Часть 3 Сколько дорог ведёт из дома домой, гл. 1

               
                «Сколько дорог ведёт из дома домой…» (Сплин)
               
               
                ГЛАВА 1


Дина отчаянно скучала по сыну. Ей было страшновато, тревожно, маетно, хотя в оболочке Мира царил покой.

- Ну ладно, не плачь, подружка, останусь пока с тобой. Только слетаю, ребят предупрежу. Эх, сплошные тормоза с тобой! Вы меня просто на части разорвали. У меня же работы – во, зарез! – И Женька водил ребром ладони по шее.

На шестой день Дина смущенно – с чего бы это? – постучалась поздно вечером в дверь к Женьке и, не дождавшись ответа, зашла внутрь. Женька в трусах лежал поверх одеяла и листал сборник стихов Эдгара По, но было видно, что он где-то далеко: рядом лежала тетрадка с гелевой ручкой, и он только что писал в ней – чернила ещё блестели.

«Великий пост – тебя любить запрет,      
 Ну, разве что, чуть-чуть и благонравно. 
 Великий пост – приказ хранить обет,      
 Что, впрочем, я и делаю исправно. 
Великий пост блюдёт мои мечты,         
И на краю – преградой свищет лопасть,
Ему угоднее сожжённые мосты,
Чем жёрдочка неверная сквозь пропасть…»

- Динка, ты, что-ли? – встрепенулся он. – Ну что, измаялась?

Она кивнула.

- Ну ладно, иди ко мне, я тебя не обижу. – Он криво усмехнулся. – Я - насильник поневоле. Садись рядом, я тебе стихи почитаю. Хочешь – могу свои. Для нового альбома готовлю. Да не стой. Или что случилось? – Он вскочил, отбросив книгу.

Дина молча подошла, уткнулась в его грудь и, не сдерживаясь больше, заплакала.

- Динка-льдинка, никак решила оттаять? Ох, сколько талой воды! Сейчас поплывём. Понимаю, скучаешь по Динухе. Ладно, не бойся, ложись рядышком, мамочка. Хочешь, я твоим сыночком буду? Мамочка, чмок-чмок, ням-ням, какая ты вкусная… - Женька целовал её мокрое лицо, слизывая слёзы, и в шутку, и всерьёз.

Дина и смеялась, и рыдала, подставляя солёные глаза под его мягкие, добрые, такие знакомые губы.

- Фу ты, рёвушка-коровушка. Ну, что уж теперь, ты сама так решила. И ничего страшного не произойдёт, просто будет у нас с тобой супермен!

Женька так легко и просто произнёс «у нас с тобой», что и сам поверил в это, и заставил поверить Дину. И она сама не заметила, как подставила губы и ответила на поцелуй. Женька вздохнул с облегчением: кончилась зима?

Всё, о чём он так долго мечтал, свершилось само собой, безо всякого насилия. Дина сама пришла к нему – и теперь всё будет по-прежнему! Конечно, будет! Он твёрдо знает. Это именно он – её парень, а она – его девушка. И иначе быть не может. Все остальные – чужие и посторонние, самозванцы, и он больше этим чужим и случайным её не отдаст.

- Женя, я и вправду тебе нужна такая, со всеми моими тараканами?

- Спрашиваешь, - он обнял её крепко, и по-мужски, и по-дружески. – Эх, блин, покурить охота…

- Кури, – вздохнула Дина, успокаиваясь.

- Разрешаешь?

- Разрешаю. Зачем зря мучить…

Он лежал рядом, взрослый и надёжный, и курил, пуская дым в потолок или в сторону и сдержанно покашливая. Умиротворённо уткнувшись в тёплый Женькин бок, Дина наконец-то безмятежно уснула, а Женя долго боялся шевельнуться, чтобы не потревожить её сон и не разбередить собственные эротические помыслы. Нежность, только нежность – остальное потом, когда она сама захочет это остальное.
Он поглаживал её плечо, волосы, пока сам не задремал…

А через два дня молодость взяла своё, и, отдыхая на мягкой скамье после работы в саду, щека Дины коснулась щеки Женьки, губы встретились, словно в первый раз, и руки потянулись обнять, узнать, понять, почувствовать. А вечером они уснули вместе по обоюдному желанию и любви, и Женька старался быть бережным и мягким. Любовь возродила её, и она ожидала сына мужественно и с достоинством. Скоро желание уснуть рядом с милым, добрым, знакомым до мелочей Женькой, перешло в привычку, и они оба ждали того момента, когда наступит ночь, и Женя вернётся, чтобы любить друг друга, как прежде.

- Вот как случается, была Динка-льдинка, а теперь – Дина-динамит! – шутил Женя.

Однажды утром, почти на рассвете, когда Женька посапывал рядом, Дина проснулась, как от толчка, и вскрикнула: она услышала голос Дина.

- Что случилось? – всполошился мгновенно проснувшийся Женька.

- Дин! – только и вымолвила она, сияя.

- Где? – Женька начал озираться.

- Вот здесь! – Дина прижала ладони к голове.

- Дина, ещё только пять утра, спи.

- Дин связался со мною! Он научился слышать на расстоянии, Женя.

Женька прижался к Дине, ухом к её уху, словно и впрямь мог услышать то, что звучало в её голове.

Голос Дина то ускользал, ослабевал, то усиливался, нарастал. Словно звучала нестойкая радиостанция. Наконец Дин «оседлал» нужную волну, и его голос прорвался, громко и радостно, и даже Женька вздрогнул от звука детского голоса, звучавшего в двух шагах.

- Мама! Ты меня слышишь? Ура-ура! Я тебя нашёл! Я тебя чувствую!

- Я тоже тебя чувствую, сынок!

- Мне сказали, что я скоро научусь тебя видеть!

- Динуля, сыночек мой, умница моя, разве для этого надо было разлучаться? Я так соскучилась! Как ты поживаешь?

- Мама, не кричи так, я чуть не оглушился!

- Да ты и сам кричишь!

- Правда, что ли? Тогда буду потише! – и Дин продолжил чуть ли не шёпотом: - Мама, я здорово поживаю! Тут очень интересно! Я могу делать всё, что захочу!

- Что захочешь? Как это?

- Ну, не совсем всё. Но много из всё. Мне ужасно нравится плавать в море! Мне бы очень-очень хотелось поплавать с тобою и дядей Женей, я бы вам такие острова показал!!

Женька довольно улыбнулся Дине.

- Ну ладно, пока, мне на урок пора.

- Целую тебя, сынуля, и дядя Женя целует!

- Дядя Женя тут? Как здорово!

- Когда мы ещё поговорим?

- Скоро, скоро. Мам, знаешь чего, мне ужасно хочется фруктового сахару – ты мне не сваришь? У тебя вкуснее всего получается! Пусть лисички привезут – попроси их…

Голос отдалился и исчез. Дина услышала призрачные вздохи и пение Далаянцев, похожие на порывы и стоны ветра. Счастливо засмеялась: отныне она всегда рядом с сыном.

Дин соединялся с ней теперь дважды в день, и к разговорам присоединялся Женька – когда Дин подключал некий таинственный усилитель, и его голос становился слышен наяву, но это происходило нечасто – забирало слишком много энергии у малыша.
Безоблачный покой установились в доме. Женю тоже наконец-то отпустило напряжение, и он включился в напряжённую жизнь музыканта. Уходил – и появлялся, уходил – и появлялся, иногда – исчезал надолго, когда наклевывались сложные гастроли.

Шли месяцы. Миновала любимая Женей зима, когда ему лучше всего работалось – в уюте славного Дининого дома, под завывания и завихрения метели. Канула влажная, не в меру дождливая весна, настало обильное зеленью и цветением лето.

Дин появлялся на каникулы, и это было счастливейшим временем. Они не могли наговориться и наиграться, с ним Женя сам превращался порой в озорного, шалого мальца без тормозов и запретов. Но за Дином всё равно было не угнаться. Ибо он не признавал крыш, мог заночевать, где угодно и в любую погоду, мог пробегать сутки, где угодно, без пищи и отдыха, и соединялся с матерью из самых невероятных уголков – с верхушки «краснозадой» скалы или дуба-великана, с больших болот, что вниз по течению, или с пастбища дибов. Женька стал своим и желанным и для него, и для Дины.

Кажется, постепенно возвращалось то славное время, до появления Ди, когда, кроме Женьки, для Дины никого больше не существовало. Она ждала его прихода и скучала – скучала по двум мужчинам, большому и маленькому, и боялась вспоминать Ди, чтобы не бередить старые раны раздумьями о его предательстве. Что ж, возможно, так было предначертано - он подарил ей сына и исчез из её жизни. Теперь Дина уже не знала, кого любит больше, и с кем хотела бы остаться – Джи Ди дал ей любовь и страсть, Женька – любовь и мир. Рядом с Джи Ди она хотела навсегда остаться в своём Мире, а рядом с Женькой…

Рядом с Женькой её порою посещала крамольная мысль – забрать Дина и вернуться с ним назад, на прекрасную и проклятую прародину. Поговорить с друзьями, посетить оставшихся в живых родственников, дальних и не слишком, помолиться в церкви и поставить свечку за упокой и за здравие родных и близких, и покаяться за то, что бросила их. Замолить грехи – а потом быть верной Женьке. Ездить с ним на гастроли, сидеть в студии, чтобы узнавать первой новые песни, слышать, как они рождаются, заезжать на этно-лайф, приобщать сына к музыкальной тусовке – кто знает, а вдруг у него проявятся гены музыканта? А потом – почему бы и нет – родить Женьке наследника, или наследницу. Наверное, это по своему здорово, близко и понятно, без загадок и шарад, - знакомые люди, своя память, своя история…

Но Мир, бывший когда-то своим, стал совсем чужим. Да и люди изменялись понемногу, и не понять, к лучшему или к худшему. Дина боялась  его: слишком уж много изменений претерпел он с момента появления чужемирья в жизни землян. Женька рассказывал ей последние мировые новости: революционные открытия в области взломов, международная конвенция хакеров и конвенция учёных, протестующих против бесконтрольных, бездумных взломов. Порою они шли друг на друга, как стенка на стенку, организовывали бунты. В Тоннелях стали нередки диверсии – это вновь оживились примитивные террористические организации ксенофобов, использующие силовые методы. Проходы стали небезопасны.

А Женя продолжал упрямо стремиться в Мир Дины. Дин стал ему близок, но всё чаще он мечтал о собственном ребёнке. И Дина подарила ему радость стать отцом. Она забеременела, и Моола предсказала, что родится дочка.

- Ты не боишься, что я буду ревновать? – спросил он. – Ревновать её к Дину? Ты не боишься, что я захочу её забрать? – Он спросил это прямо в лоб, не давая возможности ревности развиваться долго и исподволь.

- Но ведь ты не захочешь, - Дина говорила медленно, стараясь подбирать слова. – Не захочешь ослабления моего Мира? Отсюда нельзя уводить тех, кто тут родился. Это наносит ущерб…

- Демагогия! – внезапно возмутился Женя. – Ты прекрасно способна удерживать самостоятельно!

Дина и сама это знала. Она могла ничего не бояться. Но она боялась. Боялась, что однажды Женя захочет увести дочь. Она знала, что и с Дином проблема не разрешена: рано или поздно, любою ценой – путём ли варварского взлома, который вызовет опасные флуктуации, или дорогой любви и верности, Джонатан Ди вернётся. Вернётся, и захочет забрать сына в свой, нормальный Мир.

- Значит, ты схватишь новорожденную в охапку, и нырнёшь в Тоннель? Так? И будешь воспитывать в одиночку? А тебе не приходило в голову, что, раз я такая сильная, я смогу преградить тебе дорогу?

- Ну, зачем же ты так… - сник Женька. – Я не собираюсь применять силу. Я просто… люблю тебя и свою дочку.

- Ты уже применил силу, помнишь? Тоже - по любви?

Женька вздрогнул, как от удара.

- Зачем ты напоминаешь? Я надеялся, что наш ребёнок зачат в любви.

- Да, Женя, да, верь в это, верь, это мне так нужно! – Дина внезапно обняла его и расплакалась. – Со мною что-то непонятное творится. Смутно на душе. Я каждое утро другая – то размякшая и разомлевшая, то злая и резкая. Прости, прости… не обращай внимания, если я слишком жестока. Я разрешаю тебе самому дать девочке имя.

Женька решил назвать дочь Кирой, в честь своей бабки, бывшей актрисы оперетты, которая и воспитала в нём страсть к музыке, вкус и оригинальное мышление, а также способность сопереживать, лёгкий характер и горячую душу. Бабушка Кира была достойна того, чтобы в честь неё Женька назвал своего первенца.
Кира родилась в середине декабря, в разгар метелей и морозов, и Женька сам перенёс её из горячего озера в дом…

Между тем назревал очередной альбом. Регулярные исчезновения Жени Башмачникова вызывали ропот у музыкантов и нарекания у директора, задерживали работу и отнимали у Женьки слишком много сил и времени. Привязанность к Двери, постоянная зависимость от неё – надолго ли его хватит? Дважды он едва не попал в «аварию» - во время параллельных взломов где-то поблизости.

Тем не менее, альбом был написан и записан вовремя. Прошла презентация в любимом клубе «А-ga». Это был поистине лучший альбом Евгения Башмачникова-Перпетуума. С чарующим, нервным вокалом, острым ритмом и напором. Он по-прежнему кипел молодой энергией и задором, и одновременно полнился предчувствиями – смутной тревогой, глубоко запрятанными страхами, тоской от постоянной нестабильности и непокоя.
Это был переходный период, от бесшабашной, нетерпеливой, всезнающей юности – к вдумчивой, рассудительной, проницательной зрелости. Но из песен никогда не исчезала надежда:

«Когда мороз в пустом саду,
 Не говори, что я умру,
 Не доверяй больному бреду,
 Скажи – мы кончили игру,
 Скажи – я в Мир иной иду,
 Как следопыт идёт по следу…»