Как моя мама убила прокурора района

Михаил Касимов

КАК МОЯ МАМА УБИЛА ПРОКУРОРА РАЙОНА


Это было давно. В середине 20-го века.
Моей матери исполнилось 17 лет, она закончила строительный техникум и была направлена по распределению в казахские степи.
Распределили ее вместе с подругой. Они и не возражали. Надо, так надо.
Подруга её была девушка более опытная, уверенная в себе, жизнь понимала. Выглядела старше, хоть и были они одного возраста. Для меня она навсегда осталась — тетя Света.
По дороге они заехали к ней на родину, в город Куйбышев.
- Что творят?! Куда детей посылают?! Запричитали мамы, папы и многочисленные тетушки.
- Девчонок зекам на расправу отдавать. Не пущу! - сказала мама тети Светы. И не пустила.
Не знаю, что ей это стоило. Думаю, было не просто. Это были времена, когда вся страна ходила в форме, а девочки учились отдельно от мальчиков. Не хочешь ехать в Казахстан по распределению, поедешь под конвоем.
Но подруги не поехали. Родственники тети Светы каким-то образом поменяли им распределение на город Куйбышев, и пошли они работать в коммунальную систему города мастерами на  жилищный участок, и даже недалеко от светиного дома.

Это было так здорово, ходить на работу, получать зарплату, быть независимой, быть взрослой.
Дедушка-начальник им всё объяснил, представил подчиненным. Жаль, не могу сейчас уточнить у матери, сколько этому дедушке лет было. Может 50, а может сорок. Для семнадцатилетних — это всё старики.
У мамы в подчинении оказались рабочие. Разные, как старые, все в наколках, так и молодые шестнадцатилетние пэтэушники. Мама, маленькая курносая несовершеннолетняя пигалица, к рабочим относилась с уважением, а они к ней с сочувствием. Правда, не работали, здоровье после лагерей берегли. Но мама не обижалась и сама восстанавливала жилой фонд бывшей Самары, своими силами и силами своих пэтэушников. Поскольку, как им зэки объяснили, работать должны молодые.

Война серьезно прошлась по городу на Волге. Дома сыпались, жить было негде.
Написал и задумался, но ведь войны-то в Куйбышеве не было. Это был глубокий тыл. Может мама гражданскую имела ввиду? А может мама имела ввиду потоки эвакуированных, которые прошли через эти дома  волна за волной. В любом случае на восстановление после этих волн не выделялось ни единой досочки, ни гвоздя. И вот в начале 50-х о жилом фонде вспомнили. Тут и мама к месту пришлась.

Мама рассказывала, как она строила двухэтажный барак. Такие до сих пор в городах кое-где стоят. Делала строго по чертежам, распределила работы. Пацанам интересно, глаза горят, первый раз в жизни дом строят. Коробку собрали быстро, подвели под крышу, принялись за фронтоны. Мама ребятам нарисовала схему люльки, объяснила как сделать, и пошла в контору. Возвращается, а там… В чердачном окне стоит пэтэушник и держит другого за ноги.   Тот висит вниз головой, во рту гвозди, в руках молоток, и он этим молотком вгоняет в доски один гвоздь за другим.
У мамы потемнело в глазах, крик застыл в горле, сердце сжалось. Не дай бог рука дрогнет. Не та, что с молотком, а та что ноги держит. Так у мамы появился первый седой волос.

Барак они строили, чтоб расселить ветхий дом. Ну как дом, особняк бывший купеческий. Первый этаж, каменный, был предназначен для торговой лавки. Второй — деревянный, там в светёлках семья купца жила. С одного торца дом подпирала массивная глухая каменная стена в два с половиной кирпича, и высотой чуть выше кровли. В 19 веке такие стены не позволяли пожарам пекрекидываться от одного дома к другому. Название у неё было — брандмауэр. Купцов тех давно расстреляли, а дом был заселён победившими пролетариями. И вот незадолго до описываемых событий этот дом признали ветхим.

Поэтому мама строила барак. И барак предназначался для переселения рабочего класса из этого ветхого купеческого дома. То что дом признали ветхим маму не удивило. У нее на участке все дома были ветхими. Маму удивило, что улучшать жилищные условия начали с жильцов этого дома. В этом доме еще не протекала крыша и пока не проваливался пол, как в соседнем доме, где ребенок прыгал на качающихся досках пола и улетел со второго этажа на первый. Да и потом, что это за улучшение жилищных условий, если людей вынуждены переселять по десять человек в комнату, т. е. так, как они и жили в старом доме. Только удобства переместились во двор.

Мама понимала, что такое десять человек в одной комнате. Она сама в Перми проживала с матерью, отчимом, шестью братьями и сестрами в одной комнате. Но у них хотя бы перед комнатой был еще тамбур в котором стоял сундук. И если к сундуку приставить табуретки, то кто-нибудь мог спать на нем. В комнате помещался шкаф и три кровати. Мама была старшей из детей и кровать у нее была отдельная. Средние спали как придется, а младшие спали и жили под кроватью. Малышам такая жизнь нравилась, они всё слышат, а их никто не видит.

Со временем, отчиму, как лучшему электрику на заводе, дали две большие комнаты в коммуналке. А затем добавили еще одну маленькую, в которой мама готовилась к выпускным экзаменам. Детей оттуда выгнали, и эта комната стала первой личной комнатой в ее жизни. Правда ненадолго. Из этих стен она отправилась по распределению в большую жизнь. 

Однажды летом, к маме в контору заявился какой-то чин в серебряных погонах с большими звездами, глянул на неё как на вошь, хлопнул перед ней бумаги и пальцем указал место, где ей надо подписать. И всё  это — не тратя лишних слов, нетерпеливо оглядываясь на дверь.
Мать не любила хамства. Она взяла бумаги и начала медленно читать. Это был проект реконструкции того самого купеческого дома, недавно выделенного под жильё новому прокурору района. Все подписи, кроме мастера участка на котором стоял особняк, т. е. её подписи, на бумаге уже стояли.
Кровь ударила ей в голову, и она начала медленно закипать, постепенно превращаясь в быка на арене перед атакой.
 
Прокурор в город приехал недавно на крутой немецкой машине с открытым верхом,  с расфуфыренной дородной супружницей, одетой по последней берлинской моде 45 года и вагоном трофейного барахла в придачу. Его перевели из группы советских войск в Германии. Дом для хранения барахла: мебели, картин, сервизов, конечно же был нужен. И это оправдывало нетерпение прокурора, в белой с золотым шитьём летней форме.

Возможно мама была не права. Ну ветхий дом, ну мог в любой момент развалиться, но его отремонтируют. Ну выселили людей в барак, ну по десять человек в комнату, а кому легко?! Но прокурор решил пробить новый парадный вход  и широкие окна прямо сквозь брандмауэр. Собственно в этом и заключался весь капитальный ремонт этого дома, остальное только побелить, да покрасить. С другой стороны, прокурору подписали все, в том числе и её собственный начальник, и начальник над её начальником.

То ли грубое нарушение строительных норм, то ли глаза людей в бараках, то ли просто прокурорское хамство, сработало спусковым крючком и созревший в маме бык понёсся в атаку. Она прокурору сказала всё что думала про наглых и охреневших от безнаказанности начальниках, куда ему следует идти и кто он есть после этого. Челюсть у прокурора отвисла:
- Да я.. да я тебя.. да я тебя на параше сгною.
- Видала я таких гноильщиков — хмыкнула, как взрослая, мама, что было по тем временам довольно наивно.
Ситуацию разрулил откуда-то взявшийся дедушка-начальник:
- Не обращайте внимания, она у нас дурочка, тяжелое детство. Сейчас всё разрешим.
И увлек погононосца из комнаты, от греха подальше.

Каким-то образом у прокурора всё устроилось, дверь и окна пробили, мебель немецкую завезли, картины голландские на стенах развесили и жена с домработницей уже рассаживала цветочки под окнами. И вот поздней осенью к дому подъехал самосвал дров. Радостный прокурор сам командовал разгрузкой. Место для дров он выделил прямо у парадного входа, под окнами у основания брандмауэра. Место было удобное, свободное, как раз для дров. Довольный прокурор махнул рукой... Кузов самосвала поднялся, дрова гулко рухнули вниз, основательно тряхнув фундамент. Стена дома начала заваливаться, сначала медленно, потом всё ускоряясь и затем всей своей многотонной махиной накрыла и дрова, и самосвал, и его превосходительство прокурора. Земля ухнула, поднялось облако пыли. В котором какое-то время еще дрыгалась  прокурорская нога в черном хромовом сапоге.

Маму забрали мгновенно.
- Где сообщники? Ты понимаешь, что это террористический акт?!
- Кто подбил тебя убить прокурора?
Следователи сменялись один за другим.  Я у мамы спросил: сильно били?
- Вообще не били. Орали, угрожали, давили, но не били.
- Страшно было?
- Нет, страха не было. Была тоска и полная безысходность.

Текли дни, недели, а может и месяцы, и вот однажды сменился следователь. Он был в возрасте, не орал, спрашивал и всё больше слушал. Следователь хватался за голову: Да у меня такая же дочка, и тоже по распределению в Казахстан отправили.  - Взял у мамы образцы подписи и отправил её в камеру. Я был маленький, когда мама это рассказывала. Позже я узнал, что была такая тактика «добрый — злой следователь». Но мама всю оставшуюся жизнь считала, что ей тогда повезло, и что у следователя действительно была дочка.

Её долго не вызывали, а тут следователь улыбается: У меня хорошая новость. Экспертиза подтвердила, что подпись на акте не твоя!
- Кстати, ты не знаешь чья это подпись? - И подталкивает к ней лист. Подпись она узнала сразу. Внутри, всё похолодело. Они свои автографы вырабатывали вместе еще в техникуме.
- Нет, не видела такую. Может сам прокурор и подделал?
- Нет, у него другая подпись… Жаль. Ну будем искать.

Выпустили ее в апреле. Таял снег. Она мечтала о свободе, а вышла и ни каких эмоций, полное опустошение.

Утром следующего дня она была уже на работе. Видели ли вы когда-нибудь возвращение мертвеца? Это была моя мама. Коллеги смотрели на неё широко открытыми глазами и молчали. Ужас был в их глазах. Только дедушка-начальник подошел к ней, обнял. Отныне он смотрел на неё снизу вверх, и обращался при людях только на Вы.
- Дочка, ты можешь вообще не работать, сиди, отдыхай, восстанавливайся.
Всё разительно изменилось и в отношении с бригадой. Её зэки теперь при ней вставали, называли ее по имени отчеству, образно говоря, сдували с нее пылинки и даже начинали добровольно работать, правда не долго.
Она не понимала, что произошло и опытные зэки ей объяснили. Все думали, что она паровозом потянет за собой еще с десяток людей. Что ей будет вышка, ну или в лучшем случае — четвертак. А она не сдала никого, а могла просто указать пальцем. И при этом вышла. Это было не объяснимо. Это было чудо.

Странно, подумала мама, как она могла сдать свою подругу, смешного дедушку-начальника, да и других ни в чем не виновных людей. Разве может быть по-другому?!

Однажды она подошла к группе рабочих, играющих в домино. Среди них были и её зэки. Она поздоровалась и попросила о чем-то своих.
- Римма Михайловна, не волнуйтесь, отдыхайте. Уже идем. Всё сделаем.
Отвернулась и за своей спиной слышит удивленный вопрос:
- Кто это?
- Да это та, что прокурора завалила.

Дело о смерти прокурора закрыли, списав всё на погибшего водителя.
- Толи покойный прокурор еще при жизни всех достал;
- Толи ветер в стране сменился, в марте как раз помер усатый;
- Толи просто пришла весна. Весна 1953 года.

28.06 — 28.07.2019