Товарищ хирург Глава 11

Платону нравилось, когда ему ассистировала именно Аглая. То ли нравилось, что у неё всегда было вс; стерильно и наготове. Чистота инструментов в её смену не вызывала ни малейшего нарекания. А, может быть, нравилось иное: что она, умница, понимала вс; без слов, — достаточно было взгляда или кивка головы. Она прекрасно разбиралась в инструментах, и знала, какой из них понадобится в следующую секунду. В перерывах она ещё успевала утереть пот с его лба, и делала это так, что Платон совсем скоро начал ждать того момента, когда Аглая прикоснется к нему куском материи, зажатой в прохладных щипцах.

— Новые власти обещает уровнять женщин с мужчинами: и в политике, и в образовании… С вашим талантом вы вполне могли бы стать врачом, — как-то сказал ей Платон.

Аглая лишь смущённо отмалчивалась. И это молчание ему тоже очень нравилось. Вообще, между ними было больше молчания, нежели слов, — и это интриговало. Он постоянно работал, она — прилежно выполняла свои обязанности, — но это вовсе не означало, что от него ускользнул хотя бы один её вздох или жест. Платон следил за Аглаей уголками глаз, кончиками ушей и оконечностью ноздрей, — и не мог не признаться, что его воображение неимоверно волнует вс;, что исходит от Аглаи.

Она была воплощением нового городского шика. Такой, какой была бы его мать, если бы ту ни побили годы тоскливой провинциальности. Пообносилась Евдокия Ильинична в своей деревеньке, и от былого великолепия осталась разве что горделивая осанка. Присмотревшись к петроградской моде, Платон вспоминал мамашины фасоны, давно канувшие в лету, с доброй долей смущения.

Он не раз вспоминал и баб с девками из своей деревни, свою подружку Нюру, в которых в полной мере воплотилась женская природа с её пышностью, дородностью и выпуклостями. Их тела были словно вылеплены из сдобного теста. Образованность Аглаи наложила на неё такой же отпечаток, какой тесак накладывает на глыбу мрамора, изваяв из неё чистейший образец женского разума, соединенного к тому же с непривычной для провинциального взгляда внешностью.

Красотой в привычном понимании этого слова Аглая не отличалась: у неё были слишком темные и слегка раскосые глаза, рот невыразителен, удлиненное лицо, худощавое телосложение. Её внешность, однако, как нельзя лучше отвечала современной женской моде с её андрогинностью, плоской грудью и узкими бёдрами. В глазах Платона вся эта выточенность и телесная обедненность тоже обладали определенным шармом.

Со временем Платон понял, что, если когда-нибудь прикоснется к женщине, то она должна быть именно такая, — чистая и стерильная, — и никакая другая. Безо всякого налёта деревенщины, нечистоплотности и интеллектуальной темноты, — вс; это Платона отталкивало, было противно и почему-то напоминало об отце.

Насколько он знал, Аглая была свободна. И вс; равно что-то мешало Платону набраться смелости и начать ухаживать за девушкой. Жалование? Неуверенность в себе? Работа? Которая в душе Платона, честно сказать, серьёзно соперничала с интересом к противоположному полу. О да, склянки в лаборатории занимали его куда больше, нежели очаровательные личики! К склянкам он хотя бы знал, как подступиться.

Мать неожиданно предупредила телеграммой, что выезжает в Петроград. «Встреть меня, нужно срочно тебя увидеть». На обратную телеграмму времени, похоже, не было, и Платон стал покорно ждать, не понимая, что за спешка вынудила мать пуститься в дорогу раньше времени. Они договаривались, что она приедет весной, а теперь только февраль…

Платон дождался, наконец, жалования и, собравшись с духом, попросил:

— Аглая Афанасьевна, не могли бы вы мне помочь? Матушка приезжает из деревни, хочу купить ей новое платье в подарок. Сходите со мной в плательную лавку? Вы в этом точно лучше меня разбираетесь. Да и размер у вас с мамашей, судя по всему, один и тот же.

Платон обращался с Аглаей предельно официально, хотя и знал, что она вс; равно не откажет: никогда не отказывала, когда он обращался к ней за помощью. Официальный тон между ними был своего рода прикрытием. Прикрытием той тяги друг к другу, в которой ни один из них не признавался даже самому себе.

В лавке их встретили приветливо, проводили Аглаю в примерочную, принялись приносить одно за другим платья, юбки, жакеты.

— Спросом сейчас пользуется вс; плиссированное, зашитое стеклярусом и жемчугом, а также удлиненные блузоны и шляпки-клош, — подсказывала модистка. — Посмотрите, сколь обворожительна ваша спутница!

Она даже вздохнула… И действительно, когда шторка примерочной открывалась, перед Платоном всякий раз представала совершенно новая и совершенно обворожительная Аглая. Её обычная простота и понятность, обёрнутая в белый халат, теперь куда-то подевались, уступив место смело заявляющей о себе дерзости. Платон смотрел на Аглаю, не мигая, с каждым разом ожидая вс; более пронзительного зрительного ощущения.

Она давала ему рассматривать себя, в тайне наслаждаясь производимым её наружностью впечатлением.

— Мне кажется, что я уже определился с выбором, — сказал Платон подоспевшей модистке.

— Давайте последнее? — ответила та, таинственно улыбаясь, будто напоследок у неё было припасено что-то поистине грандиозное. И она упорхнула с присущей всем модисткам кокетливой легкостью.

— Уже можно? — спросил Платон у Аглаи через занавеску.

— Да… — послышалось несмело.

Когда Платон отодвинул занавеску, перед ним предстала Аглая с опущенными вдоль тела руками и напряженной ключицей. На её лице была написана тревога. Из одежды на ней было только её простенькое нижнее белье, которое показалось Платону полупрозрачным. Так они и стояли друг напротив друга, блуждая взглядами, пока ни припорхнула модистка с какой-то очередной блестящей тряпкой в руках, — и Платон ни задернул шторку.

В тот вечер Платон проводил Аглаю до дома, в благодарность за удачную покупку, которую она помогла ему сделать. По дороге они снова превратились в коллег по работе, обсуждали предстоявшие завтра операции. Аглая снова сделалась простой и привычной, — но вот только Платон смотрел на неё теперь совершенно другими глазами.

Аглая занимала самую дальнюю комнату в коммунальной квартире на втором этаже. Покуда они забирались наверх, каждая ступенька возмутилась их приходу на свой лад. Потом был своего рода досмотр любопытными глазами из щели каждой полуоткрытой двери.

Платон забавлялся, представляя, как рисуют его в своём воображении все эти люди. И самое странное, что он готов был соответствовать этим представлениям. Интуитивно он чувствовал, что и Аглае вс; равно, что подумают про неё соседи, — и это окончательно развязало ему руки.

Как только дверь маленькой, невзрачной комнатушки затворилась за ними, Аглая несколько театральным жестом отошла к окну, как будто ей срочно понадобилось посмотреть, что там творится в звездном свете Петроградской ночи, из которой они только что ушли. И почувствовав, как на её талию сзади ложатся горячие ладони, в предвкушении прикрыла глаза…

Продолжить чтение http://www.proza.ru/2019/10/23/1037