Между любыми двумя заданными точками система движется так, чтобы действие было минимальным.
БЕЛЫЙ
Шумно. Со всех сторон доносились приглушённые фразы, вырванные из контекста разговора моим слухом, обрывки слов, чьи-то замечания, объяснения, звонок мобильного телефона, за которым последовал непродолжительный разговор. Фрагменты чужого общения витали вокруг меня, словно рой настырных насекомых, так и норовящих залезть в глаза, рот или укусить посильнее в какое-нибудь место, до которого никак не добраться рукой. Время от времени дверь кофейни открывалась, выпуская наружу посетителей или же запуская внутрь новые голоса, что вносили ещё больше сумятицы в мои мысли. В такие моменты я вспоминал, что на улице настала осень, так как запах холода и сырости, пропитавший воздух снаружи, проникал в тёплое помещение и касался моих рук и ног.
Сегодня, как и прежде, я сидел за столом один, наблюдая за другими, и ненавязчиво потягивал из картонного стаканчика «на вынос» горячий кофе. Всегда предпочитал при заказе в кафе просить напитки «с собой», оплачивая их тут же на барной стойке: закрытые сверху пластиковыми крышечками, они дольше хранили тепло, что позволяло мне употреблять кофеин в том темпе, в котором в этот раз мне было необходимо. С другой стороны, возможность в любой момент выйти из-за стола и покинуть помещение, положив на стол немного чаевых, грела душу и слегка тешила моё свободолюбие.
Но прямо сейчас я никуда не спешил, наслаждаясь возможностью побыть наедине со своими мыслями и спокойно обдумать события, которые привели меня к текущему моменту. Говорят ведь, что каждый твой поступок, каждый выбор всегда влечет за собой последствия, за которые ты вынужден платить и отвечать. И из этих последствий состоит наша жизнь: сверни не влево, а вправо, сядь в автобус или пройди пару остановок пешком. Кто знает, какого человека ты встретишь по дороге и какое влияние он окажет на всю твою последующую судьбу? И, когда накатывают такие размышления, хочется знать сидел бы я сейчас за этим же самым столиком в этой кофейне, если бы вчера, год назад или пять лет поступил бы иначе? Впрочем вряд ли кто-то когда-то получит ответ на этот вопрос, ведь история не терпит сослагательных наклонений. В том числе и история нашей жизни.
Но мы живём, и с каждым годом, с каждой минутой всё-таки узнаем ответ на один из вопросов «что, если бы?»: что, если бы я поступил именно так, как поступил? И закономерный ответ приходит ежесекундно, превращаясь в нашу судьбу и застывая чернилами на страницах дневников. А мы, понимая, что выбирать придётся здесь и сейчас, принимаем решение, всегда надеясь, что оно лучше прочих или же как минимум не хуже. С другой стороны, кто ответит, мы выбираем себе судьбу своими действиями, или судьба выбирает их для нас?
БЕЛЫЙ
Наступило лето, привнеся в беспробудную суету последнего учебного года хоть немного фатализма. Одиннадцатый класс школы, как и предшествующее ему обучение, завершился выпускными экзаменами. В эти дни все были на нервах: учителя носились с документами, выполняя бюрократические функции вместо положенных им преподавательских, ученики зубрили материал, надеясь навсегда распрощаться с загоном под названием «школа», в который десять лет назад их затащили родители. А те, в свою очередь, выискивали в газетах и бульварных журналах методики, как идеально сдать любой экзамен, какая диета лучше всего стимулирует память и как сохранять спокойствие в стрессовых ситуациях. После чего найденная статья обязательно должна была быть с серьезным лицом рассказана сыну или дочери, вызывая у последних исключительно раздражение, так как подобный бред просто отвлекал от единственно полезного в такой ситуации дела – подготовки и зубрёжки.
И всё же, как не трудно было в это поверить, безумие и мандраж предэкзаменационного периода остались за спиной также, как и долгие и мучительные часы, проведённые в душном классе за партой. Стопка исписанных листков вместе с заданием поставила жирную точку во всем этом хаосе ровно в тот момент, когда была сдана экзаменатору на проверку. Оставалось только ждать результатов, на которые с этого момента уже никто из заинтересованных лиц был не в силах повлиять.
Входная дверь школы хлопнула за спиной, горячее летнее солнце лизнуло моё лицо, и я, радуясь чувству свободы, шагнул в объятия этого мира, который словно приглашал меня познакомиться поближе с каждой своей частью. Конечно, я ещё не знал оценок, которые получу за экзамены, ведь на централизованную проверку всех работ уходило до недели, но хорошее предчувствие и уверенность в том, что я сдам всё на «отлично» крепко сидели внутри меня. Ничто сегодня не могло омрачить моё настроение.
До завершения экзамена оставалось ещё полтора часа времени. Хотя я и собирался расслабиться и провести остаток дня в компании одноклассников, встречая новую взрослую жизнь, как и следовало, по-взрослому, но ждать друзей ещё девяносто минут совершенно не было желания. Мир за пределами школьных ворот так и манил наружу. Солнце светило ярко и тепло, даже обжигало, если долго стоять под его жаркими лучами, создавая иллюзию того, что Москва находится где-то далеко на юге в субтропиках.
Я закинул за спину рюкзак и набрал в мобильном телефоне короткое сообщение: «Как закончите, позвони. Я подойду, как и договаривались». Телефон пиликнул, подтверждая доставку абоненту, который сидел в это время в классе и продолжал решать экзаменационные задачи. Вряд ли он прочтёт сообщение сейчас, но по окончании экзамена точно заметит. А до тех пор я мог побывать в ещё одном месте. Я набрал в мобильном другой номер, но на этот раз уже для звонка.
— Алло, – гудки в динамике прекратились и сменились приятным женским голосом.
— Привет, Аня! Ты сейчас дома?
— Привет! Да, у меня выходной, – на заднем плане из трубки доносились чужие голоса и тихий напев какой-то мелодии.
— Егор тоже дома? К вам сейчас можно в гости заскочить? – никогда на этот вопрос Аня не отвечала «нет», но я всё равно всегда спрашивал из вежливости.
— Да, он тут. Заходи, будем рады.
Ботинки застучали по тротуару, поднимая время от времени в воздух облачка тополиного пуха, так щедро усеявшего все дороги. Всё-таки удивительное время года пришло в город: катастрофа для аллергиков, которая удивительным образом позволяла оставлять следы на асфальтовых тропинках. Желающий мог легко проследить мой путь от ворот школы до входа в старый подъезд жилого дома, конечно, при условии, что какой-нибудь другой случайный пешеход не пересёк мой путь и не спутал всё подчистую.
Дом этот стал для меня в определенном смысле особенным благодаря двум людям, проживающим в трёхкомнатной квартире на двадцать четвёртом этаже. Егор и Аня были женаты восемь лет, хотя историю их взаимоотношений можно было бы начать писать еще с детского садика. Удивительная и во многом невероятная ситуация в наше время, когда судьба сводит двух людей с самого начала их жизни и, хочется верить, до самого конца. Невозможно было представить их раздельно, настолько идеально они дополняли друг друга. Расчётливый технический склад ума Егора никогда не вступал в конфликт с творческим сознанием художницы Ани. Вместо этого каждый проявлял заинтересованность во всех начинаниях второй половинки, открывая каждый день что-то новое в той части мира, которая была неизвестна одному и досконально изучена вторым или второй.
Но по отношению ко всем остальным Егора и Аню объединяло иное важное качество: они были безмерно гостеприимны, держа двери своего дома открытыми для друзей в любое время суток и в любой день недели. Нередко, испытывая проблемы в школе или у себя дома, я набирал на домофоне номер их квартиры, обретая столь необходимое мне убежище. Долгие часы я провёл в комнате, переоборудованной под студию, наблюдая, как Аня превращает разноцветную палитру в полноценную и гармоничную композицию. И если у меня на душе скреблись кошки в этот момент, то лёгкая и ненавязчивая беседа всегда помогала отвлечься, осознать мелочность и надуманность гложущих меня мыслей.
Вот и сегодня я, как много раз прежде, подходил к знакомой двери, отличающейся от соседских тем, что на ней умелой рукой был изображён пейзаж: поля пшеницы, лазурное безоблачное небо, залитое солнечным светом, и едва различимый на горизонте лес. Открывая её и делая шаг вперёд, всегда казалось, что каким-то волшебным образом ты переносишься в эти безмятежные места.
За порогом меня встретил привычный холл, освещённый старой лампой, дававшей исключительно тусклый жёлтый свет. Сквозняк, прокравшийся вслед за мной с лестничной площадки через открытую дверь, качнул китайский колокольчик, подвешенный под потолком, и тот отозвался мелодичным звоном. С кухни тянуло ароматом свежеприготовленного кофе вперемешку с запахом выпечки – корица или ваниль. Вход в студию был закрыт, но из другой комнаты раздавались голоса трёх человек, перемежаясь изредка с гитарными аккордами.
Нередко, приходя к Егору и Ане, я заставал и других гостей, но за долгое время я успел познакомиться с большей частью их друзей. А сейчас сильный и уверенный женский голос, рассказывающий какую-то историю про зимние сапоги, был мне абсолютно незнаком. Но едва я услышал его, внутри меня что-то переключилось: во что бы то ни стало я должен был увидеть и познакомиться с его обладательницей. Это было настолько сильное чувство, что из головы напрочь вылетели события первой половины дня, да что уж говорить, события последней половины года, ещё так ярко горевшие в памяти этим утром, поблекли и стали казаться вчерашним сном. Сложно было сказать, сдавал ли я сегодня утром экзамен или мне это только показалось?
Я напрочь забыл, зачем и почему я пришёл в этот дом. Сознание практически не сомневалось, что я оказался здесь исключительно потому, что мне требовалось увидеть ту, что находилась в гостях у Ани и Егора. Это было неестественное ощущение, напрочь вытесняющее все остальные мысли и чувства. Где-то на краю моего мировосприятия рациональная часть сознания ещё сопротивлялась этому, утверждая, что так не должно быть, но цепкие когти судьбы тащили меня вперёд, не обращая более ни на что внимания.
Я подчинился этому необъяснимому влечению, разувшись и бросив рюкзак в прихожей, и шагнул из сумрака на яркий солнечный свет, пробивающийся сквозь неплотно сдвинутые шторы. Хозяева сидели на диване, как всегда, друг рядом с другом. В руках Егор держал гитару и по своему обыкновению аккомпанемировал всей беседе лёгкой ненавязчивой мелодией. Но моё внимание устремилось к креслу, стоявшему напротив, в котором сидела незнакомка.
Словно кошка, она забралась в него с ногами, прислонившись к мягкой спинке. На девушку был надет летний сарафан жёлтого цвета, открывавший подогнутые колени, тонкие руки, сложенные вместе, покоились на его подоле. Каштановые волосы были собраны в хвост на затылке и ярко сияли в лучах солнечного света, из-под короткой чёлки в мир смотрели тёмно-карие глаза. Их взор казался каким-то родным и близким, словно мне уже ни раз доводилось вглядываться в них, ища ответ на самые сокровенные вопросы. И вся она излучала плавную грацию: в своих жестах, манере держать голову чуть набок. Её движения казались настолько плавными, что не сразу удавалось их улавливать.
В тот момент, когда я переступил порог комнаты, разговор прервался, и три пары глаз устремились на меня.
— Привет, Андрюх! – чуть ли не хором произнесли Егор и Аня.
— Привет, – ответил я им и пожал протянутую мне навстречу руку хозяина квартиры.
— Знакомься, – Аня в ответ на мой вопросительный взгляд кивнула в сторону незнакомой девушки, – Вера – моя племянница.
— Андрей, – проговорил я слегка неуверенно.
Настолько сильный эффект она на меня произвела, что стало сложно выговаривать слова.
— Привет, приятно познакомиться, – она тепло улыбнулась.
Голос девушки оставался всё таким же твердым и уверенным, что немного контрастировало с её грациозностью. Казалось, что она должна говорить медленно и сбивчиво или хотя бы двигаться как-то более резко и решительно.
Совершенно сбитый с толку этим контрастом, я полностью забыл, что вообще собирался сказать, зачем пришёл сюда, только стоял истуканом посреди комнаты не в силах оторвать взгляд от Веры. Неизвестно, сколько бы я мог провести времени в таком состоянии, абсолютно не двигаясь, но меня вывел из оцепенения голос Ани:
— У тебя вроде сегодня экзамен был?
— Да... – я очнулся и, придя в себя, уселся на свободное место на диване. – Он ещё и идёт. Я раньше закончил, там вроде несложно было: за полтора часа всё решил.
— А что за экзамен? – теперь я заметил, что не только я пристально следил за Верой, но и она не отрывала от меня своего любопытного взгляда.
— Алгебра, выпускной в школе.
— У вас ещё идут выпускные экзамены? – удивилась девушка. – У нас они уже неделю назад все закончились.
— А «у вас» – это где?
— Казань. Самый лучший город Европы, – при этих словах она лукаво улыбнулась, словно провоцируя меня на спор.
— Так мы земляки, оказывается? Я сам из Казани, – теперь уже была моя очередь усмехнуться в ответ. – Мы с родителями в Москву переехали, когда мне было пять лет. Но я туда к родственникам потом часто ездил в гости.
— Мир тесен. А как так вышло, что вы переехали?..
От моего прежнего оцепенения не осталось и следа. Я говорил, и это было так легко – находить нужные слова, а Вера с интересом слушала все мои истории. Потом я спрашивал и впитывал каждую её фразу, будто это было жизненно необходимо для меня. И ничто не могло прервать наш разговор. Казалось, словно он длится вечно и может продолжаться ещё столько же – настолько мы не могли утолить жажду общения.
Я полностью потерял счёт времени. Зевнув и поведя затёкшими плечами, я окинул взглядом комнату. Егор и Аня уже давно покинули нас, их голоса раздавались с кухни, но ни я, ни Вера не заметили как они ушли. Солнце на улице начинало медленно клонится к закату, край горизонта начал постепенно окрашиваться в алый. На мобильном телефоне горело десять непринятых вызовов, а я даже не помнил, как сбросил их. Видимо, последняя попойка одноклассников прошла без меня, но это было сущей ерундой. Мне казалось, что сегодня в моей жизни произошло нечто более важное, чем сдача последнего выпускного экзамена.
— Дело к вечеру, – заметил я.
Вера удивлённо взглянула на настенные часы. Судя по всему, она тоже утратила счёт времени.
— Да, похоже на то.
Но мне совсем не хотелось расставаться с девушкой. Казалось чем-то противоестественным попрощаться с ней сейчас и уйти. И в то же время было так просто найти решение, ведь и Вера не желала прерывать наше общение.
— Не хочешь сходить прогуляться к реке? – предложил я. – Самая экологически чистая река во всей России.
— Давай, – согласилась она, улыбнувшись моей шутке, – заодно сравню с Казанкой.
Тёплый ветер шелестел листвой редких деревьев и гнул траву на пустыре. Высотой она была практически в рост человека и полностью закрывала обзор. Где-то там, далеко за этим полем, стояли дома, шумела дорога, но её мерный гул растворялся среди стрекотанья сверчков и кузнечиков. Если не вслушиваться специально, то звуков города практически не было слышно. Высоко над головой ночь окончательно взяла своё, и стая редких облачков, окрашенных с одной стороны в тёмно-бордовые краски, степенно плыла к краю горизонта пряча под своим покрывалом редкие созвездия. Слишком много фонарей зажигалось в Москве по ночам, чтобы можно было разглядеть руку Млечного Пути, обнимавшую нашу крохотную планету. Однако некоторые звёзды горели ярко, и, вглядываясь осторожно ввысь, привыкая к тёмному полотну неба, можно было разглядеть редкую россыпь их жемчуга.
За рядом деревьев, будто таинственный шёпот, раздавался голос прибоя: маленькие волны, поднимаемые ветром на реке, разбивались о песчаный берег. Москва-река в этом месте была не очень широкая, и в свете восходящей луны не представляло проблем разглядеть противоположный берег, который был фактически вымощенной набережной. Тёплыми летними ночами там часто прогуливались парочки влюблённых или шумные молодёжные компании. Но отсюда их не было ни видно, ни слышно.
Сложно было найти в крупном мегаполисе столь уединённые места, до сих пор не закатанные в асфальт. Но и добраться сюда по той же причине отсутствия нормальных дорог было не слишком просто. Тем не менее я довольно давно отыскал это дикое местечко и не стремился делиться им ни с кем, ценя возможность побыть здесь в одиночестве. Наверное, у каждого человека должно быть такое особое место, где он может с воображаемым собеседником – своим альтер-эго – обсудить самые насущные вопросы. Ценность особых мест в том и заключалась, что они принадлежали только кому-то одному. Но сегодня я был здесь не один.
Я и Вера сидели друг рядом с другом с краю пляжа, где мелкий песок переходил в травянистый берег: протяни руку, и можно дотронуться до самой воды. Пряди её мокрых волос холодили мою кожу. Было чертовски приятно чувствовать, как она прижимается ко мне, пытаясь унять дрожь после ночного купания, ощущать тяжесть её головы, покоящуюся у меня на плече, держать в объятиях тонкую талию. В этот миг Вера выглядела бесконечно хрупкой, казалось, стоит её отпустить, и она упадёт и разобьётся, стоит сжать её чуточку сильней, и я просто сломаю её. Хотелось, чтобы момент не заканчивался и длился вечно. Впервые в жизни мне не нужны были слова для выражения своих чувств – простых объятий было для этого достаточно.
Но мы говорили, потому что впервые в жизни слова никак не заканчивались:
— Что дальше у тебя в планах? – спросила она меня.
— Дальше?.. – я даже растерялся, не поняв до конца, что девушка имеет в виду. – Давай побудем тут ещё.
— Да нет же. Ты сдал выпускные, скоро тебе выдадут аттестат. А потом что планируешь делать?
— Подавать документы в ВУЗы. Есть уже парочка на примете.
— Технические, наверное? Тебе вроде нравятся математика и физика.
— Да. Чисто ради прикола подам на ВМК МГУ, может, пройду. «Бауманка» и МАИ – хорошие варианты ещё. Куда-нибудь поступлю, – я задумался на секунду о предстоящих экзаменах. – Только готовиться надо. Вступительные намного жёстче, чем выпускные в общеобразовательной школе.
— Думаешь, сильно сложнее?
— В МГУ вообще отдельный учебник с устной математикой, кроме обычного с задачами, которые и для олимпиады сгодились бы, – я поморщился, вспомнив, что эти книги ожидают меня дома на письменном столе. – А ты?
— Я не знаю, – Вера неуверенно поерзала в моих объятиях. – может быть, тоже буду поступать, а может быть, и нет. Мне не хочется спешить.
— Какой смысл время терять?
— А какой смысл торопиться?
На этот встречный вопрос у меня не было ответа. Банальности вроде призыва в армию её не касались. Если средств к существованию хватает, то почему бы и не заняться тем, что более интересно в данный момент? К высшему образованию всегда можно ведь вернуться позже.
— Не знаю. Просто мне интересно было изучать математику в школе. Почему бы не продолжить это занятие, если оно приносит удовольствие?
— Я тебя и не отговариваю. Поступление – план не хуже прочих.
— Но и не лучше?
— Не всё вертится вокруг высшего образования, – Вера согрелась и перестала дрожать, но не пыталась отстраниться. – Мне всегда казалось, что школа и родительский контроль давят на меня. Не дают мне сделать выбор, тот выбор, что определит мою судьбу. А теперь, когда никаких ограничений не осталось, я могу выбрать что угодно, и жизнь моя сложится так, как я захочу. Все двери открыты: могу стать артисткой и переехать жить в Канаду, могу стать великой учёной, открыть новые законы физики, могу, как Аня, писать пейзажи, которые спустя столетия будут потрясать посетителей художественных выставок. Кажется, что я могу выбрать себе судьбу вот именно сейчас, и я боюсь ошибиться. Ведь так много зависит от этого выбора...
Вера замолчала, а я представил её в этих разнообразных амплуа. Хотелось верить в то, что она права, и у нас действительно такой спектр возможностей.
— Мне только одно непонятно, – я нарушил наступившую тишину. – Почему именно в Канаду?
— Потому что она далеко отсюда, – с улыбкой ответила девушка.
Вера аккуратно встала, выскользнув из моих рук. Раздался тихий плеск воды, отмечавший её шаги. А затем она нырнула. Я ещё минуту сидел на траве, размышляя над её словами. В воздухе витал аромат её волос – шоколад и ваниль. Я вдохнул полной грудью, пытаясь запечатлеть этот момент: запахи, звуки, тактильные ощущения и образ Веры, чей силуэт виднелся над речной гладью. Казалось, она ожидала меня. Но было темно, и я не смог разобрать, поманила ли она меня рукой или это просто лунная тень скользнула по ветвям деревьев и отразилась в гребне волны.
Я усмехнулся и бросился вслед за девушкой, увязая в тёплой воде. Но она русалкой нырнула вглубь, оставив мне только призрачную надежду попытаться её догнать.
Моросил мелкий дождь. Город за столь долгое время успел отвыкнуть от капризов природы, и даже такая ерунда казалась чуть ли не стихийным бедствием. Люди, по привычке не взявшие с собой из дома зонты, прикрывали головы полиэтиленовыми пакетами, сумками или просто ладошками. Но даже в такое ненастье суета не покидала Комсомольскую площадь: сотни пассажиров торопились добраться до своего поезда или укрыться в здании вокзала. По Краснопрудной улице сновали машины, разбрызгивая во все стороны воду, скопившуюся в мелких выбоинах на асфальте. В воздухе, будто туман, стояла взвесь из влаги и пыли, поднимаемая в воздух колесами автомобилей.
Мы стояли перед входом на Казанский вокзал. Вдвоём. Только Вера и я. Две недели промелькнули так, словно это были два часа. А теперь от нашей «вечности», в окончание который мы не хотели верить, оставались последние мгновения. Билет на поезд был давно уже куплен, и для девушки пришла пора возвращаться домой.
Я держал её в объятиях, боясь разжать руки, потому что понимал, что, отпустив Веру, я потеряю её навсегда. И ощущая, как тяжело бьётся в груди сердце, я знал, что Вера тоже боится расставания и точно также осознаёт его неизбежность. Но что могло остановить тяжелую поступь рока? И разве у нас, двух маленьких человечков, была какая-то возможность противостоять его капризным желаниям?
— Я не хочу, чтобы ты уезжала, – мой голос был сиплым, в горле совершенно пересохло от волнения.
— Я знаю. Я тоже хочу остаться. Но... – она произносила слова тихо-тихо, их практически полностью заглушал окружающий шум. Я в большей степени не слышал их, а чувствовал, читая по губам.
— Нет. Все эти «но» придумали мы сами. Для самих себя, – я не знал, что делать, но можно было хотя бы попытаться что-то сказать, переубедить её. – Брось, Вера! Ты сама говорила, что ничего тебя в Казани не держит. Что нужно успеть попробовать всё в этой жизни. Так зачем возвращаться? Останься! Мы найдём выход из любой ситуации. В конечном счёте какой смысл во всех чувствах и словах, если мы даже не пытаемся их защитить?
— О чём ты? От кого защитить?
— От судьбы, обстоятельств... От самих себя. Мы так привыкли плыть по течению, слепо подчиняясь всем поворотам русла. Всю нашу короткую жизнь родители заботились о нас, и не было никакой нужды в том, чтобы думать о будущем в принципе. «Какую обувь надеть завтра?» – вот самая сложная дилемма, которую доводилось решать. Не обманывай себя. До сих пор для нас всё было предопределено: детский сад, школа и вот теперь институт. Мы движемся по дороге, проторенной для нас сотнями поколений, тысячами других людей, и даже не пытаемся с неё свернуть. Но вот он – наш шанс сделать шаг в сторону. Что мы потеряем, если попытаемся? Ты боишься, но и я боюсь – это непросто выйти из зоны комфорта, непросто нарушить привычный распорядок существования, не подчиниться незыблемым правилам, которые продиктовал нам мир. Но ведь мы не сами по себе, не двое одиноких людей. У тебя есть я, а у меня есть ты. Вместе у нас хватит сил справиться с чем угодно. Я верю в это. Поверь и ты. Поверь, что у нас есть будущее, отличное от того, что было определено без нашего участия. Ведь ты так хотела выбирать...
Мой голос сорвался. Хотелось сказать ещё так много. Хотелось говорить и говорить, потому что это могло отсрочить тот момент, когда Вера ответит. Но силы закончились, и слова остались у меня на языке, влажным комом прилипнув к горлу.
Я чувствовал, как Веру била дрожь. Но это было лишь мгновение. Она разжала мои объятия и, отстранившись, взглянула мне прямо в глаза. Нет, в её карем взоре не было ни уверенности, ни решительности. Даже голос внезапно изменился.
— Я... Нет, извини, Андрюш, – слова тоже давались ей с трудом. – Я могу вернуться, когда мы разберемся со всеми своими делами. У тебя ведь вступительные скоро, а ты так и не начал к ним готовиться. И всё из-за меня. О какой проторенной дорожке ты говоришь, если только из-за нашего знакомства ты вот-вот сорвёшься с неё? Подумай, ради чего ты готов пожертвовать всей своей будущей жизнью? – я не ответил на этот риторический вопрос, и после паузы она продолжила. – Прости, но мне сейчас лучше уехать. Это не тот выбор, который я хотела совершить.
Она стояла напротив, сжимая в руках билет. И я понимал, что если не сделать чего-то сейчас, то мы так и расстанемся, с чувством сожаления о том, что даже не попытались побороться за своё счастье. Но что я мог?
ФИОЛЕТОВЫЙ
Именно в этот момент я понял, что всё-таки мне по силам сотворить нечто действительно важное: могу не поверить в то, что Вера произносит именно то, что чувствует, могу осознать тот факт, что хотим мы на самом деле одного и того же. Только надо найти где-то решимости, чтобы пойти против непреодолимой силы, разводившей нас в стороны. Нарушить закономерный ход событий и повернуть жизнь в другое русло. Всего одно мгновение я верил в то, что это возможно. Оно длилось меньше секунды, ровно один удар сердца, который протолкнул в этот краткий миг по моим артериям уверенность и упрямство. И я совершил самый сложный поступок в своей жизни: бросившись к Вере, я выхватил из её рук билет на поезд и, безжалостно скомкав, выбросил его под колёса, проносящихся по улице машин.
Бедный и несчастный клочок бумаги взметнулся ввысь и, подгоняемый потоками воздуха, умчался навстречу пасмурному московскому небу. Ничто не могло его остановить, ведь даже судьба оказалась бессильна против капризов и прихотей ветра.
Я и Вера провожали его долгим взглядом. Мы оба были поражены и не знали как реагировать: случилось то, чему не было места в этом мире. Но едва обрывки истрёпанного билета скрылись из вида, как оцепенение спало. Резко, со всего маху она влепила мне пощечину так сильно, что у меня из глаз брызнули искры. Я даже не мог предположить, что у неё может быть такая тяжелая рука. Но, несмотря на это, я взирал прямо в её карие очи, не отрываясь ни на миг. Медленно, капля за каплей в них таяли гнев и раздражение, оставляя после себя только тепло и любовь.
Словно раздутый мыльный пузырь, напряжение лопнуло, оглушив нас громким треском. Вера бросилась мне на шею, в мои объятия, и не было больше преград, что могли бы нас остановить, что могли бы встать между нами. Я держал её в своих руках нежно, как самое дорогое, что есть на свете, как сокровище, у которого нет цены. Стук наших сердец звучал в унисон. Звучал так, что не нужны были больше никакие слова – мы чувствовали всё и понимали друг друга совершенно беззвучно:
«Мы всегда будем вместе,» – произнесло моё сердце.
«Да, мы всегда будем рядом,» – ответило ему сердце Веры.
«Я люблю тебя!» – воскликнули наши сердца одновременно.
Всё вокруг исчезло, растаяло, оставив две маленьких человеческих фигурки на пороге вокзала в полном одиночестве. Только дождинки оседали на нашей разгорячённой коже, пропитывая влагой одежду. Но нам было всё равно.
ЗЕЛЁНЫЙ
Силы и выдержка оставили меня в этот момент. Ощущения были такие, словно я барахтался в бурном русле горной речки, безжалостный поток бурлил и пенился вокруг, брызги захлёстывали мне рот так, что невозможно было вдохнуть полной грудью. И единственным, что удерживало меня на поверхности, на плаву, была веточка маленького чахлого деревца, с трудом цеплявшегося корнями за обломки скалы. Невероятным чудом было то, что это растение вообще смогло здесь вырасти, не говоря о том, что оно ещё умудрялось выдерживать мой вес.
С каждой секундой, с каждым сжатием сердечной мышцы течение прибавляло силу, и руки дубели. Надежды удержаться не оставалось, а тем более выбраться из этого бешеного водоворота на сухой берег. Время текло нескончаемо медленно: каждая секунда проползала еле-еле, царапая острыми углами воспалённую плоть моего сознания, а я обреченно ждал, когда судьба вынесет свой приговор. В некотором смысле я даже смирился, осознавая, что не в моих силах что-либо изменить.
— Прощай, – тихо прошептала Вера.
Она обняла меня и заглянула своими карими глазами в мои. Как много было в них сокрыто. Но тайное обязательно станет явным: и любовь, и тоска, и сомнения... Однако всё сильней и сильней, затмевая прочие эмоции, загоралась решимость. Это жестокое и бескомпромиссное чувство, что режет по живому и рубит наотмашь. Последний миг она колебалась, пытаясь решить, куда поцеловать меня на прощание. Но эта мимолётная слабость быстро прошла: словно удар молотка судьи, оглашающего вердикт, я ощутил касание её губ на своей щеке.
— Прощай, Андрей, – повторила девушка на этот раз уже спокойно и разжала объятия.
А я всё стоял и не мог пошевелиться, потому что боялся, что тоненькая веточка, за которую я цеплялся, обломится при малейшем движении. Капли промозглого дождя липли ко мне, стекая тонкими струйками по лицу. Впрочем, замечал ли я их? Всё внимание сосредоточилось на спине девушке, непреклонно удаляющейся прочь. И в тот миг, когда дверь вокзала сомкнулась за ней, силы окончательно оставили меня.
Веточка треснула, и я, сжимая теперь уже бесполезный огрызок дерева в кулаке, понесся прочь, полностью отдавшись во власть безумного потока.
ФИОЛЕТОВЫЙ
Октябрь мягко стелил красно-жёлтую листву по асфальтовой дорожке, ведущей через яблоневый сад. Холодное осеннее солнце уже практически полностью скрылось за горизонтом, опутав редких прохожих, таинственными тенями, что отбрасывали ветви деревьев. Сегодня рано утром температура упала ещё на градус, проявляя солидарность с промозглым ливнем, заставившим жителей города, спешивших на работу, расчехлить свои зонты. Хотя к обеду распогодилось, но теплее при этом не стало – календарь брал своё окончательно, напоминая всеми силами, что летние месяцы уже давным-давно скомканными клочками бумаги валяются в мусорном ведре.
Облачко пара вырвалось из моего рта, растворившись в густом сумрачном воздухе. Каждый будний день, возвращаясь с работы, я ждал на этом месте десять-пятнадцать минут Веру. Яблоневый сад располагался точно между двумя станциями метро: на одной выходил я, на другой выходила моя возлюбленная. И именно на этом месте, точно посередине мы встречались, чтобы вместе рука об руку добраться до дома – старой пятиэтажки, построенной задолго до нашего с Верой рождения на самом краю парка.
С тех пор, как летом все наши планы пошли наперекосяк: сорвался не только её отъезд в Казань, но и моё поступление в ВУЗ, нас двоих приютила однокомнатная съемная квартирка, расположенная в не самом удобном с точки зрения логистики районе. Что, с другой стороны, положительным образом сказывалось на её цене. Единственным вариантом совместного существования для нас в этот момент стал поиск работы, способной хоть как-то обеспечить двоих молодых людей без высшего образования крышей над головой и куском хлеба на ужин. На учёбу времени остаться не могло. И наши с ней аттестаты тяжёлым напоминанием об упущенной возможности покоились на полке шкафа, постепенно обрастая пылью.
Но сомнения о том, что было потеряно или отложено, редко касались нас. Намного важнее для наших сердец оказалось то, что мы приобрели, заполнив друг другом пустоту наших душ, о которой прежде даже и не подозревали. Как можно догадываться о мире наполненном яркими красками, живя всю жизнь с чёрной повязкой на глазах? И, лишь сорвав эту тьму со своего взора, понимаешь, сколь многого ты был лишён в своём прежнем существовании. Дни мелькали один за другим, как цветные картинки в калейдоскопе, но мы с Верой едва ощущали течение времени.
Да, просыпаясь рано утром в объятиях друг друга, неприятно было осознавать, что грядущие сутки вновь готовят девятичасовое расставание, наполненное тягостным ожиданием встречи. Но, каким бы холодным не оказывался день, кружка горячего чая с травами, заваренного Верой, надежно согревала меня изнутри, помогая стойко переживать любую непогоду. Каждый раз наш рабочий день предварялся прогулкой по асфальтовым дорожкам парка на пути к станциям метро, и, расходясь в половину девятого утра в разные стороны с этого самого места, мы знали и чувствовали, что в полседьмого вечера тропки вновь сведут нас воедино. Давая мне сил для любых свершений, стойкий запах шоколада с ванилью каждый миг следовал за мной по пятам, словно девушка стояла за плечом на расстоянии не более метра. Впрочем я понимал, что никто, кроме меня, не слышит этот опьяняющий аромат.
чувства, наши надежды и осознание неизбежности желанной встречи не позволяли грустить, скучать во время ожидания. Не могла нас опечалить и столь непривычная для вчерашнего школьника необходимость работать для обеспечения собственного существования. Хотя голову никак не покидала мысль, что это по большому счёту есть просто потеря времени, которое мы с Верой обещали друг другу.
Вот и сегодня, как обычно, на краю аллеи я заметил стройную фигурку девушки, грациозно идущую в моём направлении. Я мог с лёгкостью узнать её по одной только кошачьей походке. Мне даже не требовалось помнить, во что она была одета, мне не нужно было видеть длинные каштановые пряди, выступающие из-под шерстяной шапки. И я чувствовал, что в этот миг её карие глаза высматривают мой силуэт, едва заметно выделяющийся на фоне обнажённых ветвей.
Я намерено отвернулся в другую сторону, помня, как Вера любит делать мне сюрпризы, и притворился, что что-то увлечённо высматриваю вдалеке. И хотя я уже успел её заметить издали и знал, что она рядом, девушка в очередной раз сумела подкрасться ко мне тихо-тихо так, что шагов не было слышно. Лишь только две тёплые ладони закрыли мне глаза, а воздух вокруг наполнился ароматом ванили и шоколада, сердце радостно застучало с такой бешеной скоростью, что я даже испугался – вдруг оно может выпрыгнет из груди от переизбытка чувств.
— Вера... – тихо прошептал я.
Повернувшись к девушке лицом, я легко, словно пёрышко, подхватил её на руки и закружил в безумном танце под стать тому, как ветер кружит сорванные с деревьев рыжие листья. Мир вокруг наполнился её чистым смехом, и показалось на миг, что стало чуточку теплее.
— Я скучала, Андрюш, – шепнула она мне на ухо. – Этот день был такой длинный и нудный. Ты не поверишь, что произошло на работе...
— Я тоже скучал. Как же мне тебя не хватало, – произнёс я возвращаясь к реальности. – Итак, что у тебя приключилось?
— Да. Пойдём. По дороге домой расскажу.
И маленькая узкая тропинка повела нас сквозь частокол заснувших до весны деревьев прямо к дому, где своих хозяев ожидали уют, тепло и любовь. Навстречу тому выбору, который мы совершили.
ЗЕЛЁНЫЙ
— ...попробуйте над этой задачей подумать дома. А на сегодня всё, – человек стоявший у доски закончил своё выступление.
Он отложил в сторону мел и достал пару влажных салфеток заготовленных заранее. Стайка любопытных студенток-отличниц подбежала к нему, и они по очереди стали задавать свои вопросы, отнимая драгоценные минуты обеденного перерыва у преподавателя математического анализа. Большинство учащихся, однако, облегчённо вздохнуло и принялось убирать в рюкзаки и сумки свои конспекты, предвкушая сорок пять минут отдыха от разгрызания гранита науки. Кто-то торопился поскорее добраться до столовой, чтобы занять очередь, а некоторые не спеша брели к выходу из учебного корпуса: три четверти часа хватит с головой, чтобы прикончить парочку сигарет.
Вздохнув, я зажмурил уставшие глаза. Утром они были болезненно-красные, впрочем, как и многие недели до этого. Тяжело чувствовать себя бодро, когда практически не спишь по ночам. Заглянув в свою блочную тетрадь, я обнаружил в ней совершенно бессвязанный набор текста. Математические формулы и теоремы перемежались с какими-то выдранными из контекста фразами: «...зачем мы здесь? К чему живём? И ни сейчас, и ни потом ответ никак мы не найдём...», «Непрерывная на компакте функция равномерно непрерывна на нём», «...никто ведь не вспомнит, никто не простит, мы тонем в болоте бездумных обид...», «Непрерывная функция достигает на компакте своего минимального и максимального значения», «...синусоида жизни нашей, а в голове сплошная каша...». В последней фразе всё же было немного математики. Хотя сложно назвать это достижением.
Так или иначе, я совершенно не помнил, как написал весь этот бред. Точно также я не представлял, о чем вообще шла речь на этой или предыдущей лекции. О непрерывных функциях? Или о моих воспоминаниях?
Но, откровенно говоря, это было и не так важно. Два с половиной месяца назад в начале августа я обнаружил своё имя среди абитуриентов, зачисленных в Московский Авиационный Институт. Хотя изначально в списке приоритетов этот ВУЗ был далеко не на первом месте, я даже не пытался подать документы на поступление в другие более сильные учебные заведения. Удивительным было уже то, что я в принципе справился с экзаменами. «Сплошная каша» в голове была уже тогда. Но волею случая или судьбы я всё-таки сменил свой социальный статус на студенческий.
С трудом вспоминались обрывки событий этого лета, начиная с того момента, как Вера вернулась в Казань. Я солгал бы, скажи, что густой туман покрыл эти дни. Тогда остался бы хоть какой-то намёк на то, что они существовали. Но из меня их словно вырезали тупым и ржавым кухонным ножом. Оставив лишь бессвязные огрызки, как шматки воспалённой плоти. И пусть практически ничего не сохранилось в моих разбитых воспоминаниях, душевные раны несчадно болели, отзываясь приступами истерики по ночам и пульсирующей головной болью с утра.
Кофе и обезболивающие не помогали, но я исправно на протяжении всего сентября и октября их пил. Учиться было практически невозможно, однако приходилось цепляться руками за любую возможность не сидеть у себя дома в одиночестве. Ведь остаться один на один с зияющей в моём сердце пустотой было ещё нестерпимей, чем заставить изъеденные коррозией шестерёнки в голове хоть чуть-чуть, со скрипом, но вращаться.
Шли дни, и учебный семестр постепенно подползал к своему экватору. Но я так и не смог приспособиться к новому студенческому формату взаимоотношений. Чувство вседозволенности и безнаказанности, столь прочно живущее в сознании учащихся вплоть до первой сессии, так и не осенило меня своим присутствием в силу моего полного безразличия к этой, как снежный ком на голову, свалившейся свободе. С другой стороны, взаимное безразличие преподавательского и административного персонала к своим подопечным, так сильно контрастировавшее с заботой школьных учителей, позволяло мне держаться на плаву. Впрочем я понимал, что эта иллюзия моей жизнеспособности растает, как сон на рассвете, лишь только учебный отдел распечатает первые экзаменационные ведомости.
Наконец пришло время и мне сложить свои вещи в рюкзак. Аудитория была абсолютно пустая, и я даже не заметил, как все ушли. Как будто на секунду закрыл глаза в самом конце пары, когда в помещении находилась сотня людей, а, открыв, обнаружил только человеческий вакуум. Но, если быть честным, меня совсем не заботило, что я остался один. За всё время обучения мне так и не довелось близко познакомиться ни с одним из своих одногруппников. Да что там, я даже по именам не всех их помнил. И, вот ведь ирония, они отвечали мне взаимностью, стараясь не замечать меня – странного нелюдимого человека, который походил на нечто среднее между наркоманом и психически нездоровым.
С другой стороны, вряд ли можно было бы меня назвать здоровым. Те дни, что я провел с Верой, до сих пор горели ярким пламенем в воспоминаниях, посещая меня в те краткие мгновения, когда я засыпал. Но, проснувшись, я вновь и вновь слышал запах ванили и шоколада, пропитывающие воздух вокруг Веры. И каждый день с момента её отъезда напоминал мне бесконечный приступ абстинентного синдрома, следующий после кратких мгновений сладкой эйфории. Да, в таком случае я и был наркоманом, переживающим ломку. Вот только новой дозы в природе не существовало вовсе.
Я взглянул на часы, хотя смысла в этом движении не было. Прошло лишь десять минут от начала перерыва и три часа с того момента, как я прошёл через проходную института, расположенную на Ленинградском шоссе. Как бы долго не тянулся этот день, стрелка на циферблате всё же ползла вперёд. И я мог бы хотеть, чтобы он закончился, если бы не понимал, что последующий будет от него отличаться исключительно содержанием пар. Вздохнув, я выключил в аудитории свет и запер дверь. «Первый пришёл – последний ушёл, в точности, как описание стека», – промелькнула в голове мысль. Надо было, пока мои одногруппники обедают, взять ещё ключ от аудитории для семинарских занятий.
ФИОЛЕТОВЫЙ
Чайник на плите начал тихо посвистывать. Сначала едва слышно, но с каждой секундой взятая им нота становилась всё громче и пронзительней. В какой-то момент к нему присоединилось басовитое бульканье воды, напомнившее гостями и хозяевам, что послужило поводом для встречи. Тонкие пальцы Ани через прихватку подцепили горячую металлическую ручку чайника и тут же привычным движением наполнили кипятком четыре чашки.
Для Ани и Егора чай был традицией со своими ритуалами и правилами. И, хотя мне всегда больше нравился кофе, я не мог не восхищаться утонченностью чайной церемонии в исполнении своих друзей. Ни в коем случае не допускалось использование электрического чайника, ведь со слов Ани «электричество убивает вкус напитка». Пока девушка ставила воду на огонь, Егор аккуратными и выверенными движениями смешивал в нужных пропорциях травы для заварки: душица, мята, черная смородина, вишня, таволга, кипрей, морошка... По содержимому чашки легко можно было изучать ботанику лесных растений средней полосы России. В момент, когда душистый аромат северных лесов и болот укутывал всё пространство кухни, драгоценный напиток струился из носика самодельного глиняного заварника в фарфоровые чашки, расписанные Аней красно-синим орнаментом. В этот миг казалось кощунственным делать глоток, не насладившись в полной мере умиротворяющим ароматом чайного букета.
— ...это замечательно, что у вас всё так удачно сложилось, – Аня поставила на стол перед Верой и мной две чашки. – Но какие у вас планы на будущее?
— Сложно сказать, – Вера сделала глоток горячего чая и продолжила говорить. – На самом деле всё так здорово складывается в сегодняшнем дне, что совершенно не хочется думать о завтра.
Но, не смотря на слова девушки, я всё же задумался, молча глядя в чашку чая, в которой отражалась гостеприимная кухня: электрическая плита, холодильник, стол, стулья, люстра на потолке и четыре человека. От кипятка шёл пар, а тонкий фарфор нагревался, даря тепло рукам, его держащим. И это отражение казалось копией моей текущей жизни. Вот они желанные уют и тепло, к которым так все стремятся и сердцем и душой: дом, человек, который тебя ждёт в этом доме, наджность объятий и чашка свежезаваренного чая каждое утро. И ничто не смело нарушить замкнутого колдовского круга, дарящего чувство уверенности в завтрашнем дне, желания проснуться, чтобы узнать, что идиллия не завершилась, что любимая девушка рядом и с таким же нетерпением ожидает повторения ритуала ежедневного быта.
Но только казалось. Глядя на счастливую пару Егора и Ани, прошедшую через сотни жизненных испытаний и сохранившую любовь в самых разнообразных перипетиях судьбы, я начинал чувствовать, что мы с Верой были всего лишь отражением их ярких и уникальных отношений. Нет, я не считал, что мои или Верины чувства были ненастоящими или неискренними, но мы словно пытались скопировать чужое счастье на кальку нашей, едва успевшей начаться, жизни. Копия была косой и неказистой не только оттого, что ни один из нас не был художником и не имел опыта в обращении с кистью или карандашом, сколько по причине простого поверхностного подражания. Я всегда восторгался историей совместной жизни моих друзей и почитал их в некотором смысле за некий идеальный образец. Но, обращая внимание исключительно на видимую часть, я упускал такое количество скрытых деталей, словно от интереснейшего романа на тысячу страниц, оставалась только красочная обложка и краткая аннотация в пару абзацев на развороте.
Через что им двоим пришлось пройти, и какие выборы по пути каждый из них совершил? Какие жертвы были принесены во имя счастья на кровавом алтаре трёх сестёр-Мойр? Но разве, глядя на цветную и красочную обёртку их гостеприимной жизни, можно определить те шаги по стеклу, что приходится совершать для достижения такого положения дел? И вот мы с Верой совершенно бездумно пыталемся скопировать лоск и блеск чужой радости, не понимая, каким содержимым она наполнена.
В этот миг мне казалось, что наше с Верой счастье напоминает пустую коробку из-под конфет. Пустую вовсе не из-за того, что все конфеты были съедены кем-то жадным и ненасытным, а просто потому, что на заводе-изготовителе какой-то нерадивый сотрудник не положил их внутрь. Какое разочарование ждёт двух влюблённых, решившихся однажды вскрыть эту фальшивую упаковку и обнаруживших, что они забыли наполнить своё существование чем-то более важным, чем любовью и страстью.
И красочный мираж разбился на острые осколки. Они не ранили, не кололи, лежа на полу под ногами, они всего лишь напоминали, что за расписными и яркими витражами всегда должен быть целый мир, готовый ворваться в тёмное и сумрачное помещение моего существование, едва только камень сомнений разобьёт стекло. Ко мне вдруг пришло понимание, что, живя исключительно сегодняшним днём, как заповедовала Вера, я теряю возможность наполнить свою жизнь тем, чем хотел изначально. И тут же следом накатило ощущение, что слепого поверхностного копирования чужого быта мне мало.
— Андрей, а ты, что думаешь? – беседа тем временем продолжалась, и только обращение по имени вывело меня из оцепенения и задумчивости. – Андрей?
— Я... – в голове не было ни малейшего понятия, о чём меня спрашивали, но это было неважно. Всё равно прямо сейчас у меня был один единственный ответ на любой вопрос. – Нет, я... Всё как-то не так... – я сделал паузу и, собравшись с мыслями, произнёс то, что хотел. – Я летом попробую ещё раз поступить, надо начинать готовиться. Это важно.
Вера в удивлении выгнула бровь. А я судорожно сжимал в руках чашку с остывшим чаем и смотрел, как за окном январский ветер метёт по вечерним московским улицами мириады снежных крупинок, переливавшихся бриллиантами в тусклом жёлтом свете фонарей.
ЗЕЛЁНЫЙ
Снег сыпал всю ночь и всё утро, обжигая улицы города белым полотном метели. Сугробы, словно песчаные барханы в Сахаре, заполнили собой подчистую всё пространство тротуаров и даже начали слегка выползать на проезжую часть, сковывая и без того медленное движение автомобилей и автобусов. Коммунальные службы вновь не справлялись с непредвиденным погодным катаклизмом, что привело к полному коллапсу всей инфраструктуры мегаполиса. И хотя сотни дворников в оранжевых жилетках беспрестанно кружили с мётлами вокруг различной снегоуборочной техники, большую часть пути от выхода из метро до места своего назначения пешеходам приходилось преодолевать, либо утопая по середину голени в снегу, либо продираясь по узеньким тропкам, вытоптанным их предшественниками.
Впрочем большинство людей предпочитали не замечать связанных с капризами природы проблем, лениво зевая и бредя по своим делам, – блаженная неторопливость новогодних каникул до сих пор не отпустила обитателей Москвы. Праздничная атмосфера в виде гирлянд и бесчисленных ёлок, украшенных блестящими разноцветными игрушками, до сих пор царила на просторах любых извилистых улочек и огромных прямых проспектов. Едва ли что-то, кроме апокалипсиса, смогло бы вырвать окружающий мир назад в реальность серых буден в течение ближайшей недели как минимум.
Медленно и не торопясь, я продирался через снежные завалы по мосту Победы вдоль Ленинградского шоссе. Внизу прямо подо мной неторопливо подползала к железнодорожной станции серо-красная электричка. Если приглядеться, то можно было увидеть вдалеке на горизонте многоэтажные жилые дома Красногорска. С другой стороны от дороги высилась, пронзавшая пасмурное небо острым шпилем, одна из сталинских высоток, так похожая на главное здание Московского Государственного Университета. Методично шаг за шагом я продирался к четвёртой проходной, которая среди студентов МАИ была больше известна как проходная у двадцать четвёртого корпуса или как проходная на «Ленинградке».
Сегодня я впервые за долгое время проснулся более или менее бодрым. Ни разу за ночь меня не тревожили кошмары, и вообще ни один сон мне так и не приснился. Настроение можно было назвать плохим, но после полугода, которые я пребывал в беспросветной депрессии это было невероятным прогрессом. Хотелось верить, что виной тому исключительно то, что меня отпустило, Вера стала забываться и я нашёл в себе силы перевернуть страницу и двигаться дальше. Какие банальные слова... Нет, однозначно причина заключалась только в том, что со вчерашнего дня я начал принимать курс антидепрессантов, выписанных мне сотрудником психоневрологического диспансера.
Конечно, найти в себе силы, чтобы осознать тяжесть своего состояния и признать тот факт, что без посторонней помощи я не смогу справиться с существующей проблемой, уже можно было назвать подвигом. Хотя бодрости и уверенности в себе это не добавляло. Скорее наоборот, создавалось впечатление того, что я слаб. Но так ли это важно в конечном счёте? Я наконец-то поставил перед собой цель, на достижение которой готов был потратить любые силы. Цель была простая – принять и смириться.
Но, что для этого мира совсем не ново, за всё в конечном счёте придётся платить, и за достижение любой цели жизнь возьмёт свою цену. Большинство наивно полагает, что истинная стоимость вещей измеряется деньгами. К сожалению, деньги, будучи изобретением человечества, не имеют никакого отношения к естественным процессам, управляющим нашим существованием. И даже добывая их, мы всего-навсего получаем в свои руки промежуточный товар для более удобного обмена единственного доступного нам ресурса на желаемые блага цивилизации.
И имя тому ресурсу – время. Именно его мне катастрофически не хватало. Не хватало, чтобы прийти в себя, найти способ излечиться и одновременно с этим продолжить обучение в институте. Я не мог закрыть экзаменационную сессию, поскольку любая попытка начать готовиться к экзамену оборачивалась или дешифровкой бессмысленных каракулей из моих лекционных тетрадок, или же чтением одной страницы учебника в течение получаса. Быстрее не получалось: буквы разбегались, словно от смущения, чувствуя, что на них смотрят, слова сливались и перемешивались, смысл ускользал. После суток, истраченных на зубрёжку математического анализа, я смирился с необходимостью кардинальных перемен в своей жизни.
Но эти перемены требовали время, много времени – курс лечения был беспощадно продолжительным. И это был тот самый ресурс, который я хотел сегодня выторговать в деканате. Хотя, возможно, там уже успели поставить на мне крест: слишком много учебных долгов я успел собрать, слишком мало зачётов и экзаменов оказалось мне по зубам. Но в предстоящем споре с судьбой у меня всё-таки был припасён козырь: в кармане лежали результаты медицинского освидетельствования и направление на лечение в стационаре, что должно было послужить официальной причиной для оформления академического отпуска. Заявление на имя ректора Московского Авиационного Института также было написано заранее.
Тем временем я уже преодолел весь путь от метро до проходной и от проходной до входа в учебный корпус. Удивительно, но дорожки на территории института и «ритуальная» площадь были идеально расчищены по сравнению с городскими тротуарами. Скорее всего благодарить следовало учащихся военной кафедры, которых в такие моменты снимали с учёбы и отправляли на исполнение «служебного долга».
Жизнь внутри корпуса находилась в самом разгаре. Неожиданным образом институт пробуждался к началу зимней сессии, чтобы вновь окунуться в блаженную полудрёму с началом семестра спустя пару недель каникул. По коридорам сновали беспокойные студенты и сотрудники ВУЗа – экзамены в равной мере оказывались испытанием на выносливость и для первых, и для вторых. Разве что для преподавателей этот процесс был более привычным и не нёс в себе столько рисков и неожиданностей, как для учащихся.
Рядом с тяжёлой деревянной дверью деканата оказалось на удивление пусто. Я набрал в грудь воздуха, попытался привести свои мысли в порядок, что оказалось весьма непросто – туман всё ещё покрывал моё сознание, хотя и не таким густым саваном, как прежде, – и шагнул вперёд. Пришёл момент принять бой с судьбой, ценой которого было так необходимое мне время.
ФИОЛЕТОВЫЙ
Март стучал по стенам ветхой пятиэтажки неожиданными заморозками, покрывая тонкие старые стёкла причудливыми узорами, в которых при желании можно было легко разглядеть что угодно, словно в тесте Роршаха. Не было ни метели, ни вьюги, погода уже всю неделю стояла ясная, но при этом ничуть не тёплая. Хотя такое и не было чем-то необычным для начала весны, но всё же душа, истосковавшаяся по солнцу, которое способно согреть своим светом, просила истинной смены времён года, сопровождающейся круглосуточным звоном капели, ручьями талой воды и первыми почками на деревьях. Но ничто не предвещало скорых перемен: ни прогнозы погоды, ни народные приметы. Всё было на стороне зимы, так вольготно поселившейся в нашем мире и не желающей уступать место прочим сезонам.
Дни бежали за днями, и я понимал, что иллюзия застывшего времени – всего лишь обман. Лето придёт, а вместе с ним наступит и дата вступительных экзаменов. Но это не меняло мой настрой – с каждой неделей он становился всё решительней. Выбор был уже сделан, и я старался не терять ни одной минуты даром. Было весьма непросто совмещать подготовку по русскому языку, математике и физике с полным рабочим днём. Как правило, это выливалось в то, что я, возвращаясь домой в будний день, сразу же садился за письменный стол, на котором, привычно дожидаясь меня, лежали тетрадки и учебники. До сих пор мой чёткий план подготовки не давал сбоев: в понедельник и четверг я повторял алгебру, во вторник и пятницу я совершенствовал свои навыки по знанию законов физики, среда была занята штудированием известного всем учебника Розенталя, суббота практически полностью посвящалась вопросам геометрии, а в воскресенье я сам для себя устраивал небольшой экзамен по материалам того, что должен был выучить за неделю. И если где-то допускал ошибки по невнимательности или из-за нехватки знаний, то остаток дня уходил на то, чтобы исправить это упущение.
Моё существование было строго распланировано и, как мне казалось по началу, я ничего не упускал. Желание поступить в ВУЗ, причём не в абы какой, а именно в один из тех, что были избраны для меня в качестве приоритета ещё прошедшим летом, превратилось в идею фикс. Но в этой безумной гонке за своими мечтами, я вдруг забыл, что привело меня к ситуации, в которой я сейчас находился, почему я так и не смог поступить сразу после окончания школы. Ведь у меня был выбор, и я мог совершить его в пользу права сделать шаг по направлению к постройке собственного будущего, которое не было бы поверхностной копией чужой жизни. Но принято было иное решение.
Разве можно было исключить из рассмотрения ту, что смогла изменить вектор моей судьбы? Но ведь именно это я и сделал, забыв выделить для Веры графу в новом распорядке своего существования.
Хотя я сначала не замечал этого, но девушка не поддерживала моих стремлений, не желая осознавать, почему я вдруг решил пожертвовать той жизнью и теми достижениями, за которые мы боролись с ней вместе, ради которых были принесены немалые жертвы. Она не понимала этого и не принимала, ведь её видение жизни и своего места в бесконечной вселенной нашей реальности изначально не совпадало с моим взглядом на этот вопрос. И внезапный отказ от уже найденного компромисса вызывал у неё отчуждение.
Под стать морозу, царящему снаружи, этот внутренний холод проникал в каждый угол нашей съёмной однокомнатной квартиры. И едва ли была возможность спрятаться от него где-то ещё, кроме учебников. Но рано или поздно мне приходилось отвлекаться от очередной порции уравнений и неравенств, возвращаясь в цепкие когти хищной реальности. И тогда никакой решительный настрой не помогал избавиться от ощущения потери и чувства, что второй раз в своей не слишком длиной жизни я совершаю выбор, принося ради него категорически не приемлимые жертвы.
Глядя на потускневший взгляд глаз Веры, я видел в нём отражение своего отчаяния. В голове, будто волны во время шторма, билось целое море вопросов. Почему мы молчим? Ходим рядом, вокруг да около, но до дрожи в руках боимся как-то иначе, чем бегло, взглянуть друг другу в глаза. Неужели нас обоих всё устраивает? Эта глупая немая недосказанность, поселившиеся глубоко внутри гордость и неприятие возможности заговорить первым. И что, разве это выход – молчать и делать вид, словно мы незнакомы и нам наплевать друг на друга?
А в те редкие мгновения, когда наши взгляды случайно пересекаются, к горлу подступает комок, и желание что-то произнести становится практически невыносимым, непреодолимым, я вижу, что все те же эмоции переполняют и твоё сердце, мы тянемся друг к другу, безразличие ещё не до конца пропитало нашу общую судьбу. Но вечно не хватает ни сил, ни воли, чтобы хотя бы попытаться облечь в слова всю ту бурю переживаний, заполнившую наше сознание. И мы отводим глаза, возвращаясь к своей обыденной тактике игнорирования, проходим мимо друг друга по дуге, чтобы ненароком не соприкоснуться.
Сколько ещё будет длиться это испытание тишиной? Неужели мы так и позволим просто исчезнуть, раствориться в пучине памяти всем тем ярким сюжетам жизни, что связали нас вместе и научили тянуться друг к другу, как к лучику света в тёмной комнате? И ни я, ни ты не видим выхода из этой ситуации. Не хватает ни сил, чтобы что-то исправить, ни веры в то, что это вообще возможно сделать. От осознания этого хочется выть и кричать, грозить кулаком небу, а в следующее мгновение падать на колени и молить его о снисхождении и вопрошать, почему именно на нашу долю выпали эти испытания, это показушное безразличие, за которым мы пытаемся скрыть нашу любовь, словно проявление слабости.
Так мы безмолвно ждём, а огарок свечи догорает. И всё отчетливей начинаешь сознавать, что отчуждение теперь – это не только маска, но и часть тебя. Рано или поздно эта часть полностью заполнит всё твоё существо и подчинит своей воле, не оставив ни следа, от истинных эмоций. И тогда мы не будем встречаться взглядом даже случайно, даже находясь в одной комнате, живя в одном доме, едва ли мы будем замечать присутствие друг друга. Траектории нашего перемещения в пространстве станут прямее, а нечаянные касания ни коим образом не отразятся на частоте сердечных сокращений.
Суббота подползала к своему логическому завершению, зажигая на чёрном безлунном небе первые огоньки маленьких звёздочек. Хоть продолжительность дня стала больше, закат всё ещё наступал довольно рано, и зажжённый в комнате свет вовсе не свидетельствовал о ночном времени суток. Впрочем сейчас в комнате было пусто и тихо, а горела только моя настольная лампа, рассеивая полумрак помещения резким конусом света. Веры рядом не было. Хотя я не слышал её голоса, но я знал, что она сидит на кухне, пытаясь развлечь себя самостоятельно с помощью мобильного телефона.
Отложив в сторону ручку и тетрадки, я пересёк пространство комнаты и из темноты коридора осторожно наблюдал за девушкой. За той, в ком я видел смысл своего существования последние полгода. Она была всё также прекрасна, невероятно восхитительна и обворожительна. Кошачья грация, пластичность движений... Только теперь в её карих глазах пропала яркая искра жизни, а в голосе не было той задорной уверенности в себе, что зацепила моё воображение в день нашего знакомства. Я чувствовал и сердцем и разумом свою вину за это, ощущал, что предал её, словно когда-то пообещал из любых возможностей всегда выбирать её. Но именно это не было сделано. Саднящее чувство, что я обязан что-то сейчас сказать, жгло изнутри грудь осознанием того, что эти произнесённые вслух слова будут значить очень много для нас обоих.
СИНИЙ
Я вышел на свет и сел за кухонный стол рядом с Верой. Старая дуговая лампочка беспокойно мерцала, намереваясь перегореть в скором времени. Из-за этого тени вытанцовывали какие-то таинственные движения на выцветших обоях. С края плохо завёрнутого крана капли воды выстукивали капель по немытой посуде, сложенной в кучу в раковине. Общая обстановка беспорядка и неухоженности нашей квартиры только добавляла мне нервозности и обостряла чувство дискомфорта, осложняя ещё сильнее и так психологически непростую задачу разговора с Верой.
— Вер, кажется, нам нужно поговорить, – в горле совершенно пересохло, но стоявшая на столе рядом чашка, как назло, была пуста.
Девушка тяжело вздохнула и отложила в сторону свой мобильный телефон, признавая эту необходимость. И она, и я чувствовали, что откладывать разговор больше нельзя, иначе может оказаться слишком поздно для поиска подходящих слов.
— Да, Андрюш, надо, – её голос звучал неожиданно устало.
— Я понимаю, ты расстроена тем, что я стал столько времени проводить над учебниками. Но не думай, что я забыл о тебе. Ты по-прежнему очень важна, просто мне не хватает времени на всё. Но... – казалось, я подбираю какие-то неверные слова и произношу вовсе не то, что должен был сказать.
— Расстроена? – Вера прервала моё невнятное бормотание. – Хорошо, назовём это «расстроена». Но нет, не из-за твоих дурацких учебников и тетрадок. Гори они огнём! Ты сколько угодно можешь заниматься своей ненаглядной математикой и физикой. Как прежде я никогда не ограничивала твоих интересов и увлечений, так и сейчас не вижу причин этого делать. Не в этом дело, Андрей! Ты и сам это прекрасно понимаешь.
Почему ты принял это решение сам, даже не попытавшись обсудить его со мной? Тогда, в гостях у Егора и Ани, твои слова для меня были словно удар обухом топора по голове. Но я чувствовала, что это почему-то важно для тебя. Именно по этой причине и ждала, что ты объяснишься, догадаешься, что надо просветить меня насчёт нашего будущего. Или ты забыл, что мы, вообще-то говоря, уже больше полугода живём вместе? Не знаю, как ты, но я считала, что мы пытаемся строить совместную жизнь, а не добиваться каждый своих целей по отдельности. Хотя в последнее время мне кажется, что ты в принципе забыл о моём существовании...
Но прошло уже практически два месяца, а ты так и не соизволил объяснить мне свой выбор. И теперь вместо того, чтобы помочь разобраться в твоих мотивах, ты толкаешь какую-то бессмысленную речь о том, что я тебе «по-прежнему очень важна». Не юли. Расскажи мне всё прямо. В конце концов, я не ребёнок и смогу тебя понять.
В воздухе висело такое напряжение, что в доме давным-давно должно было выбить все пробки. Нет, грозовые тучи не клубились вокруг девушки, это была всё та же Вера, что и прежде: я видел в её глазах любовь и готовность к пониманию. Но выглядела настолько сильно наэлектризованой, что я с полной уверенностью мог сказать, выключи во всей квартире свет, и можно будет легко увидеть сыпящийся с неё сноп ярко-голубых искр. В воздухе явно ощущался запах озона. Или мне это только показалось?
— Хорошо. Я попробую объясниться, – я набрал в грудь воздуха, тяжело вздохнув, и попытался параллельно привести в порядок мешанину своих мыслей. – Оглянись и посмотри на ту жизнь, что мы для себя выбрали. Ты считаешь это верхом мечтаний? Старая обшарпанная съёмная квартира, низкооплачиваемая работа, которая оставляет нам только возможность сводить концы с концами? Да, мы живём вместе, но у нас нет никаких перспектив и возможностей построить свою собственную настоящую жизнь. Такую, как у Егора и Ани, например.
И не смотри на меня так. Я буду приводить их в пример, потому что именно они для меня всегда выступали в качестве ориентира. Но много ли мы знаем о том, через что им вместе довелось пройти? Просто быть рядом – это лоск и красочная витрина, Вера. Не хочется только жить вместе, хочется иметь больше возможностей. А их у нас нет и не предвидится, если оставить всё как есть.
Ты спрашивала меня про мотивацию. Так вот она, мотивация. Мне мало наслаждаться сегодняшним моментом без чувства уверенности в завтрашнем дне. Мне мало просто существовать рядом с тобой. Мне хочется, в конце концов, прожить свою жизнь именно так, как я хочу. А я всегда хотел учиться, и сейчас я также, как и летом, намереваюсь поступить в институт и развиваться. Я не на своём месте сейчас. Я чувствую и знаю это. И, как бы я не любил тебя, я не буду счастлив, если не пройду свой собственный путь.
— Вот, значит, как? Нас двоих для тебя уже мало? – голос девушки напряжённо вибрировал.
— Жизнь не состоит из одной любви. Её никогда не будет достаточно, не обманывай себя.
— Но, как мне показалось, ты уже сделал свой выбор в её пользу. Или это не ты заставил меня остаться в Москве летом? Нет? – Вера насмешливо выгнула бровь, хотя веселья в её голосе не было ни на йоту. – Ты снова решил выбрать за меня? А что, если я не желаю что-то менять? Мне не хочется смотреть в будущее и гадать, какие трудности или неожиданности оно принесет. И одного сегодня мне для счастья уже достаточно. Почему меня в таком случае должен устраивать твой выбор?
— Я не выбирал за тебя ни раньше, не выбираю и сейчас. Да, именно так. Это твой выбор я принял летом, полностью отказавшись от своих планов. Не смей мне ставить в вину, что я тебе что-то навязал. Пусть ты не вернулась в Казань. Но так ли важно, в каком городе ты не будешь думать о завтрашнем дне?
Знаешь, я люблю тебя и безмерно буду счастлив, если мы останемся вместе. Но поступлением в институт второй раз я жертвовать не буду. Теперь мне есть, с чем сравнивать, и своё решение я принял.
— Хорошо. Пусть так. Ты поступишь, а мне что делать? Даже с чисто материальной точки зрения мы уже не сможем позволить себе эту жилплощадь. Это у тебя есть дом в Москве, а мне ничего не останется, кроме возвращения в Казань. В твоём выборе нет «нас», есть «ты» и «я».
Мы оба молчали. Вера терпеливо ждала от меня ответа, а я судорожно сжимал в руке край стола, пытаясь отыскать решение. Я не верил, что не может быть выхода из сложившейся ситуации. Это было бы слишком несправедливо. Какой-то удобоваримый вариант должен был существовать. Просто он не лежал на поверхности. Он не был идеальным. Он был приемлемым. От волнения я даже не заметил, что вскочил на ноги.
— Ты тоже можешь поступить со мной в институт. Для иногородних студентов предоставляется общежитие. Да, мы не сможем проводить вместе вечер и встречать друг рядом с другом утро, но если мы будем учиться на одном факультете, то у нас будет практически весь день, который сейчас мы тратим на работу, – решение казалось мне настолько изящным и очевидным, что было странно не догадаться до него сразу.
Вера удивлённо смотрела на меня, в карих глазах плясали задорные искорки. Напряжённость пропала, словно её и никогда не было. И я понял, что нашёл тот выход, который она была готова принять.
— Ну что ж, хорошо, давай в этот раз мы поступим по-твоему... – её тёплый голос прервался резким хлопком, перегоревшей лампочки.
Квартира погрузилась во мрак, сквозь окна, выглядывавшие на городской парк, этим безлунным вечером внутрь помещения не пробивался ни единый лучик света. Как и прежде, раздавалась барабанная дробь капель в районе раковины, ей с противоположной стороны вторило размеренное тиканье настенных часов. Хотя мой слух обострился до предела, я всё равно не услышал, как Вера встала из-за стола. Лишь почувствовав влажное прикосновение её губ к своим, я понял, что она стоит вплотную. Заключив девушку в объятия, я ответил на её поцелуй.
— Только давай сегодня без подготовки к экзаменам обойдёмся? – прошептала она, оторвавшись от меня на секунду. – Я так по тебе соскучилась...
КРАСНЫЙ
Ярко-красный уголь жёг меня изнутри, словно я проглотил раствор жидкого пламени вперемешку с безумием. И теперь его жалящие языки продолжали свой ритуальный танец внутри головы, опаляя едким жаром цепочки разбросанных тут и там мыслей. Мысли плавились и с шипением разбивались о стенки мечущегося сознания, выстукивая ритмичную барабанную дробь. Или это капала вода из крана на кухне? Я не мог уже разобрать это, болтаясь веточкой в океане бурлящего вокруг хаоса.
Желание подойти и объясниться с Верой было невероятно сильным, практически нестерпимым. Но что-то удерживало меня на месте, не давая пошевелить даже мизинцем. Слишком много эмоций, чувств и переживаний рождалось и распадалось внутри моего сердца в этот миг, чересчур силён был поток мыслей, слов и фраз, пропускавшихся через мозг, как через мясорубку. И, к сожалению, на выходе не оставалось ничего внятного, вразумительного или хоть сколько-нибудь напоминающего членораздельную речь. Весь этот сумбур только ещё в большей степени подпитывал нерешительность, постепенно наполняя меня мыслью, как яма на дороге – дождевой водой, что говорить ничего и не нужно.
Вера всё также сидела на стуле, опёршись рукой о стол, и время от времени посмеивалась чему-то, что демонстрировал её телефон. Каштановые локоны были рассыпаны по тонким плечам – она никогда не любила дома собирать их в хвост или пучок на затылке, я не видел карих глаз, но почему-то мне казалось, что они должны быть безмерно уставшими и наполненными тягостным ожиданием. Сейчас на ней не было надето ни красивого платья, ни делового костюма, но даже в обычной домашней одежде, в роли которой она предпочитала широкую футболку и короткие шорты, Вера была для меня самой прекрасной девушкой на свете. Как и прежде, я готов был часами наблюдать за её чарующими движениями, слушать невероятно сильный и глубокий голос, наслаждаясь каждым мгновением, проведённым в её обществе.
Я желал этого, но цепляясь мыслями за свою потребность в Вере, я всё больше и больше приходил к осознанию того, что она не может быть единственным фактором, что в состоянии сделать меня счастливым. И на этот раз я не был намерен жертвовать своим мечтами, своими планами на будущее так, как это было сделалано в июне прошлого года, потеряв голову от встречи с Верой. Да, можно было сказать, что влюблённость стала угасать, и я смог более трезво взглянуть на окружающую меня действительность, более рационально оценить своё существование в дне сегодняшнем и перспективы на день завтрашний.
Но истина заключалась исключительно в том, что пройдя совместный путь в полгода, я пришёл к осознанию: одной только любви просто недостаточно. Невозможно наполнить всю свою жизнь до краёв единственным человеком. Насколько пустым и одномерным окажется такое существование? И речь даже не шла о каких-то несбывшихся желаниях и потенциальных выборах, которые я не столько отказывался делать, сколько фактически полностью вычеркивал из своей судьбы. Дело было в том, что, несмотря на всю свою пьянящую эйфорию, время, проведённое вместе с Верой, не смогло сделать меня полностью счастливым. И я не видел физической возможности сохранить это волшебное чувство душевной близости и единения двух людей, начиная движение вперёд по давным-давно избранному мной пути, на который я вновь решил вернуться, открыв учебники по физике и математике. Любой выбор – в пользу Веры или в пользу всего остального – требовал своих жертв. И не одну из этих жертв не хотелось приносить, но совместное будущее с моей возлюбленной было тупиком, осознание чего давалось мне очень нелегко, и я не видел перспектив какого-либо дальнейшего развития. Как бы ни была сладка последняя осень, вряд ли мне хотелось растянуть её на всю жизнь. В свою очередь, выбор в пользу обретения новых возможностей ставил крест на нашем совместном с Верой будущем, лишая нас какой-либо материальной опоры.
И всё это в совокупности делало абсолютно бессмысленным процесс объяснений с девушкой. Хотелось проклинать свой собственный цинизм и коварство беспощадной логики, что привели меня к таким выводам. Ведь я любил Веру, ни капли не желая расставаться с ней. Но неизбежность никогда не делала что-либо проще, едва ли помогая хотя бы смириться. Вот и сейчас я, сам не понимая до конца свои желания, стоял в тени в коридоре и любовался своей возлюбленной, возможно, в последний раз.
Мерзкое предчувствие оставляло горький привкус во рту: время неумолимо переворачивало ещё одну страницу в книге наших судеб, подводя мои с Верой отношения к концу. Хаос и сумбур внутри моей головы постепенно успокаивались. Наверное, я просто смирился с решением пустить всё на самотёк и молча наблюдать, как рушится «беззаботное» настоящее, сменяясь непредсказуемым завтра. Хотелось плакать от безысходности, но не хватало сил даже на это – они кончились ровно в тот момент, когда я пришёл к выводу, что у данной жизненной задачи нет оптимального решения.
Раздался оглушительный хлопок, и мир погрузился в непроглядную тьму: то ли это я зажмурил глаза, то ли перегорела старая лампочка на кухне. Но разницы в конечном счёте не было никакой. Сегодняшним вечером мне практически всё было безразлично.
ЗЕЛЁНЫЙ
Удивительным образом менялась погода в это время года: ещё с утра во всю светило солнце, а сейчас небосклон застелили чёрные грозовые тучи, наполняя городской воздух ароматом озона и повышенной влажностью. Вряд ли можно было сказать, что стало по-летнему тепло, но в сравнении с минувшим апрелем, который так и не удосужился одеть деревья в парках и аллеях в наряд из молодой листвы, майская погода началась с резкого потепления. И теперь половина людей на улицах, радуясь приближению сезона отпусков, оставила тяжёлые зимние куртки на вешалках дома, щеголяя по асфальтовым тротуарам без шарфа, а вторая половина недоверчиво смотрела им вслед из-под забрала тёплых шапок, едва-едва примиряясь с мыслью, что зима действительно закончилась. Впрочем, время от времени по ночам ветер доносил откуда-то с севера морозное дыхание Арктики, что с восходом солнца таяло без следа, растворяясь в дальних уголках памяти, как дурной сон.
Но для меня самым удивительным было то, что вместе с зимой отступали и мои внутренние кошмары. Я больше не просыпался по ночам в холодном поту, вскакивая как ошпаренный с кровати. Мне не приходилось пить литрами кофе, чтобы голова могла хоть немного соображать в течение дня. Да и сам день теперь можно было однозначно разделить на время сна и бодрствования: сутки отныне не сливались в непрерывный поток полубессознательного бреда. Сегодня необычайно легко можно было отделить от вчера, ведь память вновь вернулась к своим повседневным обязанностям и услужливо подсказывала все, недавно произошедшие, важные или не очень события.
Хотя нельзя было сказать, что всё было абсолютно безоблачно: события прошлой осени до сих пор оставались для меня покрытыми густой пеленой тумана. Впрочем я вовсе и не стремился возвращать себе воспоминания об этом промежутке своей жизни. Да, в памяти, обжигая тяжёлой утратой, до сих пор горели две недели, проведённые вместе с Верой, но теперь я мог с полной уверенностью назвать их перевёрнутой страницей. Или на крайний случай завершившимся абзацем, после которого следует как минимум двойной интервал. Теперь в глубине моего сердца не просто теплилась уверенность в том, что я смогу жить дальше, сплетая нити судьбы по своему собственному усмотрению, во мне действительно зародилось абсолютно искреннее желание радоваться и искать в этом мире новые ощущения.
Такая резкая смена мировосприятия казалась для меня каким-то невероятным достижением под стать открытию Эйнштейном теории относительности. И если бы мне кто-то сказал, что ещё год назад мой настрой был точно таким же, а то и лучше, что на самом деле это самое обычное состояние для большинства людей, я ни за что бы не поверил. Настолько привычным для меня стало моё прежние состояние, настолько прочно оно засело в воспалённом сознании и настолько сложно было его оттуда извлечь, что едва ли я теперь мог принять на веру наступившие перемены.
Но сегодня был особенный день вдвойне, что наполняло меня ещё больше позитивным настроем. Пройдя за последнюю неделю все обследования, как выпускной экзамен, я был официально признан отечественной системой здравоохранения в качестве здорового человека. В моём рюкзаке лежала целая кипа различных медицинских справок, но, что самое важное, там же покоилась и выписка из больницы. Больше никаких таблеток и нудных разговоров с врачами. Хотя я и признавал, что мне это было необходимо, моё раздражение тем фактом, что сам по себе я справиться с возникшей проблемой не мог, ничуть не уменьшалось. С другой стороны, понимание основной проблемы моего психологического нездоровья пришло и ко мне, и ко врачам в ходе длительных бесед и обсуждений. Вряд ли осенью я осмелился бы признать, что дело вовсе не в разбитом сердце. Однако теперь я чувствовал и осознавал, что настоящей причиной тотальной апатии являлась неспособность справиться с чувством вины за непринятое мной решение. Настолько тяжким оказался груз собственных бессилия и безвольности, что пропадала полностью мотивация к дальнейшим действиям.
Но сегодня я был полон сил, чтобы двигаться вперёд. И, как прежде, я спешил поделиться доброй новостью со своими старыми друзьями. Подойдя к заветной двери, за которой мне всегда были рады, я с удивлением обнаружил стоящую перед ней Аню с кисточкой в руках. На ней был надет её рабочий фартук, баночки с красками стояли на полу неподалёку. Критичным взглядом девушка осматривала пшенично-солнечную идиллию, что вёла внутрь её квартиры. Кое-где на пейзаже виднелись свежие мазки, поблескивающие в свете солнца, что пробивалось сквозь окно, порядком запылившееся за долгую зиму.
— Привет, Ань, – я старался говорить как ни в чём не бывало. – Решила обновить антураж? Мне казалось, что у тебя великолепно получилась твоя дверь.
— Привет, – девушка нисколько не удивилась моему появлению, ведь я предупредил её о своём приходе десять минут назад, – Нет, просто подправляю его. Я так каждый год делаю. За это время краска может сильно осыпаться и облупиться. Вот, смотри.
Аня показала пальцем на небольшую щербинку, где сквозь синеву ясного неба был виден металл входной двери. Тут же набрав на кисточку немного подходящего цвета, она осторожно добавила мазок к уже имеющейся композиции, и небосвод вновь засиял лазурью.
— Впрочем это может и подождать, – произнесла художница, тепло улыбнувшись, и начала складывать свой инвентарь в небольшой деревянный сундучок, в котором у неё обычно хранились краски. – Пойдём домой.
Воспользовавшись приглашением, я ступил на знакомый порог и вдохнул аромат спокойствия, который всегда витал в этой квартире. Со времени моего последнего визита в обстановке ничего кардинально не изменилось, разве что в вазе на столе стояли другие цветы. Именно это постоянство дарило мне чувство защищённости и уверенности каждый раз, когда я баловал себя походом в гости к Ане и Егору.
— Егора нет? – спросил я между делом, раздеваясь в прихожей, хотя и так знал ответ на этот вопрос.
— Нет, он на работе. Будет только вечером.
Аня тем временем прошла на кухню, и следом раздалось журчание воды, наливаемой в чайник. Я последовал за ней и, ступив из сумрачного коридора в залитое солнечным светом помещение, с улыбкой осмотрел привычное положение мебели и различной утвари. Единственным, что нарушало общее ощущение полного порядка и ухоженности, была кружка с недопитым кофе.
— Рассказывай, как у тебя дела? Ты говорил, что тебя сегодня должны были выписать.
— Так и есть, – я, сев за стол, помахал в воздухе заветной бумажкой, официально подтверждающей факт моего психологического здоровья, – можно сказать неврозам «до свидания».
— Вот так легко? – Аня закончила заготавливать для меня смесь чая и трав и расположилась на табуретке напротив. – Для здоровья тебе только бумажки не хватало?
Мне показалось, что в её голосе прозвучали нотки иронии.
— На самом деле я и вправду намного лучше себя чувствую.
— Это здорово. Очень здорово. И ты уже продумал свои планы на будущее?
— По факту я продумал их ещё год назад, – я усмехнулся. – Можно сказать, что я возвращаюсь на исходные позиции: надо восстановиться после «академа» и уже по-настоящему начать учиться в институте. Второй раз на первый курс, – я попробовал подшутить сам над собой, но вышло кисло, – только вступительные экзамены сдавать не надо.
— Тебе не сильно обидно, что ты потерял целый год своей жизни, и по сути вернулся к тому, с чего начал? - Аня начала постукивать пальцами по краю чашки, а голос почему-то стал звучать взволновано.
— Сложно сказать, – я на минуту задумался над её словами и замолчал, – но я не стал бы утверждать, что прям-таки потерял год впустую. В конце концов, я получил ценный опыт, благодаря которому смог сильно переосмыслить многие приоритеты. Истинную цену своих решений начинаешь осознавать только после того, как примешь их, – фраза показалась мне незаконченной, и после небольшой паузы я добавил, – или не примешь.
— Я рада, что ты пытаешься смотреть на вещи оптимистично.
По интонации я чувствовал, что Аня хочет сказать что-то ещё, но никак не может набраться смелости, и решил слегка её подтолкнуть.
— Если ты хочешь о чём-то спросить, то не стесняйся. Не думай, что есть какие-то темы, которые я не могу с тобой обсудить.
Набрав в грудь воздуха, девушка неожиданно сухо и спокойно заговорила:
— Я чувствую свою вину, хотя бы отчасти, за то, что свела вас двоих вместе. Ваши отношения так резко начались... С места в карьер практически. И так печально закончились. Но всего этого можно было бы избежать, не познакомь я тебя и Веру прошлым летом. И вам обоим было бы легче и проще. Хоть ты и говоришь иначе, но в итоге у тебя всё же был потерян год жизни. Год жизни в том возрасте, когда время особенно ценно. И Вере тоже пришлось несладко. Она очень долго не могла себе места найти...
В ответ на последнюю фразу я смог только изумлённо вскинуть брови, пальцы непроизвольно вцепились в крышку стола. Удивительно, что следом не раздался скрежет ногтей по стеклу. До сих пор ни разу за всё то время, что я думал или вспоминал об этой прекрасной девушке, мою голову не посетила ни единая мысль о том, какие в этот момент чувства испытывала она.
— Ты ей так ни разу и не позвонил, – продолжила тем временем Аня. – А Вера долго этого ждала и надеялась, что ты не вычеркнул её полностью из своей жизни.
Казалось, столь тяжело обретённое спокойствие начало рушится, будто карточный домик под порывами ветра. На моё душевное состояние обрушились градом тысячи фраз и слов, что могли быть произнесены, но так и остались где-то там, среди нереализованных возможностей: «а что если бы я?..», «может быть, она тогда?..», «но вдруг получилось бы, что?..» и сотни других. Я не успевал додумывать до конца одни мысли, как поверх их в голове наслаивались новые, они следовали одна за другой чередой разноцветных и чёрно-белых образов, сменявших друг друга будто цветастые картинки в калейдоскопе. И также, как глаз не успевал рассмотреть и запомнить один красочный образ, когда ему на смену
приходил второй, мой мозг в лихорадочной спешке никак не мог до конца додумать каждую выдуманную им альтернативу.
К горлу подступил комок, и я с трудом выдавил из себя:
— Она сама не захотела остаться тогда и оттолкнула меня от себя... – голос звучал надорвано и больше походил на воронье карканье. – Я думал, что она не хочет, чтобы я ей звонил.
Аня с горькой усмешкой взглянула на меня, сделав глоток холодного кофе. Наверное, всё это было бы смешно, если бы не было в то же время так грустно.
— Наивно, – она посмотрела мне прямо в глаза, словно пыталась разглядеть, не слишком ли сильно пошатнулось моё, столь непросто обретённое, душевное равновесие. – Лучше запомни на будущее, Андрей, то, что говорит девушка, далеко не всегда совпадает с тем, что она действительно хочет.
В воздухе повисла тишина, лишь сквозь пластиковые стеклопакеты окон едва различимым гулом доносился шум автомобилей, проносящихся по улице далеко внизу. Аня замолчала, но произнесённых ей слов было достаточно, чтобы надолго оставить меня в состоянии оцепенения. Из замешательства нас вывел неожиданный свист чайника: вода наконец закипела. И в этот же момент я осознал, что Вера и утраченные перспективы стали просто прошлым. Страница перевернулась полностью, окончательно и бесповоротно, и не было никакого смысла рассуждать о том, чего никогда больше не будет.
— Ты же понимаешь, Ань, что ты ни в чём не виновата? – я вспомнил, из-за чего переживала моя собеседница, и, вернувшись к реальности, попытался подбодрить её. – То, что я встретил Веру, было обычной случайностью. Никто не мог предположить, чем это знакомство закончится. Не бери на себя лишнюю ответственность.
— Спасибо.
Аня улыбнулась, заметив, что я пришёл в себя хотя бы внешне и подошла к плите. Подхватив ловким движением через прихватку ручку чайника, она плеснула в приготовленную для меня чашку кипяток. Тут же пространство кухни наполнил душистый аромат трав, напомнив мне, как велик и необъятен наш мир, как много тайных и скрытых уголков природы хранит география нашей страны. И разве можно зацикливаться на чём-то невозможном, если вселенная предлагает практически безграничный по меркам человеческой жизни простор для реализации практически любых желаний?
— Расскажи лучше, какие у вас с Егором планы на вторые майские праздники? – я окончательно сменил тему разговора.
— Ммм, – Аня мечтательно задумалась, – ты был когда-нибудь в верховьях Волги? – я отрицательно качнул головой, и девушка продолжила. – Тогда слушай...
СИНИЙ
Сердце безумно колотилось в груди. Почему-то мне казалось, что все вокруг слышат ритмичный грохот и удивляются, из-за чего этот человек так сильно переживает? Избыточное волнение немного смущало меня, хотя почти все в огромном скопище народа вокруг испытывали точно такие же чувства: десятки абитуриентов толпились у огромного стенда, суетливо толкаясь и пытаясь пробиться поближе к заветным спискам с фамилиями. Сегодня приёмная комиссия вывесила результаты вступительных экзаменов, и по их итогам должны были стать известны проходные баллы на различные специальности. Как многое в жизни зависело от этих цифр: на то направление, которое поступающие выбирали себе изначально, могло не хватить баллов, и тогда нужно было подыскивать себе другие варианты обучения. А могло хватить, но только без права предоставления общежития, что ставило для многих иногородних крест на приоритетном выборе, а для жителей городов из ближайшего Подмосковья возникал вопрос, стоит ли каждый будний день вставать в пять утра и тратить на дорогу до института по три часа времени?
Через пять минут безуспешных поисков хоть каких-либо подступов к заветным спискам я понуро вернулся на исходные позиции – к старой затёртой скамейке под сенью берёзы, где меня дожидалась Вера, держа в руках два картонных стаканчика с кофе.
— Ничего не вышло? – насмешливо уточнила она, протягивая мне мою порцию горького напитка.
— Слишком много народу. Не протолкнуться, – произнёс я хмуро, присаживаясь рядом с ней.
— Я же тебе говорила, что стоит прийти после обеда, когда основная толпа рассосётся. Содержимое списков никак не поменялось бы за это время.
— Да, знаю, но мне слишком не терпелось. Ты же сама понимаешь, как много сил я потратил на подготовку. Не хочется откладывать этот момент. Если там всё плохо, то лучше сразу об этом узнать.
— Но, похоже, что таких нетерпеливых, как ты, оказалось не так уж и мало.
Я в ответ только обречённо пожал плечами, соглашаясь с Вериным вердиктом, и отхлебнул немного кофе, который уже успел остыть, пока я воевал с толпой на подступах к стендам. Вера осторожно прижалась ко мне и положила голову на плечо. Сегодняшний день был далеко не самым тёплым, так что желание согреться казалось вполне естественным. Я обнял свободной рукой девушку за плечи, ненароком прикоснувшись к её ладони, чтобы проверить, не замёрзла ли она. Вера ни за что не призналась бы в этом, но мне совсем не хотелось, чтобы она испытывала хоть какой-то дискомфорт рядом со мной, пусть даже не по моей вине.
Вокруг списков фамилий теперь, кроме самих поступающих подростков, кружились ещё и их взволнованные родители, которые, как наседки, боялись хоть на секунду оставить без присмотра свои ненаглядные чада.
— Тебе не кажется, что эти мамаши слишком сильно опекают своих детей? Как они учиться в институте будут самостоятельно? – произнёс я, указывая Вере на одну полную женщину среднего возраста, отчитывающую долговязого парня, который был на две головы выше неё, но при этом смиренно выслушивал все упреки, обречённо уткнувшись взглядом в землю. – Похоже, этот кадр слишком плохо написал экзамены.
— А ты решил, никак, во взрослого поиграть? – девушка рассмеялась. – Глотнул за последний год самостоятельной жизни и почувствовал своё превосходство над «детишками»? Да они тебя на год младше максимум, а многие так и вовсе ровесники. Не переживай за них напрасно. Поживут годик сами по себе, как ты, и всему научаться.
Я немного смутился, поняв, что зазнался, но всё равно решил не отступать так легко со своих позиций.
— С такой заботой они могут и не глотнуть самостоятельности.
— Ну конечно. А ты прям очень самостоятельный, хочешь сказать?
— В достаточной мере... – пробормотал я неуверенно, чувствуя, что где-то в вопросе скрывается ловушка.
— Напомни мне тогда, как часто ты стирал свои вещи или готовил ужин за последний год? – на лице Веры расползлась ехидная улыбка. – Или ты думаешь, что стиральная машинка сама ходит по квартире и собирает грязные носки, а потом чистые подкладывает в шкаф на твою полку? Ну-ну, прям взрослый-взрослый. Хотела бы я посмотреть, как ты без меня управился бы с хозяйством. Скорее всего, утонул бы через месяц в куче мусора и немытой посуды.
— У нас не так много посуды, чтобы я мог в ней утонуть, – насупившись, ответил я не в силах парировать упрёк лучше. – Но и ты, если честно, тоже без меня не справилась бы. Кто ходил бы за продуктами и занимался ремонтом всей рухляди в доме?
— А я и не пытаюсь строить из себя взрослую и независимую, в отличие от некоторых.
— Тогда давай посмотрим на этих ребят с другой стороны, – я не хотел сдаваться, хотя Вера уже вела «один-ноль» в её пользу. – Почему родители не дают своим детям самостоятельности? Неужели им не хочется, чтобы они пошли своей дорогой и смогли обустроить собственную жизнь? Так можно и до тридцати со своим дитятком нянчиться. А то ведь мало ли, вдруг что-то случится? А ведь всё потому, что не доглядели.
— Хочется, наверное. Но неужели ты думаешь, что стоит поступить в институт, и взрослая жизнь начнётся? Им ещё пять лет учёбы придётся зависеть от своих родителей и быть для них, по сути, детьми. Самостоятельными среди студентов ну разве что «общажников» можно назвать. И то с натяжкой. Живут они всё равно не на свои деньги.
— Всё. Молчу. Ты выиграла.
Я карикатурно развёл руками, демонстрируя, что Вера победила полностью и безоговорочно. В ответ девушка торжественно ухмыльнулась. Переспорить её мне удавалось очень редко, и это явно не должно было случится сегодня.
За время нашей неторопливой беседы первоначальная толпа рассосалась, и к стенду можно было уже спокойно подобраться, не воюя за каждый сантиметр. Выбросив стаканчики в мусорку, мы рука об руку подошли к спискам и стали методично просматривать упорядоченные в алфавитном порядке фамилии. В тот момент, когда палец уткнулся в мои инициалы, сердце вновь безумно застучало. Я даже на секунду застопорился, пытаясь передвинуть взгляд на сантиметр вправо, чтобы узнать наконец свои результаты. Двадцать восемь баллов из тридцати. Два балла потеряно на сочинении, а физика и математика сданы на лучшие оценки из возможных. Воздух вырвался из моих лёгких, а облегчение растеклось по всем частям тела – с такими результатами я легко проходил на каждую специальность и на любой факультет. В том числе и на прикладную математику, которую я выбрал для себя ещё год назад.
— Ты выглядишь довольным, – за плечом раздался голос Веры. – Хорошие новости?
— Двадцать восемь. А у тебя что?
— Так себе. Двадцать два балла всего лишь. Я же говорила тебе, что плохо написала русский язык и физику. Та задача по термодинамике подвела меня.
Чувство радости как ветром сдуло, и мозг тут же начал лихорадочно обрабатывать полученную информацию.
— Но это значит, что ты...
— ... не прохожу на прикладную математику вместе с тобой, – девушка закончила за меня фразу. – Надо подобрать другую специальность, чтобы можно было рассчитывать ещё и на общежитие.
— Мы можем выбрать вместе какой-нибудь подходящий для нас двоих вариант.
— Ну уж нет, – решительно произнесла Вера, – ты тогда через год мне опять устроишь сцену по поводу того, что ощущаешь себя не на своём месте. Хватит приносить ради меня жертвы, о которых впоследствии будешь сожалеть. Ты свой выбор уже сделал. И не спорь. Другой факультет – это не другой город.
Я понял, что она была права во всём. И мне оставалось только вздохнуть, смирившись с реальностью.
— Не вешай нос, – Вера улыбнулась и слегка потрепала меня по щеке своими пальцами, – а то мы выглядим в точности как те мама с сыном. Все ещё решат, что я отчитываю тебя за плохо сданные экзамены. Между прочим, у нас ещё весь день впереди, и при этом не надо ни к чему больше готовиться.
— У тебя есть конкретные предложения? – я постарался успокоиться.
— Поехали на тот пляж, куда ты привёл меня в первый день нашего знакомства. Хочу побыть немного в тишине и спокойствии.
КРАСНЫЙ
Ветер гнул ветви деревьев и, продираясь сквозь густые заросли тростника, трепал осоку, растущую небольшими клочками зелени вдоль песчаной кромки пляжа. Несмотря на то, что лето уже достигло своего экватора, погода до сих пор стояла промозглая и холодная. Конечно, для начала весны пятнадцать-шестнадцать градусов можно считать жарой, но в июле под этим словом понимаются обычно условия на порядок теплее. Вообще ничто не предвещало хоть какой-то просвет, и сам город напоминал лишь бледную тень себя прошлогоднего: на улицах было катастрофически мало гуляющих людей, большинство жителей в свой отпуск предпочли оказаться в другой точке земного шара, где климат комфортней и гостеприимней. Пляжи, в отличие от городских скверов и прогулочных аллей, были вымершими полностью, что уж говорить о моём кусочке песчаного берега Москвы-реки, который служил всегда прибежищем, укрывая от суеты и проблем.
Я лежал на мягкой подстилке из трав, подложив себе под голову свёрнутую в рулон толстовку. Удивительно, но в густых зарослях о ветре и движении воздуха можно было судить разве что по колыханию ветвей растущей неподалёку берёзы. И тогда, если не шевелиться, чтобы не спугнуть солнечные лучики, осторожно примостившиеся на твоём теле, даже ощущалось, что на дворе всё-таки лето: солнце пригревало, даря скупое тепло своих прикосновений. Впрочем, двигаться всё равно не хотелось, лишь только время от времени я смеживал веки, чтобы, открыв их, увидеть совершенно иной узор белых рваных облаков, стремительно несущихся по пронзительно яркому небосклону в направлении тёплых стран.
Апатия крепко держала меня в своих объятиях, и мне даже не хотелось поделиться новой радостью с Аней и Егором, хотя не факт, что они, в принципе, были в данный момент в Москве. Сегодня я наконец-то добился того, к чему шёл последние полгода, а если смотреть на вещи более глобально, то получится, что целый год. Ведь планы по поступлению в институт на момент моего знакомства с Верой были уже более чем актуальными. И вот лишь спустя такой колоссальный промежуток времени я сумел осуществить их. Окончательный выбор оказался без избыточных амбиций, которые успели слегка угаснуть. Непретенциозный Московский Авиационный Институт с большим удовольствием принял мои документы, предоставив возможность сдать вступительные экзамены, результаты которых стали известны мне сегодня. Пусть я не получил высших оценок по каждому испытанию, но итоговой суммы баллов оказалось достаточно, чтобы пройти на факультет «Прикладная математика и физика». Но апатия всё равно не отпускала каждую клетку моего тела.
Пусть я уже не жил в старой пятиэтажке на окраине парка, не возвращался с работы рука об руку с Верой, но каждый раз, переступая домашний порог, я по привычке надеялся услышать её голос. Однако он звучал только в моих мыслях, пронизанных золотыми нитями лучших в жизни воспоминаний и колючей проволокой заключительного нашего с ней разговора. И, как водится, последние слова никогда не бывают приятными, предшествуя неминуемому разрыву. На то они и последние.
«Привет, – неуверенно пробормотал я, когда на другом конце телефонной связи после двадцатого гудка раздалось сухое «алло», – я думал, ты так и не возьмёшь трубку».
«Может быть, и не стоило её брать, – она отвечала раздражённо, – если это всё, что ты хотел мне сказать».
«Нет, конечно. Просто я рад, что ты решила со мной поговорить. Ты очень редко это делаешь в последнее время».
Правильнее было бы сказать «никогда». С тех пор, как Вера вернулась в Казань, она ни разу не ответила ни на один из моих звонков. Оттого мой голос и дрожал, оттого и стучало сердце рваным пульсом аритмии, заставляя язык запинаться на словах со слишком большим количеством согласных подряд. И хотя я проматывал сотни раз то, что намеревался сказать ей, в чём должен был признаться, о чём спросить, воображал, как Вера ответит мне, как всё в наших отношениях наладиться, напоминая хоть отчасти прежние любовь и тепло, в этот миг все мои домашние заготовки выветрились из головы напрочь. На языке вертелась только пошлая банальщина.
«Андрей, говори прямо, что хотел, – произнесла Вера после небольшой паузы. – Я ни за что не поверю, что ты пытался позвонить мне десятки раз только для того, чтобы спросить, как у меня дела?»
«Я... – нужные слова никак не хотели возвращаться ко мне. – Ты знаешь, что сегодня результаты вступительных опубликовали? Я прошёл. С сентября можно начинать учёбу».
«Я рада за тебя. Твоя мечта сбылась. Не звони мне больше, пожалуйста. Это абсолютно бессмысленно».
«Постой, – волнение усилилось до предела, и на лбу выступила испарина, – Почему мы не можем просто спокойно общаться? Разве это настолько необходимо ненавидеть друг друга? Ну к чёрту наши не сложившиеся отношения, можно быть «просто друзьями», как бы пошло это ни звучало. Ведь что-то объединяло тебя и меня, что-то притягивало нас друг к другу. Так почему нельзя просто получать удовольствие от общения?»
«Потому что. Я даже не знаю, стоит ли вообще что-то тебе объяснять, если ты до сих пор ничего не понял, – пауза и тихий вздох. – Объясню кратко: ты свой выбор сделал, наслаждайся им. Меня в твоих планах, к сожалению, не оказалось. Так что не утруждай себя попыткой вписать меня обратно в свою жизнь на второстепенные роли. Не звони мне больше, Андрей, пожалуйста».
«Извини, Вер, – только и смог я из себя выдавить, но из динамика телефона уже раздавались гудки».
Чувство утраты больше всего походило на раскалённый уголь, обжигая мою грудную клетку изнутри. В общем, я понимал глубоко в дебрях моего сознания, что Веру не вернуть, никакие слова не помогут что-то наладить, да и сами отношения не будут даже отдалённо такими же, как прежде. Но рациональной части моего существа очень сложно было убедить в этом эмоциональную, которая цеплялась за тепло воспоминаний, боясь их отпустить. Наивное мышление восемнадцатилетнего человека, вообразившего себя в какой-то момент взрослым, не хотело мириться с тем, что за каждый выбор следует платить. Однако впереди у меня была ещё целая жизнь, чтобы осмыслить этот факт.
Я достал телефон и просмотрел историю вызовов за последний месяц: сплошь исходящие на номер Веры, из которых только один принят. Последний. Иногда приходится принимать трудные решения и расплачиваться за них. Легким прикосновением пальца к сенсорному экрану я удалил из телефонной книжки её номер – чужие желания надо уважать. Красивый жест получился, символичный. Если бы было также легко удалить её и из своих воспоминаний и мыслей...
Солнце освещало пустой пляж, о песчаную кромку которого разбивались холодные волны, подгоняемые северным ветром. Хотелось надеяться, что этим летом ещё будут тёплые деньки.
ЖЁЛТЫЙ
«Осторожно, двери закрываются. Следующая станция – Войковская», – произнёс привычную фразу голос из динамика. И вагон, хлопнув дверьми, резво начал свой разгон, буквально за пару секунд погрузившись в тьму тоннеля. Вокруг, держась за поручни, прислонившись спиной к стеклянной двери или просто сидя, полудремали мрачные люди. Без пятнадцати девять утра – идеальное время, чтобы нежиться в кровати, только-только начиная провожать последние сны, но беспощадный распорядок дня, верховодящий укладом жизни большинства москвичей от мала до велика, заставлял их просыпаться по звонку будильника намного раньше этого срока, чтобы, пробившись сквозь сумрачную толпу столичного метро, к девяти утра оказаться на работе или, как мне, например, на учёбе. Резкий яркий свет ударил по глазам, сбивая сонное оцепенение. Для меня всегда оставалось загадкой, почему на одних станциях вроде Белорусской, Динамо и Сокола царит полумрак, а Войковская, Аэропорт и многие другие были освещены так, что в пасмурный осенний день на улице было бы темнее. И всё же определённое удобство в этом присутствовало: Сокол я банально мог проспать, хотя дремать, стоя в вагоне метро, – довольно неординарная задача, а вот Войковская стабильно оказывала на меня пробуждающее действие.
Широко зевнув, я осторожно протиснулся к выходу из вагона, намереваясь продолжить свой путь по направлению к неизбежной лекции по математическому анализу. Ничто не могло нарушить непрерывность процесса обучения, а уважительной причиной пропуска занятия, как шутили у нас на факультете, могла быть только смерть. Едва я ступил на перрон, как лёгкое прикосновение чей-то руки к моему плечу заставило меня обернуться.
Это был человек на голову выше меня, невероятно массивного телосложения, которому легко могли бы позавидовать многие тяжелоатлеты. Его голова была увенчана коротким ёжиком светлых волос, а рот разошёлся в широченной улыбке. Столкнувшись с таким верзилой в тёмной подворотне, легко можно было схватить инфаркт от страха, что оказалось бы совершенно напрасным, потому что он был одним из самых миролюбивых и неконфликтный людей, что я когда-либо знал, идеально вписываясь в стереотип о том, что степень добродушия прямопропорциональна размерам тела. Звали его Олег, и он был моим одногруппником.
— Привет, Андрюх, – низкий бас голоса Олега вполне соответствовал его конституции. – Как настрой?
— Привет. Как обычно: хочется спать, – мы обменялись рукопожатиями. – Мне кажется, минздрав должен запретить проводить первые пары законодательно. Это просто издевательство над организмом.
— А ещё запретить ставить за экзамены оценки ниже тройки, – продолжил он мои размышления.
— А чего тогда не пятерки для каждого?
— Нет, ну это уже утопия какая-то. Надо быть поскромнее в своих мечтах, – Олег рассмеялся. – Ты, кстати, готов к контрольной?
Последний вопрос застал меня врасплох, вызвав сильнейшее замешательство. В тот же миг через голову пронесся безумным галопом целый табун хаотических мыслей, начиная с «какая ещё контрольная?» и заканчивая «какого чёрта я о ней забыл?». Но, как это обычно бывает с важными событиями, которые всеми силами пытаешься удержать в памяти, а они, как назло, напрочь забываются уже через час, ко мне стало постепенно приходить осознание того, что ровно неделю назад семинар по математическому анализу завершился фразой: «И не забудьте, в следующий раз у нас контрольная работа». Тут же на меня накатила волной апатия, а желание развернуться на сто восемьдесят градусов и отправиться обратно домой досматривать свои сны стало практически непреодолимым. Но мгновение слабости длилось недолго: я быстро взял себя в руки, напомнив подсознанию, насколько дорого обошлась мне возможность учиться в институте. Да и зачем сдаваться раньше времени?
— Я о ней забыл, кажется, – голос прозвучал на удивление спокойно. – Но это неважно. Как-нибудь напишу.
— Ого! Ты похоже очень уверен в своих силах, раз даже не считаешь нужным готовиться, – Олег широко улыбнулся. – Главное, на саму пару прийти не забудь.
— Не смешно. Я, правда, забыл о ней. Буду на лекции сейчас материал повторять.
— Как и вся наша группа.
Тем временем старый Мост Победы, увенчанный памятником петербуржцам, защищавшим Родину в годы Великой Отечественной Войны, остался позади, и мы, перейдя через дорогу, шагнули в мрачное помещение проходной. Примерно месяц назад в ней установили турникеты, но они так и не начали работать, а вход осуществлялся так же, как и десятки лет до этого – с помощью обычного бумажного пропуска и вахтёра, «внимательно» проверяющего его. Хотя на моей памяти люди с лёгкостью попадали на территорию института по цвётной картонке с приклеенной к ней фотографии.
— Ты вчера не заглядывал в беседу нашей группы? – Олег продолжил разговор. – Я не помню, но ты, кажется, так и не ответил.
— Заглядывал днём, там ничего нового не было вроде.
— Я вечером предложил отметить окончание первой половины семестра и её символический финал в виде контрольной. Первая контрольная в ВУЗе, как никак.
— Вот уж действительно, повод так повод. Что может быть лучше, чем контрольные? Вот если бы они каждый день были...
— А чем такой повод хуже прочих? – Олег совершенно спокойно парировал мой сарказм. – Мы – студенты, и надо пользоваться этим, чаще собираться вместе. Какой смысл в институте без вечеринок?
— Хорошо, уговорил. Что решили в итоге?
— Можно было у девчонок в общаге собраться, – Олег имел в виду наших одногруппниц, которые жили в студенческом общежитии на улице Царёва, – но большинство проголосовало за «Пи».
— «Пи»? Это что ещё за злачное место?
— Злачное? Откуда ты таких слов набрался? Это кафешка недалеко от института. Вроде нормальная. Хотя я сам там не бывал. Так ты присоединишься?
— Да, пожалуй. Отчего бы и не присоединиться?
Без двух минут девять. Мы вошли в огромную аудиторию-амфитеатр, в которой уже толпились студенты с нашего потока. Преподаватель отсутствовал. Но в этом ничего странного и не было: лектор по математическому анализу никогда вовремя не приходил, всегда оправдываясь тем, что «преподаватели не опаздывают – они задерживаются».
Хотя у нас и не было какой-то строгой рассадки по местам, к середине семестра большинство уже присмотрело себе привычное местечко во всех потоковых аудиториях, поставленных в наше расписание, стабильно занимая его всякий раз. Если, конечно, хватало силы воли, чтобы вообще приехать в институт. Вот и сегодня моё место в первом ряду ожидаемо пустовало, но после секундного размышления я прошёл мимо и расположился чуть подальше от доски – всё равно записывать лекцию я не планировал, намереваясь попытаться зазубрить разные формулы и таблицу производных из задачника.
Но буквально через пару секунд после того, как я уткнулся носом в свою тетрадь, меня отвлёк резкий женский голос:
— Ты занял моё место.
Его обладательница была мне совершенно незнакома: невысокая девушка с острыми скулами и со светлыми волосами, окрашенными ближе к кончикам в розовый цвет и подстриженными под каре. На её лице застыла недовольная мина, а светло-серые глаза метали молнии. Настроена девушка была настолько решительно, что создавалось впечатление, будто она, будучи на голову ниже, могла смотреть на меня сверху вниз, даже если бы я предстал перед ней стоя. И хотя мой спокойный характер обычно не давал мне вступать в конфликты, в этот раз избыточный напор пробудил во мне упрямство.
— Тут вроде не написано, что оно твоё, – я карикатурно приподнял тетрадку, словно пытался найти на парте символы принадлежности места кому бы то ни было.
— Там на стуле написано, – невозмутимо произнесла девушка и жестом предложила мне подняться.
Чисто рефлекторно я встал, чтобы убедиться в её словах, точнее, убедиться в том, что они неверны. Но незнакомка только этого и ждала, тут же с победным выражением лица заняв освободившееся место.
— Благодарю, – она довольно произнесла, скрестив на груди руки. – Будь добр, забери ещё и свои тетрадки.
— Детский сад какой-то... – мне совершенно не хотелось признавать своё поражение особенно с учётом того, как легко обвели меня вокруг пальца.
Поскольку силой сгонять её обратно было бы абсолютно нелепо, окинув взглядом аудиторию, я сгрёб в охапку свои немногочисленные пожитки и расположился на пару рядов выше. Надо было, наконец, заняться производными.
Над головой ярким фиолетовым неоном светилась буква греческого алфавита «пи». Вход в саму кафешку располагался рядом с вывеской и уводил по крутой лестнице в подвал жилого дома. Благо, путь в это место хаджа сотен студентов-алкоголепоклонников находился не во дворе, а со стороны Волоколамского шоссе. Владельцам кафе или, скорее, даже бара нельзя было отказать в простоте и гениальности их бизнес-идеи: разместив своё заведение всего лишь в паре сотен метров от проходной института и фактически на окраине студгородка, они почти никогда не оставались без посетителей, особенно испытывая колоссальный наплыв последних в январе и июне, когда экзаменационная сессия подкидывала объективные поводы для того, чтобы опрокинуть рюмку-другую. Наверное, и название заведения было выбрано так, чтобы угодить вкусам и чувству идентичности основной клиентуры: МАИ, хоть формально и назывался университетом, на деле продолжал оставаться техническим институтом, и вряд ли можно было найти более короткий и яркий символ чего-то, связанного с физикой и математикой, чем эта буква греческого алфавита.
Впрочем, изнутри «Пи» не имел каких-либо отличительных черт, наделяющих его технической спецификой. Разве что водопроводные трубы были украшены в урбанистическом антураже, что вряд ли имело какое-либо отношение к инженерным специальностям, а скорее просто было обусловлено необходимостью приспособить подвальное помещение под кафе-бар. В тёмно-синем освещении основного зала, словно вместо обычных ламп были установлены ультрафиолетовые, вились клубы сигаретного дыма, выдыхаемого группками немногочисленных клиентов. Хотя в середине осени студенты и не спешили отмечать что-нибудь знаменательное, пустым «Пи» назвать тоже было нельзя.
Что всегда меня раздражало в посещении подобных мест, каждый второй пьющий оказывался ещё и курящим. Вряд ли я мог, не покривив душой, назвать себя поборником здорового образа жизни, но по какой-то причине табачный запах вызывал у меня целый букет неприятных ощущений, начиная с головной боли и заканчивая тошнотой. Именно поэтому время от времени мне приходилось покидать групповые посиделки, чтобы подышать свежим воздухом на улице. Жестокая ирония, что обычно во всех приличных местах на улицу выходили для перекура. Но, как известно, чем больше твой социальный статус соответствует студенческому, тем меньше приличных мест ты посещаешь.
По шоссе еле-еле ползли автомобили, увязая в вечерних пробках, которые усугублялись ремонтом эстакады, проходящей над улицей Константина Царёва. Транспортный коллапс дополнялся вереницей трамваев, вставших без движения ещё час назад. Кажется, этим вечером обстоятельства решили поставить всех москвичей в равное положение: никто не вернётся домой вовремя. Хотя метро должно было работать безотказно, как и всегда, оставляя горожанам последнюю надежду.
— Привет, – голос вырвал меня из потока задумчивости, – похоже, что мероприятие Олега до сих пор не закончилось, раз его одногруппник всё ещё здесь.
Напротив меня стояла невысокая девушка, лицо которой было спрятано в тени капюшона пальто. И хотя голос казался знакомым, я категорически не мог вспомнить, кому из пересечения моего и Олега кругов общения он может принадлежать.
— Привет. Мы встречались раньше?.. – начал я осторожно.
— Скорее да, чем нет, – ответила девушка с довольно резкой интонацией, сбрасывая капюшон.
Глаз тут же зацепился за светлые волосы с розовыми кончиками, подстриженными под каре. Светло-серые глаза насмешливо следили за мной, словно оценивая и проверяя мою реакцию.
— О... Кажется, я понял. Я опять занял твоё место? – я обвёл рукой небольшой закуток перед спуском в бар. – Давай я подвинусь.
— Не переживай. Считай, что я великодушно тебе его уступаю.
— Если ты ищешь Олега, то он внизу. Столик в конце зала. Ты увидишь, – я надеялся мирно избавиться от незнакомки.
— Ничего страшного, он может и подождать. Меня, кстати, Саша зовут.
— Ого! – наигранно удивился я, завернув слова в обёртку фальши. – Мы с тобой оказывается тёзки. Я тоже Александр. Точнее, Саша.
— Ага. Очень смешно, – она укоризненно наклонила голову набок, словно птица. – Я знаю, как тебя зовут. Олег рассказывал про тебя. Первая контрольная прошла комом, Андрей?
— Прошла, как прошла. Не хуже, чем у многих, между прочим, – мне совсем не хотелось возвращаться к полутора часам волнения, которые я пережил этим утром, а Александра, похоже, наслаждалась видом того, как меня передёрнуло от неприятных воспоминаний.
— А, ну тогда хорошо. Ты не переживай, – Саша никак не могла уняться, делая вид, что успокаивает меня, – что ответы с одногруппниками у тебя не сошлись. Они у них всё равно неправильные. Я уже проверила.
Я только собирался возразить, откуда ей известно, какие ответы правильные, как дверь рядом с нами распахнулась, выпуская наружу вместе запахами пива и табака Олега, который удивлённо обвёл нас двоих взглядом.
— Привет, Санёк. Ты чего не заходишь внутрь? Холодно же на улице, – его низкий и увесистый голос звучал неожиданно тепло и дружелюбно.
Олег обнял в качестве приветствия миниатюрную блондинку и по-джентельменски приоткрыл для неё дверь.
— Привет. Да вот знакомлюсь с твоими друзьями, – Саша ещё раз окинула меня оценивающим взглядом, значения которого я так и не смог понять, и скользнула внутрь, осторожно переступая высокими каблуками по ступенькам лестницы.
— Ты откуда с ней знаком? – пробормотал я, провожая силуэт девушки, теряющийся в тёмном освещении бара.
— Это одноклассница моя бывшая. Я её за компанию позвал с нами посидеть. Хорошая девчонка.
— Точно. Прям-таки ангел. Ты зачем ей про меня рассказывал?
— А чего такого? Нельзя что ли? – удивился Олег.
Не найдя подходящих слов, я только махнул рукой, а мой друг в ответ засмеялся.
— У неё вредный характер, это да. Но она на самом деле не злобная. Главное привыкнуть и смириться с её манерой общения. Пойдём обратно. Хорош мёрзнуть.
Негативные последствия запаха сигаретного дыма вроде бы прошли, и организм был готов к продолжению банкета.
— Пойдём, – согласился я.
СИНИЙ
Мерцание старого настольного светильника наполняло комнату сотнями призрачных силуэтов. Тени, словно живые, перескакивали с дивана на кресло, со шкафа на пол, лизали мои ноги и нехотя дотрагивались до, разложенных на столе, письменных принадлежностей. Но всё же яркое пятно жёлтого света от старой лампы накаливания надёжно оберегало мои вещи от нападок потусторонних сил.
Я методично перелистывал беспорядочный хаос страниц своих записей по математическому анализу, аккуратно сверяя их со структурированностью и изяществом формул из задачника Демидовича. Зачастую, выполняя домашнее задание, я ленился сверять свои ответы с учебником, хотя это действие занимало от силы секунд десять. Но, по правде говоря, будучи вполне уверенным в своих силах, я бы не разменивался на его выполнение вовсе, если бы Вера не отказывалась встречаться со мной после занятий в институте в случае небрежного отношения к лекциям и семинарам. Она называла это «воспитательной деятельностью», которой я особо и не сопротивлялся, потому что осознавал необходимость учёбы.
Циферблат электронных часов высветил четыре нуля, и тут же будильник запищал мерзким и протяжными голоском – порой мне приходилось напоминать себе, что на следующий день встать необходимо к первой паре, а значит, лечь спать тоже надо вовремя. Широко зевнув, я наощупь отключил раздражающий сигнал, а затем зажмурился, откинувшись на спинку стула. Глаза требовали отдыха, голова гудела, а спина затекла от длительного нахождения в одной позе. На самом деле можно было смело заканчивать увлекательные учебные процедуры, потому что сверка ответов продемонстрировала пятидесятипроцентную точность в решении задач. Пятьдесят процентов вполне хватило бы на контрольной для тройки, а тройки хватило бы для допуска к экзамену.
Лампочка мигнула в последний раз, и свет выровнялся. Комната тут же вернулась к своему естественному состоянию. Сложив тетрадки и учебники в рюкзак, я напоследок решил проверить через мобильный телефон групповую беседу: вдруг появилась какая-то информация по завтрашней контрольной?
Но вместо этого список непрочитанных сообщений начинался с предложения собраться вместе, далее следовали различные варианты по поводу подходящего для этой цели места, словно учёба ни у кого вообще не вызывала проблем. Я не стал засорять переписку своим отказом, просто закрыл вкладку и написал вместо этого Вере:
«Привет. Ещё не спишь? – сообщение продолжило нашу с ней беседу».
Мессенджер хоть и показывал, что она он-лайн, но девушка легко могла заснуть с включённым приложением, как не раз это уже происходило раньше. Впрочем спустя пару секунд значок рядом с её именем сменил статус с «нет на месте» на обычную иконку «в сети».
«Привет. Не сплю. В общаге так рано спать не ложаться».
«Я только закончил готовиться, – пожаловался я ей. – Мне теперь пределы и производные сниться будут».
«А я думала, что тебе снюсь только я, – фразу замыкал смайлик».
«Теперь «матан» – моя новая страсть. Отныне я верен только математике! – я сделал паузу, посмеиваясь про себя из-за нашей шутливой беседы. – Мы завтра как обычно встречаемся?»
«Да, после четвёртой пары. Буду ждать тебя у входа».
Пожухшие бурые листья скользили по земле, шурша в такт завываниям ветра. Обычно рано утром на улицах города коммунальные службы успевали убрать осыпавшиеся древесные наряды, оставляя тротуары чистыми, а газоны зелёными. Но здесь, в парке, на узких тёмных дорожках уже очень давно никто не убирался, а шелест осенней симфонии сопровождал каждый шаг человека, осмелившегося нарушить покой природы. Деревья больше напоминали голые остовы, пытающиеся закутаться в редкие жёлтые листья, что беспомощно бились под холодным дуновением севера.
Я терялся в мыслях, пытаясь восстановить в памяти впечатления от прошлой осени, но воспоминания казались мне неправдоподобными и фальшивыми. Похоже, что цикличность времён года была просто-напросто кем-то выдумана: каждый новый сезон ни разу не напоминал прошлогодний, особенно если отбросить общие тренды по изменению температуры. Вот и теперь я не мог разглядеть вокруг себя тех пёстрых самоцветных красок, что прочно ассоциировались у меня в сознании с любимым временем года поэта, хотя ничего кардинально нового в окружении не появилось: опавшая листва, парковые дорожки, поздний вечер и Вера. Однако сегодня каждый привычный атрибут приобрёл какие-то мелкие неотличимые детали, полностью переворачивающие всю картину мира. Красно-жёлтые притягательные оттенки сменились отталкивающими бурыми, навевая исключительно мысли о разложении и смерти. Асфальт и брусчатка дорожек казались разбитыми, а каждая выбоина была заполнена дождевой водой, превращая прогулку в бесконечный слалом. И Вера, шагая на расстоянии вытянутой руки от меня, почему-то в этот миг ощущалась бесконечно далёкой. Мы не держались за руки, не обнимались, не заглядывали больше друг другу в глаза. Все эти мелкие и незначительные нюансы, которые со стороны кажутся какой-то мелочью, не заслуживающей внимания, били мне по восприятию своим отсутствием.
Тяжело распрощаться с юношескими мечтами и признать тот факт, что взаимоотношения между людьми взрослеют вместе с ними, а может, даже быстрее. И полные ярких впечатлений фрагменты жизни сменяются обыденностью повседневности во всех её аспектах, будь то любовь, работа или учёба. Плохо ли это? Наверное, нет. В большей степени это естественно, нежели плохо или хорошо. Но это не умаляет того факта, что, несмотря на всю любовь к Вере, я глубоко окунулся в липкое и навязчивое чувство ностальгии, пропитавшись насквозь стандартным неприятием перемен. И усугублялись эти переживания тем, что я стал слишком редко видеться со своей возлюбленной особенно на фоне контраста с последним годом, наполненным совместной жизнью. Видясь с девушкой исключительно в свободное от учёбы время, я испытывал дичайший голод по её вниманию и обществу. И реальность, расколовшаяся во времени на до и после того, как мы покинули старую квартирку в доме на краю парка, казалось мне абсолютно фальшивой. С одной стороны, я никак не мог смириться с тем, сколь много близости мы потеряли, с другой стороны, нынешний уровень наших взаимоотношений вызывал горестное ощущение пустоты и нехватки чего-то важного.
— Ты какой-то задумчивый сегодня, – Вера расположилась на скамейке, предварительно проверив на ощупь не мокрая ли она. – Это не из-за контрольной?
— Нет, – я присел рядом, и девушка на автомате положила мне голову на плечо, – контрольная тут не при чём. Просто какое-то чувство потери, словно чего-то не хватает, – я задумался, подбирая слова, а потом внезапно выпалил. – Я соскучился по тебе!
— Ладно тебе. Вот мы сейчас здесь вместе. Чего скучать?
— Нет же. Это что-то более глобальное. Словно мы потеряли нечто очень важное и дорогое Обрезали тонкую нить, которая связывала какие-то важные фрагменты окружающей нас действительности. И теперь весь мир движется к печальному финалу, но его никакими средствами уже не остановить.
Вера развернула меня к себе и крепко поцеловала. На миг все невзгоды и сомнения испарились, оставив лишь щепотку неприятных воспоминаний. Но только на миг. Чудесный мираж благополучия быстро испарился.
— Мне кажется, ты себя накручиваешь, – улыбка девушки излучала тепло, но в интонации едва заметно чувствовалось, что Вера на самом деле испытывает те же самые эмоции.
ЖЁЛТЫЙ
Забавная штука – время. Со школьной скамьи нам всегда твердили, что оно абсолютно и не зависит ни от чего в нашей однородной и изотропной Вселенной. В институте преподаватели говорили, что это совсем не так, что товарищ Эйнштейн наглядно описал, как течение времени может замедляться и ускоряться благодаря гравитации или большим относительным скоростям... Но тут же взбудораженных студентов расстраивали: на нашей небольшой планете добиться эффектов теории относительности возможно только на незначительном уровне. И всё же никакая физика при этом не могла хоть сколько-нибудь внятно объяснить, почему так сильно человеческое восприятие этой характеристики коррелирует с общим эмоциональным состоянием одного конкретно взятого человека?
Чем не теория относительности? Как и у Эйнштейна, всё зависит от точки зрения. Тягуче и медленно ползли стрелки на циферблате часов два года назад, царапая каждой секундой моё разбитое сердце. А всякая мысль была о Вере, о тяжести потерь и о бессмысленности существования. Но два года – это срок, за который понимаешь простоту и истинность фразы «время лечит». Хотя, скорее, просто не задумываешься об этом, сглаживая в памяти острые углы воспоминаний. И кажется, словно всё плохое осталось давным-давно позади, чёрная полоса полностью сменилась белой, а текущие события занимают всё внимание до капли, не оставляя пространств для депрессий и негатива. Жизнь идёт своим чередом, сыпется песком сквозь пальцы, льётся потоком в русле реки, и люди, не имея иного выбора, движутся за ней следом, послушно выдерживая заданное направление.
Сегодня стояла тёплая и солнечная погода, знаменуя долгожданные перемены, привнесённые в мир рыжей девчонкой-весной. Лёгкой поступью она шагала по городу, обрекая грязные серо-чёрные кучи снега на исчезновение. Сотни маленьких ручейков струились по тротуарам и проезжей части. Солнце приветливо обжигало кожу, заставляя людей, по привычке надевших тяжёлые зимние куртки, распахивать их, чтобы не свариться заживо. Даже синоптики в один голос, а случалось это нечасто, твердили, что заморозков в наступившем сезоне больше не предвидится.
Но, как известно, покой нам только снится. И моя жизнь текла неспешно в том же ключе, что и у многих других студентов, перемежая между собой нудные лекции и чуть более бодрые семинары. Жалобы на отставших от жизни преподавателей сменялись обсуждением задач из контрольных работ. Учебные семестры, разделённые друг с другом полосой препятствий чудовищной сложности под названием «сессия», преподносили вечно весёлому сообществу новые предметы. Для моей специальности это была математика всех сортов и расцветок, изредка разбавляемая общеобразовательными гуманитарными дисциплинами, которые в шутку именовались лженауками.
Однако каждый раз, как дамоклов меч над нашими головами, в расписании обнаруживался очередной предмет, связанный с программированием. Он мог носить весьма своеобразное название, как, например, «архитектура ЭВМ» или «основы проектирования операционных систем», но личина зверя под маской скрывалась одна и та же. Это было нечто, что вынуждало нас просиживать перед экранами мониторов долгие часы в попытках разобрать с грехом пополам написанный код или отладить криво работающую программу. Сложно объяснить почему, но данный предмет всегда разделял студенческое сообщество на две группы: тех, кто писал программы сам, и тех, кто переделывал чужой код под свой вариант задания. Любопытно было то, что данная дифференциация происходила отнюдь не по общей успеваемости. Видно, правильно говорил в своё время Дональд Кнут, что программирование есть творческий процесс, а творчество, как известно, не у всех развито.
Время ткало свою паутину подобно хитрому и всеведающему пауку, и вот в который раз оно вплело мою тонкую нить в душное помещение компьютерного класса, где происходила сдача лабораторных работ. Как это часто бывало, программа, прекрасно работающая дома, категорически отказывалась исполнять ей предначертанное при демонстрации преподавателю. Прекрасная погода за окном также давила на психику: хотелось поскорее закончить все дела и отправиться пить кофе где-нибудь на свежем воздухе.
— У тебя объём буфера для текстового ввода слишком маленький, – раздался за спиной знакомый голос, – поэтому индекс вылезает за границы массива.
От неожиданности я даже слегка вздрогнул, чем вызвал лёгкий смешок. Опёршись на спинку моего стула, позади стояла Саша. Ниточка её тонких губ лукаво изогнулась. Или это только показалось, когда я мельком оглянулся через плечо? Тыкать носом меня в мои же собственные ошибки стало её излюбленной игрой на протяжении последних полутора лет. В ответ оставалось исключительно скрипеть зубами от досады, поскольку всякий раз она оказывалась права. Трудно сказать, почему эта девушка избрала жертвой именно меня, ведь на нашем потоке было немало студентов, которые учились объективно лучше, но Александра словно получала удовольствие от демонстрации своего превосходства именно над моими интеллектуальными способностями. Поначалу я пытался дать ей отпор аналогичным образом, но всякий раз попадал впросак, поскольку в любом споре из нас двоих права оказывалась именно Саша. Первые экзамены только подтвердили мои опасения: я связался с круглой отличницей, которая, со слов Олега, закончила школу с золотой медалью, рискуя при этом остаться без аттестата вовсе из-за неудержимой привычки спорить с учителями, ставя их подчас в неловкое продолжение.
Вот и сегодня, внеся коррективы по увеличению размера массива согласно её указаниям, я увидел, как программа, слегка пошуршав внутренностями системного блока, вывела на экран правильный ответ. Кто бы сомневался? Впрочем удовлетворения от того, что проблема разрешилась, я не испытал. В который раз эта заноза лишила меня удовольствия справиться со своими затруднениями самостоятельно.
— У тебя разве сегодня пар нет? – обречённо спросил я в ответ, надеясь хоть как-то избавиться от её надоедливого внимания.
— Сейчас перерыв, если ты не заметил. Так что не переживай за мою посещаемость.
Мельком глянув на часы, я убедился в истинности её слов. Похоже, работа захватила меня настолько, что я не обратил внимания, как первая половина лабораторной, состоявшей из двух пар, подошла к концу. Как назло, преподаватель тоже куда-то исчез, лишив меня возможности сдать ему программу, отделавшись тем самым от Саши.
— Боже... – выдохнул я, оборачиваясь направо к своему другу. – Олег, избавь меня, пожалуйста, от внимания своей женщины.
Как ни в чём не бывало последний сидел на стуле, наблюдая за развязавшейся перебранкой, словно мы разыгрывали театральное представление, и вот-вот ожидалась какая-то кульминация. Впрочем, развязка получилась стандартной: я просто сдался, позволив Олегу занять внимание своей девушки.
— Не обижай Андрюху. Он мне «лабу» помог сделать, – широко улыбаясь, мой друг поднялся со стула и обнял Сашу, – пойдём прогуляемся лучше.
Видимо, свою порцию удовлетворения девушка на сегодня уже получила и легко позволила себя увести, бросив на прощание привычное «рада была увидеться». Я зажмурил уставшие глаза и сделал глубокий вдох-выдох. Вроде бы мелочь, но хорошее настроение куда-то улетучилось.
Лёгкие перистые облака неторопливо скользили по небосклону где-то вдалеке. Прямо над головой в самом зените сияло солнце. Удивительное время года – начало весны – чертовски полное противоречий. Грязные останки зимних сугробов перемежались с клочками газонов, уже усеянных зелёной травой, деревья напоминали чёрные остовы лишь издали, укутав свои ветви только-только пробившимися почками, даже воздух казался тёплым в те моменты, когда стихал ветер. От обилия света приходилось щурить привыкшие к вечно пасмурному небу глаза.
Я наслаждался огрызками пары, которые отыграл у бесчувственной образовательной машины, сумев всё-таки сдать свою программу пораньше. Картонный стаканчик слегка обжигал сжимающую его ладонь, источая чарующий аромат кофе. Конечно, кроме аромата, данный напиток родом из студенческого кафе не имел больше ничего приятного для прочих органов чувств, напоминая на вкус какую-то горьковатую бурду, смешанную с молоком на грани прокисания. Но я не привык жаловаться и готов был довольствоваться хотя бы ароматом. А вот Олег с удовольствием потреблял эту демоническую бурду. Впрочем он готов был пить что угодно при условии добавления туда тройной порции сахара. Вот и сейчас, пока мы искали свободную лавку на ритуальной площади, он успел осушить один из двух приобретённых им стаканчиков.
— Отличный день. Если бы ещё и лето всегда было таким же... – мечтательно пробормотал мой друг. – Ну как минимум одним учебным долгом теперь меньше.
— Да. Кстати, о долгах. Это ты мой код показал Саше?
Почему-то два и два сложилось в моей голове только сейчас, хотя именно я написал для Олега программу, ведь сам он в программировании почти не разбирался.
— Ну да. Твоя «прога» работала через раз, а Сашка мне её починила, – особо не понимая, в чем его вина, Олег всё же решил оправдаться. – Тебя отвлекать не хотелось лишний раз.
— А чего она тебе всю «лабу» не сделала тогда?
— Ну... – вопрос сильно смутил моего собеседника. – Просто это подозрительно окажется, если я попытаюсь её код сдать. Он слишком круто написан.
«А мой, значит, так себе?» – чуть было не бросил я, но сдержался, издав зубами громкий скрежет. Глоток псевдокофе слегка меня успокоил, разгоняя колючее раздражение, словно ветер лёгкие весенние облака.
— Скажи честно, как ты можешь проводить с ней столько времени? Она же такая... – я прокручивал в голове слова, ища подходящее, чтобы хоть немного сгладить свой бестактный вопрос, – несносная.
Кажется, эпитет был выбран довольно нейтральный, и Олег слегка задумался, почёсывая свой затылок.
— На самом деле у нас не такие уж и близкие отношения. Это всё больше напоминает какую-то случайность, чем божественное провидение. Ну вроде как мы с ней учились в одном классе, живём близко, тут ещё и на одном потоке оказались. Как-то так, – подвёл он итог своих рассуждений. А после паузы добавил. – На самом деле она, хоть и несносная, но совсем не злобная. К её поведению привыкаешь со временем. Между прочим, Сашка о тебе очень хорошо отзывается. Она уже мне все мозги прожужжала, что я должен к учёбе относится так же серьёзно, как ты.
Теперь уже настала моя очередь растеряно чесать затылок.
СИНИЙ
Полурасплавленное состояние мозга больного человека подчас генерирует невероятные по своей природе и сюрреалистичности кошмары, имеющие зачастую мало общего с окружающей действительностью, но пугающие при этом какой-то невероятной близостью к нашим переживаниям. Порой именно в таком, практически бессознательном состоянии, к людям снисходит озарение, а в голове рождаются навязчивые идеи, не дающие впоследствии спать. Сложно сказать, отчего подобное происходит. Возможно, в эти моменты в нашем сознании отключаются фильтры рационального мышления, и самое безумное переживание обретает форму, принимая черты чего-то возможного. Удивительно, что до сих пор психотерапевты не взяли на вооружение такой метод, как введение пациента в состояние болезненной горячки. Хотя, будучи специалистом совсем в другой области, я не решусь утверждать данный факт наверняка. Но, как бы поэтично не выглядела лихорадка со стороны, пропитываясь многочисленными философскими концепциями о расширении сознания, едва ли кто-то оказывался в состоянии думать о возвышенном в те моменты, когда пронизывающий холод в течение пары минут сменялся изнуряющим жаром, голова раскалывалась от безумной мигрени, а перед закрытыми глазами всплывали какие-то абстрактные картины, наполненные мешаниной из воспоминаний и воображения.
Начало весны всегда таило в себе много подводных камней. И люди, наивно поверившие оживающей природе, нередко чересчур поспешно распахивали ей свои приветственные объятия, а заодно пальто и куртки. Никому не хочется носить шапки и шарфы, ведь глубоко в подсознании, где каждый человек остаётся маленьким и наивным ребёнком, всем кажется, что только-только заглянувшая в мир весна, может обидеться на то, как безрадостно её встречают, и уйти прочь, бросив несчастный город вместе с его обитателями в объятия бессердечной зимы. Сколь бы нелепо это ни звучало, но всякий из нас хранит глубоко внутри иррациональные страхи подобного рода. И всё же климат, хоть и обладает чувствами только в человеческом воображении, способен проявлять весьма своеобразное коварство, наказывая наивных за беспечность и доверчивость. Несмотря на прикосновение дневного тепла, ночью в это время года до сих пор царят заморозки, пронизывающие лёгкие одежды насквозь. А к утру неосмотрительного человека неизбежно настигает насморк и больное горло, головная боль пока ещё едва-едва пульсирует где-то глубоко, ассоциируясь в большей степени с недосыпом. Однако к обеду симптомы проявляются всё настойчивее, и несчастный на заплетающихся ногах скорее отправляется с работы или с учёбы домой. Уже к вечеру слабость и лихорадка пропитывают каждую клеточку тела, аппетит исчезает напрочь, сменяясь спазматическими позывами к тошноте, и лишь жажда оказывается в состоянии заставить человека подняться с кровати.
Мой вчерашний день прошёл именно по такому сценарию. Уже валясь с ног на свою кровать дома, я мутнеющим рассудком клял несправедливость мира за эту совершенно ненужную болезнь. В голове мелькали фрагменты детских воспоминаний, когда я специально бегал по лужам в куртке нараспашку, так как уставал от школы и намеревался устроить внеочередные каникулы. Но почему-то в те моменты острые респираторные заболевания обходили меня стороной, а вот вчера коварно настигли, хотя я даже не задумывался о том, чтобы отлёживаться в постели вместо учёбы и запланированных встреч с Верой. Но слепой случай был безжалостен и непреклонен. Какая ирония, ведь именно с лекции по «Теории вероятностей» я и ушёл, почувствовав недомогание. И теперь коварная наука словно мстила: слова «случай», «вероятность» и «статистика» постоянно крутились в моей голове, впутываясь в каждую рождающуюся мысль.
Весь последующий день превратился в калейдоскоп вырванных из контекста картин: вспышки бодрствования иногда сопровождались пробуждением сознания, им на смену приходили кошмары, прерываемые провалами в забытье. Зачастую даже невозможно было понять, когда одно сменяло другое. Где была граница между сном и явью, мой затуманенный рассудок оказывался не в силах разобрать. Обстоятельства не оставили иного выбора, как просто довериться всему, что отпечатывалось в потёмках души.
Утро принесло с собой пробуждение, но едва ли это можно было назвать облегчением. По глазам мутным светом, оседающим на крупицах пыли, били лучи солнца. Вид поднятой в воздух взвеси создавал ощущение затхлости в помещении, которая тут же цеплялась за моё обоняние. Горло жгло раскалённым железом, и даже тонкая струйка воздуха, проникающая в рот снаружи, пробуждала безудержный кашель. Горячий чай, заранее заваренный в термосе, хоть и давал краткую передышку дыхательным путям, ощущался чрезмерно горьким и отзывался в желудке приступами тошноты.
Звонок мобильного телефона далеко не сразу заставил меня пошевелиться, чтобы взять трубку. Попытка сосредоточить взгляд на сенсорном дисплее для идентификации звонящего не принесла ничего, кроме рези в глазах. И я, зажмурив последние, наощупь нажал на кнопку «ответить».
— Алло, – хрипло бросил я трубку.
— Привет! Как ты себя чувствуешь? – знакомый голос Веры пробился сквозь цветные круги, расползающиеся перед глазами.
— Привет. Паршиво. Я бы сказал, что скорее не чувствую себя.
— Ты же вызвал врача?
— Да. Ещё вчера. Как обычно, ничего путного он мне не сказал: постельный режим, обильное питье и спрей для горла.
— У тебя спрей есть?
— Нет. Откуда ему вдруг взяться? Это же категорически противоречило бы всем законам теории вероятностей.
— Какой ещё теории?..
— Самой важной в нашей жизни. Теории, что задаёт движение каждой маленькой частицы, постулируя тот факт, что предсказать его заранее невозможно. И всё мироздание слепо следует данной аксиоме выбора. А точнее его отсутствия. Как глупы и наивны люди, разбившиеся на два лагеря. Покуда одни из них твердят, что есть лишь судьба, подчинившая себе всё, начиная с мелкой блохи и заканчивая движением звёзд и галактик, вторые, в свою очередь, свято убеждены во всемогуществе свободы воли и права выбора, дарованных высшими силами носителям разума. Но много ли правды в этих двух противоборствующих друг с другом концепциях? Да и так ли они хороши, чтобы хотелось их отстаивать в бесчисленных философских спорах?
Прогнивший насквозь фатализм не только снимает с каждого человека ответственность за свои поступки, но и даёт ложную надежду на то, что будущее может быть предсказано. Если история нашего мира есть ровное русло реки без изгибов, с которого невозможно свернуть, то стоит ли прилагать для этого хоть какие-то усилия? Ведь исход предопределён, и едва ли на него есть возможность как-то повлиять. Насколько же скучна и апатична жизнь сторонников всемогущества судьбы и провидения. Мне даже невероятно трудно представить, откуда они черпают в себе силы для продолжения своего бесцельного существования. Впрочем, с их точки зрения, какая-либо цель и не требуется. Ведь само по себе существование и жизнь каждого индивида постулировано заранее в момент зарождения Вселенной.
А что можно сказать об их идейных противниках, рассматривающих всякое событие в качестве следствия чьего-либо выбора? Для них жизнь уже не река, напротив, она больше напоминает бескрайний океан возможностей, пьянящий своей свободой. Но много ли проку от бесконечного набора направлений, когда итоговая цель путешествия всё также скрыта за горизонтом, а каждая волна может таить мель? И как же тяжко отзывается в сердцах всякая неудача, когда самоуверенно человек полагает, что в его силах было всё изменить. Безграничная свобода влечёт за собой и безграничную ответственность, по крайней мере, перед самим собой. Но сожаление об ошибках и поиск того, как можно было их избежать, приковывает взор к прошлому. А настоящее и будущее навеки остаются преданными забвению...
Забытье опутывало меня своими влажными и тёплыми объятиями. Но, похоже, его власть была не полной, поскольку я осознавал себя в чернильной пустоте, хоть и не помнил, кем являюсь и как здесь очутился. Навязчивое ощущение неправильности всего происходящего наполнило моё естество. Под напором нарастающего беспокойства я попытался отыскать выход, и выход был – едва различимая белая точка где-то вдалеке. Я потянулся к ней, и она заполнила всё пространство вокруг нестерпимым ярким светом.
Глаза распахнулись, разгоняя осколки сна в точности как включённая лампочка разбросала тени по углам моей комнаты. День клонился к закату, и помещение должно было быть пропитано бесцветными сумерками, дарящими облегчение взору. Но знакомый тёмный силуэт нарушил мой покой. Над кроватью склонилась Вера, касаясь нежными и холодными руками моего лба.
— Вера... – еле слышно пробормотал я, зайдясь в кашле, – Ты мне снишься?
— Тише, – её голос звучал обеспокоено, – не надо говорить. Ты совсем горячий. Где у тебя градусник?
В ту же минуту всё вокруг пришло в движение: под мышку мне был установлен термометр с повелением крепко его держать, одеяло аккуратно расправлено, а лба коснулась влажная ткань, ограждающая мою голову от пульсирующей боли. Ореол света от зажженного ночника венчал образ моей возлюбленной, будто нимб. Порой я был готов поклясться, что вижу белые перья ангельских крыльев, растущих из её спины. Но стоило лишь моргнуть, и наваждение пропадало.
— Твои крылья... Они то появляются, то исчезают, – попытка выразить словами увиденное только что чудо не вызвала никакой реакции. – Я много думал над тем, какую альтернативу свободе воли и фатализму способна предложить случайность. Ведь не может быть всё настолько скучно и безнадёжно. Неужели нельзя подобрать парадигму существования Вселенной, лишённую столь очевидных недостатков? И, кажется, я нашёл ответ. Наш мир по природе своей случаен, как и поведение каждой мельчайшей составной частицы. Никакое событие не предопределено заранее. Нет сил способных однозначно определить, на какую сторону упадёт подброшенная в воздух монетка. Оба исхода оказываются равновероятны, заставляя действительность выбирать один из двух возможных путей. И предположение о случайности любого принятого нами решения, дарит всем живущим право не быть рабами судьбы, спасаясь от гнили безальтернативного существования. Но при этом нельзя забывать, что случаен не только выбор, но и его последствия. Никогда, при прочих равных, нельзя утверждать, что одно и то же совершённое нами действие приведёт к тому же самому результату. Именно этот факт снимает с нас груз вины за неудачи, позволяя смело глядеть в будущее, а не в прошлое. Случай – та самая золотая середина между полной безответственностью и абсолютным чувством вины, между рекой и океаном, между детерминизмом и неопределенностью...
Моё бормотание было прервано лёгким прикосновение – Вера проверяла температуру, которую показывал градусник. Она никоим образом не реагировала на мой монолог, хотя я и не был до конца уверен, что произнёс его вслух. Но, откровенно говоря, я не был до конца уверен и в реальности самой Веры. Всё же какая-то горьковатая таблетка оказалась у меня во рту, а следом к губам была поднесена чашка с тёплой водой.
— Давай выпей. Этот парацетамол. Он должен помочь, пока ты не сгорел окончательно, – девушка прошептала слова мне на ухо, и я, заворожённый магией её голоса, послушно проглотил жаропонижающее.
— На чём я остановился? – мне казалось невероятно важным закончить свою мысль. Вера обновила влажную повязку у меня на лбу, полностью проигнорировав вопрос, а затем аккуратно села на краешек кровати, придерживая меня рукой за колено. И это прикосновение дарило безудержное чувство защищённости, даря силы собраться с мыслями и продолжить размышления.
— Как много подвохов и неожиданностей несёт в себе теория вероятностей? – продолжал вещать тем временем мой сиплый голос. – Ведь в этой математической дисциплине и без того полным-полно весьма контринтуитивных и неочевидных следствий. И мы, приняв за аксиому случайность всего происходящего, автоматически обязаны признать и истинность любых вытекающих отсюда утверждений. Не окажется ли вдруг так, что случайность по своей сути тождественна свободе выбора вкупе со всей его хаотической зависимостью от воли? Однако ответ на данный вопрос – «нет». Ведь стохастический характер исходов не равносилен их равноправию. И в человеческих силах влиять посредством принятия решений на вероятность результирующих событий. Простейший пример: чем больше ты совершаешь в жизни добра, тем выше оказываются шансы того, что в час нужды кто-то подставит тебе плечо. Впрочем верно и обратное: очередной злой поступок уменьшает надежду получить помощь в трудной ситуации. И тем не менее случайность всего и вся не позволяет однозначно утверждать, что за первым в обязательном порядке должно следовать второе.
Но не приведут ли подобные рассуждения к противоположной крайности? Взять хотя бы за основу такой широко известный факт, как закон больших чисел. Если подбросить самую обыкновенную монетку пять раз, будет ли правдоподобна ситуация, при которой все пять раз выпадает орёл? Более чем. Но стоит только изменить масштаб и нарастить выборку, скажем, до тысячи подбрасываний, как мы заметим, что орёл и решка ложатся практически поровну. И в среднем число выпавших орлов непременно окажется близким к половине. Следует ли из этого, что если мы продолжим бросать монетку, то орёл уже никогда не сможет выпасть несколько раз подряд? Вовсе нет. Однако эти незначительные пять бросков не способны сколь-либо значительно изменить результирующее среднее, являясь лишь долей процента на фоне тысяч.
Забавно, ведь схожую аналогию можно усмотреть и в других разделах математики. Сотни лет назад был сформулирован закон, согласно которому определяется движение любых объектов: каждая система из всех возможных перемещений всегда выбирает то, которое приведёт к наименьшему совершаемому действию. Иными словами, предпочтителен именно тот путь, на преодоление которого затрачивается минимум потенциальной энергии. Тогда разве наша необъятная Вселенная, являясь всего-навсего невероятно сложной механической системой, движущейся во времени, не обязана придерживаться траектории, строго заданной принципом наименьшего действия? Конечно, в пропорциях всей материальной действительности так и будет, любые случайные флуктуации отдельных составных частиц едва ли на что-либо существенно повлияют. Но ведь люди мыслят и живут совершенно в других масштабах. Совершая тот или иной поступок, принимая его последствия, мы направляем окружающую реальность по оригинальной траектории, хоть в чём-то отличающейся от прочих допустимых. Пускай с течением времени согласно закону больших чисел нас возвращает на некоторую усреднённую канву, но это не лишает отдельно взятого человека права на случайное блуждание в её окрестности, как и в случае с монеткой.
Подведя итог своей мысли, я устало замолчал. Внутри чувствовалась какая-то опустошённость, нередко сопровождающая ситуации, когда удавалось высказать вслух всё, что планировал. Даже волны беспокойства, периодически накатывающие на моё сознание, растворились в сгущающихся сумерках. И лишь на миг я прикрыл глаза, чтобы дать им краткий отдых.
Но стоило распахнуть веки, и обстановка резко переменилась: от тягучего вечера не осталось ни следа, комнату заполняли пополам липкая тьма ночи и тусклый свет уличных фонарей, пробивающийся внутрь сквозь не зашторенное окно. Ничто не напоминало о недавнем присутствии Веры, хотя распечатанная упаковка парацетамола действительно валялась на столе неподалёку. На циферблате электронных часов призрачные зелёные символы вычерчивали «01:13». Их потусторонний свет растворялся в моём взоре, который едва ли обращал на это внимание.
Очередная ирония судьбы. Как же несвоевременно подействовало обезболивающее, и как некстати я пришёл в себя. Хотя вряд ли можно удивляться тому, что, проспав практически весь день, мой мозг посреди ночи оказался не в состоянии заснуть. Мысли выстроились в относительном порядке и начали как минимум формировать логически связанные цепочки. Так как ничего больше не оставалось, я думал, надеясь, что монотонное мышление позволит мне забыться до утра. В памяти возникали отдельные отрывки моего монолога о случайностях, образ Веры, напоминающей ангела, какие-то математические утверждения из разных областей науки. Всё это продолжало смешиваться в диком водовороте, приобретая экстравагантные формы, которые с каждым мигом становилось сложнее оставлять не высказанными. Но где же отыскать собеседника в половину второго ночи?
Не в силах более сдерживаться, я просто выдумал себе слушателя: Вера вновь примостилась на краю постели, обеспокоено следя за моими попытками устроиться поудобней. Её рука покоилась на моём согнутом колене, как прежде. В какой-то миг мозг настолько сильно поверил в существование девушки, что я даже почувствовал витающий в воздухе ванильно-шоколадный запах.
— Привет, – осторожно прошептал я, понимая, что говорить громко в такой ситуации всё равно нет смысла. – Как здорово, что ты зашла ещё раз.
Фата-моргана в ответ молча покачала головой.
— Как думаешь, не загнал ли я сам себя в ловушку рассуждениями о случайностях? Ведь теория вероятностей имеет много неочевидных следствий, которые кажутся противоречащими здравому смыслу... Или ожиданиям. Взять хотя бы нас с тобой для примера. Мы так усиленно бились за наши чувства, за право быть вместе. Порой у меня создавалось впечатление, что мы идём наперекор всему миру. И это было по своей природе прекрасно. Я чувствовал, что живу, ибо люблю. Ведь чем ещё можно оправдать своё существование? Пусть всё это звучит высокопарно и заезженно до состояния безбожной пошлости, но истина и должна быть банальна и очевидна. Тем ценнее кажутся наши чувства друг к другу. Но, согласись, ощущение ценности создаёт иллюзию редкости. Это обычное бытовое заблуждение, которое мы по привычке переносим с товарно-денежных на личные отношения. И именно здесь кроется подвох.
Давай займёмся несложными вычислениями. Возьмём обычную монетку, и найдём вероятность, что при подбрасывании она упадёт орлом вверх. – Вера, конечно же, никак не прокомментировала мои слова, что не помешало мне продолжить беседу. – Получится одна вторая. Но если мы станем повторять броски, и в итоге орёл выпадет, скажем, девятьсот раз из тысячи. Можно ли предположить, что свершилось чудо, и произошло настолько маловероятное событие? Естественно, можно. Но будет ли такой вывод логичным? Вряд ли. Ведь есть более адекватное и более похожее на истину решение возникшей дилеммы: наша монетка имеет смещённый центр тяжести, и шанс выпадения орла на самом деле составляет около девяти десятых. В любом действии мы легко можем предложить множество интерпретаций полученного результата, но далеко не каждая из них имеет право на жизнь. Как подсказывает метод максимального правдоподобия, истинным зачастую оказывается наиболее вероятный исход.
А теперь вернёмся от математических абстракций к нашим личным частностям. На Земле проживает семь с лишним миллиардов человек. Смеем ли мы предполагать, что свершилось чудо, и мы нашли себя – идеальные половинки, предназначенные друг другу судьбой, уникальные и неповторимые? Это было бы наивно, ведь судьбы не существует. Существует лишь случай. А поскольку что-то произошло, то, как и в примере с монеткой, это было не так уж и маловероятно. И именно в этом месте рушится всё волшебство наших с тобой чувств: нет никаких идеальных половинок и пар, представляющих вместе единое целое. Есть лишь множество людей, с которыми можно связать свою жизнь, которых мы можем полюбить. И поскольку вокруг женатых и счастливых огромное количество, то это множество получается не таким уж и маленьким. Ты понимаешь, Вера, что вся наша любовь оказывается псу под хвост, что в ней нет ничего уникального?!
От переизбытка эмоций я даже перешёл в сидячее положение, и образ Веры пропал. Впрочем в действительности её ведь здесь и не было. Пульс барабанным боем стучал в висках, сердце колотилось словно заведённый мотор. Больше думать мне не хотелось.
— Привет, ты лучше себя чувствуешь? – голос Веры прервал тягучую ноту телефонных гудков.
Следующее утро я решил начать со звонка своей любимой девушке.
— Да. Вроде отпускать начинает потихоньку. Вчерашний день как в тумане. Вспомнить получается только какие-то непонятные обрывки. Но я благодарен, что ты зашла ко мне. Без твоей заботы я бы совсем расклеился. Это было очень мило.
Повисло молчание.
— Я хотела к тебе зайти вчера, – спустя пару мгновений произнесла Вера, её слова звучали неуверенно, – но после утреннего разговора ты больше не отвечал на звонки. И я так и не поняла, можно ли? Ты точно лучше себя чувствуешь? Давай я сегодня после пар заскочу к тебе?
— Да, давай... Это было бы здорово.
Если бы я был зависимым от табака, то в этот момент мне однозначно захотелось бы выкурить парочку сигарет. Ах, Вера-Вера... Так ли много удачи в том, что я встретил тебя два с половиной года назад?
ЖЁЛТЫЙ
Тишина, повисшая в помещении, была лишь иллюзией: студенты шёпотом время от времени переговаривались друг с другом, трещала лампа над головой, из открытого окна доносился гул Ленинградского шоссе. Комочки всепроникающего тополиного пуха витали даже внутри коридоров учебного корпуса. Смешиваясь с приторным ароматом липового цвета, они однозначно напоминали всем и каждому о том, что наступило лето. Первое июня выдалось на удивление жарким и безоблачным, тем обиднее было, что зачёт по функциональному анализу запер меня вместе с сотней других студентов в огромной потоковой аудитории-амфитеатре.
Данное мероприятие за всё время обучения в течение четвёртого семестра успело обрасти дюжиной самых невероятных слухов и превратиться практически в мифическое событие. Сколько разных историй от старших поколений прикладных математиков мы успели услышать про функциональный анализ: и то, что после него отчисляют пятьдесят процентов потока, и то, что зачёт сдают с первого раза не больше десяти человек. Разве что только кровавые жертвоприношения с литаниями сатане не устраиваются. И надо признать, что такой суеверный страх перед данным предметом был отнюдь не беспочвенным. Отличаясь невероятной степенью абстракции, функциональный анализ изучает объекты, которые даже самими математиками воспринимаются как нечто весьма далёкое от реальности. Так что вопрос понимания этой дисциплины для большинства даже не стоит.
И всё же сегодня я был абсолютно уверен в себе. То ли звёзды этой ночью осенили меня своим благословенным напутствием, то ли я просто хорошо подготовился, но не было ни капли страха перед необходимостью решать задачи, вводившие большинство экзаменуемых в состояние ступора. Иногда в жизни случаются такие дни, когда ты чувствуешь, что практически всё по силам, преграды рушатся, будто сложены из картонных коробок, и даже самые злейшие соперники уступают, снимая шляпу. Я не испытывал этого ощущения уже около трёх лет, и тем слаще было чувство предстоящих побед.
Впервые мне хватило выдержки полностью проигнорировать ехидное подтрунивание Саши, которая уселась писать зачёт на соседнее место справа от меня, видимо, надеясь взять реванш чуть позже. Но в данный момент она была полностью сосредоточена на решении задач. Их было немного, и я уже успел рассмотреть доставшийся ей вариант. Внутри меня навязчиво билось удивление, что девушка до сих пор с ними не разобралась. Беглый взгляд на решение, которое она выводила на выдранных из тетрадки листах, смутил меня ещё сильней: в её рассуждениях присутствовали ошибки. Практически не колеблясь, я достал ещё один чистый клочок бумаги и принялся записывать решение задач из Сашиного варианта. О своём экзаменационном билете я не беспокоился – он был уже полностью решён.
За двадцать минут до окончания письменной части зачёта второй билет тоже был готов. Чиркнув напоследок рядом с решением «только не будь гордячкой», я осторожно привлёк внимание девушки и незаметно от преподавателя передал ей мои расчёты. А затем встал и сдал работу на проверку досрочно. Выходя из аудитории, я ещё раз мельком взглянул на Сашу. Никогда прежде я не видел её растерянной.
Это было невероятно странное состояние: внутреннее чувство покоя и безмятежности смешалось с полной уверенностью в своих силах. Я был до краев заряжен энергией, но она не рвалась безудержно наружу, как это обычно бывает, а циркулировала мягким и тёплым потоком внутри: из сердца в артерии, затем по венам обратно. Запахи окружающего мира фейерверком сияли внутри, цвета казались ярче, звуки громче и радостней, отчётливо в сознании отпечатывалась поступь каждой прошедшей секунды, хоть и нельзя было сказать, что они надоедливо медленно тянулись мимо. В этот день жизнь била ключом, но не где-то вдали, а здесь, рядом, и я впитывал самую её эссенцию каждой клеточкой своего тела.
Небольшая аллея, расположенная между ритуальной площадью и учебным корпусом, была засажена каштанами, пока что ещё прячущими свой колючий нрав за пряным ароматом желтоватых цветов. Птичьи трели заполняли в полном объёме чувство слуха, ограждая его от индустриального городского шума. Солнечные блики, пробиваясь сквозь зелёную листву, лизали мягким теплом мои сомкнутые веки. Момент был восхитительным настолько, что хотелось гранитным изваянием запечатлеть его в памяти.
Деревянные доски лавочки, на которой я сидел в ожидании завершения письменной части зачёта, скрипнули и прогнулись под весом ещё одного человека. Я ожидал Олега, но под ним скамья, скорее всего, переломилась бы пополам, да и подойти так бесшумно ему явно было не по силам. Открыв глаза, я с удивлением обнаружил рядом с собой Сашу. В руках она держала две зачётки тёмно-синего цвета.
— Привет, – удивлённо проговорил я, не зная, как начать беседу иначе, хоть уже и здоровался с Сашей сегодня. – не ожидал тебя увидеть. Где Олег?
— Сдаёт устную часть, и, судя по его успехам, это может затянуться до вечера.
— Устная часть уже началась? Пожалуй, я присоединюсь к нему...
— Расслабься, – девушка протянула мне одну из двух зачётных книжек, – за особые заслуги перед отечеством тебя избавили от этой экзекуции.
Я осторожно раскрыл один из самых важных документов в жизни студента, желая удостовериться в словах Саши. На развороте четвёртого семестра напротив «Элементов теории функций и функционального анализа» было вписано слово «зачтено». Подпись преподавателя подтверждала факт сдачи.
— Там всем, у кого задачи были решены без ошибок, проставили без устной части, – пояснила Саша, заметив мой удивлённый взгляд.
— И много таких счастливчиков?
— Только мы вдвоём. Мне кажется, легенды о «ФАНе» не так уж и далеки от истины... – чуть помолчав, она всё-таки добавила менее уверенным голосом. – Спасибо за помощь. А то я сидела бы там сейчас вместе с Олегом.
— Не за что. Я не был до конца уверен, что ты её примешь.
— Неужели у меня амплуа настолько гордого человека?
— Не то чтобы гордого. Скорее просто независимого. Ни разу не смог уличить тебя в том, что тебе в принципе нужно было бы хоть какое-то содействие с учёбой.
— Обычно у нас наоборот всё получается... Непривычно немного.
Непривычной мне казалась скорее наша беседа, едва ли не впервые проходившая в столь спокойном ключе. И оттого сильней возрастало чувство дискомфорта, связанное с диссонансом между фактическим и обыденным.
— Ладно. Пожалуй, я поеду, – попытка сбежать от беседы выглядела слишком очевидной.
— Много дел запланировал на сегодня? – девушка насмешливо выгнула бровь.
— Исключительно заслуженный отдых.
— В таком случае, может, позволишь мне присоединиться? Ждать завершения зачёта до вечера в мои намерения не входит, – заметив замешательство на моём лице, Саша добавила в своём старом ключе. – Не переживай. Я не кусаюсь.
Слова, сопровождавшиеся привычным вздохом раздражения, словно она объясняет какие-то очевидные вещи, вернули меня в состояние равновесия. Ответ сорвался с языка сам собой:
— Почему бы и нет? Я знаю одно замечательное место.
Вода в это время года ещё не до конца прогрелась, и тонкая песчаная полоска Рублевского пляжа практически полностью пустовала: небольшая группа опрятных старушек оккупировала дальнюю скамейку рядом со входом да пара подростков швыряла камни в воду. Впрочем мне и Саше они несколько не мешали. Едва ли на слух я мог бы узнать об их присутствии, если бы не периодически раздающиеся всплески ударов гальки о поверхность водохранилища.
Александра расположилась справа от меня в точности как на экзамене. Так что краем глаза я мог бы отследить её движения, но девушка, не шевелясь, сидела на тёплом песке, обхватив руками свои бледные колени.
— Скажи, почему ты выбрала именно меня? Разве мало других студентов у нас на потоке?
— Ну как же? На самом деле это ты выбрал меня, когда занял моё место на лекции, не помнишь? – с лёгкой улыбкой произнесла Саша
— О да. А потом ты просто мстила мне. Полтора года не могла успокоиться.
— Так я до сих пор не успокоилась. Впереди ещё больше времени и ещё больше сортов математики, чтобы окончательно доконать тебя.
Я усмехнулся, пытаясь поймать взгляд девушки, но она настойчиво следила за белой чайкой, выискивающей пропитание под зеркалом водной глади. Ветер играл светлыми Сашиными прядями, время от времени роняя их ей на глаза.
— А если серьёзно, – я продолжил допытываться, – в чём причина такого избыточного внимания?
— Мне кажется, если я отвечу, то ты перестанешь меня бояться.
— Я и так уже перестал.
Девушка вздохнула, словно собирала решимость по тёмным уголкам своей души для откровенности, к которой совершенно не привыкла.
— Других студентов на потоке много. Но они не интересны. Какой смысл указывать на ошибки тем, кто не способен это осознать? Одни просто зубрят материал, другие пишут шпаргалки, третьи отвечают наугад. Назови мне тех, кто по каждому предмету решает все задачи сам. Пальцев одной руки хватит, чтобы их пересчитать. И тем любопытней факт, что ты, будучи одним из этих немногих, не ходишь в круглых отличниках. Всегда казалось удивительным в людях нежелание переступить границы. Знаешь, что меня сильнее всего бесило в школе? То, что учителя любое отступление от буквы учебника считали за ошибку. Стоило мне применить для решения системы линейных уравнений размера три на три метод Крамера, и тут же следовало обвинение, что я всё списала. Действительно, разве может одиннадцатиклассница уметь считать определители? Что уж говорить про уроки истории, где любое отступление от учительской интерпретации тех или иных событий априори неверно и не имеет права на жизнь. Институт в этом плане – оплот свободы.
— Итак, по вине суровых школьных условий ты выросла такой вредной и начала отыгрываться на ни в чём не повинных людях. Психологический портрет маньяка восстановлен, – лёгкий смешок стал ответом на мои слова, и я, стараясь, чтобы в голосе сохранилась хоть капля шутливости, добавил. – Тебе кто-нибудь раньше говорил, что ты гарпия?
— Нет. Из мифологических были только мегера и ламия. Поздравляю. Ты сумел проявить оригинальность, – обиды в её голосе слышно не было, но всё же за словами последовал вздох. – Я знаю, что у меня паршивый характер. Но раз уж сегодня у нас день откровений, то в действительности я не со зла к тебе... – Саша задумалась, подбирая слово. – Цепляюсь, что ли? В общем извиняться я тоже не умею.
Лёгкое дуновение ветра прогнало рябь по поверхности водоёма и, добравшись до ярко-жёлтого песчаного берега, взметнуло ввысь клубы пыли. Я прикрыл глаза рукой, защищаясь от сотен крошечных крупинок, и все прочие чувства, кроме зрения, тут же обострились: по коже нежно разливалось солнечное тепло, в воздухе витал запах речного ила, а слух улавливал пронзительные голоса чаек. Всё в этом мире возвещало о начале летнего сезона, как о наступлении новой эпохи.
— Не бери в голову. – я дружески потрепал Сашу по плечу, искренне принимая её извинения. – Я уже привык.
СИНИЙ
Неумолимо бежит время, совсем не заботясь о наших чувствах по этому поводу. Казалось, что я поставил турку с кофе вариться на плиту пару секунд назад, но бодрящий напиток уже вовсю шипел, норовя убежать. Точно также подготовка к экзамену поглощало всё внимание без остатка, и оставалось только удивляться, как можно успеть выучить весь материл за жалкие три-четыре дня, установленные расписанием сессии. Здесь не помогали даже возгласы двуличных поборников морали, которые любили утверждать, что студент обязан готовиться к финальному испытанию в течение всего семестра, а не за последние семьдесят два часа. Но истина крылась в том, что даже те самые четыре учебных месяца проносились мимо с такой ошеломительной скоростью, что создавалось впечатление всемирного заговора законов физики против нерадивого студенчества. Словно ещё вчера на головы несчастных вывали список задач для нового семестра, а сегодня все эти завалы курсовых проектов, лабораторных, расчётно-графических и контрольных работ уже должны были быть сданы, ведь иначе завтра никто не будет допущен до зачётов и экзаменов.
Развернувшись вполоборота, я снял турку с огня и выключил конфорку. На сегодня моим учебным кабинетом стала кухня, поскольку обычный рабочий стол уже был завален сотней листков, исписанных разными формулами, блок-схемами и прочими заметками. Боясь нарушить упорядоченность мыслей, запечатлённых в хаосе расположения каждого символа в моих записях, я для подготовки к другому предмету был вынужден ретироваться в кухонное пространство. Впрочем, подготовка к теории вычислений нисколько не мешала процедуре приёма пищи, ведь кухонный стол был не в пример больше рабочего. И место на нём нашлось и для стеклянной прозрачной кружки, и для турки, и даже для тарелки с не доеденным бутербродом.
Но сосредоточиться на учёбе было всё же проблематично, словно целый мир восставал против этого утомительного процесса. Яркое солнце било сквозь проёмы грязных стёкол, ежесекундно напоминая, что я фактически заключён в плен бетонных стен своей квартиры на всё время экзаменационной сессии. Радостные возгласы, доносившиеся со стороны игровой площадки детского садика, расположенного прямо под моими окнами, навязчиво твердили о том, насколько на улице сейчас лучше, чем в помещении. К тому же новая информация перестала хоть сколько-нибудь прилипать к воспалённому мозгу, и я с трудом мог рассказать о том, какие билеты готовил час назад: то ли колмогоровскую сложность, то ли контекстно-свободные грамматики. Чувствовалось, что уставшему организму требуется отдых и психологическая разрядка. Видно, кофе поспел как раз вовремя.
Добавив к нему сливки, я отправился перевести дух на балкон. Наверное, отчасти было удачей, что он выходил на солнечную сторону дома, и практически всё светлое время суток свет и тепло не покидали небольшого открытого всем ветрам кусочка квартиры. Высокий панельный дом, возвышающийся напротив, преграждал путь шуму и гаму со стороны шоссе, создавая иллюзорную идиллию спокойствия и уюта внутреннего двора. Перистые облака ровными рядами скользили поверх крыш, царапая острыми краями ткань лазурного неба. В такой обстановке возможность расслабиться уже не воспринималась как недостижимая роскошь, и постепенно проблематика построения различных машин Тьюринга стала покидать пространство моих мыслей.
Резкая мелодия вывела меня из состояния транса. Номер звонившего определился моментально: «Вера». Привычным движением я поднёс трубку к уху.
— Привет, Вер, – голос у меня звучал скорее безжизненно.
— Привет. Как у тебя дела? – девушка звучала тоже весьма замучено, – Давно тебя не слышала, хотелось поразнообразить своё общение. А то соседки по комнате могут обсуждать или сопротивление материалов, или новую косметику. Третьего им не дано.
— Тогда я вряд ли смогу сильно порадовать тебя. Только если теория вычислений не выглядит как альтернатива.
— Ты настолько сильно в учёбу закопался?
— Ну, как тебе сказать... Если судить по результатам, то больше похоже на то, что я впустую трачу время. Этот предмет абсолютно бессмысленен для меня: какие-то алфавиты, грамматики, автоматы...
— Автоматы? – Вера прервала перечисление непонятных терминов, услышав что-то близкое к тематике любого экзамена. – Вам ставят автоматы по этому предмету? А ты его не заработал?
— Нет, – я обреченно вздохнул, – это не те автоматы, которые ставят за хорошую успеваемость. Это такая фигня, которая считывает строчки текста и в зависимости от этого что-то делает... А, неважно! – углубляться в объяснение специфических терминов совсем не хотелось.
— Ну вот видишь. Что-то ты уже запомнил, – Верина попытка то ли ободрить меня, то ли пошутить не произвела почти никакого эффекта, улыбаться желания не было. – Не кисни. Ты помнишь, что мы договаривались встретиться сегодня вечером?
Последний вопрос словно замкнул у меня в голове провода, прогнав разряд по каждому нейрону. И вроде действительно мы с Верой о чём-то договаривались ещё на прошлой неделе, когда сессия и экзамены только начинались. Но вот о чём и на какой день?..
— Точно на сегодня? Кажется, у меня из головы вылетело, – я задумчиво почесал подбородок свободной рукой.
— О, тогда понятно, почему тебе так сложно готовиться с такой-то дырявой памятью, – добродушный смешок подкрепил её слова. – Но не переживай так сильно. На самом деле я хотела сказать, что не успеваю приехать. У меня группа организовалась на совместную подготовку к сопромату, и я решила присоединиться. Как насчёт встретиться завтра после моего экзамена?
— Завтра у меня последний день накануне теории вычислений. Буду сидеть и допоздна готовиться. Тут пан или пропал, отступать уже некуда.
Вера вздохнула.
— Давай тогда отложим до окончания сессии? Чувствуется, что нам обоим сейчас не до встреч.
— Давай. Позвони мне завтра, как сдашь. Хоть поболтаем.
— Хорошо. Не скучай.
Звонок прервался, и телефон вернулся обратно в режим ожидания. Чувство умиротворения, как назло, испарилось, сменившись иррациональным беспокойством. Даже сердце забилось чаще. Кофе со сливками остыл, утратив свой чарующий аромат, и я, недовольно хмыкнув, выплеснул его прочь через перила балкона в направлении газона, зеленеющего внизу. Неплохо было бы заварить себе на этот раз чай с травами, чтобы успокоить нервы. А заодно выключить мобильный телефон.
ЖЁЛТЫЙ
Безумие всегда ищёт крошечную лазейку в нашем сознании, чтобы прорваться внутрь через все барьеры логики из хаоса внешнего мира. И человеческий разум на протяжении всего существования находится в непрерывной осаде, обороняясь от импульсивных желаний или навязчивых идей. Со временем это превращается в рутину, на которую едва ли обращаешь внимания. Ведь хочется, конечно, жить для себя, задумываясь о благе прочих исключительно с целью потешить чувство собственного великодушия. Предательство, подлость и коварство – неоспоримо полезные инструменты для достижения любых целей при условии, что последние оправдывают средства. Однако никогда в трезвом уме и здравом рассудке я бы не смог даже представить себе ситуацию, в которой воспользуюсь сложившимися обстоятельствами, пожертвовав другом ради достижения собственных целей.
Но безумие всегда находит лазейки, и самая удобная из них – это сон. Проявляясь в виде сюрреалистичных кошмаров, связать воедино которые по пробуждении никому не под силу, оно закладывает глубоко в подсознание семена сомнений. Стоит дать лишь время, и первые ростки незамедлительно проклюнуться, ведь питательная почва для них уже давно создана. А иначе с чего вдруг сниться кошмарам?
Этим утром я проснулся отнюдь не по звонку будильника, ловя тяжёлым дыханием ритм безумно колотящегося сердца. Холодная испарина покрыла липкой пленкой лоб, и казалось, что руки и ноги запутались в какой-то клейкой паутине: все движения получались заторможенными и скованными. Но даже восстановившаяся моторика и выровнявшийся пульс не принесли мне успокоения, и, как бы я ни ворочался с боку на бок, погрузиться в объятия Морфея по новой не получалось. Поистине удивительно, что человек может заснуть, несмотря ни на что, привыкнув к любому шуму, кроме биения собственного сердца. И какое бы положение в кровати ты ни пытался принять, монотонный стук будет преследовать тебя, лишая покоя. Навязчивые идеи засели в голове очень прочно, вновь ставя меня перед распутьем, где каждый выбор сулил лишь одно из двух зол. Это был именно тот случай, когда бездействие представляет собой не возможность избежать ответственности за свои поступки, а только потенциальный вариант развития событий – остаться в стороне. Но кому, как не мне, не знать, что за каждым действием неизбежно следует расплата? Ведь всё на свете имеет цену, будь то время, деньги или дорогие тебе люди. Но кому, как не мне, не знать, что за каждым актом жизненной инертности скрывается ничуть не меньший счёт? Именно прошлый жизненный опыт настойчиво подсказывал, что в сложившейся ситуации счастливой развязки ждать однозначно не стоит.
Солнце медленно прогрызало себе путь в новый день, продираясь на рассветное сукно небосклона из-за крыш панельных домов спальных кварталов, заменивших в городе линию горизонта. Последние ряды звёзд меркли на фоне набирающей силы зари. Неотвратимость процесса пробуждения целого мира из объятий ночи напоминала лишь о том, что время, как бы тягуче медленно в данный миг оно ни ползло, лишь приближает точку невозврата, миг, когда решение будет принято мной лично или самой Вселенной. Хотя сложно сказать, не иллюзорен ли выбор как таковой? Действительно ли мне по силам остаться стоять в стороне, или же весь мой прошлый опыт ведёт меня к однозначному решению активно действовать, а все текущие колебания есть лишь жалкие попытки найти компромисс со своей совестью?
Всё утро, предшествующее началу учёбы в институте, было заполнено размышлениями. Как оказалось, год – это тот срок, которого более чем достаточно, чтобы успеть кардинально изменить мнение о человеке. Прогоняя через альковы памяти историю моего знакомства с Сашей, ныне я с трудом мог поверить в саму возможность некогда существовавшего между нами конфликта. Неимоверно прочно она вошла в мою жизнь после зачёта по функциональному анализу. Довольствуясь поначалу исключительно ролью сиюминутного собеседника, девушка вскоре обнаружила огромное количество общих со мной интересов, вдохновила на усердную учёбу и превратилась в того, с кем я чуть ли не ежедневно обсуждал различные математические задачи. Как это часто бывает, когда интерес к собеседнику перебарывает чувство такта, за деловыми обсуждениями следуют беседы на личные темы. Разве не в этот момент рождается то, что можно назвать дружбой? Общаясь с человеком на протяжении продолжительного времени, можно хорошо изучить его характер, привычки и даже распорядок дня, но только знание событий из его прошлой жизни, его переживания позволяют родиться пониманию причин, определяющих все эти внешние проявления темперамента. А что есть дружба, как не взаимопонимание?
Но много больший парадокс, который этим утром казался мне не разрешимым, крылся в продолжении наших взаимоотношений. То, что оказалось не под силу десяти учёбным месяцам третьего курса, пришлось вполне по плечу июлю и августу, промелькнувшими стрелой в преддверии очередной академической повинности. Удивительно, насколько сильно обостряет чувства разлука: до тех пор, пока я не потерял возможность видеться с Сашей на парах и экзаменах в институте, мне и в голову не приходила мысль о том, как я к ней привязался. Зависимость вылилась в бесконечные переписки во всех доступных «мессенджерах», перечитывая которые я с удивлением обнаруживал, что завершались они порой ближе к рассвету. Сравнивая моё сегодняшнее состояние с тем, которое охватило меня при встрече с Верой, я категорически отказывался признавать, что могу быть влюблён. Не было той страсти до беспамятства, охватившей меня в первых отношениях с Верой, не было буйства стихии и хаоса мыслей, заменивших мне мотивацию напрочь четыре года назад. Не было ничего, кроме навязчивого желания уделять Саше по возможности больше доступного мне времени.
Может быть, я просто повзрослел? А может быть, научился держать эмоции под контролем? Но, так или иначе, ничего бы не изменилось в моей жизни, если бы не наша переписка последних дней, предшествующих наступлению осеннего сезона. Истинная цена откровений заключается не в ответственности, накладываемой вне всяких сомнений избыточным доверием, а в выборе, который рано или поздно они обязывают тебя совершить.
«Привет! – как обычно, я поздоровался с Сашей, обнаружив, что она он-лайн. – Как проходит твой отдых в Крыму?»
«Никак. Он завершился вчера вечером».
«Подожди, разве у вас, – сказал я, имея в виду Олега и Сашу, – путёвка не до тридцать первого августа?»
«Именно так. Но я уже в Симферополе. В двенадцать часов вылетаю обратно в Москву».
В такие моменты я жалел, что переписки не передают интонации, из-за чего становится практически невозможно сразу определить, что собеседник чем-то разочарован или взбешён.
«Ты одна? Вы с Олегом поругались, что ли?»
В течение последующих десяти минут мессенджер услужливо демонстрировал, что Саша пишёт сообщение, но ответ удивил меня своей краткостью:
«Не хочу об этом. Давай потом расскажу как-нибудь».
«Хорошо. Не буду давить. В какой аэропорт ты приезжаешь? Хочешь, я тебя встречу?»
«Домодедово», – ответ получился крайне лаконичным.
До первого сентября оставалось ещё десять дней, которые неспешно тянулись, вовлекая меня в водоворот странных событий. Время от времени мы пересекались с Сашей в самых разных местах, без труда находя для этого какой-то повод. Прогулки в парке под предлогом хорошей погоды, поход в кино по причине отсутствия иной компании, обед в кафе, чтобы доказать, что именно в этом заведении лучшие во всей Москве круассаны. Хотя в действительности наиболее веским доводом было исключительно желание пообщаться. Разговоры проходили живо и без неловких пауз. В эти последние дни лета, чувствуя неизбежное приближение смены сезонов, хотелось ловить каждый яркий миг, по максимуму растягивая временную нить. Пусть солнце садилось за горизонт всё раньше, укорачивая светлое время суток, но в городе под тускло-жёлтым ореолом уличных фонарей такие мелочи едва ли могли стать проблемой.
Одним из таких вечеров я провожал Сашу от кинотеатра до метро. Узкая асфальтовая дорожка тянулась вдоль трамвайных путей. Время от времени тишину сумерек нарушал грохот стальных колёс о металлическую линию рельсов. Все прочие сопутствующие атрибуты огромного мегаполиса терялись за рядами высаженных деревьев, укрывавших двоих пешеходов от гула автомобильных пробок. Немногочисленные прохожие проскальзывали мимо, не обращая на нас никакого внимания, подобные иллюзорным теням, что растворятся в предрассветной мгле с первыми лучами солнца.
— Ты так и не рассказала, что у вас случилось с Олегом, – сложно сказать, какой чёрт дёрнул меня вернуться к этой теме, возможно, виной всему оказалась только что просмотренная мелодрама, ввергшая моё настроение в состояние меланхоличной задумчивости. – Почему он не вернулся в Москву вслед за тобой?
— Не порти впечатление от хорошего вечера, – ответ прозвучал резко, что было вполне ожидаемо. – Просто Олег – идиот. И я в принципе не хочу думать о том, чем он занимается в данный момент в Алуште.
После секундной задумчивости я всё же решился на интересовавший меня вопрос:
— Мне почему-то казалось, что ваши отношения в большей степени несерьёзные. Как минимум так получалось со слов Олега.
— О, правда? Мило с его стороны, что он это подметил, – Саша пару раз выдохнула и уже более спокойно ответила. – Слушай, Андрей, не хочу ничем тебя обидеть, но оставь это всё для нас двоих. В конечном счёте, как бы ни были несерьёзны отношения, всё же в их основу заложены какие-то эмоции. И любому человеку будет больно и неприятно, когда эти чувства предают.
Я помнил до мелочей тот краткий диалог – настолько сильно Сашины слова впились мне в память. И следом внутренний голос вторил заезженную фразу: «жадность – грех». Ведь именно это ощущение полностью завладело моим сознанием на ближайшие дни, знаменовавшими собой огрызок лета. Наслаждаясь временем, проведённым с Александрой, я хотел большего во всём: более глубокие отношения, более личные беседы, более долгие встречи, не требующие никаких наигранных поводов. Но можно ли было назвать чем-то плохим эти желания сами по себе? Ведь истинным грехом в данной ситуации являлось предательство, которое я намеревался совершить по отношению к своему другу.
Однако решение было принято, и ноги на всех парах несли меня от Сокола сначала вдоль Ленинградского проспекта, затем мимо Волоколамского шоссе. Нетерпение и страх опоздать бились в сердце настолько сильно, что заставить себя сбавить темп представлялось совершенно невозможным. Я мчался вперёд, проскакивая пешеходные переходы перед самым носом автомобилей, перепрыгивая через многочисленный строительный мусор, оставшийся после ремонта дороги и замены бордюров, вслед мне неслась ругань прохожих, которых я нечаянно задел плечом, но сейчас всё это было неважно. Моя цель маячила где-то впереди, как и страх опоздать. Чувство, что при встрече Саша и Олег смогут помириться, никак не выходило из головы. И даже признание самому себе в низменности намерения воспользоваться данной ситуацией, чтобы увести у друга девушку, уже никоим образом не в силах была повлиять на принятое решение, за которое я готов был понести справедливую кару впоследствии. Но это впоследствии, а сейчас требовалось только перехватить Сашу у входа в институт.
И я успел. Конечно, не тютелька в тютельку. Ещё десять минут я высматривал светлую голову девушки среди бесконечного потока студентов, продирающихся через единственную открытую дверь к проходной. Зевая и увлечённо обсуждая события завершившегося лета или превратности нового учебного расписания, мимо моего взгляда проползали группы разношёрстой молодежи. Время от времени этот непрерывный поток разбавляла фигура преподавателя, которого уважительно пропускали вперёд. Но в одночасье все эти скопления людей потеряли для меня какое-либо значение, когда на краю площади, усеянной припаркованными автомобилями, я увидел невысокую фигурку Саши. Ни капли не сомневаясь более в своих действия, я быстрым шагом направился прямо к ней.
— Привет, – ещё издали поприветствовал я Сашу.
— Привет, Андрей. Только ты не в том направлении идёшь: институт в другой стороне, – привычным подтруниванием ответила мне девушка. – Или лекция по теории управления настолько ужасна, что ты решил сразу с неё сбежать?
— Нет. Подожди секунду, – я собирался с мыслями, пока Саша перестраивалась на более серьёзный лад, услышав мою интонацию. – Понятия не имею, как лучше подойти к тому, что я хочу сказать, ведь любое начало разговора выглядит нелепым и неуместным. Но всё же попробую. Попробую быть кратким. В конце концов, основная мысль и так не слишком длинная.
Мы с тобой уже давно знакомы и немало времени общаемся. Порой я ловлю себя на мысли, что ты способна заканчивать фразы, которые я начал, что у нас с тобой чертовски много общего, и... и в последние дни, мне кажется, я провёл с тобой намного больше времени, чем за последний год. А ещё мне кажется, что это время было приятным для нас обоих. Не могу сказать, что хорошо тебя знаю, но однозначно я хотел бы узнать тебя лучше. И мне всё равно, что в конечном итоге приключилось у тебя с Олегом в Алуште, но если это освободило место в твоём сердце, то... позволь мне занять его.
Слова звучали то ли по-идиотски, то ли наигранно, и я уже начал жалеть, что понадеялся на свои импровизационные таланты, которыми не обладал совершенно. Но разве можно подготовить такое признание, не утратив полностью его искренность? Всё вокруг словно замедлилось, и я тягуче отсчитывал удары сердца в ожидании Сашиного вердикта.
— Андрей, а ты ведь совсем не ангел? – риторический вопрос не требовал ответа. – Чёрт! На такое предложение ответить сложнее, чем интеграл посчитать. Мне... мне нужно подумать.
Саша отступила от меня, вытянув перед собой руки, словно предостерегала от того, чтобы я шёл следом, и неуверенным шагом направилась в сторону входа в здание. Раздосадовано я облокотился о багажник какого-то автомобиля и отвернулся от неё. Обрывки мыслей в голове сменяли друга так быстро, что я не успевал даже проанализировать их наполнение: «она не ответила сразу «нет», а значит не всё потеряно», «глупо было на что-то надеяться», «вот она карма за то, что попытался провернуть всё за спиной у друга», «надо догнать её и попытаться объяснить всё ещё раз»... Но в конечном счёте я понимал, что, ничего не имея, невозможно что-либо потерять. Вот только на пары идти сейчас не хотелось совсем, равно как и ехать домой, словно это было бы признанием моего поражения. Из состояния растерянности меня вывело лёгкое прикосновение к плечу.
— Я подумала, – ни крохи сомнений не было в словах Саши. – На самом деле тут думать не о чем. Я настолько привыкла к стандартному распорядку моей жизни, что забыла, кто есть кто и что значит для меня... Вот только ты не боишься связываться с такой гарпией, как я?
— Ну, так и я ведь не ангел, как ты сама сказала.
Подняв хрупкую девушку в воздух, я закружил её в объятиях не в силах поверить, что иногда эта жизнь преподносит и приятные сюрпризы. А в ушах звоном стоял искренний Сашин смех.
СИНИЙ
Сидя спиной ко входу в кафе, я спокойно потягивал из картонного стаканчика зелёный чай. Больше всего я ненавидел именно этот напиток, всегда казавшийся мне горькой отравой, особенно с учётом того, что в приютившем меня сегодня заведении, специализирующемся на кофе, чай заваривался из дешёвых второсортных пакетиков. Однако мне не хотелось, чтобы аромат и вкус кофе хоть сколько-нибудь ассоциировались у меня с неизбежностью предстоящего момента. К тому же разговор предстоял эмоционально непростой и в целом навевал ощущение грусти и печали, отчего горло сохло. У всего во Вселенной есть начало и конец, даже у самой Вселенной. Трудно было бы не признать истину данного факта, но вера в его реалистичность по отношению к самому себе всегда едва-едва тлела огоньком огарка свечи на самом краю мировосприятия. И всё же к логическому завершению подходило то, что на протяжении долгих лет казалось мне вечным. Возможно, оно уже закончилось, просто человеческое сознание жаждало поставить в конце длинного предложения точку, словно без этого знака препинания получившуюся фразу есть шанс интерпретировать как-то иначе, ведь само по себе данное бесполезное действие лишь рождает иллюзию того, что от тебя хоть что-то зависит.
В пасмурный воскресный вечер я ожидал Веру, с которой в последнее время стал видеться чрезвычайно редко. Сложно сказать, чьей ответственности за это упущение было больше. Обычно дремлющая во время сердечных переживаний логика подсказывала, что виновных нет вовсе. Просто что-то завершилось. Что-то подошло к концу. И я, и Вера не стремились более разделить друг с другом каждую свободную секунду, телефонные разговоры, способные прежде продолжаться по нескольку часов на самые сокровенные темы, теперь становились краткими и лаконичными, наполненными исключительно вопросами обыденности. И, завершая беседу, мы оба облегчённо выдыхали, словно выполняли какую-то нежелательную рутину, навязанную нам жизнью. Поначалу мы даже пытались найти какие-то оправдания увиливанию от встреч, конечно, в большей степени перед собой, чувствуя вину за то, что нарушаем устоявшийся и принесший немало счастья распорядок. Но с течением времени пропала и она. Я не скучал по Вере, а Вера не скучала по мне.
Тем не менее сохранялось чувство недосказанности, незаконченности, давившее на любовь к перфекционизму. Хотелось верить, что не только это заставило меня созвониться с некогда любимой девушкой, договариваясь о встрече. Всё-таки чересчур длинный путь мы прошли вдвоём, чтобы позволить вот так просто расстаться по телефону. Казалось, что и Вера чувствовала то же самое, соглашаясь заглянуть в кафе этим пасмурным осенним вечером.
Дверь за спиной скрипнула, и я тут же уловил запах ванили и шоколада. Или же просто мой мозг сам себя обманул, связав появление Веры с её любимым ароматом. Ведь краем глаза я постоянно поглядывал на свои наручные часы, и ровно две минуты назад было без двух минут, как девушка должна была прийти...
— Здравствуй, Андрей, – Вера дотронулась до моего плеча, привлекая внимание.
На мгновение мне показалось, что передо мной та самая восемнадцатилетняя девушка, покорившая моё сердце своей кошачьей грацией четыре с половиной года назад, но мираж тут же рассеялся. Время деформирует людей неумолимо, а особенно в окрестности двадцати лет, превращая максималистичных подростков во взрослые и самодостаточные личности. Но в ещё большей степени оно меняет отношение друг к другу.
— Привет, Вер. Присаживайся, – жестом я пригласил девушку занять стул напротив и, удивившись, что та не стала снимать пальто, добавил. – Даже не будешь раздеваться?
— Зачем? Мы ведь ненадолго здесь, – она откинулась на спинку стула. – Давай не будем терять время. Это явно не тот момент, который хочется растянуть.
— Действительно. Ты права. Знаешь, я так и не придумал, как сказать, что мы расстаёмся. Все слова, приходившие в голову, казались какими-то фальшивыми, не отражающими истинное положение вещей. «Давай, расстанемся» звучит странно. «Давай, останемся друзьями» – слишком банально и бессмысленно...
— Возможно, дело в том, что ты пытаешься использовать настоящее время. А больше к месту было бы прошедшее: «мы расстались», «мы остались друзьями».
— Да, так в самом деле больше похоже на правду, – я горько усмехнулся. – Всё равно хочется сказать что-то ещё. В конце концов, мы принесли немало жертв друг ради друга. И что, теперь получается, это всё было зря?! Мы просто потеряли время?!
Взглянув в глаза, Вера накрыла мой сжатый кулак своей ладонью, и я тут же успокоился.
— Если в данный момент чувство разочарования за потерянное время – единственное, что тебя расстраивает, то всё не столь уж и плохо. Наверное, так и должны в идеале проходить расставания, когда никому из двоих не больно. А что до потраченных впустую четырёх лет... Даже если их так воспринимать, что само по себе глупо, то на что ещё нам в таком случае тратить время, как не на попытки построить свою жизнь? В итоге не все они будут неудачные.
Мы молча сидели, глядя друг другу в глаза. В мыслях проносились самые яркие события, связанные с нашим совместным прошлым, но воспоминания поблекли и больше походили на старую выцветшую картину, хоть и вызывающую какие-то эмоции, но уже не столь сильные, как первое впечатление.
— Ладно. Пора, – на прощание Вера сжала мне руку и встала из-за стола.
— Не останешься даже на кофе? – больше из вежливости уточнил я, осознавая абсолютную бесполезность своего вопроса.
— Нет смысла затягивать. Спасибо тебе за всё. И прощай.
— И тебе спасибо, Вер.
За моей спиной хлопнула дверь кафе. Казалось, что я должен испытывать боль и грусть, тоску, но в душе царил покой. Внутренний перфекционист поставил наконец свою вожделенную точку, а по артериям растеклось умиротворение и безмятежность. Просто что-то завершилось.
ЖЁЛТЫЙ
Хотя помещение «Пи» было заполнено весьма плотно, и всем желающим хватало места, инициативные студенты-посетители всё равно норовили провести полную реорганизацию всей обстановки внутреннего помещения, сдвигая столы вместе. Несмотря на огромное количество уже употреблённого алкоголя, шумное сообщество вело себя на удивление мирно. Ведь поводов для веселья было намного больше, чем для ссор, и большинство хотело скорее поделиться друг с другом радостью, а не самоутвердиться за чужой счёт. Двадцать седьмое января – день, в который найдётся что-то прекрасное для каждого поколения: полностью закрытая сессия, запоздалое празднование Нового Года или, как в нашем случае, успешная защита дипломных работ. И во всём этом бесконечном гаме чувствовалась некая преемственность: в одном конце зала рядом с барной стойкой и недалеко от входа расположилась моя компания, по факту прощавшаяся с очередным этапом своей жизни, в другом же конце помещения, в самой глубине радовались первому закрытому семестру наши последователи-первокурсники, едва ступившие на сию стезю. Пускай беззаботное время подошло к концу, не оставив моим ровесникам иного выбора, кроме как повзрослеть и выйти наружу во взрослый мир по длинной и плохо освещённой лестнице. Однако история института и студенчества на этом не завершается. Поколения сменяются одно другим, словно волны морского прибоя, но «Пи» как символ молодости продолжает стоять и принимать посетителей. Просто уже других.
Тем для разговоров было вдоволь, и каждый пытался вырвать из своей памяти клочок самых ярких воспоминаний:
«А помните того вредного преподавателя? Как он отказывался проставить зачёт всей группе, потому что мы умудрились одновременно прогулять его лекцию?»
«Ох, да... Потом пришлось полдня уговаривать начкурса за нас вступиться».
«У меня из-за этого чуть стипендия не сгорела. Но если честно, то мне больше запомнилось, как преподавателя по «УрЧПам» уволили прямо во время сессии, и никто не понимал, надо ли пересдавать предмет по второму разу комиссии, или так сойдёт?»
«В деканате, по-моему, тоже не понимали, что с этим делать».
«Но лично я больше не понимал сами уравнения в частных производных. Это же не предмет, а сплошной кошмар!»
«Не такой кошмар, как механика сплошных сред. Там преподаватель вообще засыпал на лекциях».
«У меня он задремал во время экзамена, прям в тот момент, когда я ему сдавал. Зато, когда он проснулся, я сказал, что уже всё ответил. В итоге это оказалась единственная пятёрка в моём дипломе».
«А помните лектора по теоретической механике? Вот кто умел классно объяснять материал!»
«Ага, но он и спрашивал с нас потом в той же мере. Ему сдать было невозможно».
«Ну и что? Зато я «термех» до сих пор помню. В отличие от методов оптимизации, где преподавательница разговаривала так, будто на «зоне» отсидела».
«Я вообще боялась к ней на пары приходить. За весь семестр она так и не выучила моё имя, обращаясь ко мне «красивая девушка».
Обсуждения длились непрерывно: после преподавателей и учебных дисциплин можно было обсудить сокурсников, увлечения и, конечно же, планы на будущее. У кого-то они уже были однозначно определены, другие колебались перед выбором, некоторые старательно его избегали, оттягивая момент до последнего. Взрослеть было чертовски трудно и болезненно, и каждый преодолённый жизненный рубеж лишь ещё отчетливей укреплял в нас понимание, что дороги назад нет и никогда не будет.
Стремясь запечатлеть момент в памяти, я обвёл взором всех здесь собравшихся, но взгляд зацепился за одно пустое место на самом дальнем от меня углу стола. Не хватало Олега. Он так и не простил меня с тех пор, как Саша рассталась с ним, и всячески старался свести наше общение к минимуму. Впрочем, я и не навязывал себя, осознавая, что разбитую вазу из осколков обратно не склеить. В довесок остаточное чувство вины довлело над моей совестью, всякий раз напоминая, что с друзьями так не поступают. Но выбор между Олегом и Сашей был уже давным-давно совершён, и оказался он не в пользу моего бывшего друга.
Предчувствуя неладное, я оглянулся через плечо и обнаружил их обоих у входа в помещение. Возвышаясь над Сашей больше, чем на голову, Олег что-то эмоционально объяснял светловолосой девушке, сопровождая свои слова весьма активной жестикуляцией. Александра в свою очередь отвечала ему тихо и спокойно, выдерживая напряжённый взгляд глаза в глаза. Из-за общего шума в зале невозможно было разобрать даже их голосов, не говоря уже о словах. Конечно, догадываясь, чем может завершиться встреча нас троих в одном помещении, я просил Сашу не приходить этим вечером в «Пи», но разве когда-нибудь она слушалась хоть одного чужого совета? На ходу придумывая план, я встал из-за стола и направился к Саше и Олегу, хотя даже в первом приближении не представлял, как мне удастся их развести. Ведь ни первая, ни второй не станут слушать меня пусть и по самым различным причинам.
К счастью, чудо произошло само собой: их разговор прервался, и Олег быстрым шагом устремился обратно за стол. Намерено делая вид, что не замечает моего присутствия, по пути он зацепил меня своим плечом. Хмурое выражение лица Саши сменилось улыбкой, лишь только я оказался в центре её внимания.
— Приветствую вас, мой рыцарь. Мчитесь спасать свою даму от посягательств тёмных сил? – шутливо поздоровалась со мной Саша.
— Здравствуйте, миледи, – я помог снять девушке пальто и обнял её в качестве приветствия. – Если я рыцарь, то ты, должно быть, принцесса или королева?
— Конечно же, нет. Принцессы выходят замуж за принцев с утончёнными и изысканными манерами, а не за грязных и неотёсанных чурбанов, которыми являются рыцари, проводящие полжизни в седле.
— И кто же в таком случае достаётся рыцарям?
— Обычно блудливые крестьянские простушки, но тебе однозначно повезло с доброй волшебницей Александрой.
— Ты хотела сказать, со злобной ведьмой?
Вместо ответа Саша дотронулась кончиком указательного пальца до моего носа, поведя бровями так, словно я в точности раскусил её тонко завуалированный намёк.
— Пойдём лучше за барную стойку, нечего давить Олегу на нервы.
— Ты что-то слишком сильно печёшься о том, кто не считает тебя своим другом, – несмотря на ответ, Саша позволила себя отвести к паре пустующих стульев.
— Ну, знаешь ли... Из нас троих, пожалуй, он единственный, кто не предавал остальных.
В ответ Саша фыркнула, отвлекаясь от разговора, чтобы заказать бармену коктейль.
— Твоё чувство вины так и не прошло?
— Как видишь. О чём, кстати, вы говорили? Со стороны обсуждение выглядело довольно бурным.
— Ни о чём новом. Олежка никак не смириться с тем, что мир и другие люди не вращаются вокруг него.
— Ты могла бы, по крайней мере, не приходить сюда сегодня, чтобы не провоцировать его лишний раз.
— А могла прийти, – чувствовалось, что девушка хочет завершить эту дискуссию.
Бармен поставил перед ней бокал с напитком, украшенный ломтиком какого-то цитрусового. Для полноты картины только зонтика не хватало.
— Ладно. Я ни за что не поверю, что ты объявилась здесь только ради того, чтобы позлить Олега. Судя по выражению твоего лица, у тебя есть какие-то грандиозные новости.
— Новости не грандиозные, а обычные. Ты настолько не хотел размышлять о том, что будешь делать после завершения института, что я позволила тебе отложить этот вопрос до защиты.
Я вздохнул, понимая, к чему она клонит.
— Ты позволила?.. Секундочку! Мне казалось, что мы уже решили, что найдём новую работу вместе на двоих.
— Вот. Точно. Именно это я и сделала. Поскольку от тебя никаких проявлений инициативы ждать не приходится, то я всё взяла в свои руки, – жестом оборвав мои возражения, Саша сунула мне под нос экран смартфона, где в браузере была открыта страничка «хэдхантера».
— «Статистическая обработка данных, разработка математических моделей в финансовом секторе»? – название вакансии мне ничего не говорило. – Это что вообще такое?
— Ну как же? Написано ведь! Статистическая обработка данных... Ладно-ладно, не злись, – девушка поцеловала меня в щеку, как всегда, вовремя поймав момент, когда надо умерить свой поток сарказма. – Я уже позвонила туда. У них в компании открывается новый отдел, и они ищут «ПМ-щиков» в него. Мне показалось, что тебя такое заинтересует, к тому же вакантных мест больше одного, что идеально вписывается в наш коварный план.
— А что в нём коварного?
— Ничего, кроме того, что я – его автор, – ехидная улыбочка проскользнула тенью по Сашиным губам, но практически сразу девушка вновь стала серьёзной. – Не засиживайся тут допоздна. Я договорилась о собеседовании на завтра в девять утра.
— Господи, Саш, я ещё даже обходной лист не начал заполнять!
— Ничего-ничего. Всё успеешь.
СИНИЙ
Чувство изменчивости непременно преследует каждое человеческое создание, когда в его жизни наступает эпоха перемен. Стоя перед закрытой дверью, отделяющей нас от нового жизненного этапа, мы всяко задаёмся вопросом, кто же является субъектом метаморфоз: отдельно взятая личность или окружающий её мир? Глядя в зеркало на своё повзрослевшее отражение, едва ли допустимо отрицать, что с самого рождения ты как индивид не претерпеваешь ни единого изменения. Но дискретный характер мышления, способный сравнивать исключительно две точки на временной оси, оказывается не в состоянии оценить весь непрерывный процесс эволюции собственного «я». Ведь изменения, происходящие с нами в течение, например, нескольких дней, настолько незначительны, что становится просто неестественно противостоять мысли о постоянстве человеческой персоналии. Лишь память неумолимо давит нам на восприятие, подкидывая фрагменты прошлых дней, осязавшихся кардинально иначе не кем-то иным, а именно нами. И весь спектр этих мироощущений закладывает в глубину подсознания зерно сомнений: не мы изменчивы, а окружающий нас мир.
И было бы непременно важно отметить, что логика и разум легко возвращают мятежное сознание к истине, открывая глаза на лживость эгоцентризма, если бы не одно «но». Едва ли имеет хоть какое-то значение на фоне исключительно субъективного восприятия реальности, кто конкретно изменился сильнее. Всё это лишь вопрос выбора системы координат: всегда можно найти такую точку отсчёта, относительно которой любой объект будет считаться покоящимся, будучи в движении под иным углом зрения. И так ли важно, я стал взрослее и больше, или мир сжался в размерах, если в конечном счёте он оказывается мал для меня и моей жизни?
Стоя сегодня перед кабинетом дипломного проектирования с заполненным обходным листом в руках, я не чувствовал тоски и горечи ни о продолжительном процессе обучения в институте, ни о его завершении. Да, это было время открытий и саморазвития, к которому, как подсказывает сейчас моя память, я стремился, принося в жертву многое. Это было время компромиссов, позволявших мне балансировать на тонком острие бритвы между двумя страстями. И вот пройденный путь длиной в пять с половиной лет сгладил углы юношеского максимализма, расширив палитру видимых цветов с чёрного и белого до бесконечного буйства красок. Возможно, моей душе удалось избежать пагубной ностальгической агонии, свойственной большинству людей, ступающих на стезю взрослой жизни, лишь по причине отсутствия каких-либо стойких привязанностей. Я так и не повстречал на своём жизненном пути тех, кто смог бы прочно занять место в моём сердце. Отдавая до определённого момента всего себя Вере, я упустил тот миг, когда отношениям с одногруппниками было по силам перерасти из обычного знакомства в дружбу. И даже торжественное вручение дипломов я предпочёл пропустить, дабы не примерять на свою личину маску заинтересованности судьбами тех людей, кто был мне в большинстве своём безразличен.
Дверь кабинета открылась, и полноватая пожилая женщина, имени которой я так и не запомнил, пригласила пройти внутрь. Старые потёртые стеллажи были доверху уставлены папками с, выведенными на них маркером, четырёхзначными цифрами. Не меньше какой-то неизвестной документации было разложено на широком столе, и даже резные деревянные стулья служили лишь в качестве подставки для различного рода макулатуры. Чувствовалось, что солидный и великолепно отремонтированный кабинет изначально планировалось использовать для деловых заседаний, ответственных встреч и важных переговоров, но со временем его помпезный антураж был погребён под тоннами бесполезной бюрократии.
— Так... – флегматично проверяя наличие штампов на обходном листе, женщина свободной рукой извлекла из ящика своего стола заветную синюю корочку. – Вроде всё правильно. Чего это вы на торжественное вручение не пришли?
— Заболел, – не задумываясь ни на секунду, соврал я.
— Что ж, – мне наконец-то передали то, зачем я пришёл сюда, – поздравляю с успешным окончанием обучения. Всего вам хорошего.
— Спасибо, вам того же. До свидания.
Закрыв за спиной дверь кабинета, я уверенным шагом направился к выходу из корпуса, из института. Пусть для большинства, прошедших через эти двери, что-то завершилось, но мой опыт последних лет подсказывал, что на самом деле что-то продолжилось. И не было причин не верить самому себе.
Предчувствие не обманывало меня, и окончание учебной эпопеи не стало освобождением. Ни один работодатель не желал трудоустраивать на долю ставки человека, имеющего за пазухой диплом о высшем образовании. Да и та работа, которая могла бы подойти мне как студенту, уже не в силах была обеспечить возросшие амбиции карьерного роста и дальнейшего саморазвития. Делая сегодня первый шаг прочь из квартиры, я немного волновался в предвкушении встреч, что должен был принести первый рабочий день на новом месте. Сколько бы асоциальным ни был человек, оказываясь в новом окружении даже против своей воли, он так или иначе будет заинтригован поиском схожих взглядов на мир или общих интересов у вынужденных знакомых. Мой возраст ведь даже не перевалил за четверть столетия, и желание жить, удивляясь тому, к каким неизведанным берегам меня выбросят подводные течения океана судьбы, ярко горело в сердце.
Мимо тянулись белые стены коридора, через равные расстояния прерывавшиеся дверьми в офисные помещения. Само по себе здание оставляло чувство новизны, чему на руку отчасти играл ещё не законченный ремонт. В воздухе витал запах извёстки, нередко сопровождающий строительные мероприятия. Часть кабинетов отводилась под мешки с бетоном, новую мебель, электронику и прочие атрибуты современного рабочего помещения, не нашедшие ещё своего места в готовящемся антураже.
— ...мы совсем недавно сюда переехали в связи с расширением, – начальник аналитического отдела, сопровождавший меня от входа к месту будущего обитания, оживлённо тараторил обо всём подряд, словно боялся, что если не занять моё внимание, то я побегу увольняться, – так что какое-то время придётся потерпеть беспорядок. Но, на мой взгляд, это намного лучше, чем старое здание. Оно, наверное, ещё при Петре Первом построено было: проводка не выдерживала большого энергопотребления, и постоянно происходили скачки напряжения и короткие замыкания. Не говоря уже о том, что зимой было безумно холодно...
Чувствовалось, что этот человек любить слушать свой собственный голос, что, вероятно, свойственно большинству начальников. Но я его не прерывал, так как знал, что это далеко не самый большой грех, способный досадить подчинённым. Спустя минуту, он привёл меня в помещение, заполненное столами с компьютерами, за половиной из которых сидели люди, погружённые в исполнение своих обязанностей. Процедура знакомства заняла совсем немного времени, и практически сразу же меня усадили за один из свободных рабочих столов.
— Располагайся пока что тут. Сейчас я пришлю к тебе человека. Она как раз недавно устроилась к нам, поэтому должна знать, как побыстрее ввести в курс дела, – начальник похлопал меня по плечу и напоследок добавил. – Кстати, она вроде тоже из МАИ, так что, думаю, вы сработаетесь.
Предоставлен самому себе я был недолго: буквально через полминуты мои размышления были прерваны женским голосом.
— Привет. Ты Андрей? – в манере речи крылась практически осязаемая энергия, не оставлявшая сомнений, что собеседница любит быть правой всегда и во всём.
Внешний вид лишь подчёркивал моё впечатление о девушке. Невысокая, но держащаяся изумительно прямо, она с лёгкостью возвышалась надо мной, расположившимся в офисном кресле. Для создания эффекта внушительности ей даже не требовалось надевать каблуки, впрочем в остальном стиль её одежды соответствовал деловым представлениям об изысканности: тёмные брюки сменялись идеально подогнанным по фигуре пиджаком, из-под которого в вырезе выглядывала белая блузка. Золотисто-русые волосы были аккуратно собраны в хвост на затылке, открывая взору резкие черты лица. Единственным заметным признаком какой-то неформальности являлся едва-едва заметный след розовой краски, коснувшийся кончиков её прядей. Серые, почти что голубые, глаза девушки оценивающе следили за мной.
— Привет. Да, – неуверенно произнёс я, не понимая до конца, как следует вести себя с новой знакомой.
— А я Саша, – она чуть улыбнулась краешком губ, наконец переведя свой взгляд на экран монитора, – Сейчас я тебе объясню, что здесь к чему.
БЕЛЫЙ
Непросто окинуть взглядом пёстрое полотно жизни, пытаясь выделить те нити, что формируют основной узор – выдернешь одну такую, и волшебная мозаика непременно распадётся. Я с лёгкостью мог бы отметить с десяток поворотных событий, что привели меня сегодня сюда, в это кафе. Но главная загадка кроется в том, был ли это единственно возможный путь? Ведь даже число два допустимо получить бесконечным числом вариантов: и как один плюс один, и как три минус один, например. Однако вряд ли существует способ доказать или опровергнуть безальтернативность нашего существования, и абсолютно все философские мировоззренческие концепции в итоге нивелируются до уровня веры. Но одной веры всегда будет мало в наш век воцарившегося рационального мышления, когда всякий факт требует доказательств и подтверждений по крайней мере на уровне индивидуальных ценностей.
Пусть жизнь и не принесла мне ответов на все вопросы «что если?..», но в конечном счёте это и не так важно, потому что, каким бы ни был мой путь, он остаётся исключительно моим. Полный ошибок и несбывшихся ожиданий, депрессий и боли, но не лишённый при этом счастливых моментов и ярких достижений, любви и надежды на лучшее. Что-то изменилось кардинально, какие-то мелочи остались прежними: как и всегда, я ненавижу зелёный чай и люблю кофе, но совсем перестал по ночам видеть яркие сны. Большинство переживаний притупилось и истёрлось, словно старая простыня, некогда яркая и изящная, а ныне – всего лишь блеклое полотно. Возможно, я перестал быть чувствительным и зачерствел, а может, просто мир исчерпал арсенал возможностей удивить меня. Но едва ли это важно, ведь мой путь не закончен, и жизни непременно представится случай напомнить мне о существовании ярких эмоций.
Дверь кафе хлопнула ещё раз, и я поёжился скорее инстинктивно, чем от холода. Погружённый глубоко в мысли и воспоминания, я не обратил внимания на вошедшую женщину. Привычным шагом обойдя ряды столов и стульев, она встала позади меня и, осторожно обняв за плечи, поцеловала в щёку.
— Всё, я освободилась, – её голос моментально вывел меня из состояния задумчивости. – Ты ещё не прирос к стулу?
— Тебя, Саш, сегодня задержали на дольше, чем обычно.
— Очередные проверки. Начальство никак не угомониться, – вздохнула она. – Давай не будем о работе. О чём ты тут размышлял?
Александра присела на соседний стул и, по-хозяйски выхватив из моих рук стаканчик кофе, сделала небольшой глоток. На краешке картонки отпечатался след от помады.
— Если бы тебе предложили в прошлой жизни что-нибудь переиграть по новой, что бы ты изменила?
— Сложный вопрос... С одной стороны, есть столько разных досадных упущений... С другой – именно все эти упущения, например, привели тебя ко мне, – от её улыбки внутри стало теплее. – Я бы оставила всё на своих местах. От добра добра не ищут.
— А ты не допускаешь возможности, что мы встретились бы, несмотря ни на что?
— Нет, конечно. Такая возможность скучная. А раз мне не нравится, значит так не должно быть.
Вместо ответа я поцеловал Сашу, не задумываясь о том, что она непременно начнёт ругаться на то, что по моей вине её макияж оказался испорчен, что потом рука об руку мы выйдем из людного кафе и неспешным шагом направимся в сторону ближайшей станции метро с целью добраться до нашего дома, где можно будет в душе смыть с себя усталость, накопившуюся за день. Хотя, возможно, всё будет и не так, кто знает?..
октябрь 2018г. – февраль 2019г.
Принцип наименьшего действия
© Copyright: Дан Ибрагимов, 2019
Свидетельство о публикации №219062501503
Свидетельство о публикации №219062501503
Рецензии