Пират

Это был старый, проживающий долгую жизнь кот. Звали его Пират. Невзирая на имя, кот имел аристократические корни. Его бабка в 4-м поколении, была любимицей одной из фрейлин Петра.

Пират жил в сторожке близ театра, вместе со сторожем Сенькой.
Сенька - мужчина лет 50, с круглым большим лицом, крупными глазами и с густой, окладистой бородой. Жил один, не имел ни жены, ни детей. Весь его гардероб состоял из одной рубахи, поверх который надевался зипун непонятного цвета, одних штанов, прожженных пеплом, и парой сапог. 
Сенька был неплохим человеком, пока оставался трезвым. Мог налить миску молока, или взять на руки, посадить на колени, и гладить своей большой, шершавой рукой, отчего тепло разливалась по всему телу и внутри «всё урчало от удовольствия». Однако, если Сенька напивался, то Пирату крепко доставалось: ни за что ни про что его могли обругать иль даже пнуть. В такие минуты Пират чувствовал себя самым несчастным котом на свете. Уйти от Сеньки он не мог, потому, что жалел своего непутевого хозяина. Более того, Пират любил Сеньку, глубокой, искренней любовью. 

Однажды, холодным, зимним вечером, после очередного пьяного дебоша, Пират не вытерпел и сбежал. Вылетев из сторожки, он спрятался в большом розовом кустарнике, что рос возле входа в театр. Сильно ныла передняя лапа, опираться на нее было больно. Пират тщательно облизал её, но боль не проходила. 
Из-за кустов, Пират отчетливо видел вход в театр, к которому подъезжали кареты, из которых то и дело выходили люди: О, какие люди! Мужчины, одетые в белоснежные сорочки и черные смокинги, женщины в разноцветных платьях и перьями на шляпках. Они разговаривали, громко смеялись, обменивались любезностями, и постепенно исчезали там, где потоки света, музыки и тепла заполняли все пространство. 

Было очень холодно. Пират весь продрог, лапа опухла, а боль разливалась по телу всё нарастающей волной.

Пират вздохнул, огляделся, и вдруг увидел бегущего в его сторону соседского пса Полкана. Встреча с Полканом не сулила ничего хорошего. В прошлый раз пёс изрядно потрепал его, оставив на память о своих клыках порванное ухо, и уродливым шрам на правом боку.

Медлить было опасно. Пират подогнул больную лапу, и на оставшихся трех поскакал к черному входу. Собрав последние силы, Пират преодолел лестницу, коридор, поворот, ещё один, остановился за кулисами, и замер. Перед его глазами порхали бабочки. Более грациозных и утонченных существ он не встречал. Цвет крыльев из ярко-желтого превращался в золотой, стоило бабочкам лишь поменять траекторию полёта, или попасть под дорожку света, проходившую от сцены к кулисам. Легкость и грациозность воздушного танца очаровала Пирата. Боясь пошевелиться, он наблюдал за выступлением маленьких прелестниц до тех пор, пока те не улетели...

Пират многое пережил за сегодня. И хорошего, и не очень. Он очень устал, и хотел отдохнуть. Аккуратно подобрав лапки, Пират осторожно свернулся калачиком, и заснул. Что он мог видеть во сне? Наверное трезвого Сеньку, блюдце молока, и большую, шершавую, гладящую его ладонь, отчего тепло разливается по всему телу, и внутри «всё урчит от удовольствия», или...
    В жизни Пирата было много ещё всего... Но всякий раз, когда ему было тоскливо и одиноко, он всегда возвращался за кулисы театра. Туда, где было спокойно и тепло, где был свет и вера в самое лучшее.