Фрагмент, номинация на премию Русь моя - 2019

---Города и горы. Долины и долы. Сербия в 2018 году---

Очерк. Отрывки

..Кто-нибудь задумывался о том, что за чувство
«ностальгия»? Чувство, знакомое только людям? Вот
сижу я на остановке в Нише, жду автобус
до Нишка Бани, и вижу, напротив, через дорогу, в
проёме между двумя массивными белёнными квадратными
столбами, такими же, какими они  часто бывают в
России, старушка продаёт фрукты. Такая же точно
старушка, как в России и на Кавказе. Неотличима. А
тут ещё парк Чаир неподалёку. Именно с таким
названием. И мелодия зазвучала в моей голове: «В
парке Чаир распускаются розы, в парке Чаир
расцветает миндаль». И так прекрасно, и
грустно-сладко на душе. И она была молодой! А ведь я
ничего не знаю о парке Чаир, кроме единственной
строки. А старушка в момент создания песни,
возможно, и родиться не успела. И не случалось у меня
никакой любви в том парке. Что же это за чувство,
которое делает нас добрыми, возвышенными,
умиротворёнными, уводя от реальности, творит из нас
богов, объединяет и заставляет воспринимать чужие
чувства как свои, чужую жизнь, как часть
собственной? Сопереживание, сопричастность,
сочувствие? А в данном случае сопричастность к
чему-то надуманному, но возвышенному, тому, от чего
нельзя отказаться, не обеднив свою душевную жизнь. Я
буду вспоминать эти прекрасные и грустные мгновения
и печально улыбаться. Нельзя вернуть прошлое, а
прошлое, которого не было — тем более. Пожалуй, это
нужно отнести и к коммунизму, и к прошедшей эпохе.
Красивая, тянущая нервы ностальгия о том, чего
никогда не было. Ну не было там равенства и
безопасности, достатка и честности.

«Ты помнишь наши встречи
И вечер голубой»

И вдруг тревога омрачила лёгкую мелодию. Это же
довоенная музыка, последние сладкие ноты, особое
звучание, нежность, а потом буря, смерть, кошмар! И
я в Сербии, что до сих пор помнит бомбардировки уже
нового времени. Опасен сегодняшний день. Ситуация в
Сирии, Украине, осложнение отношений с Америкой и
Европой, терроризм, преступность. Господи, спаси
Россию, спаси Сербию, спаси Европу, планету, нас,
грешных, помилуй… Святые Константин и Елена, я зайду
в собор, что находится в одном из скверов старинного
Ниша и буду неустанно о том молиться.

… Сижу воскресным вечером в деревенском
ресторанчике, неизменная средиземноморская (ишь ты,
и здесь тоже) клетка скатерти запомнилась ещё по
Греции, в этом местном кафе текстильный мотив
рефреном звучит на шторах, воспоминание вспышкой:
рисунок сарматской ткани в музее Краснодара,
очень знакомый, не клетка, но тоже встречается часто
и сегодня, узоры, вы, что на границе восприятия, на
рубеже видения-невидения вдруг неожиданно,
непредсказуемо оказались значимы. Чёрный кофе
мне подан с водой, как здесь принято, алый
припудренный кубик рахат-лукума мерцает на блюдце.
Громко разносятся между столиков, отталкиваясь от
стен с луковыми гирляндами, волнуют мою
восприимчивую душу сербские песни. Каковы энергетика
и творческий потенциал Сербии, каково желание БЫТЬ!

.. Утром еду по дороге, опять мимо домиков с
черепичными крышами, за мутным автобусным окошком
сербские зелёные горы, влажные просторные долы.
Туман, туман, местами плотный как каймак. Кстати.
Вчерашний каймак с болгарским перцем, жареным в
кляре на гриле, это, несомненно, песня сербской
кухни, а сложное блюдо из баранины — это настоящая
баллада. Когда-то на Кубани моя мать готовила колпик
(ковбык — на украинском), это вымытый целый желудок,
фаршированный мясом со специями. Сербы подобное
блюдо делают иначе. Кроят бараний желудок и
заворачивают туда мясную начинку с рисом и овощами,
формируя нечто, похожее на тефтели. Заливают яйцом,
запекают и подают с каймаком. Каймак, уложенный
полушариями, не растекается, а спокойно лежит и
украшает. Хочется восклицать и восторгаться.
Полузабытое слово «каймак» помнится из кубанского
детства, но там он был немного другим, молоко
сквашивалось, ставилось в печь и запекалось, и то,
что образовывалось сверху, это лучшее, с коричневой
пенкой, называлось каймак. У сербов каймак без
коричневой плёнки и держит форму. Красиво так,
фактурно держит.

Автобус на этот раз везёт меня во Врнячьку баню,
округ Рашка, что возник на месте римского города Рас
с окрестностями. Дорогой я  думаю об этимологии
слова «Врнячька», с «баней» вроде бы понятно. (А с
Рашкой? Об этом как-нибудь потом). Наверное, меж
согласными в слово «врнячька» надо навставлять
гласные, и тогда будет ясно. Ворон? Варенье? Но
меня осеняет: вариться, в смысле париться. Вареные —
попарившись, значит, ближе к чешскому, польскому,
словацкому. Ну да, потом выяснилось: обустраивал
курорт чешский барон по аналогии с Варами. И чего
там только нет, на этой земле: и средневековые дома,
и римские памятники, и древние православные
монастыри.  Сербия, ты - сокровищница, Европа, ты —
кладезь.

Попав в центр городка, я была по-детски восхищена -
настоящая чешская сказка из настоящего
кинематографа: «Три орешка для золушки»! Мой любимый
фильм на заре жизни, в начале, и вроде бы нет
прямого сходства, но дух средневековой сказки
налицо, к слову сказать, о чешском бароне,
трудившегося над созданием курорта, я тогда ничего
не знала, но атмосферу учуяла безошибочно. Ещё
больше я была удивлена, когда, выйдя в курортный
парк, увидела реплику, повтор Кисловодска. Повтор
неочевидный, но тем более интересный. И тот, и
другой курорты, были, видимо, выстроены с оглядкой
на Карловы Вары. Европа 19 века, как ты распростёрла
свои крыла, достала до Восточного Кавказа и
Закавказья, а там и дальше, словно в калейдоскопе
намножила восхитительные города, различающиеся
лишь деталями. Детали меняются, тасуются. Совпадают,
не совпадают. Так же? Почти, но иначе. Аналогично? Не
совсем или, скорее, совсем нет. С запада на восток,
с севера на юг. По планете разлетелись брошенные
кости, волшебные кубики, разукрашенные россыпи - в
невиданных прежде комбинациях, на пол земного шара.

..Скифская богиня Табити напомнила о себе
похолоданием. Топите, господа, топите, глагол
одинаков для многих славянских языков. Я здесь
отапливаю свою комнату элегантным чёрным
электрорадиатором. По посёлку клубится пар горячих
источников, текут их ручьи. Хорошо, что не
откладывала свой приезд, осенью каждый день на
счету, снег ночью лёг в горах, а то, что быстро
растаял, так это на пару дней.

И вот я уже опаздываю на самолёт, Прощай, Сербия!
Или не прощай? Я ведь знала, что междугородние
автобусы ходят как им вздумается! Уф, прибыли.
Расспрашивая по пути, бегу к маршрутке. Пробки?
Белград, о нет! Последние триста динаров выгребла и
отдала водителю автобуса А1, тютелька в тютельку как
часто у меня бывает, за окнами площадь Славия,
вечерние улицы, далёкая иллюминация.
 
Наконец, в самолёте. Ночь высока.

Лететь над землёй... Самолётом?
"Аэрофлотом"?
Это не то, что думаешь, это намного выше.
Ордена городов на груди чёрных фраков Европы,
Как воссияли звёзды алмазные острыми крышами!

Как засверкали янтарным свечением пламенным,
Сплошь бирюзой и кораллами мантии вышиты,
Королевишны давние, не то чехини, не то из Британии,
Блёстки бросали не вы? Там, где стали нелишними?

Ночь над Европой — самолёт стрекозою бесшумной.
Город - камея алмазная смотрит в ночное небо.
До свиданья, Европа, прощай же и ночь полулунная.
Где-то внизу белорусская рыба оранжа
Ждёт не рубинов с сапфирами, ждёт только зрелищ и
хлеба.

Вот ты, Россия,
попалась в туманные сети.
Точки-тире, тот двоичный код неизвестен,
стрелы амура — дороги пронзили броши.
Листья, жуки, ящерки все в изгибах и переливах.
Свет твой небрежно, словно бессмысленно брошен.

Ночь так темна.
И Москва, что везде, что от севера к югу!
Бог твой нечаянно будто рассыпал шкатулку.
Золотые бутоны прильнули наивно друг к другу.
Зтаторогий олень трёт о синее дерево шкурку.

Я выхожу в былое, как в неизвестность,
Снова нигде никого никогда ни за чем не ждали.
Жизнь напечатана в трёпаном переплёте,
Вечен секрет и почти бессловесно издание.

Ночь высоко. Только это даёт нам силы.
Анны, Марии, Елены, Кассандры, Лилы...

Ноябрь 2018 г