Так было, так есть и так будет всегда?

– Егор Степанович, я хотела уточнить у вас имена наших юноармейцев для новости на радио, – Оля смущённо застыла перед отставным прапорщиком, ныне исполняющим в их школе обязанности педагога-организатора ОБЖ и куратора военно-патриотического движения. – Может быть, вы расскажете что-то о прошедшем посвящении, – она неловко переступила с ноги на ногу. – Я бы вас на диктофон записала…
Прапор смерил её суровым взглядом и, мощно кашлянув, кивнул на дверь своего кабинета:
– Заходи.

***

– Ну, и что там у тебя получается? – Татьяна Петровна склонилась над компьютером. – Заканчиваешь его монтировать?
– А? Да, – Оля кликнула по пробелу, поправляя наушники. – Так он гулко дышит…  – Она скорчилась, закатив глаза. – Ужасно тяжело это вырезать, но я почти всё. Может, пока текст посмотрите?
– Да, давай, – Татьяна Петровна взяла протянутый ей лист и, пробежав его по диагонали, нахмурилась. – Снова фамилия у тебя перед именем, но подводка хорошая. А вроде же, десять человек заявлялись или я путаю?
– Всё! – Оля торжественно подняла руки вверх. – Да, десять, но этот… ммм… Артём из шестого «а» отказался, – она поджала губы. – Ох, досталось ему, наверное… Егор Степанович в меня полчаса слюной плевал на эту тему…
Молодая педагог-организатор, по совместительству главный редактор школьного радио и учитель русского языка и литературы, появившаяся в коллективе только месяц назад, снова нахмурилась, пытаясь сдержать улыбку – уж очень сочно её протеже описала реакцию педагога, за глаза прозванного детьми железным дровосеком:
– Ясно, только давай в рамках приличий, ладно?
– Хорошо… – Оля тоже совладала с улыбкой. Татьяна Петровна ей нравилась. Больше всего каким-то прогрессивным подходом к взаимодействию с учениками, что ли. Она, если можно так выразиться, ничего из себя не строила, зачастую демонстрируя на деле нереальный уровень профессионализма. – Короче, вот, – Оля переключила звук на динамики и нажала кнопку воспроизведения.
«Сегодня девять достойнейших учеников нашей школы произнесли слова священной присяги», – с напускным трепетом в голосе начал Егор Степанович. – «Ребята поклялись быть верными своему Отечеству, помнить его героев, защищать слабых, стремиться к успехам в учёбе и спорте, быть патриотами и достойными гражданами России. Мы должны гордиться ими. Но есть среди нас и те, кто марает честь не только школы, но и всей страны!» – Звенящие сталью слова застали Татьяну Петровну врасплох – она остолбенела, не веря своим ушам. – «И все должны узнать имя труса, который пришёл ко мне с желанием вступить в ряды «Юнармии», а на посвящении не смог сказать ничего лучше, чем «я не могу»! Подойкин Артём из шестого «а» – трус, недостойный носить гордого звания мужчины и защитника Родины…»
Татьяна Петровна выключила плеер, с ужасом обнаружив, что в записи осталось ещё около двадцати секунд.
– Что это? – Единственное, что она смогла сформулировать, не зная, как реагировать на подобное.
– Эм… – Оля пожала плечами. – Он потребовал, чтобы я включила это в выпуск…
Молодая учительница тяжело выдохнула и присела на стул напротив девятиклассницы. Помолчав минуту, она наконец спросила:
– Ты сама согласна с точкой зрения Егора Степановича?
– Пфф… Конечно, нет. Подумаешь, не захотел, передумал… – Оля смотрела на Татьяну Петровну, пытаясь понять, к чему та ведёт.
– Как ты думаешь, правильно ли говорить такое о ком-либо?
– Нет, но Егор Степанович… Если завтра он это не услышит, то мне влетит, – Оля выразительно увеличила глаза, снова активно переигрывая мимикой.
– Ты срежешь всё, что он говорит после фразы «гордиться ими», и удалишь к чертям, – Татьяна Петровна встала, посмотрев в окно. – А ему скажешь, что я запретила это давать.
– Ладно, – Оля уже принялась за дело, когда Татьяна Петровна обернулась и добавила:
– Он не имеет права указывать нам, что говорить и пускать в эфир. Мы как средство массовой информации должны нести людям правду, а не домыслы и уж точно не клевету на кого бы то ни было. Мы не знаем, почему мальчик передумал, но он имел на это полное право.

***

Мелкий, но частый, подобный стеклянным осколкам, дождь осыпал распухшее лицо Артёма, смешиваясь со слезами и кровью. Он беззвучно вздрагивал, свернувшись переваренной устрицей на мокрой земле. Ему больше не было страшно. Только обидно и почему-то стыдно. Он знал, за что ребята его избили. За то, что на посвящении в юноармейцы он в последний момент не смог произнести клятвы. Потому что «он – трус». Так сказал потом Егор Степанович. Он знал это. Но понять не мог.

***

– Короче, девочки, вы уже ознакомились с планом грядущей четверти – мероприятий много, так что активизируемся, – Наталья Валерьевна деловито сложила руки, строго посмотрев на молоденькую подчинённую, которая никак не хотела усваивать прописные истины. – И у меня к Вам убедительная просьба, Татьяна Петровна, больше внимания уделять своим основным обязанностям. Вы, как никак, прежде всего, педагог-организатор, а потом уже преподаватель русского. Вы слишком увлекаетесь своим пятым классом.
Татьяна Петровна хотела сказать, что каждый день задерживается на работе сверх положенного, но, чтобы следовать такому наполеоновскому плану, нужна, пожалуй, целая рать; что научить детей грамоте, по её мнению, гораздо важнее, чем устраивать бесконечные линейки и акции, которые убивают время не только педагогов, но и самих детей, не имея по большому счёту никакого положительного эффекта, но в итоге лишь молча кивнула.
– Ну, тогда за работу, – Наталья Валерьевна схватилась за мышку, давая понять, что совещание окончено.
– У меня ещё один вопрос, – Татьяна Петровна собралась с силами, когда завуч повернула к ней своё коршунообразное лицо. – Почему Дениса вынудили подписать признание в том, чего он не делал?
Ольга Владиславовна покосилась на коллегу, ехидно злорадствуя про себя очередному проколу, а Наталью Валерьевну буквально перекосило от уровня дерзости сказанного.
– Вы шутите, да? Потому что он это сделал! – Она пошла пятнами, надувая щёки и готовясь взорваться.
– Согласно видеозаписи, незадолго до него в подсобку заходил уборщик, – Татьяна Петровна знала, что поднятый вопрос ей аукнется, но то, как они поступили со своим же активистом, не раз выручавшим их, настолько её взбесило, что она не могла спустить этого на тормозах. Мальчишке грозила административка, которая пойдёт в личное дело и может отрицательно сказаться при поступлении в вуз. – Скорее всего, это он там покурил, а не Денис. Не могу поверить, чтобы Денис такое вытворил. Это совсем не в его стиле.
– Да что Вы… – Наталья Валерьевна развела руками. – Вы же так хорошо его знаете. Вы же со всеми ними, как с друзьями, шепчетесь… Он подписал признание, потому что сделал это!
– Он подписал, потому что Маргарита Станиславовна забрала его с контрольной по физике и надавила, заявив, что не отпустит, пока он не подпишет, – Татьяна Петровна не готова была сдаться. – Разве так можно? Он ребёнок, права которого не были соблюдены.
– Да что Вы говорите! Ребёнок, который уже курит! Вы бы лучше об этом подумали!
– Это относится к делу лишь постольку поскольку. Вы наказываете его не за курение, а за то, где, как Вы считаете, он это делал.
– Хах, знаете, я просто в шоке от того, что Вы не понимаете, как во всём этом сами виноваты! – Наталья Валерьевна ударила ладонью о стол. – Это ведь Вы панибратство здесь разводите! Который месяц с Вами об этом говорю – всё без толку! Должны быть границы, субординация! Но Вы! Вы разрушаете эти границы, а ребёнок теперь будет наказан! Даже не хочу больше об этом говорить!

***

– Слушай, какие молодцы всё-таки наши перваши, – Маргарита Станиславовна наколола на вилку пельмень и, забросив его в рот, поправила помаду кончиком указательного пальца. – Так гимн сегодня на линейке пели, – прожевав, добавила она.
– Ну да, – значительно более грузная Ольга Владиславовна пожала округлыми плечами, обречённо поедая практически безвкусные овощи на пару – к новогоднему корпоративу предстояло сбросить ещё килограммов десять, чтобы влезть в платье, которое после присоединится в шкафу к прочим одноразовым элементам гардероба. – Ничего удивительного, они ж его учат.
– Не скажи, – Маргарита Станиславовна помотала своей вилкой из стороны в сторону. – У моего Кирилла дочь учится в тридцать первой, в третьем классе. Так недавно выяснилось, что она не то что гимна своей страны не знает наизусть, флаг с трудом узнаёт.
– Да ладно, – Ольга Владиславовна с тоской принюхивалась к пельменям своей коллеги.
– Представь себе, – Маргарита Станиславовна хмыкнула. – Кирилл теперь каждый раз, когда Юля у нас, смотрит с ней документальные фильмы по истории и всё такое. Ну, знаешь, на ютубе, с Прокопенко. Такой харизматичный мужчина, кстати, – она причмокнула, вызвав в Ольге ещё большую скорбь по пельменям и прочим «вкусным вредностям». – Так что, наша школа определённо образцовая по всем показателям.
– Это точно, – Ольга Владиславовна сжалась в попытке сдержать безнадёжный «урк» своего желудка, когда в организаторскую зашли двое членов Совета старшеклассников.
– Ольга Владиславовна, мы хотим собрать народ по Новому году в среду, – Денис хотел добавить что-то ещё, но Маргарита Станиславовна его перебила:
– Вас стучать учили? – Она поставила свой пластиковый контейнер на стол. – Кхы, офигеть можно, как к себе домой. И у вас чо, урока нет?
– У нас физ-ра, мы освобождены, – Леся с Деном переглянулись.
– И что? – Не унималась «мисс Марго».
– Да, давайте ветер нарисуйте, мы едим, – «Владиславовна» одарила их красноречивым взглядом. – Про среду принято.
– Валите, – выпучившись, махнула на них рукой Маргарита Станиславовна. – Нет, ну надо же, а? – Продолжала она сокрушаться, хотя ребята уже покинули кабинет.

***

Татьяна Петровна смотрела на своё заявление об уходе, разрываясь на части от ощущения, будто предаёт этих детей, бросая. Но полгода работы в школе оказалось достаточно, чтобы понять две простые вещи: одной ей не сломить системы жёсткой штамповки не думающих, а чётко следующих установленным правилам граждан, которым не нужно знать лишнего, но и участвовать в этом она морально не готова.
Тяжело вздохнув, девушка поставила дату и подпись, решив привить свободомыслие и самостоятельность суждений хотя бы своим собственным детям.