Рыжий Вова

Из цикла
Детство в Санкт Петербурге (Ленинграде)
Рыжий Вова
Евреев в нашем классе было трое, толстый неповоротливый Миша Коган в очках с большими линзами, жир трест, круглый отличник и всезнайка. Тщедушный мишугеле Сема Бесноватый, при взгляде на которого хотелось плакать. Красивый самоуверенный рыжий мальчик Вова Плоткин, сын торгового работника. 
Коган со временем стал профессором, Сема уехал в Америку, стал Сэм Бест, открыл там свой маленький бизнес по продаже значков и прекрасно себя чувствует. А историю Вовы мы вам сейчас расскажем.
Вова был не просто рыжим. Вся его физиономия и руки были усеяны густыми веснушками. Рыжие волосы были жесткими как проволока. Голубые глаза не отвлекали от мысли: типичный еврей.
Тем не менее евреем себя Вова не считал, мама у него была полька.
- С возрастом потемнею и не буду рыжим, а буду каштановым – мечтал Вова. Но мечта, конечно, не сбылась.
Учился Вова лучше всех. Дома учил с преподавателем английский, наша еврейская элита всегда смотрит вперед.
Папа торговый работник не имел с сыном ни малейшего сходства, маленький черненький вертлявый. Всегда в хорошем настроении. Но ему его почему-то испортили.
Однажды к нему в торг пришла с проверкой какая то комиссия. Он то ли кому-то вовремя не заплатил, то ли с кем-то не договорился. Или просто нужен был еврей для отсидки.
Короче, посадили папу на десять лет, а меньше тогда не давали, особенно евреям. Один знакомый гинеколог какие-то уколы от беременности потихоньку делал и старинную живопись потихоньку собирал. Тоже десять лет дали, то ли за уколы, то ли за картины. Стандарт.
Мама Вовы. Томная ухоженная блондинка с пышными формами, никогда не выходившая из дома никуда, кроме званых обедов и ужинов и привыкшая жить не всем готовом, не имеющая ни профессии, ни вообще представления о том, что творится за пределами ее маленькой уютной квартирки на улице Маклина, в красивом старом доме, недалеко от знаменитой психиатрической больницы, впала в панику. Она понятия не имела, как жить одной да еще с пятнадцатилетним сыном на руках. Поэтому она нашла самый простой выход из создавшегося положения. Однажды, когда Вова пришел из школы и позвонил в квартиру, ему никто не ответил.
 Он открыл дверь своим ключем, и увидел, что в гостиной на крюке от люстры висит его мама. Такой шок конечно безвозвратно повредил его психику, хотя он держался молодцом.
 Вове прислали дальнюю родственницу, пару раз в неделю помогать по хозяйству. Потом Вова заметил, что пропадают не только серебряные ложечки, но и статуэтки лошадей, которые всю жизнь собирал его отец. А также дорогой коллекционный коньяк, стоявший на стеклянных полках в полированном югославском секретере. Хитрую старушку, с виду тихую безобидную еврейскую женщину в серой кофточке, пришлось выставить за дверь.
Вову часто приглашали на обед в семьи друзей, но ведь нужны были  деньги. Социальной помощи в бывшем СССР не наблюдалось, так что Вова искал способ заработать  на жизнь.
И нашел. Он стал фарцевать западными дисками: «Битлз», Боб Дилан. Пит Сигер, «Питер, Пауль, Мэри», Джоан Баез. Эти имена влекли и завораживали, как пропуск в тот заоблачный мир, от которого нас отделял железный занавес, до поры до времени.
Тут Вове очень пригодился английский, на который еврейский папа в свое время не жалел денег. Вова стал завсегдатаем бара на шестом этаже в гостинице Европейская, где собирались ленинградские фарцовщики и подозрительные иностранцы, тусующиеся за счет неизвестно каких фондов.
How much? – спрашивал Вова, хотя отлично знал все расценки. Как он не попался ментам, сказать трудно. Платил наверное исправно.
Сбыть диски не составляло труда, за ними очередь была. Мне, как близкой школьной подруге,  в подарок перепал роскошный большой альбом Битлз 1965 года, долгие годы украшавший мою жизнь и квартиру.
Одно только было плохо: все проститутки знали, что Вова живет один и часто увязывались за ним, по своему усмотрению проводя у него время и оказывая бесплатно соответствующие услуги. Девушки мало интересовались хозяйством, зато в сексе были профи. Никакая Кама Сутра тут была не нужна.
Чем это кончилось, легко себе представить. К счастью, СПиДа тогда еще не было. Вове хватило гонореи, сначала в острой, а потом в хронической форме. К врачу он ходить стеснялся. А когда пошел, воспаление зашло так далеко, что пришлось удалить одно яичко.
Впрочем, на деторождении это не сказалось, к счастью. Но Вова решил изменить образ жизни. С проститутками он решил завязать, и завел постоянную еврейскую девушку, по имени Соня. У Сони были круглые голубые глаза, короткая стрижка, высокая еврейская попа и некрасивые тонкие ноги. Она была высокая и немного сутулая с короткой шеей и непропорционально большим бюстом, как у коровы. Соня любила говорить: «Все еврейские мальчики женятся на русских, еврейской девушке так трудно выйти замуж!» Хотя скорее дело было в самой Соне, а не в еврейских мальчиках. Соня была немножко глупая, это редко, но и с еврейскими девушками тоже бывает.
Тем временем, школу Вова закончил с серебряной медалью и сразу поступил в Университет, на Восточный факультет. Проблем у него не возникло, хоть и Плоткин, Владимир Иосифович, но числился русским.
Почему он выбрал африканистику, неизвестно. Наверное, потому что любил джаз, а его корни безусловно лежат в африканском фольклере. По крайней мере, Вова так думал. Это была его ошибка, потому что ни одного африканца он живьем не видел и командировка в Африку была также далека, как полет на Луну.
Друг по универу Саша Курчан, тощий породистый армянин, занимавшийся персидской культурой, подсмеивался над Вовой, спрашивал:
- Сколько языков в твоей Африке? Сколько ты знаешь? Африка это континент?
Вова выучил свахили. Написал диссертацию про культуру Восточной Африки  и ее успешно защитил.
Ему было 25, когда железные ворота внезапно открылись. Все желающие могли выехать из Совка по фальшивому вызову в Израиль. Это было первое окно в мир. Следующее открылось в 1980, в связи с Олимпиадой, проходившей в Москве, Брежнев продемонстрировал, что все желающие свободны, чем многие немедленно воспользовались. Вся наша еврейская клика, мой кузен Фима, друзья и родственники покинули СССР. Мне бывший муж успешно насолил, отказавшись дать резрешение на вывоз дочки.
Выезжать одному было скучно и опасно, кто знает, что там ждет в чужой стране. Соня как невеста почему-то не рассматривалась. Видимо, ума у ней не хватило, гениального рыжего Вову получить.
Тогда на смену Соне пришла Лиза, тоже, между прочим, еврейка. В отличие от Сони, Лиза была умна, иронична, остроумна и к тому же закончила математический факультет университета. С виду Лиза была серая мышка, невыразительное маленькое личико, без признаков какой-либо национальной принадлежности, коротко стриженые русые волосы, серые глаза, небольшая стройная фигурка. Но что то еврейское в ней иногда мелькало, эта ироническая улыбка, наклон головы, сомнение во всех и во всем.
Выбор Вовы был абсолютно правильный – для Америки, куда Вова собрался, Лизка подходила идеально. Ее родители, скромные инженеры, были Вовой совершенно очарованы. Лизин брат смотрел в ту же сторону, что и Вова, но пока подыскивал невесту для нелегкого путешествия.
Тем временем из тюрьмы вышел папаша и сразу стал проявлять всяческую активность: устраивать какие-то гешефты, заводить новые знакомства, искать девушку для сопровождения в Америку. Моя кандидатура рассматривалась в первых рядах, что привело меня в неописуемый ужас.
 Свадьбу Вову с Лизой сыграли в Метрополе на Невском гостей на сто. Понятия не имею, кто за все платил, наверное шустрый еврейский папа. На столах лежали салфетки с именами гостей, был продуман сценарий с бардовскими песнями университетских друзей, джазменом с саксофоном. На стенах были развешены плакатики с остроумными изречениями о браке и семейной жизни и другими интеллектуальными приколами.
Лиза была в красном платье, присланном из Парижа ее тетей, наличие которой тоже создавало определенный подтекст и настроение.
Через несколько месяцев молодые уже были в Риме, где ждали разрешения на вьезд в Соединенные Штаты. Лизка была прилично беременна и на фото прикрывала живот то широким плащем, то широкополой шляпой.
Казалось, жизнь расстилает перед молодой парой красную дорожку, по которой путь к успеху им обеспечен. Но что-то в небесной канцелярии вдруг застопорилось и пошло не так. Хотя вообще-то виноват в этом был сам Вова. Первое, что он заявил, когда их пригласили для знакомства в еврейскую общину Нью Йорка:
- Я не еврей! – присутствующие сотрудники, обеспечившие Вове визу, деньги и жилье на первое время, потеряли дар речи. Лиза скромно промолчала. Ссориться с Вовой не хотела на девятом месяце беременности. А зря промолчала. Может быть, еще можно было что-то исправить.
Самое смешное, что Вова имел настолько типично еврейскую внешность, что спутать его с кем-то другим было просто невозможно. Все разговоры про польскую маму никого не убеждали, да и вообще были неуместны. Так бывает, что еврейская кровь оказывается такой сильной, что даже четвертинки бывают с виду более еврейскими, чем чистокровные потомки Авраама. Так над нами Хо Шем смеется. В общине Вову сразу невзлюбили за эту ненужную болтовню и высокомерие, тоже совершенно не оправданное. Он считал, что в активе у него кандидатская степень, полученная в совке на восточном факультете университета. А оказалось, что советская африканистика ничего, кроме саркастических усмешек у американских коллег не вызывает. Это был для Вовы удар ниже пояса. Хотя мог бы понять: американцы изучают Африку, живя месяцами среди аборигенов, а не по книжкам в библиотеке.
Поняв, что с научной карьерой пока не выходит и не желая снова превращаться в студента (что было бы совсем не плохо, на Западе в 30 лет стать студентом совсем не поздно), Вова стал искать себя.
Может быть, он пошел бы учиться, но это означало кредиты и огромные долги, учиться в Америке денег стоит. Да тут еще дочку поднимать надо.
Лиза отнеслась к сложившейся ситуации практично и просто. Пошла на курсы программистов, подучила язык и довольно быстро нашла работу. Ребенок с няней и в садике, в кредит куплен дом. Никаких лишних фантазий  - это просто жизнь.
Вова тем временем перепробовал несколько профессий. Сначала он открыл со своим приятелем фирму по продаже противопожарного оборудования. Но она быстро прогорела, поскольку оба они в этой теме ничего не понимали, а в Америке любят профессионалов.
Потом Вова устроился в фирму по недвижимости, решив, что здесь можно заработать хорошие деньги. Но поскольку ни в американской недвижимости, ни в их законах, Вова не разбирался, тут ему тоже как-то не везло.
В каком-то заштатном университете ему удалось получить трехмесячный курс лекций и семинаров, но студенты ходили к нему плохо и тут тоже не заладилось.
Почему Вове так не везло в Америке? Может, это оказалась не его страна или что то там было с кармой, о чем мы ничего не знаем и судить потому не можем. А может, мешали его завышенные амбиции и нежелание примкнуть к кому-то и пойти на компромисс.
Так прошло без малого двадцать лет. Отношения с Лизой, все это время содержавшей семью, окончательно испортились.
К тому же дочка, воспитанием которой Вова вовсе не занимался, отбилась от рук и связалась с афроамериканцем, то есть с негром, чего ей Вова, будучи расистом (и даже немножко антисемитом) ,простить никак не мог. Но она на это плевала и родила черного ребенка, что полностью соответствовало вовиной профессии.
Круг замкнулся. Вова развелся с Лизой. Они продали дом с садом – американскую мечту, деньги разделили пополам (хотя заработала их Лиза). Лиза со своей скучной практичностью сразу купила себе другой дом, поменьше, но вполне приличный, недалеко от работы и тоже с садом. На работу ей все же приходилось ездить минут сорок на машине. А Вова водить машину так и не научился, что в Америке равносильно первой группе инвалидности.
Собственная ситуация для Вовы была ясна, каштановым он так и не стал и ни к какой социальной общности не прибился. Это у нас эмигрантов частенько случается. Как говорится в одном стихе:
От своих отошла,
А к чужим не пристала
Письма в печке сожгла
Дым и пепел глотала
Поняв, что человеку за 50, который за 20 лет тут ничего не добился, больше в Америке делать нечего, Вова решил попытать счастья на покинутой Родине, где в это время как раз случилась Перестройка.
Там остались школьные друзья, с которыми связь не прерывалась, друг Гена бывал с женой Светкой (тоже из нашего класса) и детьми в Америке. В гости к Вове с Лизой приходил, но жил всегда в дорогом отеле – владелец строительной компании в Санткт Петербурге мог себе это позволить.
- Вот теперь самое время вернуться в Россию, - думал Вова. – сейчас там легко большие деньги заработать и стать уважаемым бизнесменом с американским паспортом в кармане.
В небольшой трехкомнатной квартире в доме после капрмонта в Ротах в Санкт Петербурге рано утром раздался телефонный звонок из Нью Йорка. Гена и Света еще спали, с Америкой шесть часов разница во времени.
- Слушай, старик, мы с Лизой дом продали и я хочу в Питере пожить. Не поможешь картирку купить?
- Да, конечно, приезжай, все устроим, - ответил Гена и вопросительно посмотрел на Светку.
Та молча улыбалась.
- Как бы с ним тут ничего не случилось, - заметила Света. - У нас не забалуешь.
Шел 1992 год – дикий капитализм набирал силу и никто пока не знал, чем кончится эра Бориса Ельцина.
Гена купил Вове небольшую квартирку недалеко от центра в новом доме его собственной постройки. Цены у нас тогда для американцев смешные были.
Через неделю Гена уже встречал Вову в аэропорту Пулково 2. Увидев его новенький Ленд Ровер, Вова удивился:
- А я думал, у вас все на Ладах ездят.
Зато цены на такси его так порадовали, что он почувствовал себя богатым счастливым иностранцем с победой вернувшимся на родину. Хотя никакой победы пока не было.
- Поселившись в своей новой квартире, Вова вечером отправился в свое любимое привычное место, в бар на шестом этаже гостиницы Европейская. Там тусовалось много разного цветного люда, чего никогда раньше не было. Молодой ухоженный китаец в костюме от Поля Готье и в часах от Картье подсел к Вове за столик. Китаец неплохо говорил по английски:
- Я привожу в Россию китайские торвары и закупаю здесь вагоны с рыбой и икрой для отправки в Китай. Прибыль не меньше двухсот процентов. Приглашаю поучаствовать в моем бизнесе.
Вова быстро пересчитал в уме свои деньги, а потом еще проверил на калькуляторе. Результат был впечатляющий.
Он позвонил Гене и рассказал об удачном знакомстве.
- Послушай. Не верь никому и денег не давай, - предупреждал его Гена. Но все было напрасно, Вову охватил свойственный ему азарт и остановить его было невозможно. Он отдал деньги за рыбу с икрой китайцу и в предвкушении удачи отправился в ресторан – снять девочек. На утро он звонил Гене:
- Послушай, старик, у меня были такие оргазмы! Русские бабы – лучшие на свете. Эти тупые американки, коровы ленивые, в подметки им не годятся.
Гена сдержанно похвалил успехи Вовы, мысленно готовясь к худшему.
Когда Вова отправился в депо, посмотреть на купленный на паях с китайцем вагон с рыбой и икрой, ни китайца, ни вагона конечно не было. Вова в очередной раз проиграл. Настроение у него стало стремительно портится.
- Послушай, Володя! Возвращайся в Америку. Ты не знаешь здесь ничего, ни людей, ни правил игры. Если б ты 25 лет назад делал свою научную карьеру, был бы уже академиком. Но сейчас здесь никто никому не нужен. Академики без зарплаты сидят.
Вова  загрустил и, чтобы утешиться, зачастил «к девочкам» - благо хата у него была. Наконец, одна из «девочек» со своим сутенером сняли с его кредитки последние деньги.
- Что с ним теперь делать? – грустно спрашивал Гена Светку
- Может, ему английский преподавать? – предложила она, - теперь все английский учат.
- Он не привык работать, хочет все и сейчас. Лучше давай Лизе позвоним.
Обратный билет в Нью Йорк был куплен и Лиза встретила Вову в огромном шумном аэропорту Нью Йорка. Он выглядел бледным, похудевшим, постаревшим. От красивого высокомерного рыжего Вовы мало что осталось. Лизе стало его очень жалко. Целыми днями он сидел на лизиной терассе и смотрел в одну точку.
Домашний врач Лизы, посмотревший Вову, посоветовал отправить его в психиатрическую лечебницу. Его страховку и все услуги Лиза оплатила.
Гена многократно пытался поговорить с Лизой, но она трубку не брала. Мы пытались выяснить у знакомых, что с Вовой, но никто ничего не знал.
По слухам, он покончил с собой в психиатрической клинике. Говорят, наклонность к самоубийству наследуется. А может, так обстоятельства сложились и могло быть иначе. Ему было всего пятьдесят два года.
Через десять лет в дорогой приватной клинике в Санкт-Петербурге на руках у Светы (которой он сильно изменял), от рака умирал Гена.
Он задремал ненадолго, а потом проснулся и сказал:
Светка, я такой сон видел! -
Расскажи, - попросила Света.
Я видел Вовку Плоткина, он мне рукой помахал, - сказал Гена и улыбнулся.
17.06.2019
Испания