Глава 8

Воспоминания


Жужжание диких пчёл нарушало святую тишину джунглей. Пахло травами, эвкалиптом и откуда-то издалека даже доносился аромат небольшого озера. Весь лес переливался изобилием запахов и звуков. Мальчик с удивлением рассматривал эти до боли знакомые пейзажи, которые отзывались в сердце с каким-то скрипом.

Он решил взобраться на дерево. Ловко, словно зверь, ребёнок добрался до самой верхушки, уцепившись за ветку хвостом. Хвостом, который заменял ноги. Ведь змеям ноги ни к чему. Тёплый ветер развевал белые короткие волосы, а слишком яркое солнце слепило глаза. Среди крон деревьев виднелись массивные головы огромных рептилий. Но кончики маленьких, по-детски коротких рожек демона-змея все равно были выше их всех.

Даже летающие рептилии, похожие на драконов или огромных летучих мышей, летели либо ниже него, либо слишком далеко, чтобы сравнить высоту. Мальчишка заулыбался, все ещё жмуря глаза от солнечного света. Ему нравилось чувствовать себя самым высоким, самым сильным, самым главным, повелителем всего и вся; нравилось смотреть сверху вниз на подвластную ему землю и вдыхать чистейший высотный воздух.

С трудом напрягая взгляд, мальчишка уставился на горизонт. Какой-то странный крылатый силуэт виднелся вдалеке. Этот силуэт вдруг вспыхнул, как вспыхивает сухое дерево от удара молнии, а вслед за ним начала гореть земля. Пожар распространился на все джунгли буквально за несколько секунд. Огонь с неистовым ревом пожирал все: и лес, и животных. Осталась только та «вышка» – самое высокое дерево.

Но вскоре и его ствол под натиском пламени надломился, и маленький демон-змей упал со своих небес прямо во всепоглощающее пекло. Звуки, мысли и эмоции наполнили его, грозясь разорвать в клочья. Среди них были и рев пламени и погибших, и обрывки каких-то смутных воспоминаний, безумие, сожаление, одиночество, страх. А из звуков отчетливее всех, даже заглушая предсмертный рев мира, слышался плач. Асмодей так и не смог различить, был ли это плач женщины или плач маленькой девочки. В любом случае это не было его любимым звуком – плачем Лилит.

Когда всеобщий оркестр утих, демон открыл глаза. В темноте они светились холодными жёлтыми огоньками, а их хозяин ещё минут десять так лежал во тьме, уставившись в потолок и прислушавшись к тишине ночи. Опять один и тот же сон. Будто какой-то неизвестный, давно забытый призрак прошлого преследовал его и постоянно пытался все сильнее вонзить острые зубы в плоть памяти. Иногда конечно эта череда кошмаров разбавлялась всяческим бредом, будто бы вещими снами и Лилит. Да, девчонка не раз ему снилась, но палач не хотел придавать этому особого значения.

Он поднялся с кровати, накинул на плечи хламиду, которая просто мечтала уже быть постиранной, и вышел из своих покоев в коридор. Повсюду было тихо, значит ещё не скоро до подъёма.

Асмодей хотел было наведаться к Лилит, как делал часто и, разумеется, совершенно инкогнито. Но юноша решил не смотреть лишний раз на свою пленницу. Иначе она бы вновь являлась в его сновидения.

Демон вошёл в комнату для сбора воды. Это небольшое помещение, открывающее вид на небо, всегда было прохладным. Особенно сейчас, ночью.

В металлических ведрах все так же была вода, а тонкая струйка из подземного источника все так же наполняла собой небольшой искусственный прудик. Змей подставил ладони, и подземная вода слегка укусила кожу своим холодом. Он оросил ею лицо и шею, немного попил и невольно зевнул. Клонило в сон.
Люди по утрам умываются холодной водой, чтобы поскорее проснуться, но холоднокровные змеи наоборот впадают в спячку от низких температур и только от жара пробуждаются. Начинать бодорствовать сейчас, когда все ещё спят, было бы слишком скучно и одиноко, поэтому, усыпив холодом разбушевавшиеся мысли, Асмодей вновь вернулся к себе.


***

Но не только демонам на земле снятся кошмары, люди в Раю тоже спят неспокойно.
Первые люди спали, обнявшись, под раскидистой ивой. Адам проснулся от тихих всхлипываний. Плечо его рубашки было мокрым от слез девочки. Ева плакала во сне, иногда жмурясь и ворочаясь. Первый мужчина, который ещё и не дорос до звания мужчины, удивленно взглянул на свою сестру и будущую жену. Он растерялся и испугался, завидев слезы. Тупым когтем царапнуло какое-то резкое чувство вины и переживания. Мальчик задумался, пытаясь решить, разбудить ли ему спящую. Все-таки плакать в таком светлом прекрасном месте не прилично, ангелы могли осудить, да и зачем во сне проявлять такие странные эмоции, совсем не подходящие этому занятию? Поэтому Адам легонько потряс девочку за плечо.
 
– Ева? Ева, милая, проснись! – ласково и настойчиво прошептал он.
 
Девочка вздрогнула и открыла глаза. Они были еще мокрые от слез. Ева не сразу поняла, что это было всего лишь сном, но от этого она не ощутила никакого облегчения.

– Что тебе снилось? – обеспокоенно спросил Адам. – Почему с твоих ресниц капает роса?

– Отец говорит, это называется плакать. А то что льётся из глаз – это слезы. Они солёные в отличие от росы. И я знаю, зачем мне этого хочется, – она растерялась.

– Мне снилась сестрица.

– Лилит? Почему она тебе снилась? Она как-то тебя обижала и из-за этого ты роняла слезы?

– Нет-нет, что ты!

И Ева рассказала о своём сне.

Они обе находились в какой-то тёмной комнате, где не было видно ни одного предмета, ни одной стены. Ничего, кроме двух девочек, которые видели друг друга совершенно отчётливо и ясно, невзирая на сумрак.

Будто туман, сестёр окружало страшное шипение, невнятный шёпот, и среди этих пугающих звуков раздавался голос Лилит: "Спаси меня, я умираю".

– И ты помогла ей? – робко полюбопытствовал Адам, стесняясь перебить.

Ева покачала головой.

– Я не смогла. Либо не успела. Не знаю, милый. Сестра выглядела такой несчастной, обиженной. У неё глаза были красные-красные. Вот не белые и ясные как у нас, а будто бы замутненные. Кожа такая белая, как облако и иногда на ней следы были странные.

– Что за следы?

– Ну знаешь, такие пятна. То синие темные, на вечернее небо похожие, то красные какие-то с коричневым. Были и полосы. Тоже красные, как маки.

Адам попытался представить описанную картину.

– Это, – он остановился, чтобы подобрать слова, – это выглядело красиво?
 
– Нет, это выглядело ужасно. Похоже она страдала от этого. Или наоборот эти следы были доказательствами её страдания.

Адам задумался и обвел глазами серебристую от света луны поляну и иву, будто ища что-то, что поможет решить вопрос. Но все же он не знал как помочь и как утешить свою любимую сестру, нареченную женой. Поэтому мальчик лишь сказал то, что говорил всегда, когда не знал ответа:

– Давай обратимся с этим вопросом к отцу. Он точно это знает. Он все знает.

– Мы и так постоянно беспокоим его по своим глупым вопросам. Неужели ты не хочешь когда-нибудь сам разобраться в чем-то? Да и я спрашивала уже отца насчёт Лилит. У него на этот счёт очень страшные предположения.

Адам на это лишь фыркнул и начал злиться. Он особо чтил правила, особенно чтил слова бога. А то что говорила Ева совсем шло вразрез с главным постулатом – запретом на самостоятельность.

– Любовь моя, – начал он, пытаясь держать разгорячившийся характер в руках, – ты говоришь сейчас совсем так же как говорила Лилит. И это вовсе не хорошо! Отцу ведь не в тягость отвечать на наши вопросы. Мы должны просто спросить и не соваться сами в дебри, о которых совсем даже понятия не имеем. Вот как ты собралась спасать Лилит? Хочешь просто спрыгнуть с небес и начать её искать? А не боишься кровожадных прожорливых рогатых монстров с длинными когтями и жуткими копытами? – он оскалился, растопырил пальцы, будто когти, и пошёл на Еву с грозным ревом, изображая того самого монстра.

Девочка взвизгнула и отскочила.

– Прекрати, это страшно! Хочешь чтобы мне ещё дурные сны снились?

Но вскоре они помирились так же как мирились всегда. Адаму удалось убедить Еву в том, что они всего лишь люди и решать какие-то вопросы – совсем не их дело. Дело человека – внимать своему создателю и исполнять его волю. Мальчик и сам не был до конца согласен с таким положением дел, но он понимал свою слабость, по крайней мере по сравнению с отцом и другими ангелами. На мгновение первый человек представил себя на месте Лилит, и его перелернуло. Страшно было не столько попасть в плен к врагу, оказаться совсем без защиты, сколько увидеть разочарованные и строгие глаза своего родителя. Еву преследовали похожие чувства, но в большей мере её пугала схожая с Лилит трагическая участь, нежели разочарование близких. Но девочка ни в коем случае не могла это выдать.
Вскоре, побеседовав на более безопасные и отвлеченные темы, парочка сладко уснула под той же раскидистой ивой на мягкой траве.


***

В темную и тихую утреннюю пору Лилит совсем не спалось. Кошмары не преследовали в эту ночь, чему девочка была очень рада. Но стоило отчего-то проснуться в ранний час, и дальнейший сон оказался совсем непосильной задачей. В голове целым роем надоедливых мух копошились мысли. В основном они были связаны с вчерашним разговором с Асмодеем. Девочка вновь думала о доме, о своей фатальной ошибке, о будущем, которое не предвещало ничего хорошего. Хотя сейчас положение дел было намного лучше прежнего, несмотря на обожженную руку, которую Асмодей вновь перебинтовал, но уже не смоченными в воде бинтами, а пропитанными какими-то мазями со своеобразным резким запахом.

То ли от мазей, то ли от начавшегося процесса заживления, рана периодически сильно, почти нестерпимо зудела. Но девочка не позволяла себе даже дышать полной грудью, не то что шелохнуться лишний раз. Она боялась разбудить леди Игнесс, спящую под боком, хотя скорее это Лилит находилась под её заботливым крылом. Да, герцогиня вновь пустила девочку к себе переночевать, ведь "Не спать же ей с больной рукой на каком-то мешке в отвратительных условиях! И вообще нужно соорудить кровать".

А в постели было жарко. Так жарко не было, когда Лилит спала одна. Но теперь в кровати их было двое и практически осязаемое тепло исходило от демоницы. Леди спала тихо и спокойно, повернувшись к своей Искорке. Её симпатичное лицо, теперь лишенное чёрной подводки вокруг глаз и алой помады, выглядело гораздо моложе, почти как у подростка. Лилит попыталась отвернуться от Игнесс так тихо, насколько это возможно, осторожничая, как сапёр на минном поле. Пружины и металлические балки кровати все равно поскрипывали. Скрипели они тихо, подобно мыши, грызущей дыры в полу где-то в углу комнаты, но из-за всеобщей тишины этот звук казался оглушительным, как бой военного барабана. Но все же Игнесс не проснулась, а девочка уставилась в противоположную стену и позволила потоку мыслей пронести сознание сквозь время и пространство.


***

Она помнила все. Каждую малейшую, абсолютно неважную деталь она запомнила в тот роковой для себя день. Крепко сомкнутые губы, явно скрывавшие злобный оскал. Холодный строгий взгляд, в котором едва уловимо холодели искры печали и пылали огоньки ярости. Таким она запомнила отца. Всемогущее создание, сотворившее все живое, полное любви и доброты к своим творениям, но также сильно ненавидевшее их неподчинения. Но Лилит не собиралась подчиняться, никогда не собиралась.

А бог все говорил и говорил. Говорил о каких-то правилах, о доброте, о множестве различных вещей которые следует и не следует делать. "Возомнил о себе невесть что," – с досадой думала девочка и искренне не понимала, для чего одни должны подчиняться другим. Она с улыбкой выслушивала, кивала в знак согласия и понимания, обещалась выполнять все предписания, но в конечном итоге умудрялась обойти все вышесказанное и сделать по-своему, в той или иной степени наглости и самостоятельности.

Как-то раз бог, заметив "неисправность" своего творения пытался изменить Лилит, переписать некоторые элементы её личности, как "системные файлы" в каком-нибудь компьютере. Он позвал девочку в свой небесный замок и жестом, полным отеческой любви, посадил к себе на колени.

– Послушай, дитя моё, – умиротворенным и ласковым голосом сказал он, – я вижу в твоей душе некоторые нехорошие, совсем не нужные черты.

– Разве бывают нехорошие или ненужные черты в душе? – удивилась девочка, ведь ей всегда говорили, что душа священна и не нужны такой великой вещи как душа никакие правки.

– Бывают, милая. Все бывает. Позволь мне исправить некоторые ошибки. Так будет лучше для всех, особенно для тебя.

Он так же ласково улыбался и гладил её волосы, как гладят хозяева шерсть любимой кошки. Голос бога звучал красиво, спокойно и умиротворяюще, но фразы, сказанные им, пугали Лилит. Придумав достойный ответ, она хитренько улыбнулась.
 
– Но отец, разве ты при всем своём величии можешь допустить ошибку?
 
Создатель сконфузился. Он прекрасно знал, что способен на ошибки и прекрасно знал о тех ужасных оплошнотях, какие успел совершить. Одной из таких оплошностей он считал Лилит. И не смотря на принятие своих промахов, признавать их перед кем-то всегда тяжело, даже для бога, или особенно для бога.

– Ошибки – это то ужасное, что могут допустить все. Позволь мне тебя исправить.
 
– Но разве я ошибка? – Лилит была удивлена и расстроена от такой новости. В горле будто застрял ком, а глаза затуманила пелена поступивших слез. – Что со мной не так?! Почему я ошибка?!

Она сорвалась на крик, не в силах себя контролировать, и вскоре расплакалась. Творец уже видел и слезы, и горе, и смерть, но почему-то сейчас, впервые увидев плач своего нового создания, он не отвернулся, как часто поступал ранее, а крепко обнял девочку.

На него вновь его же рукой возлагается великая ответственность. Новая планета, новая раса, новая цивилизация. И он не позволит своим новым людям отделиться от него и уничтожить друг друга.

– Ты не ошибка, дорогая. Ты прекрасна, особенно внешне. Но твой характер слишком строптив. Я твой отец, и ты должна вынимать моему голосу и следовать за мной. Но ты отказываешься от этого, в этом и есть ошибка.

– Но я не хочу делать так, как скажут другие! Я хочу быть самостоятельной! Я хочу быть свободной! – крикнула девчонка, отстранившись и утерев рукой слезы.
Бог хмыкнул и подождал какие-то пару секунд, пытаясь перебороть нарастающую ярость. Терпение, всем нужно терпение.

– Свобода не для людей, дитя моё. И ты ещё слишком неопытна и глупа, чтобы быть самостоятельной. Малое дитя не может выжить без родителя, без его воли и совета. И коли так, я не хочу тебя обижать. Я не буду исправлять тебя, если сама пообещаешь сдерживать свою жажду свободы и попытаешься измениться.

– Я обещаю, отец, – кивнула девочка, но так и не выполнила своего обещания.


***

Лилит поежилась – боль мучила её. Но это была не боль от ожога. Болью горела уже не рука, а сердце. Маленькое человечье сердце плакало от скорби и обиды.
"Надо было быть послушней. Надо было слушать отца. Тогда ему и не пришлось бы никого изгонять", – вторил разум, но время уже было невозвратимо. Глаза начало щипать от подступивших солёных слез. Печаль вместе с ноющей болью распространилась по всему телу, увлекая с собой во тьму.

Темнота проглатывала, увлекала за собой. Но неожиданное прикосновение горячей мягкой руки вывело скорбящую душу на свет.

"Искорка?"
 
Леди привстала, и взглянула на девочку. Она вновь коснулась её щеки, мокрой от слез.

– Милая, почему ты плачешь? – сонным и заботливым голосом спросила герцогиня.
Лилит какое-то время молчала, находя силы и подбирая слова. Ей не хотелось, чтобы её голос звучал жалобно и несчастно.

– Не стоит обо мне беспокоиться, милели. Просто, – она сделала паузу, чтобы соврать и придумать причину, – плохой сон приснился.

Игнесс положила руку девочке на спину в попытке немного поддержать и успокоить её, но почувствовала влагу. Ночная сорочка, которая была щедро отдана герцогиней с её же плеча, отчего висела мешком на девочке, была чем-то намочена. Чем-то тёплым, пахнущим как кровь.

Игнесс щёлкнула пальцами, и тут же в комнате загорелся десяток небольших факелов и свечей. Служанка поморщилась от яркого света и закрыла лицо одеялом.

– Позволь мне осмотреть твою спину, – вежливо, но требовательно сказала леди.

– Что? – Лилит не сразу поняла просьбы. Ей показалось, что она ослышалась.

– Повернись спиной, – голос стал ещё требовательней и жесче, ему было сложно не повиноваться.

Лилит спешно приняла сидячее положение и только сейчас, заразившись беспокойством леди, почувствовала боль и некоторый зуд в спине. А красное пятно тем временем медленно распространялось по всей правой стороне на задней части платья.

Практически бесцеремонно герцогиня стащила с худого тельца сорочку. Но Лилит даже почти не смутилась этого: Асмодей постоянно так делает, когда залечивает её раны.
На фоне заживающих рубцов – следов от кнута, виднелись две вертикальные параллельные раны, идущие от лопаток почти до поясницы. Эти раны напоминали следы на спинах ангелов, которые появляются, если им вырвать крылья. Одна из таких ран, которая справа, кровоточила. Игнесс такое совсем не устроило. Женщина спешно схватила одеяло, укутала в него Лилит, словно гусеницу в кокон и вышла из комнаты с девочкой на руках.

Девочка очень боялась, но все же нашла в себе мужество спросить,что же происходит и зачем это все.

– Чтобы ты не замёрзла, а также чтобы прикрыть твою наготу. И лучше не разговаривай. Вдруг это уменьшает твои жизненные силы. Потерпи, скоро придём к доктору.

Лилит напугала такая перспектива, ведь в её случае под доктором подразумевается палач.

Но недовольства девочки совсем не заботили герцогиню. Они быстро дошли до комнаты Змея и Игнесс постучалась.

– Асмодей? Извини за беспокойство. Ты не спишь?

Демон сразу же узнал голос жены своего мессира и вместо ответа открыл дверь своим длинным хвостом. В комнате горела только одна свечка. В её золотом мерцающем свечении можно было различить фигуру Асмодея, сидящего на кровати. Он вновь видел дурной сон и уже около часа не спал. Его жёсткие и непослушные волосы были растрепаны и торчали в разные стороны. Выглядел он уставшим и измученным, а в руке слабой хваткой держал свежеоткрытую бутылку вина, которую недавно стащил из кухни. Насмотревшись разного рода бреда, так Асмодей именовал свои сны, демон не придумал ничего лучше, как просто в меру напиться. Не всегда же начинать утро с зарядки, душа и чашечки свежего чая.

– Рановато ты пить начал, дорогой, – по-дружески усмехнулась леди. – Неужели дурной пример Лярвы и на тебя повлиял?

– В отличие от него я чётко следую чувству меры. А зачем вы принесли человека? И отчего это так сладко пахнет?

Змей принюхался, наслаждаясь запахом крови, и где-то в глубинах его тела тихим урчанием отозвался голод.

– У неё идёт кровь, – пояснила Игнесс.

– И где же эта зверюшка решила пораниться? – колко усмехнулся Асмодей. Если бы не страх расплаты, Лилит с радостью бы наговорила ему в ответ много нелестных слов.
 
– Она нигде не ранилась, вот что странно. Кровь идёт сама по себе.

Асмодей задумался, а потом усмехнулся.

– Знаете, миледи, если мне не изменяет память, для существ низшего, биологического порядка вполне нормальным считается, если из их тел непроизвольно текут какие-то жидкости. Особенно у самок. И кровь, думаю, в таком случае тоже не исключение.

Леди строго посмотрела на демона, решив, что он вздумал посмеяться над ситуацией.
 
– Мне приходилось видеть существ, чье существование строго подчиняется законам биологического существования, так что я понимаю, о чем ты говоришь. Но я про кровь из раны. Из старой раны, которая уже должна была зажить. Пожалуйста, прояви больше серьезности, если тебе не безразлична ее жизнь.
 
Змей совсем не хотел показывать какую-то заинтересованность в судьбе девочки. Он считал это зависимостью, непростительной слабостью, но никак не мог от нее отказаться. Игнесс размотала Лилит и показала чешуйчатому доктору на беспокоящую ее рану. Пока Асмодей осматривал ровные алые струйки крови, тянущиеся от спины до самых стоп, девочка лишь молчала, опустив  голову, стискивая от злости и стыда зубы и прижимая к груди все то же, испачканное кровью одеяло. Служанке было бы лучше, если бы ее вообще никто не лечил. Весь процесс лечения был наполнен унизительным обращением, комментариями, усмешками, бесцеремонными действиями. Даже сейчас Лилит чувствовала себя скорее куклой, которую принесли на починку, чтобы в будущем снова поломать. Она не ощущала ни заботы леди Игнесс, ни едва уловимого беспокойства Асмодея. К тому же, девочка знала, что если бы ее не лечили, она скорее всего бы умерла, а смерть все еще блестела огоньком надежды и таким желанным покоем. Но увы, ни увернуться от лечения, ни попытаться убить себя вновь возможности не было.