Ил и смута

   Трудно поверить, но один мой знакомый ничего, кроме футбола, по Интернету не смотрит. Как такое возможно? На этот вопрос ответить не берусь. Что у него происходит в таинственных глубинах мозга, объяснить не смогла бы и сама Бехтерева. Чем занимается Институт мозга почти сто лет, загадка. Но это, как говорится, a propo. Что касается моего знакомого, то тут, может быть, и тайны-то никакой нет. Лень-матушка раньше нас родилась. Но чтобы до такой степени совершенства дошла, то это всё-таки редкий случай. Попробуйте заговорить с ним об истории, не токмо древней, а и самой недавней. В ответ молчание. Ни одна бороздка серого вещества не встрепенётся. Люди вообще не любят, когда их тянут за уши вверх, да и просто пытаются вытащить на свет божий из пещеры, где темно и тихо, но зато безопасно.  Может быть, это пример почти абсолютной косности ума. Есть и другие. 
Посетило однажды одного человека вдохновение и написал он странную, а на его взгляд, замечательную историю о супнице, да, да, об обыкновенной столовой супнице, которой пользовались во времена профессора Преображенского и его приёмного «сына», «зародившегося» в квартире этого медицинского светила. Профессору это привычно, а месье Шарикову дико и даже оскорбительно, как и большинству современных граждан. Но бог с ним, с Шариковым.  Не зависти ради, а правды для, надобно сказать, что история об этом предмете обеденной культуры прошлого изложена беспомощным, не имеющим никаких признаков художественности языком и никакого отношения к жанру ни серьёзной, ни несерьёзной литературы не имеет. Читается трудно, жуётся, как вата, сюжет - манная каша. Да, вот так. И вата, и каша в одной тарелке. Можно ли это есть? Полезно ли желудку это чудовище гастрономии? Вопрос праздный. Впрочем, чего только не приходится пробовать современным гурманам? Одним словом, текст сырой, серый. Слабее некуда. Но при этом чувствуется, что литературные обработчики руку приложили, отчего весь массив строчек кажется ещё более претенциозным и фальшивым, как если бы полуграмотный неуч стал изображать из себя  бывалого литератора. Притом, выносится  на всеобщий обзор и навязывается как пример чуда искусства. Публика в инете разная, от трогательно-доверчивой до ядовито-злой и искушённой во всех секретах жизни и творчества. Но в этом случае, как язык проглотила, или просто  не почла нужным награждать вниманием или обижать наивного автора. Модераторы же или глупы, невежественны, лишены вкуса и культуры, не понимают о чём говорят, расхваливая на все лады это рукописное творение, представляющее ценность разве что для узкого семейного круга людей столь же далёких от искусства, как недалёкий Шариков от привычек людей уровня и круга профессора Преображенского. Или автор подкупил их своими бонусами или чем-нибудь ещё. Кстати сказать, мы не имеем данных о том, ценил ли этот сын дьячка или уездного лекаря «Евгения Онегина», поэзию Фета или относился к тому и другому, подобно Базарову, как к причудам барства. Однако, «Аиду» в оперном театре всё же слушал, вероятно, из-за звучных арий пленной эфиопской царевны, воинов, жрецов и Радомеса, а также пышных и ярких декораций. Дело понятное. Он отдыхал в садах и Нильских рощах Египта от утомительных медицинских занятий. Как бы там ни было, сумел бы отличить нудную и тягучую историю о супнице от повести Чехова о  труженике-враче Дымове. Наш автор вместе с модераторами и частью доверчивой публики до такой степени проницательности не поднялся. Зачем ему? Он живёт в приятной уверенности, что создал шедевр, если не на все времена, то на ближайшее десятилетие. И то хорошо. А людям, воспитанным на красоте и музыкальности языка Пушкина и Тургенева, на глубоких мыслях Толстого и Достоевского прискорбно оттого, что они живут во времена фальшивых ценностей, падения критериев, в иле и смуте накатывающей волны слабоумия.