Семнадцать ноль три

Обычно на стиральной машинке в ванной стоят флаконы. Шампунь, дезодоранты, прочее. Когда ты тянешься рукой к полотенцу, висящему рядом, обычно все это падает. Противно звенит об плитку, заставляет нагибаться и поднимать. Утро, день, вечер – без разницы. И уже неважно машинка это или блокнот, полотенце в твоей руке или ручка – флаконы все равно падают. Это уже больше похоже на принцип, ритуал что ли.
Так было и у Джона Хэмилтона. Он называл это «Вавилонская башня идей». Такая же разрушенная, бессмысленная и протертая до самых дыр, как и его бумажник. Сейчас он сидел в самолете на высоте где-то около девяти тысяч метров над уровнем земли и наблюдал, как облака приобретают синевато-грязный оттенок. Девять с чем-то над уровнем бездны… Рейс семнадцать ноль три. Да хоть двадцать ноль шесть – это ничего не меняет. Однажды он открыл удивительное свойство. Касающееся больше себя, нежели материального мира. Стоит тебе написать что-то, оно оживает в твоей жизни. Сказка? Нет. Материализация? Возможно. Черт его знает, а раз знает, Джон у него бы спросил. Все и всегда работает с точностью до наоборот. Это вроде называлось законом бутерброда, но он называл это «Законом суки под названием жизнь». Все, что он когда-либо писал, превращалось в прах на его ладонях. Вот он – «Бог из машины». Божок эконом класса с трехдневной щетиной и пятном от кофе на мятой рубашке. Ты пишешь свою судьбу? Латаешь дыры мироздания? Все, что ты пишешь – это пишешь себе приговоры. Поставь свечку и заткнись, пока это не начало тебя жрать. Сейчас он открывает блокнот, даже сам не знает зачем. Думает о том, чего ему не хватает. Не хватает кого-то, кто заштопает всю эту рвань в его жизни. Но все это он исписал, вернее сказать списал. Почему бы не написать еще пару строк? Давай, ты же можешь…
Когда стержень ручки стопорится на последней точке, ступор его слуха нарушает голос пилота. С верхней панели выпадает кислородная маска.