Простая социальная функция

Аня спала на койке. Она лежала на боку и ее большая грудь свисала одна на другую. Рот был немного приоткрыт и паутинка слюны опускалась на подушку. В комнате уже было светло. Я встал с кровати, но одеваться не стал и пошел на кухню голым, открыл окно и закурил. Чем теплее на улице – тем тяжелее дым. После первой затяжки я сильно закашлялся, пришлось оставить сигарету в пепельнице и идти за ингалятором. Скоро все начнет цвести, машины будут поднимать в воздух пыль, она будет везде, на улице, в квартире, на столе, подоконнике, тумбочках. Я уже предвкушал, как начнется аллергия и я буду размазывать сопли и слезы по лицу и бесконечно ополаскивать раскрасневшиеся глаза в холодной воде, сначала подождав, пока протечет ржавая.

Никогда не любил теплое время года, особенно после того, как поставили астму. После ингалятора курить стало легче. Из форточки в комнату задувало пока-еще прохладным ветерком. Это было приятно. Ветер доходил и до комнаты. Аня, во сне чувствуя это, начала ерзать. Я не видел, но было слышно скрип пружин. Я докурил и поставил чайник. Зашел в комнату. Аня не проснулась. Теперь она повернулась лицом к стене и я смотрел на ее большую, немного жирную спину. Сегодня был последний выходной, потом снова неделя авральной работы. Деньги кончались, до зарплаты еще десять дней. Я порылся в холодильнике и достал плавленый сырок и хлеб. Вспомнил, что все еще сижу голый, сходил за трусами и вернулся назад.

Из окна на кухне виднелась новая шестнадцатиэтажка. Я окинул взглядом потолок с желтыми разводами от протекающей крыши. Скоро начнет теплеть и все опять потечет. В комнате снова раздался скрип кровати. Теперь Аня, видимо, проснулась. Через пару минут она вышла на кухню в трусах и футболке на голое тело. Футболка была ей немного маловата и подчеркивала каждую складку ее тела, особенно на животе и боках. Бедра немного колыхались от каждого шага.

- Доброе утро! – сказала она, улыбаясь.

- Привет. Кофе будешь?

- Да, - она села за стол, я налил ей стакан растворимого индийского кофе, потому что ничего другого у меня уже не осталось.

- Зачем ты его пьешь, он же не вкусный, - она сморщилась.

- Нормальный, надо только привыкнуть.

- Гадость. Есть чай?

Я вылил ее кофе и налил обычного черного чая. Когда я с утра пил чай, особенно крепкий, меня всегда начинало тошнить.

По утрам Аня никогда не оставалась долго. В этот раз тоже. Я предложил ей сходить в душ у меня, но она отказалась, сказав, что у меня в квартире чудовищная ванна. В этом она была права. Коммуникации в этом доме были на последнем издыхании. Если бы не удивительно слабоумные жители, нас давно бы уже расселили и дали нормальное жилье. Но старики, которые все никак не умрут кто от чего, уперлись и всеми силами отстаивают этот барак, собирают справки, что дом не аварийный и ему требуется только ремонт. Когда я вспомнил о соседях, за стеной один старик снова начал кашлять так, словно выблевывает легкие.

Аня собиралась и натягивала на себя облегающие джинсы. Она была хорошим человеком, но совершенно не умела одеваться. Она упорно не признавала, что у нее есть лишний вес. Пару раз я советовал ей походить в спортзал или на плавание. Я пытался сделать это максимально мягко, но она все равно обиделась и не приходила почти неделю.

- Тебя проводить до остановки?

- Нет, я на такси, спасибо. Ты следующую неделю работаешь?

- Да, до субботы. Но если хочешь, можем как нибудь увидеться, если мне удастся освободиться раньше.

- Ну там тогда договоримся, ладно?

- Хорошо.

- Все, приехала.

- Давай, пока. – Она приобняла меня, я открыл дверь и она ушла скрипя деревянными ступенями. Мы практически не целовались. Крайне редко, в каких-то особенных случаях, не знаю, почему. Лицо – это, наверное, самое красивое, что в ней было. Ее лицу даже шла полнота. Ане было 28 лет, она работала звукорежиссером на местном радио и жила с мамой. Мы познакомились где-то полтора года назад и потом как-то само собой наши отношения превратились в странный симбиоз дружбы и оказывания взаимных интим-услуг. Мне кажется, что наше общение выросло из общей неудовлетворенности жизнью. Она была одинокой, практически ни с кем не общалась. На работе ее окружали радийные ведущие – местные селебы, которые вели себя ровно так, как и подобает провинциальным звездам – глупо и высокомерно. Отсутствие адекватных звезд поставило на пьедестал этих недоделанных шоуменов, которые усердно играли в шоу-бизнес, заканчивающийся проведением казахских свадеб и рекламой службы доставки роллов в инстаграме. Ане оставалось только смотреть, как они упиваются своей псевдомедийностью, понимая, что никакой реальной ценности в их словах и действиях нет. Им просто повезло первыми выкладывать грудь в интернет. Аню мотало из стороны в сторону, иногда она их ненавидела, на другой день она им завидовала. Но когда они оказывали ей знаки внимания, она таяла и улыбка расплывалась на ее толстом лице, а пухлые щеки поднимались к глазам, оставляя от них только узкую прорезь. В общем, Аня была самой обычной девушкой с миллионом комплексов, которые она не хотела в себе признавать, или признавала, но ничего с ними не делала, боясь даже говорить о них вслух.

Аня уехала. Я жил в двухэтажном доме на восемь квартир. Со мной по соседству жил подыхающий от туберкулеза дед. Квартира досталась мне от бабушки, ей еще от каких-то родственников, а те отобрали дом у помещика, посносили перекрытия и сделали из роскошных хором на одну семью барак на тридцать человек. Внешне за такую квартиру любой хипстер бы продал душу. Однокомнатная, зато просторная. В двух угловых стенах по два старых, деревянных окна, небольшая кухонька и убогая ванна с убитыми трубами. Эту квартиру можно было бы сдавать как винтажную фотостудию, но жить в ней – невыносимо. Зимой в ней было холодно, летом – сыро. В окнах никакой звукоизоляции, как и в стенах. Пол надрывно постанывает при каждом шаге. Дом устал и просил, чтобы его, наконец, снесли, но поселившиеся метастазы не хотели выселяться и вопили, что уйдут только вместе с этими стенами. Их можно понять, все жители были пенсионерами, причем весьма старыми. Скорая приезжала к подъеду дома чаще, чем любые другие машины. Этот дом старики воспринимали как свою могилу, только обжитую. Менять ее на новую могилу им не очень то и хотелось. Решать жилищные проблемы детей и внуков им тоже, видимо, претило. Поэтому все оставалось так, как есть.

***

Удивительной особенностью моего кошелька было то, что я всегда находил деньги на выпивку. Алкоголь ускорял течение времени, а времени у меня было так много, что без допинга пережить такое количество было бы невозможно. Я дошел до магазина, взял себе три литра пива, чипсов и хлеб с консервой и бичпакетом на ужин.

По дороге домой мне встретилась соседка с первого этажа, она же была старшей по дому.

- Здравствуй, Саш, - сказала она, когда я подошел к двери.

- Здравствуйте, - я постоянно забывал, как кого из них зовут, поэтому просто называл на вы. Бабулька была ссохшейся, слегка сгорбленой. Из под какого-то длинного серого ватника торчал черный халат с желтыми цветочками.

- Саш, подпиши пожалуйста тут, мы подписи собираем.

- За что на этот раз?

- За замену сноса на капремонт. Ты единственный не подписал еще.

Я замолчал. К этому разговору мы возвращаемся несколько раз в неделю, и я уже приводил все возможные доводы, почему не буду подписывать.

- Послушайте, я не буду ничего подписывать. Дом на ладан дышит. Каждую весну с потолка льет, все трубы ржавые, нормального отопления здесь нет и никто его тут никогда не поставит. Это даже не дом, а сарай какой-то. Снесут – дадут вам нормальные квартиры в новом районе. Не понимаю, что вас не устраивает.

- Ладно, Саш, я поняла.

- Спасибо. И хватит уже меня спрашивать. Все равно все подписали. И без меня решите. – я зашел в дом и поднялся в квартиру.

Несколько месяцев назад у нас был ровно такой же разговор. Потом я поднялся в квартиру и курил сидя на кухне, а эта бабка с другой соседкой стояли прям под окном и обсуждали меня.

- Вот бабушка у него такая замечательная женщина была, всегда помогала, клумбу тут сделала, царство ей небесное. А этот черт знает в кого такой пошел. Двадцать шесть лет уже ему, ни работы нормальной, ни жены, только толстушку эту приводит, которая потом орет как ненормальная. Я если слышу, что опять он ее ведет к себе, всегда снотворное беру, - сказала старшая по подъезду.

- Да у него и мать такая же была. Не помнишь что-ли, когда Люба оставляла ее дома, тоже приводила мужиков. Это он в нее.

Я открыл окно и крикнул:

- Вы бы рты то прикрыли свои, совсем кукухой съехали! – те раскудахтались и ушли на другую сторону дома, куда не выходят мои окна. Шлюхи старые, думаю. Старшая потом нажаловалась своему внуку. Как то утром слышу, долбятся в дверь.

- Открывай! Э! – орет.

Подхожу к двери, смотрю, стоит мужик лет тридцати в спортивной куртке, шапочке-гандонке. Чувствую, у меня даже как-то задрожало в коленках немного, но я выдохнул и постарался поуверенней спросить:

- Че надо?

- Открывай, побазарить надо.

- Ты кто вообще?

- Ты мою бабушку дурой сумасшедшей назвал, выходи за базар отвечать! – снова заорал тот и продолжил долбиться в дверь. Не, думаю, открывать не буду.

- Не перестанешь долбиться, ментов вызову, скажу, что в квартиру ломишься.

- Ты ссышь что ли? Только на старух базарить можешь, герой?

- Мужик, говорю, я вызываю, - я взял телефон, набрал и специально встал возле двери, чтобы диспетчеру было слышно, как этот петух надрывается. Этот дурачок продолжил долбиться, я сказал диспетчеру, что какой-то неадекват ломиться ко мне в квартиру. Тот услышал и перестал. Приехал наряд, я написал заявление. Этот клоун сидел у бабки. Мы спустились к нему с ментами. У того от злости рожу сводит, но он молчит. Спокойно объяснительную заполняет и жалобным голосом щебечет:

- Понимаете, товарищ лейтенант, он бабушку мою оскорбил, я поднимаюсь, говорю ему, пойдем, извинишься, тот начал грубить, я немного взвелся.

- Пишите, пишите в объяснительной, потом разберемся.

- У меня, - говорю, - если что есть запись, как он долбился и орал, могу предоставить. – гопника еще сильнее перекосило.

- Предоставите, конечно, - равнодушно сказал мент. Взяв объяснительную и контакты он сказал, что нас вызовут, я поднялся к себе. Через несколько минут опять стук, но теперь не такой яростный.

- Открывай, пойдем нормально поговорим, что ты стучишь ментам сразу! – голос был повышенным, но уже не крик. Хорошо, думаю, воспитывается немного. Я подошел к двери и сказал:

- Я сейчас снова вызову, если будешь долбиться.

- Вот ты сука, - рявкнул тот, пнул дверь и ушел.

И кто еще в кого пошел, думаю. Тут что бабка, что внучок, оба ебнутые. Менты вынесли отказ в возбуждении дела, зато сосед рыпаться перестал.

Потом я подумал, что открой я дверь, поговорить с ним я бы не смог. Я и не дрался то никогда. А тут тем более. У меня за дверью то колени дрожали. Надеюсь, быдло когда-нибудь передохнет.

***

Я попивал пиво в каком-то полутрансе. Обычно я не смотрю телек, а залипаю в сериалы, но в комплекте с инетом шел бесплатный кабель. Среди миллиарда безпонтовых каналов был один местный. Когда я учился на журфаке, его называли студенческим телевидением, потому что там работали одни студенты младших курсов, преимущественно девочки. Им было прикольно светить лицом на экране и изображать серьезную работу, владельцам канала было прикольно выкидывать деньги в трубу. Каждый получал свое. Я наткнулся на этот канал. Судя по лицам ведущих, ситуация не сильно поменялась. Шла какая-то разговорная передача. Ее вела девушка лет двадцати, но накрашенная и одетая как тридцатилетняя. Всеми силами пытается подбавить себе веса, чтобы не казаться совсем малолеткой на фоне своих гостей, подумал я. Программа была посвящена приближающемуся восьмому марта. Ведущая начала ее словами: «Почему кухня - это наша, женская зона ответственности». Я сразу подумал, что не ваша, а твоей мамы, но ведущая не дала мне закончить мысленную дискуссию, продолжив накидывать штампы и банальности. В гостях у журналистки была местная женщина-психолог с накачанными губами, блогерша, какая-то престарелая дама из федерации женщин и девушка из благотворительного фонда.

Чиновница и психолог всю программу говорили, что женщина должна себя грамотно продать, что надо формировать себе цену, что мужчина должен ей одно, второе, третье. Шмотки, отпуск, пластику, машину, за это женщина создает домашний уют. Чем дольше шла программа, тем большее негодование во мне вызывали реплики этих женщин. Тем сильнее я бесился, но упорно продолжал смотреть из какого-то мазохизма. Хотя раньше подобная история взбесила бы меня значительно сильнее. Я бы написал какой-нибудь обзор или что-то в этом роде. Но потом это желание постепенно пропало само собой. Когда я понял, что война за правду и адекватность не имеет никакого смысла. Люди своей тупостью выжигают напрочь все благородные желания. Моя праведная ненависть сменилась на молчаливое согласие после того, как мои одногруппники, которые все 5 лет обучения ненавидели преподов, начали рассыпаться им в благодарностях за подаренные знания и решили накрыть им стол на прощание. Я пытался было возразить, что эти люди заслуживают, в лучшем случае, увольнения за профнепригодность, но сердобольные дурочки посчитали иначе. Накрыли стол, надарили подарков, а я сидел, смотрел за триумфом лицемерия и понял, что мир не изменить. По крайней мере, не в лучшую сторону.

На экране сидели успешные люди, которые зарабатывали деньги за счет обмана, лицемерия, кривляния, забивания голов мусором. Женщина-психолог из этой передачи была олицетворением вселенского зла. Тупая, банальная, безмерно пафосная. Лейтмотивом ее речи было слово «цена». Сможет ли мужчина вас купить? У каждой девушки есть свой ценник, и мужчина должен быть готов заплатить за него. Чем выше цена, тем толще должен быть кошелек. Фитнес-блогерша вторила ей, что поднять себе цену можно занятиями и диетами, чем больше труда ты вкладываешь, тем больше ты стоишь. В мире этих людей все сводится к купле-продаже.

Не дождавшись конца программы я выключил телевизор, потому что понял, как бесконечно устал от этого тупого, напыщенного трепа. Я с недавних пор я начал замечать его везде. Безмозглые девочки-студенты берутся учить людей жизни и зовут себе в помощь сотканных из банальностей продавщиц, которые не умеют ничего, кроме создания привлекательной для слабоумных обертки. Фотографы, вершина творчества которых – кадр вылезающего из вагины ребенка, проводят лекции и пафосно рассказывают, что если ты взял в руки камеру, то ты художник и должен оставить след, создать смысл, иначе не берись за аппарат. Бизнес-тренер за 8 тысяч рублей в день скажет «чтобы заработать деньги, надо работать», местные журналисты с видом политических экспертов обсуждают отставку мэра и его недостатки, хотя до его посадки их языки настолько глубоко застряли в его кишках, что могли пощекотать аппендикс. В довесок к этому тупые преподы в вузах, сумасшедшие пенсионерки, их детишки-гопники, менеджеры по продажам «Тинькофф» банка, которые раз в неделю впаривают мне кредитную карту. Это приводило меня в ярость. А потом я почувствовал, что ярости больше нет, есть только бесконечная усталость и скука. Что внешний мир всеми силами пытается ворваться в мой маленький мирок в 40 квадратных метров, а я всеми силами стараюсь его не замечать, и пока у меня получается.

***

Ту хрень, которой я занимаюсь, сложно назвать работой мечты. У меня был очень странный график. С 8 утра и до 10 часов вечера я должен был расшифровывать сюжеты местного государственного телеканала и публиковать все это на сайте. Специальность звучала, как «редактор сайта», но на самом деле я был скорее стенографисткой. Механическая, нудная работа. Журналисты канала считали меня низшим звеном пищевой цепочки. С некоторыми из них мы были знакомы еще по универу, они учились на пару курсов старше. Мы здоровались, но эти люди до сих пор были уверены, что работа на региональном государственном канале делает их звездами, поэтому относились ко всем остальным с небольшим презрением. Хотя вот кого кого, а меня презирать было не очень умно. Скорее наоборот. Ведь это я часами отсматривал всю ту ерунду, которую они снимают и выдают в эфир. Регулярно, вблизи смотрел на их мерзкие лица.

В соседнем от меня кабинете сидят монтажеры. Им еще хуже. Они видят все эти сюжеты в своем первозданном виде. С косяками, с важными моментами, которые в итоге исчезают из материала, чтобы не очернять губернатора или какого-нибудь другого чиновника. По иронии судьбы, я так открещивался от лицемерия, что попал в его оплот. Пару лет назад я бы никогда не пошел сюда работать, но как-то не задалось.

Мои одногруппники практически всем составом не пошли работать по профессии. Все они маркетологи, СММ-щики, рекламщики, креаторы, копирайтеры. Я пытался устроиться куда-то в эту же сферу, чтобы получать побольше денег, но мне так и не удалось достичь того уровня дружбы, на котором тебя рекомендуют начальнику. Момент, в который я сдался и перестал искать занятие, которое бы мне нравилось, а согласился на то, что было, я для себя называл «большим поражением». Первое время я чувствовал себя крайне не уютно, но потом это прошло. Вся работа стремилась в область метафизического. Мои одногруппники «продавали идею, что каждый человек должен стремиться к индивидуальности, создавать свои неповторимый образ, отражающий внутренний мир».

- Но вы же продаете вещи с алиэкспресс, - говорю я.

- Нет, ты не понимаешь, мы продаем идею об индивидуальности, а одежда – это только способ достичь мечту, которую мы формируем.

- Но это же лицемерно? – на этом, обычно, мой разговор с менеджером по персоналу заканчивался. Но я искренне не понимал, почему нельзя честно продавать нечто реальное, зачем на все это наворачивать философскую обертку. Эти люди были готовы придумывать метафизические посылы даже для ассенизаторской компании. Даже для откачки говна из сливной ямы они придумывали метафизическую оболочку в духе «наша компания отстаивает идеи экологичности и заботы об окружающей среде». На рекламных фотографиях улыбающийся молодой ассенизатор радостно засовывает огромный шланг в сливную яму. Но даже от фотографии несло. В общем, они создавали привлекательную копию реальности и продавали ложь, в подарок к которой шла какая-то услуга или товар. Я быстро понял, что ничем таким заниматься не смогу и согласился на единственное более-менее адекватное предложение.

Рабочие недели обычно протекали быстро, чего не скажешь о выходных. На работе день дробится на маленькие кусочки от перекура до перекура, 14 перекуров пережить проще, чем 14-часовой рабочий день. Тем более, мне не приходилось работать постоянно. Примерно половину времени я просиживал в интернете. Если резюмировать – у меня скучная жизнь, к которой я привык. Я сам не заметил, как перестал спорить с людьми, доказывать свою позицию и вообще вступать в какие-дискуссии. Потому что ты никому ничего не докажешь, а даже если докажешь – потом придется разговаривать с этим человеком и соглашаться, это еще скучнее.

Разговоры людей вообще удивительно скучные. Если ехать в автобусе и слушать, то пенсионеры говорят, кто и когда сажает капусту, студенты, что у них завтра зачет, а препод может завалить, мужики с завода обсуждают какого-то знакомого, школьники – политику, мамы с детьми – детей. Информация льется из всех щелей, но ценность всей этой информации крайне сомнительна. В общем, к 26 годам мне стало поразительно неинтересно. Я никуда не стремился, ничего не хотел добиться. И в каком-то смысле я стал свободнее, чем был раньше, когда что-то кому-то доказывал. Ни один ветер не был мне попутным, но и не попутным он тоже не был. Я лежал в лодке посреди океана и никуда не плыл, успокаивая себя мыслью, что в любой момент могу достать весла, опустить их в воду и начать движение. Только чем больше времени проходило, тем сильнее была уверенность, что я так никогда этого и не сделаю.

***

8 марта выпадало на среду, нам дали выходной. Аня предложила куда-нибудь сходить, но я позвал ее выпить вина дома. В любом заведении 8 марта будет огромное количество людей, и погружаться во всеобщую истерию не хотелось, к тому же денег у меня почти не осталось. Прости, Ань, я не знаю, в какую цену ты себя оценила, но платить я не могу. По крайней мере такой валютой. Аня, впрочем, согласилась на вино. Удивительно, но на вино деньги у меня всегда находились.

Я рано проснулся от того, что в комнате стало слишком ярко. У этого дома было много минусов, но комната мне нравилась. Большая, светлая. Деревянные полы, окрашенные в коричневый, некогда белый, но уже пожелтевший от времени и периодически протекающей крыши потолок, старая желтоватая тюль на окнах, советские шкафы, койка-полуторка с пружинным матрацем. Я почти ничего не менял в этой комнате после смерти бабушки, только купил микроволновку и телевизор. Хотя от последнего можно было и отказаться.

Из окон кухни виднелся новый 16-этажный дом и парковка. Судя по машинам, обитатели дома зарабатывали не плохо, что и понятно. Дом практически в центре города, новый, с нормальными планировками, большой квадратурой. Хороший дом. Там жил человек, с котором в одностороннем порядке у нас сложились напряженные отношения. Местный бизнесмен, блогер, коуч, не знаю, как назвать его правильно. Его звали Антон Мечников. Я сомневаюсь, что это настоящая фамилия, но он представлялся именно так. Так вот, он был везде. Ни одно событие не обходилось без его участия. Почти каждое утро он садился в свой аккуратненький «БМВ» как раз в то время, когда я шел на кухню и пил кислый индийский кофе. Он в жюри на фотоконкурсах, он ведущий на показах, он основатель рекламного агентства, маркетолог, общественный деятель, путешественник. Долгое время я задавался вопросом, откуда он берет деньги на все свои путешествия, машины, квартиры, проекты, учитывая дурные отзывы от всех его бывших подчиненных. А потом выяснилось, что кроме своей общественной деятельности в подарок от отца Мечникову досталась скромная нефтяная компания на пару вышек. Тем ироничнее были его выступления на экологическую тематику. Для меня этот человек был воплощением лицемерия. Он учил всех правильно вести бизнес, когда ни одна его компания не приносила деньги, он обучал людей взаимодействию с сотрудниками, бережному отношению, необходимости платить большие деньги, хотя сам месяцами задерживал зарплату дизайнерам, которые клепали ему сайты и рекламные материалы. Но его маленькие грехи переходили из уст в уста пары десятков человек, которые когда то работали на него. Остальной мир, жадный до звезд, его любил. В этом была главная ирония. И вот я смотрел на него и ненавидел всем сердцем. В это время он садился в машину и выезжал, чтобы опять продавать ложь. А я провожал его взглядом. Зависть это или ненависть? Я думаю, что ненависть. Мне бы хотелось иметь столько же денег, сколько и у него. Но главное не в этом. Главное – что этот человек не производил ничего кроме лжи. Но именно за ложь ему и платили.

***

Днем я сходил в магазин и взял три бутылки вина. Немного пофлиртовал с продавщицей, но она не оценила. У нее было усталое лицо с большими мешками под глазами. Она посмотрела на меня исподлобья, и я понял, что она не очень то и рада. Ей еще работать, часов до десяти. Через нее пройдут еще пару сотен таких же, как я. Которые возьмут по бутылочке вина, тюльпаны по скидке и что-нибудь такое. Я вернулся назад.

Нужно было позвонить маме и поздравить. Разговоры с ней всегда вызывали у меня сложности и я оттягивал их так долго, как только можно было, но при этом старался балансировать, чтобы не обидеть. Я не любил созваниваться с ней потому, что нам не о чем было говорить. Но сегодня позвонить надо было точно. Я открыл ноут, чтобы параллельно пролистывать новости и набрал номер.

- Привет, мам!

- Привет, дорогой!

- С восьмым марта! Оставайся такой же красивой, здоровой, любимой. Пусть все, что ты делаешь приносит тебе удовольствие!

- Спасибо, дорогой! Расскажи, как у тебя дела?

- Все хорошо вроде, работаю.

Киселев опять обрушивается на Украину.

- Что на работе интересного?

- Да что там может быть интересного, сижу, новости переписываю.

- А скажи, там вообще есть какие-нибудь перспективы?

- Наверное, есть.

Счетная палата выявила недоимку в несколько миллиардов рублей.

- Может заедешь в гости на выходных?

- Да, я как раз хотел – соврал я. Мама жила не в пригороде, где то в часе езды.

- Кстати, Ваня прилетает в субботу на неделю, взял отпуск, - Ваня – это мой младший брат. Гордость и надежда семьи. Как нормальный человек, поступил в Питер, отучился на юриста, работает адвокатом. Во всех смыслах положительный человек. Мама начала рассказывать, как у Вани дела. Он вроде как собирается сделать предложение своей девушке. Дела у него лучше некуда.

Вышла новая серия «Игры престолов».

Собственно, так проходил каждый наш разговор. Мы спрашивали, как дела, понимали, что ничего нового не случилось и мама рассказывала про жизнь Вани. Потом я выдумывал себе занятие или что-то еще, и разговор прекращался. Так повторялось раз за разом. Скучно.

- Саш! Саш! Ты слышишь меня? – я встрепенулся.

- Прости, связь пропала, что ты говоришь? – соврал я.

- Так ты приедешь в субботу? Вечером.

- Да, хорошо, приеду.

- Отлично, тогда до субботы.

- Пока! С праздником тебя еще раз!

- Спасибо!

К вечеру приехала Аня. Накрашенная и завитая так, что была не похожа на себя. Я улыбнулся и поздравил ее с восьмым марта. Протянул «фереро роше». Она тоже улыбнулась, но расстроено. На улице темнело. Я открыл вино, мы сели на кухне. Я нарезал сыр и несколько мандаринок и бананов. Аня была в темном платье чуть выше колена.

- Как на работе? – спросил я.

- Ничего, у нас в субботу корпоратив в честь 8 марта, едем на базу отдыха неподалеку от города. Будут шашлыки, что то еще, наверное, не знаю. Скидываемся по 1000 рублей. Можно брать с собой кого-нибудь. Ты не хочешь сходить?

- Я не смогу, к сожалению, к маме еду.

- Понятно, жаль, - она погрустнела.

- Не расстраивайся. Да и что бы я там делал, я толком никого не знаю.

- Меня знаешь.

- Это правда, тебя знаю. Ну все равно. Повеселишься с подругами.

- Ну да, - сказала она неуверенно.

Мы выпили первую бутылку и начали вторую. Аня немного захмелела, взяла у меня сигарету и закурила у форточки. Я подошел и провел рукой от плеч до ягодиц. Она немного выгнула спину. Я поцеловал ее в шею, она запрокинула голову, открыв мне еще и предплечье.

- От тебя вкусно пахнет.

- Спасибо…- она возбужденно выдохнула. Я начал расстегивать платье. Под ним было красивое кружевное белье.

- Пойдем в комнату, - шепнул я ей на ухо. Она кивнула и вышла с кухни, я выключил свет и пошел за ней. Аня разделась. Мы начали целоваться. Кровать предательски скрипела. Я мял ее мягкое ласковое тело, тянул время, чтобы возбудить ее еще сильнее. Ласкал руками.

- Войди, - шепнула она.

- Я хочу сзади…

- Я не могу сегодня, давай как обычно…

- Ладно.

Я смотрел, как от моих движений складки волнами расходились по ее животу. Когда она лежала на спине их, впрочем, было не много и колыхалась в основном грудь. А вот стоя или на боку они становились заметнее, и я запускал руку в теплую, мягкую кожу и сжимал. Было приятно. Соседка не врала, Аня всегда очень громко кричала. Я даже слышал, как бабка пару раз ударила чем то по батарее, чтобы мы были тише, но меня это только забавляло, и я брал Аню еще яростнее. Когда мы закончили, я принес вино в комнату, мы лежали и пили. Вдруг Аня спросила:

- Саш, а для чего я тебе нужна?

- В смысле? – удивился я, мы никогда ни о чем таком не говорили.

- В прямом, - у нее заплетался язык, - скажи, зачем? Зачем мы видимся? Только чтобы потрахаться? Мы нигде не бываем вместе, никуда не ходим. Я не понимаю, что я значу для тебя.

- Но нам же хорошо вместе? Разве не так?

- Два дня в неделю. Мне 28 лет, Саш. Мне этого мало.

- Как будто есть что-то другое, - зло ответил я.

- Зачем ты так? – голос звучал обиженно.

- Чего ты от меня хочешь?

- А ты не понимаешь?

- Нет, не понимаю.

- Ладно, проехали, извини.

- Мне правда нужно в субботу к маме. У меня приезжает брат. Поэтому я не могу пойти с тобой.

- Извини, что заговорила об этом, - Аня встала и пошла в ванну. Я подумал, что она плачет. Через несколько минут она вышла одетой.

- Я наверное, поеду.

- Оставайся, уже поздно.

- Нет, я поеду.

- Перестань, поедешь утром. Я хочу, чтобы ты осталась, - она пронзительным, долгим взглядом посмотрела мне в глаза.

- Хочешь?

- Хочу.

***

Вечером в четверг я спросил у Ани, не хочет ли она увидеться в пятницу. Но она ничего не ответила, хотя сообщение прочитала. Тогда я ей позвонил, но она не взяла трубку. Я набрал еще несколько раз, но она так и не ответила. Только в пятницу утром она написала «Да, давай встретимся, только не у тебя».

«А где?»

«В «Компасе», на Ленина»

«Почему там?»

«Нам надо поговорить» - я понял, что она собирается повторить тот разговор у меня дома. В пятницу я работал до восьми, поэтому мы договорились на девять.

Аня нервничала. Постоянно отводила взгляд.

- Ты хотела поговорить.

- Да. Саш, мы больше не можем встречаться. Я давно хотела тебе сказать, но не решалась. Я уезжаю.

- Да? Куда?

- В Москву. Хочу найти нормальную работу.

- А когда ты вдруг решила уезжать? Вчера?

- Нет, не вчера, - сказала она немного зло.

- Просто только в среду ты спрашивала о нашем будущем и все такое, а тут оказывается, что давно хочешь уехать в Москву, - я пожал плечами.

- Блять, Саш, я хочу нормальных отношений. Не хочу как шлюшка ездить к тебе, когда ты позовешь, и уезжать, когда ты скажешь.

- Я не понимаю, ты в Москву хочешь или нормальных отношений? – съязвил я.

- Иди к черту, мы больше не увидимся, - крикнула Аня, встала, надела пальто и вышла. Я оглянулся по сторонам, бариста удивленно рассматривала меня. Я расплатился за кофе и вышел.

***

Ваня хвалился своими успехами в адвокатуре. Мама его восхищенно слушала, а я лениво пил вино и скучал. С Ваней друзьями мы так и не стали, хоть и братья. До 17 лет он был обычным зубрилой, а в 17 уехал в Питер и мы практически полностью перестали видеться. В Питере он изменился, вырос, занялся спортом, в общем, во всех смыслах преуспел. Даже немного изображал из себя общественного деятеля и пробился в молодежный парламент. Мама его обожала. Впрочем, не только мама. Все ее подруги, другие родственники. Его нахваливали, а он мило улыбался красивыми неровными зубами и поправлял рукой вечно спадающую на лицо прядь светлых волос.

Я думал об Ане. Мне было немного грустно, что мы расстались. С другой стороны, я прекрасно понимал ее и сам в какой то степени ждал такой развязки. Она была очень удобной, пусть и не красивой.

Ваня продолжал кукарекать о своих бесконечных успехах, а я думал, что в отличие от меня, ему все 4 года его учебы щедро высылали денег, чтобы он мог не работать и тратить все время на универ. Ваня работал помощником в адвокатском агентстве, пока у него не было серьезных дел, но их основные клиенты – чиновники-взяточники, которым итак не дают серьезного срока. Три года назад мы сильно поругались с Ваней по этому поводу. Тогда он учился на третьем или четвертом курсе и уже стажировался у одного питерского адвоката. Ваня с восторгом рассказывал, как виртуозно они защитили чиновника, обвиненного в растрате. Понятно, что он говорил о работе, а не о личных качествах подзащитного. На тот момент я агитировал его вступить в правозащитную организацию, заниматься реальными делами, а не защищать мудаков. Но Ваня сказал, что мои подростковые желания испортят мне жизнь. Сейчас политических претензий к нему у меня совсем и не осталось, он просто раздражал меня тем, что бесконечно хвастался. Устав это слушать, я пошел курить на балкон. Через пару минут Ваня зашел ко мне.

- Слушай, у меня к тебе вопрос, - вдруг начал он как-то издалека.

- Спрашивай.

- Что ты скажешь, если я предложу продать бабушкину квартиру? Мне нужны деньги.

***

Ваня хотел, чтобы я продал бабушкину квартиру и поделил деньги между нами. Он толком не объяснил, зачем ему это нужно, но, как я понял, он должен пройти курсы за рубежом, чтобы занять хорошую должность. И я, конечно, рад за Ваню. Но продать квартиру в расселяющемся доме сложно, а тут еще и не понятно, будут его вообще сносить или нет. И отказать Ване я тоже не мог, квартира на половину его. Настроение у меня было так себе.

Я пил и смотрел сериалы, пришла зарплата. Я внезапно понял, какую роль Аня играла в моей жизни – она была перекуром в выходные. По ее визитам я делил нерабочие дни, они делились на отрезки от приезда до приезда. Теперь же неделя становилась вязкой, как трясина.

Каждое утро Мечников с довольным видом уезжает на «БМВ», а я пью «Нескафе». Индийский кофе остался на худшие времена.

Теплело. С крыши начало капать, пришлось подставить ведро под потолком. Желтое пятно растекалось по побелке. Потолок становился похожим на матрац энуресника.

Соседка с низу пожаловалась на меня участковому, ходил беседовать. Мент смотрел на меня до безумия равнодушными глазами и взял объяснительную. Когда закончили, он сказал, что наш дом ему страшно надоел, потому что пенсионерки вечно пишут друг на друга заявления по любому поводу. Потом он вспомнил, что и я писал, и добавил:

- Да и вы не лучше, хотя молодой, - и устало выдохнул.

***

Я вынырнул из трясины выходных в не менее вязкую работу. Меня тошнило от рож местных корреспондентов. С видом, преисполненным героического пафоса они рассказывали о том, как любимый губернатор пытается спасти несколько бедствующих заводов.

В среду директор канала позвал меня к себе в кабинет. Предчувствие было не самым приятным. И оно оправдалось.

- Саш, мы вынуждены прекратить совместную работу, - аккуратно начал директор.

- Почему? – я удивился, потому что мое положение казалось мне самым стабильным среди всех остальных сотрудников. В моей работе не было ничего творческого. Я только перепечатывал материалы и вывешивал их на сайт, какие ко мне могли быть претензии?

- Теперь журналисты сами будут заниматься размещением материалов на сайт, а рерайт новостей мы отдаем на удаленку. Ты извини, что так резко, но это не только мое решение. Федералы требуют оптимизировать расходы.

- Ага. А почему мне не отдали на удаленку рерайт? Я смог бы.

- Костя будет, он в штате, сам понимаешь.

- Ясно.

- Ты можешь доработать март, пока все устаканивается.

- А могу не дорабатывать? – директор удивился моему вопросу. А меня взбесило это его «можешь доработать». Еды не дадим, но можешь кости погрызть, пока накрывают стол. Я тебе не дам, но можешь вздрочнуть, пока я сплю с другим. Спасибо, очень щедро.

- Ну, можешь, - он пожал плечами.

- Тогда я не буду дорабатывать, извините. Могу идти?

- Да, - директор казался растерянным и поглаживал себя по залысине. Я вернулся в кабинет, где сидит редакция и покидал вещи из стола в рюкзак. Один из корров, молодой парень Максим спросил:

- Ты куда?

- Уебываю наконец-то отсюда.

- В смысле?

- Уволили меня, все. – я закончил складывать вещи, - все, пока, надеюсь больше не увидимся, - и вышел из редакции.

Я пошел домой. Говно, говно. Теперь ни денег, ни работы, ни женщины, с жильем хер знает что. Я был так зол, что хотел наброситься на кого-нибудь. По дороге я зашел в магазин и купил две бутылки ликера. Отметить увольнение. Я сел на кухне, пил и курил одну за одной, думая, как теперь быть. Снова искать работу в этом ****ом городе. Пресмыкаться, продавать себя. Как это уже заебало. Воевать с бабками, продавать квартиру из-за этого питерского слизняка.

Я встал поссать, задумался и по дороге опрокинул ведро с водой, натекшей с потолка. Вода растеклась по полу. Я взял ведро и швырнул в стену. Эта квартира и этот дом меня бесили. Я оделся и вышел на улицу. Проходя мимо шестнадцатиэтажки я заметил, как на парковку въезжает этот уебок Мечников и взбесился еще больше. Его хоть от куда уволь. Вышечка то стоит. Качает. Ничего с ним не случится. Да и кто его откуда уводит. Такого торговца еблом никто и тронуть не посмеет. Всем нужны коучи, бизнес-тренеры, торговцы воздухом. Я шел все дальше от дома, под ногами растекалась грязь, напоминающая понос. Захотелось позвонить Ане, заставить ее приехал и выебать как последнюю шлюху. Но я не стал. Пошла она к черту. Пусть валит в Москву, строит семью.

Мне вспомнились все свои одногруппники, сидящие на московской зарплате или устроившиеся в пресс-службы местных чиновников. И в этот момент я искренне ненавидел их всех. За их лживость, за их лицемерие, за их пафос, за их успех. Давай, научи меня бизнесу. Заставь меня встать и работать. Сколько тебе заплатить за день ****ежа? А, Мечников? Научи меня качать нефть. Научи меня быть успешным. Что мне нужно? Купить костюм? Найти богатенького папашу? Богатенькую ****у, которая будет меня содержать? Кому нужно лизать, чтобы успех свалился на меня? Чтобы эта старая мразь не херачила по батареям, а туберкулезник сдох бы уже в своей каморке за стеной.

Я резко развернулся и пошел в сторону дома. Ноги не слушались. Я споткнулся и упал в кучу грязного подтаявшего снега. Вдали показалась шестнадцатиэтажка. Говно. Успех ваш. Ненавижу успех. Ненавижу успешных людей. Ненавижу их показную роскошь, их инстаграмы, отдых за границей, одежду. Смотрите на меня, я богат. Мой папочка богат. Земля богата нефтью. Честнее быть нищим, а не рассказывать в интервью, что все проблемы из головы, что надо настроить себя на деньги. Хватит лезть своим языком мне в уши. Я перелез через забор шестнадцатиэтажки, замахнулся пустой бутылкой ликера и с силой швырнул ее в стекло бэхи. Заорала сигналка. Какой то мужик кричал мне с балкона, чтобы я свалил со двора или он вызовет ментов. Я послал его. Тут дверь подъезда открылась и выбежал Мечников.

- Ты че делаешь, мудак?! Ты знаешь, сколько она стоит?! Ты мне сука весь ремонт оплатишь! – орал он и набычившись шел в мою сторону.

Я никогда не дрался. Но сейчас я почувствовал, что готов и хочу это сделать. Пропала предательская дрожь в коленках. Пропали все звуки улицы. Я видел его рожу и ненавидел ее. Я стоял, опустив руки. Мечников приближался. Медленно. Словно в воде. Он что-то орал, но мое сердце так громко стучало, что я не мог разобрать слов. Он подошел еще ближе, я замахнулся и ударил его бутылкой в висок. Раздался мокрый хруст, и это был самый приятный звук, который я когда либо слышал. Мечников упал на землю, я увидел кровь на его голове. Кровь отрезвляет. Я чувствовал невероятный прилив сил. Я подошел и с силой пнул его в живот. Мягкий и податливый, как у Ани. Носок ботика погрузился в него, и это было так приятно. Я ощущал себя самым счастливым человеком на планете. У меня возникло ощущение возмездия. Ощущение нирваны. Через несколько секунд мне резко заломали руки и ударили лицом о капот полицейской машины. Спустя 6 часов я оказался в СИЗО.

***

- Ты придурок. Блять, ты понимаешь, что это от 7 до 15?! Че ты улыбаешься?! – орал Ваня.

- Понимаю, - ответил я спокойно. Эйфория прошла. Но я не чувствовал себя виноватым. То есть я понимал, что виноват, но раскаяния, паники, ничего такого не было. Ваня же стоял и упирался в меня яростным взглядом.

- Объясни, нахера? Вот просто объясни мне, ладно ты машину ему расхерачил. В висок бутылкой зачем? Он мог умереть, и что тогда? – Ваня тяжело выдохнул.

- Ты мне скажи, условка может быть?

- Честно?

- Конечно.

- Сомневаюсь. Минималка может быть. Условка – нет. Самый нормальный вариант – признаться, раскаяться, сделать так, чтобы лишнего не накрутили, типа грабежа. Сесть, вести себя хорошо и выйти по УДО.

- Ну в отказ идти тут точно смысла нет, - я пожал плечами.

- Да тут жопа. Он сейчас везде опубликует, что на него напали, все СМИ перепишут, судья испугается и навертит тебе.

- Ладно, Вань, иди, я устал.

- Не понял.

- Я устал. Я признаюсь, а там будь что будет. Семь так семь, пять так пять. Че тут сделаешь.

- Ты объясни, зачем ты это сделал? Ты просто накинулся на человека? Может попробовать добиться принудительного? Закосить под дурачка?

- И на работе, и везде подтвердят, что все в порядке, ты же понимаешь.

- Да…

- Вань, я признаюсь и попрошу упрощенку, и все.

Он замолчал и пытался что-то лихорадочно сообразить. Потом выдохнул и сказал:

- Да, ничего другого я не могу предложить.

***

Я возненавидел Мечникова еще сильнее. Я захлебывался злобой, когда читал все то, что он наболтал журналистам и написал у себя в соцсетях. «Бывший журналист напал на известного блогера». «Антон Мечников заявил, что простит нападающего, если тот принесет извинения». «Мечников: нападение на меня – это зависть, озлобленность и нежелание развиваться». Он устроил бизнес-тренинг из уголовного дела. В своих интервью он сказал, что в России люди не привыкли к тому, что можно быть успешным, зарабатывать деньги и быть счастливым. Меня он назвал обиженным несчастным, который не смог справиться с завистью и озлобленностью. Когда его выписали из больницы, он триумфально прошелся по всем каналам и рассказывал, что стране нужно развитие, нужно обучать людей зарабатывать, радоваться чужим успехам. Он даже устроил лекцию «Курс на позитивное мышление или как пережить нападение». Сам того не желая я помог этому уебку стать еще известнее. Но самое отвратительное было даже не в этом. Перед ним извинилась моя мать.

«Мне очень жалко эту бедную женщину. Ее сын – пример, как из за нескольких неудач люди начинают ненавидеть окружающих. Как люди не могут справиться с проблемами, потому что замкнуты, потому что настроены на негатив с самого начала. Его мать нашла в себе силы извиниться и в каком то смысле взять вину сына на себя, раскаяться за него. Но он до сих пор никаких извинений не принес. Это большевистская психология. Он наверняка думает, что все должны жить плохо, если он сам живет так. Он не способен созидать и преобразовывать пространство вокруг себя. Такие люди хотят только разрушать, а не созидать. И это в каком-то смысле и наша вина – не информируем, не прививаем культуру, не занимаемся образованием своих сотрудников, не учим их ставить и достигать своих целей».

Жалко, что удар был слишком слабым. Почему то я не предвидел такой дар этих людей.

***

Мама уговаривала меня извиниться перед ним. Я отказывался. Она плакала.

- Сашенька, ну тебя же посадят.

- Меня в любом случае посадят.

- Ты не понимаешь, ну так хотя бы поменьше, потом побыстрее выйдешь. Я с Ванечкой говорила, он тоже советует.

- Пусть Ванечка и извиняется, вслед за тобой. Теперь он во всех интервью рассказывает, про бедную женщину и сына-большевика. Молодец.

- Ах, - она наигранно схватилась за грудь, - какой ты, Саша. Зачем ты так. Я же ради тебя. Чтобы тебе лучше было.

В этот момент я ее ненавидел и презирал. Трусливую, пресмыкающуюся. Она ушла. Скоро суд. Одобрили упрощенный порядок, будет быстрее.

***

Был чрезвычайно жаркий июнь. Меня доставили в здание суда. Там сидел Мечников с женой, его мать, моя мать, несколько журналистов и Аня. Когда меня завели в клетку, она подошла к решеткам. Судьи еще не было, поэтому приставы не препятствовали.

- Саша, а что теперь будет? – она так жалобно смотрела, - я хотела просто пару недель помолчать, чтобы ты понял, соскучился. Я думала, ты соскучишься, - ее голос дрожал.

- Я соскучился, - журналисты и Мечников пристально наблюдали за нами, а я чувствовал себя немцем на Нюрнбергском процессе.

- Почему ты это сделал? Саша?

- Захотел. Какая уже разница? Ань. Ты хотела завести семью, уехать в Москву и не видеться со мной – теперь у тебя все получится.

- Я люблю тебя, Саша!

- Это пройдет.

Аня заплакала и вышла из зала. Подошла мать.

- Что это за девушка?

- Мы встречались.

- А что ты ей сказал, я не знаю ее.

- Неважно, мам. Ваня не приехал?

- Не смог.

- Понятно.

- Ты обижаешься на него?

- Мне вообще весь этот цирк не очень нравится.

- Ты придумал речь.

- Немного.

Вошел судья. Все расселись на местах. Он зачитал номер дела и предложил Мечникову сказать слово перед приговором. Тот встал.

- Уважаемый суд. Я никакую речь не готовил. Мне жалко этого человека, искренне жалко. Вне зависимости от вашего решения, я надеюсь, что мне удастся поговорить с ним и выяснить, что стало мотивом его поступка. Хотя я догадываюсь, что это озлобленность. Ведь все мы помним характеристики, которые дали ему соседи: озлобленный и развращенный, ругался с ними, водил сомнительных женщин, - Аня, которая уже вернулась, покраснела и стыдливо спрятала глаза, один из журналистов тут же начал ее снимать, - как его охарактеризовали на работе – замкнутый, не общительный, не социальный, нигде не участвовал. Как его охарактеризовали в университете – вечно спорил с преподавателями, оскорблял их, проявлял неуважение. Ненависть разлагает человека и мы видим это. Я так и не дождался ни извинений, ни даже попытки объяснить свои действия. Хотя я надеюсь, что сейчас услышу что-то подобное. В любом случае, я его прощаю и не держу зла. И выражаю безмерное уважение его матери. Спасибо.

- Обвиняемый, у вас есть последнее слово?

Я встал.

- Да, ваша честь.

- Хорошо, мы слушаем.

- Единственный человек, перед которым тут стоит извиниться, так это перед девушкой, которую уважаемый Мечников назвал сомнительной. Это хороший и добрый человек. В остальном, свою вину я полностью признаю, о чем уже сказал. Больше добавить нечего.

- А ты не раскаиваешься? За что ты на меня напал, скажи?

- Тишина в зале! – рявкнул судья.

Я вспомнил тот мягкий хруст черепа Мечникова, и мне снова стало хорошо.

-Суд удаляется для вынесения приговора. Перерыв 30 минут.

Судья ушел в кабинет. Мечников выходя из зала окинул меня презрительным взглядом.

- Эй, - окрикнул я его.

- Не эй, а Антон Владимирович, ты понял? – вдруг огрызнулся он.

- А где твое христианское всепрощение? Знаешь что забыл сказать. Если бы мы вдруг встретились снова, когда я выйду, я бы не совершил такой ошибки. Я бы ебнул так, чтобы ты не смог устроить из этого цирк и бизнес-тренинг.

- Счастливой отсидки, уродец, - огрызнулся тот и вышел вместе с женой. Мама сидела, закрыв лицо руками, плечи ее подрагивали. Аня подошла к решетке.

- Тебя посадят?

- Да.

- Можно тебе писать?

- Как хочешь, - я пожал плечами. Я чувствовал огромную усталость. Весь этот бред страшно меня раздражал.

- Саш…

- Что?

- Прощай…

- Меня же не казнят, что ты…

- Прости.

Мечников вернулся в зал и сел к окну. Я вспомнил мягкий живот Ани. Сегодня она была в джинсах и обтягивающей футболке. Когда она спала, одна грудь смешно падала на другую. Вышел судья. Ее живот я не потрогаю как минимум 7 лет.

***

«Напавший на Антон Мечникова журналист заявил, что не раскаивается и хочет убить блогера. Самый гуманный суд дал ему 7 лет», - писал местный портал. Вслед за этим анонс нового тренинга «Антон Мечников о борьбе с агрессией и позитивном мышлении».