Валька

Морозное утро занималось над деревней Жаворонково. В воздухе висела серебряная пыль, будто какой-то маляр рассыпал в нем серебряный порошок. Снег искрился миллионами блесток, был рыхл и пушист. За ночь подсыпало. Деревня стояла наверху косогора, под которым замерла во льду речка Мальковка. Никто не знал, откуда пошло это название, однако мальков в ней действительно водилось знатно. Хотя попадалась и крупная рыба, особенно на верши и телевизоры. Однако местные берегли фауну и даже летом гоняли заезжих городских, которые приезжали, увешанные самыми разнообразными снастями, японскими карбоновыми удочками и спиннингами. За свою долгую историю человечество изобрело множество способов, как обманывать бедную глупую рыбу. А рыба, к сожалению, так и не поумнела. И попадалась как на японскую снасть. Так и на обычную деревенскую удочку из обычного орешника, с поплавком из полого гусиного пера. Кстати, такие поплавки были очень чуткими, и ценились у профессионалов не меньше японских.

Сегодня идти в школу было не надо. Валька проснулся от солнечного луча, долго светившего ему в правый глаз сквозь кружево занавески. Эти кружева плела из белых ниток еще его бабушка на коклюшках. Она была очень искусная кружевница. Однако судьба не пощадила ее, и она отошла в мир иной, чуть чуть не дотянув до шестидесяти. И отца у Вальки не было. Мама сказывала, что он был красивый и сильный. Но ушел в небеса даже раньше бабушки. Поехал по речке на своем тракторе, и по неосторожности заехал в промоину на самой быстрине. Трактор провалился и так быстро пошел ко дну, что батя даже не успел открыть дверь. Его хоронили всей деревней, и к его памятнику вместо креста прикрутили колесо от сеялки. Получилось подобие морского штурвала. Батя был ярым безбожником, и не одна бабуля не решилась подсказать установить на его могиле крест. Но это Валька помнил с трудом – ему тогда было около четырех лет. Отца он запомнил по крутому мужскому запаху, которым пахла его рабочая тужурка, и сильным рукам, подбрасывавшим сына выше навеса над крыльцом избы. Тогда он не понял, что случилось, но с возрастом, к своему четвертому классу, он все острее переживал эту потерю. Так не хватало ему твердой мужской руки, которая могла бы его направить в нужную сторону в трудные минуты жизни. И научить всяким премудростям: как вырезать из липы деревянную ложку ножом, как колоть поленья, как заклеить шину в стареньком дорожном велосипеде. По мере сил он выяснял это у матери, но большую часть ноу-хау приходилось изобретать самому.

И все-таки Валька решил проснуться. Мать убежала на ферму еще в темноте, и должна была вернуться к обеду. У коров ведь нет выходных. Их нужно доить каждый день. Вот сегодня и выпала материна смена, хотя была суббота. Валька встал, вышел в сени. На столе в сенях, накрытый пластмассовым тазиком, стоял его завтрак. Холодная пшенная каша с молоком, краюха хлеба и кусок сала. Валька поставил кашу в кастрюльке  на электроплитку, включил чайник. От каши пошел пар, он помешал ее, чтобы не пригорела. Заварил прямо в большой полуведерной чашке черный чай. Положил пять кусков сахару. Он любил сахар – после него в теле появлялась сила. А сила была нужна. Он решил, вопреки всему, вылепить себе из снега отца. Просто вчера в школьной библиотеке он взял книгу сказок. И прочел сказку «Снегурочка». Как баба с дедом вылепили себе из снега дочку. И эта снежная девочка вдруг ожила. Но дочка Вальке была не нужна. А отец – крайне был нужен. Он хотел спросить у него, как сделать снежный буер из старых дедовых лыж и нескольких деревянных брусков. Недавно по телевизору показали, как на таких буерах гоняют по льду большого озера где-то в Сибири. Кажется, по Байкалу. Лед там синий и совсем прозрачный до такой степени, что даже видно, как рыба плавает на глубине. Их речка была не такая большая, но Валька хотел попробовать доехать на буере до того места, где речка впадает в море. На море он никогда не был, и оно представлялось ему теплым и ласковым, с большими песчаными пляжами и лазурным небом, сливающимся на горизонте синевой морской воды. Такую фотографию он видел в одном журнале в школьной библиотеке. А добравшись до моря, можно было устроиться юнгой на какую-нибудь пиратскую шхуну, и найти на необитаемом острове сокровища в большом сундуке, окованном железом. Но, чтобы выбраться из зимнего Жаворонкова, надо было начать с буера.

Позавтракав, Валька оделся, надел свое видавший  виды китайский пуховик на синтепоне, надел валенки, в которых можно было целый морозный день стоять на снегу, и ноги при этом совсем бы не замерзли, протертый местами заячий треух, и набрал в целлофановый пакет угольков, старую рваную отцовскую шапку, сшитую, вероятно, из собачьего меха, а также початую пачку кетчупа. Выскочив на улицу, он с удовольствием вдохнул полной грудью морозный воздух, пропитанный запахом печного дыма с  кисловатым привкусом уголька, и снега, который под солнцем испускал нестерпимый дух озона, как будто только что прошла гроза. Схватил свои чиненные-перечиненные санки, на которых не хватало половины деревянных планок на сиденье, и устремился вниз косогора. На горе снег был раскатан, и Валька с удовольствием лихо скатился вниз с такой скоростью, что даже ветер засвистел в ушах. Внизу он залихватски развернулся, выставив вбок левую ногу и, на скорости, притормозив ею.

А потом принялся за работу. Снег был не подходящий – рыхлый и пушистый. Лучше бы он был липким. Но делать было нечего. Валька снял варежки, и принялся лепить небольшие комки, которые слипались лишь за счет тепла рук. Вылепив десяток таких снежков, мальчишка перестал ощущать руки. Пришлось засунуть их за пазуху, и долго греть. Работа не сильно спорилась. Но Валька торопился. Ему надо было успеть до прихода своего вечного оппонента – Васька-Терминатора. Терминатором Васек назвал себя сам. Еще он по блатному называл себя «решалой», но это погоняло не прижилось. Конечно, решал он не уравнения в школе. ДА он там особенно и не учился, отсиживая в каждом классе по два года. Хотя он был уже на четыре года старше Вальки, но успел закончить лишь пять классов. А решал он, кому жить в их деревне, а кому – прозябать. Как Вальке. Который до сих пор так и не примкнул ни к одной деревенской шайке, и гулял всегда один, либо в сопровождении своего верного пажа Димки из третьего класса. Зато он любил читать, и уже перечитал половину школьной библиотеки. Оттуда он и узнал, что все реки впадают в моря, и что в морях обязательно водятся пираты. А раз пираты – значит, есть и их сокровища.


Руки у Вальки немного согрелись, и он продолжил творить отца. Постепенно, слой за слоем, он укладывал снежки и обмазывал их снегом, чтобы они казались одним целым. Конечно, он не мог вылепить отца, стоящего на ногах. Снег – не самый лучший материал для этого. Тем более такой, рассыпчатый, как картошка-рассыпуха. Или как краюха хлеба из плохой муки, в которой мало клейковины. Хотя даже из хлеба, если его немного разжевать, а потом вынуть изо рта, можно слепить что угодно. Но из снега – не так просто.

Поэтому отца пришлось лепить в длинном тулупе до самой земли. Работа продвигалась медленно, но верно. Часа через два, когда солнце уже вышло из-за косогора и начало немного согревать замершего Вальку, он добрался уже до головы. Руки отцу пришлось тоже вылепить прижатыми к туловищу. А голову он ваял по наитию. Он почти не помнил лица, а по фотографиям образ не воспримешь. Большой у отца был нос, или плоский, какой у него был затылок – стриженый, или лохматый? На тех старых фото, которые висели на стенах их избы, отец всегда был сфотографирован анфас, и никогда – в профиль. И почти всегда улыбался. Вот эту его улыбку, а также исходящее от отца чувства добра и теплоты, Валька хорошо запомнил. Как и его крепкий мужской запах. Но запах в снеговике было не передать. Поэтому он сосредоточился на ваянии лица. Какой отец получится, таким он и станет в жизни. Поэтому здесь надо было проявить максимальное искусство. Для этих целей Валька и захватил с собой угольки и кетчуп. Угольками он выложил широкие отцовские брови, которые почти сходились у переносицы. И глаза он тоже изобразил двумя черными угольками. А рот нарисовал кетчупом, выдавливая его из горлышка пластикового пакетика. На голову надел старую отцовскую шапку, которая мать до сих пор хранила в память о муже. Завершив свое творчество, Валька отошел подальше.

Отец получился неплохим. Осталось только подождать до утра, пока он оживет. Тогда то Валька и спросит его, как, все-таки, лучше сделать буер. Из чего сделать парус? Можно ли взять старую простыню? И чем ее сшивать? На старой бабушкиной швейной машинке Вальке не умел, а руками пока не очень научился. В первом классе на уроках труда вместе с девчонками он освоил технику вышивания крестиком по новым вафельным полотенцам. Одно такое полотенце с вышитым на нем красным цветком на зеленой траве даже висело в сенях у умывальника. Правда, за три года нитки повыцвели, но до сих пор Валька гордился своим произведением. Поэтому, иголку он держать мог, но шить такие сложные вещи, как парус для буера – еще не умел. И отец должен был рассказать ему об этом. А еще Валька хотел, чтобы отец рассказал ему на ночь сказку. Как это раньше делала бабушка, когда была жива.

Вдруг снег за спиной заскрипел. Валька в испуге обернулся. К нему тихо подкрадывался Васек со своей шайкой.
- Ого-го! Обалдеть! Наш скульптор вылепил Голема! Мать твою, что ты тут делаешь без охраны? Совсем ничего не боишься? – Васек начал свою прелюдию прежде, чем ввязаться в драку. Ни одна драка не начиналась без словесной дуэли.
- Что я тебе сделал? – обиженно ответил Валька. – Шел бы ты своей дорогой, Васек! И ребят своих увел бы! Нечего тут тебе делать!
- Ха-ха-ха! Нашелся смелый козлик, который волку приказывает, как ему ходить, и что ему делать! Да ты чё, паря? Совсем сбрендил? Это ты мне, решале, указываешь, где ходить? Да я тебя сейчас твоих ходилок лишу, и так отделаю, что не только ходить – ползать не сможешь!
- Васек, шел бы ты! Добром же прошу! У меня здесь дело важное!
- А у меня, значить, не важное? Путаюсь под ногами? Ну-ка, пацаны – снесите это снежное уродище! А потом и скыльптора попинайте как следует! – Васек даже не хотел заморачиваться, решил чужими руками исполнить приговор. Тем более, что эти руки у его приспешников тоже чесались подраться. А под руководством Васька это вообще напоминало измывательство над беззащитными. И они двинулись в направлении снежного Валькиного отца.

Один уже нагнулся, и, зачерпнув снег, слепил снежок и запустил отцу прямо в лицо. Один глаз-уголек прямо отскочил, оставив белую вмятину. Отец стал похож на Терминатора в финальных кадрах одноименного фильма.
Валька не мог смириться с таким святотатством. Он соколом бросился на обидчика отца, и с ходу свалил его на снег, мутузя изо всех сил. Другие члены Васьковой шайки обступили дерущихся, и подбадривали своего коллегу.
- Давай, мочи его! По сопатке бей, не жалей гада! – кричали они, но подойти боялись.

У Вальки в этой драке было моральное превосходство. От непрерывной драки его кулаки согрелись, и он начал мутузить ими по лицу поверженного соперника. Тот сначала кричал, а потом обмяк, и уже не сопротивлялся. Видать, члены Васьковой шайки были слабаками, и представляли силу, только сбившись в стаю.
Закончив свое возмездие, Валька вскочил, встал перед снеговиком и крикнул:
- Ну, кто еще хочет получить?
Никто не хотел. Пацаны понимали, что они не правы, но боялись выступить поперек своего вожака. И тут, чтобы не потерять авторитет, выступил сам Васек.
- Ты че, совсем оборзел, хорек? Думаешь, одного слабака завалил – и все разбежались? Да я тебе задницу на морду натяну!
С этимо словами он подошел к Вальке и замахнулся. Однако Валька, насмотревшись по телевизору боев без правил, резким ударом, без замаха, дал прямо Ваську в левый глаз. Васек отшатнулся, но устоял.

- Ах ты, сучонок! Да я тебя…. – с этими словами он навалился на Вальку. И тут Валька уже ничего не мог сделать. Одного морального превосходства против грубой силы Васька было явно недостаточно. Васек одним ударом сбил Вальку с ног. А потом подвалила и вся шайка. И начали методично пинать бедолагу ногами. Единственное, что спасало от сильных травм – это то, что из за мороза на всех пацанах были валенки. Будь это весной или осенью, когда некоторые носили жесткие ботинки, а ребята постарше – берцы своих старших братьев, вернувшихся из армии, да еще усиленных металлическими набойками на мысках – последствия могли быть более плачевными. Но потом даже Васек сообразил, что добивать соперника не следует. Вдруг он отдаст богу душу? Ваську пока совсем не хотелось на нары. Даже в детскую колонию – и то не хотелось. В деревне было куда привольней. Поэтому он скомандовал:

- Все, закончили! Кому я сказал? – это было в адрес одного из пацанов, увлекшегося избиением Вальки.
- Ой, глядите, он на нас смотрит! Смотрите, у него – глаз красный! – вдруг заверещал один из пацанов. Все уставились туда, куда показывала дрожащая рука испуганного мальчишки. Снеговик повернул голову, и с ужасным лицом смотрел своим единственным глазом на все эту драку. И самое ужасное было в том, что его черный глаз светился красным цветом!
Все пацаны, как один, шарахнулись в стороны и разбежались, кто куда. Последним за ними заковылял Васек, припадая на одну ногу, которую он отбил о спину Вальки. Какое-то время Валька лежал неподвижно неподалеку от снежного идола.

Потом он пришел в себя и с трудом поднял голову. Идол смотрел на него и улыбался. Глаз опять приобрел черный цвет. Валька подполз к нему, с трудом поднялся, и обнял свое творение.
- Папа, папа, я так по тебе соскучился! Скорей, оживай, мне с тобой так много надо чего обсудить! Мама тоже скучает! Оживай, папа! – мычал он сквозь разбитые в кровь губы, и слезы текли у него по щекам.
Потом Валька совсем пришел в себя. Начало смеркаться. Он почувствовал страшный озноб. Еще бы! Он провалялся почти полчаса на снегу, а до этого целый день провел на морозе. И, взяв санки за веревку, медленно потащился вверх по косогору.
- Ой, где же ты был! Что с тобой, мой родненький? – запричитала мать, когда он с трудом ввалился в сени. Она колдовала над ужином, жаря картошку. От этого запаха у Вальки потекли слюнки.
- Мама, я делал нашего папу! А меня избили васюковцы! Вот гады! Но папу я в обиду не дал! – произнес он, еле шевеля замерзшими губами.
- Ох, ты моя сиротинушка! Ну, иди скорей, сейчас тебя буду кормить! Переоденься в сухое – сразу согреешься! – пропела мать. От ее родного голоса сразу стало тепло, и Валька побрел переодеваться.
Согревшись и поужинав, Валька залез на лежанку около печки, которую мать растопила, не жалея дров. Он взял книжку про пиратов, и принялся читать ее на тех страницах, где пираты прятали свои сокровища. Ему нужно было запомнить, как называются эти острова. И еще он захватил с собой журнал «Юный техник», в котором рассказывалось, как самому сделать буер. Материнская ласка, ужин, и общая усталость сделали свое дело, и Валька провалился в сладкий сон, в котором капитан Джон Сильвер, ковыляя на своей колотушке, показывал Вальке пещеру, в которой все ломилось от драгоценностей.

Утром Валька проснулся от стука в окно
- Варвара, вставай! Слышала, что случилось? – это в окно стучала и стучала соседка баба-Настя.
- Нет, что, пожар? Горим? – испуганно подбежала к окну мать.
- Открой, расскажу чой-то!
Мать впустила бабу-Настю.
- Слыхала, что сдеялось то ночью?
- Да откуда ж, мы же спали!
- А вот что! Утром пошли мужики к речке, сетку из лунок вытаскивать с рыбой. В под косогором снеговик стоит. А на снеговике, его обхватив, висит Васек! Весь синий, почти белый! Снеговик его будто держит! Обхватив своими снежными лапами. А лапы те заледенели, и превратились аж в ледяной хомут. Вот Васек-то и не смог из них вырваться. Почти замерз было парень! Вызвали скорую, да те ехали почти час, по нашим-то снегам! А когда приехали, Ваську поставили капельницу, влили в него полбутылки водки! И не велели греть руки и ноги – пусть, мол, изнутри оттаивают! Васек то оказался жив, замерз только очень. Стали его приводить в чувство – а он мычит, как бык, зыркает по сторонам – взгляд, как у юродивого, безумный совсем. И ничего сказать не может. Только мычит: «Ваа-а-а-ль-каа-а-а! А-а-а-а!» И все! В общем, увезли его в больничку в райцентр. Говорят, так совсем дурачком может остаться. Хотя отродясь умным не был. Да, может быть, на деревне без него спокойней станет. А то ходил все, пацанов задирал. Которые не из его шайки. И так дурак-дураком был. Таким и останется!
- Ничего себе! Не могу поверить! А моего Вальку вчера кто-то избил. Не он ли? Ну, так и поделом ему! – отвечала мать.
Валька все это слышал. И, повернувшись к стенке, сказал про себя:
- Спасибо тебе, папка! Отомстил за меня! А буер – я как нибудь сам соображу. Вчерась в журнале нашел, как делать. А когда построю, назову твоим именем. Будет называться: «Валерий-тракторист».