Молчащие

- Мирославушка, голубка моя, ты только не пугайся, пожалуйста, ладно? – Мягкий голос Сергея, немного искажённый смартфоном, звучал растерянно. – Тут такая история… В общем, я сегодня избил посетителя и сейчас нахожусь…
- Подожди, Сергей! – Вклинилась Мирослава. – Кто избил посетителя?
- Я, Мирославушка, - настойчиво повторил родной голос. – Я сейчас у следователя. Меня задержали. Отсюда направляюсь прямиком в изолятор…
- Как в изолятор? Тебе туда нельзя! – Выкрикнула Мирослава и тут же поняла всю нелепость сказанного.
- Можно и нужно, - горько пошутил Сергей. – Я теперь общественно опасный тип, и меня нужно изолировать от общества.
- Когда тебя можно навестить? – Спросила Мирослава.
- Не знаю, милая. Боюсь, что не скоро.
- Ты спроси, когда у них там часы посещения? – Гнула своё Мирослава. – Я приду к тебе завтра же!
Она отчётливо услышала на заднем плане их с Сергеем разговора заливистое ржание как минимум трёх лужёных мужских глоток.
- Тут такое дело, Мирославушка… Сначала следователь должен вызвать тебя на допрос…
- Опрос! – Поправил резкий молодой голос.
- Да, то есть на опрос. После будет решаться вопрос об этом, о свиданиях и всём прочем… ты не расстраивайся, Мирославушка. Всё будет хорошо.
- Заканчивайте разговор! – Скомандовал уже другой голос, низкий и гудящий.
- Да-да, одну секунду!.. У меня сейчас заберут телефон… Прости меня, родная, и… Ты мне ничего не должна, помни об этом. Прощай.
В трубке зазвучали гудки отбоя.
- Что за…
Мирослава поняла, что её никто не слышит, и оборвала себя на полуслове.
Преподаватель электротехнических дисциплин Мирослава Златовна Рупник обладала недюжинным умом. До начала лихих девяностых она трудилась в конструкторском бюро при одном известном НИИ, делала там успехи, начальство ценило её. С закрытием института все сотрудники разлетелись по городу, и куда только не заносил их пресловутый перестроечный ветер, а Мирослава довольно быстро попала в Электротехнический колледж, где сделала головокружительную карьеру. За одиннадцать лет работы она дослужилась из работника учебной части до директора.
Вряд ли такое было бы возможно, если бы не смутные времена, постоянные реформы и реорганизации. Они вкупе с умением Мирославы идти по головам, пользуясь при этом всеми доступными ресурсами, вознесли её однажды на «трон». Они же её оттуда и сбросили.
Когда-то все колледжи города присоединили к вузам в качестве младших подразделений, и кто сумел наладить отношения с новым начальством, оказался «на коне». Мирослава смогла. Для неё это было очень важно. Она одна растила дочь, вдобавок, с некоторых пор заразилась вирусом властолюбия.
Однажды Министерство образования решило, что колледжей в стране многовато, и вышло указание объединять средние учебные заведения похожей направленности друг с другом. Электротехнический объединили с Монтажным, причём первый вошёл в состав второго, а не наоборот. Должность директора, конечно, упразднили.
Одновременно с этим печальным событием недоброжелателям удалось выжить любимого университетского ректора. На его место пришёл молодой и ершистый доцент, для которого не было слаще удовольствия, чем разделаться с кем-то из «старой гвардии».
Мирослава погоревала немного и, осознав, что теперь ей не нужно никого тянуть, потому, как дочь Янина выросла и жила самостоятельно, перешла в преподаватели. Учебной нагрузки по её дисциплинам было очень много: полторы ставки плюс классное руководство и заведование кабинетом, плюс надбавки за выслугу лет и удачно пройдённые аттестации. В целом по деньгам выходило неплохо, занята она теперь была чаще всего четыре дня в неделю, ответственности намного меньше. В общем, Мирослава нашла множество плюсов в своём нынешнем положении.
Что Мирославе никогда не удавалось, так это наладить личную жизнь.
Отец Янины в своё время оставил её беременную, даже не думая оформлять отношения и брать на себя ответственность за свои «шалости». Он уехал сначала на другой конец страны, после на историческую родину в Германию, где так и не смог адаптироваться, а несколько лет назад сложил голову в пьяной драке в одном из бесчисленных германских пивных баров.
Обзаведясь непрошеным ребёнком, Мирослава долго никого к себе не подпускала. Однажды она всё же решилась на близкие отношения с давним другом Анатолием Липницким, но у них ничего не вышло. Его отбила хваткая младшая сестрица Регина.
После Мирослава заводила и меняла любовников в зависимости от того, что ей было нужно. Надо сказать, между тридцать пять и сорок эту холодную красавицу интересовали только власть и деньги. Их она добивалась всеми средствами. Характер Мирославы, и без того непростой, в то странное время сделался отвратительным. Её боялись, перед ней заискивали, её обожествляли, но это было, несмотря на ангельскую от природы внешность, адское божество.
Анатолий, видя, что с его другом и всегдашней утешительницей творятся странные и страшные вещи, пытался воздействовать на Мирославу. От его душеспасительных бесед та только свирепела. Она больше не утешала Анатолия в его несчастьях, коих на его многострадальную голову выпало очень много. Если с ним случалось что-то плохое, он не получал от неё ничего, кроме самых ядовитых насмешек.
Дело в том, что сестра Мирославы Регина не стала жить с Анатолием, предпочтя яркую, насыщенную столичную жизнь и карьеру. Их детей – Николая и Ольгу – Анатолий вырастил один.
Коленька и Оленька росли послушными, старательными, немногословными. Их было не видно и не слышно. «Почему это не мои дети?» - Нередко думалось Мирославе. С егозой и неслухом Яниной её отношения тоже не складывались. Мирослава могла подчинить и запугать кого угодно, но только не её. Наперекор матери та выбрала специальность медика, прекрасно зная, как мама ненавидит врачей и прочий медперсонал. Мирослава не допускала мысли, что дочь выбрала специальность «Фельдшерское дело» по любви. Такое любить нельзя. Противная девчонка с пятнадцати лет делает вид, что влюблена в своё дело. Ей уже перевалило за тридцать, и она продолжает гнуть своё.
Другое дело Коленька и Оленька. Оба они поступили в те вузы, на которые указал отец, да ещё и благодарны ему за это. Николай выучился на инженера, Ольга на фитнес-тренера. Оба довольны своей работой. Янка же, когда её устроили по знакомству в приличное место (В Администрацию города, между прочим!), только и делала, что куксила лицо и жаловалась, жаловалась, жаловалась!.. Так и сбежала обратно на свою подстанцию «Скорой помощи», неблагодарная. Хорошо хоть, личную жизнь смогла устроить по-человечески. Живёт сейчас с мужем в Ростове, в любви и достатке, воспитывает одного сына и ждёт второго.
Вообще-то, если бы не эта рыжая бестия, Мирослава никогда не познакомилась бы с Сергеем. Именно с ним она смогла увидеть, до чего дошла. Увиденное ужаснуло, и под влиянием мягкого, интеллигентного Сергея Маслова Мирослава начала возвращать себе человеческий облик и поведение.
Она перестала делать макияж, подчёркивавший холод её глаз и делавший взгляд беспощадно-злобным. Избавилась Мирослава и от агрессивного стиля в одежде, вернувшись к любимой с молодости классике. Постепенно в её белых от природы волосах исчезли разноцветные пряди, и стрижка приобрела более мягкие очертания. В последний год по настоянию любимого она даже отрастила волосы до лопаток и стала делать из них красивые причёски.
Зря она подумала о волосах! Ей вспомнились осторожные ласки Сергея. После долгого трудового дня он так бережно распускал-расплетал её волосы и так нежно массировал плечи!.. Сегодня этого не произойдёт. Завтра, по всей видимости, тоже. «А когда?» - задала Мирослава сама себе вопрос, ответа на который не знала. Она почувствовала себя брошенной маленькой девочкой. Уткнувшись лицом в сложенные руки, Мирослава заплакала. Сначала тихонько, после в голос. Слёзы лились в три ручья. Такое случалось с Мирославой крайне редко и в основном из-за Янки, а теперь… Теперь она рухнула с размаха в такую бездну отчаяния и так быстро в неё полетела, что та оглушительно завыла и зазвенела ей навстречу.
Она потеряла всякий счёт времени. Слёзы залили ей локти и предплечья, скопились неаккуратными лужицами на письменном столе.
В уши неожиданно вторгся сигнал смартфона. Мирослава не любила все эти новомодные песенки и мелодии на звонке. Её смартфон надсаждался, как дисковый аппарат советских времён. Этот звук напоминал о безмятежном книжном детстве и успокаивал, словно старый друг, похлопывающий по плечу.
Звонил Анатолий. Интересно, что ему нужно? Неужели давно не слышал о себе правды?
- Славка, тут такое! – Начал Липницкий без предисловий. – Регинка звонила. Она говорит, что устала от столичной жизни. Хочет домой. Прощения просит, плачет…
- Я тоже, - вклинилась Мирослава.
- Что ты тоже? – Не понял Анатолий. – Тоже устала от столичной жизни? Или просишь у меня прощения за свои бесконечные подколки?
К концу последней фразы голос его сделался весёлым. Видимо, почуял очередную не очень дружескую перепалку и решил блеснуть остроумием. Анатолий очень любит блистать остроумием. На одну шутку Мирославы в его адрес у него обычно выскакивает десять в ответ, но это мало ему помогает. Третья или четвёртая шутка Мирославы служит контрольным в голову. После этого они начинают разговаривать на отвлечённые, бытовые, либо деловые темы.
- Тоже плачу, - пояснила Мирослава, - и в отличие от твоей многоуважаемой супруги не с жиру бешусь. У Сергея серьёзные неприятности.
- Он насмерть зарезал пациента? – Деланно мрачным тоном поинтересовался Анатолий, прекрасно понимая, что никого зарезать насмерть Маслов не мог, потому, как он патологоанатом.
- Не смешно, - отозвалась Мирослава. – Ты, видимо, выбрал бешеную гориллу в качестве спарринг-партнёра на прошлой неделе. Толь, Сергея посадили в тюрьму. Он посетителя избил.
На том конце повисло долгое молчание.
- Кто посетителя избил? Сергей? – Переспросил Анатолий удивлённо. – Не может этого быть! Это какая-то ошибка.
- Он сам полчаса назад позвонил и сказал мне об этом. На тот момент он был в кабинете следователя и оттуда поехал в… в…
Мирославу снова начали душить рыдания.
- Его взяли под стражу?  - Продолжал тупить Анатолий.
- Да! – Выкрикнула Мирослава. – Представляешь? Его! Сергея Борисовича, врача с пятисотлетним стажем! Интеллигентнейшего человека, который голос ни на кого повысить не может! Преподавателя медвуза! Под стражу! Он теперь там один! Среди уголовников! И навестить его нельзя! Анатолий… Боже мой, Анатолий… Что же мне делать?
Она зарыдала прямо в трубку, прикрыв глаза левой рукой.
- Прости меня, Славка, - выдал Анатолий, немного помолчав. – У тебя там такое… А я тут с какой-то ерундой. Хочешь, я приеду к тебе прямо сейчас?
- Нет, не надо, - прорыдала Мирослава. – Время позднее. Помочь ничем нельзя. Ни к чему это.
- Помочь всегда можно, пока человек жив, - резонно возразил Анатолий. – Я попробую узнать об этой истории побольше по своим каналам.
- Хорошо, - отозвалась Мирослава.
- Будь на связи, - повелел Анатолий и отключился.
Каналы нашлись гораздо быстрее, чем ожидали Мирослава и Анатолий. И тот, и другая практически одновременно включили телевизор, где уже примерно десять минут шёл выпуск новостей по одному из федеральных каналов. После политических новостей диктор заговорил о раскардане, якобы царящем в медицине одного из крупных российских городов. Камера начала показывать подозрительно знакомые городские пейзажи.
- Сегодня в одной из больниц областного центра был взят под стражу врач, избивший посетителя. Камера видеонаблюдения зафиксировала акт избиения медиком отца скончавшегося на днях новорождённого младенца.
Далее следовала та самая мутная, чёрно-белая запись с камеры. На ней высокий, немолодой, костистый блондин в белом халате сначала молотит изо всех сил кулаками, а после валит на пол стриженного ёжиком стеничного толстячка средних лет и начинает метелить того ногами так, что камера не успевает зафиксировать всех его быстрых и точных движений.
Вокруг доктора начинают бестолково суетиться молодая девушка в чёрном кружевном платье, судя по всему, супруга несчастного отца, потерявшего ребёнка, и полная, пожилая медсестра с маленьким пучком волос на затылке. В конце концов, в поле обзора камеры появляются два дюжих медбрата, которым с трудом удаётся оттащить разъярённого врача от посетителя.
- Патологоанатом с тридцатидвухлетним стажем Маслов Сергей Борисович взят под стражу. Проводятся все необходимые следственные мероприятия. После выпуска новостей смотрите ток-шоу с участием жертв халатности медиков…
Мирослава выключила телевизор. Невыносимо было осознавать, что такое произошло с ним, с ними. «А что ты ожидала? – Засвербела в мозгу навязчивая мысль. – Он же медик! Медики – они все…»
Она не успела додумать эту, велико мудрую мысль, потому что смартфон снова истошно заверещал. На этот раз звонила Янка. Захлёбываясь слезами, она несла что-то насчёт полной невиновности своего любимого учителя.
- Успокойся, Янина, - холодно прервала её мать. – Тебе нельзя сейчас волноваться. Шестой месяц – один из самых опасных и непредсказуемых!
Та не унималась, пытаясь доказать Мирославе, что Сергея Борисовича «довели», «подставили» и так далее по списку. Как будто она маленькая девочка и сама не понимает этого!
- Ярек дома? – Прервала её Мирослава.
- Ярек? – Переспросила Янина. – Да, дома. Он где-то внизу…
- Позови его! – Велела мать.
- Зачем? – Не поняла Яна. – Вы вроде бы только вчера по скайпу созванивались…
- Ты можешь сделать то, что я прошу, не рассуждая и ни о чём не спрашивая? – Поинтересовалась Мирослава строго. – Если я прошу что-то сделать, значит, мне так надо!
Янина отправилась на поиски мужа в их большом, странно спланированном доме. Она перестала всхлипывать, и это было самое главное. Не надо ей сейчас сильных эмоций. Как-нибудь потом, когда всё закончится, и второй внук Мирославы появится на свет живым и невредимым.
Наконец, Янине удалось отыскать отца растущего семейства и вручить ему трубку.
- Слушаю вас! – Голос зятя звучал басовито и приветливо.
Он уже почти без акцента говорил по-русски. «Единственный адекватный человек в этом доме, и тот словен!» - Подумалось Мирославе без всякой связи с ситуацией.
Она коротко описала Яромиру, что произошло, и попросила следить за Яной. Та должна вести себя сейчас спокойно и благоразумно, дабы с ней и с их ребёнком не было проблем. Впечатлительный Ярек, наскоро простившись с тёщей, принялся неукоснительно выполнять её рекомендации, чем изрядно повеселил свою жену. Что ж, пусть лучше смеётся, чем заливается слезами и издаёт разрывающие душу звуки, способные повредить ей самой и их малышу.
Избавившись от не в меру эмоционального общения с Яниной, Мирослава сама набрала номер Липницкого.
- Толь, ты видел выпуск новостей? – Спросила она.
- Да, видел, - произнёс Анатолий озадаченно. – Думаю, тот тип изрядно его довёл. Что-то рожа у него знакомая… не могу вспомнить, где я его видел. Такое ощущение, что тоже по телевизору. Может, артист какой или обозреватель?.. Вроде нет… Уж больно внешность простецкая… Ладно, вспомню – скажу. Ты это… Славка, держись. Самое говённое в том, что его сейчас все, кому не лень, начнут поливать грязью, как из шланга, а он не мог…
- Не мог! – Горестно повторила Мирослава. – Янка тоже не могла творить всю эту адову хрень в последней своей поездке перед замужеством в Словению, а творила! Мне тогда все глаза прокололи её поведением. Лучший друг не мог предать, а предал ведь, причём в какой момент!.. Да и Регинка в жизни не брала чужого, кроме одного единственного случая, и ведь, что украла! Вот и Сергей не мог…
- Янка ничего ужасного за границей не творила, могу тебе сказать. Иначе такой мужик, как Збогар, ни за что на ней не женился бы. Я тебя не предавал, Мирослава. У нас с самого начала с тобой не заладилось. Следовательно, и Регинка ничего у тебя не крала. Исходя из всего этого, можно сделать вывод, что Сергей не виноват в том, что произошло. Конечно, дерутся всегда двое, но тем не менее…
- …тем не менее, я выслушаю о себе и о нём столько всякого! Что ж, мне не привыкать. Переживу как-нибудь. Меня другое терзает… Как ему помочь? Он ведь не выживет в этом ужасном месте! И, как я буду без него теперь, когда я так привыкла… - Мирослава всхлипнула. – Впрочем, тебе это ни к чему.
- Очень даже к чему, Славка! – Возразил Анатолий. – Сколько  ты выслушала моих жалоб в своё время… Неужели я тебе не помогу? Помогу, конечно. Звони в любое время дня и ночи. Я всегда готов тебя выслушать.
- Спасибо, Толь! – Поблагодарила Мирослава искренне. – Кстати, что ты решил с Регинкой?
- Ничего, Славка, я с ней не решил. Нечего там пока решать. Думаю, она поговорит и успокоится. Тебе надо до завтра отдохнуть, как следует. Утро вечера мудренее.
Они попрощались и отправились, каждый, в свою пустую, холодную, спальню.
 На другой день Мирославе позвонил следователь. Сухо и кратко назначил время и место проведения опроса, подчеркнув, что она далеко не самый важный свидетель. Оно и понятно. Драку Мирослава видела только в выпуске новостей. Точнее, там показали избиение посетителя медиком, но Мирослава почему-то была уверена, что это была именно драка.
- Владимир Иванович Коровкин, - представился пепельный блондин лет тридцати с глазами цвета жидкой стали. – Назовите свои фамилию, имя отчество полностью, дату рождения, место работы и адрес проживания.
Мирослава назвала всё, о чём просили. Следователь тут же фиксировал всё в протоколе, который он с фантастической скоростью заполнял на допотопном ноутбуке.
- В каких отношениях вы состоите с подозреваемым? – Спросил следователь, изо всех сил стараясь выглядеть строгим.
- Мы встречаемся, - коротко ответила Мирослава.
- Оформлять отношения не думали?
- Сергей периодически говорит об этом, но я сомневаюсь, нужно ли… Знаете, когда возраст за пятьдесят, и ты всю жизнь прожила одна… Возникают некоторые сомнения!
- Почему у вас возникли сомнения? Сергей Борисович был груб с вами? Обижал? Может, позволял себе распускать руки? – В серых глазах молодого человека, сидящего напротив, засветился настоящий охотничий азарт.
- Нет, ну что вы, Владимир Иванович… Сергей Борисович самый интеллигентный человек из всех, кого я знаю.
- Ну, да, - саркастически произнёс Коровкин, - вся страна вчера видела.
- Я понимаю, что вопросы здесь задаёте вы, но всё же… Владимир Иванович, вы уверены, что во вчерашнем выпуске новостей запись с камеры наблюдения была показана полностью?
Следователь смутился.
- Нет, конечно. Был показан самый острый момент. Вы же понимаете, эфирное время и всё такое. Почему вы спрашиваете?
- Потому что я уверена, что Сергей не мог наброситься на того гражданина первым. Потому что я уверена, что перед этим они крупно повздорили, и ссору затеял именно оппонент Сергея. Потому что…
- Откуда такая уверенность? – Перебил следователь достаточно резко. – Вы знаете, как меняют человека обстоятельства, в которых он находится? Вы в курсе, что Сергей Борисович – мужчина? – Увидев лёгкую усмешку на лице Мирославы, молодой человек в погонах смутился. – Я не об этом! – Резанул он. – Я о том, что мужик есть мужик. Он всегда агрессивнее женщины, каким мягким и интеллигентным он бы ни был. Завёлся на ровном месте и понеслось! С кем не бывает?
- С Сергеем точно не бывает, - ответила Мирослава уверенно. – Мы встречаемся почти два года. Можно сказать, живём вместе, и, вы знаете, за это время вспышки агрессии случались только со мной, и то не поводу поведения Сергея Борисовича, а совсем по другим причинам.
- По каким? – Ухватился за эту мысль следователь.
- Неприятности на работе, сложности во взаимоотношениях с сёстрами, родителями, дочерью, соседями… Мало ли причин? Сергей всегда меня успокаивал и говорил, что всё наладится. Причём, не только говорил, но и делал для этого многое! Нет, он не мог завестись на ровном месте, - резюмировала Мирослава.
- Вы знаете, кого он избил? – Поинтересовался следователь, приблизив своё лицо к лицу свидетельницы.
- Посетителя морга. Отца скончавшегося новорождённого ребёнка.
- Это то, что вы узнали из выпуска новостей. А кто этот человек? Чем он занимается?
Мирослава пожала плечами.
- Откуда мне знать? По виду напоминает продавца мясного отдела, а там может быть кем угодно, конечно.
- Ваш незаконный супруг, - Владимир Иванович сделал ударение на слове «незаконный», - избил очень уважаемого человека. Депутата городской Думы! – Закончил он многозначительно.
- Это неважно, - обрубила Мирослава. – Если человек ведёт себя, как свинья, ни один депутатский мандат не сделает его человеком.
Следователь Коровкин густо покраснел.
- В общем-то, вы правы, Мирослава Златовна, но нельзя же вот так… категорично.
- Мне можно, я препод, - отмахнулась Мирослава.
- Ну, и что, что вы преподаватель?
- Мы все становимся немного поеханными после десяти лет работы, - беспечно рассмеялась она, и молодой служитель закона невольно залюбовался красивыми изгибами линий её тела и белоснежной улыбкой.
- Вы очень красивая женщина, - произнёс он задумчиво. – Выглядите лет на пятнадцать, если не больше, моложе… Может быть, вы надеетесь встретить кого-то получше, чем небогатый, неброский и возрастной патологоанатом?
Мирослава моментально посерьёзнела.
- Нет, что вы, Владимир Иванович. Я люблю Сергея Борисовича и хотела бы провести с ним всю оставшуюся жизнь, но, как вы справедливо заметили, наш возраст… Пора уже подумать о том, что будет, когда мы покинем этот мир.
- При чём здесь это? – То ли не понял, то ли сделал вид, что не понял, следователь.
- При том, что у Сергея есть дети. Две взрослые дочери. Если мы распишемся, я буду иметь право на долю в наследстве даже в случае составления завещания. Мне это, конечно, без надобности, но всем подряд этого не объяснишь. Я не хочу, чтобы его дети злились на меня по-тихому и накручивали нервы своему отцу.
- Да и ваша дочь будет накручивать нервы вам, - продолжил следователь. – Маслов ведь будет иметь те же права, что и вы…
- Нет!
- Что «нет»?
- Янина не расстроится, если половина квартиры отойдёт Сергею или кому-то ещё. Она состоятельная женщина.
- Чем занимается ваша дочь? – Живо поинтересовался Коровкин.
- Она литератор. Вдобавок, замужем за бывшим футболистом… Звездой мирового мини-футбола…
- Кто её супруг?
- Яромир Збогар. Наверняка слышали о нём, если хоть немного интересуетесь…
- Да, конечно! – Восторгу молодого следователя не было предела. – Вот это да! Сам Збогар! У них официальный брак?
Мирослава с досадой подумала, что её собеседник как-то уж очень зациклен на вопросе официального оформления отношений. Ей ещё предстояло понять, почему так, а пока она ровным голосом ответила:
- Да, их брак зарегистрирован официально, и у нас, и в Словении. Они тогда как-то очень быстро приняли это решение, хотя были на тот момент знакомы меньше месяца…
- Ну, вот видите! Ваша дочь и её супруг – решительные люди, а вот вы с Сергеем Борисовичем… Это тем более странно, что ваша дочь ни на что не претендует, да и такая женщина, как вы, никогда не свяжется судиться с чужими детьми из-за доли в несчастной двушке почти на окраине…
- Почему вы так думаете? Вдруг стану? – Спросила Мирослава кокетливо.
- Вы не станете! – Отмахнулся следователь. – Кто угодно, только не вы. Я тут, знаете, сколько всякого народа перевидал? Волей-неволей научишься разбираться в людях…
- Когда я смогу навестить его?  - Спросила Мирослава.
Следователь посмотрел на неё, как на первоклассницу.
- Вот, что значит, человек не имеет никакого криминального опыта! – Воскликнул он покровительственно. – Но это очень даже хорошо! - Спохватился Владимир Иванович. – Мне иногда начинает казаться, что все люди либо сами сидели, либо сталкивались с этим каким-то образом… Видите ли, Мирослава Златовна… Тут такое дело… Пока человеку не предъявлено обвинение, его нельзя навестить, как вы изволили выразиться. Передать посылку тоже пока нельзя. Это можно будет сделать, когда предъявят обвинение и переведут из изолятора временного содержания в следственный изолятор. Есть ещё один скользкий момент… - Коровкин сделал достаточно долгую паузу, и Мирослава, почувствовав неладное, напряглась, как кошка перед прыжком. – Отнести передачу и получить свидание могут либо близкие кровные родственники – родители, братья-сёстры, дети, - либо супруги в случае официально зарегистрированного брака. Всем остальным нужно брать специальное разрешение у следователя.
- Но ведь вы мне его дадите? – Спросила Мирослава с надеждой.
- Я-то дам, - согласился Коровкин, - но только на передачу. Дать разрешение на свидание с подследственным фактически постороннему человеку я не имею права. Вы, скорее всего, сможете получить свидание со своим незаконным супругом, только когда его отправят на зону. Там с этим полегче, но всё зависит от того, какой попадётся начальник. Так что, Мирослава Златовна, думаю, вы теперь поняли, почему я спрашивал вас об официальном оформлении отношений?
Мирослава загрустила.
- Я слышала, что подследственному нужен адвокат, - начала она, вспомнив детективные романы и фильмы.
- Да, - согласился Коровкин, - конечно, нужен. Пока Сергею Борисовичу Маслову предоставили общественного защитника, но, сами понимаете, частный всегда лучше.
- А у того, кто сам себе адвокат, клиент дурак, - вспомнилась Мирославе фразочка из фильма об одном не в меру готичном семействе.
- Вот, именно! – Горячо согласился молодой следователь. – Только имейте в виду, Мирослава Златовна, что услуги адвокатов дороги. У вас есть, чем платить?
- Найду! – Отмахнулась Мирослава. – Главное, чтобы помогло.
- Сейчас полно таких, кто берёт огромные деньги за свои услуги, а сам ни черта не делает, - предостерёг Владимир Иванович. – Мы, следователи, не очень-то жалуем адвокатское племя…
- Оно и понятно, - согласилась Мирослава. – У вас с ними противоположные интересы.
- Не в этом дело, - возразил Коровкин. – Знаете, иногда бывает очень обидно: ты с утра до поздней ночи, а то и до следующего утра, копаешься в таком, простите, дерьмище, а эти маменькины сынки и доченьки чистенькие, с портфельчиками, рабочий день у них по большей части заканчивается, как и у всех нормальных людей… А сами ни черта делать не хотят, да ещё и норовят пронести в тюрьму что-то запрещённое! Вот, что обидно, а не то, что они защищают наших подследственных.
Мирослава глубоко вздохнула.
- Я могу идти? – Спросила она. – Мне надо многое обдумать…
- Да, подумать тут есть, над чем. Вы говорили, что у Сергея Борисовича две взрослые дочери. Может, вам с ними как-то скооперироваться, чтобы не нести всё это бремя одной. Да, и отказаться от отношений с этим человеком никогда не поздно. В конце концов, вы ничего ему не должны.
- Он вчера сказал мне то же самое, - горько улыбнулась Мирослава, - но нет! Своих не бросаем.
- Тогда крепитесь, - напутствовал следователь.  – Прочтите, пожалуйста, протокол и, если согласны с записанным, распишитесь.
Мирослава читала протокол и поражалась, насколько официальным языком была записана их с Коровкиным, в общем-то, достаточно непринуждённая беседа. Впрочем, всё записанное было верно и составлено грамматически правильно. Надо сказать, что следователь не вызвал в Мирославе каких-то негативных чувств. Он просто выполняет, как может, свою работу и делает это, надо сказать, достаточно грамотно и тактично.
Когда Мирослава подписывала протокол, она сделала отступ от последних слов примерно на две или три строчки. Поставила подпись с расшифровкой, дату и наткнулась взглядом на откровенно весёлое лицо следователя Володи. Она уставилась на него непонимающе, а тот пояснил:
- И снова ваша неопытность, Мирослава Златовна! Вот, объясните, пожалуйста, зачем вы отступили, оставив столько свободного места перед подписью?
- Так красивее, - смущённо пояснила Мирослава, - да и все так делают! Ни разу не видела, чтобы подпись на документах стояла в конце последней строки текста.
- Так расписываются нормальные люди на нормальных документах, например, на заявлении об отпуске. На следственных документах подпись лучше ставить именно в конце текста. Сами подумайте, ведь недобросовестный сотрудник может дописать сюда всё, что угодно, вплоть до признания в преступлении, и вы ничего потом не докажете!
- Но ведь вы так не сделаете, Владимир Иванович? – Испугалась Мирослава.
- Я-то не сделаю, - согласился Коровкин, - но откуда мы можем знать, кому попадёт в руки этот документ сегодня вечером? Завтра? Через полгода?
- Что же теперь делать? – Спросила Мирослава, беспомощно.
Коровкин взял ручку и нарисовал на пустом месте гигантскую приземистую «зет».
- Так тоже можно сделать, - пояснил он. – Главное, никогда не оставляйте под протоколами пустых мест.
- Хорошо, - пролепетала Мирослава, искренне надеясь, что ей не придётся больше подписывать протоколов, и, вообще, что всё происходящее – не более чем затянувшийся дурной сон.
Не успела Мирослава покинуть здание, как заверещал её смартфон. Звонил Анатолий.
- Как ты, Славка? – Спросил он обеспокоенно. – У следователя была?
- Да, сейчас как раз выхожу от него, - ответила Мирослава. – Толь, нужен хороший адвокат. Где его взять?
- Где-нибудь возьмём, - пообещал Анатолий. – Займусь этим сейчас же. Есть кое-кто на примете. Славка, ты в курсе, кого избил твой ненаглядный Серёженька?
- Депутата какого-то, следователь сказал. Тот теперь, конечно, попытается раскатать Сергея в блин. Надо сделать всё, чтобы помешать ему в этом.
- Какого-то, говоришь? Да, не какого-то, а очень опасного депутата подранил наш храбрый вояка. Это не кто иной, как Михаил Ложкин. Слышала о таком?
- Да, что-то смутно припоминаю. Он вроде с криминалом был связан. Пару лет назад по этому поводу скандал в прессе был.
- Вот, именно! – Горько согласился Анатолий. – Ты, конечно, не из тех, кого легко запугать или обидеть, да и я у тебя пока всё ещё есть, но, Славка… Будь осторожнее, ладно? Если заметишь, что за тобой следят, либо ещё что-то подозрительное – не молчи. Сразу звони следователю, а потом мне. Нет, лучше наоборот – сначала мне, потом следователю.
- Толенька, спасибо тебе огромное! – Искренне откликнулась Мирослава. – Что бы я без тебя делала?
- Что бы мы делали друг без друга! – Поправил её Анатолий. – Мне сегодня Янка звонила, - сообщил он.
- Что ей было нужно? – Холодно поинтересовалась Мирослава.
- Не поверишь, то же самое, что и тебе. Просила найти хорошего адвоката для Сергея Борисовича. На суд они хотят вызвать защитника из столицы, а на следствие годится и наш, местный. Все расходы, сказала, берёт на себя.
- Кое-кто с детства много на себя берёт, - мрачно пошутила Мирослава. – Только вчера ругала её за то, что много волнуется, Ярека подключить пришлось, а сегодня эта неугомонная стрекоза уже тебе позвонить успела!
- Янка у тебя – прелесть! – Промолвил Анатолий, и голос его заметно потеплел. – Жаль, что не пошла по спортивной линии. Такие успехи в дзюдо делала!..
- Она пошла по спортивной линии, - возразила Мирослава весело. – Замуж за Ярека вышла, рожает ему маленьких футболистов одного за другим…
- Да, что-то подсказывает мне, что двумя они не ограничатся! – Рассмеялся Анатолий. – Не остановятся, пока футбольный клуб у себя на дому не создадут!
Оба они рассмеялись.
- Кстати, о детях… Толь, я хочу съездить к старшей дочери Сергея, Кристине. Следователь сказал, что отнести передачу может только кровный родственник, либо законный супруг, а мы с ним, ты же знаешь…
- …жевали сопли года полтора! – Закончил Анатолий. – Кристя не станет с тобой разговаривать. Она же у нас вся такая актрисочка-актрисочка, и тут – тюрьмы, передачи. Смеёшься, что ли?
- Нет, почти уже плачу, - ответила Мирослава грустно, - но делать ведь что-то надо. Он сказал, что даст мне разрешение на передачу, но это он сейчас так говорит, а что будет потом…
- Делать что-то надо, - согласился Анатолий. – Держись, Славка, зубами за воздух, а я, как найду путёвого адвоката, непременно тебе перезвоню.
Всю следующую неделю Анатолий и Мирослава, Янина и Яромир, Коленька и Оленька работали, как слаженная спасательная команда. Им многое удалось сделать. Анатолий и Ольга, посоветовавшись, решили обратиться к одному из посетителей фитнес-клуба Анатолия, пожилому нотариусу, чья контора располагалась в самом центре города. Кажется, этот человек был, так или иначе, знаком буквально со всеми. Янина и Ярек перевели существенную сумму денег на счёт Мирославы, чтобы она не стеснялась в расходах по спасению дорогого человека и любимого преподавателя. Николай по самым разным каналам узнавал последние новости по делу. Главным информатором был его одноклассник Альберт, уже три года трудившийся оперативником в следственном отделе. 
Им удалось найти хорошего адвоката. Краснопёров Борис Петрович выиграл не одно дело в суде, вдобавок был очень уважаем в городе и по совместительству преподавал в Академии права, которую в своё время окончила с отличием сестра Регина.
Принадлежность адвоката к Академии навела на мысль о том, что поискать хорошего столичного адвоката тоже стоит среди своих. Анатолий озадачил Регину. Та вскоре заручилась поддержкой Алексея Сергеевича Боровского, имя которого в связи с выигранными им громкими делами на слуху у многих.
Единственным близким Сергею человеком, которого не удалось склонить на свою сторону, оказалась его старшая дочь Кристина. Мирослава нанесла ей визит тоже в первую неделю после происшествия, и натолкнулась, как всегда на такое непонимание, что поневоле опускались руки.
- Зачем вы пришли? – С вызовом поинтересовалась Кристина Подбельская, ведущая актриса Театра Академической драмы.
Её чёрные глаза буравили гостью с такой ненавистью! «Пиковая дама, - невольно подумалось Мирославе. – Чёрная масть и злости немерено. Как она могла такой вырасти?»
Сергей Борисович уже пятнадцать лет был в разводе со своей женой Тамарой. Та в своё время познакомилась где-то с директором театра, Аркадием Побельским, и поразила его, как разряд молнии. Это была оглушительная и сокрушительная победа страсти над чувством долга, семейными ценностями и здравым смыслом. Аркадий, не задумываясь, ушёл от своей блёклой, тихой супруги к этой яркой, интересной женщине. Она тоже развелась со своим «скучным и низкооплачиваемым» мужем и вышла замуж за ненаглядного «Аркашеньку», воплотившего все её мечты о красивой и насыщенной жизни.
У Аркадия с бывшей женой Юлией не было своих детей по причине очень плохой наследственности с его стороны. Юлия настолько любила мужа, что готова была отказаться ради него от счастья материнства, но… В итоге, бросившись на нечто блестящее и яркое, Аркадий с лёгкостью отказался от их стабильного, спокойного брака. Бывшая жена попала в больницу с нервным срывом и внезапно проявившимся «букетом» соматических расстройств, но кто вспоминал о ней в вихре новых, бурлящих, как гейзер, сложных и красивых отношений?
Жизнь с Тамарой – тот ещё вулкан, но, похоже, Аркадий настолько заскучал в предыдущем браке, что с наслаждением впитывал каждый час, проведённый рядом с этой непредсказуемой женщиной. К тому же, вынужденно бездетному директору театра невероятно льстила роль «отца» двух дочерей-красавиц. Он их буквально облизывал, и старшая девочка, Кристинка, с самого начала отвечала ему полной взаимностью. На момент расставания родителей ей исполнилось пятнадцать лет, и юная красавица страстно мечтала об актёрской карьере.
Она твердила родителям о том, что станет актрисой, с восьми лет, но те только отмахивались: какие, мол, актёры в нашем роду, где сплошные врачи и скромные служащие? «Дядя Аркаша», который вскоре был пожалован званием «папы Аркаши», а после и вовсе «папочки» и «папули», оказался её пропуском в вожделенный мир театральной богемы.
Младшая дочь Сергея и Тамары Надежда очень тяжело переживала развод родителей. На тот момент ей было двенадцать лет. Она выразила желание остаться с отцом, но Тамара надавила на младшенькую, пообещав, что в этом случае Наденька никогда не увидит больше ни мать, ни сестру, и та покорно поплелась вслед за ними в ненавистную новую жизнь. В то время Надя навсегда возненавидела театр и всё, что с ним связано. Она пошла по стопам отца, поступив в медицинский институт, сбегала к нему при первой возможности, постоянно звонила, интересовалась его жизнью, рассказывала о своих делах, консультировалась.
Когда младшая дочь Сергея училась на третьем курсе медицинского, там неожиданно открылось военно-медицинское отделение. Надежда пошла туда, не задумываясь, и никогда не жалела о своём выборе. Правда, теперь она служила на другом конце страны, в Хабаровском крае, но жизнь её была такой, как ей всегда мечталось: военная форма, строгий порядок во всём, работа с максимумом отдачи.
Около года назад капитан медицинской службы Надежда Маслова вышла замуж за своего сослуживца и коллегу Александра Власова. Они ждали своего первенца, и срок её беременности был примерно таким же, что и у Янины. Мирославе страшно было представить, как Надежда переживает случившееся.
Кристина переживала произошедшее с её отцом весьма по-своему.
- Вы хотите денег? – Спросила она у застывшей на пороге Мирославы. – Я вам их не дам. Во-первых, у меня их нет. То, что актёры ворочают миллионами, придумало быдло. На самом деле у нас только траты огромные, но отнюдь не заработки. Во-вторых…
- Мне не нужно ваших денег, - произнесла Мирослава мягко, но настойчиво. – Дело в том, что в изоляторе не принимают передачи у лиц, не являющихся…
Она изложила суть дела Кристине, и в какой-то момент ей показалось даже, что та прониклась ситуацией, но актриса есть актриса. Она не прекращает играть даже в обыденной жизни.
- Какое несчастье! – Воскликнула мадам Подбельская, картинно заламывая руки. – Пусть мой несчастный папочка… - Длинная, многообещающая пауза, - … катится ко всем чертям!
Она попыталась закрыть дверь, но Мирослава не дала ей этого сделать. Подбельская была миниатюрной и тонкокостной, а Мирослава никогда отсутствием физической силы не страдала, была высокой и достаточно широкоплечей, хоть и очень стройной при этом.
-  Невоспитанная, неблагодарная, глупая девчонка! – Прошипела Мирослава в её маленькое личико, мгновенно превратившееся из самодовольного в перепуганное. – Как ты можешь так относиться к родному отцу, который ничего плохого не сделал ни тебе, ни твоей сестре, ни вашей матери?!
- А что он нам сделал хорошего? – Моментально заблажила звезда сцены, для которой эта тема, по всей видимости, была больной. – Никогда не мог нас толком обеспечить! Только и делал, что торчал круглые сутки на своей дурацкой работе, в трупачине копался, да чаи со студентами гонял!
- Он вас не бросал! – Возразила Мирослава строго. – Он воспитывал вас! Учил хорошему! Правда, кое-кто, похоже, ничего хорошего не может воспринять по определению.
- Надька зато смогла! – Выкрикнула Кристина, захлёбываясь слезами. – Теперь, вот, живёт, чёрт знает, где, и в говне возится! А ей самой сейчас делают операцию, если вы не в курсе! Разрезали живот и достают оттуда мёртвого ребёнка. По частям! Тоже заслуга нашего дорогого папочки Серёженьки, между прочим! Надюша, как тот выпуск новостей посмотрела, так и…
Кристина закрыла глаза ладонью и разрыдалась так, что Мирославе показалось, будто артистку того и гляди разорвёт на части. Из-под её тонких, кривоватых пальчиков струились водопады слёз.
У Мирославы потемнело в глазах, и в висках болезненно застучало.
- Какой ужас! – Произнесла она через силу. – Сочувствую вам, Кристина! Сестра и племянник… Боже…
- Идите домой, Мирослава, - произнесла Кристина сквозь плач, колотивший всё её субтильное тельце. – Пусть вы никогда не узнаете того, что я сейчас чувствую!
Мирослава развернулась, чтобы уйти, но Кристина неожиданно выстрелила ей в спину вопросом:
- Что вы собираетесь делать? – Голос молодой женщины звучал резко и зло. – Вы теперь с ним распишетесь?
- Как вы это себе представляете? – Спросила в ответ Мирослава с тяжёлым вздохом.
- Очень романтично, - ответила Кристина. – Свадьба в тюрьме. Вы в белой блузке и с гладко причёсанными волосами и… Сергей Борисович в арестантской робе…
- Там нет никакой робы, - возразила Мирослава устало. – Это тюрьма для подследственных, а не осуждённых. Они ходят в обычной одежде. Кстати, вашему отцу позарез нужна смена белья и одежды, а вы не хотите даже отнести посылку.
- Не хочу, - согласилась Кристина. – Этот человек опозорил нас всех на всю страну, убил моего племянника и изуродовал сестру. Она теперь, скорее всего, бесплодной останется. Ей двадцать семь лет. Надюша была старо родящей, - слёзы вновь навернулись на глаза миниатюрной брюнетки. – Хорошо, что хоть я успела по молодости отрожаться!
Мирославу всегда коробило, когда о людях и их детях говорили так, словно это скот с приплодом. Тем более странно было слышать такие вещи от актрисы, существа эфемерного, неземного. Ещё, говорят, медики циничные! Циничнее видали.
Попрощавшись, она отправилась восвояси. В ушах Мирославы долго стояли слова Кристины о том, что её сестре «разрезали живот и достают мёртвого ребёнка по частям». Даже кошмар на эту тему ночью приснился. Впрочем, поводов для кошмарных снов у Мирославы оказалось более чем достаточно и без этого.
Выходя из подъезда Кристининого дома, Мирослава столкнулась в дверях с молодой женщиной среднего роста. Светлые волосы её были гладко зачёсаны назад и собраны в пучок, карие глаза смотрели внимательно и строго. Мирослава заметила, что женщина ждёт ребёнка, и это был, судя по величине живота, тоже примерно шестой месяц. «Что за наваждение?» - Подумала она. Ей показалось, что беременная хотела ей что-то сказать или спросить о чём-то, но передумала. Теперь они смотрели друг на друга, переминаясь с ноги на ногу у выхода из подъезда.
- Будьте аккуратнее, - сказала зачем-то Мирослава. – Берегите себя.
- Спасибо, - ответила незнакомка приятным, довольно низким голосом и улыбнулась.
Мирослава улыбнулась в ответ, и женщины разошлись в разные стороны.
У подъезда дома Мирославы стоял бронированный светло-бежевый автомобиль с тонированными стёклами. Она не обратила бы на него ровным счётом никакого внимания, если бы не работающий двигатель. Судя по всему, автомобиль стоял здесь уже давно, и двигатель его работал, не переставая. «Между прочим, в жилой зоне запрещены подобные вещи!» - Подумалось Мирославе. Ей всегда был неприятен запах выхлопов.
Неожиданно сзади на её плечо легла чья-то тяжеленная ручища. Она обернулась и увидела высоко над собой безобразно ощерившееся лицо питекантропа. Одето это существо мужского пола было в светло-бежевый, под цвет автомобиля, плащ и тёмно-серую кепку. Вроде бы неброские цвета, но этот огромный, первобытный субъект выделялся бы из любой толпы. Впрочем, от кого ему прятаться?
- Слышь, ты, Матрёна!.. – Обратился он к Мирославе.
- Мирослава Златовна, если вас не затруднит, - церемонно произнесла она, внутренне сжимаясь не от страха даже, а от первобытного ужаса.
- Это ты своим студикам Мирослава Златовна, - заржал в ответ питекантроп, - а мне Матрёна. Я, к твоему сведению, помощник депутата, думаю, ты уже догадалась, какого именно. Можешь жаловаться на меня, куда хочешь, хоть в полицию, хоть в Администрацию, хоть Президенту или самому Господу Богу, мне ничего не будет. А, вот, ты поумерила бы свой пыл, мать. Я смотрю, уж очень бурную деятельность ты развела вокруг своего хахаля. Если не успокоишься, добром это для него не кончится.
- Для него уже не кончилась добром встреча с вашим хозяином. Какого зла вы ещё можете пожелать человеку, который и без того наказан, непонятно за что?
- Зло может принимать разные формы, дорогая, - доверительно сообщил питекантроп. - Когда твой дорогой друг чалится на нарах, тебе хотя бы есть, чего ждать. Когда склеил ласты, ждать уже нечего. Только на могилку с цветочками ходить, безутешную вдову изображать.
- Вы мне угрожаете?! - Спросила Мирослава с вызовом.
- Нет, что ты, - отмахнулся негаданный собеседник с наигранным испугом. –Ты-то зачем мне сдалась? Если что-то случится с красивой женщиной, да ещё и преподавателем колледжа, ещё и бывшим директором, и кандидатом наук и так далее по списку, будет много вони. А, вот, если, к примеру, какой-то зек в следственном изоляторе на резинке от трусов повесится, никто и не заметит. Либо заметят и скажут, мол, совесть замучила гада, так ему и нужно. Улавливаешь, о чём я?
Мирослава похолодела. У мафии, говорят, длинные руки. Они и в тюрьме до Сергея доберутся.
- Выключите двигатель автомобиля, - сказала она гамадрилу в плаще приказным тоном. – Жилая зона – не место, где можно стоять сутками с включённым двигателем.
- Вот, те раз! – Растерялся тот. – Я ей про её милого толкую, а она мне про двигатель! Ты что, совсем ненормальная? Не понимаешь, о чём я?
- Хоть бы и ненормальная, - пожала плечами Мирослава. – С каких это пор у нас в стране запрещено быть ненормальной? У меня, между прочим, и справка имеется, - сообщила она доверительным тоном, придвинувшись к верзиле вплотную. – Вот, сожгу твою таратайку ко всем чертям, и что ты мне сделаешь? Мне никто ничего не сделает! Хоть Президенту жалуйся, хоть самому Господу Богу…
Гамадрил растерянно моргал, глядя на Мирославу, которая медленно топила его в ледовитом море своих холодных, тёмно-синих глаз. Уж что-что, а обдавать холодом она всегда умела так, что у собеседника на самом деле стыла кровь в жилах.
- Мирославка! Вот ты где, а я тебя повсюду ищу! Почему у тебя телефон не отвечает?
- Я недавно сменила номер, - ответила Мирослава, не поворачивая головы.
- А это что за упырь? Ты что, меня на него променяла? А говорила, «доктор», «интеллигент»… Вот этот что ли, мать его, интеллигент? Бычара засранный! Ты где его откопала? И до чего ты, подруга, дошла?..
- Ты привёз то, что я просила? – Холодно поинтересовалась Мирослава, всё так же, не поворачивая головы.
- Обижаешь! Конечно, привёз. Вот он, твой цветочек аленький, держи.
Невысокий, коренастый блондин в военной рабочей форме, стриженный почти под ноль, достал что-то из своего грязного, армейского рюкзака и аккуратно вложил Мирославе в её изящную, беломраморную ручку. Глаза питекантропа, а по совместительству помощника депутата, Виктора Гуляева из маленьких и тёмных сделались очень большими и светло-зелёными, когда он увидел, что именно оказалось в руке Злой Колдуньи, как он успел окрестить  про себя Мирославу.
Виктор официально являлся помощником депутата Михаила Ложкина, а по сути… Впрочем, лучше не касаться его грязной, насквозь прогнившей сути.
- Вы, два ненормальных! – Заблажил он. – Вы что задумали?
- Как думаешь, эта крошка разнесёт вон ту колымагу с работающим двигателем? – Спросила Мирослава человека в военной форме, сжимая в руке гранату «лимонку» и не обращая ни малейшего внимания на верзилу в светлом плаще.
- Конечно, - ответил тот деловым тоном. – Только стёкла на первых трёх этажах повыбивает. Если тебе не жалко, то можно, конечно, но я бы лучше сжёг. Дать бензинчику? – Заботливо осведомился бывший ухажёр Мирославы, делая вид, что полез в рюкзак за порцией бензина.
Гуляев сорвался с места и кинулся к машине.
- Можешь не суетиться, она докинет, - произнёс ему вслед военный вроде бы негромко, но тот прекрасно расслышал каждый слог.
Им овладела настоящая паника, заставившая крупной рысью покинуть двор и скрыться за углом. Мирослава тем временем набрала нужный номер и сообщила, что в их дворе уже полчаса стоит автомобиль с работающим двигателем, назвала его марку и регистрационный номер. Сделают что-то работники ГИБДД владельцу автомобиля или нет – не суть. Главное, он засветился, где нужно. Теперь, что бы ни случилось, водитель бронированной «Тойоты» не сможет сослаться на то, что его не было в это время на этом месте.
- Пойдём, раз пришёл, - Мирослава сделала приглашающий жест в сторону подъезда.
- А удобно? – Спросил военный, имея в виду то, что Мирослава не свободна.
- Удобно, - устало махнула она рукой. – Выпьем чаю, ты мне расскажешь последние новости…
- А ты ничего не хочешь мне рассказать?
- Нет, - призналась Мирослава, как на духу, - но придётся. Ты ведь не отвяжешься.
- Не отвяжусь, - охотно согласился её собеседник. – Вас, гражданских, совсем нельзя оставлять одних. Моментально во что-нибудь вляпаетесь, - рокотал он покровительственно.
- Я предлагала тебе быть со мной, - пожала плечами Мирослава. – Ты что мне на это ответил?
- Ну, прости меня, Мирославушка. Ты же сама всё прекрасно понимаешь…
- Понимаю. Жаль, что ты ни черта в жизни не понимаешь, кроме войны.
Беседуя в таком духе они подошли к дверям Мирославиной квартиры. Оказавшись за её порогом и заперев дверь, Мирослава бросилась военному на грудь:
- Сашка! Боже мой, Сашка! Как я рада снова видеть тебя живым и целым!
- Почти целым, - поправил Александр, целуя волосы Мирославы. – В этот раз ногу серьёзно зацепило. Думал, хромым останусь, но вроде обошлось.
- Тебе надо присесть! – Спохватилась хозяйка и потащила его в гостиную. – Располагайся, как тебе удобно. Можешь даже прилечь, - пригласила она.
- Ты могла быть отличной женой, Мирослава, - печально произнёс Александр, усаживаясь на диван и вытягивая ноги. – Почему же тебе так с мужиками-то не везёт? То этот твой Август… Июлевич! То Анатолий, то я… Да, и твой эскулап, я смотрю, тоже куда-то делся.
- Почему ты так решил? – Спросила Мирослава встревоженно.
- Интуиция, - коротко пояснил Александр. – Давай, рассказывай. Слушаю тебя внимательно.
Мирослава познакомилась с Александром почти десять лет назад во дворе военного госпиталя. Студенческая самодеятельность колледжа электротехники выступала там с шефским концертом перед Девятым мая. Это был последний год существования колледжа как самостоятельной единицы и, соответственно, последний год директорства Мирославы.
В разгар концерта она вышла во двор глотнуть свежего воздуха. Растения на клумбах радовали своим разноцветьем. Пчёлы, шмели и осы усыпляюще жужжали над цветами. Воздух был тихим и прозрачным, и только изредка его колебали слабые порывы прохладного ветерка.
На одной из скамеек курил мужчина неопределённого возраста с рукой на перевязи и перебинтованной головой. Мирослава деликатно отошла подальше и уселась через две скамейки от него. Она закрыла глаза и погрузилась в раздумья, вдыхая ароматы цветов, свежей листвы и мокрой после полива земли.
Ей не хотелось думать о будущем. Не было желания вспоминать прошлое. Она впитывала в себя этот прекрасный момент, когда можно просто расслабиться и никуда не спешить, ни о чём не думать, ни о ком не заботиться.
Посреди своей прекрасной отрешённости Мирослава неожиданно почувствовала, что вокруг неё стало как будто бы чуточку теплее, а ещё стойкий запах табака навязчиво ввинтился откуда-то в ноздри. Странно. Ветер вроде бы относил сигаретный дым в другую сторону. Она открыла глаза и вздрогнула. Рядом сидел тот самый пациент госпиталя, мимо которого она только что прошла, тщательно отводя взгляд.
- Тёмно-синие, - произнёс он вдруг приятным, низким голосом.
- Что? – Не поняла Мирослава.
- У вас потрясающий цвет глаз, - пояснил он. – Не голубой, не серый, а тёмно-синий. Большая редкость!
- У вас тоже глаза необычного цвета, - выдала Мирослава, вглядевшись в лицо мужчины. – Зелёные, как крыжовник. Ещё и в полосочку!
- Серьёзно? – Спросил нежданный собеседник. – Не знаю, не знаю… Я не косой, чтобы одним глазом видеть другой!
Они одновременно рассмеялись этой незамысловатой шутке.
- Вы со студентами пришли или навестить кого? – Спросил Александр.
- Я пришла навестить вас, - серьёзно ответила Мирослава.
Ей всё больше нравился этот закалённый до состояния медного гвоздя, продублённый всеми ветрами боевой офицер. Почему-то она не сомневалась, что её собеседник именно боевой офицер, и оказалась права.
Она пришла на следующий день с богатыми запасами домашней снеди и пробыла с ним до вечера. Мирослава была свободна, Александр давно разведён. Их роман развивался стремительно и красиво. Они были буквально поглощены друг другом. Александр подумывал о том, чтобы закончить, наконец, военную карьеру, тем более что он уже несколько лет получал военную пенсию.
Потом объявили о наборе добровольцев в очередную горячую точку, и он пошёл, забыв обо всём. Мирослава ждала. Волновалась, не спала ночей.
Однажды воскресным вечером к ней пришёл сослуживец Александра и сообщил, что тот находится в госпитале, и состояние его на этот раз крайне тяжёлое. Мирослава в то непростое время чуть не сошла с ума. Колледж закрывают, должность упраздняют, Янка чудит, не желая трудиться секретарём в Администрации города, а тут ещё жизнь любимого мужчины повисла на волоске.
В тот раз всё обошлось. Александр выкарабкался и решил, что с военной службой пора заканчивать, тем более что он встретил такую женщину!..
Едва пройдя реабилитацию, он отправился гасить очередной конфликт. Такое повторялось не один и не два раза.
Мирослава с большим трудом нашла в себе силы закончить этот роман, ставший похожим на затянувшийся навязчивый кошмар. Она без обиняков заявила Александру, что больше ничего не ждёт от него и хочет жить своей жизнью. Тот молча собрал рюкзак и ушёл. Через два дня она встретила и обрела Сергея.
Тот вернулся из Ростова-на-Дону, куда ездил на недавно приобретённом новеньком автомобиле проведать сестру и племянников. Не мог он обойти вниманием и любимую студентку Янину Рупник, тоже с некоторых пор поселившуюся в Ростове. Она давно окончила медицинский колледж, но связи со старшим другом и наставником не теряла.
Яна и её супруг Яромир очень тепло встретили Сергея Борисовича, а на прощание загрузили в багажник его автомобиля целую батарею солений и варений. Половина даров предназначалась ему, а вторая половина матери Янины. Сергей Борисович любезно согласился передать банки с заготовками Мирославе Златовне, вежливо недоумевая про себя по поводу их размеров и количества.
Янина всегда была хорошей хозяйкой и очень любила готовить. С чего бы ей изменить своим пристрастиям в замужестве, тем более что Яромир одобрял буквально всё, что бы ни сказал и ни сделал его «синеглазый, золотоволосый ангел»! К тому же «ангел» на тот момент ожидал их первенца, и, сами понимаете, любые споры и возражения были лишними.
Сергей смотрел на супругов Збогаров и вспоминал их с Тамарой первые годы семейной жизни. Нет, пожалуй, она не смотрела на него с таким обожанием и, конечно, не сочиняла в его честь стихов, но злилась и раздражалась однозначно меньше, чем в последние годы их «никуда не годного» по её словам брака. А, вот, он… Он, пожалуй, смотрел на Тамару с  тем же обожанием во взгляде, что и Ярек, любовавшийся своей ненаглядной «Яничкой». Сергей радовался сверх всякой меры тому, что он получил этот замечательный приз – руку и сердце самой красивой во всём городе, да, и, пожалуй, на всей Земле медсестры.
Как давно это было! Зато развод и всё, что за ним последовало, как будто вчера. Впрочем, нет. Рана потихоньку затягивается. Всё хорошо. Он уже в состоянии смотреть без боли на хорошие, крепкие семьи. Почти без боли. Всё будет хорошо. Всё…
Приехав в родной Саратов, он первым делом отправился в центр города, чтобы сразу передать посылку Янины Мирославе. Домой он ещё успеет. Да, и не ждёт его там никто. Женщины всегда видели в Сергее исключительно мужа; как любовника его никто не воспринимал. Он же категорически не желал связывать себя очередным браком, да и нравилась ему одинокая, спокойная жизнь. Он успел полюбить тишину и свободу, поэтому женщины рядом с ним не задерживались.
Патологоанатом с тридцатилетним стажем Сергей Борисович Маслов перевидал на своём веку многое. Он хорошо представлял, как выглядит среднестатистическая женщина в районе пятидесяти лет. Правда, Янина сказала, что её мама очень красивая. Что ж, девочка, ты не оригинальна: мамы всегда и у всех красивые.
Усмехнувшись, он надавил на кнопку звонка. Дверь распахнулась почти сразу же. На пороге стояла кругленькая, миловидная дамочка возрастом на вид между сорок пять и пятьдесят. Кругленькое и гладкое личико обрамляла кругленькая и гладенькая стрижка каре. Очень красивая улыбка, а так ничего особенного: аромат «Шанель номер пять», лёгкое, полудлинное платьице в цветочек, жемчужные бусики, серёжки старого образца.
- Здравствуйте, - сердечно поприветствовала гостя рыжеволосая дама. – Вы Сергей Борисович? – Торопливый кивок. – Мирослава! Это к тебе! От Яночки…
Ответом ей был звон разбитого стекла. Это опытный патологоанатом Маслов, руки которого никогда ничего не разбивали и не портили, выронил из рук пакет с банками. Нет, он устал, конечно, но не настолько, чтобы выронить столь ничтожный груз. Просто он увидел Мирославу, появившуюся в проёме двери. Он ожидал увидеть всё, что угодно, но такое…
- Простите, я не нарочно, - выдавил, наконец, Сергей Борисович. – Янина и Яромир надавали столько банок!.. Я вам свои тоже оставлю!
- Ну, что вы, Сергей Борисович! – Возразила Мирослава. – Не нужно нам ваших банок. Вы очень устали с дороги, и нет ничего удивительно в том, что…
Она говорила что-то ещё, но он не разбирал слов. Звук её голоса уносил его куда-то далеко-далеко, в волшебную сказку из детства. Беломраморная кожа Мирославы мягко светилась в полутьме прихожей. Тёмно-синие глаза поблёскивали далёкими звёздами. Вытянутая, стройная фигурка напоминала балерин Дега.
Он не помнил, как очутился за столом, красиво сервированным к чаю. Помнил только ощущение абсолютного счастья в обществе Мирославы Рупник и её сестры Ангелины. Последняя болтала без умолку. Мирослава, напротив, была сдержана и немногословна. Сам он, кажется, рассказывал о своих впечатлениях о поездке, особое внимание уделяя посещению дома супругов Збогаров.
Восторгам Ангелины не было пределов, а Мирослава резонно заметила:
- Пожениться, едва зная друга, очень рискованно. Неизвестно ещё, чем закончится эта их авантюра.
- Почему она непременно должна закончиться? – Улыбнулся Сергей. – Думаю, Яреку и Яне особо не над чем было думать и не в чем сомневаться, они сразу поняли, что нашли друг друга.
Мирослава что-то отвечала, Ангелина горячо возражала ей. После разговор перешёл на что-то другое.
Несколько часов, проведённых в обществе сестёр, подействовали на Сергея, словно сутки полноценного отдыха. Возвращаясь домой, он блаженно улыбался и только посреди ночи вспомнил, что так и не отдал Мирославе дары её дочери.
На следующий день Сергей позвонил Мирославе и горько покаялся в своей забывчивости.
- Я буду дома около семи вечера, можете заехать, - милостиво разрешила Белая Королева, как он называл её про себя.
Сергей долго приводил себя в порядок перед этой важной встречей. Ему не хотелось представать перед звёздными очами Мирославы «немытым лошком», как выражались студенты. Он тщательно отгладил самую новую и дорогую рубашку, не забыл спрыснуться парфюмом. «Сколько тебе лет?» - Спросил он мысленно у своего отражения в зеркале. Оно, конечно, промолчало в ответ, но весёлые искорки в его небесно-голубых глазах сказали, что никак не больше девятнадцати. Двадцать четыре – максимум!
Когда Мирослава открыла дверь на его нервный звонок, он снова, как вчера, чуть было не уронил на пол коробку с банками. Сергею чудом удалось овладеть собой. «Как?.. Почему?..» - Волчком вертелись в голове два заполошных вопроса.
Дело в том, что Мирослава, встретившая его вчера и сегодняшняя Мирослава – это были две разные женщины. Вчерашняя была милой, повзрослевшей книжной девочкой. Сегодня перед ним стояла настоящая Горгона.
- Проходите в кухню, - нехотя вымолвила она губами непонятного цвета, устало стягивая с плеча какой-то жуткий кожан, как у Феликса Эдмундовича, гордо возвышавшегося на Привокзальной площади города.
«Что с её глазами?» - Недоумевал гость про себя.
Недоумевать было с чего. Если вчера глаза Мирославы светились мягким светом первых звёздочек в тёплом летнем небе, то сегодня это были два глубоких и негостеприимных горных озера, подёрнутых тоненькой корочкой первого осеннего льда.
Он молча перетаскал из машины все заготовки. Мирослава тоже не проронила ни слова. Собираясь уйти, Сергей всё же обернулся у порога и неожиданно для себя самого спросил:
- У вас был тяжёлый день, Мирослава? Может, я могу вам чем-то помочь?
Она пожала плечами и отвела взгляд.
- Вы не могли бы сходить за сигаретами? – Спросила она вдруг с вызовом.
- Да, без проблем, - согласился Сергей. – Что-нибудь ещё нужно купить?
- Продуктами Янка обеспечила меня, кажется, до глубокой старости, а то, что мне нужно, нигде не продаётся, - горько произнесла Мирослава.
- Самые важные вещи в мире не купить, ни за какие деньги, - согласился Сергей.
- Когда-то я считала иначе, - произнесла Мирослава, и голос её звучал, словно бы издалека. – В итоге выясняется, что самое лучшее и правильное ничего не стоит, а то, что тебе нужно… Сами знаете!
- Вы какую марку сигарет предпочитаете? – Спросил Сергей.
- Я не курю, - ответила Мирослава.
Удивлению видавшего виды доктора Маслова не было предела.
- Зачем тогда вам сигареты?
- Решила попробовать, - пожала плечами Мирослава.
- Может, не стоит? – Мягко поинтересовался Сергей, подходя поближе к этой странной, невероятно притягательной женщине. – Табак вредит здоровью, сокращает продолжительность жизни…
Мирослава криво усмехнулась.
- Жизни, говорите? Продолжительность… Да кому она нужна, эта моя жизнь!
Она болезненно переживала окончательный разрыв с Александром, в стотысячный раз мучилась вопросом о том, что с ней не так и, как всегда, прятала свою боль глубоко внутри. Увидев горечь и растерянность в глазах собеседника, Мирослава устыдилась того, что расстроила этого милого человека своими неосторожными словами. Она со вчерашнего дня не могла поверить, что этот утончённый интеллигент, настоящий джентльмен, и есть тот самый видавший виды патологоанатом из Янкиных рассказов. Медики ведь грубые, циничные, не в меру откровенные. Они обсуждают за столом то, о чём не принято говорить в приличном обществе, постоянно отпускают матюки и смеются при этом так, что звенит посуда.
Вчера Сергей Борисович провёл в их с сестрой Ангелиной обществе полдня и даже не пытался обсуждать с ними свои рабочие проблемы или случаи из практики. Если бы ей не сказали, что их гость патологоанатом, она подумала бы, что он музыкант или искусствовед, или писатель. В крайнем случае – инженер. Сергей рассуждал о классической и современной музыке, книжных новинках, художественных выставках. Он очень увлекательно рассказывал о своих поездках по стране и миру.
Мирослава почувствовала, как от кистей её рук по всему телу разливается приятное тепло. Оказывается, Сергей уже давно взял её холодные, беломраморные ручки в свои, большие и тёплые, бережно разминает их и согревает своим дыханием.
- Не хотите прогуляться по центру? – Спросила она своего гостя.
Усталость куда-то ушла, а тёмная прихожая стала невыносимо тесной. Захотелось на воздух.
- С удовольствием, - ответил Сергей, слегка улыбнувшись.
Мирослава поправила у зеркала свою жуткую причёску, накинула чёрную кожаную куртку, сунула ноги в растоптанные чёрные туфли на низком, устойчивом каблуке, и они пошли навстречу бурлящему вечернему городу.
Сергей и Мирослава пробродили по центру около трёх часов, слушая уличных музыкантов, разглядывая витрины магазинов и картины уличных художников. Почти всё это время они молчали, но не потому, что были смущены или поговорить было не о чем. Им было хорошо вдвоём, и в разговорах ни один из них двоих не нуждался.
- Спасибо вам за прекрасный вечер, Мирослава, - сказал Сергей около её подъезда и осторожно поцеловал заштукатуренную тональным средством щёку.
Она не пригласила его зайти. В её ушах звучал пока ещё совсем другой голос, низкий и рокочущий, и смотреть на дорогого мужчину она привыкла глаза в глаза, а, не запрокидывая голову.
Сергей воспринял сдержанность Мирославы положительно. Он с молодости не был любителем лёгких побед и ни к чему не обязывающих отношений.
После были совместные походы на джазовый, классический и даже рок-концерт. Был пикник в золотом осеннем лесу и пара поездок в незнакомые города на выходных. Большую часть времени, проводимого вместе, Мирослава и Сергей молчали, и это молчание было слаще любых признаний, красноречивее любых слов.
Однажды они молча осматривали достопримечательности соседнего областного центра. После пообедали в милом ресторанчике, обмениваясь по делу устоявшимися словесными формулами.
- У вас очень красивый профиль, - сказал Сергей на обратном пути. – Когда вы сидите рядом, я получаю настоящее эстетическое удовольствие.
- Благодарю вас, - улыбнулась Мирослава одними глазами.
В тот вечер она пригласила его зайти. За окнами обосновался бесконечный вечер, а поздняя осень яростно обрывала с деревьев последние тёмно-коричневые листья. В просветах туч, летевших по небу в тёмно-синие дали, сверкал зеленовато-голубой лунный свет. Они лежали рядом, тесно прижавшись друг к другу, и обоим казалось, что это естественно и нормально – быть вместе, а прошлая жизнь обоих подёрнулась таким густым туманом, что пробираться сквозь него не было ни малейшего желания.
- Ты самая лучшая в мире, - произнёс Сергей, поглаживая указательным пальцем скульптурное плечо Мирославы.
- Мне хорошо с тобой, - ответила она, кладя точёную кисть руки на его худую, покрытую едва пробивающимися щетинками щёку.
После Нового года он перенёс к ней свои вещи. Это тоже было естественно и правильно. Она быстро привыкла к тому, что Сергей всегда под рукой и что он готов сделать буквально всё, чтобы ей было хорошо.
Мирослава не оставалась в долгу. Она готовила вкусную еду, стирала и гладила вещи Сергея, старалась быть красивой. Они вместе смотрели фильмы и каждый вечер совершали долгие пешие прогулки, не сговариваясь, по одному и тому же маршруту, как в тот, самый первый их вечер вдвоём. Они не говорили о работе, не вспоминали минувшее и не вели бесед о том, как любят друг друга. Последнее казалось им само собой разумеющимся, иначе, что бы им делать вдвоём под одной крышей?
Сергей предлагал оформить отношения, а Мирослава не видела в этом необходимости. Необходимостью для неё постепенно стал сам Сергей. Она уже не представляла своей жизни без его внимательного, небесно-голубого взора, сильных и, в то же время, очень нежных рук, без его мягкого голоса, который никогда не говорил ни о ком дурного.
Даже когда Мирослава случайно вывела Сергея на разговор об измене супруги, она не услышала плохого ни о ком из участников драмы. Это случилось, когда она предложила сходить в театр. Сергей признался, что с некоторых пор не любит бывать там и, неожиданно разговорившись, в подробностях объяснил, почему.
После она долго гладила его мягкие, чуть волнистые светлые волосы, мысленно коря себя за неосторожность.
- Ты ни в чём не виновата, Мирослава, - сказал вдруг Сергей, словно услышав её мысли. – Мы очень мало знаем о прошлом друг друга. Может, имеет смысл говорить о нём иногда, но…
- … но нет ни малейшего желания снова переживать всю ту боль, - вклинилась Мирослава. – Всё хорошо, Серёженька. Всё позади, и мы вместе – вот, что главное. Всё остальное неважно.
В ответ он принялся покрывать поцелуями её холодноватые, маленькие ручки, и остаток вечера они провели в молчании, тесно прижавшись друг к другу. За окном могло происходить всё, что угодно. Это было неважно. Важно было, возвращаясь с работы, видеть именно этого человека, купаться в лучах его глаз, ощущать его прикосновения… Как жить без всего этого?
Мирослава плакала, сидя в кресле. Александр молча курил, слушая её грустный рассказ.
- Да, подруга, - протянул он, в конце концов. – По мне ты таких горьких слёз не проливала!
- Откуда ты знаешь? – Вскинулась Мирослава. – Я состарилась на десять лет, пока ждала тебя из твоих бесконечных походов, ночей не спала…
- Ладно, не заводись, - сказал Александр примирительно. – Серёга ведь тоже твоих слёз сейчас не видит. Это я так, к слову.
Мирослава хотела отпустить какую-нибудь колкость по поводу бестактности гостя, но по ушам резанул звук дверного звонка.
- Кого-нибудь ждёшь? – Спросил Александр.
Мирослава пожала плечами:
- Я теперь всегда кого-нибудь жду. Это уже моё нормальное состояние!
Взглянув в дверной глазок, она увидела человека в полицейской форме.
И Мирослава, и её гость успели забыть о недавнем происшествии во дворе. Теперь сотрудники ГИБДД явились по звонку Мирославы, чтобы оформить протокол. Светло-бежевая бронированная машина стильно одетого питекантропа, конечно, давно уже исчезла со двора вместе с ним самим.
- Мирослава Златовна! – Воскликнул дорожный полицейский, тот, что помладше, высокий, кареглазый шатен с вьющимися волосами. – Так это вы нас вызвали!
- Вы знаете гражданку Рупник, товарищ сержант? – Строго спросил его напарник, приземистый, лысый дядька пред-пенсионного возраста.
- Так точно! Я у неё учился.
- Лёшенька! – Произнесла Мирослава обрадованно. – Как же ты возмужал! Какой ты стал красивый!
Мирослава Златовна прекрасно помнила студента Красовского по бесконечным сводкам дурных новостей. «Не закрыл задолженности», «прогулял пару», «подрался», «выбил окно»… Сколько же всего было! Красовский каким-то чудом дополз до середины третьего курса, а после Нового года явился забирать документы по собственному желанию.
- Это не моё! – Сетовал он в кабинете самого страшного человека в колледже, директрисы Рупник. – Я пошёл сюда, потому что родители так велели!
Мирослава Златовна молчала, глядя на студента холодным, безразличным взглядом. Тому казалось, что его слова отскакивают от неё, превращаются в ледышки с неровными гранями и больно бьют его по самым чувствительным точкам души. «Ну, скажи, хоть что-нибудь!» - Мысленно просил студент, но директриса продолжала хранить своё страшное, какое-то потустороннее молчание.
- Мне уже есть восемнадцать, - запальчиво бросил он в лицо, словно слепленное искусным мастером из февральского снега. – Я имею право!
Директриса молча встала из-за стола, подошла к окну и уставилась в него, не произнося ни слова.
Нервы Алексея Красовского превратились в некое подобие диванных пружин, и он почти физически ощущал, как они торчат теперь из него в разные стороны. От его разгорячённого перепалкой с самим собой тела только что не валил пар.
- Выпей воды и успокойся, - произнесла вдруг Снежная Дама, как он в сердцах назвал её про себя, будничным тоном. – Графин и стаканы на столике позади тебя.
От неожиданности Красовский подчинился и почувствовал, как ледяное спокойствие разливается по его жилам.
- Сядь в кресло. Говоришь, тебе уже есть восемнадцать? – Молчаливый кивок. – Значит, будем разговаривать, как взрослые люди.
Алексей осторожно приземлился на краешек кресла для посетителей, а директриса величественно расположилась в своём.
- Когда тебе исполнилось восемнадцать? – Спросила она.
- Вчера, - ответил Алексей. – Теперь я сам за себя отвечаю, и хочу уйти из колледжа.
- А в прошлом году сколько тебе лет исполнилось? – Спросила директриса, игнорируя слова студента о желании уйти.
- Семнадцать, - произнёс он удивлённо.
Она что, не умеет считать? В следующую секунду выяснилось, что да, не умеет.
- А сколько будет на следующий год?
- Девятнадцать, - Алексей развеселился. – Вы что, Мирослава Златовна, решили со мной школьную арифметику повторить?
- Да, - ответила Снежная Дама на полном серьёзе. – Я смотрю, ты совсем считать разучился.
- Почему?
- Вот, уж, не знаю, почему! Видимо, программа начальной школы вылетела из твоей головы полностью.
В ответ на недоумённый взгляд двоечника-прогульщика Мирослава спросила:
- Ты уже решил, чем будешь заниматься, когда заберёшь документы?
-  На стройку пойду, бетон месить! – Ответил юнец запальчиво. – Я крепкий парень, и вполне на это способен. Да, и родоки пусть отвяжутся со своим «мы-тебя-содержим-ты-нам-за-это-должен».
- Они от тебя с этим вопросом когда-нибудь отвяжутся в любом случае, я тебе обещаю, - сказала Мирослава серьёзно, - а документы лучше оставить там, где они лежат.
- Почему? – Снова спросил Алексей.
- Ты всю оставшуюся жизнь собираешься месить бетон на стройке?
- Нет, конечно. Поработаю, потом пойду, ещё где-нибудь поучусь.
- Где? Ты уже определился?
-  Нет. Да, какая разница?
- Разница большая, - заверила Мирослава. – Если бы ты чётко знал, что ты хочешь, я без разговоров подписала бы твоё заявление, и иди на все четыре стороны, но ты не знаешь. Ты сейчас поработаешь, потом поучишься, потом тебе снова не понравится учиться, и ты опять поработаешь, после ещё поучишься… А жить когда? Так и будешь всю жизнь скакать, как блоха, с учёбы на работу и обратно? Может, никуда больше поступать не надо? Меси себе бетон на стройке и радуйся. В сорок тебя скрутит артрит, пенсию по инвалидности получишь. Хорошо ведь!
- Что вы такое говорите, Мирослава Златовна? – Вскинулся Алексей. – Я хочу заниматься чем-то интересным… Карьеру строить! А вы – «пенсия», «инвалидность»! Что я вам плохого-то сделал?
- Мне – почти ничего, испорченная статистика посещаемости и успеваемости не в счёт, а, вот, себе… Ты, Лёшенька, пытаешься сейчас украсть сам у себя три года жизни. Ты вор. Причём, крадёшь не у кого-то постороннего, а у самого близкого человека – себя самого. Ты враг себе? Ты сам себя ненавидишь?
Произнося это, Мирослава смотрела на Алексея таким пронзительным взглядом, что он физически ощутил, как острый, холодный луч медленно прожигает в нём дыру. Вся его тогдашняя жалкая личность в считанные доли секунды рухнула в неё и со свистом полетела в ледяную, чёрную пустоту.
- Я не случайно спросила тебя о том, сколько лет тебе исполнится на следующий год, и сколько было в предыдущем. Время идёт только вперёд, Алексей. Назад оно не движется. Ты потратил почти три года. Ещё полтора – и диплом, свобода, статус молодого специалиста. Либо – ещё минута, и тоже свобода, но без диплома, без профессии, без аттестата о полном среднем образовании. В весенний призыв ты, скорее всего, пойдёшь в армию. Когда вернёшься, тебе будет двадцать. Двадцать лет, и ни образования, ни профессии, ни даже представления о том, чем ты хотел бы заниматься. Да, и в армии служить гораздо легче с профессией, чем без неё. Вот, почитай.
Она достала из нижнего ящика стола какой-то смятый листок и протянула ему. Это было письмо из армии от выпускника, который благодарил Мирославу за то, что она уговорила его в своё время получить профессию. Теперь он на особом положении в Вооружённых силах. Он специалист. Ребятам, попавшим в армию со школьной скамьи, либо не получившим диплома, приходится намного труднее.
- Я всё понял, - сказал Алексей. – Ещё, кажется, я теперь знаю, чем хотел бы заниматься.
- Чем же? – Поинтересовалась Мирослава, приподняв левую бровь.
- Я хочу служить в силовых структурах. Для этого нужно среднее специальное образование, неважно какое. Я получу его, отслужу в армии и пойду…
- … заниматься чем-то интересным и делать карьеру,  - закончила Мирослава. – Так, что, рядовой Красовский, сопли подобрал, и вперёд! К звёздам! Но, сначала закрой свои «хвосты» и не забудь вставить стекло в хозчасти, которое ты высадил на прошлой неделе своей костлявой задницей.
- Откуда вы знаете, что я разбил его задницей? – Спросил Красовский ошарашенно.
Он действительно, пытаясь вспрыгнуть на подоконник, немного не рассчитал сил и со всего размаху въехал задом в стекло. Оно не поранило легкомысленного студента только потому, что в тот день на нём были грубые, армейские штаны и толстенный джемпер. Мирослава слышала, как в одном из ответвлений коридоров колледжа об этом с восторгом рассказывала подружке большеглазая, звонкоголосая первокурсница. 
- Я всё знаю, - ответила Мирослава. – Работа у меня такая.
Теперь выпускник колледжа Алексей Красовский трудился в ГИБДД и заочно учился в Высшей Школе Полиции. Они с напарником быстро составили протокол и приняли предложение Мирославы немного почаёвничать. За чаем работники органов выяснили, кому принадлежит автомобиль и отдали распоряжение о том, чтобы вызвать Виктора Гуляева повесткой для выяснения причин нарушения ПДД.
- Шестёрку пуганули, - резюмировал Александр, когда Красовский со своим напарником «дядь Мишей», как называл его Алексей, покинули квартиру Мирославы. – Теперь ещё прижать бы туза.
- Думаю, туз сам теперь будет осмотрительнее. Я позабочусь о том, чтобы выходка его прихвостня получила максимальную огласку.
Через три дня в свежем выпуске местной газеты появилась заметка о происшествии во дворе одного из стоящих в центре многоэтажных домов. Станислав Филинов, местная «акула пера» и посетитель фитнес-клуба Анатолия постарался. Кое-кто получил от своего патрона неслабый нагоняй. Филинов, кстати, тоже, но он был уже привычный. К тому же,  бесплатный полугодовой абонемент на посещение престижного фитнес-клуба приятно согревал душу молодого ещё, небогатого журналиста.
На следующий день Мирослава узнала от адвоката Краснопёрова много интересного.
Борис Петрович успел два раза встретиться со своим подзащитным и сходить ещё по двум-трём адресам. 
В ходе первой беседы со своим подзащитным Борис Петрович выяснил, что тот, во-первых, набросился на посетителя морга, а по совместительству депутата Ложкина не первым, а, во-вторых, там ещё много, чего накручено. Дело обещало перерасти в грандиозный общественно-политический скандал, и обстояло оно примерно следующим образом.
Четвёртая по счёту супруга депутата Михаила Ложкина, которому недавно исполнилось пятьдесят пять, двадцатипятилетняя Анастасия Сидорова, ждала своего первенца, испытывая массу неприятностей со здоровьем. Поначалу супруг всячески оберегал и баловал её, но вскоре ему это смертельно надоело.
- Как ни приду домой, ты опять сидишь с кислой рожей! Ну, что это такое?! – Восклицал Михаил Фёдорович, возвращаясь за полночь после своих нелёгких депутатских трудов, «благоухая» табачным дымом, перегаром, а нередко и чужими женскими духами. – Я тебя к лучшим специалистам определил? Определил. Питание, какое надо, наладил? Наладил. Лекарства, какие выписывают, покупаю? Покупаю. Ну, что тебе ещё надо?!
Настя жаловалась на тошноту и боли в нижней части живота. Прошёл первый триместр беременности, за ним нехотя потянулся второй. То, что должно было пройти, не проходило, зато новые проблемы прибывали и прибывали. К тошноте и тянущим болям добавились жуткие отёки, пигментация и оволосение там, где его раньше не было, и не полагалось природой. Мучила изжога. Скакало давление. Вдобавок, выяснилось, что Анастасия ждёт девочку.
- Тьфу, гнилушка! – Плевался Михаил Фёдорович. – Я для чего на молодой женился? Чтобы смотреть, как ты гниёшь? Почему все другие мои жёны нормально ходили и рожали, а ты… Тьфу! К тому же, девка… На кой чёрт она мне сдалась? Что я с ней делать буду?
Пятеро детей от предыдущих браков Ложкина все, как один, были мальчиками. Правда, вырастая, они сильно разочаровывали отца. Двое старших скатились в зловонную пропасть наркомании. Ещё двое нигде не учились и не работали, ведя при этом «светский» образ жизни, который оплачивал высокопоставленный папаша. Они нечеловечески кутили, просаживали крупные суммы в карты и автоматы, постоянно влипали в неприятности с законом и не спешили обзаводиться семьями.
Последний, самый младший, был не просто умницей, а вундеркиндом. В семнадцать лет окончил механико-математический факультет, в двадцать один защитил кандидатскую диссертацию, преподавал в университете. Мирослава была знакома с приятным молодым преподавателем Денисом Михайловичем Ложкиным. Он страдал достаточно тяжёлой формой ДЦП, и «августейший» папочка не мог на него смотреть без содрогания. Болезнь сына в своё время стала поводом для ухода отца из семьи.
Проблемное потомство расстраивало политика, и к сорока пяти годам он сделался буквально одержим идеей произвести, наконец, на свет достойного наследника, такого, чтобы и здоровый, и красивый, и умный. Чтобы без вредных привычек и закидонов. Чтобы утешение на старости лет и гордость на все времена.
Он тщательно подошёл к выбору супруги, приглядев себе крепкую, здоровую девочку в общежитии Сельскохозяйственного института. Она непременно должна была быть деревенской, выросшей на сливках, масле и овощах из родительского хозяйства. Настя была как раз такой. Вдобавок, девушка оказалась земной и практичной, прямо во вкусе Михал-Фёдрыча, как она его называла. Девчонка быстро смекнула, что в браке с таким человеком, как он, можно забыть о скучной, малооплачиваемой службе в деревенской конторе, а нищие, переполненные зубрёжкой студенческие годы просто выбросить из головы, как страшный сон.
Настя, несмотря на молодость и неопытность, исполняла роль супруги видного политика с большим вкусом: дом на широкую ногу, брендовые вещи, шикарные приёмы, заграничные поездки. Пусть голозадые дурочки отираются по подъездам со своими малолетними, нищими кавалерами и поют песни о неземной любви, которая, по всей видимости, только в кино бывает, ну, или ещё в книжках дурацких, которые Настя вынужденно терпела со школьных лет. Учёба тогда виделась ей единственной возможностью вырваться из «коровьего говна», и она прилежно корпела над ненавистными учебниками и проклятой дополнительной литературой.
Книжки – это всего лишь кипы запылённых, захватанных чужими пальцами страниц, а жизнь – это жизнь. Ей казалось, что теперь-то всё в её жизни сложится так, как мечталось, но, не тут-то было.
Она прекрасно знала об одержимости своего богатого и знатного мужа потомством и была готова «нарожать, хоть сотню», как она говорила, радостно хохоча. Правда, первая её беременность, закончилась выкидышем, спустя неделю после свадьбы. Это был тот самый «залёт», под который женился на ней Михал-Фёдрыч, сам выдвинувший это условие. Они тогда списали это на предсвадебные волнения и хлопоты и через полгода снова занялись «сотворением» дитяти.
Дитя упорно не желало сотворяться. Обратились к специалистам. Те только руками разводили, мол, всё у вас в норме, мы не знаем, почему так. Одни специалисты рекомендовали подождать, другие предлагали сразу же приступить к радикальным методам. С последними супруги решили не спешить, ведь Настя была ещё так молода…
Поехали по монастырям, экстрасенсам, деревенским бабкам.
После посещения одной из них тест на беременность показал вожделенные две полоски, но у Анастасии начались проблемы со здоровьем. Будущий папаша извёлся, Настя измучилась, врачи ставили новые и новые диагнозы.   
Когда на сроке около шести месяцев медики объявили о необходимости лечь до самых родов в больницу, Ложкин  рассвирепел. Настя, рыдая, пыталась что-то объяснить ему, но тот не слушал.
- Хватит с меня сраных больниц с долбанными врачами! – Орал он так, что тряслись стены. – Тебе кто помог забеременеть? Баба Фрося? Вот, к ней и поедем! Сроду эти врачи ничего не могли! Народ всегда у бабок деревенских лечился, и ничего, все были здоровые!
Затолкав плачущую Настю в машину, он велел водителю гнать без остановок до самой Марьинки, располагавшейся на севере обширной области.
- Роды – дело божеское, - квакала сморщенная старушонка с трясущейся головой. - Врачи ничегошеньки в этом не смыслют. Только сбивают то, что Божьим промыслом назначено. Все рожают. Испокон веков так было. Ни одна беременной не осталась. Ты, милок, возьми платочек бумазейный, да завяжи в углы его по пятитысячной, да…
- На, сама завяжи, куда хочешь, хоть в рейтузы себе!  - Рявкнул депутат, бросая на грязный, обшарпанный бабкин стол такую толстую пачку денег, что прищуренные нависшей дряблой кожей глаза бабы Фроси сделались огромными, как в молодости. – Делай, что хочешь, только чтобы вот эта бочка с говном, - небрежный жест в сторону Насти, - вернулась через три месяца ко мне красивой, счастливой и с нормальным ребёнком! Если сделаешь, всё, как я сказал, получишь ещё три раза по столько!
- На всё воля Божья, - закряхтела бабка, но Ложкин грубо оборвал её:
- Слышь, ты, колдовка! Смогла наколдовать этой гнилой корове ребёночка, смоги и проследить, чтобы всё, как у людей было. Как роды примешь, дай знать. Вот тебе телефон. Он выключен. Как только она родит, дай ей аппарат, она позвонит мне, а покуда спрячь от неё подальше, чтобы не удумала чего и не сбежала. Сбежит – ни рубля больше не получишь, и хатку твою сраную бульдозером вместе с тобой сровняют!
- Миша! Не уезжай без меня, Мишенька! – Закричала Анастасия, протягивая руки к мужу. – Врачи сказали, мне кесарево делать нужно! Не смогу я родить сама, у меня…
- Тебе что сейчас бабушка сказала? – Оборвал «любящий» супруг. – Все рожают, вот и ты беременной не останешься. Поднатужишься, да и высрешь как-нибудь девчонку свою. Раньше, вон, в поле рожали, и ничего! Это врачи ваши навыдумывали кесаревых всяких. Испокон веков люди без них обходились, вот и с тобой, сивой кобылой, ни хрена не сделается.
- Но, это ведь и твоя дочь! Что, если она погибнет? Неужели тебе не жалко девочку? – Заливалась слезами Настя.
Депутат Ложкин криво усмехнулся.
- Знаешь, Настя, - начал он устало, - сколько я на своём веку перевидал всего? Никого мне уже не жалко, ни девочку, ни мальчика, ни щеночка, ни котёночка, ни тебя, ни себя. Родишь девчонку, сделаем небольшой перерыв, потом родишь мне нормального пацана. Если опять девка будет, или ты артачиться вздумаешь, подам на развод. Надоела ты мне хуже горькой редьки, Настасья! И сопли твои надоели, и болячки, и вечно перекошенное, недовольное твоё рыльце. Всё. Я поехал. Как родишь – дай знать, приеду, заберу.
- Гад! – Выкрикнула Анастасия в удаляющуюся жирную спину, обтянутую брендовым пиджаком. – Да я сама подам на развод! Подавись своими деньгами, ты, старый, жирный урод! У тебя и дети нормально не получаются, потому что ты урод, моральный и физ…
Тяжеленная пощёчина прервала страстный монолог Анастасии Ложкиной. Голова её резко дёрнулась вправо. Из уголка рта потекла тоненькая струйка крови. Анастасия умолкла и осела на грязный, некрашеный пол. Ложкин погрузился в машину и велел водителю достать из багажника и отнести в дом чемодан с вещами жены.
- В город, - распорядился он, когда тот вернулся и сел за руль.
Видавший виды сорокадвухлетний шофёр Николай Игнатьев понял, что на его глазах происходит что-то очень плохое, но, как всегда, промолчал. Ему нужно было учить на что-то своих внезапно выросших сына и дочь. Желательно, в престижных вузах. Его дело – сторона, так он себе объяснил. И, вообще, в лихих девяностых ему случалось трупы перевозить в багажниках, и ничего. Бог миловал и от сумы, и от тюрьмы. Глядишь, на этот раз тоже обойдётся.
Месяц в деревне Анастасия прожила, как в тумане. Она целыми днями лежала на старой, железной кровати в доме бабы Фроси среди какого-то грязного тряпья и перьевых подушек столетней давности. Иногда будущая мать выходила во двор и часами сидела на завалинке, наблюдая за тем, как по двору вышагивает петух, подзывая время от времени кур своим оглушительным криком. Куры подходили и благодарно лакомились тем, что откопал для них супруг и добытчик.
Сама она, не глядя, клевала то, что давала ей согбенная, молчаливая старушка и раз в неделю ходила вместе с ней в покосившуюся, щелястую баньку, топившуюся по-чёрному. Никому не было дела до их с бабкой скромного быта. Деревня почти вымерла, а оставшиеся жители боялись «колдунью» бабу Фросю, как огня.
К старушке постоянно приезжали из города люди, разуверившиеся в традиционной медицине, потерявшие любовь, разочаровавшиеся в жизни. Баба Фрося за солидное вознаграждение шептала заговоры и снабжала легковерных посетителей какой-то травяной трухой, которую нужно было заваривать и пить то ли на растущей, то ли на убывающей Луне. Насте не было до визитёров и их проблем никакого дела, как и им до неё.
Раз в неделю, обычно по воскресеньям – в этот день бабка не лечила, ибо грех, - приезжал из города её то ли внук, то ли правнук на «Нексии» и забирал выручку. В городе на деньги, вырученные бабой Фросей, жило, работая «в полноги» целое семейство её ближайших родственников.
Внук «Олеженька», статный, светловолосый красавец около тридцати лет, каждый раз подозрительно косился на Настю, но ничего не говорил. Ему не нравилось присутствие этой «пузатой» бабёнки в деревенском доме, который он считал своим. Оно и верно: случись что, кто отвечать будет? Только нашёптывания бабушки о предстоящем большом вознаграждении и шикарный аванс за услуги успокаивали его до состояния полной невозмутимости.
Месяц, проведённый на свежем воздухе и натуральных продуктах, сделал своё дело: аппетит гостьи улучшился, отёки стали меньше, пигментные пятна поблёкли. Бабка искренне радовалась этим переменам.
Однажды Анастасия проснулась посреди ночи в луже отошедших околоплодных вод. Баба Фрося, словно почуяв произошедшее, сразу же проснулась и бросилась к гостье, радостно вереща:
- Вот, и, слава Богу! Вот, и чудненько! Скоро родится ребёночек, твоему позвоним… Правда, у меня в хате не звонится. Придётся лезть на гору, но ничего. Справимся как-нибудь.
Бабулька то ли выжила из ума, то ли не знала, что срок беременности Анастасии тридцать три или тридцать четыре недели при положенных сорока, и рожать ей ещё рано. Радоваться, соответственно, тоже нечему.
- Бабушка, вызовите «Скорую»! – Молила Анастасия.
- Ничего-ничего, - успокаивала баба Фрося. – Все рожают, и ты родишь. Раньше, вон, в поле рожали.
Похоже, старушка была туговата на ухо, что в её возрасте вовсе неудивительно.
- Дайте мне телефон! – Кричала Анастасия в самое ухо бабке.
- На кой он тебе, девочка? – Недоумевала баба Фрося. – Ты сейчас должна слушать брюхом, а не ухом. Схватки чувствуешь?
Анастасия не знала, чувствует ли она схватки. Она понятия не имела, что это такое, и с чем их едят. Она ощущала привычную боль внизу живота, может, чуть сильнее, чем всегда. Ещё было ощущение, что содержимое его тянет книзу так, словно к нему груз подвесили. Это схватки или не схватки?
Она пыталась выяснить у бабки, но та непонимающе моргала своими сморщенными, как у морской черепахи в зоопарке, веками и тянула:
- Ну, я не знаю. Всё в руках Божиих. Значит, так надо, раз тянет.
Сутки прошли в тягостном ожидании. Настя по совету бабки вставала, ходила по избе, выходила во двор, после подолгу стояла в кровати на четвереньках. Ничего не происходило. Ночью Анастасия уснула прерывистым, беспокойным сном. Проснулась оттого, что какая-то адская сила сдавила живот.
Над ней стояла баба Фрося и, что есть силы, жала, налегая всем тщедушным тельцем, прямо в центр живота двумя костистыми кулачками. Настя закричала от ужаса. Бабка в испуге отскочила.
- Дай телефон! – Вопила Настя, как ей самой казалось, на всю деревню, но на самом деле из горла вылетал только сиплый клёкот. – Дай, старая крокодилица!
- Ничего, девочка, ничего, - успокаивала бабка. – Покричи, легче станет.
Настя без сил откинулась на подушки. По лицу её градом катились пот и слёзы. Она по-прежнему ничего не чувствовала, кроме всегдашней тянущей боли и шевелений ребёнка, ставших, как ей показалось, слабее, чем всегда. «Надо подкрепиться, - подумала молодая роженица. – Ребёнок совсем ослаб».
Она попросила еды. Бабка с готовностью принесла тарелку оладий с мёдом и чашку травяного чая. Заваривая эти травы, баба Фрося искренне молилась, чтобы Бог послал её гостье родовую деятельность, которой, как ей было уже ясно, у Насти не было в помине.
Подкрепившись, Анастасия снова не почувствовала никаких перемен, вдобавок, через полчаса её вывернуло. Живот был тяжёлым, словно каменным, но это продолжалось уже не первый и не второй час. Она встала и ходила по избе, пока не обессилела и не рухнула в койку.
«Я сойду с ума или умру, - крутилось в голове. – Нет, сначала умру, потом сойду с ума… Или наоборот? Интересно, мёртвые сходят с ума?»
К ночи у Анастасии начался жар. Бабка боролась с ним травяными настоями и холодными компрессами на голову.
На третий день стало ясно, что ребёнок мёртв. Он уже несколько часов не шевелился. Тяжесть и жар не проходили, и бабка сама, без напоминаний достала аппарат, спрятанный в куче прошлогодней соломы в старом сарае.
Как она и сказала, ни в избе, ни во дворе аппарат не брал сигнал. Пришлось им «лезть на гору», то есть подниматься на один из окружавших деревню невысоких холмов. Настя шла, одной рукой придерживая тяжеленный, обвисший живот, а другой опираясь на костлявое плечо старушки. Примерно на середине пути их вымочил до нитки неожиданно начавшийся ливень, но деваться было некуда.
Поднявшись на холм, Настя первым делом набрала телефон службы спасения и, заручившись обещанием оператора выслать в Марьинку машину «Скорой помощи», позвонила брату. Тот жил в соседней, Пензенской области. Он был в своё время единственным из всей родни человеком, кто отговаривал младшую сестрёнку от брака с престарелым политиком.
- Есть вещи, которые не купишь ни за какие деньги, - говаривал брат Василий, и Анастасия неизменно кривилась, мол, слышали уже, можешь не повторяться.
Василий Павлович Сидоров окончил исторический факультет пединститута и работал учителем в сельской школе. Недавно его повысили до завуча и намекали, что и до директорства молодому перспективному педагогу недалеко.
Василий Павлович был поистине безотказен, и во времена, когда в деревенских школах не хватало учителей, преподавал историю, географию, биологию, физкультуру и труд. Для многих учеников был и папой, и мамой. Местные жители обожали брата Анастасии и его жену, учительницу младших классов «Мариночку Сергеевну», как её ласково кликали сельчане. Сама же Анастасия с некоторых пор начала относиться к старшему брату с лёгким презрением.
«Сам получает гроши вместе со своей Маринкой, а меня ещё учить жизни пытается!»
Теперь желаннее его голоса в трубке не было ничего на свете.
- Еду немедленно! – Бросил Василий, поняв, что его сестра на позднем сроке беременности находится в захолустной, почти вымершей Марьинке.
В последние десять лет в эту деревеньку только раз в неделю ходил автобус из ближайшего райцентра. Благо, у Василия и Марины есть своя машина. Не «Тойота», конечно и не «Рено» какой-нибудь, но вполне приличная подержанная «Лада Приора». Василий Павлович следил за тем, чтобы она всегда была заправлена и на ходу.
«Скорая» и «Приора» прибыли в Марьинку почти одновременно. К этому времени Анастасия лежала, забывшись тяжёлым, горячечным сном, и чёрные тени залегли под её глазами. Увидев сестру, брат разрыдался, как ребёнок. Он помог медикам отнести Настю в машину и, включив все положенные сигналы, «Скорая» стартанула в областной центр. Только там Насте могли оказать адекватную помощь. Прорыдавшись, Василий поехал в ту же больницу, куда повезли сестру.
Когда он прибыл, Анастасия уже была на операционном столе. Доктора сказали, что ещё несколько часов, и они не смогли бы ничем помочь молодой женщине. Ребёнок уже почти сутки был мёртв, и отправился прямиком в обитель патологоанатомов.
Пока Сергей Борисович Маслов, врач с тридцатидвухлетним стажем, писал правдивое заключение о смерти девочки, кто-то из больничных доброхотов позвонил мужу «депутатши». Тот примчался сильно «подогретым». Видимо, его выдернули с очередного застолья. Он принялся орать на всю больницу, что медики, гады, угробили его ребёнка, и жену угробили бы, если бы он, Михаил Ложкин собственной персоной, не приехал и не вырвал её из лап «врачей-убийц». Он их всех засудит, «закатает в асфальт» и вообще, «разнесёт к ядрени бабушке весь этот курятник».
Пока великий политик буйствовал, охрана, больничная и его собственная, спокойно стояла рядом, не решаясь связываться со столь крупной величиной. Прервал поток невыносимого красноречия из уст Ложкина только крепкий, костистый кулак, прилетевший прямо в центр откормленного свиного рыла.
В последний раз молодой завуч школы Василий Сидоров дрался в средней школе.
- Ах ты… Да я тебя…
Смачный плевок, аккуратно влетевший в левый глаз чудовища, окончательно лишил его дара речи. В следующую секунду охрана политической звезды накинулась на сельского учителя. Его повалили на пол, скрутили. Тут же появился наряд полиции, потом ещё один, и Василия Павловича, словно какого-то мелкого воришку или разбушевавшегося алкоголика, доставили в отдел. Теперь он ждал суда в том же изоляторе, что и Сергей Борисович. Ему было предъявлено в числе прочих обвинение в нанесении побоев «ответственному лицу при исполнении служебного долга».
Спустя неделю, Анастасию Ложкину выписали из стационара под наблюдение врачей Женской консультации. Надо было решать, что делать с телом мертворождённой девочки. «Несчастный» отец прибыл к выписке жены тихим и трезвым, натянув на ту часть тела, где у человека обычно находится лицо, приличествующее случаю скорбное выражение.
Это он привёз Насте то самое чёрное кружевное платье, в котором её запечатлела камера. Увидев его, аккуратно разложенное на больничной кровати медсёстрами, несчастная несостоявшаяся мать зарыдала. Ещё год назад она считала, что носить такие платья, ездить за границу, встречать в богатом их с мужем доме высокопоставленных гостей, и есть предел мечтаний любой девушки.
Она ощущала себя невероятной счастливицей, перебирая дорогие вещи в своём необъятном, дубовом шкафу ручной работы. Те, что поднадоели или вышли из моды – младшей сестрёнке Дашке. Пусть она всем у себя в деревне покажет! Те, что растянулись, зашарушились или слегка порвались, либо на них было посажено пятно – жене брата Маринке. Если сама не захочет или не сможет носить, ей есть, кому отдать. Вечно возится с семьями местных алкашей и прочих нищедранцев, благотворительница хренова!
Теперь Настя ругала себя последними словами, вспоминая о том, как она обходилась  в последние несколько лет с любящим старшим братом и его доброй, скромной женой. Ей ещё только предстояло узнать, что брат ждёт суда в Следственном изоляторе, а его жена мечется между Саратовом и Ильинкой, пытаясь помочь мужу и не дать зачахнуть их, хоть и небольшому, но, всё же, требующему постоянного внимания подсобному хозяйству. Родителям Насти и Павла решено было не сообщать пока о состоянии дел их детей.
- Ну, ну, милая, успокойся, - принялась увещевать рыдающую Настю полная пожилая медсестра с пучком волос на затылке. – Не надо так убиваться. Ты ещё молодая, будут у тебя дети. Не плачь, а то шовчики разойдутся, снова в больницу попадёшь. Там супруг твой тебя ожидает. Так переживает, сердешный!.. Лица на нём нет…
Неожиданно Настя выдала в адрес Ложкина такой мат-перемат, что медсестра в ужасе прикрыла рот рукой.
- Ты откуда слова-то такие знаешь, деточка? – Спросила она, отдышавшись.
- Я в деревне выросла! – С гордостью заявила Настя. – И вернусь туда! И буду там жить! А этот надутый индюк пусть катится…
Дальше следовал такой подробный адрес, что её собеседница невольно заслушалась.
- Ты с какой деревни-то будешь? – Спросила она по-простому.
- Со Змеевки, - ответила Анастасия.
- Я и слышу, обороты уж больно знакомые. Я сама с Коноплянки…
- Ой, это же по соседству! – Обрадовалась Настя.
- Да, - согласилась Лидия Николаевна. – Змеевка с Коноплянкой совсем рядышком. Только у нас так не говорят, как ты сейчас сказала. У нас говорят…
Тут Лидия Николаевна выдала такую пулемётную очередь отборного мата, что Настя невольно покраснела, после чего собеседницы расхохотались, словно пятнадцатилетние подружки по дороге в сельский клуб.
Настя не заметила, как начала рассказывать едва знакомой землячке историю своих злоключений. Та только головой качала и повторяла время от времени: «Вот, гад!» Или: «Эх, тварь паскудная! Гореть ему в аду!»
- Я с ним разведусь, - пообещала Настя, завершив свой печальный рассказ.
Глаза её были теперь сухими. В голосе отчётливо слышался металл.
- Правильно сделаешь, деточка. Если что, ко мне приходи. Я одна сейчас живу. Муж мой в прошлом году помер, - голос пожилой медсестры прервался, и Настя принялась ласково гладить её по плечу, - а детки разъехались, у них своя жизнь! – Завершила она радостно.
Пациентка поблагодарила заботливую сестру, натянула своё дорогущее кружевное платье, купленное в прошлом году в одном из бутиков Вены, и заметила, как сильно она похудела. Платье болталось на ней, словно на вешалке. Подойдя к зеркалу, Настя увидела в нём не себя-всегдашнюю – крепкую, пышущую здоровьем, самодовольную молодуху, а полупрозрачную старшеклассницу, с огромными, на пол-лица, печальными глазами.
Она читала в каких-то старинных книжках о том, что испытания меняют человека, но чтобы до такой степени… Деваться, однако, было некуда. Назад уже ничего вернёшь. Анастасия Павловна Сидорова-Ложкина, почти уже бывшая жена депутата и мать, потерявшая несколько дней назад долгожданного ребёнка, гордо вскинув светловолосую голову, отправилась навстречу тому, что приготовила ей судьба. Лидия Николаевна вызвалась помочь ей отнести сумку, потому что после операции не стоит сразу поднимать тяжёлое.
У дверей морга Анастасию ждал ненавистный муж.   
- Зачем ты пришёл? – Спросила она зло.
Приёмная морга, располагавшаяся в полуподвале с высокими сводами и полностью отделанная кафелем, обладала прекрасной акустикой. Дерзкий голос Насти, многократно усиленный сводами, слышали все, кто находился в помещении.
Ложкин больно сжал её руку и прошипел в самое ухо:
- Заткнись, тварь, на нас люди смотрят!
Его гадючий шёпот тоже слышали все.
- Что вы намерены делать с телом ребёнка? – Холодно поинтересовался высокий и костлявый патологоанатом в возрасте то ли хорошо за сорок, то ли немного за пятьдесят.
- Забрать и похоронить, - ответила Анастасия.
- Нет! – Обрубил Ложкин.
Секунду назад он собирался сказать то же самое, но эта молоденькая тварюшка… Эта гниль, прикидывавшаяся здоровой, деревенской девушкой… Какое она имеет право вякать что-то своим противным голосишком вперёд него, самого Михаила Фёдоровича Ложкина?!
- Что значит «нет»? – Строго поинтересовалась Настя. – Ты хочешь, чтобы нашего ребёнка зарыли, как собаку, в общей яме? Чтобы даже могилы не осталось?!
- Именно, - удовлетворённо подтвердил вконец зарвавшийся, облечённый властью толстяк.
- Это ты!.. Ты убил мою девочку!.. – Закричала Настя истерически.
Ей было уже всё равно, как она выглядит, и кто её слышит или не слышит.
- Чем же я её убил? – Зло выплюнул Ложкин. – Это ты не смогла её ни выносить, ни высрать, как все нормальные люди, уродина недоделанная! Я-то тут при чём?
- Вы тут при том, - подал голос патологоанатом, - что вашей жене не была оказана своевременная медицинская помощь. Вы при том, что, вы ничего не предпринимали, когда ваша жена перестала посещать Женскую консультацию. Она находилась на тот момент в состоянии угрозы прерывания беременности, и ей было предписано лечь в стационар, чего она не сделала с вашего молчаливого согласия. Вы оба несёте ответственность за неоказание своевременной и адекватной медицинской помощи вашему погибшему ребёнку!
Последние слова доктор отчеканил так, что они свинцовыми пулями прошили и без того страдающую душу Насти, а в чёрном омуте сознания её мужа проснулись самые настоящие черти.
- Ты ничем это не докажешь, ты, жалкий, костлявый, нищий докторишка! Ты хоть знаешь, с кем связался?
- Знаю, - зло громыхнул доктор, и глаза его из небесно-голубых сделались свинцовыми. – С конченым уродом и последней мразью! И ты ответишь за свои деяния, подлая шкура. Все доказательства здесь!
Он помахал перед носом оторопевшего Ложкина тонкой пачкой документов, среди которых были Заключение и справка о смерти, обменная карта Анастасии, в которой фиксировались все события её непростой беременности и история болезни молодой женщины.
Это подействовало на Ложкина, как красная тряпка на быка. Он выхватил документы из рук Сергея Борисовича, разорвал напополам, бросил на пол и принялся топтать их своими короткими, толстыми ножонками.
- Вот! Вот, где я видал твои сраные бумажки! Я депутат! У меня право неприкосновенности!
Маслов наблюдал эту вспышку с ухмылкой, скрестив на груди руки. Позади него стояли два медбрата примерно в тех же позах и с тем же выражением лиц. Отпсиховавшись, Ложкин услышал над собой насмешливый голос Арсения, самого молодого из медбратьев:
-  Зря стараетесь, дядя! У нас есть дубликаты на все документы. С печатями и подписями, так-то.
Ложкин медленно помотал головой из стороны в сторону, расправился во всю свою немалую ширь и, словно змея из-за кустов, бросился на Маслова, пытаясь достать своими жирными кулачищами ненавистное худое лицо.
Почему именно на доктора, а не на медбрата? Трудно сказать. Возможно, ему показалось, что слова о дубликатах документов были произнесены именно врачом, либо он посчитал главного ответственным за слова подчинённого. Как бы там ни было, за этим последовала сцена, растиражированная по всем каналам. Она послужила поводом очередной волны шельмования медиков. Она привела к тому, что честное имя доктора Маслова было запятнано подлым и низким человеческим существом, а его друзьям и близким стоило огромных трудов и затрат отмыть его от налипшей грязи.
В положенное время Мирослава пришла к следователю Коровкину за обещанным разрешением на передачу. Тот сидел за своим столом, чернее тучи. Он молча выписал разрешение, и Мирослава решилась задать вопрос:
- Владимир Иванович, случилось что-нибудь?
- Случилось… - Нехотя согласился тот. – У меня забирают это дело. В другой раз вам к следователю Зайцеву в Прокуратуру за разрешением идти. Сразу предупреждаю, он может вам его не дать.
- Почему? – Удивилась Мирослава.
- Потому что за подозреваемого Маслова взялись всерьёз, - ответил Коровкин, глядя Мирославе прямо в глаза. – Потому что уважаемого депутата Ложкина, - в голосе молодого следователя явственно послышалась издёвка, - избили тогда дважды за неделю, и это сделали два разных человека в одном и том же лечебном учреждении. Лучшие умы уголовного розыска нашей области подозревают организованную преступную группировку, а это уже не по моей части.
Владимир Иванович поднялся из-за стола, подошёл к окну и, закрыв глаза, прислонил разгорячённый лоб к его прохладному стеклу. Мирослава помолчала немного, а после обратилась к следователю:
- Послушайте, Володя… Вы ведь позволите мне называть вас так, когда никто не слышит, я всё-таки намного старше вас? – Тот кивнул, не открывая глаз и не отходя от окна. – В жизни бывает всякое. Работа – это только часть нашей жизни. Не стоит ставить всю жизнь в зависимость от работы, отношений или чего-то ещё…
Она рассказала Владимиру Ивановичу о том, какую головокружительную карьеру она сделала в своё время, и как всё закончилось с реорганизацией учебных заведений. Тот внимательно слушал.
- Мне тогда казалось, что наступил конец света, но, как видите, я это пережила. Не стоит фиксироваться на чём-то одном. Это прямой путь к болезни.
- Вы абсолютно правы, и вы очень хороший человек, Мирослава Златовна, - промолвил Коровкин, немного помолчав. – Утешаете меня, тогда, как это я должен вас утешать. У меня ведь ещё утром были для вас хорошие новости, а теперь… Теперь всё стало в разы хуже, чем было.
Мирослава полностью обратилась в слух, а Коровкин, не спеша, рассказывал своим тихим, немного монотонным голосом о том, что случилось на двух планёрках, вчера поздно вечером и сегодня рано утром.
Разбирая в подробностях дело Маслова С.Б., следователи и оперативники пришли к выводу, что со стороны доктора имела место быть обычная самооборона. Не было даже сколько-нибудь серьёзного превышения её пределов: Ложкин набросился на Маслова с кулаками, и кулаками же получил отпор.
Да, последний, конечно, отвесил оппоненту пару ощутимых пенделей, но сделано было явно в состоянии сильного душевного волнения, после целого ряда провокаций со стороны Ложкина. Серьёзных телесных повреждений, как и существенного вреда здоровью, обросший слоем жира депутат не получил. Выходило, что держать доктора Маслова в изоляторе не из-за чего. Требовалась, как минимум, замена меры пресечения на более мягкую, либо её полная отмена.
На утро было назначено совещание при более высоком начальстве, дабы окончательно решить вопрос об освобождении Маслова. Утром и произошло нечто несусветное.
Высокое начальство орало, как целая армия потерпевших. Оказалось, что следователи у нас «безглазые, безмозглые и тупорылые», потому что в упор не видят связи между двумя преступлениями против одного и того же ответственного лица, совершёнными в течение одной недели.
Неужели они ещё не поняли очевидной связи ильинского учителя с саратовским патологоанатомом? Это же явный преступный сговор! Они, видимо, издеваются, делая вид, что не понимают элементарных вещей. Особенно туп и ни на что не годен следователь Коровкин В.И., ибо ему пришла в голову совсем уж крамольная мысль об освобождении обидчика депутата из-под стражи. Он что хочет сказать? Что Маслова зря на всю страну позорили? Нет уж, дудки! Такое ни для кого не должно проходить бесследно.
В итоге дела Сидорова В.П. и Маслова С.Б. объединили в одно производство и передали в Прокуратуру. Там лживого врача и лицемерного учителя выведут на чистую воду! Их заставят признаться, для чего они задумали сгубить невинную душеньку слуги народа и всеобщего благодетеля. Возможно, они давно уже готовили государственный переворот, и уничтожение звезды саратовского политического небосклона лишь первый этап их коварного плана. Сами же они, скорее всего, лишь мелкие винтики в преступной машине, поработившей общество.
В какой-то момент Коровкину показалось, что он очутился внутри фильма о средневековой инквизиции, но начальство говорило обо всём этом на полном серьёзе.
Начальство сказало также, что в деле о причинении вреда здоровью и репутации депутата Ложкина М.Ф появилась ещё одна фигурантка. Это коварная Анастасия Павловна Ложкина, супруга Михаила Фёдоровича, она же сестра дебошира и фрондёра Сидорова В.П. Данная недостойная особа, посмевшая на днях потерять ребёнка своего августейшего супруга, обвиняет в этой потере, подумать страшно, его же самого! Ещё Сидорова А.П. выдвигает в адрес супруга обвинения в домашнем насилии и похищении человека, то есть себя самой. Додуматься до такого глупая баба явно не могла бы сама. Её надоумил кто-то, кто в разы опытнее и коварнее.
Владимир замолчал и уронил голову на руки. Он теперь сидел за своим столом.
- Возможно, это не так уж плохо, что дело передано именно в Прокуратуру, - произнёс он минуты через три. – Тамошние спецы призваны, как раз выявлять и устранять ошибки уголовного розыска, но тут не в чем разбираться! Дело выеденного яйца не стоит! Привлечь к ответственности стоило бы как раз самого Ложкина и его жену, которая пытается теперь уйти от ответственности за гибель ребёнка… Не могу сказать, чем это всё закончится, Мирослава Златовна, но разбирательство будет долгим. Будьте к этому готовой.
- Благодарю Вас, Володя, - искренне ответила Мирослава. – Я всё поняла. Ещё я вижу, что вы очень устали, но всё-таки решусь задать вам последний вопрос. Я не отниму у вас много времени, обещаю.
Они поговорили ещё минут пятнадцать, и Мирослава вышла из кабинета, пряча улыбку. Если бы в этот момент её видела сестра Ангелина, она сказала бы, что «Миринька что-то задумала», и, вообще она «сама загадочность».
К слову сказать, Ангелина, узнав о том, что произошло с любимым мужчиной сестры, проплакала полдня. Она очень любила Мирославу, желала ей только хорошего, и её всегда расстраивали неудачи сестры. Выйдя из кабинета следователя довольно поздним вечером, Мирослава направилась прямиком в гостеприимный дом сестры Ангелины и её мужа Германа. До глубокой ночи две сестры и дочери Ангелины Катя и Аня собирали продукты для передачи Сергею.
Это была целая наука. Во-первых, еда должна была быть исключительно заводского производства, ничего домашнего не должно быть близко, ибо мало ли что можно положить в домашнее блюдо? К тому же, оно не прошло санитарный контроль. Во-вторых, в посылке не должно быть ничего скоропортящегося, никаких свежих овощей-фруктов, тортов-пирожных, салатов и шоколада. Колбасные изделия из тех же соображений можно передавать только копчёные. В-третьих, конфеты – леденцы или карамель, ибо никакого шоколада не полагалось – должны быть освобождены от обёрток.
Сигареты и прочие табачные изделия тоже следовало вынимать из пачек и перекладывать в прозрачные полиэтиленовые пакеты. Это чтобы с обёртками и пачками не передали записку. Сергей не курит, но, как объяснил многоопытный и мудрый Герман, «сижки» можно обменять на то, что тебе нужно.
Обязательно следовало положить лук и чеснок в качестве профилактического средства от инфекций. В тюрьме люди располагаются скученно, подавляющую часть времени проводят в помещении, и эпидемиологическая обстановка там крайне неблагоприятна.
Наконец, общий вес посылки не должен превышать пятнадцати килограммов, и к ней должна прилагаться подробная опись с точным указанием названий и количества. Герман настоял на том, чтобы каждая банка консервов была поименована, потому, как может попасться недобросовестный работник, который заменит дорогого тунца или лосося килькой в томате, и заключённый даже не будет об этом знать.
Поздно ночью Герман отвёз Мирославу домой, и там она к продуктам добавила заранее приготовленные вещи. Спать ей оставалось совсем немного, потому что занимать очередь в приёмную Следственного изолятора следовало заранее, иначе был риск не успеть получить номерок. Нет номерка – нет посылки для твоего подопечного.
Посылка Мирославы в тот день тоже не добралась до адресата, но дело было не в том, что она пришла поздно и не успела получить номер.
Мирослава Рупник пришла почти за два часа до открытия изолятора, а впереди неё было уже примерно двадцать человек. Бывалые люди сказали, что это вовсе не критичное количество, и они должны успеть.
Она украдкой рассматривала народ, выстроившийся впереди и позади неё, прислушивалась к разговорам. Мирослава ожидала увидеть в очереди множество деклассированных элементов, но их там были считанные единицы, впрочем, как и везде. Подавляющее большинство близких и родных узников составляли самые обычные люди.
Далеко впереди себя Мирослава заметила высокого, немного костлявого блондина возрастом на вид в районе тридцати. Он держался по-военному прямо, хоть и был в штатском, а небесно-голубые глаза смотрели прямо и строго. Мирославе подумалось, что, если бы у Сергея был взрослый сын, он выглядел бы сейчас примерно так же.
Посмотрела и забыла, а время шло. Приёмная распахнула свои двери, очередь плавно переместилась туда. Никто не ругался, не толкался и не безобразничал. Не слышно было громких разговоров и смеха. Люди пришли сюда, каждый со своей бедой.
- Мирослава Златовна! Вы-то тут какими судьбами? – Воскликнула полная, пожилая женщина в форме, когда Мирослава поравнялась с окошком, где та выдавала посетителям изолятора номерки.
Кому-то отказывали в приёме посылки, но никто не скандалил. Видимо, на каждый отказ была веская причина.
- Принесла посылку заключённому, - спокойно ответила Мирослава. – Мне кажется знакомым ваше лицо, но, простите…
- Я мама вашего бывшего студента Белокопытова. Помните такого? – Спросила женщина, и её простое, приятное лицо озарилось хитроватой улыбкой.
- Ну, как же! – Воскликнула Мирослава. – Я никогда не смогу его забыть, - закончила она с улыбкой.
- Сейчас, слава Богу, работает, охломон, неплохо получает. Женился, вот, в прошлом месяце, ждут ребёночка.
- Очень рада за вашего Геночку, - искренне ответила Мирослава. – Передавайте ему привет, мои поздравления и наилучшие пожелания!
- Вы и имя его помните?! – Радостно воскликнула Алевтина Павловна. Мирослава прочла её имя на бейдже и даже вспомнила вечно заплаканную мать не глупого, но жутко хулиганистого студента Геннадия Белокопытова. Она не узнала её в форме, да, и не удивительно это, учитывая, сколько лиц проходит перед глазами преподавателя, не говоря уже об административном работнике. – Давайте ваше заявление. Вы к кому пришли?.. О-о-о… - протянула Алевтина Павловна разочарованно, - я не смогу выдать вам номерок на посылку…
- Почему? – Удивилась Мирослава. – У меня и разрешение от следователя имеется…
- Не в этом дело. Дело в том, что я только что выдала номерок на передачу з/к Маслову Сергею Борисовичу его дочери, Власовой Надежде Сергеевне, - зачитывала Алевтина Павловна недавнюю запись в тетради учёта.
Удивлению Мирославы не было предела.
- Надежда здесь? – Переспросила она, лихорадочно вспоминая о том, какая трагедия произошла с младшей дочкой Сергея, живущей в Хабаровском крае, несколько дней назад.
- Да, вон она, возле окошка, где посылки принимают, - сказала Алевтина Павловна, немного высунувшись из своего окна. – Не переживайте так, Мирослава Златовна. Что-нибудь придумаем. Подождите меня возле бокового выхода. Через пятнадцать минут у меня начнётся перерыв, и я к вам выйду.
Наскоро поблагодарив добрую служащую, Мирослава бросилась к окошку для приёма посылок.
- Номер тридцать семь, Власова! – Выкрикнула молодая женщина в белом халате, стоявшая за прилавком этого большого окна.
Тот самый высокий блондин с военной выправкой быстро, но без суеты пододвинул гигантскую сумку и начал выкладывать из неё продукты и вещи на прилавок. Рядом с ним стояла девушка среднего роста со светлыми волосами, собранными в солидный пучок. Лица её Мирослава не разглядела, но фигура девушки и весь её облик показались смутно знакомыми.
«Выбрала мужа по образу и подобию отца,» - отметила про себя Мирослава.
Не зря ей ещё ранним утром пришла в голову мысль о невероятном сходстве Александра, теперь она была уверена, что это именно он, и Сергея.
Она решила не отвлекать супругов от передачи посылки и вышла на крыльцо. Выход для посетителей только один, деться Надежде и Александру больше некуда, можно и здесь подождать.
Когда молодая пара показалась в дверях приёмной, Мирослава чуть было не рухнула с крыльца. Александр бережно поддерживал под локоть ту самую девушку, с которой она недавно столкнулась при выходе из подъезда Кристины Подбельской. Она сразу вспомнила эти внимательные, светло-карие глаза, красиво очерченные губы и… шестимесячный животик, красиво обозначенный свободным голубовато-серым плащом.
- Надя! – Вскрикнула Мирослава. – Наденька!
Девушка тоже подалась ей навстречу, мягко высвобождая свой локоть из заботливой руки супруга.
- Мирослава? – Спросила она, вглядываясь в лицо окликнувшей её женщины. – Мы ведь столкнулись с вами тогда… в подъезде. Я хотела заговорить с вами, но не решилась… Я была не уверена, что это вы… Я вас только на фото в соцсетях раньше видела.
- Это всё неважно! – Отмахнулась Мирослава. – Главное с вами всё в порядке. Мне ваша сестра о вас такого понарассказывала…
- Она мне не сестра, - спокойно возразила Надежда. – Кристина сказала, что наш папа давно уже не отец ей. Значит, и она мне никто.
Мирослава вспомнила о своих нелёгких отношениях с младшей сестрой Региной и подумала, что их разногласия – настоящие пустяки по сравнению с драмой, происходящей буквально на её глазах с дочерями Сергея.
- Надюша, - мягко начал Александр, - я думаю, постороннему человеку совсем не обязательно…
- Мирослава не посторонний человек, - возразила Надежда, - это, во-первых, а, во-вторых…
- Мирослава Златовна, вот вы где! – Выдохнула запыхавшаяся Алевтина Павловна. – Я же просила вас у бокового выхода подождать, вы не сообразили, наверное…
- Простите, Алевтина Павловна, - искренне извинилась Мирослава. Она и впрямь успела забыть об этой договорённости. – Мы, гражданские, такие глупые!.. Я здесь в первый раз и не знала, что существует боковой выход…
- Он только для персонала, - объяснила Алевтина. – Я сама должна была понимать, что вы можете быть не в курсе. Если что, он вон за тем углом, но я не то вам хотела сказать. Вот, держите, - она сунула в руку Мирославы смятый листок из блокнота, - это мой номер. Позвоните мне сегодня между восемь и девять вечера. Я вам кое-что скажу по секрету. И ещё, - Алевтина придвинулась вплотную к уху Мирославы: - посылочку свою пока не разбирайте. Вы меня поняли? – Поинтересовалась она строгим голосом, видимо, работая на окружающую публику.
- Всё поняла, спасибо, - отозвалась Мирослава.
- Тогда до связи. Приятно было повидаться… Хотя, в других обстоятельствах было бы приятнее, конечно.
- Мне тоже, - улыбнулась Мирослава. – До вечера, Алевтина Павловна.
Взмахнув на прощанье полной, белой рукой, работница изолятора скрылась в темноте дверного проёма. Супруги Власовы совещались о чём-то вполголоса.
- Пойдёмте ко мне, - обратилась к ним Мирослава. – Мне сегодня на работу только к четвёртой паре. Посидим, выпьем чаю. Вы, Наденька, отдохнёте. Я недалеко живу.
- А это удобно? – Засомневался Александр.
«Вы, военные, всегда такие деликатные или только в светлое время суток?» - С досадой подумала Мирослава, а вслух ответила:
- Да, конечно. Я живу одна. То есть, сейчас одна, а до этого… - Мирослава смутилась и опустила глаза.
- Мы принимаем ваше приглашение, - пришла ей на выручку Надежда.
Александр подхватил Мирославину сумку на колёсах, и они втроём отправились в её уютную квартирку, в которой месяцами могло не быть гостей, но сейчас был явно другой период.
- Где вы остановились? – Спросила Мирослава по дороге.
- Нашли недорогой отель на окраине, - ответил Александр.
- Ключей от квартиры отца у меня нет, а к матери с этим её Подбельским и Кристине я не пойду ни под каким видом, - пояснила Надежда.
Мирослава ещё раз мысленно содрогнулась от таких «тёплых» родственных отношений.
- Сколько планируете пробыть в Саратове?
Молодые супруги переглянулись.
- Хотелось бы до родов, - ответил Александр. – Мне, конечно, придётся вернуться на службу, а после взять ещё часть отпуска. Я не хочу, чтобы Надя ещё раз летела на самолёте через всю страну. Это рискованно. Я и от первого полёта её отговаривал, но, вы же понимаете, родной отец…
Надежда и Александр рассказали Мирославе, что специально подгадали сроки своих отпусков к декрету. Они хотели провести этот месяц в санатории, погулять в лесу, подышать свежим воздухом. Узнав о том, что произошло с отцом Нади, они сразу же сдали путёвки и вылетели в Саратов.
«Как же надо было наплевать в душу этой девочке, чтобы она при таком мощном чувстве долга и родственной связи возненавидела мать и сестру?» - Недоумевала про себя Мирослава. Вскоре она получила вопрос на свой ответ.
- Что вам наговорила обо мне Кристина? – Спросила Надежда за чаем, когда неловкость первого момента знакомства прошла.
- Я не хочу этого повторять, - отмахнулась Мирослава. – Очень страшно, и я рада, что это неправда.
Надежда и Александр переглянулись.
- Мирослава Златовна, мы оба, я и мой супруг, медики. Военные медики. Нам всякое приходилось видеть, а Саша успел побывать под пулями. Скажите, что наговорила Кристинка? Это очень важно.
Мирослава нехотя поведала то, что рассказала о Наде Подбельская.
- Всё ясно, - резюмировал Александр. – Она перенесла на Надю то, что произошло с её подругой Ложкиной и…
- Ложкина и Подбельская подруги? – Удивилась Мирослава.
- Подруги, и ещё какие! – Подтвердила Надежда.
- Кристина перенесла весь ужас, случившийся с её подругой, на Надю. Она с детства мечтала о том, чтобы с Надюшей случилось что-то плохое. Самое плохое, если уж быть точным.
- Пока маленькие были, она просила родителей сначала отнести меня обратно в роддом, потом сдать в круглосуточный детский сад. После, когда родители развелись, отправляла меня жить к отцу. Я бы и сама с радостью ушла к нему, но мать не хотела отпускать меня. Что соседи скажут? Что она мать плохая? Ей этого ужас, как не хотелось. Вот, и пугала меня, что отец злую мачеху приведёт, грозилась, что видеться со мной не будет. Я лет с пяти мечтала сдёрнуть куда-нибудь из дома. Было время, что сама просилась в спортивный интернат, но меня не пустили.
- Кристина отравила тебе детство, а после они вдвоём с матерью испоганили тебе подростковый возраст и юность, - сказал Александр. – Я считаю, что подобные отношения между сёстрами-братьями целиком и полностью лежат на совести родителей.
- Саша начитался психологической литературы для будущих родителей, - улыбнулась Надежда. – Он у меня такой серьёзный, ко всему подходит основательно…
Александр покраснел и смущённо улыбнулся.
- Жаль, не все родители так серьёзно готовятся к роли папы или мамы, - сказала Мирослава. – Я тоже не готовилась и допустила массу ошибок в отношении своей дочери. Многое стыдно вспомнить!
- Родители не Боги, - отозвалась Надежда. – Их нельзя огульно винить в ошибках воспитания, особенно, если люди далеки от педагогики и медицины.
- К тому же, насколько мне известно, ваша Яна выросла хорошим человеком, - вклинился Александр. – Не думаю, что она желала бы зла своей сестре, будь она у неё.
- У Янки полно недостатков, но я бы не назвала её злой, - согласилась Мирослава. – У нас с ней масса разногласий, раньше мы часто ссорились, да, и теперь постоянно спорим. Я часто не могу понять логики её поступков. Думаю, если бы я в своё время, как Александр, читала больше литературы для родителей, наши с ней отношения были бы лучше, но я во время беременности зачитывалась русской классикой, - улыбнулась Мирослава.
- И это хорошо на неё повлияло! – Воскликнула Надежда. – Она выросла поэтом.
- Я не люблю её стихи, - призналась Мирослава. – Многое в них мне непонятно, они какие-то вычурные, накрученные, далёкие от жизни.
- А мне нравятся, - сказали Надежда и Александр хором, и все трое рассмеялись.
- Мы переписывались с Яной в последнюю неделю по Интернету, - сказала Надежда. – Это, конечно, очень недолгий срок, но, судя по тому, что я успела узнать о ней по переписке и по её стихам… Знаете, Мирослава, я была бы рада иметь такую сестру!
- Вы и есть сводные сёстры, - сказал Александр.
- К сожалению, нет, - отозвалась Мирослава. – Мы с Сергеем Борисовичем не расписаны.
- Так, распишетесь! Я уверена, в суде разберутся, и отца отпустят.
- Я тоже так думаю, - сказала Мирослава, - но самое плохое в том, что разбирательство может теперь продлиться очень долго. Следователь сказал, что такие дела могут идти до суда годами.
Они помолчали немного, думая каждый о своём. Мирослава сказала, что ей пора идти на работу, но Надежда и Александр могут подождать её.
- Мы бы лучше пошли в квартиру отца, - ответила Надежда, - если у вас, конечно, есть ключи. Отель, в котором мы живём, хоть и недорогой, но когда приходится обитать там неделями, получается накладно.
Мирослава отдала молодым супругам ключи от квартиры Сергея, Надя отправилась туда, а Александр поехал в отель за их вещами. На прощание они обменялись номерами телефонов и условились созваниваться или списываться каждый день и обмениваться любыми новостями о деле Сергея.
В тот момент, когда Надежда поведала Мирославе, что Анастасия Ложкина и Кристина Подбельская – подруги, молодые женщины уже несколько дней подругами не были. По правде говоря, Кристина никогда не была подругой простоватой, неопытной Насте. Звезда сцены делала вид, что дружит с ней, из-за её мужа-депутата. Он был в своё время одним из тех, при чьей поддержке её отчим Аркадий Подбельский получил должность директора театра.
С этим человеком нельзя было портить отношения ни при каких обстоятельствах, вот она и терпела душное обожание Анастасии и её телячий восторг по поводу того, что у неё в подругах «настоящая, живая актриса». У неё, Насти, с раннего детства пасшей гусей и индюшек на ухезанном коровьим навозом лужке возле грязного прудика! У той самой Насти, которая бежала, неприлично громко хохоча и сверкая босыми пятками, на речку в компании других деревенских детишек! Многие из них так и не попадут до конца жизни в театр, а Насте ещё на первом курсе посчастливилось.
Она тогда почти ничего не поняла из того, что происходило на сцене, но твёрдо знала, что театр есть нечто особенное, не имеющее к обыденности никакого отношения. Посещение этого странного и притягательного места – признак высокой культуры, и если она, Настя Сидорова, хочет добиться чего-то в жизни, она должна полюбить театр, научиться разбираться в спектаклях или хотя бы уметь делать вид, что любит и разбирается.
Настя старалась. Она очень старалась выглядеть культурной и образованной, и ей не раз сослужила хорошую службу её вынужденная начитанность и хорошая учёба в школе. Анастасия смогла полюбить театр хотя бы за то ощущение праздника, что он дарил, за необычность обстановки и свежесть эмоций, которые она испытывала во время действа. Знакомство с актёрами и актрисами было сродни путешествию в сказку, а «дружба» с одной из этих нарядных великосветских дам приравнивалась к настоящему чуду.
Кристина не раз выручала Настю, давая ей дельные советы по поводу гардероба, поведения в обществе, построения удачных речевых оборотов. Ещё Кристина не раз демонстрировала радость по поводу дружбы с такой замечательной девушкой, как Настя.
- Ты настоящая, - говорила актриса Подбельская, лаская своими бархатными, карими глазами лазурный Настин взор. – Я так устала от всего искусственного, что меня окружает! С тобой я могу быть такой, какая я есть.
Настя млела от этих слов, не подозревая, что именно сейчас Кристина притворяется гораздо больше, чем на сцене. Деревенская девочка, которой она появилась на свет, и которая всегда будет жить внутри неё, была уверена в правдивости слов опытной лицедейки и лицемерки и непоколебимости их «настоящей» дружбы.
В тот день, когда произошла драка в больнице между её мужем и тем злым доктором, которого Настя про себя окрестила Кощеем, девушка почла за лучшее скрыться из этого ужасного места. Она твёрдо решила развестись со своим высокопоставленным, но таким бесчеловечным супругом и наказать его за подобное обращение с собой и гибель их ребёнка.
Когда стало ясно, что добром начавшаяся заваруха не кончится, та пожилая медсестра, Лидия Николаевна, оказавшаяся землячкой Анастасии, сунула ей в руку половину тетрадного листка со своим телефонным номером и адресом.
- Приходи ко мне, если что, - торопливо прошептала она в ухо Насте.
- Спасибо, - отозвалась та, - но я пока к подруге, а дальше…
- Всем ни с места! – Оборвал все разговоры резкий голос одного из патрульных, прибывших по вызову.
После прибыла ещё одна полицейская машина, потом ещё. Блюстителей Закона образовалось на месте преступления столько, что они начали друг другу мешать, и Анастасии без труда удалось скрыться. Она направилась прямиком к Кристине Подбельской, и та приняла «свою бедную девочку» с распростёртыми объятьями.
Она уложила Настю в кровать, поила её чаем и варила для бедняжки собственноручно специальный диетический супчик. Кристина утешала и выслушивала, выслушивала и утешала…
- Лучше бы это случилось с моей сестрой, чем с тобой! – Говорила Кристина, гладя Настю по волосам.
Ту коробили эти слова. Она не понимала, как можно желать такого родной сестре, даже если отношения между вами не самые лучшие. Она, Настя, никогда не пожелает такого Дашке, даже если их отношения испортятся. Да, она и Маринке, жене брата, такого не пожелала бы, хоть и относилась к ней с лёгким презрением. Видимо, в высшем свете свои законы, и лезть со своим уставом в этот монастырь однозначно не стоит. 
У Кристины была другая задача. Ей нужно было собрать как можно больше информации о том, что собирается предпринять наивная дурочка против своего облечённого властью, деньгами и связями супруга. Нужно было усыпить бдительность дурёхи, а в самый решающий момент…
- Михаил Фёдорович, Настя у меня, - вещала Кристина поздней ночью в свой новенький розовый айфон, придя домой после спектакля. Она была уверена, что «дорогая подруга» спит крепким сном. – Что значит «себе её оставь»? Я могу, конечно, но тогда вы не узнаете, что эта девчонка задумала против вас. Может, вам не интересно, и я зря отнимаю ваше драгоценное время?
- За ней сейчас приедут, - бросил собеседник зло и отключился.
За спиной Кристины хлопнула входная дверь. Она подумала, что пришёл из клуба её муж, коллега по театральному цеху и большой любитель ночных похождений, но прихожая была пуста. С коврика исчезла пара модных Настиных мокасин, на которые она вынуждена была перейти в связи с беременностью. До неё жена облечённого властью грубияна Ложкина ходила исключительно на шпильках, чем не раз смешила своё «великосветское» окружение.
Уже всё поняв, Кристина на всякий случай сунулась в спальню. Кровать была пуста. Сумка Насти исчезла, но многие её вещи, в основном, лекарства,  косметика и начатые упаковки средств гигиены, беспорядочно валялись тут и там. «Вот, гадина!» - С досадой подумала Кристина и пожалела о том, что не угостила подругу на ночь хорошей дозой снотворного. Ей казалось, что после пережитых потрясений та и без него будет спать, как сурок. Анастасия всегда спала очень хорошо и крепко, но, видимо, пережитые ужасы вздёрнули ей нервы и лишили сна.
«Девчонка сбежала, - написала Кристина депутату, - и я не смогла её догнать». У неё не было ни малейшего желания выслушивать поток брани в свой адрес, поэтому телефон красавицы внезапно оказался «недоступен». Прибывшие по звонку люди Ложкина убедились в том, что девчонка и впрямь сбежала.
Разделившись, они бросились на вокзал, автовокзал и даже в аэропорт, провели там остаток ночи и утро, но Анастасия Ложкина нигде не появлялась. После помощники депутата отправились по домам её родителей, брата и бабы Фроси.
Мать Анастасии встретила визитёров из города, рыдая и клянясь, что не видела свою дочь уже почти год. Жители деревни предусмотрительно попрятались. Отловленные на пруду рыбаки подтвердили, что молодая односельчанка не появлялась в деревне очень давно.
В селе, где жил и трудился всеобщий любимец Василий Павлович Сидоров, гостям из города оказали гораздо более «тёплый» приём. Светло-бежевый бронированный автомобиль Виктора Гуляева при выезде из Ильинки стал тёмно-коричневым от облепивших его коровьих лепёшек, а одному из местных юных стрелков удалось раскокать дорогущий задний фонарь  «Тойоты», что сделало его настоящим героем дня.
От мата, стоящего в салоне, свернулись бы в трубочку уши самых опытных портовых грузчиков, но он ничем не мог помочь людям депутата. Они почти вслепую добрались до какого-то мелкого, почти сплошь заросшего осокой водоёма, и с трудом отмыли навоз с лобового стекла. Работникам городской автомойки после пришлось изрядно потрудиться, отмывая налипшее «добро» с корпуса и колёс машины.
Избушка бабы Фроси выглядела давно заброшенной и нежилой. В тесных сенях, грязной кухне, захламлённой горнице и щелястой баньке гулял степной ветер, гоняя по полу обрывки тряпья, газет и обломки сушёных трав. Не гуляли больше по двору куры с петухом, не толпились клиенты, не было следов самой старушки. Баба Фрося уже несколько дней жила и промышляла в городской квартире внучка Олеженьки. Очередь страждущих толпилась теперь в одном из облупленных подъездов на окраине Пензы.   
Насти не было ни там, ни тут, ни здесь. Она словно провалилась сквозь землю.
Узнав о том, что произошло с её несчастным братом, Анастасия наняла лучшего адвоката, Краснопёрова Б.П. Она знала, что он лучший, от бывших своих знакомых из высшего общества. То, что они все теперь бывшие, Настя поняла по поведению «лучшей подруги» Кристины Подбельской.
Девушка, до мозга костей земная и практичная, Настя ещё в браке со звездой областной политики, делала сбережения на случай «мало ли чего». На её счёте в банке лежала сумма, достаточная для покупки двухкомнатной квартиры в приличном районе города. В арендованной на полгода ячейке банка хранились кое-какие дорогостоящие украшения, выпавшие из поля зрения загульного супруга.
Эти деньги и платиново-золотые побрякушки приятно грели исстрадавшуюся душу, обещая не такое уж безрадостное и скудное ближайшее будущее, но главным сейчас было не это. Настя поставила себе цель перво-наперво вытащить из пропасти брата.
Им с Борисом Петровичем почти удалось уговорить следователя заменить меру пресечения в виде тюремного заключения подпиской о невыезде, но тут дело приняло тот оборот, о котором поведал Мирославе молодой следователь Володя. Несмотря на это, опускать руки и сдаваться Настя не собиралась. Борис Петрович защищал теперь Василия и Сергея Борисовича в объединённом деле, переданном в Прокуратуру, и последний был тем человеком, чьи медицинское заключение и показания могли помочь одержимой местью Анастасии «закатать в асфальт» гада Ложкина.
- Ты не боишься, дочка? – Спрашивала Лидия Николаевна, с тревогой заглядывая  в голубые глаза Насти, всё чаще отливавшие теперь сталью. – Он ведь всё-таки депутат. Может, лучше тебе уехать куда-нибудь, купить квартирку, да и жить тихонечко. Диплом об образовании у тебя имеется…
- Вот, именно, диплом об образовании. Бумажка одна, и ничего больше. Знаете, тёть Лид, как я последние два курса доучивалась?
- Догадываюсь, - со вздохом говорила Лидия Николаевна. – Только работе всё равно учатся не за партой, а в деле. Ты могла бы попробовать устроиться куда-нибудь самым младшим бухгалтером и…
- … и бросить родного брата на растерзание этому чудовищу? Оставить безнаказанной смерть моей Ксюшки? – Так она мысленно называла девочку в последние полтора месяца своей нелёгкой беременности. – Нет уж. Пусть он хоть разрежет меня на части, я не остановлюсь. Я о нём такое знаю!..
- Что и страшно, - замахала руками Лидия Николаевна. – Он попытается найти тебя и разделаться.
- Тогда почему вы мне помогаете? – В который раз удивлялась Анастасия. – Он ведь и с вами разделается за это, если поймёт, где я прячусь.
- А что он мне может сделать? – Недоумевала Лидия Николаевна. – Убивать меня он навряд ли станет. Мне его секреты неведомы. Да, хоть бы и ведомы, кто меня будет слушать? С работы выгонит? Да, и чёрт с ней, с работой этой! Другую, точно такую же, найду. Медсестра никогда без работы не останется. За тебя страшно, Настенька. Ты в такое ввязалась! Ладно, что брату защищаться помогаешь, но процесс против Ложкина, который ты хочешь затеять…
Они беседовали на эти темы часто и много, а дело шло своим чередом. Настя с детства знала, что лучшая защита – это нападение, и её иск против могучего и страшного Михаила Ложкина суд после ряда юридических проволочек принял к рассмотрению. Параллельно она подала на развод, который не обещал быть трудным, потому как имущественных и других претензий у истицы к ответчику по этой части не было. Однако ответчик игнорировал повестки в суд, и решение по разводу каждый раз откладывалось.
Ещё Настя забрала тело девочки и похоронила на одном из кладбищ города. На табличке значилось: «Ложкина Ксения Михайловна, 26.09.2015 – 25.09.2015». Мастер долго не мог понять, почему дата смерти раньше даты рождения, подумал, что это ошибка, после уверял, что так никто не пишет, но несчастная мать настояла именно на этих датах. Анастасия никогда не была ангелом, но она любила правду и точность во всём. 
В какой-то момент адвокату Краснопёрову показалось, что дело его подзащитных начинает принимать откровенно мракобесный оборот. Подключив своего столичного коллегу А.С. Бобровского, он подал жалобу на тех, кто старательно высасывал из пальца политическое дело там, где было обычное нанесение побоев в состоянии сильного душевного волнения и самооборона. В итоге делом, в котором в качестве жертвы фигурировала местная политическая звезда с предположительно криминальным прошлым, заинтересовались «на самом верху». Пошли проверки из столицы. На следователей прокуратуры, депутата Ложкина и всех, кто был с ним так или иначе связан, посыпались проверки и другие неприятности.
Поначалу Ложкин испытывал огромное желание свернуть ко всем чертям нежную шейку своей последней супруги за все неудобства, что она ему доставляет. Именно она послужила причиной всех его последних злоключений, с неё всё и началось.
После, когда армия мотателей нервов депутата пополнилась полоумной училкой Рупник и её такими же друзьями, въедливым крючкотвором Краснопёровым и его проклятыми столичными связями и прочими ядовитыми личностями, он успел почти забыть о своей пока ещё жене. Вспоминал только в те дни, когда приходили повестки в суд по делу о разводе, либо ему докладывали об очередном вызове к следователю по делу о гибели ребёнка и похищении так называемого человека. Тоже ещё, нашлась человек!
Ложкин «успокаивал нервы» лошадиными дозами спиртного, повестки в суд по делу о разводе игнорировал, а от походов на допросы отговаривался плохим самочувствием, и это, что называется, прокатывало. Прокатывало до тех пор, пока из разряда потерпевших он не перешёл в подозреваемые и обвиняемые.
Это произошло не так скоро, как в повествовании, и за это время многое успело случиться.
Надо сказать, доктор Маслов сумел неплохо поставить себя среди других заключённых. Мягкие манеры доктора, его исключительно интеллигентная речь и внешность, в которой многие находили сходство с мультяшным котом Леопольдом, нередко вводили в заблуждение незнакомых и малознакомых людей. Характер Сергея Борисовича был выкован из очень твёрдого сплава. При необходимости он мог дать самый решительный отпор кому угодно. В такие моменты у Сергея исчезал полностью страх. Этим, а ещё своими безграничными знаниями и стремлением помочь всем и каждому он быстро завоевал авторитет. К нему часто обращались за советом и помощью и дали уважительное прозвище, а по тюремному погоняло, Парацельс. 
Надежда и Мирослава с помощью Алевтины Павловны буквально завалили Сергея посылками. За это его ещё больше ценили и любили те сокамерники, с которыми он успел установить приятельские отношения. Это была так называемая «семья» - объединённая общими интересами и схожим общественным тюремным статусом группка заключённых, которые ведут общее хозяйство и поддерживают друг друга морально.
Правда, доктору Маслову было крайне неловко перед двумя самыми любимыми своими девочками за то, что он крадёт их время и ввергает в расходы. Это он не знал ещё о том, что услуги адвокатов оплачивает любимая студентка Яночка.
В начале декабря Сергею Борисовичу предложили поработать в тюремной больнице медбратом. Тот с радостью согласился, потому что целыми днями болтаться без дела в камере было скучно и утомительно. Он успел прочесть все книги в тюремной библиотеке, не говоря уже о тех, что передавала Мирослава. Малейшая пауза в чтении, разговорах и бытовых делах приводила к тому, что Сергей начинал жутко тосковать. Он очень переживал из-за состояния Надюши и Мирославиных забот и хлопот, которых он ей нечаянно добавил. К тому же, руки изнывали без привычных дел, а душа рвалась поговорить хотя бы полчаса с коллегами по работе.
Должность медбрата была очень кстати. Выполняя назначения тюремных докторов, ухаживая за лежачими больными, заботясь о чистоте инструментов и условиях в палатах, доктор Маслов забывал ненадолго о своих несчастьях. Он полностью погружался в работу, и ничто не могло отвлечь его, разве что…
- Маслов! На выход! – Выкрикнул на третий день его больничных трудов строгий, молодой голос ближе к вечеру.
Он привычно протянул руки, думая, что сейчас ему наденут наручники и повезут на допрос к следователю.
- Приведи себя в порядок, - скомандовал караульный Павел Репников, невысокий, плотный парень лет двадцати пяти. – К Самому идём!
Странно. Зачем он понадобился начальнику тюрьмы? Неужели на него пожаловался кто-то из пациентов или сотрудников больницы? Что он успел натворить?
Сергей безмолвно задавал все эти вопросы своему отражению в тусклом зеркале больничной комнаты для персонала. Отражение смотрело серьёзно, строго и, как всегда, безмолвствовало. «Будь, что будет!» - подумал Сергей, ополаскивая лицо холодной водой.
Он старался следить за собой даже в этих скудных и странных условиях. Лицо его было с утра выбрито. Чёрная рубашка свежая и, кажется, даже новая, из последней передачи Мирославы. Он ещё подивился тогда, зачем ему такая роскошная вещь здесь. Здесь можно и нужно было одеваться попроще. Чем проще, тем лучше. Пижонов и выпендрёжников не любят нигде.
В кабинете начальника царил какой-то странный раскардан. То, что там происходило, напоминало почему-то подготовку к празднику. Сергей почувствовал это сразу, но не смог бы объяснить, почему он так решил.
Он почувствовал праздник ещё до того, как увидел кольца, фужеры и двух своих самых любимых на свете женщин. Мирослава и Надя стояли плечом к плечу возле двери, ведущей из секретарской в кабинет Самого.
С Сергея сняли наручники, и они все трое обнялись, не произнося ни слова. Обе его девочки были невероятно красивы, и от них одуряюще пахло духами, свободой, чистотой, нормальной жизнью.
Горло Сергея сдавил спазм, и он с трудом сдержался, чтобы не разреветься, как младшеклассник.
Подумать только, одна из них, будучи в ожидании малыша, проделала путь через всю страну, чтобы хоть немного облегчить участь своего невезучего отца и увидеться с ним при первой возможности. Это после того, как Сергей опозорился на всю страну, да, и отцом всегда был, как он сам считал, далеко не самым лучшим.
Другая тоже пришла навестить его, хотя он не сделал ей в жизни ничего особо хорошего и тоже опозорил перед кем только возможно. Мирослава пришла, даже несмотря на то, что подследственным вроде бы не полагаются    свидания с любимыми женщинами, если они не…
- Вы согласны стать моим мужем, Сергей Борисович? – Спросила Мирослава, открывая тёмно-синюю бархатную коробочку.
На губах её играла самая загадочная из всех улыбок, а глаза блестели лунными бликами, отражёнными в тёмных водах ночного моря.
В глаза ударили необычное сияние каких-то молочно-белых камней и тусклый блеск платины. Он никогда ещё не видел подобных обручальных колец, разве что…
- Янина и Ярек прислали? – Ошарашенно спросил Сергей, указывая на коробочку с кольцами.
- Ярек заказал почти такие же, как у них. Он уверен, что они принесут нам счастье, - пояснила Мирослава немного дрожащим голосом.
- Ты уверена, что хочешь быть моей женой теперь, когда я…
- Теперь, как никогда раньше! – Ответила Мирослава, глядя ему прямо в лицо и поражаясь тому, как изменились глаза любимого мужчины за два месяца, проведённых в заключении.
Небесная голубизна в них потускнела, уступив место расплавленной стали, и взгляд сделался острым, словно клинок. Он проникал теперь в самую суть, и ничто не оставалось для него тайной. Единственной непостижимой тайной была любовь этой женщины. Он понял, что своим отказом «для её же блага» может оскорбить её лучшие чувства, и в знак согласия склонил голову к миниатюрным беломраморным ручкам Мирославы, покрывая их поцелуями.
- Вот и правильно, - услышал он над своей головой певучий голос Надежды. – Не каждый день такая красивая женщина делает предложение, да ещё и платиновые кольца авторской работы приносит.
Он посмотрел на свою взрослую дочь, и сердце его наполнилось гордостью. Это она, его плоть от плоти, Надежда Сергеевна Маслова-Власова, военный врач, хороший человек и просто красивая женщина. Беременность нисколько не портила Наденьку. Наоборот, добавляла к её всегдашней строгости мягкой красоты и плавности манер. Даже голос Надежды стал ещё более распевным и глубоким, чем всегда. Он снова обнял обеих любимых своих женщин, и те приникли к нему с двух сторон так, что наблюдающим эту сцену сразу было понятно: именно в этом мужчине и его благополучии их главная радость и забота.
Глаза многих видавших виды тюремных сотрудников в тот день увлажнились, глядя на эту троицу.
Наконец, прибыл чиновник из ЗАГСа, и церемония началась.
Свидетельницей со стороны невесты была Надежда Власова. Со стороны жениха решили назначить Алевтину Павловну Белокопытову. Если бы не она, не получать бы Сергею Маслову передачи так часто, и не выглядел бы он сейчас таким красивым и стильным в новой рубашке. Вряд ли она дошла бы к нему сохранной, если бы не мама Мирославиного выпускника Геночки Белокопытова. Наверняка её заменили бы на что-то попроще, потому, как не всё ли равно зеку, в чём отбывать срок?
Сергей только сейчас обратил внимание на платье Мирославы. Оно не было ни вычурным, ни кричащим. Его даже нельзя было назвать вечерним, но одного взгляда на этот неброский наряд было достаточно, чтобы понять, что предназначен он для особого случая.
Сиреневое платье с асимметричным вырезом и серебристой отделкой необычной формы необыкновенно шло Мирославе. Оно сочеталось с её красивой, плетёной причёской, гармонировало со светлыми волосами, белой кожей и сверкающими тёмно-синими глазами, создавая поистине сказочный образ.
«За что мне такое везение?» - Думал Сергей, отвечая на стандартные вопросы чиновника, низенького, лысоватого дядечки примерно его лет, и внимательно слушая заученные, казённые фразы.
- Прошу вас обменяться кольцами в знак супружеской любви и верности, - сказал тот, подавая им кольца, извлечённые из коробочки и красиво разложенные на маленьком подносике в виде двух соединённых сердец.
- После церемонии отдадите кольцо супруге, гражданин Маслов, - вклинился низкий, гудящий голос начальника тюрьмы. – По режиму не положено!
- Так точно, - отозвался Сергей, не в силах отвести взгляда от мягкого сияния лунного камня и светящихся неподдельной радостью глаз Мирославы.
После церемонии они долго сидели втроём в боксе для личных свиданий. Надежда рассказала, что Александр улетел домой, потому что отпуск его закончился. Сама она живёт теперь у Мирославы по её настоянию, оформила временную регистрацию, наблюдается в женской консультации и ждёт приближения заветного дня.
Сергей не спрашивал о Кристине, а Мирослава и Надежда не заговаривали о ней. Это была боль отца и сестры, и даже Мирославе было крайне неприятно вспоминать тот свой осенний визит в дом старшей дочери любимого мужчины.
Около девяти вечера Надежда отправилась домой, то есть в квартиру Мирославы. У тюремных ворот её ждал давний друг Мирославы Анатолий Иванович, чтобы проводить до дома. Он бережно поддерживал Надежду под руку и старался идти, как можно медленнее, чтобы его спутнице было удобно, но при этом ему очень не терпелось попасть домой. Его ждала там Регина, прибывшая сегодня из Москвы утренним поездом. Несмотря на всё, что между ними было плохого, Анатолий очень любил свою жену, и ему не терпелось воссоединиться с ней.
Мирослава и Сергей остались в боксе для личных свиданий одни.
- Мирославушка, голубка моя, - приговаривал Сергей, целуя шею, волосы, плечи любимой, - как же ты решилась на такое? Как бы тебе не пришлось пожалеть об этом, родная моя… Следователь сказал, что мне ещё долго…
- Я сожалею только об одном, Серёженька, - отвечала Мирослава, прижимаясь к мужу. - О том, что мы не познакомились с тобой раньше. Сколько времени потеряли зря!
- Без толку сожалеть об этом! Я должен дать тебе, как можно больше, в то время, что нам отпущено, а ты… просто будь со мной. Мне ничего больше от тебя не надо!..
Пока Сергей и Мирослава наслаждались друг другом в столь необычных условиях, тучи над головой депутата Ложкина сгустились до состояния самой чёрной мглы. Он быстро понял, что творится что-то совсем никуда не годное, когда с ним перестало здороваться подавляющее большинство коллег по политической деятельности.
Он не искал причин в своём прошлом. Да, оно у него было достаточно мутным и грязным, но таким было прошлое многих политиков. Не могли все резко начать презирать его и за хроническое пьянство, в которое он погрузился ещё в начале осени, потому что подобная реакция на жизненные сложности тоже не была редкостью в этой нездоровой среде.
Дело было совсем в другом.
На депутата Саратовской Областной Думы Михаила Ложкина обратило внимание московское начальство. Сначала тот скандал двухлетней давности, который с трудом удалось замять, потом история с некачественной продукцией его чулочно-носочных фабрик, которую он пытался впарить не кому-нибудь, а государству в качестве снабжения Вооружённых сил. Теперь ещё жуткое ЧП в его собственной семье, которое целым фонтаном помоев выплеснулось в общественную жизнь, замарав ни в чём или почти ни в чём не повинных врача и учителя.
- Вы здесь совсем охренели, что ли? – Грохотал на всё здание Прокуратуры мощный бас проверяющего из столицы. – Вы какого дьявола держите этих двух олухов Царя Небесного в темнице? Нам и так пачками шлют жалобы, что ваш дебильный изолятор переполнен, и условия содержания от этого просто немыслимые! Люди по трое в очередь спят на одной койке, и дышать нечем, как в аду! Вас в вашей умственно отсталой академии не учили, что есть другие меры пресечения, кроме заключения в изоляторе? Про подписку о невыезде слышали когда-нибудь? А про домашний арест? Может, в книжках детективных читали когда-то в юности, пока буквы не забыли ещё, а? – Его оппоненты сидели за столом для совещаний с опущенными головами, и возразить столичному генералу им было нечего.
Мощное политическое дело, талантливо сфабрикованное одним большим любителем шикарных подарков, разлетелось, как карточный домик, не дойдя до суда. Тут же было заведено новое, многолинейное и многостатейное дело на депутата Ложкина М.Ф., коего следовало для начала лишить депутатского мандата, а, следовательно, и его хвалёной неприкосновенности.
Последняя процедура с лёгкостью осуществилась на утреннем заседании Областной Думы. Каждый был счастлив проголосовать за лишение Михаила Ложкина депутатского мандата. Каждый радовался, не особо скрывая свои эмоции, что на этот раз чаша миновала его самого, а Ложкин… Да, кто он такой этот Ложкин? Тьфу!
В боксе для личных свиданий Мирослава кормила завтраком своего первого в жизни супруга и, любуясь им, думала о том, как хорошо быть женой, а не просто любимой женщиной. Теперь не надо каждый раз ходить за разрешением к следователю, когда приходит время отнести посылку, не нужно хлопать глазами, когда спрашивают, почему ваши отношения не оформлены должным образом, а ещё…
- Собирайтесь и выкатывайтесь отсюда к чёртовой матери! – Прервал её недодуманную мысль грубый мужской голос.
Это был давешний молодой охранник Павлуша Репников. Во время вчерашней церемонии бракосочетания он расчувствовался, пожалуй, сильнее всех. Даже пару раз отходил в уголок, чтобы без помех смахнуть там набежавшую не очень скупую мужскую слезу. Сегодня он отомстит этим двум артистам погорелого театра за свою слабость. Они у него надолго запомнят этот день.
- Командир, ты что? – Вскинулся Сергей. – Моя жена имеет право быть со мной сутки после бракосочетания, то есть до восемнадцати часов, а сейчас только четверть девятого!..
- Выметайтесь оба, и ты, и твоя жена, - обиженно процедил Павел Викторович. – Устроили тут вчера… цирк с конями! Не могли на воле расписаться, как все нормальные люди? Ты что, не знал, что тебя сегодня освободят, Парацельс недоделанный?
- Нет, конечно, - ошарашенно произнёс Сергей. – Откуда мне было знать?
- Разведут связей в столицах, а потом корчат тут из себя святую невинность! – Бушевал охранник, не собираясь униматься. – И самые красивые женщины таким вот клоунам достаются! Интересно, за что?
Мирослава, не говоря ни слова, собирала в сумку всё, что было расставлено-разложено-раскидано в боксе для свиданий. Она порадовалась про себя, что в качестве свадебного подарка мужу принесла вчера тёплый свитер, потому что взяли его в лёгонькой осенней курточке, а на дворе сейчас минус двенадцать. Думать о чём-то более глобальном Мирослава пока была не в состоянии.
Они с Сергеем сейчас покинут это странное, пугающее место, и для них начнётся совсем другая жизнь. Похоже, свадебный подарок Ярека и Янины действительно «работал». Она открыла коробочку с их необыкновенными обручальными кольцами и украдкой поцеловала эти мягко светящиеся в полутьме изолятора сказочно красивые камни.