VII

 На самом деле, тогда, в 16 лет, покидая дом Маэстро, я чувствовала сильную неуверенность и страх. Нет, не страх, что меня кто-то увидит и донесет духовенству, а что у меня не хватит сил остаться твердой в своих убеждениях и идти до конца. В конце концов, я всего лишь юная наследница состояния родителей. Да, я получила разностороннее образование, в том числе преуспела не только в танцах и шитье, но и в науках, пускай это и не всеми приветствовалось. Но тем не менее, я все равно оставалась юной девушкой, толком не знающей жизни. Хватит ли у меня сил и дальше идти по нелегкому, извилистому и кремнистому пути Просвещения, обретая новые знания о мире и возможностях в нем человека? Или же я в конечном итоге сдамся, все брошу и заживу спокойной и, в сущности, беззаботной, бессмысленной и пустой жизнью светской кокетки? Казалось, ответ очевиден, но все же... Тогда я еще не знала: был ли мой визит к Маэстро вызван желанием познать Истину или причиной тому послужил минутный порыв юношеской натуры, привыкшей во всем сомневаться и оспаривать то, что говорят старшие.
 Пытаясь самостоятельно найти ответ, я внезапно обнаружила, что дошла до небольшого собора, в котором, как и положено, были гостеприимно открыты двери. Войдя внутрь, я не заметила прихожан, но почувствовала, как дрожат мои руки. Да, пускай я и не верила в то, что любая церковь - это дом Господа, я не чувствовала Его в нашем отнюдь не справедливом мире вовсе, но все же тогда мне было необходимо немного побыть там.
 Уже на подкашивающихся от усталости, вызванной чрезмерным волнением, ногах, я подошла к большой мраморной статуе Девы Марии и опустилась перед ней на колени. Да, я не признавала эту женщину небесной королевой, да и непорочной девой тоже не считала, однако относилась к ее изображениям с уважением. Я не собиралась читать молитвы, однако достала старые четки, которые принадлежали еще моей бабушке, и сжала в руке. С губ едва не сорвался нервный смех: юная синьорина Ментони, одетая как полагается в траур, с вуалью на голове, стоит сейчас у статуи Богоматери, хотя лишь час назад была у давно отлученного от церкви человека, и держит в своем корсете склянку с ядом, действующем почти мгновенно. Я закрыла глаза и немного успокоилась лишь когда услышала доносящие издалека негромкие песнопения. От них сразу сделалось легче. Да, сказала я себе, я не должна сомневаться, я должна продолжить свой путь во имя новых знаний и идей, ведь я надеялась впоследствии помогать людям благодаря им. Разве это заслуживает осуждения и презрения? Нет, вовсе нет! И если бы Бог все-таки видел что происходит в мире, он должен был позволить мне приносить пользу.
 Когда голоса стихли, и я немного пришла в себя, то увидела перед собой лишь обычное каменное изваяние, как и все прочие на улицах нашего города. Их создали люди для самих себя - это лишь бездушные фигуры из мрамора, без четких лиц, мертвые и безмолвные.
 Также я поняла, что за моей спиной какие-то мужчины тихо спрашивают у главы собора обо мне. Разумеется, все трое решили, что "Госпожа Ментони молится за упокой душ своих родителей в скорби, достойной любящей дочери". Мысленно посмеявшись над их глупостью, я поднялась с колен и покинула собор. Молиться стоит о живых, мертвым это уже ни к чему...

 Конечно, на следующей вечер я вновь посетила дом Маэстро. Тогда он и подарил мне первый инструмент, который до сих пор я ношу с собой на случай защиты от всяких мерзких типов. Именно его мне и пришлось недавно применить, чтобы спасти Людовико от кучки подобных выродков. За несколько лет он не затупился, по-прежнему острее иной бритвы. Именно он и помог мне изучить людей как книги, увидеть сокрытое под переплетом из кожи. Потому теперь я и неизменно отвечаю, что сердце - это не орган чувств и любви, а лишь необходимая для жизни мышца; и мозг, хранящий человеческий Разум - куда более сложная и достойная внимания часть тела.