Родственник
- Что вы, что вы,- сказала тогда Анна Николаевна, а папа посетовал на обстоятельства. - Непременно берите с собой. Да и парень хороший, красавчик.
Здесь она заулыбалась. Брат на самом деле симпатичный, мне так казалось, и не мне одному - высокий стройный брюнет, с тонкими чертами лица, всегда веселый, так, что видна золотая коронка. И говорил он весело, словно праздник рассыпал. К тому времени окончил институт и работал, на какой-то, автобазе. Впрочем, какая разница, да и говорил уже об этом.
У соседей дочь симпатичная и очень приятная, главное, воспитанная. Она тоже улыбалась, более скромно и я сожалел, что годами не вышел. Назвать ее красавицей, так, с натяжкой, на любителя, но для меня однозначно, и красота не дворовая, не броская, с некой значимостью, книжной сентиментальностью.
Брат появлялся в основном летом - зимой неуютно, снег, много лишнего - теплая одежда, день короткий и в квартире торчать, если мороз или непогода, а здесь особое настроение и любые события приобретают совершенный смысл, и очередное появление, через месяц или чуть больше, после первого раза, немало удивило родителей, а меня обрадовало.
А события, пусть и не особые были. Во всяком случае, я их чувствовал.
В следующий раз брат уже запросто общался с Олей, так звали соседку. Она принимала ухаживания, и они много времени проводили вместе, в основном, в нашей квартире. Говорили, улыбались, а вечером шли гулять или в кино. Мне было тоже интересно. Я хотел участвовать в разговорах, хотя бы слушать, о чем там, как все происходит, видеть счастливые лица. Во второй приезд появился еще один двоюродный брат, почти ровесник далёкого, разница в пару лет. Он жил в нашем городе и родственники непременно встречались - традиция обходить всех, чтобы без обид. Оля ему тоже нравилась, я понял сразу, и он зачастил к нам, у них даже соревнование образовалось. Далёкий брал гитару и исполнял грустные песни, а местный, хоть с осторожностью относился к алкоголю, всегда приходил с шампанским и коробкой конфет. Тогда они уединялись на кухне, говорили вполголоса, только громко смеялись, если было смешное, а как по другому? Мне места там не было, глупо сидеть за одним столом с взрослыми. И я не знал о чем речь, лишь понимал, что им смешно. А мне становилось одиноко, тогда брал в руки гитару. Струны - тугая проволока, корпус с запахом дерева и клея. Прижимаешь к ладам - звук. Только пальцы очень болят, самые кончики.
Когда Оля уходила, или родители на работе, а к соседям ещё неудобно, Володя показывал как нужно с гитарой, кстати, второго тоже звали Володя, хохма какая-то. Сидят, беседуют, она - Володя, и оба поворачивают голову. Можно, конечно, одному говорить Вова, второму Володя, или что-то вроде этого, но каждое слово несёт смысл, произнесённое имя тем более. Приходилось трогать за плечо или взгляд пристальный добавлять, чтобы понятно. А она никого не хотела обижать или выделять, на первых порах. Парни неплохие, достойные. И наши родители смотрели на все с хитрой улыбкой...
- Баре делай этим пальцем... Ну, жми сильнее. Вот! Получилось. Цыпленок.
Далекий брат допускал обидные слова, типа, троечник или цыпленок, или чего похлеще. Впрочем, вины его не было. Он лишь с улыбкой повторял, что прилетало мне от родителей. Хуже, когда при ней звучало что-то некрасивое. Это когда особенно надоедал. Тогда краснел и уходил. Чуть обижался, немножко. Зачем при ней. Но с гитарой забывался, пыхтел, и делал все, как он говорил.
Это были первые шаги, чтобы научиться, а ему, чтобы ей понравится. Я же был уверен, что соседка отдает предпочтение дальнему брату за игру на гитаре и умение красиво говорить, правильно и четко, будто все знает. И когда он так говорил, серьезно, чуть приподнимал брови и морщил лоб, а потом насвистывал...
- Так, а теперь два пальца сюда, а этот посередине.
Фигура сложная и то баре, что получилось до этого, уже не звучало.
- А теперь убери средний палец...
Он болезненно отрывал прилипший к струне сустав, потому что тот упирался, непроизвольно.
- Вот, сейчас минор.
Минор, мажор, бемоль... Тогда я погрузился в мир непонятных слов. Они как колдовство. А ещё купил нотную тетрадь и рисовал скрипичные ключи. Потом ставил темные кружочки и полые и пририсовывал к ним хвостики. Ставил просто так, в случайном порядке, главное симметрия и чтобы красиво. После пробовал играть, что получилось. Мы это по пению проходили, ноты всякие, паузы. Там тоже рисовали пять полосок и объясняли что и почему, только тогда запоминать неохота.
- Ноты тоже неплохо, - говорил брат.
Я верил, ведь он играл в студенческой группе, на конкурсах всяких, а потом на танцах, уже после института. Все это слышал, когда тот с Олей беседовал. Впрочем, он не особенно любил распространяться.
- Ноты можно знать, но они не так важны, - говорил брат. - Можно и без них, главное знать верхушку. Допустим, говорят до-минор, и ты должен понимать, что за аккорд или какую ноту брать, если соло, на каком ладу.
Я слушал, и каждый день упражнялся. Вскоре увлек соседского мальчишку, своего друга. Сначала одного. Мы собирались дома, у меня, или; в подвале и по очереди подбирали всякие мелодии. А ещё я рассказывал, какой крутой у меня брат, и что у него в другом городе настоящая электрогитара, тяжелая, там два звукоснимателя и вибратор.
- Вибратор круто, - говорил друг и показывал, как он бы вибрировал звук. У него здорово получалось.
Второй брат не умел играть и относился к этому занятию равнодушно с некой иронией. Он закончил радиотехнический и его слабостью были приемники, детали из которых те собирались, всякие диоды, транзисторы, сопротивления. Дома у него были коробки, где хранилось много всяких предметов, самые мелкие в спичечных коробках, собранные в большой блок, паяльник на подставке и чудесная проволока с канифолью внутри. Крутить ее, делать всякие фигурки одно удовольствие. А ещё у него спидола, японская, "Националь", в кажаном чехле. Он постоянно носил ее с собой, слушал музыку. Когда все трое отправлялись на прогулку, спидола непременно звучала. Брат крутил рычажок и там появлялись далекие звуки, хрипящие на непонятных языках с бульканьем или свистом, если проскакиваешь сигнал, пока не найдешь нужную станцию.
- Прием хороший, - говорил брат. - Даже без антенны, уверенный, мейд ин джапан.
Но все равно доставал длинную антенну и звук улучшался.
То лето было прозрачным и чистым, как зарождающая жизнь, безветренное счастье. Солнце рано вставало, наполняло день до краев и нехотя уходило, давало возможность сделать, что задумано, даже больше.
Я же забросил все - рыбалку, походы в карьер, футбол с дворовыми. Сидел с другом в подвале, осваивал гитару. Уже что-то выходило и мы показывали друг другу, как правильно брать аккорды, как лучше, чтобы пальцы не болели. А потом шли покупать медиаторы, взамен поломанных, а после бродили у пластинок на высоких стойках:
- Ободзинский, Самоцветы, Веселые ребята. Ой, смотри, Битлз...
Мне очень хотелось, чтобы Володя женился на Оле. Не тот, со спидолой, а дальний, с гитарой и грустными песнями. К тому же у них были неравные условия. Одному ездить, проделывать расстояние в шестьсот километров, трястись на поезде, подарки волочить. А второй здесь под боком, все на блюдечке. Впрочем, подарки он уже не привозил. Раньше полчемодана вез - сигареты, конфеты, какие-то заказы, кофе. И сейчас, но не так, как бывало - блок сигарет и нам с мамой конфеты. А ещё привозил пластинки, то есть, одну в приезд. Фирмы "Мелодия", но с хорошими песнями, заграничными или нашими ВИА. Тогда мы с другом заводили радиолу и, дёргая иголкой по черному, как смола, винилу, пытались подбирать понравившуюся музыку.
К концу лета мы уже неплохо играли. Димка брал аккорды, а я выводил основную мелодию. И это чувство, когда получается, безграничное счастье. И мы знали, что будет, безусловно, лучше, и уже ездили в универмаг смотреть на настоящие электрогитары, что висели на витрине за спиной продавца. И если кто-то постарше брал инструмент на пробу, мы не уходили, стояли в стороне и обсуждали, больше скептически:
- Так себе техника, слабо берет.
Или:
- У этого хорошие пальцы, смотри какой мизинец.
С этим самым мизинцем у нас самих были проблемы. Он никак не хотел подчиняться. Возможно, потому что тонкий и самый дальний, неуправляемый.
Родители тоже немного устали от частых посещений родственника. Впрочем, они вздыхали, но не о том. Больше мама.
- Хорошо бы, чтобы женились, - мечтала она.
- Угу, - говорил папа, уткнувшись в книгу.
Племянник ему явно не мешал, поскольку был сыном родного брата.
- Они красивые и подходят друг другу, - говорила мама с улыбкой.
- Да, подходят, - соглашался папа.
- А если женятся, вот интересно, он переедет к ним или она туда?
- Угу, - говорил папа, переворачивая страницу.
- Что угу? - интересовалась мама.
- Что, что? - спрашивал папа.
- Не слушаешь меня, вот что, - обижалась мама.
В отличие от папы я всем интересовался, все слушал. Сядешь под родительской дверью на корточки и грустишь, думаешь, а как у них было вначале, так же бурчал или как брат, с цветами и улыбкой. Я тоже хотел, чтобы у брата все получилось, и чтобы второй не мешал. Тот и здесь найдет, не хуже. И что он хитрый не нравилось, подкатывал со своей японской спидолой. Он не музыкант и толку в этих приемниках, даже собранных своими руками. Лишь шипит и ловит пару местных станций. Одно баловство.
А ещё думал, если брат переедет, а переедет однозначно, то это очень хорошо, будет кому уроки давать, помогать пробивать тернистый путь, ведь у всех художников или музыкантов так, трудно вначале. Жалко, что далёкую группу придется бросить. Я представлял, как звучат те гитары, барабаны и инструмент со странным названием "ионика" и при этом мечтал о своем. Впрочем, такой музыкант и здесь легко подберет группу или пойдет кому. Человек с собственной электрогитарой нужен везде и уж точно не пропадет. Больше беспокоило, где будет жить. Что у соседей понятно, но там ещё младший брат, моложе меня хоть и у них три комнаты, квартиры наши одна в одну. Допустим, родители в зале, молодые в одной и брат в третьей. Вроде, помещались. А если бы две комнаты, то могли бы жить и у нас, пусть временно. Например, в зале, который пустовал. Если честно, я любил их обоих. Брата, поскольку музыкант и пристрастил к гитаре, а ее, потому что красивая и мягкая, а ещё потому, что ее выбрал брат. Когда думал обо всем, садился на диск, такой, для похудения, что вращается - мама купила для фигуры, отталкивался руками, потом вытягивал ноги и по закону физики вращение значительно ускорялось. Брат причмокивал от неудовольствия, скептически оценивая мои старания, а Оля чуть заметно махала рукой, прищурив глаз, мол, пусть. Но другого места для этого не было. Зал самый большой и они там же. У нас был зал, вместо гостиной, я не понимал, в чем разница, да и не особо придавал этому значение. На диске думается хорошо, будто в полете. И я мечтал, что когда вырасту, у меня будет такая же Оля, или похожая, добрая и спокойная.
К концу лета нас уже было трое, целая группа. Двух гитаристов пока достаточно, третьему дали барабан, его стащил в пионерской комнате сосед по подъезду. Можно было и горн, сказал он, только трубы не модные, все эти джаз-банды начинали отходить. Зато палочки мы купили настоящие, скинулись с обедов и купили. В общем, новому было не отвертеться, впрочем, он не очень и сопротивлялся.
Брат снова приехал ближе к сентябрю. Было грустно и необычно. Плохо, что такое чудесное лето пролетело, и школа вот-вот начнется, и туда хочется, потому что там Ленка и не хочется, пусть даже первое время не очень и спрашивают. А ещё там уже знают, что у нас группа, что репетируем, и скоро будем выступать, может даже на школьных вечерах. Слухи по району разлетались стремительно. И можно ходить с высоко поднятой головой, по-особенному, и девчонки по-другому смотрят.
К тому времени пальцы были в мозолях, и мы выучили несколько приличных мелодий. Хорошо выучили. Димка даже пробовал петь. У него получалось.
В последний приезд мы решили все показать. В подвал брата не повели, там пыльно и пахнет ржавыми трубами. Притащили барабан в квартиру, пристроили на стул. Долго настраивали гитары. Потом брат сказал:
- Родители, идите сюда, сейчас отпрыск будет исполнять концерт.
Родители стояли в дверном проёме, улыбались, улыбался и брат, а мы старательно краснели и выводили мелодии, если кто-то не попадал в такт или ноту, бросали злые взгляды. Жалко, что Оли не было.
Вот, говорят, листья опадают, прохлада, дождь по стеклу и мысли особые грустные с примесью ожиданий или сожалений. У меня все не так. Может, из-за этого не люблю осень. В последний приезд и они меньше улыбались. Были грустные, какие-то серьезные. Меня угнетало такое состояние, и я хотел знать причину. Подходил к серванту и долго рылся в книгах, потом брал гимнастический диск для вращения, раскручивался на полу. Там закон физики постоянно работает. Это так круто. Если сначала сгруппироваться, а потом ноги вытягивать сидя на диске, то ускорение происходит по науке.
Они в этот раз были чуть другие, ничего не говорили, и на меня не особо смотрели. Ждали. Я тоже понимал и после нескольких попыток уходил к себе. Зачем портить настроение?
Снова появлялся второй брат, так же с шампанским и спидолой, но соблюдал дистанцию. Был как всегда весел и улыбчив. И мне казалось, что он побеждает музыканта. Что существуют непонятные сигналы, по которым люди притягиваются. Анна Николаевна также накрывала стол и в разговоре старших проскакивали противное слово зять. Странное слово. Как музыкант может быть зятем, полная чепуха. Зять собирает картошку или пашет землю. А еще пьет с тестем самогон. Но были настроения, и происходило что-то необычное, больше непонятное.
Потом брат уехал, надолго и не было никаких вестей, во всяком случае, для меня. Кое-что слышал, кто-то звонил туда - отец или мать, но я не придавал значения или не хотел вникать. Школа шла своим чередом, уроки, контрольные, замечания в дневнике. То, что играем, что группа, только на первых порах было темой для разговоров, потом и это затихло. Ленка все равно не обращала внимания. А мы так же репетировали, и родители Димки купили кассетный магнитофон. Можно было записывать, что хочешь и даже самих себя через специальный микрофон. Мы таскали его с собой, если надо что-то обновить из записей. Погружались в новую атмосферу, знакомства, больше музыкальные, деловые, те, что давали новинки, даже оригинальные пластинки попадались, настоящий заграничный винил. Многие записи звучали неразборчиво из-за частых копий, но уж лучше, чем местные ВИА. И мы гордились, что причастны к этому особому миру и новому сочетанию - хард-рок.
Ближе к весне я узнал, что Володя женился. Тот далёкий. Нашел какую-то важную персону или нашли. Дочь кэгэбэшной шишки. Я не знал, как к этому относиться, и считал, как минимум, его предателем. Променять хорошую соседку на черт знает что. Оля не заходила к нам, была занята, грустная, деловая, даже чуть резкая, да и чего заходить. Она также здоровались, но более сухо, без эмоций, с натянутой улыбкой. И мне почему-то было стыдно перед ней, и я предательски краснел, словно не брат, а я виноват во всем произошедшем. А она видела мою неуверенность и не впечатлялась. Кто я ей, родственник предателя. Я же хотел сказать, что это свинство, что она замечательная и если бы я был старше, то непременно на ней женился, потому что она лучшая. И мама распекала папу:
- Вот твои родственники такие, прости господи.
Папа курил, пуская дым в форточку.
- И ты такой, чурбан, - говорила мама.
Здесь я с ней соглашался. Ещё та семейка.
Переживая, сказал себе, что никогда не буду таким бездушным предателем. А ещё понял, что не такой уж он и крутой музыкант и песни его полная чепуха по сравнению с настоящими западными группами. Но все равно, я был ему обязан. Я не мог по-другому. Любить и ненавидеть так странно и непонятно. А еще думал, что просто делать людей счастливыми. Просто, очень просто, нужно только не обижать.
Брат приехал через год с новой женой. Так же насвистывал что-то про себя, брал гитару и звучали старые песни про комбата и ещё что-то. Галя мне не понравилась. Более крупная, тоже добрая, с восточными чертами лица. В ней не хватало некой понятной мне нежности, той, что у соседки. Брат с Олей, конечно, переговорил. Жена не мешала, осталась у нас, видно была договоренность и она в курсе, а те вышли в подъезд, потом на улицу. Мне было не интересно, ведь все уже произошло и ничего хорошего в этой истории не предвидится. Лишь очередное испытание нервов. Главное, чтобы никаких скандалов. Уж очень я это не любил.
Но все было спокойно. Лишь ощущение чужеродности, разобщение молекул прежнего понимания, что наполнили в тот момент атмосферу и не только между ними, вообще. Анна Николаевна дулась, казалось, и на нас. Понять ее не сложно. Во всяком случае, уж я ее точно понимал.
Чуть позже Оля вышла замуж. Думаю, назло брату. Муж ее тоже симпатичный и приветливый. И жили они в одной из комнат, где должен был жить Володя. И я видел Олю чаще, уже улыбающуюся и понял, что она счастлива. И я успокоился, улыбался при встрече, и она улыбалась уже по-доброму, без внутренних колебаний. И мне было хорошо от того, что у нее все сложилось. А еще я знал, что когда-то встречу именно такую, как она, потому что должен все повторить с самого начала, только правильно повторить.
Свидетельство о публикации №219062701663