Когда мы летали на АН-24 часть 3

      Я не знаю, как работает память у других людей. Что касается моей, она устроена так, что у меня никак не получается систематизировать мои воспоминания. Память беспорядочно выхватывает из прошлого какие-то события, не соблюдая хронологической последовательности и не редко пытается "подсунуть" совсем не то, что нужно. Она назойливо, с завидным упорством, вновь и вновь преподносит с мельчайшими подробностями моменты из прошлого, которые хотелось бы просто "стереть" и забыть навсегда. И наоборот, счастливые или просто приятные моменты забываются легко и быстро. И чтобы "достать их из самых дальних уголков" памяти, нужно серьёзно "потрудиться". Поэтому, обо всём не по порядку.
      Когда мы летали на Ан-24, было время перемен. И менялось всё очень быстро. Не успевали привыкать. То деньги поменяют внезапно, без предупреждения. Я имею в виду денежные реформы. Один мой знакомый честным трудом заработанные деньги несколько лет копил на мечту своей жизни – новенькую "семёрку" (жигули ВАЗ 2107). И только собрался ехать за машиной, как вдруг, бац – денежная реформа! И денег сразу стало не хватать не то, что на машину - даже на прицеп.
      Ещё придумали ваучеры, чтобы "честно" разделить все богатства страны между гражданами. Ваучеры назвали ценными бумагами. Их можно было продать, обменять и ещё как-то использовать. Ходил анекдот: Армянское радио спрашивают: "Правда ли ваучер является особо ценной бумагой?" Армянское радио отвечает: " В жизни каждого человека бывают моменты, когда любая бумажка является особо ценной".
     Проститутками стало быть не стыдно, потому что они стали называть себя иностранным словом "путана". Путаны - это совсем другое дело. Они же за валюту. Бандитами стало быть вообще модно. Они переименовали себя в рэкетиров. Убийцы стали киллерами. Красота, да и только! Бандиты поглавнее становились депутатами. Во время предвыборной агитации плакаты с их вполне благообразными лицами и обещаниями значительно улучшить нашу жизнь "украшали" город. Время от времени их убивали, кого в своём доме, кого в кабинете или ещё где. Их убивали не наёмные убийцы, а киллеры, чтобы освободившееся место занял другой старший бандит, т.е. уважаемый человек.
     Ещё появилось много бизнесменов и предпринимателей. Предпринимателем быть тоже было модно. Правда, разрешение на любую предпринимательскую деятельность нужно было получить у бандитов с «отстёгиванием процентов» за "крышу". Такая была демократия. Бизнесмены быстро богатели. Но деятельность эта была не лёгкой и не безопасной. И разорялись, и спивались, и тоже, время от времени, отстреливались конкурентами. Опять же, быть бизнесменом дано не каждому. Я тоже попытался было пару раз "купить по пять – продать по десять", не получилось. Не моё.
     Зато у нас была романтика, которую не купишь за деньги. Мы могли "зайцами", договорившись с экипажем, слетать, например, из Новосибирска в Стрежевой за грибами. Утром улетели, вечером вернулись домой, по два ведра маслят насобирали. Вообще, со своими экипажами летали в кабине, когда хотели, и куда было надо. Мы сами летали "зайцами" и возили «зайцев», особенно из числа лётного состава. Это было наше место работы, наша зона обитания, и не один пассажир не лез туда без спроса и разрешения. Не то, что сейчас. Пассажиры пишут жалобы на то, что кто-то, по их мнению, посторонний зашёл в кабину. Не все, конечно, а, большей частью, вдруг разбогатевшее быдло, которое "гнёт пальцы" и считает, что оно теперь – хозяева жизни и может всех купить, построить и уволить по собственному настроению. Объяснительные, разборки. Дело может дойти до увольнения. Тьфу, противно! Так и хочется спросить: "Какое ваше дело? Чего вы лезете, куда вас не просят? Лётчики же не лезут к вам в магазин или на телевидение или ещё на какую-то вашу работу со своими правилами! Впрочем, общаться с быдлом - дело не благодарное.
     Много ещё чего можно вспомнить, если покопаться в памяти. Но не будем отвлекаться от главной темы...
     Наш самолёт стоял на перроне в Нефтеюганске, куда мы прилетели рейсом 1011. Мы со вторым пилотом уже сходили в АДП (аэродромный диспетчерский пункт), подписали задание на полёт. Он пошёл в кабину, а я покурил и просто стоял на краю перрона, недалеко от самолёта, ожидая, когда привезут пассажиров, наслаждаясь тёплым августовским днём и наблюдая за бортмехаником. "Ходит, Коля по перрону, весь похожий на ворону", - крутилась у меня в голове зарифмованная шутка. Мне, правда, не нравилось здесь слово "весь". А как по-другому сказать? "...Частично похожий на ворону"?. Тоже как-то не очень складно. Буздалин, на самом деле, чем-то напоминал ворону. Не чёрного зловещего ворона, а именно ворону, немного нескладную и неуклюжую, как из мультфильма про большую конфету"...кто похвалит меня лучше всех...". Такой же, немного нескладный, сутулящийся, со слегка взъерошенными чёрными завивающимися волосами и резковатыми, чуть суетливыми движениями он ходил вдоль края перрона и рвал незатейливые полевые цветы, составляя небольшой симпатичный букетик. Букетик предназначался любимой жене. Нет, когда человек только женился, и в первые годы совместной жизни чувства ещё не притушены привычкой и не «прибиты» бытом, тут всё понятно. Кровь бурлит, гормон играет. Эх, молодость, молодость... А вот когда уже больше двадцати лет вместе, и трое детей, и в жизни уже были и ссоры и всякие другие проблемы. И, казалось бы, конфетно-букетный период давно прошёл, а у Буздалина он, выходит, не прошёл. Разве не романтично - нарвать букет цветов, которые у нас, может, и не растут, и привезти их почти за тысячу километров той самой, как и двадцать лет назад, любимой Ларисе? Да, Коля был романтиком. Он писал стихи, обожал Высоцкого, многие его песни знал наизусть и пытался ему подражать. Многие в то время пытались подражать Высоцкому, и я был в том числе. Ещё Буздалин любил пародии Александра Иванова из юмористической передачи «Вокруг смеха». Особенно одну, которую тоже выучил наизусть:

"В худой котомк поклав pжаное хлебо,
Я ухожу туда, где птичья звон,
И вижу над собою синий небо,
Лохматый облак и шиpокий кpон.

Я дома здесь, я здесь пpишел не в гости,
Снимаю кепк, надетый набекpень,
Весёлый птичк, помахивая хвостик,
Высвистывает мой стихотвоpень.

Зелёный тpавк ложится под ногами,
И сам к бумаге тянется pука,
И я шепчу дpожащие губами:
"Велик могучим pусский языка!"

Коля не мог читать эту пародию без смеха. Сколько бы раз не начинал он её читать, как только доходил до слов "весёлый птичк...", всякий раз начинал смеяться.
      Мы к тому времени ( я со своей семьёй) уже переехали из благоустроенной съёмной хрущёвки в свои две комнаты в квартире с подселением на Степной 6, в старом деревянном двухэтажном доме, в котором прошло моё раннее детство. Дома, наш и другие такие же в этом районе, в народе называли "гробами" за "деревянность" и отталкивающий мрачный вид. Там у нас не было не то, что телефона, но даже ванной комнаты. Мыться приходилось ходить в баню или ездить к моим родителям. Мы жили на первом этаже. Вокруг было очень грязно. Я очень не любил это место и не раз в разговорах сетовал на то, что живу на помойке, и что много собачьего дерьма во дворе...
      Как-то я сочинил осеннюю зарисовку. К нашему дому и двору она, как мне казалось, никакого отношения не имела. Там просто фигурировал какой-то абстрактный старый дворик. По крайней мере я так думал:

"Вся жизнь как будто надвое расколота.
И здесь и там есть только часть меня.
А осень разбазаривает золото
Так запросто, ни сколько не ценя.
Как стало вдруг красиво в старом дворике.
Прикрыла осень грязь и наготу.
Но слишком добросовестные дворники
Сметают в кучи эту красоту.

Третий куплет я весь просвистывал, а четвёртым повторял первый. Получился вполне себе неплохой романсик. Конечно, я спел его под гитару Буздалину, одному из самых благодарных моих слушателей.
      Через несколько дней мы были в гостях у
Буздалиных и снова сидели на их уютной кухне в удобных самолётных креслах. Было, как всегда, душевно и вкусно. После того, как мы несколько раз выпили, закусили, покурили, поговорили, Николай принёс гитару и попросил меня спеть этот романс. Когда я с удовольствием выполнил его просьбу, Николаич с хитрым видом развернул лежащий рядом тетрадный листок:
- Я тут тоже кое-что сочинил.
С деланным акцентом он начал читать:

" Жизень дал трэщин. Я жить стал иначий,
Один здесь, другой там половин.
Осень золото льёт на какашка собачий,
И цвет красная прёт из рябин.

Как красиво сматреть наша дворика!
Вот всегда бы такая была.
Только вида ей вся портит дворника
Со своея паганый метла!

Не писал моя грустный мелодий,
И стиха моя грустный не пел.
Командира, прости за пародий.
Мой обидеть твоя не хотел.

Ну, понятно, что хохотали мы все долго. Я вообще был в восторге, до чего точно по всем пунктам написана пародия и, конечно, сразу же выучил её наизусть. До сих пор при исполнении своего осеннего романса я всегда заканчиваю его рассказом о моём друге и этой пародией.

      Как я уже сказал, наш самолёт стоял на перроне в Нефтеюганске. Подъехал автобус с пассажирами, и мы пошли в кабину готовиться к вылету. Пассажиров было немного, человек двадцать пять. Посадка прошла быстро. Я подписал сопровождающие документы, которые принесла бортпроводница, и Николаич вслед за ней вышел из кабины, чтобы закрыть входную дверь самолёта.
-Трап, колодки, заземление убраны, заглушки, чехлы сняты, на борту, двери, люки закрыты, проверены - доложил бортмеханик, вернувшись в кабину.
На Ан-24 бортмеханик отвечает за закрытие дверей. Перед полётом он убирает складной пассажирский трап, затем закрывает входную дверь. В открытом положении дверь внутри салона сдвинута по направляющим рельсам в сторону хвостового отсека и зафиксирована защёлкой. Для того, чтобы закрыть дверь, бортмеханик снимает её с фиксатора, сдвигает по направляющим рельсам, вставляет в дверной проём и поворачивает ручку, фиксируя дверь в закрытом положении двумя горизонтальными штырями, входящими в специальные пазы в дверном проёме. Кроме того ручка фиксируется специальной защёлкой, предотвращающей случайное открытие. Эта стандартная операция выполняется перед каждым полётом. Николаич за свою жизнь выполнял её, наверное, миллион двести тысяч раз, или, даже больше, как любой другой бортмеханик. После взлёта система регулирования давления внутри самолёта как бы "надувает" самолёт изнутри и давит на всю внутреннюю поверхность салона, в том числе и на двери, обеспечивая невозможность её открытия в полёте. Я не случайно рассказываю всё это так подробно. А вдруг кому-то будет интересно.
      Потом мы получили у диспетчера разрешение на запуск, запустили двигатели и порулили на исполнительный старт. Исполнительный старт - это такое место, как правило, в начале взлётно-посадочной полосы (ВПП ), где двигатели выводятся на взлётный режим, и самолёт начинает разбегаться, чтобы взлететь. В зависимости от направления ветра самолёт взлетает либо от одного торца полосы, либо от противоположного. Ветер у земли на взлёте и на посадке должен быть встречным. Так лучше.
      В тот день наш самолёт рулил на исполнительный старт сначала по перрону, потом по рулёжной дорожке (РД), потом по самой полосе к дальнему торцу. Короче, рулили мы долго. Надо сказать, что в то время большинство наших аэродромов ровностью поверхностей ВПП, РД и перронов, мягко говоря, не отличалось, как и наши дороги. Аэродром Нефтеюганска не был исключением. Все многочисленные стыки бетонных плит были "посчитаны" колёсами нашего шасси, внося свой ощутимый вклад в дребезжание и вибрацию нашего, и без того, не слишком комфортабельного лайнера.
      Ну вот мы, наконец, на исполнительном старте. Получаем разрешение на взлёт, взлетаем.
      Разбег на такой полосе - это отдельная песня, это такое колотилово - молотилово, что душу из тебя вытрясает просто напрочь. Впрочем, нет предела совершенству, бывало ещё и не то.
      Садились и взлетали мы как-то в Салехарде. Там полоса металлическая панцирная. Там на разбеге трясёт так, что когда самолёт отрывается от полосы, то при ревущих на взлётном режиме двигателях кажется, что в кабине наступила тишина. Но сейчас мы взлетаем в Нефтеюганске, где тоже трясёт неслабо.
-Рубеж, подъём!
-Взлёт продолжаем!
-Безопасная, пять метров.
-Шасси убрать!
-Шасси убираю... Шасси убраны.
-Высота 150 метров. Скорость 270
-Закрылки убрать!
-Закрылки убираются синхронно...
Закрылки убраны.
-Высота 200 метров.
-Фары выключить, убрать.
-Фары выключены, убраны.
Второй пилот докладывает диспетчеру взлёт, получает указание набирать 1500 метров по схеме выхода.
      Набираем 1500 метров. Второй пилот начинает открывать отбор воздуха на систему кондиционирования, которая "надувает" самолёт, о чём я говорил раньше. Вдруг, стук в дверь, и в кабину входит стюардесса.
-Там шторку в проходе как-то странно вытянуло под углом в сторону двери, и шум какой-то непонятный в задней части салона.
-Пойду посмотрю? - спрашивает меня бортмеханик и, получив разрешение, вместе с проводницей выходит в салон.
      Меньше, чем через минуту он возвращается:
-Входная дверь открылась. Туда шторку и вытягивает.
-Как она могла открыться? Там же ручка фиксируется в закрытом положении защёлкой. Мог ты ручку не до конца закрыть или фиксатор не дожать?
-Обижаешь, начальник. Всё я закрыл и дожал, как положено. Видно, от вибрации защёлка отошла, а потом и ручка открылась. Рулили-то мы долго, и тряска вон какая. На земле, пока рулили, наддув ещё не работает. А когда стали взлетать, и самолёт нос поднял, дверь назад и откатилась. Такое уже случалось у других. Мне мужики рассказывали.
-Ну что будем делать? Надо возвращаться.
-Да подожди. Дверь не полностью открылась,
немного больше половины. Я смогу дотянуться, чтобы закрыть. Проводница там смотрит, чтобы никто из пассажиров к двери не пошёл. А я сейчас наддув уберу, чтобы меня не выдуло. А то, если мы вернёмся, это же вынужденная посадка - инцидент. Разборки будут, и всё на меня "повесят". Я же за двери отвечаю. Как я потом докажу, что всё закрыл и проверил, как надо?- сказал Николаич, сам закрывая отбор воздуха.
-А если ты, не дай Бог, выпадешь? Меня же посадят сразу. А тебя никто никогда не найдёт. Внизу тайга. А твоим я что тогда скажу?
-По-моему, тоже лучше не рисковать,- сказал
второй пилот.
-Да всё нормально будет. Я же посмотрел, оценил. У нас в переднем багажнике фал есть (это верёвка такая толстая). Я к ножке кресла привяжусь для страховки. А вы попробуйте пока высоту не набирать, если разрешат.
-Нефтеюганск-старт, 46384, - вызвал я диспетчера. Раньше позывным был номер борта, в данном случае, номер нашего самолёта - 46384.
- 46384, Нефтеюганск-старт, отвечаю, - отозвался диспетчер.
- 384, разрешите на 700 метров пока пройдём.
- 384, разрешаю, а какая причина?
- Да у нас тут "засветка" небольшая по курсу, -соврал я (не рассказывать же про открытую дверь),- низом её пройдём.
Для людей не авиационных, "засветка" на бортовом локаторе означает кучево-дождевое облако с возможной сильной болтанкой внутри и даже опасностью поражения грозовым разрядом. Поэтому входить туда не желательно.
- Хорошо, 384, сохраняйте 700. Дальнейший
набор доложите.
- 384, сохраняю 700, дальнейший набор
доложим. Спасибо.
Мы как раз набрали 700 метров. Я перевёл самолёт в горизонтальный полёт, а Николаич прибрал режим работы двигателей, чтобы самолёт не разгонялся.
- Ну давай, - сказал я бортмеханику, - Только обвяжись понадёжнее. И, если почувствуешь, что не дотягиваешься, не лезь дальше.
- Ладно, не боись. Мне тоже беспарашютными прыжками заниматься не хочется,- сказал Буздалин и вышел из кабины.
      Сколько времени его не было, я не помню. Наверное, минут десять, а может и меньше. Но мне эти минуты показались часами. Мне было, мягко говоря, очень не комфортно. Я представлял себе жуткие картины неудачного результата попытки закрывания двери на высоте 700 метров при скорости 400 км/ч и все печальные последствия и мысленно ругал себя за то, что согласился на эту авантюру. Я думал о том, как буду оправдываться потом перед Колиными родственниками и на сколько лет меня посадят. И какой только хрени не налезло в мою бедную голову за эти бесконечно долгие минуты.
      Наконец дверь открылась, и в кабину вошёл живой Николаич.
-Порядок. Можно набирать высоту, - сказал он, - Юра, включай отбор.
Второй пилот стал открывать отбор воздуха на систему кондиционирования, потихоньку создавая рабочее давление.
Я запросил дальнейший набор высоты. Диспетчер дал указание набирать 1500 метров и перевёл нас на связь с Сургут-подходом. Мы отработали с Сургут-подходом, получили дальнейшие указания и продолжили набирать эшелон полёта. Когда все операции были выполнены, я повернулся к бортмеханику:
-Ну давай, Николаич, рассказывай со всеми подробностями, как было дело.
Ему и самому не терпится. Возбуждён. Глаза горят.
-Короче, взял фал в переднем багажнике, выхожу в салон. Верёвку за спиной прячу, чтобы пассажиры не подумали чего. Но пассажиры на меня даже внимания не обратили. Все сидят в передней части салона, достаточно далеко от двери. Все заняты своими делами: кто в иллюминатор смотрит, кто газету читает. По-моему, никто и не заметил, что что-то случилось. Подошёл я ещё раз к заднему проёму, отодвинул шторку. Дверка, всё-таки, довольно сильно открылась, примерно на две трети. Проскочить за неё, чтобы сзади толкнуть, скорее всего, не получится. Чувствуется от неё подсос идет. На такой скорости там же разряжение создаётся. Может и высосать.
     Выбрал я одного пассажира покрепче. Он, как раз, сзади всех сидел. " Пойдём, - говорю,- поможешь. "Потом обвязал себя фалом, а другой его конец привязал к ножке кресла. Подхожу к проёму и говорю этому мужику: "Ну, держи меня за пояс". А он спрашивает: " А как держать?" И тогда я ему, как Глеб Жеглов из "Место встречи изменить нельзя", отвечаю: "Нежно!" Помнишь, когда они за бандитской машиной гнались и он из разбитого автобусного окна свешивался чтобы стрелять? Он тогда фотографу говорит: « А ну ка держи меня». А тот ему: « А как держать, Глеб Егорыч?» А Жеглов ему: «Нежно!». Вот так и я этому мужику: «Нежно!»
При этом Николаич пытается скопировать все интонации и тембр голоса с хрипотцой всеми любимого Глеба Жеглова в исполнении Владимира Высоцкого. И это у него неплохо получается.
-Правой рукой держусь за перегородку, а левой тянусь к ручке двери. Из открытого дверного проёма рёв винтов и шум реактивной струи из двигателя оглушают, ну и "подсасывает" так заметно. Но мужик-подстрахуй - молодец, держит крепко. Дотянулся я, зацепился кончиками пальцев за ручку и потянул. Дверь пошла и, когда вся оказалась напротив проёма, с характерным всасывающим звуком, словно кто-то гигантский снаружи потянул с себя воздух, «влипла» на своё место. Ну и всё, я повернул ручку, поставил её на фиксатор, поблагодарил мужика–помощника и попросил его никому не рассказывать. А то, дескать, у нас проблемы могут быть. Ну, там мужик нормальный, серьёзный. Я думаю, трепаться не будет.
-Да, Николаич, ты - герой! А я тут задницей чуть весь дермантин не сжевал в своём кресле, пока тебя ждал. Ладно, хорошо всё, что хорошо кончается. Представляю, как будет смотреть сегодня на тебя твоя Лариса Сергеевна, когда ты ей всё это расскажешь, да ещё букет с Севера подаришь. А то, может, ещё и не поверит? Если потребуется, я всё подтвержду...
 - Не «подтвержду», а под «подтвержу», билят нерусский,- смеётся Николаич.
 - Ну, хорошо, подтвержу. Как скажешь… Так, «мы набрали шесть шестьсот, подключай автопилот. Сам летает самолёт, ну и пусть себе летит». Режим 52, доложим занятие эшелона.
Буздалин устанавливает двигателям режим.
 - Сургут-контроль, 46384 заняли 6600,- докладывает второй…
 - 46384,Сургут-контроль, сохраняйте 6600.Выход из зоны доложите.
 - 384 сохраняем 6600, выход доложим.
 - Ну что, - это уже я обращаюсь к экипажу,-"... надо бы и лётчикам пожевать чуть-чуть..." Зову проводницу? Коля, включай свой кипятильничек.