Инессу Евгеньевну от нападения, возвратился в свою холостяцкую берлогу. Он рвался к ней, но понимал, что это невозможно. После нее его не интересовали две его бывшие женщины, он им отдавал деньги на детей, а сам жил достаточно экономно, да и не так много он и получал, чтобы все были счастливы. Поэтому Степан Степанович не мог решить проблемы своих детей на уровне Инессы Евгеньевны — разные у них финансы, разные.
   
   Летом Платон решил поехать в отпуск куда подальше. Он подготовил машину к дальней поездке, взял минимум вещей и продуктов, зашел к Анфисе домой, а зря. На пороге стояли сумки, огромные сумки и гигантский чемодан на колесиках.
   — Анфиса, ты куда собралась? — удивленно спросил Платон, рассматривая огромное, по его меркам, количество сумок.
   — Платон, я решила поехать с тобой, — устало проговорила я, подтаскивая в прихожую очередную сумку. — Все надо, там ничего лишнего нет.
   — Дорогая моя, ты прекрасно знаешь, что я еду в отпуск на две недели! Куда столько вещей набрала?! Если чего там нет, так вполне можно обойтись! Причем спокойно. А ты весь дом в сумки засунула! Они в машину не влезут!
   — Влезут! Дорогой мой, я знаю твою новую машину и ее багажное отделение! Три сумки в ширину, две сумки в длину! Чемодан снизу. Собачку в клетке возьму на колени.
   — А собачка откуда? У тебя собачек не было!
   — Купила я маленькую трехмесячную собачку, она в домике спит. У нее есть все документы для пересечения границы.
   — Нет, в таком случае мне лучше дома остаться, без тебя и твоей новой радости!
   — Платон, твое дело — машину вести, я на место шофера сумки не поставлю! Не бойся!
   — Успокоила. Я еду в санаторий, там рыбалка в двух озерах, стенды для стрельбы. Что ты там будешь делать?
   — Понятно, родной, мне все понятно! Да, я не умею рыбу ловить! Я не люблю стендовую стрельбу, сильно в плечо после выстрела отдает! Буду сидеть на веранде домика и на горы смотреть.
   — Ладно, отбери сумки первой необходимости и второй, чтобы знать, что можно оставить дома.
   Платон ехал, ехал и вспомнил, что забыл положить в машину удочки, он их вытаскивал для укладки багажа, а удочки хотел сверху положить и забыл.
   — Анфиса, я забыл удочки у подъезда, надо вернуться домой, что я без них буду делать?
   — Платон, удочки бабки домой отнесут, они видели, что мы уезжали, а вернемся назад — дороги не будет.
   — Это ты абсолютно права, я вернулся, и все пошло кувырком, а то бы один давно уехал и с удочками.
   — Поедем в другое место! Какая разница, куда ехать!
 
   Мы остановились в деревне, расположенной у дороги. Я отказалась спать в машине и показала на приличный домик. Хозяйка предложила нам комнату с двумя узкими кроватями, но с большими подушками. Я зашла в горницу и удивленно остановилась: передо мной стояли напольные часы, украшенные янтарем! Платон стоял рядом со мной, не отводя глаз от узкого деревянного шкафа, вверху которого располагался циферблат, выполненный из янтаря. На стрелках часов двигались маленькие янтари.
   — Какая прелесть! — выдохнула я. — Просто чудо, а не часы! Откуда они у вас?
   — Так мы тут всегда жили, рядом с дорогой. Прадеду моему за лошадь барин отдал эти часы, вот и стоят здесь, никто им не удивляется, — ответила приветливая хозяйка.
   — Вы нам не продадите? — спросил Платон наугад.
   — А что, купите? Надоели, черти, громко тикают, гирьки у часов в шкаф уходят, место только занимают эти часы, — сказал подошедший хозяин.
   — Купим часы, а собачку оставим вам. Возьмете? — спросила я и добавила: — Собачка с родословной.
   — Возьмем щенка! Он красивый, лапы у него крупные, большая вырастет собака, нам у дороги она не помешает, — ответила хозяйка.
   На том и решили.

   Утром мы расстались с добрыми хозяевами, а часы привязали к крыше машины. В санатории Платон поставил часы в домике. Больше половины вещей, что привезла я, здесь были не нужны. Два прозрачных озера с рыбой доставляли мне зрительное удовольствие. Платон периодически сердился на меня за забытые дома удочки, а я отвечала, что мне нравятся карпы в пруду, а не на сковородке, что я не люблю и не умею жарить свежую рыбу. Мне понравилось кататься по озеру на бананах. Стендом для стрельбы распоряжалась девушка, она так ловко управлялась с оружием, что я невольно увлеклась стрельбой. У меня возникло ощущение, что меня, как пулю, вбили в стенд.
   В углу комнаты громко тикали янтарные часы. Я посмотрела на часы, мне показалось, что стрелки подмигнули. Я подошла к часам, открыла дверцы, и мне мучительно захотелось взять в руки гирьки. Я дотронулась рукой до тяжелой, металлической гирьки в виде цилиндра. Вторая гирька очень походила на золотой самородок, который когда-то я видела у Степана Степановича.
   Двумя руками я подняла цилиндрическую гирьку, покрутила в руках. Я заметила линию соединения, нажала на гирьку снизу, и гирька в моих руках распалась на две части. Внутри гирьки лежало пожелтевшее письмо.
   С большим трудом я прочитала, что эти часы созданы часовых дел мастером по заказу графа Орлова в 1770 году или нечто очень похожее. «Это же экспонат для музея Чесменской битвы», — подумала я, но сообщить о своей находке никому не успела.
   Я сидела на веранде и читала книгу, но прочитать мне удалось одну страницу, рядом со мной как из-под земли возник привлекательный мужчина в костюме неопределенного цвета — Самсон. Я смутно вспомнила его в своей жизни, но тогда он появился рядом с ней сказочным образом с галстуком, на котором был изображен конь. И когда-то я в шутку придумала ему родословную.
   — Анфиса, мне известно, что вы с Платоном купили янтарные часы в придорожной деревне. Было это или нет? Где янтарные часы?
   — Откуда Вы о них знаете?
   — Я знаю о тебе достаточно много. Где часы? Они принадлежат моим предкам! Прошу их вернуть законному владельцу, то есть мне! Вы купили часы у моих родителей!
   — Ваши доказательства, господин Самсон? Почему часы Ваши?
   — Я — правнук графа Орлова!
   — А причем здесь граф? На часах этого не написано! Тем более что Вашу биографию я придумала Вам и распечатала ее на принтере!
   — Анфиса, Вы что, не знаете, что у Вас часы графа Орлова? Значит, Вы признаете, что часы у Вас?
   — Часов у меня нет! Мы их подарили, а кому — неважно.
   — Ха! Не верю! Я слышу тиканье часов! Они мои!
   Я промолчала, спорить с человеком, у которого за плечами маячили два черных крыла в виде дружков в черных костюмах, я не пыталась, просто кивнула головой в знак согласия. Меня очень удивило, как основательно человек вжился в придуманную для него биографию предков. Самсон стремительным шагом вошел в домик. Я побежала впереди него.
   — Что-то забыли? — с непонятной тревогой спросила я.
   — Да, по нашим точным данным у Вас есть мои янтарные часы, хотелось бы их вернуть истинному владельцу!
   — Вы умный человек, у меня есть янтарные часы, но они принадлежат лично мне!
   — Были Ваши — станут наши, сударыня!
Я кивнула головой и захотела позвать Платона, но мою руку резко опустили. Мы прошли из прихожей в комнату, этот момент заметил Платон, выглянувший из кухни. Он оценил ситуацию правильно и понял, что идут за янтарными часами. Пистолета у него никогда не было, но отдавать часы, в которые он уже вселялся по воле мистики, ему не хотелось. Часы стали для него родными.
   Платон подмигнул часам и мне. Я благодарно на него посмотрела, словно пыталась ему передать силы на борьбу за янтарные часы. Платон понял и резко направил правую руку в скулу господина Самсона с криком:
   — Ты чего к моей бабе прицепился? Хвощ в костюме! Прочь из моего дома!
   Два дружка вынырнули из-за плеч падающего хозяина. Платон двумя кулаками снизу отбросил их на лестничную площадку, захлопнув дверь, успев поцеловать щеку Анфисы.
   — Спасибо, Платон! А такой приличный господин, наследник графа Орлова.
   Самсон с дружками вышел на улицу. На следующий день я и Самсон поговорили без свидетелей на другом берегу озера и пришли к соглашению сторон. Смысл соглашения состоял в том, что Самсон Смирнов ничего у меня, Анфисы Фирсовой, не отбирает, на меня не претендует по старой памяти, но при необходимости оказывает мне финансовую помощь за подбор стариной мебели.

   Отношения между Платоном и мной с каждым днем становились прочнее. Платон больше не бегал к матери на обед или ужин, ее квартира была заполнена людьми, и он все чаще готовил сам на кухне, если я зачитывалась очередной книгой. Иногда Платон поднимал крышку глазка в двери и провожал взглядом новое семейство своей матери, после чего еще надежнее оседал рядом со мной, своей женой.
   В комнату ворвался Платон:
   — Анфиса, чем страдаешь? Есть мысль! Вся наша мистическая афера началась с янтарных часов! Мысль улавливаешь? Надо выпустить эффектные часы для мистических сеансов и продать их экстрасенсам! — быстро прокричал он.
   — Отлично, Платон! Но мы специализируемся не на часах!
   — Скучная ты, так придумай жесткую мебель для перехода людей в экзотическое состояние. Полина бы меня поняла.
   Лучше бы он этого не говорил, у меня появилась двойная ревность к Полине.
   — Степан Степанович, поговори с Полиной, — сказала я и вышла из комнаты на кухню.
   — Я — Платон Евдокимов, а не Сукачев, ты забыла? — крикнул он мне вслед.
   Я не ответила, ревнуя Платона к Полине, второй жене Степана Степановича, я поняла, что я его люблю!
   — Анфиса, соглашайся на диван со мной, — сказал мужчина, подхватив меня на руки, и, сверкая белыми зубами. Он перенес меня в комнату, где стояли янтарные часы, очень похожие на те, что когда-то мы купили в деревне у дороги.
   — Вот так и рождаются легенды, — сказала я.
   Что было дальше? Что-то необычайно приятное.
Но любое приятное чувство иногда надоедает. В такие минуты Степан Степанович уходил от Инессы Евгеньевны, а Платон уходил от меня, но ненадолго.
   В дверь позвонили. Естественно, за дверью квартиры стоял Платон.
   — Анфиса, не гони! Можно я к тебе пройду в комнату?
   — Платон, ты один вполне войдешь в эту комнату, но за тобой придут твои друзья. Тесно станет.
   — Не издевайся, — пробасил Платон, поднял меня на руки и вместе со мной прошел в маленькую квартиру.
   — Выпусти меня! Не люблю я, когда меня поднимают! Отпусти!!! — закричала я в крепких руках мужчины.
   Платон осторожно опустил меня на пол со словами:
   — У меня есть идея! Ты будешь жить на кухне, а я — в комнате с часами. Все на местах! Не хочу я жить дома с мужиками!
   — сказать, что у тебя нет совести — это ничего не сказать, — зло процедила я. — Ты что думаешь, мне легко было переехать из квартиры в эту маленькую квартиру?!
   — Тебе меня не выгнать! Я большой! Я весь тут! А что это за архитектурные часы стоят? Откуда такое старье в моей комнате? Выноси! Я могу и новые шкафчики сделать. Мне не нравится их громкое тиканье на моей территории! Останови часы! — нарочито раскричался Платон, словно он выпил немного для храбрости.
   Дух янтарных часов очень обиделся за себя и добрую хозяйку, он подсветил янтарь на циферблате, и часы засветились. Вскоре заискрились и стрелки на часах. Я посмотрела на часы и поняла, что в них живет дух времени. Я прекрасно знала, что многие предметы старины дышат своим временем.
   — Чего это часы ожили? — спросил Платон у пространства.
   Второй раз на него часы обиделись, дух часов дыхнул на Платона, и его душа вселилась в янтарные часы. Тело Платона приобрело внутреннюю оболочку шкафа, его мозги стали часовым механизмом.
   Комната вновь была полностью в моем распоряжении. Платон растворился в часах, словно его и не было.
   — Платон, ты в часах? Пошевели стрелками, если меня слышишь! — весело воскликнула я.
   Стрелки на часах пошевелились и пошли обычным путем.
   — Вот до чего тебя жадность довела, часами стал.
   Часы подмигнули мне янтарной единичкой.
   — Платон, а что если в тебя магнитофон вставить? Тогда нормально будешь мне говорить, о чем часы думают.

   После рождения ребенка я пришла к Инессе Евгеньевне с одной просьбой: совершить родственный обмен, по которому мы переезжают втроем в трехкомнатную квартиру, а она переезжает в мою однокомнатную квартиру. И все довольны. Обмен состоялся, даже мебелью не менялись, все осталось стоять на своих местах, как и антикварный магазин.
   Степан Степанович сидел у Инессы Евгеньевны дома с ее маленьким внуком, заигрывая перед малышом, с тревогой оглядываясь на янтарные часы — подарок Платона.
   Он не выдержала загадок последних дней, поэтому спросил у Инессы Евгеньевны:
   — Инесса Евгеньевна, откуда Вы знаете о тайне стариной мебели?
   — Степан Степанович, я давно занимаюсь антикварными предметами мебели, не все из них, но наиболее ценные экспонаты хранят в себе дух прошлого, и к нему надо относиться с большим почтением, вот и вся тайна, — и она ласково погладила стенку славянского шкафа.
   Степана Степановича как подменили, он стал нежным, услужливым, почтительным к семье и мебели Инессы Евгеньевны и перестал употреблять негативные слова.

   Город был покрыт чистым асфальтом, и чтобы найти грязь, надо было зайти на рынок, где грязь имелась международного масштаба. Я побрела по сухим островкам рынка, пересекая его раз вдоль и раз поперек. На рынке существовали магазинчики с умными поставщиками, приходилось иногда в них заходить. Послать в магазин некого, вот я сама и ходила за необходимыми предметами, которые в обычной семье должен покупать мужчина, — это электротовары или сантехника.
   В такие минуты я всегда про мужчин вспоминала, но, выйдя с рынка, забывала. А, пусть живут! Я обойдусь без мужской помощи. Мне очень нравился магазин с люстрами, я его обошла по спирали, а теперь заглянула в него за лампочками. Если честно, мне больше магазина понравился один продавец. У него фигура танцора и лицо умное! Но не приставать ведь к мужчине?
   Однажды я зашла в магазин и купила электрический чайник, вода из чайника лилась не только из носика, но и из щек. Кипяток водопадом выливался из чайника, но мне его не заменили, пришлось купить чайник металлический.
   Сейчас я заглянула в тихий магазин с люстрами, где шум стоял невыносимый. Два покупателя снимали с головы третьего люстру, упавшую с потолка. Потерпевший кричал. Девушка с кассы и та к ним подбежала, в это время двое мужчин выносили из магазина то, что дороже, пользуясь свободой передвижения. Непонятно, как могла люстра оборваться?
   Я подошла к группе и посмотрела на люстру, было ощущение, что ее подстрелили, она и упала, как утка на охоте. Кассирша опомнилась и пошла на свое место. Прибежал со склада красивый продавец, оценил ситуацию. Извинился за упавшую люстру, а те трое еще кричать стали, что нужна компенсация. Продавец почесал в затылке и сказал, чтобы тихо выходили из магазина, пока он охрану не вызвал. Три мужика вышли на улицу и сообразили на троих, им было кем-то уже заплачено за концерт в магазине.
   — А кто стрелял? — спросила я у продавца?
   — Никто!
   — Почему люстра упала?
   — Вам какое дело?
   — Я поняла, люстру мужику на голову надели и шум подняли.
   — У нас все люстры на потолке!
   — А где они ее взяли?
   — Они несли люстру на кассу, я им сам ее дал!
   — Но у вас тут было воровство в чистом виде!
   — Шла бы ты куда подальше!
   — Не могу уйти, у меня лампочки перегорели, мне нужны лампочки вон на такую люстру! — и я показала на потолок, но увидела в дыре на потолке прямо над собой чье-то лицо.
   Я опустила голову и пошла из магазина.
   — Эй, женщина, Вы хотели лампочки купить! — услышала я себе в спину крик продавца.
   На улице я еще раз посмотрела на хилое строение огромного рыночного объекта и пошла в павильон меньшего размера, где люстры на потолок нельзя было повесить при всем желании продавцов, да их там и не было, но лампочки были, перламутровые, белые лампочки. Для моей люстры они подходили. Одна лампа меня удивила. Она была черная. Круглая черная лампочка лежала рядом с синей лампочкой на витрине. Я задержалась у витрины, соображая, что черная лампа напоминает черный шар. У меня закрутилась мысль, а не придумать ли черную лампу, излучающую полезные лучи через маленькую неокрашенную поверхность.

   Инесса Евгеньевна купила себе новую квартиру, но о ней даже Степану Степановичу ничего не сказала. Последнее время она боялась всего и всех. А он, потеряв ее из вида, посмотрев на себя в большое зеркало в магазине, решил присмотреть за Анфисой. Он хорошо знал, где она гуляет с коляской, и просто хотел ее дождаться, когда она выйдет гулять с ребенком, а там будь что будет!
   Вместо Анфисы в подъезд вошла продавец Леночка, вскоре она вышла с Платоном и они, спокойно держась за руки, как влюбленные, прошли недалеко от Степана Степановича, который успел прикрыть лицо газетой, а одежда на нем была для них незнакомой.
   Степан Степанович решил заглянуть к Инессе Евгеньевне, но в ее квартире оказался Родион. На вопрос о хозяйке новый хозяин ответил, что она переехала, а на вопрос, где Анфиса с ребенком, он не знал ответа. В большой соседней квартире дверь никто не открывал, там никого не было.
   Степан Степанович вернулся к Родиону, обхватил свою большую голову руками и зычно закричал в пространство:
   — Где Анфиса?!
   — Степан Степанович, чего кричишь? Она уехала на открытие музея, — вспомнил Родион, — потом к ним приехали мужики и увезли к ней ребенка, мне слышно было сквозь дверь.
   — А Инесса Евгеньевна знает?
   — Мне неизвестно, кто и что из них знает. Я не знаю, где она живет теперь.
   Мобильный телефон запищал кнопочками в руках Степана Степановича:
   — Инесса Евгеньевна, где ты? Где Анфиса с ребенком? Я сижу у Родиона. Она точно не в музее, а Платон спокойно с Леной ходит.
   — Почти поняла. Где я — не скажу. Я не хочу тебе свою квартиру показывать во избежание наезда твоих детей. Где Анфиса? О, это тайна. Дальше сам соображай, тема сия для меня неприятная, да и тебе ко мне ехать нет необходимости.
     Степан Степанович сжал в руке мобильный телефон, он хрустнул, впиваясь осколками пластмассы в руку. Родион побежал за йодом, а Степан Степанович с ревом вылетел из квартиры, бросив на пол окровавленные осколки телефона. Он бежал широкими шагами домой, вытаскивая куски пластмассы из ладони. Дома он промыл раны, выпил таблетки, что под руку попались, и лег спать.