Песня леса

                Это было недавно, это было давно…

Раннее субботнее утро. Середина лета. Мы снова едем в лес. На этот раз с ночевкой. Компания наша неизменна: папа, мама, я, дядя Женя, тетя Люся и два их сына, мои погодки, Сергей и Юра. Папы и мамы дружат еще с института, и поэтому мы, их дети, дружим с рождения. На спинах у пап большие брезентовые рюкзаки, к которым снизу привязаны палатки, а у мам рюкзаки поменьше и в нагрузку спальники. Подрастающее поколение тоже кое-что тащит: на плечах свои вещички, в руках сетку с мячом, бадминтон, удочки.

С полчаса топаем до городской окраины. По высокому пешеходному мосту переходим железнодорожные пути и оказываемся на привокзальной территории. Мне нравится, что вокзал находится за чертой города, что он не окружен домами, а открыт ветрам странствий. Вокзал у нас небольшой, как и город, и очень уютный. Вокруг старинного одноэтажного здания разбиты широкие газоны, где есть место клумбам и тенистым деревьям с широкими сердцевидными листьями и длинными зелеными стручками. Больше нигде в городе таких деревьев нет. При взгляде на них хочется сесть в поезд и следовать в южном направлении до тех пор, пока из окон не покажется море. Неподалеку от спуска с моста из асфальта торчит водопроводная колонка. Нажми на рычаг — и вымой руки, фрукты или просто попей. Около этой колонки родители оставляют вещи и отправляются за билетами.

В школе нам почему-то не рассказывали про местные достопримечательности. Как будто они не дело рук человеческих, а часть природного ландшафта. Может, считали, что нам это до лампочки? А зря. Какова история и обстоятельства строительства? Кто архитектор? Что было на этом месте раньше? Это интересно знать хотя бы на перспективу, чтобы потом рассказать своим детям. Истории о том, что кто-то когда-то сделал что-то хорошее и значимое для города, для всех жителей — самое разумное и ненавязчивое воспитание патриотизма.

Но вот билеты куплены, родители возвращаются и мы следуем на платформу. Зеленая пригородная электричка уже ждет нас. Загружаемся, рассаживаемся на скамейках, обшитых деревянными лакированными рейками (в ту пору такие были во всех электричках) и трогаемся в путь.

Через час выходим на станции, которая называется «такой-то километр». Будь я начальником железной дороги, назвала бы ее «Лесная». Платформа из бетонных плит с железными перилами — вот и вся цивилизация. Ни билетной кассы,  ни мало-мальского строения. Куда ни посмотри — вокруг только лес. Если сойти с платформы и повернуть налево, то по широкому пологому спуску, заросшему густой травой и полевыми цветами, можно без особого труда дойти до гостеприимной лесной опушки и углубиться в чащу. Несколько компаний с рюкзаками, отделившись от электрички, поступают именно так. И только мы выбираем иное, нехоженое направление. С другой стороны от путей платформы нет, и лес подходит почти вплотную к рельсам. Густые кроны деревьев и подлесок маскируют крутой спуск с железнодорожной насыпи. Прогулявшись немного вдоль рельс, находим «арку» в растительности, а за ней не слишком удобный, но все же приемлемый спуск. Выступающие из земли корни деревьев похожи на лесенку.

Ныряем в арку. Упираемся изо всех сил подошвами в землю и древесные корни, цепляемся за ветки, чтобы не скатится кубарем или не съехать на попе. Через несколько секунд, наполненных ахами и ойканьем мам, мы уже в лесном царстве.

Стоим, оглядываемся и внимаем, как Алиса, прыгнувшая в кроличью нору и оказавшаяся в стране Чудес. Невозможно сразу же отправиться дальше, нужно хотя бы несколько секунд просто постоять, проникнуться, осознать в центре какой красоты мы оказались. Вокруг царит желто-коричневый полумрак, лесные звуки и запахи.

Начинаем путь. Идти нам, как сообщают папы, минут сорок. Но это ничего. Это даже хорошо. Наш отдых уже начался, ведь прогулка по лесу — несказанное удовольствие. Под ногами бежит земляная тропинка, во впадинках она влажная темно-коричневая, а на ровных участках сухая бежевая, вся в тонких трещинках. Тропинка мягкая, по ней приятно ступать, не то что по асфальту. Вверху, высоко над головой, колышется от ветра и шумит сетчатый навес из листвы. На фоне яркого неба он кажется темным, почти черным. Среди миллионов листиков и веток прячутся птицы, их не разглядеть, только голоса слышны. Сначала мы идем лесом, затем выходим к заболоченному полю и по его краю обходим несметное войско сухой осоки, восставшее из болота и грозящее небу копьями обоюдоострых листьев. Обогнув поле, тропинка снова ныряет в чащу. Она узенькая, и наша компания растягивается. Папы идут впереди молча. На них тяжелые рюкзаки и ответственная миссия: указывать дорогу, сверяясь с компасом и картой. Следом идем мы: мальки, рыбины, фрукты — как нас только родители не величают. Мамы замыкают нашу цепочку и щебечут — им без беседы никак. Вдруг лес слегка редеет, становится похожим на лесопарк и тропинка выводит на просеку. Идем по ней, и вскоре оказываемся у ворот забора, за которым видны двухэтажное кирпичное здание и  разные хозяйственные постройки, вроде длинного ряда умывальников под навесом. Надпись на воротах гласит, что это пионерский лагерь. Выглядит он по-казарменному. Но красота окружающей природы скрадывает убогость построек, а лесное благоухание наполняет легкие живительной силой, отчего все представляется в гораздо лучшем виде, чем есть на самом деле. В обход этого затерянного в лесу оазиса цивилизации тянется тропа. Следуем по ней и  углубляемся в лес, где деревья и кустарники вновь теснят друг друга, как им и положено. Тень сгущается, начинают петь комары. Сначала мы их терпим, потом срываем веточки и на ходу обмахиваемся, а после привыкаем и уже не обращаем на них внимания.

Неожиданно на нашем пути встречается препятствие. Тропинка упирается в узкий и длинный овраг, который тянется в обе стороны насколько хватает глаз. На дне темнеет неподвижная, затянутая ряской вода. В узких прогалинах между пятнами ряски отражаются кроны деревьев и небо.  Что это? Пересыхающий к лету приток реки? Противопожарная канава? А может артефакт войны — окоп или противотанковый ров? Там, где тропа подходит к краю, с берега на берег дешево и сердито перекинут бетонный фонарный столб. И никаких перил, даже веревочных. Мы осторожно переходим по столбу, балансируя руками и вещами. Что будет, если упасть? Высота тут не очень большая. Наверное, ничего страшного.  В крайнем случае, можно ногу подвернуть. Но что уж точно случится — одежда намокнет, перепачкается и превратится в костюм болотной кикиморы.
 
Дальше все то же, но справа как будто светлеет, и вскоре становится ясно, что мы идем вдоль реки, древесная прослойка пока еще скрывает берег, но клин между ним и тропой постепенно сужается. Тропинка выбрасывает вертикальное коленце. Мы спускаемся в неглубокий, на сей раз сухой, овражек. На дне скопились прошлогодние красно-коричневые, будто насквозь поржавелые, листья. Они шуршат и рассыпаются в пыль под нашими ногами. Затем мы поднимаемся по противоположному более крутому склону, минуем древесную заросль, что тянется по краю овражка и попадаем на поляну. Место, что надо. Залитую солнцем лужайку обнимает изгиб реки. Спуск к воде удобный, между краем воды и травяным ковром узкая полоса песка, сквозь воду просвечивает ровное гладкое дно. Чуть в сторонке еще одна поляна, поменьше, там можно поставить палатки, а на этой большой играть в волейбол и бадминтон. Ну что ж, от добра добра не ищут. И, значит, мы пришли.

Начинается обустройство стоянки. Папы ставят палатки, мамы разбирают вещи. Костровище на поляне уже имеется, так что место походной кухни выбрано за нас. Остается поставить поблизости «стол» — расстелить на земле походную скатерть-клеенку. Рядом с костровищем лежат несколько толстых бревен, это переходящие от одних туристов к другим походные «стулья». Папы подтаскивают их к нашему «столу» и укладывают вокруг. Стулья получаются выше, чем стол, но это же поход. Молодняк отправляют за хворостом, рогатинами и перекладиной для котелка. Мамы выкладывают на стол посуду. У каждого свой набор: кружка, ложка, миска (по-туристски КЛМ). Самый замечательный набор у моего папы. Он заядлый походник, и где только не бывал. Посуда у него тоже бывалая. Кружка и миска из невзрачного, но очень легкого алюминия, и потому его посуда почти не добавляет веса рюкзаку. Ложка тоже легкая, деревянная. Когда-то на ней был красивый узор, но за долгие годы он стерся, и его фрагменты можно увидеть только на ручке. Когда мне достается мыть посуду, я мою эту ложку очень аккуратно, чтобы не повредить остатки рисунка и пытаюсь представить какой она была раньше. Дно папиной миски хранит отпечаток лошадиного копыта. Папа рассказывал, что как-то раз в Азии, через их стоянку пробежал табун лошадей, и одна лошадь наступила копытом прямо в его миску.

Наконец, наш бивак готов. В нем целых две палатки. У моей семьи палатка обычная, из темно-зеленого брезента. А вот у дядя Жени — просто загляденье! Тоже брезентовая, прямоугольная, но крыша у нее ярко-желтая, а стенки густо-синие. В ней светло, нарядно и даже как-то празднично, как в цирковом шатре.
 
Я наношу свой первый визит. Сначала просто сижу, смотрю изнутри на ярко-желтую крышу, солнечные лучи подсвечивают ее, и кажется, будто она сама излучает свет, вдыхаю запах брезента, резиновых надувных матрасов, любуюсь их узором - милыми букетиками, и наслаждаюсь.

— Ну что? — спрашивает Сергей. — В дурака?

Такая у нашей компании традиция: папы берут с собой шахматы, а молодое поколение колоду карт. Нам и в шахматы не слабо, но, во-первых, втроем в шахматы не поиграешь, а во-вторых, в нашем возрасте даже в настольных играх должна быть динамика.

Я становлюсь серьезной и даю себе зарок запоминать карты. Удача — дело хорошее, но лучше играть с умом, чтобы не ударить в грязь лицом.

Я запомнила все карты, которые вышли до того, как зашли под меня. Бьюсь аккуратно, с учетом того, что знаю какие карты ушли в отбой. Однако, есть вероятность, что мне подбросят еще. Но ничего не подбрасывают. Неужели нечего? И тут я впадаю в ленивый ступор и расслабленно улыбаюсь. Забыла с кем играю. Карты можно не считать.  Ребята все просчитывают и за себя, и за меня. Они всегда стараются не мешать мне выйти первой, и затем разыгрывают на моих глазах поединок.

А если будет решительно не везти и выйти первой не получится? Тогда тот из них, кто выйдет, будет смотреть в мои карты из-за моего плеча и консультировать. Молча. По негласно установленным правилам. И в соответствии с этими правилами, я буду медлить, взявшись за карту, словно в раздумье ходить с нее или нет. Если консультанту этот ход покажется неудачным, он предупредит поднятым вверх указательным пальцем, мол, не спеши, подумай, а затем тихонько укажет на другую, и я зайду с нее. Мой соперник сделает вид, что так и надо, он не будет поддаваться, но и засыпать меня тоже не будет. Ну а если и это не поможет, и я все же останусь, то это будет не совсем мой проигрыш, скорее консультанта. И вообще, моя задача не карты считать, а присутствовать при победах и поражениях, усиливать триумф победителя и сподвигать проигравшего красиво встречать поражение: сдержанно и мужественно. А лучше всего шуткой и намеком на реванш.
 
— Не повезло. Ну, ничего, будет праздник и на нашей улице, поездим и мы на мерседесах, — прокомментировал Юра свой проигрыш и собрал карты. Тасуя колоду, он спросил у меня:

— Ты знаешь кто такой Майкл Джексон?

— Вроде бы я слышала это имя, — пожала я плечами. — Певец какой-то заграничный?

Юра отложил карты в сторону.

— Это гений, поверь! Тебе надо его послушать, вернее посмотреть его записи. Мне когда показали, я обалдел.  Он не только поет, он еще и танцует, как никто в мире! - Юрка говорил очень убедительно, его взгляд и голос выражали полнейший респект далекому представителю диковинной тогда еще для нас американской поп-культуры. — Родился в многодетной негритянской семье. А сейчас его знает весь мир! Его альбомы продаются миллионными тиражами!

—  Он негр? —  удивляюсь я. Негров тогда по телевизору показывали редко, разве что в воскресной передаче «Вокруг света», или в художественных фильмах вроде «Унесенные ветром». Тогда, сидя на поляне, еще входящей в состав бескрайних просторов СССР, мы не знали что такое компьютер, цифровое телевидение, Интернет, youtube. Правда, кое у кого уже были видеомагнитофоны, и на рынках можно было покупать видеокассеты.

—  Это сложный вопрос, —  ухмыльнулся Сергей, которого Юра уже, по-видимому, посвятил в тему.

—  То есть? —  не поняла я.

—  Родился он черным, а потом сделался белым, сейчас за деньги все возможно. В общем, псих какой-то, — небрежно пояснил Сергей.

— Ничего он не псих! — горячо возразил Юра. — Это все ради сцены.

— Я ж говорю псих, — спокойно повторил Сергей. Его уверенность в чем-либо трудно было поколебать.

— Да нет же! У него редкая болезнь кожи — обесцвечивание.
 
— Так он больной? — я округляю глаза, в юном возрасте болезни кажутся чем-то фантастическим.

— Больной или нет, не в этом дело, — отстаивал своего кумира Юра. — Вот послушай его Thriller и посмотри клипы. Сама все поймешь.
 
— Он псих хотя бы потому, — флегматично и немного устало объяснял Сергей, — что мужик, а одежду носит женскую: брюки в обтяжку, рубашки, как блузки. Волосы длинные отрастил. Когда на него смотришь, думаешь: это мужик или баба? После каждой строчки женским голосом взвизгивает и за колокольчики свои хватается.

Юрка машинально кивал, узнавая своего кумира по описанию, но ничуть не смущался. Может на него подействовала сюрреалистическая атмосфера желто-синей палатки, но он вдохновенно, словно в трансе продолжил:

— А его лунная походка? Это же фантастика! А антигравитационный наклон? Никто и никогда не делал ничего подобного.

— Даже не знаю что сказать… Посмотрю, если представится случай, — сказала я, закругляя разговор. — Давайте выбираться. Охота купаться и в бадминтон.

В лесу было хорошо: река, трава, деревья, вкусный и простой завтрак под открытым небом. Мамы выложили на скатерть домашние припасы: вареную картошку с жаренным лучком, кильку в томате, огурчики, помидорчики, зеленый лук, вареные яйца и пирожки. Папы вскипятили на костре чай. А на обед, сказали мамы, будет каша с тушенкой. Жизнь прекрасна! На ум пришла песня из любимого кинофильма про Петрова и Васечкина:

Зачем человеку каникулы —
задумывался ль кто-нибудь?
А человеку каникулы
затем, чтоб отдохнуть!
Купание,
гуляние,
на катере катание.
отличное питание
в любое время суток.

Молодежь на то и молодежь, чтобы к вечеру ее тянуло прочь из дома. И вот, когда завечерело, наша троица покинула палаточный лагерь и отправилась прошвырнуться по окрестностям. Знали мы только одну тропу, ту, по которой пришли, по ней и пошагали.

— Вот бы грибы найти, — говорю я, осматривая траву вдоль тропинки.

— Места не грибные, — авторитетно заявляет Сергей. — И время года не то. Грибы ближе к осени появляются, когда еще тепло, но уже дождики идут. Мы когда с батей в августе ездим к родственникам, на север, много набираем. Белых. А здесь разве что маслята можно найти и то не сейчас.

— Да, батя у нас зверь по части грибов, — поддерживает Юра. — Уходит на весь день в лес и нас с собой тащит. С утра уйдем, к вечеру только возвращаемся. Ему что: ходи себе, да собирай грибы. Самое его любимое занятие.

— Ага, он даже не особо следит, успеваем ли мы за ним. Как зайдет в лес, как почешет вперед. Какие там грибы, не потеряться бы.

— Зато суп грибной у вас — объедение! — я мечтательно вспоминаю фирменное блюдо тети Люси. - От одного запаха с ума сойти можно. А красивый какой: густой, наваристый, маслом переливается и блестит, как бархатный. Вот только интересно, почему грибы белые, а суп темный?

— Мы грибы на печке сушим, они у нас малость пересушиваются и темнеют, — поясняет Сергей. А Юра продолжает:

— Суп поесть кто же не любит. А вот собирать грибы — то еще занятие. Я, бывает, иду на последнем издыхании, ноги отваливаются. Говорю: батя, хорош уже, давай привал сделаем, отдохнем, перекусим. А он: терпи казак, солнце высоко — до обеда далеко. И дальше идет. Знаете, что меня спасает? Мое уникальное второе дыхание. Иногда кажется, что все, кранты мне, и тут оно у меня открывается, и я иду дальше. Откуда оно только берется? 

— Только раз он над нами сжалился, и то благодаря Сашке. Это наша троюродная сестра, — напоминает Сергей.

— Знаю, — небрежно отвечаю я.

— Ну так вот, Саша один раз с нами пошла, устала и говорит, мол, дядь Жень, давайте отдохнем. Так он сразу вещи на землю положил, тормозок достал: «Как, скажешь, дорогая. Привал, пацаны». Вот, не умеет он девчонок строить. Идет на поводу.

Подумав, Сергей добавляет:

—  Хотя… Саша у нас с характером. Она может развернуться и назад утопать, если что не так.

—  Это точно, — говорит Юрка и вздыхает. И этот вздох слегка колет меня.
 
Вот и фонарная переправа. Я и Сергей аккуратно переходим заболоченный овраг по столбу. Юрка останавливается на середине и начинает осторожно выделывать ногами  кренделя.

— Эй, смотрите, я — Майкл Джексон!

— Отстань уже со своим Майклом Джексоном. Мне от него, если хочешь знать, ни тепло ни холодно, и даже больше скажу: жутковато. — И правда: до сих пор я ни разу не видела, чтобы мужчина носил длинные волосы, брюки в обтяжку и прилюдно задевал руками причинное место.

— Ты бы так не говорила, если бы хоть раз увидела, как он танцует. Он может на этом столбе такое вытворить!

Юрка замолкает, и мы идем молча.

Я не хочу думать о Майкле Джексоне, потому что он не укладывается у меня в голове. Но все равно, думаю. Допустим, он просто псих, как говорит Сергей, но тогда все остальные люди, которые предоставляют ему сцену, показывают по телевидению, ходят на его концерты тоже психи. И Юрка тоже. Хотя он вроде не псих. Почему я так думаю? Потому что хорошо его знаю. Тогда получается, что я просто слишком мало знаю о Майкле Джексоне, чтобы судить наверняка.

Размышления прерываются Юркиным вопросом:

— А про что тогда говорить будем?

— Вот будто и поговорить больше не о чем.

— Может про НЛО? Не жутко?

— Сойдет. Инопланетяне, тоже не от мира сего, но для них это естественно.
 
— А я сам НЛО видел, — неожиданно говорит Сергей.

— Да неужели?

— Честно. Вышел поздно вечером на балкон. 31 августа.  Традиция у меня такая — лето провожать. Стою, провожаю, грущу. Не могу поверить, что завтра первое сентября, школа. И вдруг вижу на небе две луны. Ничего себе, думаю. Не иначе, как одна луна — это тарелка. Страшно мне стало. Я быстро с балкона домой зашел, дверь на задвижку закрыл, штору задернул и думаю: нет уж лучше в школу, чем к инопланетяшкам на экскурсию.

Я подумала, что у Сергея, видимо, глаза были на мокром месте оттого, что завтра в школу, вот ему сквозь слезную пелену и померещилось.

— У меня один раз тоже случай был странный, — вступила я в свою очередь, - когда мне в больнице аденоиды удалили. Лежу в палате, отхожу после операции. Напротив окно во всю стену. Смотрю в него и вижу, что какой-то мальчишка в него заглядывает. Причем сверху вниз, будто из окна верхнего этажа свесился. Смотрит на меня вверх-тормашками, как трубадур на принцессу из «Бременских музыкантов», когда они пирамиду делали, и рожи мне корчит. Я ему хочу сказать, чтобы прекращал безобразничать, но не могу — голова кружится, и губы еле шевелятся. На следующий день полегчало мне, и я маме рассказала, как мальчишки тут озорничают. А она мне и говорит: вообще-то мы на пятом этаже и быть такого не может…

— Да, уж. Но это все не то, — говорит Юра, — Я вам сейчас настоящую историю про инопланетян расскажу. В «Пионерской правде» вычитал.

— Ох уж мне эта «Пионерская правда», — вздыхаю я. — Судя по последним выпускам ее давно пора переименовать в «Свидетели НЛО», а «Юный ленинец» — в «Юный уфолог». Ну ладно, что там было?

— Тихо! — говорит Сергей и поднимает вверх палец.

Мы останавливаемся и прислушиваемся. Кто-то разговаривает неподалеку от нас у реки. Кто-то, кого не видно за деревьями. Наверное, по самому берегу тоже идет тропинка. Судя по голосам там несколько парней. Слов не разобрать.

—  Может это из лагеря, — тихо говорю я. — Хотя вообще-то их не должны за ворота отпускать. В голову снова стучится песенка:

Зачем человеку каникулы,
чтоб каждый день в кино.
А в лагере каникулы
мучение одно…

И тут справа раздается:

— Пацаны, вы — козлы!

Слева второй голос подхватывает:

— Мочить козлов!

Я останавливаюсь, как вкопанная:

— С ума сошли? Что за дикие выходки? — Я машинально раздаю одному и другому хворостиной, которой отмахивалась от комаров. Они прикрываются руками и смеются. Идем дальше. В голове звенит. Почему вдруг козлы? А вторая фраза вообще загадочная. Что она значит? Почему мочить? В воду их окунуть что ли или в речку столкнуть? Глупо как-то. Но ни догадаться, ни спросить я не успеваю. Впереди, правда вдалеке, но уже на нашей тропе, появляются три силуэта. За секунду мы понимаем, что это те самые «козлы», их трое, и они старше нас. Они, в свою очередь, оценивают нашу компанию, и оттуда доносится вопрос, который на на культурный язык можно перевести как:
 
— Что вы там про нас говорили?

Как по команде, мы поворачиваемся на месте кругом и срываемся в бегство. Три силуэта бросаются в погоню.

Мне кажется, что мы мчимся быстрее ветра, он свистит у меня в ушах, нужно успеть прибежать на нашу поляну, там мы будем «чик-чирик, я в домике». Мы бежим так, что у меня горит в горле, словно я глотнула кипятка. Впереди бежит худощавый длинноногий Сергей, следом я, а чуть полноватый Юрка позади.

Перед глазами проносится вся жизнь, и почему-то долго и обстоятельно вспоминается эпизод, когда я, детсадовская, иду с папой по улице. Вернее он идет, а я то и дело бегаю от него и к нему. Сначала я говорю: «Папа, смотри, как бежит олень», и тык-тыгы-дык-тыгы-дык, гордо кивая головой, будто под тяжестью ветвистых рогов, бегу до перекрестка и обратно. «А теперь смотри, папа, как бежит конь», - и снова бегу вперед, трясу волосами из стороны в сторону, как гривой, разворачиваюсь у бордюра и возвращаюсь. «А вот так, папа, бежит антилопа», - и тык-тыгы-дык-тыгы-дык, высоко подбрасывая колени. Так бежать тяжело и неудобно, но раз начала, нужно довести дело до конца. Около бордюра я спотыкаюсь и падаю на проезжую часть. Лежу и вижу: папа несется вперед быстро, как гепард, бросается вперед бесстрашно, как тигр, и ловко, как ястреб добычу, выхватывает меня из-под колес мотоцикла…

А тем временем мы всё бежим, и я чувствую спиной, оглянуться нет времени, что нас настигают, а до поляны еще далеко. И тут глаза мои в ужасе расширяются: впереди тот самый фонарный столб, но ноги по-прежнему несут вперед, а мозг говорит кому-то: «Смотрите, я белка-летяга, я перелечу этот овраг, как белка-летяга». И глаза внимательно суживаются, а скулы напрягаются, мобилизуя весь остальной организм на выполнение этой задачи.

Первым, только немного снизив скорость, на столб влетел Сергей. И тут же его нога соскользнула. К счастью, в том месте столб еще лежал на берегу. Сергей снова вскочил на столб и, как гимнаст Тибул, перебежал на тот берег. Я и Юра, напуганные его ошибкой, мобилизовались еще сильнее. Мы перебежали след в след и помчались дальше.

И тут за нашими спинами раздались удивленные голоса, присвист и в переводе на культурный что-то типа:

-  Во дают!!! Как это они?

Мы продолжали бежать до самой поляны. За нами больше не гнались, но мы не смели в это поверить и бежали по инерции, на открывшемся у всех втором дыхании.

Прибежав на поляну, в том же порядке, как и бежали, мы юркнули в сине-желтую палатку. Нужно было отдышаться и обсудить происшествие.

Происшествие мы обсуждали долго. Я осуждала и клялась больше никогда, ни разу в жизни никуда не ходить с двумя безответственными и безнравственными психами. Безответственные и безнравственные психи возражали, что парни действительно оказались козлами, иначе они бы не ответили так, как ответили, и не погнались бы за нами. Я не соглашалась и говорила, что  безответственные и безнравственные психи просто провокаторы. Провокаторы возражали, что если бы мы наткнулись на них нос к носу, нам было бы хуже. А так мы выиграли фору метров в двести.  Я говорила, что в следующий раз совершайте подобные «подвиги» и выводите на чистую воду, то есть замачивайте своих козлов, без меня, мне такие приключения ни к чему. Я была права, я знала это, и они тоже это понимали, но назад было не отыграть, поэтому не оставалось ничего другого, кроме как посмеяться над нашим героическим драпом.

- Юра, а у тебя в этот раз второе дыхание открылось?

- Открылось. Ты думаешь почему придурки отстали?

- Почему?

- Так оно ж у меня по принципу реактивного двигателя работает.

- А, ну тогда хорошо, что ты последним бежал.

Мы не на шутку развеселились, как те три поросенка, которые оказавшись в безопасном месте, принимались распевать «Нам не страшен серый волк». А дальше больше. Мы стали обсуждать подробности скоростной переправы и вскоре уже раздувались от гордости, упиваясь своим виртуозным, синхронным преодолением сложнейшего участка трассы - фонарной переправы. Мы сияли как три олимпийски медали, добытые для родной державы в спринтерском беге с препятствиями. Мы заняли весь пьедестал, не оставив соперникам ни малейшего шанса. Им пришлось признать свое поражение и прекратить преследование. Мы почти жалели их.

Остаток выходных прошел без приключений. Все было как всегда, то есть традиционно чудесно. И вечерняя рыбалка, когда поневоле приходится сидеть тихо и слушать музыку леса, и посиделки у костра под россыпью звезд, пока в углях печется картошка, и рисование на фоне черничного неба палочкой с алым угольком на конце, и утреннее пробуждение в палатке под пенье птиц, прогулка по росе до реки, умывание в компании любопытных голубых стрекоз и шустро мелькающих по воде водомерок, и слова «зеркальный карп», приходящие на ум, при мощных всплесках у другого берега, и странное желание, чтобы это плескался и пускал круги по воде именно он, зеркальный карп, ведь его название так подходит к хрустальному утреннему пейзажу.

А после обеда мы повторили все совершенные по прибытию действия в обратном порядке: сложили вещи в рюкзаки, убрали палатки, очистили речным песком котелки, привязали их к рюкзакам и залили костровище. Под конец вырыли топориком в земле ямку для мусора. Мусор за два дня уместился в полость размером с котелок. Да и какой у нас мог быть мусор: пара консервных банок и очистки от овощей. Цветных целлофановых пакетов с ручками тогда не было в продаже, а прозрачные целлофановые мешочки для продуктов были такой редкостью, что их не считали одноразовыми. Их стирали хозяйственным мылом, сушили и использовали повторно. Мусор засыпали землей, сверху уложили срезанный дерн и, сказав на прощание: «Спасибо этому дому, теперь пойдем к другому», двинулись в обратный путь, на электричку...

Прошло много лет, произошло много перемен. Целый клубок причин положил конец семейным походам в лес. Сыграла свою роль бесплатная раздача шести соток для ведения дачного хозяйства. Затем распад Великой Родины. Лихие девяностые. Жизнь по закону: помоги себе сам, и неминуемое превращение дачи из места семейного досуга в полигон для битвы за урожай, жизненно необходимый в периоды задержки зарплаты. И, как заключительный этап этой битвы, долгая и упорная консервация на зиму. Большинству стало не до легкомысленных походов. А параллельно шло взросление, учеба, новые семьи и новые города. Все поменялось. На память осталась только память. И в этой памяти, хранящей так много всего, яркими солнечными бликами проступали воспоминания о наших лесных походах.

Однажды будучи проездом в местах своего детства, я побывала в гостях у Сергея. Сначала было сказано много фраз на тему кто?, как?, где?, кто за кого? и кто на ком?, но постепенно их вытеснили фразы «А помнишь ...?». И пошло-поехало… Все-то мы помнили. И детство, и прошлые годы, и походы, и приключения. Ах, как было хорошо! Да, было здорово... Вот бы снова поехать! Так в чем проблема? Поехали. На чем? Да хоть на твоей машине, ты же за рулем. На машине в лес? Странно... Ну, куда мы обычно ездили не предлагаю, далеко, да и дороги автомобильной не знаю. Но можно в ближайший лес. Река, по крайней мере, та же. Ну, поехали. В самом деле. Погода хорошая. Другого такого случая не представится. Поглядим, повспоминаем.

Мы въехали в лес и остановились на поляне. Дорога шла и дальше, но путешествовать по лесу на машине казалось диким, кощунственным и, притом, лишенным смысла. Чувство, которое охватило нас, когда мы вышли из машины и огляделись, было совсем непохоже на тот детский восторг, с которым мы когда-то погружались в прекрасное нетронутое лесное царство. Кругом была свалка. Мы решили пройти вдоль берега и посмотреть, может дальше лучше. По берегу шла широкая наезженная колея. Через каждые двадцать метров носом к воде стояли машины. А рядом раскладные столы и стульчики. На стульчиках восседали тучные люди. Их голые складчатые телеса стекали с краев пластиковых сидений. Невозможно было представить их с рюкзаками. Из-под панамок вились струйки сигаретного дыма. Пластиковая посуда теснилась на столах, валялась вокруг, плавала в воде у берега, донышки пластиковых стаканов торчали из ряски, как гигантские поплавки. Из открытых капотов звучала музыка, мелодии популярных песен накладывались друг на друга и диссонировали. В кустах торчали нанизанные ветром на ветки обрывки старых полиэтиленовых пакетов, а под кустами белели новенькие, привезенные и брошенные в этом сезоне. В отдалении под деревьями вперемешку с травой и сухой прошлогодней листвой проглядывали прокладки и памперсы. Под ногами попадались бычки, сверкали втоптанные в землю зубчатые крышки от пивных бутылок и осколки битого стекла. Все отдыхающие были в обуви, никто не решался ходить босиком.

Ностальгический эксперимент не удался. Мы повернули обратно. Поравнявшись с огромным наглухо тонированным джипом, похожим на танк, Сергей сказал:

- Была бы у меня такая машина!

Я промолчала. Мне было совсем не до машин. Я жалела, что приехала сюда и хотела побыстрее убраться восвояси. Страх, что увиденное перечеркнет мои детские воспоминания, гнал меня прочь.

- Была бы у меня такая машина, - продолжил Сергей, - я бы сел, включил зажигание, разогнался, закрыл глаза и со всей дури въехал бы во все это убожество, снес бы,  к чертовой матери, все эти жирные туши, тачки, магнитофоны, пластик…

В тот раз я согласилась:

- Да уж, мочить козлов!

Но, конечно же, мы никого не замочили. И не только потому, что не имели мощной бульдозерообразной машины. Мы просто сели в нашу легковушку и уехали. Как жаль, что природу охраняют только ржавые таблички с надписями вроде «Свалка мусора запрещена» или «Свалка мусора категорически запрещена», только к ним и можно апеллировать.

Много позже желто-синей палатки я все-таки познакомилась с творчеством Майкла Джексона. Одна из самых известных его песен называется Earth Song (Песнь Земли). Он писал ее долго, несколько лет вынашивал замысел, работал над текстом, звуком, идеями для клипа. Песня была исполнена на пике его популярности, когда к нему было приковано внимание миллионов слушателей по всему миру. В Earth Song Джексон поет, а в конце практически кричит, об экологических и гуманитарных бедствиях Земли. Реакция критиков была неоднозначной. В Великобритании Earth Song стал самым успешным синглом певца, а в США сингл не вышел, песня не звучала по радио, ее пытались замалчивать в интересах крупных корпораций. Но, не смотря ни на что, Earth Song необычайно популярна во всем мире и по сей день является самым знаменитым экологическим гимном.

Клип снимался на четырех континентах, его кадры потрясают до глубины души. Подобное видео можно снять и у нас. Апокалиптических картин хватает. Например, тот берег реки в лесу, где мы с Сергеем вспоминали детство. Или мыс на побережье моря, куда мы приехали по просьбе моей мамы, и откуда спешно ретировались. Она хотела вновь увидеть место, где когда-то, много лет назад, счастливо прожила неделю в палаточном лагере со своей студенческой компанией. В той поездке наши глаза могли смотреть только на морскую гладь, поскольку весь берег был усеян мусором. К сожалению, таких мест все больше. Они разрастаются и сливаются между собой, как пятна бензина на поверхности лужи.

Что же делать? Что конкретно могу сделать я? Не сорить самой, воспитать детей так, чтобы не обижали природу, популяризировать призывы беречь ее. Например, написать этот рассказ или сделать перевод песни Earth Song.

Earth Song
What about sunrise
What about rain
What about all the things
That you said we were to gain…

What about killing fields
Is there a time?
What about all the things
That you said was yours and mine…

Did you ever stop to notice
All the blood we've shed before
The crying Earth,
the weeping shores?

What have we done to the world
Look what we've done
What about all the peace
That you pledge your only son…
What about flowering fields
Is there a time
What about all the dreams
That you said was yours and mine…

Did you ever stop to notice
All the children dead from war
Did you ever stop to notice
This crying Earth, these weeping shores?

I used to dream
I used to glance beyond the stars
Now I don't know where we are
Although I know we've drifted far

Hey, what about yesterday
What about the seas
The heavens are falling down
I can't even breathe

What about the bleeding Earth
Can't we feel its wounds
What about nature's worth
It's our planet's womb

What about animals
We've turned kingdoms to dust
What about elephants
Have we lost their trust

What about crying whales
We're ravaging the seas
What about forest trails
Burnt despite our please

What about the holy land
Torn apart by creed
What about the common man
Can't we set him free

What about children dying
Can't you hear them cry
Where did we go wrong
Someone tell me why

What about babу boy
What about the days
What about all their joy
What about the man

What about the crying man
What about Abraham
What about death again
Do we give a damn


Песнь Земли

Будет ли сиять свет,
Будут ли дожди лить,
Будет ли у нас то,
Что должно извечно быть…

Вновь горит пожар войны,
Может время осознать,
Все, что нам дано Землей,
Можно вскоре потерять...

Ты хоть раз постой, подумай
Сколько крови люди льют,
Как Земля кричит, как волны
В берега рыдая бьют.

Мы растерзали мир…
Как мы могли?
Как будет жить твой сын
Без красоты Земли…

Без полевых цветов
И без мечты,
И без всего того,
Чем восхищались мы…

Ты хоть раз постой, подумай,
Гибнут дети там и тут,
И Земля кричит, и волны
В берега рыдая бьют.

А я мечтал,
А я глядел ввысь,
Но теперь не знаю где мы…
Куда мы унеслись?

Как же привычный мир?
Как же моря?
Небо так давит вниз
Даже дышать нельзя…

Наша Земля кровит,
Разве не видно ран?
Разве природа нам
не драгоценный дар?

Мы обращаем в пыль
Царства зверей.
А их цари, слоны,
Больше не верят в людей.

Плачут киты в морях,
Воды пусты, грязны.
Нету лесных дорог,
Так как леса сожжены.

Как же Земля Святынь?
Разорвана меж церквей.
А человек простой
В путах сетей.

Как нашим детям жить?
Слышишь их плач?
Где же мы сбились с пути?
Кто может сказать?

Тот, кто рожден сейчас
Как проведет свой век?
Будет ли в радость жизнь?
Как будет жить человек?

Как же вопиющих плач?
Как же Авраам?
Как же тот, кто умер за нас?
Или наплевать всем нам?