Глава 4. Допрос

Камера была крохотной, стены из какого-то изолирующего материала, пол пружинил, но стоило на него лечь, как в нем тело тонуло, как в роскошной перине. Комната в плане похожа была на запятую, в хвостике которой помещались душевая и туалет. Окон не было, свет испускали стены: мягкий, расслабляющий, располагающий ко сну. Противиться ему не было никаких сил, Рауль вначале пытался, потом махнул рукой. Ему снились странные сны, в них он заново проживал события последних месяцев, точно повторяющих все, что с ним происходило. Проснувшись, пытался понять, что ему приснилось, но сон ускользал, сворачивался, как улитка, прячущаяся в свою раковину. Когда ясность мысли возвращалась, он начинал испытывать смутную тревогу, пытался припомнить, где он, что предшествовало его появлению в этой комнате, и сколько он в ней находится.
Одно их таких пробуждений закончилось уже не в одиночке: он очнулся от дурмана в странном месте: по полу стлался туман, липкий и теплый, вызвавший чувство омерзения: от него на коже оставался белый налет, осыпавшийся, словно пудра. Виконт осмотрелся, странное беспокойство все сильнее овладевало им, пока, в какой-то момент, он не осознал: он НИЧЕГО не может вспомнить, даже свое имя. Чувствуя, как его окатывает волна холодного ужаса, он закрыл глаза, пытаясь собрать волю в кулак, но внутри была пустота. Из него высосали все, что составляло его «я», его лишили воспоминаний и имени, прошлого, которое и составляло большую часть личности, способности оценивать мир, своего места во Вселенной. Зачем? Только чтобы узнать, где спрятаны эти проклятые камни? Вот о них он помнил! Но те, кто сотворил с ним такое, должны были убедиться, что он ничего не знает, и вернуть то, что украли – Память. Должны? Никто никому ничего не должен: они проиграли, значит придется платить по счетам. Они? Кто они? Бражелон уцепился за эту мысль, инстинктивно понимая, что, вспомнив, кто ОНИ, он вспомнит и все остальное.
Марион появилась ниоткуда. Соткалась из воздуха. Он протянул руку, чтобы коснуться ее, и вздрогнул – рука прошла сквозь тело, ощутив лишь странный холодок, и Рауль понял, что это всего лишь изображение. Он помнил ее, помнил ее имя, и это его обрадовало: еще одна зацепка, еще одно воспоминание. Но изображение – не живой человек. Почему она не пришла сама – боится его? Марион… какая-то проснувшаяся часть памяти тут же нарисовала изящную фигурку, обтянутую трикотажным платьем, обоняние напомнило нежный и свежий запах ландышей: запах ее духов. Но женщина, явившаяся виконту, была одета совсем иначе, в тяжелые длинные юбки, и волосы ее, завитые в трубочки, обрамляли лицо с чертами, так хорошо знакомыми Раулю. А потом, прямо на его глазах, она стала меняться. Стремительно светлели локоны, расплывались точеные черты, становясь чем-то знакомым до боли… страшной боли где-то там, в груди… Луиза! Он не хотел  видеть ее, он не хотел о ней вспоминать, она давно уже ушла из его сознания, но ее для чего-то позвали… Вместе с ее именем вернулась память, и это оказалось очень больно. Вернулось осознание того, что все кончено, что его любовь к этой девчушке стала роковой не только для него, но и для отца, что они оба мертвы, что он так и не смог ничего достичь, только стал причиной многих бед, что он ни на что не способен и все надежды отца…
- Ты помнишь? – Луиза с улыбкой протянула к нему руку, он отстранил ее попытку приблизиться и с ужасом ощутил: рука теплая и нежная. Это уже не было голографией, рядом с ним на пол опустилась живая, настоящая Ла Вальер.
- Вы пришли: зачем? – как мог равнодушнее сказал виконт.
- Ты не догадался? Я пришла, чтобы вернуть тебе то, что у тебя взяли – память.
- Ну, и как, получили, что хотели? – скупо улыбнулся Бражелон, удивившись про себя: он еще способен улыбаться в такой ситуации.
- От тебя толку немного: ты предпочитаешь ничего не знать. Ты не интересен тем, кто ищет, потому и вернули тебе то, что брали.
- Я могу быть свободен? – он легко вскочил на ноги.
- Как ты спешишь, мой друг, - лицо Луизы снова начало изменяться, и Рауль поспешно отвел глаза: его начало мутить от этих трансформаций. – Им ты не нужен, но мне ты необходим.
- И чем же я могу быть интересен тебе? – Луизе он никогда не сказал бы «ты», а вот этой твари он вообще не мог отыскать определения.
- Я хочу научиться у тебя любви.
- Чему? Любви? Но для этого тебе надо быть человеком! – он отпрянул, когда метаморф скользнул к нему.
- Я обладаю способностью мыслить, значит, я человек. – Лицо колыхалось и менялось, как отражение в текучей воде. – Но мне не понятно, что такое любовь. Ты ведь умеешь любить, я знаю. Ты любишь свою Луизу, своего отца, друзей. Они любят тебя. Я тоже хочу узнать, каково это: быть любимой и любить, – теперь это была та Луиза, которую он предпочитал не вспоминать: Луиза с портрета, Луиза, лучащаяся любовью, но любовью не к нему. – Я приду к каждому из вас, в памяти у вас всех обязательно есть уголок, где притаилась любовь. Настоящая, сильная любовь, о которой вы не можете забыть. Или – не хотите.
Луиза неожиданно сильно обхватила его за плечи и прильнула к губам. Он рванулся было в сторону, содрогаясь от омерзения, но метаморф был сильнее.

Д’Артаньян очнулся с мыслью о Констанс. Он частенько вспоминал свою первую любовь, особенно в последнее время. И всегда – с сожалением, что не долюбил, не уберег, не смог удержать свое счастье. Иногда приходила в голову трезвая мысль: а что было бы, если бы они сошлись, и надолго? И, со вздохом признавался самому себе, уже опираясь на опыт много прожившего, и много повидавшего человека, что ничего из этого союза не вышло бы. Констанс вряд ли устроил вечно исчезающий любовник, который никогда никому не отчитывался в своих делах. Никакая женщина не будет жить как на вулкане – рано или поздно ей это надоест, и она начнет искать что-то стабильное, надежное в своем существовании. Гасконец принадлежал к числу тех вояк, что считают победы на поле битвы, но не считают побед любовных, и появление госпожи Бонасье посчитал просто сном. А, между тем, сон все не заканчивался, и бывший мушкетер осознал, наконец, что перед ним не видение, а реальная женщина.
 На Констанс был все тот же наряд послушницы, и он, сам не веря своим глазам, осторожно коснулся ее платья. Эт был не сон, и то, как обвила она его шею своими мягкими и нежными руками, тоже не снилось гасконцу. А губы ее, поцелуи ее он помнил все годы, и она щедро дарила ему свою любовь.Она была его ключом к памяти о прошлом, и стремительным потоком, в котором он обрел силу и власть над самим собой. Он помнил все, что было, помнил всю свою жизнь, но, как ни старался, не мог вспомнить, почему он оказался в странной комнате, и откуда взялась Констанс. А она делала все, чтобы эти беспокойные мысли покинули его.

Арамис тоже не остался обделенным женским вниманием: к нему явилась Мари. Шевретта, загадочно улыбаясь, присела рядом с ним на пружинящий пол, шаловливо провела ладонью по его щеке, заставив его зажмуриться от удовольствия.
- Мой ласковый котенок, - пропела над ним своим нежным, чуть хрипловатым голоском, заставив Рене совсем потерять голову. Ее он помнил, только ее, а разве ему нужно было что-то еще? Быть с ней всегда, ощущать ее присутствие, доступность ее тела – разве не в этом его счастье. Он весь принадлежит своей прекрасной Шевретте, для нее он готов на все, и все, что он знает, тоже принадлежит ей.
- Моя госпожа уже не жаждет смерти своего верного пажа? – в его голове причудливо смешалось прошлое: угрозы старой герцогини, жаждущей смерти генерала иезуитского ордена, и ее умиление скромным юношей, готовым исполнить любое желание любимой.
- Рене, мальчик мой, ты слишком злопамятен, - пропела Шевретта, легонько подергав его за мочку уха. – Тебе это не к лицу.
- Вот еще! – неожиданно для самого себя воспротивился Арамис такой фамильярности, отодвигаясь от герцогини. – Должно же быть во мне хоть что-то от церкви.
- Есть оно в вас, мой милый, и даже с избытком, - ухмыльнулась дама. – Есть в вас этакое всезнание, способность умалчивать, и любовь к таинственному. До сих пор понять не могу, зачем вам понадобилось отправляться в эту экспедицию. Интерес клирика ко всему, что связано с историей Церкви? Или – ваш неугомонный характер? А может, просто чувство дружбы? Не захотели оставлять в одиночестве дорогого друга?
- Друга? – Арамис нахмурился. – О ком это вы, душа моя?
- О графе, о ком же еще? – герцогиня томно потянулась. – Вы без него по-прежнему и шага не сделаете.
Она говорит об Атосе, разве не так? И о какой-то экспедиции, в которую он отправился вместе с графом де Ла Фер? Он вспоминал с трудом, память сморщилась до воспоминаний только о Шевретте, и все остальное на этом фоне выглядело зыбким и незначительным.
- Я куда-то отправлялся с Атосом? – спросил он скорее себя, чем герцогиню, и бросил на нее вопросительный взгляд.
- Ну, конечно же. Вы собрались найти эти священные камни, которые приписывают Моисею. Но так и не сумели определить даже место, где они спрятаны. А потом… потом, мой милый, случилась беда: вы остались в одиночестве и вас спасло только чудо. Мне с огромным трудом удалось вас вытащить из плена у этих дикарей, которые собрались пытать вас.
- Пытать меня? – он потер лоб, но все равно не мог вспомнить. – Что им от меня понадобилось?
- Вы не догадываетесь? Они решили, что вам известно, где спрятаны эти сокровища. И они сумели это вытрясти из вас.
- Так меня все же пытали? – Арамис вслушался в себя. Но даже признаков боли не почувствовал.
- Я успела вовремя. Но вы смогли им все рассказать, - небрежным тоном, как о чем-то незначительном, обронила де Шеврез.
- Мари, давайте уточним: что я рассказал этим людям, вы знаете?
- Мне они не докладывали, - пожала плечами красавица. – Но раз они согласились вас отдать мне, значит, их устроили сведения, полученные от вас.
- Мари, но я не имею представления, где Скрижали! Как же я мог это рассказать?
- Не имеете? – она остро, совсем незнакомым взглядом, окинула своего возлюбленного. – Меня зачем обманывать, господин Арамис? Я вам все равно не поверю, слишком хорошо я знаю, как вы умеете молчать и хранить тайны. Даже от меня.
- Мадам, но мне нечего скрывать, я действительно ничего не знаю.
- А кто знает? – Шевретта скользнула к нему, прижалась всем телом. – Скажи, милый, это для меня очень важно, это цена моей жизни и нашего счастья.
- Да никто из нас ничего не знает, - Арамис даже руками развел, но Шевретта все равно не поверила: поджав губы, полуприкрыв глаза, отстранилась от него, сразу став чужой.
Арамис испытал толчок изнутри, и сразу потоком хлынула память, мешая все: прошлое, настоящее, то будущее, о котором они грезили в молодости, и которое обернулось для него разбитыми надеждами и возвращением в лоно церкви. Он задыхался, пытаясь разобраться во всем, все упорядочить, но это не было в его власти: слишком долго, по его ощущениям, пребывал он в полусонном состоянии , зыбком мареве близости Шевретты. И внезапно все закончилось, и он понял, что во всем этом есть некая сила, которая копалась в его памяти, выискивая нужные сведения. Стало страшно: скорее всего, пытке подвергся не только он один, а ведь кто-то из друзей мог и догадываться, где надо искать кристаллы. Не вытянули ли из него эти знания, посягнув на его память каким-то способом? И ведь не устоишь перед таким испытанием, когда ты не властен становишься над своими чувствами, и кто-то копается грязными руками в твоей голове!
- Рене, вы думаете, что я наивная дурочка? – обида была во всем облике прелестной герцогини, но Арамису были уже безразличны все ее чувства – он понял, с кем имеет дело.
- Моя дорогая, я высоко ценю вашу способность любое событие, любые отношения повернуть так, чтобы они были к вашей пользе, Мари, но, увы! Я действительно не могу вам ничем помочь. И, скорее всего, никто из нас помочь вам не сумеет.
- Почему вы так уверены?
- Потому что я все вспомнил. И в этих воспоминаниях нет ничего, что могло бы пролить свет на местонахождение этих проклятых камней. Вы пытались выудить в нашей памяти хоть что-то, что помогло вам в ваших поисках, но ничего не нашли, не так ли?
- Не обольщайтесь, Рене, кое-что нам все же узнать удалось. Саудовская Аравия – так называется эта страна? Вы получили информацию от некоего Фархада, не так ли?
- Кто это? – Арамис притворялся скорее по инерции, только чтобы выиграть время.
- А вот это вы уже зря, мой милый, - Мари, или то, что притворилось ею, бросила на него презрительный взгляд. – Как память вам вернули, так и отобрать могут. Или вы хотите стать растением? – Увидев, как побелело его лицо, улыбнулась. – Мы не столь жестоки, как вам хотелось бы думать, но постарайтесь припомнить, кто такой Фархад. Эта ваша девчушка все время о нем думала, в чем-то его подозревала.
- Какая девчушка? – д’Эрбле почувствовал, как предательская дрожь в пальцах выдает его с головой: Шевретта не спускала глаз с его рук, и довольная улыбка растягивала пухлые алые губы.
- Ее зовут Эден, разве не так? Если она попадет в руки властей этой страны, ее ничто уже не спасет. Она ведь из государства неподалеку? Того самого, что стоит поперек горла у всего этого региона, не так ли?
- Не так. Израиль выходит из изоляции.
- Милый мой, не надо учить герцогиню де Шеврез дипломатии, - расхохоталась Шевретта. – Страна обречена.
Нет, он, положительно, не мог справиться со своими нервами: демон в теле любимой! Невольно подумал о миледи, и о том, каково было Атосу. Тот тоже видел ангельское существо, а душа в том ангеле была от Сатаны.
- Итак, кто же такой Фархад? – как ни в чем не бывало возобновила допрос де Шеврез
- Честно – мало что о нем знаю, - Арамис пожал плечами. – Молодой человек, иранец. Говорят, что талантлив.
- Чем он занимается?
- Не то физик, не то химик, а может – и то, и другое.
- Он физик-релятивист.
- Кто? – Арамис искренне удивился.
- Вам неизвестно это направление в физике?
- Вы смеетесь надо мной, Мари! – возмущение и полное непонимание было написано на лице сына церкви.
- Вы – лицемер, Рене! Вам нельзя верить ни в чем. Ваши иезуиты…
- Которым вы меня перепоручили, дорогая!
- Которые вас спасли! – вдруг взорвалась праведным гневом дама.
- Спасли, пусть будет, по-вашему, - тонко улыбнулся бывший епископ ваннский.
- Так вот, этот Фархад непосредственно занимается проблемой путешествий во времени, и он охотится на эти кристаллы. Вы понимаете, что они стали центром притяжения для всех разведок, эти камни, хранящие секреты времени и пространства?
- Понимаю. Теперь понял, - Арамис задумчиво рассматривал свою собеседницу. И что теперь делать? Если по следу идут не только они, а и иранцы, и русские, и американцы, не говоря уже об этих пришельцах, то, что будет, если они все же попадут к тем, кто хочет их, как символ власти?
Вспомнился давний разговор с Атосом, который считал, что эта игрушка вообще должна быть уничтожена или спрятана так, чтобы никто не смог ею пользоваться в своих целях. Тогда он, Арамис, еще был уверен, что разумные хранители этого чуда сумеют осторожно использовать дар могущественной цивилизации. Атос же был убежден, что есть вещи, с которыми человеку не должно иметь дел. По крайней мере, пока человек не изменил своего желания доминировать в природе. Похоже, граф, как обычно, имел свое мнение на счет места человека во Вселенной. Странно, он никогда не замечал за Атосом особой религиозности, а вместе с тем, испытывал некое чувство стыда, когда тот начинал говорить о Боге. Атос верил в него, любил Бога и преклонялся перед чудом Творения. Что ж, наличие других цивилизаций никак не мешало этому преклонению, даже если Богом окажется какая-то из них. Но – при одном условии: ею должна двигать любовь ко всему сущему.
Метаморфы к этому условию не подходили: во всех их действиях сквозило насилие: насилие над умом, над памятью, физическая сила, направленная на подавление более слабого, унижение личности. Такие просто не могли, не стали бы обучать сорок дней древнего, полудикого человека только для того, чтобы он нес свет знания могучих покровителей своему народу. Нет, тот был другой Бог – когда добрый, терпеливый, умеющий прощать неразумных, слушающий заступника, но взвешивающий меру вины, а когда и умеющий заставить прислушаться к себе, если уж приходилось действовать суровыми методами.
Удивляло Арамиса другое: зачем чуждым существам понадобились Скрижали? Разве они не всемогущи, разве не могут проникать в души людей, разве не подвластны им пространство и время? Вывод напрашивался один: они соперничали с какими-то мирами, и для них это был вопрос выживания. Он отвернулся от «герцогини», твердо решив, что больше ничего говорить не будет. Молчание, полное молчание, такое, каким когда-то так поражал их верный Гримо.

Аннет трясла лихорадка: то ли она простудилась, то ли это был страх, с которым она уже не могла совладать. В конце-концов, она женщина, она не умеет владеть своими чувствами так, как это удавалось Арману. Колотить ее начало с той минуты, как они наткнулись на Эден. Девушка сидела у полуразвалившейся стены какого-то древнего здания, и смотрела на дорогу. Атос окликнул ее, но не получил ответа. Только когда они подошли почти вплотную, они поняли, что она мертва. Темные глаза были открыты, но в них уже не было жизни. Аннет, трясущимися пальцами коснулась ее шеи: пульс не прослушивался, тело уже начало коченеть.
- За что они ее так? – Аннет не сдержалась, всхлипнула. Слезы хлынули неудержимо, она даже не пыталась овладеть собой, прижалась к своему спутнику. Тот молчал, только желваки ходили на скулах, но она слышала, как колотится его сердце. Атос осторожно отстранил прижавшуюся к нему женщину, и нагнулся над телом Эден.
- Бедная девочка! Видимо, она знала слишком много и этим монстрам удалось вытянуть из нее нужные сведения. А дальше она им была не нужна, - он поднял Эден на руки. – Пойдем, Аннет, надо попытаться отыскать наших.
Местность показалась им знакомой – они очень скоро наткнулись на свой же лагерь, вокруг которого сновали арабы. Атос резко остановился, положил свою ношу на землю и сделал знак Аннет. Прячась за скалу, они стали наблюдать за тем, как осматривают их вещи, вытряхивая рюкзаки и сумки. Распоряжался всем высокий светловолосый европеец, одетый в полевую форму.
- Какого черта они тут делают? – пробормотала Аннет, и тут же осеклась под суровым взглядом своего спутника.
Видимо то, что они искали, найти не повезло, потому что вся компания, не поднимая особого шума, погрузилась в стоявший неподалеку джип и исчезла из виду. Прошло несколько минут, и из-за камня осторожно приподнялась знакомая фигура д’Артаньяна, который, не надеясь на наступившую тишину, старательно оглядывал окрестности.
- Похоже, никого, - негромко проговорил он кому-то рядом, - и осекся: Атос шагнул вперед, прижимая к себе мертвую Эден, а за ним, оттирая глаза мокрой от слез рукой, показалась Аннет. Гасконец не стал задавать вопросов: по лицам друзей он все понял, и безмолвно опустил голову.
- Твари! – вырвалось у Портоса, но никто не среагировал на ругательство: именно с мерзкими тварями столкнула их судьба. – Девочку-то за что?
- А им все равно - кто, Портос, - хриплый голос Арамиса был едва унаваем. – Они не люди, потому жалость им неведома. Эден что-то знала, знала лучше всех нас, за это и поплатилась. Теперь мы все им не нужны, главное они узнали.
- Где виконт? – Атос, увидев, что вернулись не все, оглядывался вокруг.
- Я здесь. – такой же бледный и измученный, как и остальные друзья, Бражелон приблизился к группе и замер, увидев тело Эден. – Что с ней? – он осторожно коснулся шеи девушки, и вдруг отдернул руку. – Пульс! Есть пульс! Она жива!
Атос переглянулся с Аннет: они не сомневались в смерти Эден: когда они ее нашли, она не дышала, сердце не билось. Они не могли ошибиться, и то, что она жива, оказалось чудом, которое настораживало.
Иззубренные вершины скал странно серебрились в свете луны: здесь они выглядели иначе, чем в районе Мертвого моря - огромные пласты земли, нагроможденные друг на друга, застывшие в прихотливом движении выплеснувшейся из недр магмы, словно и не тронутые временем, на фоне неба казались лезвиями торчащих ножей. Обстановка стала напоминать преддверие Ада, и эта, лежащая на земле девушка, смотрелась жертвой, которую сняли с алтаря жертвоприношения.
Арамис первым опустился рядом с израильтянкой на колени, старательно проверил пульс на шее, приподнял веко, ожидая увидеть закаченный в беспамятстве глаз, но не тут-то было: он встретил пристальный, немигающий взгляд, от которого его передернуло: в этом взгляде не было ничего человеческого. Он отдернул руку, словно обжегшись, и голова, которую он поддерживал, откинулась на землю с глухим стуком.
- Помилуй меня Бог, но это не Эден! – вскричал бывший епископ, по привычке осеняя себя крестным знамением.
- Как это «не Эден»? – поразился Портос, и, не задумываясь ни на мгновение, подхватил девушку на руки. Ему показалось, что он взял в руки холодный камень, и он едва не упустил девушку из рук. Опомнившись, он прижал Эден к себе и ощутил, как теплеет ее тело, увидел, как ток крови оживляет серовато-бледное лицо. Распахнулись черные восточные глаза, и томный вздох вырвался у нее из груди.
- Где я?
- Это тебе знать лучше, - не выдержал д’Артаньян, которому эта игра давно стала отвратительна. Так вот что они придумали: заменить Эден метаморфом, если не еще худший вариант, при котором в тело настоящей Эден вселили мерзкое существо, которое должно было ввести в заблуждение всех. Счастье, что Арамис решил проверить ее реакцию на свет, теперь они знают, кто скрывается под знакомой оболочкой, и чего ждать. Ничего лишнего они сказать не успели.
- Шарль, вы сердитесь? Я не понимаю, что произошло. Где мы находимся? – она освободилась из рук Портоса, растеряно прижимавшего ее к себе, и ступила на землю. – Вы все так странно на меня смотрите – что-то не так?
- Все не так, - Рауль рассматривал Эден, недобро щурясь. – Ваши таланты хамелеона нас не приводят в восхищение, сударыня. Кем бы вы не притворялись, вы остаетесь тем, кем появились на свет: существом, не имеющим своего лица.
- Так вы хотите видеть мой истинный облик? – метаморф оскаблился нечеловеческой улыбкой. – Извольте.
Друзья с отвращением наблюдали, как меняется девичий стан, как плывут черты лица, как растворяются ткани и кости в мутном сгустке протоплазмы, превращаясь в огромную медузу, распластанную на земле. Существо приподнялось на выростах-щупальцах, и Рауль, оказавшийся ближе всех, отшатнулся, боясь, как бы его не коснулось ЭТО.
- Похоже, что остатки ксенофобии в нас говорят сильнее, чем этого требует сегодняшняя мораль, - пробормотал он, но пересилить свое отвращение не смог, и постарался отойти как можно дальше от того, что еще минуту назад было Эден.
- Вижу, все вижу, - голос звучал у них в головах, и был он полон ярости. – Не хотите видеть истину, так может, мне принять облик кого-нибудь из вас?
- Куда вы дели нашу девушку? – не утерпел д’Артаньян. – Если вы сумели выудить из нее сведения о кристаллах, может, вам пора ее вернуть?
- Она останется у нас, пока вы не добудете то, за чем явились.
- Да, не зря вы поселились в этих краях, - голос Аннет сочился сарказмом. – Вы действуете вполне в духе местных вымогателей и охотников за сокровищами: захватить заложника, а потом затеять торг. Что же, вам за примером далеко ходить не надо: все рядом. Может, местные археологи совсем не археологи, а тоже ваши соотечественники? И работаете вы в спарке?
- Слишком много вы думаете, земляне, - метаморф собрал свое тело в шар, придав ему непрозрачность и красноватый цвет земли, на которой он покоился. – И, к вашей беде, не только думаете, но и мысли свои воплощаете. Были бы вы мечтателями, жилось бы вам неплохо: в сытости и покое, которые бы мы вам как-никак обеспечили. Но вам все неймется, все ищите истину, все перекраиваете мир. Вы нам надоели: от вас одни проблемы.
- Вот и убирайтесь с нашей планеты! – рассердился Портос, и, вопреки логике, двинулся к шару с самой угрожающей миной, держа в руке фляжку с ромом, глоток из которой он сделал за секунду до этого. Арамис попытался остановить его, ухватив за руку, гигант дернулся и ром выплеснулся на метаморфа.
Беззвучный вопль, прозвучавший в ушах у окружавших его путешественников, заставил всех присутствующих зажать уши.
Как в фантастическом триллере, по поверхности шара пошли темные полосы, из которых потянулись струи белого дыма. Полосы быстро превратились в трещины и шар стал выворачиваться наизнанку, как перчатка: зрелище мерзкое и неприглядное. Студенистое желе, испещренное темными пятнами, расползалось по земле, но каменистая почва не впитывала его, Белесый дымок стал невидим, а метаморф все съеживался и усыхал, превращаясь в горстку пыли.
- Подумать только, как все просто! – ошеломленный Портос не придумал ничего лучше, как плеснуть на останки инопланетного существа остатки рома. – Четверть стакана этого пойла – и никаких тебе проблем! Друзья, - он в полном восторге повернулся к все еще находившимся в оцепенении путешественниками, - дорогие мои, я же не зря говорил, что мы на все способны!
- Найти панацею от чужаков таким образом! Нет, Портос, на такое способны только вы! – с видимым облегчением расхохотался Арамис. – Добрый глоток рома – и никаких метаморфов! Чудеса.
- Чудеса - чудесами, а где Эден? – остановил его Атос. – Это чудовище исчезло, но унесло с собой тайну о ее местонахождении.
- Я уверена, что она жива, - заявила Аннет, и, в подтверждении своих слов двинулась в проход между скалами.
- Аннет, стойте! – граф попытался ухватить ее за руку, но она упрямо оттолкнула его. - Да стойте же, вам говорят! – он догнал упрямицу и крепко сжал ее руку повыше локтя. - Не хватало еще, чтобы нам пришлось и вас вызволять из какой-нибудь дыры.
- Надо искать этих псевдоархеологов, - спокойный голос бывшего епископа ваннского вернул всем чувство реальности. – Скорее всего, Эден спрятали у них.
- Где? – лаконичный вопрос д’Артаньяна не смутил Арамиса.
- Думаю, неподалеку. Им нет смысла увозить ее из тех мест, что сулят открытия. Вспомните, ведь не зря именно здесь, в свое время, нашли упомянутые в Библии достопримечательности. Если здесь была стоянка древних евреев, значит и Скрижали их вождь разбил где-то здесь. Пещера, которую мы нашли – это пещера Иллии, она же стала ходом в стан метаморфов. Тут, неподалеку, я видел остатки сооружения, напоминающие алтарь. Тот самый, на который водрузили Золотого Тельца. Мне кажется, что надо искать там – что, если девушку хотели принести в жертву? Тогда древний жертвенник как нельзя лучше подойдет для такой цели.
- В таком случае, медлить – преступление. Вы сможете найти это место?
- Его трудно не заметить: это каменная кладка метров пяти-шести высотой, разрушенная наверху. Все сооружение метров с десять длиной.
- Идем. Ждать здесь не имеет смысла, - заключил д’Артаньян.