Люди. Книги. Фильмы третья часть

26.11.2018

Нашел!  Эврика!  Идеологизация повседневной жизни, в т.ч. в рамках научного к ней подхода – это плод реставрации (эпохи после Наполеоновских войн).  Марксизм ведь тоже коренится в немецкой классической философии, а она была не только революционной, но и реакционной.  Мы критикуем идеологический подход с т.з. аналитического (т.е. для нас важнее всего реальное положение вещей, и, как говорится, да погибнет мир, да здравствует закон – т.е. знание самоценно и не может зависеть от тех или иных вкусов и интересов).  Однако, для реакционеров, которые неизменно заняты оживлением трупа, очень даже зависит.  Вот сейчас читаю Фридриха фон Шлегеля – кажется, именно он первым употребил понятие "философия жизни".  Под этой самой "жизнью" он понимал все отжившее (хорош каламбур!)  Ницше сам впоследствии смеялся над этой романтической "женственной" манерой, пришедшей на смену строгой достоверности философии Просвещения.  Шлегель хотел бы идеологизировать мир (как и де Местр, он пользуется для этого религией) и ведет борьбу против логического постижения Гегеля, сенсуалистского метода философов к западу от  Рейна и против материализма – атеизма – революционной идеологии Французской революции.  Шлегель не сразу стал таким. Вплоть до эпохи якобинского террора и даже вскоре после нее он адекватен и даже "прогрессивен" (эти реликты встречаются у него даже в 1820-х годах, особенно в политологии), но роман и брак с еврейкой, перешедшей в христианство, а равно интерес к индийским древностям (помнят и любят Шлегеля сейчас вовсе не за его старческий обскурантизм, а за основание европейской философии индологии) сломали революционного романтика, превратив его в банального филистера, рассуждающего, как Гаман, за обедом о духовных ценностях.
Однако европейская реакция 1820-х не могла справиться с революцией: ни инструментария, ни организационных структур – и проиграла другой разновидности т.н. "континентальной философии", которая создала этот инструментарий "нового типа".  Выиграли в итоге "сенсуалисты" - англо-саксонский Запад, который перестал кувыркаться от революции к диктатуре еще в конце XVII века. 

29.11.2018

Русская идея?.. Это когда гопник борется с пидарасом. Но гопник. Но с пидарасом. Но гопник.

5.12.2018

Люди, уважаемые обществом, гораздо более склонны ко лжи, чем неуважаемые, поскольку они уверены в том, что им поверят из уважения.

12.12.2018

90% усилий русские философы потратили на выяснение места России в мире (особенно в период расцвета русской философии конца XIX – начала ХХ веков).  Но это, как выражались тогда, из другой губернии вовсе.  Это не философия, а страноведение.

16.12.2018

Когда жалуются на вас, это лучше, чем если бы вы стали жаловаться на кого-либо.

21.12.2018

Ученики спросили о серии книг С.Т.А.Л.К.Е.Р.  Я ответил, что даже, если они не читали ни одной книги из этой серии, они знают, что это такое.  Потому что смотрели мультфильм про хомяка и суслика «Раз горох, два горох…»  Как суслик и хомяк забрались на склад, а потом не поделили и подрались.  Типичный С.Т.А.Л.К.Е.Р.

23.12.2018

Тема «люденов», так волнующая людей, которые хотят быть не просто людьми, а «люденами».
Совершенно не ново.  Древнеегипетские жрецы – 1% населения Египта, который умел писать-читать, тоже чувствовали себя «люденами» на фоне неграмотной массы.

24.12.2018

Роман Э.Золя ТВОРЧЕСТВО (1886).
Роман – из того же цикла РУГОН-МАККАРЫ – откровенно слабоват.  Нет той хватки, что в ЗАПАДНЕ или в НАНА.  Даже создается впечатление, что писалось нехотя, через силу и без всякого интереса.  Это – вопреки аннотации АЗБУКИ-КЛАССИКИ – отнюдь не ТРИ ТОВАРИЩА.  Читается столь же нудновато, как и писалось: француз может быть невероятно зануден в прозе.

26.12.2018

КЛОН – научно-фантастический роман в жанре ужасов, написанный в соавторстве Теодором Томасом и Кейт Вильгельм (1965).
Да, американская литература отличалась от европейских, прежде всего, в масштабах.  Попадись такой сюжет под перо какого-нибудь чешского автора (Чапека, Кафки), мы бы читали более «камерную» книжку, и эта разрастающаяся дрянь не вышла бы за пределы одной-единственной лаборатории.

29.12.2018

Роман Ивлина Во И ПОБОЛЬШЕ ФЛАГОВ (1942).
Этот роман композиционно близок к гашековским похождениям Швейка, которые касаются всего лишь тыла Великой войны, и, что бы не фантазировали литературоведы вместе с неудачливыми продолжателями о том, что случится, когда 91-й полк окажется на фронте, это всего лишь тыл.  Более того, точка (ну… не точка, многоточие…) в романе Гашека поставлена очень вовремя – до начала настоящих военных действий.  Аналогично, у Ивлина Во дана сатирическая картина странной войны 1939-1940 с т.з. низшего слоя британской аристократии и богемной среды.
И еще удивительным образом роман перекликается с оруэлловским 1984 – быть может тем, что у Ивлина Во показано в зародыше то, что потом – после длительной эволюции в соответствующих условиях среды обитания – превратится в систему управления Океании.  Один из героев работает в «министерстве любви», другой – в «министерстве правды», и все эти комитеты, подкомитеты, департаменты, отделы…

30.12.2018

Известная записка Жан Жака Руссо о том, способствовало ли возрождение наук и искусств очищению нравов, с которой он дебютировал в общественной жизни Франции (1749), неоригинальна и вообще не производит впечатления чего-то из ряда вон выходящего.  Руссо, ничтоже сумняшеся, повторяет все аргументы, которые до него встречаются едва ли не у каждого второго автора, бравшегося за философию истории.  Порча нравов – самое банальное, что можно извлечь из многочисленных трактатов XVI, XVII, XVIII веков – со времен Конрада Цельтиса и до них включительно.  "Раньше было лучше" - таков общий девиз этого жанра, и нельзя сказать, что наши современники не слышат достаточно часто точно это же самое в наше время.  Потом – в XIX веке – реакционер Де Местр повторяет вполне руссоистские тезисы о вреде знаний для нравов (даже если это и так, видимо, придется пожертвовать нравами во имя знаний – так врач или шахтер жертвуют здоровьем во имя результатов своего труда).  Надо также заметить, что эта записка мало соответствует более поздним работам Руссо, и может закрасться подозрение – а не розыгрыш ли это? не пародия ли на присяжных реакционеров-ворчунов, которые трактат о вреде медицинских наук заедают новомодным лекарством?

1.1.2019

Фильм ПРИНЦ И НИЩИЙ (1972).
Помимо замечательной музыкальной темы, фильм, как и большинство советских фильмов, содержит откровенные оскорбления власти и чувств верующих.  Так уж в СССР всегда получалось...

3.1.2019

Лев Поляков ИСТОРИЯ АНТИСЕМИТИЗМА (1956-1977)
Лев Поляков (названный так в 1910 родителями в честь нееврея Льва Толстого) писал четыре относительно небольших тома своей монографии больше 20 лет и наделал просто фантастическое количество мелких фактических ошибок (и финикийский язык не ближе и не дальше от иврита, чем арамейский, и деятельность монтаниста Тертуллиана и скандалиста-Киприана никак не связана с существованием в Карфагене еврейской общины).  Жажда виктимности соответствует мегаломании.  АРИЙСКИЙ МИФ получился у Полякова гораздо лучше.

8.1.2019

В трагедии Кристофера Марло ПАРИЖСКАЯ РЕЗНЯ (1590-1593) Варфоломеевская ночь ни разу не названа Варфоломеевской ночью.  Уточнить: когда и кем впервые употреблено это наименование.  Вот так многие хрестоматийные исторические названия далеко не сразу входили в обиход.  Например, слова «декабристы» нет нигде у Пушкина – его впервые, как считает Нечкина, употребил А.И.Герцен в 1857 году – в том году «Колокол» читали даже в Зимнем дворце, и название быстро стало популярным.

15.1.2019

Шарль де Бовель КНИГА О МУДРЕЦЕ (1511).
Сочинение это рекомендовано в качестве образца "космического гуманизма", сочетания микрокосма человека и космоса - в общем, едва ли не естественнонаучного трактата.  Увы.  Нумерология, кабалистика, мистика – я бы даже определил это как ультрареализм средневековый, в смысле превосходства системы классификации над классифицируемым (Платон, конечно, глубоко презирал множественную материю, глядя на красивую и стройную идею, ну... вот его неоплатоники спустя тысячи лет в католической Европе...)  Любой ученый хорошо отдает себе отчет в том, что нами придуманные классификационные таксоны - условность, и реальность потому является реальностью, что она лишь описывается (иногда несовершенно) этими классификациями, но настырность Бовеля, его триадность, все это производит впечатление скудости информации.  Можно пожимать плечами из нынешнего интернет-энциклопедизма, в котором любая информация доступна, даже посмеиваться над энциклопедистами средневековья и Возрождения, но вспомните хотя бы как 30-40 лет назад выцарапывали отдельные намеки из редких книг, а дефицит информации в предыдущие эпохи порождал схемы, еще более чудовищные, чем фоменковщина или ньютоновская ревизия античной хронологии.

Читаешь современников Шекспира и понимаешь суть сомнений по части авторства шекспировских пьес (т.н. шекспировского вопроса).  Кристофер Марло – тоже пишет, тоже талантлив, образование у него получше, чем у Шекспира (Кембридж).  Но Шекспир как-то масштабней, у него больше философствования, там, где у Кита всего лишь драйв и страсти.

17.1.2019

Вспоминая Гвербера, отмечаешь, что он в ЗВЕЗДНОЙ БАБОЧКЕ не просто высмеял утопию, возможность ее создания – он напомнил, что люди сами не захотят жить в утопии, она им не нужна и даже невыносима.  Все утописты, начиная с философов Античности и раннехристианских фантазеров с их апокалипсисами, исходили из того, что стремление к благу и гармонии свойственно человеку, а потому в суровые годины войн, голода и разрухи создавали внешне привлекательные картины всеобщей любви и счастья.  Они забыли, что общество строится НЕ ТОЛЬКО на любви и счастье, но и на ненависти.  Необходимости общественной ненависти.  Без которой общество загнивает и начинает распадаться.  Настоящий антисемит никогда не согласится на полное уничтожение евреев, как и настоящий антифашист обязательно оставит в живых недобитого фашиста, хотя бы в качестве боксерской груши для тренировок, потому что они (как и прочие анти…) не смогут жить в обществе, где нет общественной ненависти к чему-нибудь, без борьбы с объектом ненависти.  Если в обществе исчезает объект этой ненависти, начинается аллергическая реакция, поиск новых объектов общественной ненависти, хоть к тем, кто обижает бездомных собак или, наоборот, прикармливает их – вектор в данном случае, в конечном счете, вторичен.
Нет, это не констатация несовершенства человеческого рода – морализаторство здесь бесплодно объяснить ситуацию.  Оруэллу, который все еще воспроизводит классические схемы обязательной для всех гармонии, ненависть как питательный раствор жизни казалась чем-то ненормальным.  Но борьба за существование – реальный фактор социальных, как и узко – социобиологических процессов.  Она требует жертв.

21.01.2019

Двенадцать лет назад мне порекомендовали подражание Альфреду Бестеру – его роману ТИГР! ТИГР! - точнее, написанное по мотивам, на материале Прибалтики – джантация, телепатия, прочий кибер-панк.  Я выдержал всего несколько абзацев и "вернул" с рецензией: плохо, бездарно и вообще не стоило писать.  Хуже того – уже было (причем, гораздо талантливее): в 1985 Литовская киностудия по заказу Гостелерадио СССР сняла "по мотивам Брэдбери" ЭЛЕКТРОННУЮ БАБУШКУ.  Да, мотив тот же, что и у Брэдбери: врастание кулака в социализм, т.е. хайдеггеровского крестьянского дома в ультрамодерн.  Где грань между первобытным питанием, первобытным одеянием, босоногостью девочки из будущего (для 1900 года 1968 – безусловное будущее) – и антибиотиками, электричеством, стерильностью, полетами в Дальний Космос, бернштейновским бессмертием, наконец?  Все меняется, и ничего не меняется?  Нет, меняется, очень даже меняется.  Традиционалист замер на канате, натянутом между его незнанием прошлого и претензиями к настоящему во имя незнаемого прошлого.  Может быть, стоило переименовать "традиционализм" в какой иной ...изм?
Кстати, фильм 1985 года оказался знаковым для Прибалтики, эпохи Перестройки – культ молодости, юности, балтийского взморья.

26.1.2019

Бенно Тешке.  МИФ О 1648 ГОДЕ (2003).
Неомарксисты все еще существуют, и Бенно Тешке – немецкий историк, работающий в Великобритании – типичный пример.  В своей небезынтересной (как минимум небезынтересной для людей, изучающих неомарксизм начала XXI века) монографии он обещает опровергнуть распространенное мнение о Вестфальском мире, завершившем в 1648 году Тридцатилетнюю войну, как об эпохальном событии, круто переменившем вкус и цвет эпохи, водоразделе между Средневековье и Новом времени (напомню, что во всех советских учебниках именно 1648 год завершал Средневековье, хотя и не во всех из них это обосновывалось именно Вестфальским миром, после которого религия если и не отошла на второй план в общественной жизни европейцев, то перестала быть поводом для уничтожения друг друга).  Казалось бы, монография будет посвящена истории дипломатии, но вот нет – Тешке, как тот дрессировщик, который обещал показать, как по рукотворному лабиринту бегает мышка, потратил прямо на глазах у зрителя слишком уж много времени на устройство лабиринта, да и к тому же некоторые элементы этого лабиринта не сошлись в пазах.  Вместо истории дипломатии, которую ждет от автора читатель, мы можем ознакомиться с уймой проблем неомарксистской историориографии, ее критики со стороны оппонентов, критики неомарксистами старых марксистов, Вебера и "реалистов" и т.д. и т.п. - одним словом, к дипломатии автор нехотя переходит лишь после 2/3 текста – после того, как он создал собственную методологию экономической истории Европы (неомарксисты по прежнему строят все надстройки на экономическом базисе) и лишь под конец применил ее в области истории дипломатии.  Возникает вполне обоснованное недоумение по поводу наименования всей работы – впрочем, если понимать "1648 год" шире, чем дипломатические протоколы, это окупается.
Действительно, Тешке есть что сказать, но любой читатель, искушенный в современной науке, которая базируется не на марксистском базисе, а на аналитическом базисе изучения фактов – лишь можем мы строить некоторые предположения, будет удивлен порядком уже забытой в постмарксистской России практикой долгого копания в идейных спорах, терминологических – вплоть до схоластически окрашенных – словопрений о значении того или иного термина и его реальном существовании, причем термина первичного в отношении к изучаемому.  Факты Тешке уважает, но только там, где они не противоречат его теориям (в противном случае – хуже для фактов).  Парадоксальным образом, рекламируемая Тешке английская система (не только в экономике и ее соотношении с государственной системой управления, но и в научных подходах) именно потому и добилась большего, чем континентальные ученые, что избегала такого неаналитического подхода.
Тешке обрушивается на наивно-методологические подходы немарксистских исторических и социологических школ, которые в полемике с четкостью марксистского видения истории как смены общественно-экономических формаций находят "капитализм" в самых ранних обществах вплоть до Древней Греции или Финикии.  Отчасти претензии Тешке справедливы, и впору задаться вопросом о том, какое "бытие" влияет на "сознание" ученых XIX-XX века: человеку, живущему в буржуазном обществе, вполне по силам вообразить себе аналогичные общественные отношения во времена Перикла или Хаммурапи.  Но в том-то и дело, что отчасти.  Тешке постулирует гетерогенность Европы XVII века (как и прочих веков) в смысле общественных устройств – ведь рядом существовали абсолютистские монархии, аристократические республики, даже римская теократия и феодальные владения Священной Империи, а через пролив уже занималась заря парламентской монархии в Англии.  Поэтому Тешке правильно говорит о невозможности какого-то единого ранжира для одной Европы, не говоря уже о мире в целом.  Но почему-то не делает вывода насчет возможности существования при определенных условиях (торговые города) "буржуазных" обществ задолго до билля о правах в Англии.  То, что они исчезли, говорит не против общей марксистской теории о "прогрессивных" общественных устройствах, которым все нипочем, но лишь о (по аналогии с новой корректурой эволюционной теории) смене благоприятных "экологических" условий для существования подобных (обычно достаточно мелких) образований на неблагоприятные. 
Но ладно, перейдем к главной идее Тешке.  Она немного необычна.  Тешке считает, что капитализм – нормальный капитализм со всей свой правовой и социально-политической инфраструктурой – существует совсем недавно: в Англии с конца XVII века, а в континентальной Европе – во Франции на протяжении XIX века, в Германии и Италии – где-то около 1945, а в Восточной Европе и России – только с 1989-1991.  Т.е. никакого капитализма ранее устойчивых парламентских демократий не могло быть.  Все рассуждения "старых марксистов" о роли централизации той же Франции в развитии буржуазных отношений - чепуха, методологическая ошибка, поскольку король (или император вроде Петра I) являлся не общенациональным лидером, а всего лишь крупнейшим феодалом, руководствующимся в своей политике (в т.ч. внешней, в т.ч. брачно-династической) вполне феодальными соображениями, а выстраиваемая им бюрократия (см. теорию Бурдье о позднем формировании государства) – лишь оформляет эту феодальную, далекую от капитализма с его свободным рынком и правами человека, меркантилистскую стратегию,  т.е. в истории Франции период около конца Столетней войны – 1789 (т.н. "старый порядок") – это не вызревание буржуазных отношений под спудом королевского абсолютизма (в идеале "просвещенного"), а путь в другом направлении - действительно, в направлении какой-нибудь восточной деспотии (недаром просветители обвиняли Бурбонов в султанских замашках).  Только после 1789 Франция оказалась на пути к рынку, а полноценный капитализм сложился уже при Третьей республике.  То же самое в других континентальных европейских странах.  Англия – исключение (позже ставшее правилом по мере распространения демократии).  Здесь между 1688 и 1701 приняты важные законы, ограничившие феодализм короны и преобразовавшие правящую бюрократию.  Следовательно, период 1648-1789,1945 или тому подобного года в континентальной Европе правильнее называть не капитализмом, а меркантилизмом, и все страны, подписавшие Вестфальский мир, ни в коем случае нельзя называть "нововременными" (новое немецкое существительное, изобретенное Тешке и переведенное на английский язык).
Первое возражение в адрес Тешке – чисто терминологическое.  Можно называть общественно-политический строй Англии XVIII века капитализмом, но следует считать его не капитализмом вообще, а британской версией капитализма.  Соответственно, когда мы говорим о "пережитках" феодализма в другой Европе (аристократия в армии и управлении, династические браки и войны "за наследства", контроль над монопольными торговыми компаниями и т.д.), следует поискать немало пережитков в самой Англии (например, даже около 2000 года английское общество все еще остается ярко выраженным сословным обществом – см. Фокс К. Англия и англичане. М.,2013), а их наличие говорит против главного тезиса Тешке насчет англоцентричности капитализма.  История о том, почему в Испании капитализм не состоялся, а в Англии состоялся – гораздо сложнее и неоднозначней, чем простая теория общественно-экономических формаций.  Скорее, можно говорить не о формациях – прокрустовых ложах для попавших в них исторических обществ, а об отдельных феноменах, одни из которых могли существовать относительно недолго, а другие могли длиться веками, если не тысячелетиями, и зависели от тех же "экологических" условий, сохраняющих или убивающих их (например, "второе издание крепостничества" в XVI веке к востоку от Эльбы (включая Россию) случилось не по какой-то прихоти отменившего Юрьев день собора 1649 года, а по причинам экономической необходимости – превращения Пруссии, Польши и России в житницы Европы после победы овцы над зерновыми в Англии и Испании и т.д.)
Второе – жесткая увязка автором капиталистических порядков с определенными общественно-политическими отношениями.  Ну, здесь тоже проблема терминологии, тем более, что общественно-политические режимы вполне демократических стран внутри современного Европейского Союза существенно различаются.  Вопреки марксистским жестким исторически закономерностям (которые Тешке вполне правильно выводит из гегелевского идеализма... ну а идеализм...) любое общество развивается не так как хочет, а так как может (впрочем, и здесь веер вариантов развития достаточно велик).  Да, о пережитках "феодализма" (также термин, нуждающийся в уточнении) в вильгельмовской Германии, наполеоновской Франции, николаевской России (что в 1825-1855, что в 1894-1917) говорить можно, но это не отменяет перемены, происходящие в данных обществах, даже в период т.н. "меркантилизма".  Исторические феномены не обязаны полностью соответствовать абстрактным теориям – собственно, настоящая историческая наука веками боролась против такого абстрагирования, за конкретику и анализ.  В этом плане труд Тешке дает мало положительных результатов, недаром заявленная дипломатическая тема в итоге занимает в нем меньшую часть.  Более подробное изучение эпохи второй половины XVII века дает столько же опровержений, сколько и подтверждений основных постулатов Тешке.  И дело не в интерпретациях.  Общества не только не осознают, что они "строят" капитализм, социализм или какой иной строй, но и никогда целенаправленно, хотя бессознательно, их не "строят" – результат получается сам собой, в зависимости от определенных условий (возможно, в мире без нефти Саудовская Аравия была бы уже давно не Саудовской, как Ирак давно уже не Хашимитский, но нефти и в Ираке достаточно много – значит, для объяснения феномена следует брать широкий круг причин и факторов и ни в коем случае не искать универсальную причину-отмычку).  Вот это фетишизировение единого фактора сделало марксизм в целом догматическим и не способным к социальной прогностике.
Есть и третье.  Тешке в поисках четких временных рамок капитализма постулирует "свободный капитализм" как рынок труда, на котором каждый свободен и делает, что ему заблагорассудится.  Меркантилизм же имеет принципиально иные отношения труда и капитала: от верности сеньорам (на сей раз "дворянству мантии") слуг до регулирования государством (не просто государством, а конкретным королем) прав и обязанностей торговых компаний.  Так ли это?  Свободен ли работник при капитализме в самую свободную его эпоху в самых свободных странах?  Или его все же связывает с работодателем система зависимостей (в т.ч. психологических), когда можно в любой момент уйти с работы, но... не нужно, потому что иная работа будет менее выгодна.  Социопсихология, которой более детально занялись только уже на рубеже XIX-XX веков, для Маркса и Энгельса – проходная тема (иначе и не могло быть у учеников Гегеля с его желчностью и афоризмами типа "Согласных история ведет, несогласных – тащит" – в исторических масштабах такие маленькие трагедии, действительно, кажутся незначительными, и это задало затем на всем пространстве реализации гегельянской философии заведомо презрительное отношение к отдельной личности; правда, это не значит, что иные философии с нею так уж церемонятся).  Само собой, государство так или иначе всегда и везде регулировало рынок, даже своим невмешательством в эпоху английской свободной торговли.
И наконец, раз уж мы подошли к вопросу о государственности вообще, придется откорректировать Бурдье (этот французский социолог ни разу не упоминается у Тешке, но подспудно Тешке развивает его идеи, только сдвигает дату появления "нормальной бюрократии" неперсоналистского государства с эпохи Вестфальского мира в XIX век.  Напомню, что Бурдье изучал, прежде всего, механизмы воспроизводства социальных иерархий.  Он подчёркивал значимость культурных и символических факторов воспроизводства и критиковал марксистские концепции примата экономики.  Согласно Бурдье, ключевую роль в воспроизводстве социальных отношений господства играет способность занимающих властные позиции агентов навязывать свои культурные и символические практики. Бурдье ввёл понятие символического насилия как принуждения к признанию различных форм господства и незнанию его механизмов.  Символическое насилие легитимирует социальные формы господства.  В 1990-х Бурдье от критики марксизма переходит к критике неолиберализма, за его демонтаж государства (кстати, Тешке вроде уже смирился с неолиберализмом и всемирным правительством), и заслужил звание неомарксиста-ревизиониста.  Бурдье считает, что до XVII века говорить о государстве можно только в том же ключе, что и Тешке – как о феодальной системе персоналистских зависимостей, и лишь развитая бюрократия времен Людовика XIV (в случае России – времен Петра I) это преодолевает.  Но что такое персонализм?  Управляться абстрактными "властями" или роботами (суперкомпьютерами) общество никогда не сможет.  Эта позиция сродни тому "открытию" (которое может сделать любой философ), что какие бы смыслы мы не вкладывали в философское (или социологическое, или политологическое, или экономическое и т.д.) понятие "человек", за пределами кабинета данного конкретного философа по улицам бродят реальные люди, которые (роль личности в истории! – у марксистов всегда было плохо с этим фактором) будучи на любой должности, в любой роли, будут неизбежно окрашивать ее в свои цвета (права поговорка: человек красит место, а не наоборот).  Да, роль личности в истории не висит в вакууме волюнтаризма, но эти соотношения количественные, а вовсе не гегельянско-качественные, и их следует (как и происходит в политологической социопсихологии) изучать.
Признаками государственности (как и во времена фараонов) являются: разделение и организация населения по территориальному принципу, суверенитет, определяющий публичный характер власти, наличие группы людей, специализирующихся на управлении государством, а также органов и учреждений государственной власти, которые обеспечивают принуждение к исполнению её решений, налоги, пошлины и прочие сборы, получаемые от которых средства идут на исполнение государством его функций, включая обеспечение работы государственного аппарат, наконец, исключительное право принимать законы и другие нормативные правовые акты, обязательные к исполнению для всего населения на всей территории.  С другой стороны, существовали и даже существуют сейчас догосударственные формы социально-политической организации: род, команда (корабля в открытом море) и др., но их не следует смешивать с государственностью (насчет того, что семья, особенно малая, нуклеарная, не может быть государством, высказался еще Руссо в XVIII веке).  Да, Тешке поймает сейчас меня на слове и укажет на те несоответствия понятиям "чистый суверенитет", "исключительное право издавать законы", которые мы наблюдаем в Средневековье (Тешке придерживается концепции "долгого Средневековья" – со II по XIX век), и которые собственно отличают Средневековье от того самого пресловутого "Нового времени".  Соглашусь с Тешке: в средневековой Франции, Италии, Германии трудно разграничить полномочия органов власти короля, феодальные кутюмы, сферу привилегий горожан, церковное право.  Но такая картина складывается естественным образом в результате эволюции западного общества, и если возникает проблематика соотношения власти папы и императора (например), то само ее возникновение говорит в пользу наличия государства и его функций, выхода всей системы власти за пределы личных отношений сеньоров с вассалами.  А уж вопрос о влиянии политической раздробленности на экономику и культуру – вообще за пределами проблематики реальности государства.  Северная Италия или Древняя Русь в XII-XIII веках процветают вопреки всем теориям государственного суверенитета в состоянии раздробленности и анархии.  Гибель же этих миров (в результате татаро-монгольских нашествий или Итальянских войн) происходит по причинам, лежащим за пределами проблематики суверенитета (да, собственно, и "гибель" – понятие в данном случае относительное: Тешке признает, что Венеция просуществовала с 697 по 1797 год и практически в течение всего этого периода занимала видное место в Европе, хотя должна быть давным-давно поглощена более централизованными соседями).  Вообще, стереотипы патриотического национализма XIX века неприменимы к реалиям средневековья даже в Европе, не говоря уж о странах за ее пределами.  Здесь опять мы сталкиваемся с марксистским догматизмом (шире с догматизмом немецкой классической философии), который видел не реальные историко-политические структуры, а голые схемы, соответствующие идеалистическим в основе своей обобщениям.
Кстати, если уж зашла речь о Венеции, то венецианский дож, процедура выборов которого включала 11 этапов (гораздо сложнее, чем выборы президента США), отнюдь не выглядит "сувереном", каким по Тешке был любой правитель до времен паровозов.  Власть дожа была очень ограничена — имея право участвовать во всех советах, он не мог навязывать своё мнение.  Дож не мог принимать самостоятельные решения, а его контакты, встречи, переписка тщательно контролировалась. Он не мог покидать пределов Венеции и не мог иметь собственность за пределами государства.  Тешке признает, что факт существования в одной и той же Европе столь разных политических структур требует своего изучения, однако мало что может сказать по этому поводу.  Ссылки на то, что Венеция, Генуя, Мальтийский Орден и другая некоролевская Европа погибла в горниле Наполеоновских войн, и сейчас (2019 год) их не существует, следовательно, эти структуры были "нежизнеспособны" (аргумент времени), не работают, поскольку зависят от положения наблюдателя на шкале времени, и если бы мы находились в 1750 году, никаких подобных аргументов у нас не было бы.  Если некое явление существует 1100 лет и не существует 222 года, следует в первую очередь обратить внимание на больший из периодов (различная значимость отдельных отрезков временной шкалы также зависит от наблюдателя, т.е. является аберрацией близости, как это называл Л.Н.Гумилев).
P.S.  Интересно, а в моем давнем романе (2002-2003 годов) МЕДНЫЙ ВЕК (мир без пара, электричества и атома), по расчетам Тешке, капитализм, в лучшем случае, только в Англии и США, а в остальных странах по-прежнему (даже в начале XXI века) все еще "меркантилизм" (как и 200 лет назад, крестьянство составляет большинство населения, а горожане отгорожены от него своими, пусть даже вполне демократическими, привилегиями – эдакие миниатюрные "градшафты" Альфреда Дёблина)?
P.P.S. А вот Хейзинга в КУЛЬТУРЕ НИДЕРЛАНДОВ XVII ВЕКА (1940) авансом спорит с Тешке и утверждает, что в "буржуазности" Нидерландов нет ничего принципиально нового, никаких качественных скачков сравнительно с теми же Нидерландами XVI века.

28.1.2019

Обыватель уже привык к качественному, недорогому будущему с гарантией и со скидкой, поэтому с ним очень трудно обсуждать будущее – он ждет от будущего чего-то своего, непонятного футурологу.

1.2.2019

Андрей (опять без Отчества) Кураев близко к сердцу принял процесс Галилея.  Ему хочется в обязательном порядке оправдать чужую (католическую) религиозную организацию (а что, в Москве 1633 года Галилея просто посадили бы на бочку с порохом – пущай полетает?)  Получается, как всегда у скрещивающих науку с религией верующих-мичуринцев, еще хуже, чем было бы, если б за дело взялся Павел (тоже без Отчества) Флоренский.  Флоренский верил, что мир геоцентричен, и это снимало проблему неправоты суда над Галилеем.

2.2.2019

Давно, в середине 90-х, прочел в роскошном двухтомнике роман Чезаре д’Аннунцио НАСЛАЖДЕНИЕ.  Не до конца – до конца не дотянул (это я-то с моей способностью к чтению!)  Вот недавно вышел еще один ранее давно (с 1995) неиздаваемый роман НЕВИННЫЙ.  И также роман до конца не читается.  Как-то мода на Аннунцио взошла в середине 90-х и быстро сошла на нет.  То же самое случилось с ним еще при жизни между 1893 и 1904 – тоже в России.
Декаданс?  Верно.  Самый крепкий раствор.  Но… что кроме декаданса?  Ничего.  Это объясняет неспособность мою дочитать до конца.  Аннунцио недаром выбрал в обоих случаях жанр психологического романа.  Герой обоих романов (нет, это разные люди, но хочется их обозначать в единственном числе) погряз в своей душе (с т.з. материализма, в своих внутренностях).  Больше у него ничего нет.  Он «не работает и не учится» (с) – как та жертва кляузы из БОЛЬШОЙ ПЕРЕМЕНЫ.  Ему скучно жить.  Он при этом богат, а с жиру и собака бесится.  Что вообще странно – уж кто-кто, а Аннунцио-человек в этом плане превосходил своих героев, и тут уж точно не с себя писал.

7.2.2019

Великие страны одержимы манией остановить историю, поскольку при ее продолжении они неизбежно превращаются в малые.

12.2.2019

Фланнери О'Коннор пишет все-таки как-то мужиковато.  Если б не знал, что женщина, решил бы – мужик пишет, еще один представитель американской южной готики.

15.2.2019

Фильм ХРОНИКИ ХИЩНЫХ ГОРОДОВ (2018) по роману Филиппа Рива «Смертные машины» (2001).
О чем сейчас (последние 20 лет) пишут современные фантасты?  Нет, не компенсаторские творения Дмитрия Глуховского, и не дебильная "героическая фантастика" современной России (все никак не соберусь написать критический обзор) – что там, на переднем крае литературы о будущем, ибо настоящая фантастика – это литература о будущем (а вы думали, что)?  Критики сетуют на засилье фэнтези и постмодернизма.  Все же разрабатываемый мной философский НОВЫЙ РЕАЛИЗМ будет востребован.  Иных альтернатив постмодерну нет.
Но что здесь?  Место действия – помойка, оставшаяся от "древней" (XXI-XXII веков) человеческой цивилизации.  Время действия – где-то XXXIII век.  Масштабы – колоссальные (когда-то масштаб воздушного шара впечатлял читателей Жюль Верна, а автор СМЕРТНЫХ МАШИН просто увеличил размеры движущегося по шести железнодорожным колеям "города" из романа Кристофера Приста ОПРОКИНУТЫЙ МИР (1974) до невозможности – благо компьютерная графика позволяет хоть пол-Лондона поставить на гигантские гусеницы и отправить в путь).  Антураж – стимпанк (что есть регресс сравнительно с дизельпанком ГИПЕРБОЛОИДА ИНЖЕНЕРА ГАРИНА и киберпанком Альфреда Бестера), смешение рас и культур, модный в XXI веке (а в XXXIII?) феминизм, лицо со шрамом, джедайские катаны, куклы и новозеландская природа натурных съемок.  Этот сплошной панк выдает в Западе какую-то усталость от своего существования, от в целом благополучной цивилизации, где событие – пьяная драка гастарбайтеров в соседнем проулке.  Это бесстрашие от усталости, кстати, полностью нейтрализует надежды некоторых за пределами Запада на то, что Запад их боится и не пойдет на новую мировую войну.  Кто их боится??!!
В XXXIII веке сохранились англосаксы, китайцы, что-то от Индии.  Русских нет.

16.2.2019

Экранизации романа Г.Уэллса ПИЩА БОГОВ (1904).
Этому уэллсовскому роману повезло меньше всего.  Три экранизации – и все крайне неудачны.  В 1965 американская ДЕРЕВНЯ ГИГАНТОВ Берта Гордона получилась очень-очень по мотивам (лучшая часть фильма – вообще битловские песни; тоже, однако, Англия, и мне часто казалось, что некоторые композиции ливерпульской четверки вполне ложатся именно на уэллсовские сюжеты).  В 1976 тот же Гордон снял новый фильм – ПИЩА БОГОВ, тоже по мотивам (действие перенесено в Британскую Колумбию) – и получил премию за самый худший фильм всех времен.  Еще хуже снят фильм ПИЩА БОГОВ 2 (1989).  А все оттого, что по мотивам.  Я бы снимал совершенно иначе – близко к тексту, подробно, особенно, первую часть – РОЖДЕНИЕ ПИЩИ.  Самый колоритный персонаж – мистер Скилетт с его этим шепелявым: «што виноваты лиша или шобака, а может ишо какой шверь».  Ливанов-Холмс в роли стариков очень бы пригодился.  Кстати, в качестве музыкальных тем английской провинции пригодились бы некоторые композиции Битлз.

19.2.2019

Старый философский спор между миром количества и миром качества.  Что такое качественный мир?  Ну, это когда Х обвиняют в чем-либо, а Y, сделавший ровно то же самое, в чем обвиняют Х, хвалят за это же самое.  Почему?  Не догадались?  Качественный подход – в противоположность количественным оценкам.  Для качественного мира очень важна необъективность.

24.2.2019

Я хорошо знаю семидесятников (и не только по былой социологической работе).  Эти люди всегда держали фигу в кармане, но «на людях» имели иное умонастроение.  Что при Брежневе, что сейчас.  Только «сейчас» для семидесятников отличается от «при Брежневе» одним существенным нюансом.  При Брежневе семидесятники были молоды – 20-25 лет, и вся жизнь впереди.  А сейчас жизнь подходит к концу, и запаса в будущем уже почти нет.  Отсюда определенная исступленность, с которой семидесятники цепляются за современность (в политическом отношении в т.ч.)

26.2.2019

Две «одинаковые» сцены: в фильме 1987 года ЗЕРКАЛО ДЛЯ ГЕРОЯ Сергей, оказавшись в 1949, сдирает со своей рубашки импортную этикетку, а в фильме 2007 года МЫ ИЗ БУДУЩЕГО Череп в 1942 стирает с черепа скинхедовскую татуировку.  Стыд будущего перед прошлым?  Несоответствие?  Кстати, смешное – это как раз есть несоответствие, "скорее ошибка, чем безобразие" (с).  Люди в современной России, которые пользуются смартфонами и носят натовские вражеские трусы, но несут патриотическую чушь...
Но почему будущее – пленник прошлого?  Даже заложник?  Фридриху Ницше это бы очень не понравилось.
Или все дело в шизофрении?  Общественной шизофрении?

1.3.2019

По мотивам ГОЛОГО ЗАВТРАКА У.Берроуза.
Чем русский отличается от американца?  Американский гомосек гордится своей страной.  Он усыновил троих сирот разного пола из Мьянмы, Буркина-Фасо и России.  Он регулярно сдает кровь в качестве донора и голосует за республиканцев.  Русский гомосек категорически отрицает то, что он гомосек, и даже может доказать это.  Он беспробудно пьет в ночь с пятницы на понедельник и является многолетним активистом Православного братства борьбы с рукоблудием.  Почему Америка не Россия?  А оно ей надо?

5.3.2019

БУНТ МАШИН: ОТ ЧАПЕКА ДО СТИВЕНА КИНГА.
Трудно сказать, что водило пером Фридриха Ницше, когда он изобразил поклонение ослу в Песнях Зарастустры – стоило Заратустре на минутку отлучиться.  Потребность человечества в поклонении чему угодно?  Ирония или констатация факта?  Вдвойне это трудно мне, который никогда не испытывал подобной потребности, вне зависимости от изменения политических, этических или эстетических взглядов (которые, надо сказать, не так уж и сильно менялись), и шея моя не гнулась никак.  Ксенофан сказал в VI веке до н.э.:
Если быки, или львы, или кони имели бы руки,
Или руками могли рисовать и ваять, как и люди,
Боги тогда б у коней с конями схожими были,
А у быков непременно быков бы имели обличье;
Словом, тогда походили бы боги на тех, кто их создал.
Другой перевод:
Если бы руки имели быки, или львы, или кони
Если б писать, точно люди, умели они что угодно,
Кони коням бы богов уподобили, образ бычачий
Дали б бессмертным быки; их наружностью каждый сравнил бы
С тою породой, к какой он и сам на земле сопричастен.
"Создал" здесь ключевое слово.  Человеческая цивилизация именно создает ценности, а затем им поклоняется.  Кто захотел бы поклоняться несовершенному божеству или ненужным приборам и инструментам?  Уже первобытный человек обожествлял свои орудия (на что указывает иррациональные украшения на них), затем культ оружия и прочих технических модулей – от "невесты, гитары семиструнной" (в гусарской лирике) до культа книги или умывальника в детских страшилках.  Человечество искренне-наивно не понимало, чем рукотворное божество (включая всех божеств всех религий) плохо для поклонения.  Материальность предмета поклонения тем более не смущала.
Машина в качестве предмета поклонения напрашивается сама собой.  Она сильнее человека (опять же: иначе зачем она ему), в нее вкладывается определенный эстетический посыл, даже идеал, в ней нет случайности, но все разумно.  Машинный вал века XIX в следующем столетии породил философию техники (преимущественно в Центральной Европе и на немецком языке – первой подобной работой можно назвать еще «Основные направления философии техники. К истории возникновения культуры с новой точки зрения» (1877) Эрнста Каппа (в России откликнулся в 1898 обрусевший немец Петр Энгельмейер с его "Техническим итогом XIX века" – да вот так: одни писали рассистско-мистические "Основы XIX века", а другие занимались делом, но то, что в современной России переизданы Чемберлен и Победоносцев, но не переизданы Капп и Энгельмейер, говорит само за себя).  Дальше будут труды Ф.Г.Юнгера, Фридриха Дессауэра, Альфреда Эспинаса, Жильбера Симондона, технические утопии Азимова и Лема. 
Современное человечество настолько свыклось с техникой (даже бородатый анахорет, сидящий в таежной землянке с компьютером подмышкой – вот уж ирония судьбы), что уже почти не замечает своей технизации.  Но здесь появляется иное измерение.  Разум не может не бунтовать, а если машина становится разумной, ее бунт – нечто неизбежное.  Религии ведь это тоже своего рода бунт выдуманного человеком же.  Бунт машин, таким образом, становится частью культурного багажа человечества, как то ружье, которое могло убить Пятницу (он в этом не сомневался), и осваивается литературой, кинематографом, даже живописью.  Карел Чапек, следует это отметить сразу, мыслил своих "роботов" (термин придуман его братом – Йозефом), скорее, как биороботов, а не как ходячие железные ящики с электронным мозгом, и сосредоточен в Р.У.Р.е на проблемах этических – права биороботов и т.п. – это очень бы подошло всяким современным борцам за толерантность.  Масскультура стала эксплуатировать образ "автомата" – самодвижущейся машины.  Например в советским фильме 1935 года ГИБЕЛЬ СЕНСАЦИИ речь идет о контроле над роботами, как о контроле над любым механизмом или ресурсом, и роботы становятся рычагом пролетарской революции в Англии.  Тем же инструментом кажутся грузовики в одноименном рассказе-ужастике Стивена Кинга 1978 года (тоже мне фокус – любому автовладельцу, тиранизированному грузовиками в пробках, еще и не такое придет в голову), но лицом к лицу с этим большим человеку трудно поверить в некого хайнлайновского "кукловода", и он вынужден воспринимать механизм на равных себе, а причина такой аномалии в поведении "тех, кого мы создали" – комета, через хвост которой проходит Земля, выглядит у Кинга крепкой иронией над благоглупостью Уэллса из ДНЕЙ КОМЕТЫ.
Каково отношение к проблеме техники философии нового реализма, которую я представляю?  Новому реалисту все нипочем.

8.3.2019

ЗВЕЗДНЫЕ ДНЕВНИКИ СТАНИСЛАВА ЛЕМА
Когда наш современник по-русски пишет рецензию-отзыв на Звездные дневники Ийона Тихого и вообще на книги Станислава Лема в целом, ждите банальных вздохов насчет "поднятых философских вопросов", "понятности для наших современников" и т.д.  Все одинаково упускают главное.  Миры Станислава Лема – это миры сциентистские, научно-популярные, знакомые каждому человеку из середины ХХ века, когда все еще живы были девизы научной революции: "Знание – сила!" и т.п.  Его герой – ученый, живущий в ученой среде, в антураже научно-исследовательского института.  Лем иронизирует над этой средой, но это легкая ирония коллеги над коллегами.  Это ему не чуждо.
В современной России всего этого уже давно нет.  Есть возрождение духовности, которое совершенно несовместимо с научным взглядом на мир.  Переходное поколение "уверовавших кандидатов наук" еще пытается скрестить ужа с ежом, но придет следующие поколение – поколение пту-шников, детей вузовских преподов; а ведь в СССР процесс шел в другом направлении – не от высшего образования к среднему и далее к низшему, а наоборот – от простых форм к сложным; и уже этому поколению никакие "большие взрывы" или "православный эволюционизм" ничего говорить не будут (в школе не проходили).  Кто-то из современных российских публицистов заметил, что из церквей космические ракеты не стартуют, и это верно, потому как церковь расположена на плоской земле, над которой "небо" (вверху), и под которой "ад" (внизу) – но ведь в космосе нет "верха" и "низа" ("низ" – это прямая от поверхности к центру планетки, маленькой и случайной в бездонном космосе).  Поэтому модель Вселенной неизбежно будет упрощаться, и научно-фантастические романы середины ХХ века станут просто непонятны.  Нет у них ничего общего с "канонической территорией" или "проблемой возможности крещения до распятия Христа", которые так волнуют возрожденцев.  Эта часть планеты Земля бесперспективна.

Современный российский философ (99 из 100 современных философов занимаются преподаванием философии) Артемий Магун сетует, что разочарование группы отечественных интеллектуалов, включая Зиновьева и Леваду, в советском проекте привело в 1970-е годы к крайне негативным последствиям: появлению элитизма у советской интеллигенции, возникновению антинароднического и антипопулистского пафоса («мы небожители, мы мыслим, а вокруг мрак и какие-то антропологические вырожденцы» – это он насчет роли образа Клима Чугункина в позднесоветской культуре).  Несмотря на гипотетическое отнесение интеллектуалами себя к гомо советикусам, такой подход, по Магуну, являлся лишь притворством.  Магун замечает, что враждебность интеллигенции по отношению к народу была причиной её последующего (в 1990-е годы) "предательства", что, в свою очередь, привело к контрудару «путинского популизма».  Магун понятен и внутренне непротиворечив: его учебное заведение – петербургский Европейский университет (я там тоже в конце 1990-х собирался преподавать, да передумал) – грозятся закрыть, вот он и ищет виноватых (ведь как быть современному российскому философу без преподавания философии?)
Нет, все же, хоть и философ Магун, а многих простых вещей не понимает.  Противоречие – двигатель развития (по Гегелю и Марксу, во всяком случае), но от этого статистам, задействованным в этом самом развитии, не легче.  Советский проект, действительно, как и любой другой масштабный социальный проект, предусматривал создание "нового человека" (термин homo socialisticus впервые упомянул еще С.Н.Булгаков в 1918; от всего этого христианского снобизма в отношении советского проекта веет какой-то ограниченностью в стиле зацитированного Бердяевым девиза – подозреваю, всего лишь девиза философов-почвенников начала ХХ века: "Два Рима пали, Третьему – стоять, Четвертому – не бывать!")  Но советский проект содержал в себе известное противоречие: вместо того, чтобы поднять рабочего до уровня инженера (как просто! жюльверновский инженер Сайрус Смит, богдановский инженер Мэнни), советская власть, в силу свойственного ей идеократического догматизма и классовой ограниченности, стала спускать инженера до уровня рабочего.  И как только стало ясно, что советский проект не работает, и физики, и лирики возмутились и пожелали отделиться от социальной страты путиных.  Снобизм советской интеллигенции проистекает не из какого-то "неумения работать с массами" или пресловутого "предательства" (???), а оттого, что отныне постсоветские "массы" не имеют уже никакого исторического значения и становятся не более чем этнографическим материалом для дальнейшего развития других проектов, вроде финно-угров северо-восточной Европы или "варваров" на греческих и римских стройках.  Слишком уж велика оказалась дистанция между настроем советского пути к звездам и суррогатами современных национально-монархических попыток осмыслить советские времена.  Плохо, что Магуну достались именно это место и время, и порождаемые первыми двумя проблемы Европейского университета, но что поделаешь?
Вариант с "цивилизованным разводом" между советской интеллигенцией и "народом-богоносцем" (якобы "преданным" этой самой интеллигенцией) рассматривался еще в начале 1990-х: отделение от России какого-нибудь европейского региона: хотя бы Петербурга – Новгорода – Пскова и обмен населением (9-10 миллионов "предателей" вполне уместились бы на этом острове Крым на новорусский манер), но развитие событий привело к вымыванию самой образованной части постсоветского народа за пределы бывшего СССР и вымиранию тех, кто не смог уехать.  А остальные...  У меня нет никаких претензий к 260 миллионам индонезийцев, пусть живут себе, но я и не жду от них ничего.

12.3.2019

Н.Н.Молчанов ДИПЛОМАТИЯ ПЕТРА ВЕЛИКОГО.
Автор – не самый крупный советский историк.  Скорей уж, дипломат.  Специалист по истории Франции до мозга костей (даже знал лично Шарля де Голля).  В 1984 году вышло первое издание ДИПЛОМАТИИ (у меня аж четвертое, 1991 года – подготовленное автором перед смертью, и было бы интересно проследить, как из одного издания в другое менялись его дипломатические условности).  Что же до содержания...  Патриотизм в науке – очень непростая вещь.  Вы должны одновременно быть объективным, но тут же разворачивать сюжет так, чтобы "не было россиянину обидно" (это сказал Ломоносов, сам погоревший на истории; в химии, к счастью, патриотизма как-то поменьше).  Хвалить свою Родину?  "Даже если моя страна неправа, она – моя страна" (С) – известное высказывание.  Не так уж это просто.  Когда мы выделяем А, сравнивая его с Б, мы вынуждены приписывать А определенные достоинства и одновременно лишать этих же достоинств Б, потому что в противном случае какое же это особенное достоинство А, если им обладает Б и вообще кто угодно?  Автор родился в 1925, студенческие годы пришлись на окончание Великой Отечественной войны, в аспирантские годы пережил в эпоху борьбы с космополитизмом.  Разумеется, после 1985 года он – глашатай идей перестройки и нового мышления.  Колебался вместе с генеральной линией партии?  Сейчас, те, кто дожил до нулевых, уверяют нас, что в восьмидесятых они не меняли своих взглядов – находятся даже те, кто им верит.  Но что там – в монографии?  Дополнительная трудность – изучение личности в истории.  Советский историк брал на себя обязанность приводить поведение того или иного исторического лица в соответствие с идеократической конструкцией общего смысла и назначения истории (Гегель заложил основы такого взгляда на мир; подозреваю, по наводке Платона), даже без его согласия.  Отсюда бесконечные потуги исторических трудов разъяснить читателю, что тот или иной исторический деятель думал "на самом деле" - не отвлекаясь на непослушные частности.  Идеологическая и эстетическая мода также дает о себе знать – в общем и частном: в XIX веке Ключевский краснел от одной мысли о Всепьянейшем соборе и роли Петра в оном, а в ХХ – Чапай как коммунист просто обязан в 1962 сеять кукурузу, а в 1986 – бороться с бюрократизмом и приписками в Узбекистане.  Второй коварнейший враг любого историка – историоника (опрокидывание современных представлений и вкусов в прошлое).  Германия в 1918 и 1945 проиграла не только войны, но и свое прошлое (спросите любого польского, советского или французского историка: кто напал первым в 997 году? – ответ предсказуем).  И еще: если ты историк-патриот (ср. "король-патриот" в Англии времен Петра Первого), ты обязан каждое поражение Родины представить в выгодном свете – что это и поражением назвать-то нельзя, (скромно) это была Победа.  Молчанов, уж как мог, справляется с этой обязанностью, в том числе с помощью взаимоисключающих утверждений, но логика...  Я ж сразу сказал, что Молчанов дипломат, сами знаете...  Каждая профессия накладывает на человека свой жесткий отпечаток: дипломат врет, причем всегда и с таким выражением лица (профессионализм!), будто он говорит правду и ничего кроме правды, полиционер с вами не беседует, а вас допрашивает, бухгалтер всегда права, даже если она неправа (особенно! если неправа), учительница… вытерпеть ее возможно только в школе, а дома учительница может выжить только бок о бок с послушным мужем, потому что, как поступает учительница, если ее не слушаются?..
Перевешивают ли эти недостатки всех достоинств работы (а они тоже есть)?  Читайте...

16.3.2019

Лысый писатель (да, закрепилась кличка, данная ему Невзоровым) Захар Прилепин примитивен.  Нет, это не «благородство» вольтеровского дикаря, это примитивизм.  Нет, это не простота античных философов, это примитивизм.  И это не простота образованного человека, который прочел сорок книг и поэтому может объяснить вам трактуемую в них проблему в двух-трех фразах, Прилепин университетов не кончал.  Примитивность Прилепина вдобавок более чем предсказуема, если в ходе интервью он открывает рот, можно угадать вплоть до деталей все, что он скажет.  «Левая идея» Прилепина достаточно примитивна, чтобы стать «правой идеей» и вообще любой идеей, если понадобится.  Прилепин понятен любому гопнику – гопник обнаруживает, читая Прилепина, что он – не просто гопник, а Гопник с большой буквы, гопник Великой Страны.

Я часто ругаю верующих, и есть за что.  Когда был Быков маленький, с кудрявой головой (С), в школах проходили такую вещь, как диалектика.  Но Быков вырос, стал верующим и начал мыслить метафизически.  Последствия – полночи вчера Быков мучился с «общечеловеческими ценностями», которые ну никак не прививаются в современной России.  Желание «успокоить народ» воспрепятствовало возможности назвать вещи своими именами, и, как всегда, никакого вывода из словоизвержений не последовало.
На самом деле все проще.  Любые ценности мы должны рассматривать исторически – в контексте тех условий жизни, которые их породили.  Если обезьяны всем стадом совместно спасали детеныша от леопарда – это было обусловлено образом жизни первобытных обезьян, их желанием выжить, а если в XIX веке князь Мышкин вместе с Достоевским заступаются за любого убийцу, отрицая право общества карать его по заслугам, то это лишь потому, что людей стало более чем достаточно, и ценность жизни убитого не так уж велика, чтобы нельзя было простить его убийцу.  Смешно?
Т.н. "общечеловеческие ценности" задает господствующая цивилизация, и тут уж ничего не поделаешь: если русские землепроходцы оказались господствующей цивилизацией в Сибири XVII века, они задавали там тон, и ни один русский по этому поводу еще не поморщил нос.  Не стоит сводить все ценности к "не ври и не убивай", они гораздо сложнее и шире, причем важнее не сходства между ценностями папуасов и англичан, а именно различия – они сделали папуасов папуасами, а англичан – англичанами.  Сделать свои ценности "общечеловеческими" просто – надо стать законодателем мод в этом смысле.  А если кто-то не умеет, он отгораживается от мира, от человечества, но впереди... примерно то же самое, что и папуасов с их суверенитетом.  Сколько щеки не надувай, ничего не выйдет...  Даже лучшее оружие не у тех, кто храбрее, а у тех, кто умнее.  Все просто.

24.3.2019

Когда говорят, что в русской литературе XIX, да и ХХ веков отсутствовали те или иные жанры, направления, типы, забывают, что ненаписанное в России-СССР восполнялось (кстати, как и в доклассический период XI-XVIII веков – в огромной степени) переводной, разумеется, преимущественно западной, литературой.  В этом смысле невозможно изучать историю русской литературы без изучения истории западной литературы, особенно без прояснения вопроса, что читали писатели (да и что читали читатели, помимо русской литературы, тоже).

29.3.2019

Вирджиния Вулф временами до ужаса похожа на Анну Ахматову.  И не только внешне.

6.4.2019

Дмитрий Быков погряз в манихействе.  Бог, дьявол, дьяволобог, богодьявол, бодьяговол...  Бедность в богах – так назвал монотеизм (а равно и моносатанизм) Лукиан Самосатский.

13.4.2019

Вкратце о религии. Детские сказки в юности становятся романтикой, но в старости это уже глупость.

17.4.2019

Даже роман о временах сталинизма в современной литературе уже будет историческим романом – прошло 70-80 лет, а поэтому интерес некоторых современных авторов к модернизму и заре постмодернизма вынужден подаваться в формах исторического романа.  Исторический роман – странное явление.  Ему всегда – со времен "Александрий" (романов об Александре Македонском первых веков н.э.) – не везло.  Прежде всего, хотя предмет исторического романа, как будто, ясен, на практике авторы менее всего считаются с этой теорией.  Написать исторический роман...  Здесь у автора не так уж много вариантов в смысле коммуникации с читателем.  Можно взять исторический фон и населить пространство знакомыми читателю реалиями (а иной раз вообще – окружающими автора прототипами), раскачивать диалектические качели "в прошлом все было иначе – ужасно!" – "в прошлом не так уж все отличалось от современности: в римских газетах была уголовная хроника (чисто конкретно!)"  Но подобный подход вычисляется мало-мальски интеллектуально развитым читателем и не прибавляет очков автору (зачем читать об ограблении сберкассы в ганзейском Бремене XIV века, если можно ограничиться чтением об ограблении сберкассы в подмосковном Реутово?)  А антураж в виде соблазнительных рабынь и неуловимых (до изобретения видеорегистраторов) разбойников мало-помалу приедается и также, в конце концов, не работает на достоверность повествования (не смотря на сам подход к литературе как к описанию чего-либо из ряда вон выходящего).  Оруэлл (в дневнике Уинстона Смита) отметил эту фатальность связи времен: либо прошлое похоже на будущее – и этим именно не интересно будущему, или прошлое разительно отличается от будущего – и этим будущему непонятно.  Дополнительная проблема исторической романистики – задача, которую автор ставит перед собой: выразить своим произведением какую-либо волнующую его (в этом самом марте 2011 года) идею, просто соврать в угоду историонической конъюнктуре современности (историоника – это не совсем то, что "публичная история", она может и не пытаться понравиться окружающим, но от этого достоверностью не страдает).  У читателя может появиться ощущение, что он присутствует при разборках патриотов (патриоты страны Y, попробуйте убедить патриотов страны Х, хотя бы и в литературной форме, что их страна вообще могла на кого-то нападать), и это тоже отвращает от чтива.  Рафинированные специалисты-историки славятся своей аллергической реакцией на все ляпы и несоответствия исторических романов или фильмов, но представим себе исторический роман, написанный историком-специалистом, – он быстро перестанет быть романом и превратится в докторскую диссертацию, причем автор не заметит подмены (разумеется, диссертация – это хорошо, но где же исторический роман?!)  Таким образом, приходится с грустью констатировать, что исторический фон в литературных произведениях исторического жанра не играет самостоятельной роли, а если эту самостоятельную роль ему придать – отпугнет читателей (попробуйте написать роман о реальноисторическом Арапе Петра Великого – и сравните его в смысле занимательности со сценарием известного фильма).  Автор, в конечном счете, соглашается с этим несовпадением и принимает все вышеперечисленные условности.  Да, даже такие мэтры, как Морис Дрюон или Дм.Мережковский в плену условностей (Дрюон утешал современников, обескураженных кризисом Франции в середине ХХ века, а Мережковскому угодно было писать хоть о марсианах – лишь бы они играли в массовке его идеи о "третьем завете").
Неужели лучший исторический роман – это летопись, историческая хроника, путевой дневник, записка, вышедшая из под пера современника описываемых событий?

В России переиздали (2004, 2018) неиздававшуюся с 1968 года СУММУ ТЕХНОЛОГИИ Станислава Лема.  Сергей Переслегин, как мог, постарался испортить ее своими комментариями.  И показал себя гораздо хуже Лема, хотя формально в своем 2004 году Переслегин должен знать больше, чем Лем в своем 1967.  Нет.  Цивилизационный маразм есть цивилизационный маразм.  Целая цивилизация ничуть не умнеет.  Поэтому Лем умнее Переслегина.  Уже хотя бы потому, что первый жил в обществе, у которого было будущее, которое сделало ставку на разум, а второй жить не может без чуда и веры.  Разумеется, главный конфликт Лема и Переслегина – в области веры.  Переслегин под конец дошел до бабьих басен о "трансцендентности" информации, получаемой в сновидениях.  А Лем просто заметил ему (авансом, хотя... впрочем, о деградации цивилизаций Лем тоже писал, правда, не о таких...), что "ни одна наука не может ничего утверждать о существовании или несуществовании трансцендентных явлений".  Казалось бы, реверанс в сторону верующих.  Нет.  Других способов узнать о существовании или несуществовании трансцендентных явлений просто нет.  Потому что они сами являются "трансцендентными" (хотя каждый верующий, как тот Фома, жадно хочет потрогать руками, наконец, предмет своей веры – да, обычными научными руками, и именно это-то Переслегин, в конечном счете, ему запрещает).
Но это (попытка скрестить научного ежа с религиозным ужом) ненадолго.  Гримаса распада советского общества (постсоветский период, который рано или поздно закончится). У верующих академиков (я уже говорил об этом) вырастут дети – верующие птушники.  А верующий птушник вряд ли будет задаваться вопросом о соотношении веры и знания.  Он, скорее всего, удивится, что это самое знание может существовать.  Он его не знает.  Веры ему достаточно.

21.4.2019

Гертруда Стайн в своей АВТОБИОГРАФИИ ЭЛИС БИ ТОКЛАС (1933) тараторит и тараторит, рта ни на минуту не закрывает.  Я бы ее не выдержал, особенно дружески.

24.4.2019

Теодор Адорно мучится с культурной индустрией.  Не дает она ему покоя, он – одновременно и ее жертва, и ее обличитель, и прикован к ней, как раб к галере.  При этом все подобные критики (как один!) допускают одну и ту же системную ошибку: сравнивая современный масс-культ с прошлым (а в прошлом, как известно, даже дождь был мокрее, не то что солнце ярче), Адорно сопоставляет классику какого-нибудь XVII века с ширпотребом ХХ века.  Естественно, ширпотреб проигрывает.  Надо иначе, надо классику сравнивать с классикой, а ширпотреб – с ширпотребом.  Да, ширпотреб ХХ века с ширпотребом XVII.  Он был там – в XVII веке, и, наверное, современники его тоже ругали на чем свет стоит (во всяком случае, причитания в стиле "раньше было лучше" не Адорно начались и не им закончатся).  Другое дело, что от XVII века остался Рембрант и Кальдерон – точнее, мы интересуемся там Кальдероном, а не ширпотребом (хотя Кальдерон написал более 200 интермедий, комедий и драм, а попробуйте при таком количестве обойтись без халтуры), и ширпотреб XVII века просто забылся.  Ширпотреб века ХХ тоже уйдет из памяти (уже начинают забывать Микки Рурка, который так не понравился лично Адорно, а Лолиту будут помнить и через 1000 лет) – и это должно утешить современных страдальцев культурной индустрии, если их вообще нужно утешать (по мне, так не нужно).  Дело даже не в том, что во времена Вальтера фон Фогельвейде не было электронных СМИ, а в том, что никакие электронные СМИ не изменят коренных законов развития культуры.  Ее многоэтажности, в первую очередь.  Ну а этаж – дело вкуса.  В своем снобизме, желании всех заставить слушать только классиков Адорно проявляет неожиданный тоталитаризм, и уж точно желает стандартизировать культуру.

25.4.2019

Платоновский идеализм малосилен.  Даже если все общество договорится считать, будто дважды два равно тридцать восемь, всегда найдется бездуховный предатель, который скажет, что дважды два равно четыре.  Так, в конце концов, и окажется.

26.4.2019

Я был более чем уверен, что Дмитрий Быков, оправившись от своего недомогания, начнет еще большую религиозную пропаганду – толкать в массы свою версию христианства (надо сказать, существенно отличающуюся от версии многих других христиан, начиная со Всеволода Чаплина), чем раньше, и оказался прав.  А вот мусульманин после комы станет уверять, что нет богов, кроме аллаха, кришнаит будет настаивать, что играл с самим Кришной, древний грек побывает в Аиде с Хароном и Персефоной и т.д.  Вот напишу сейчас: чем бы дитя не тешилось... нет, это не дети, это здоровые придурковатые мужики.  В этом-то вся проблема.

5.5.2019

БУДУЩЕЕ АЛЬБЕРА РОБИДЫ
Первым делом следует сказать – и это главное! – что Альбер Робида (1848-1926) – карикатурист и фельетонист.  А это не просто особая профессия, это особый, специфический взгляд на мир.  В России тех времен я бы сопоставил с Робидой Чехова и его многочисленных подражателей, которые в конце XIX – начале ХХ века создавали и поддерживали ту неподражаемую (сейчас – точно неподражаемую) эстетическую журналистскую атмосферу, которая сразу заметна, стоит нам открыть любую дореволюционную газету.  Этот веселый, немного игривый, в меру ироничный, но занимательный и увлекательный стиль, который так непохож на звучание большевистской советской журналистики.  Карикатурист должен видеть мир под определенным углом – и все тут!  Поэтому все – все! – иллюстрации Робиды к своим фантастическим романам карикатурны, и оценивать их следует именно по этому жанру.  Впрочем, карикатура бывает разной (дружеский шарж – тоже карикатура), а поэтому степень насмешки Робиды над своими героями – дискуссионный вопрос.  Важно, что методика презентации будущего вполне соответствует масс-культуре 1880-х годов, подобно тому как персонажи Робиды продолжают одеваться по моде времен французского символизма... хотя нет, Робида позаботился и о моде будущего (естественно, даже средневековый богомаз должен был понимать отличие костюмов Высокого Средневековья от моды Раннего Принципата): его дамы и господа одеты в однообразные юбки и панталоны типа галифе, до колен, а ниже – в стандартные чулки с туфлями (а ведь Мерсье так надеялся на более естественную одежду типа футболок и шорт).
Когда некто берется прогнозировать будущее, долг любого лояльного читателя – сделать сосредоточенное лицо и патетически сказать: он все предсказал!  Нет, я не лояльный читатель.  И потому хочется (да оно и бросается сразу в глаза) обратить внимание на то, чем будущее Робиды отличается от реального будущего.  Итак, в электрическом мире Робиды на календаре 1955 год.  Скажем так, недалеко.  От 1890, когда писался роман, эта дата отстоит всего на 65 лет, и живы еще немало детей конца XIX века.  Да, с Мерсье, заглянувшим на 660 лет вперед, Робиде не тягаться, но ведь в 1770 темп жизни был меньшим, и Мерсье вполне мог рассчитывать на какие-то существенные изменения только в масштабе веков.  Правда, никто не будет спорить, что с 1790 по 1855 мир немало изменился, и даже с 1290 по 1355 тоже было предостаточно перемен.  Это я отмечаю потому, что в романе ЭЛЕКТРИЧЕСКИЙ МИР иной раз покажется, будто прошли века: взять хотя бы туманные намеки на 12-ю революцию во Франции, если за 100 лет (1789-1889) таковых случилось целых 4, то среднестатистически 12-я должна выпадать уже на конец XXI века.  Однако, герои помнят только "революцию 1935 года" (кто с кем? марксисты против республиканских радикалов?)  И ведь действительно много чего случилось: "Война 1914 – бах! Война 1940 – бабах!..  Все работает на электричестве, все крутится, вертится!.. Нейтроны всякие...  Люди обезумели, свихнулись!.." – это Луи де Фюнес вводит родственника своей жены из 1905 года в курс событий.  Но Франция 1955 года ("Ах! эти прекрасные вакханки" с де Фюнесом) – республика, хотя с сильным духом олигархии.  У власти, однако, у реальной небутафорско-политической власти – ученые-инженеры, капитализировавшие свои знания настолько, что они контролируют экономику, во всяком случае, наиболее наукоемкие и инновационные ее направления.  Слов нет, Эдиссон, Маркони или Бил Гейтс обогатились на своих изобретениях, но экономика слишком сложная система, чтобы обеспечить такую уж власть именно изобретателям (Генри Форд, вопреки 160 патентам на его имя, изобретателем и вообще инженером не был).  Где-то поблизости – Англия, Дунайское Королевство, Коста-Рика (синоним Латиноамериканской Федерации?), Россия, Китай, кстати, подмявший большую половину России.  Германию Робида, как и полагается французскому патриоту после 1870 года, столь не любит, что попросту игнорирует.  Людей много, и они летают (хотя по дорогам, неудобным дорогам для рожденных ползать, которые не привлекают инвестиций, все еще бегают конные экипажи – аналогично космонавтике после 1991 дизель здесь оказался в загоне).  Робида стремится ввысь, ему опротивела отсталая земля, он осваивает воздушный простор, ему неведома акрофобия.  Поэтому ажурные конструкции домов середины ХХ века в стиле модерна конца XIX века смотрят не на дороги, а на воздушные трассы, по которым курсируют электролеты (земля же пригодна лишь для опор электропневматических хайвеев).
И все же каждый фантастический роман о будущем больше всего может рассказать именно об эпохе своего создания, и поэтому девиз "назад в будущее!" актуален в смысле сугубо исторических исследований на базе анализа утопий и антиутопий прошлого.  Что больше всего волнует людей в романах Робиды?  Нет, не передача изображения на расстояние и не "гуманные" войны с помощью миазмов, обездвиживающие противника (это вполне напоминает рассуждения доктора Тромпа в романе Буссенара КАПИТАН СОРВИ-ГОЛОВА).  Прогресс, его цена – вот, что высмеивается (другого слова не подобрать).  Здесь Робида – истинный сын своего столетия.  Когда он убежден в непосильности для среднего человека умственного труда на уровне века ХХ (эти опасения популяризировал Одоевский, предупреждавший еще в пушкинские времена, что "износ" человеческого организма приведет к омолаживанию правительств; оруэлловский О'Брайен тоже допускал нечто подобное).  Отсюда целая галерея карикатур на "ботаников" и "прохвессоров" (чьи гены потерялись бы, если б не остатки природных крестьянок – здоровая кровь прошлых веков), и если Уэллс сам придумал своего "человека миллионного года" с гипертрофированной головой, то уж больно это изображение напоминает карикатуры Робиды.  Страхи Робиды по поводу феминизма преувеличены.  Еще за лет 70 до него, да что 70! – еще в конце XVIII века "синий чулок" был объектом насмешек везде – от Лондона до Петербурга (ср. эпиграммы на первый выпуск Смольного института).  Женщина не стала мужчиной, как не старалась.  Инфляция, споры древних с новыми, поэты прошлого столетия (характерно, что мало кто из фантастов, описывая век ХХХ, описывает литературу или музыку века XXV-XXVIII... они все там – в ХХХ столетии – еще как бы живут во времени автора и спорят о метафорах Даниила Заточника).  Перенос прошлого в будущее?  Усатый франт в цилиндре с инстинктами жителя Третьей Республики в грядущих веках?  А что же современные авторы?  Неужели их волнующие вопросы будут через 65 лет карикатурами на человеческую наивность?  Смотря откуда смотреть: Франция эпохи постройки Эйфелевой башни ощущала себя на острие будущего, с ее высоты открывался обзор грядущих веков.  Есть, однако, фантастика, которая занята переживанием прошлого: всех этих «вчера будет война» и попаданцев с Калашниковым к Берии.  Будущее ей противопоказано.  Нетрудно догадаться, что и продукция этих двух фантастик будет разной.

7.5.2019

Сергей Глазьев – трижды отставной политик (его выгнали сначала либералы, потом патриоты Конгресса Русских Общин, потом коммунисты), исключенный из Национальной академии наук Украины, воспрещенный к въезду на территорию США, Европейского Союза, Канады, Австралии и Швейцарии, продолжает свою борьбу против нацистов: «многих влиятельных лидеров западного мира, от Гитлера до Олбрайт», которые, нацисты то есть, не пускают его, антинациста Глазьева, в США, ЕС и т.д.  Почему они нацисты?  Потому что не пускают.  Чего непонятного?  Я все жду, когда же Глазьев нанесет последний, сокрушающий удар оккупантам – откажется от любых предметов западно-нацистского производства, даже произведенных в Китае на немецко-фашистские инвестиции – гаджетов (хорошую вещь «гаджетом» не назовут!), автомобилей, лекарств и т.д. унижающих советского патриота подачек.  Надеюсь дождаться.

8.5.2019

Феноменолог Макс Шелер сцепился в 1912 году с Фридрихом Ницше (уже умершим, но вопреки утверждению христианского божества в известном анекдоте, все еще живым и актуальным ниспровергателем религиозной морали) по вопросу о ресентименте в структуре морали.  Пасторский сынок Ницше со знанием дела высказал все, что мог, о поповской и иже с ней морали, ее извращенности и противоестественности (тут бы хоть человеком остаться, оттого берутся «повышенные обязательства» сверхчеловека).  Все это Ницше обозвал французским словом ressentiment – т.е. злопыхательство на почве ценностей (простой пример: просто так набить кому-нибудь морду – хулиганство, а набить за веру, особенно за истинную, почти подвиг, авось наградят бедную-несчастную жертву, которая вынуждена бить морду).  Очевидное?  Нет, Шелер пытается нам доказать, что все не так.  Конечно, он понимает всю тягомотину апологии – ведь защищая нечто, приходится нести за это защищаемое ответственность.  А этого Шелер – сам порядочный ресентиментщик – допустить не может.  Отсюда вечная поза Шелера: меня не так поняли, я не то хотел сказать, и вообще – если вы недовольны христианством, вы его просто не понимаете (впрочем, клин клином вышибается: подозреваю, что негативное отношение к религии происходит от слишком исчерпывающего знакомства с нею, потому, верующие, бойтесь греха знания – оно убивает вашу религию).  Чтобы избежать критики – правильно! нужна неопределенность; чем более систематичная и всеобъемлющая эта неопределенность, тем меньше позиций для критики у критики.  Апофатическое богословие Шелера мощным потоком изливается в область морали, порождая забавную апофатическую мораль (не от хорошей жизни: отцы церкви искренне верили, что проповедуют добро, но во времена Шелера уже этим не прокормиться – слишком много возражений насчет идентификации добра с верой, приходится морщить нос при виде позитивистского добра).  Религию обвиняют в потворстве злу – а что такое ваше добро? – спрашивает Шелер.  Обвиняют в глупости – а что такое ваш разум?  Обвиняют в реакционности – а что такое ваш прогресс?  Обвиняют в антигуманности – а что такое ваш гуманизм?  Под сомнение можно поставить вообще все, что угодно, если это все под ударом антирелигиозной критики.  Отрекаясь от тех или иных феноменов бытия, Шелер уводит свои ценности из под огня критики в такие метафизические дебри, что, в конце концов, сам перестает понимать, что он имел в виду (как тот Джойс в своем романе ПОМИНКИ ПО ФИННЕГАНУ, где он изобрел особый язык, понятный из всех читателей только ему самому), – видимо, просто то, что никто не сможет подвергнуть критике.  Попутно, раз уж его любимое христианство обвинили в ресентименте… ах, вот вы как?! – сами вы ресентимент! – Шелер изливает самую черную желчь на всю ненавистную ему современность, «дух века сего» и… Для религиозной апологетики характерен иррациональный маразм, сцепляющий все утверждения о ничтожности и локальности безбожия и усталость руки рубить головы бесчисленным антирелигиозным феноменам вокруг – в мире, отвернувшемся от истинной веры (это кокетство апологетики получается уже просто рефлекторно).  Никак иначе у Шелера не получается.

11.05.2019

Шартрская школа.  Франция, XII век.  Перед этими интеллектуалами-схоластами вдруг раскинулась в своей колоссальной протяженности природа.  Они – потрясены.  Физика (в широком смысле: включая астрологию, алхимию, биологию) стала их главным вдохновением и суммарумом интересов.  Подчас они добирались до вполне материалистических выводов, и если бы не проформа...  Кстати, все они сходились на том, что мир – обыкновенный физический мир за окном: а) прекрасен, б) разумен.  Им в голову не приходил пессимистический настрой современных (см. выше) богословских арьергардов, отступающих перед реальностью, а оттого стремящихся увести за собой как можно больше людей, пугая их несовершенством и иррациональностью мира вокруг.  Шартрскому философу для объяснения сущего не нужна была и непознаваемость: этот бреющий себя брадобрей (откуда знаешь, если непознаваемо все?)

12.5.2019

А в XVII веке Блез Паскаль, полуянсенист, места себе не находит, сражаясь с иезуитами (в ПИСЬМАХ К ПРОВИНЦИАЛУ, 1656 год).  Люди, всерьез воспринимающие религию (любую), желают и ожидают обнаружить в ней, помимо абстрактных догматов, вполне определенные морально-нравственные императивы и ценности того или иного образа мыслей и действий.  Нет.  Люди разные.  Любая религия в руках весельчака и повесы будет выглядеть иначе, чем в руках нытика и зануды.  Тексты и проповеди?  Два человека с различными темпераментами будут неизбежно вычитывать из одного и того же текста совершенно разные советы и запреты.  А уж стремление «дойти до каждого» играет с религией злые шутки.  Вспоминается анекдот о проповеднике, который сначала проповедовал бригаде плотников, что Иисус Христос был лучшим в мире плотником, потом – корпорации математиков – что Иисус Христос – отец математики, а под конец, попав в джунглях Новой Гвинеи к дикарям-людоедам, уверял их, что Иисус Христос – первый людоед на свете.  Это очень неожиданно для вторично-религиозных людей, которые не так давно заинтересовались религией именно в поисках чего-то сверхъестественного, ценностного, только религии присущего.  Нет.  Там нет содержания.  Одна форма.  Наполнить которую можно чем угодно.

15.5.2019

Аристотель пишет про козла с острова Лемнос, который давал молоко.  Генетические отклонения?

17.5.2019

А ведь модернизм Джойса – его УЛИСС и ФИННЕГАН – вышли из ГЕСПЕРИЙСКИХ РЕЧЕНИЙ.  Там тоже искусственный язык – маньеристская латынь и иные модернистские изыски.  Ирландия.  VII век.  Почему-то Хоружий это упустил.

25.5.2019

Фильм Данелии ТРИДЦАТЬ ТРИ (1965).
Замечательный советский фильм (почти все такие фильмы проходили худсоветы и прочее начальство с трудом, чуть ли не купюрами, но проходили; ведь там – в СССР – была цензура, и, к примеру, верующих, попади они туда, ждет много неожиданных неприятностей).  Вот не могут снять в современной России ничего подобного.  Силенок нет, тямы нэмае, рылом не вышли!  Почему?  На эту тему можно написать целую искусствоведческую монографию, хоть на 1000 страниц, но вывод будет тот же.  И не только в эпохе дело, не в мелодии к фильму, и не в том, что "раньше было лучше" (раньше, действительно, иногда бывает лучше). 

28.5.2019

Весь мир мечтал получить автограф Гагарина.  А Гагарин мечтал получить автограф Лолиты Торес.  Он влюбился в нее.  И они встретились – в Москве, на новогоднем огоньке 1963 года.  Мир прекрасен.

Только что объяснял девушке суть цикла американского фантаста Пола Андерсона ПАТРУЛЬ ВРЕМЕНИ: это защита времени от разных попаданцев (Берии с автоматом Калашникова и т.д.)  У меня раньше был целый вагон знакомых таких попаданцев, да и сейчас есть.

1.6.2019

СТАНИСЛАВ ЛЕМ ФУТУРОЛОГИЧЕСКИЙ КОНГРЕСС (1970).
Этот роман оказался суммой всех предыдущих произведений Лема, дайджестом его изобретений и страхов.  Именно страхов.  Здесь есть "прокрустика" и прочие лингвистические мутанты (см. ЭДЕМ: центрсамотяг, гневисть), проблемы доказательства реальности (СОЛЯРИС), все эти противоестественные мегаломании будущего (ВОЗВРАЩЕНИЕ СО ЗВЕЗД), присутствует любимый герой Лема – Йон Тихий, который слишком уж заземлен в середине ХХ века (и когда ЗВЕЗДНЫЕ ДНЕВНИКИ экранизировали в Германии, Тихий предсказуемо оказался заурядным мещанином эпохи позднего Аденауэра и Вилли Брандта).
У меня вопрос (в пику дурацкому присловью автора аннотации к книге - "почти неправдоподобно пророческая книга") – а так ли уж изменилась жизнь в 2019 (например) по сравнению с 1970?  Попробуем объяснить (кратко) человеку 1970 года, что произошло за следующие 50.
Геополитика: СССР приказал долго жить.  Все попытки его "возродить" оказались карикатурами, наоборот, приблизили упадок и превращение той части света в зону обскурантизма и реакции.  Зато быстро развивались страны Восточной Азии, ставшие после 2000 года важнейшим элементом новой глобальной экономической системы, дуалистической и включающей США и Китай в качестве главных полюсов.  Ядерные арсеналы США и того, что осталось от распада СССР, сокращены в несколько раз.
Демография: вопреки прогнозам 1950-1960-х, рост населения к 2000 году стал замедляться, и в 2020 году население Земли составило 7,7 млрд. людей, а вовсе не 9,4 (если экстраполировать темпы 1960-х), и вообще, к 2100 году прогнозируется максимум 11 млрд., после чего население в масштабах всего земного шара перестанет расти.  Уже в 2020 очень много (по меркам середины ХХ века) стариков.
Экономика: росла, не смотря на несколько кризисов, развивалась кредитно-инфляционная модель (ямайская система и отказ от золотого стандарта).  Произошло удешевление товаров по мере совершенствования технологий, но все равно по прежнему качественная медицина, техника и образование стоят достаточно дорого.  Неравенство вряд ли сократилось за 50 лет, но и не выросло, кроме стран бывшего социалистического лагеря.
Технологии: освоение космоса оказалось после 1980-х задвинуто на второй план, зато произошла компьютерная революция, которую до 1950 года вообще мало кто себе представлял.  Информация теперь передается практически беспрепятственно, и многие принципы ХХ века (начиная с авторского права) становятся анахронизмами.  Изобретено немало новых лекарств, но болезни не ушли в прошлое и продолжают уносить жизни, особенно в малоразвитых странах (таковых больше половины).  С т.з. 1970 года за эти 50 лет изобретено не так уж много: нет ни лунных баз, ни термоядерных электростанций, ни воздушных такси, само собой никаких скатертей-самобранок и машины времени.  Изобретены и отчасти внедрены за первые 20 лет XXI века: гиперзвуковые летательные аппараты, аэрогель, электронные сигареты, наноприборы, 3D-интернет, лазерная космическая связь, клонирование.
Общество: на его развитие оказывали влияние новые технологии (связь, информация).  Люди стали сохранять работоспособность и, следовательно, социальную активность на 10-15 лет дольше.  Средняя продолжительность жизни за 50 лет также выросла на 15 лет.  В развивающихся странах рождаемость и соответственно многодетность снизились, а в развитых стабилизировались.  Хотя СМИ будируют тему трансконтинентальных миграций, в реальности мультикультурность не так уж сильно ощущается.  Растет количество матерей-одиночек (чему способствует массовое трудоустройство и образованность женщин) и внебрачных детей.  В большинстве западных стран легализованы однополые браки.  Сельское население продолжает сокращаться и маргинализироваться.
Политика: после краха коммунистических режимов в 1989-1991 и "перестройки" в Китае левые партии пережили кризис, но в начале XXI века происходит их второе рождение, уже с сильной почвеннической и религиозной составляющей.  Либеральные партии противостоят "антиглобалистам".  Левых террористов сменили религиозные фанатики (преимущественно мусульмане).  С ними борются с переменным успехом.  В обществах наблюдается запрос на "сильные личности", но он не удовлетворяется.  Даже самые тоталитарные страны (типа КНДР) уже не могут и не хотят полностью контролировать своих граждан.
Культура: рост продолжительности жизни и досуга создал спрос на сериалы, несколько новых музыкальных стилей сменили друг друга, но по большому счету мало что изменилось.  По прежнему смотрятся фильмы середины ХХ века (в бывшем СССР после 1991 полный упадок кинематографии и литературы), а новые фильмы и книги перекликаются со своими предшественниками.  Мода на латиноамериканскую литературу и кинематографию отошла, французская литература – в кризисе, в России школьный учебник литературы застыл на конце ХХ века, некоторое оживление литературы США и особенно Великобритании (чьи писатели в первые десятилетия XXI века – самые читаемые в мире), заметно немало писателей из стран Азии.  Компьютерные игры способствовали уменьшению агрессивности подростков...
Вот, собственно, почти все. Интересно, напиши такое Лем в 1970, поверили бы ему?  Или стали требовать химического озверина для кота Леопольда, космопланов на Марс и перенесения разумов в новые тела?  Кажется, писатель-фантаст, сочиняя нечто о будущем, пытается разом запихать все новинки в один год, нимало не думая о хронологической вероятности их изобретения и, что важнее, внедрения (например, видеотелефон почти не используется, хотя технически давно возможен).  А когда, оторвавшись от биологических мутаций и космических саг Лема (как тот Леонов в фильме ДЖЕНТЛЬМЕНЫ УДАЧИ оторвался от телефонного разговора с детским садиком и вновь окунулся в блатную малину), смотришь на современность, где религиозные фундаменталисты борются против паспортов и прививок, одно племя уверяет себя, что оно – самое-самое, а другое рядом – просто нелюди (патриотизм), а цыганята попрошайничают на улицах, приходится признать: «флипнуть до космопорта» получится еще очень нескоро.  Так что футурология не такая уж страшная наука.

2.6.2019

ФОМА КЕМПИЙСКИЙ О ПОДРАЖАНИИ ХРИСТУ (1427).
Фома в этой свой очень тиражной книжке (говорят даже, она пользовалась спросом, сопоставимым с библией) показал себя в роли такого капрала, который прохаживается перед строем новобранцев и делает им всяческие замечания: так не стоять! так пуговицы не застегивать! не зевать! дышать?.. дышать можно, но только чтобы уж совсем не помереть.  Я заметил недавно, что любая спекуляция (религия, идеология и т.п.) неизбежно будет наполняться содержанием от своих авторов – закомплексованные анахореты, активные скандалисты, мазохисты и филантропы будут создавать каждый свою религию, а потом другому из идентифицирующих себя с данной религией совершенно бессмысленно предъявлять претензии на счет мазохиста, если он не мазохист.  Как это выглядит?  Сангвиник: "бог сотворил наилучший из миров".  Холерик: "Порождения ехиднины!"  Меланхолик: "Оплакиваю свои грехи..."  Флегматик: "Не согрешишь – не покаешься, не покаешься – не спасешься".  Но конкретный Фома Кемпийский в своем тексте оказался мелочно-скаредным, приставучим субъектом (как тот старшина из армейского анекдота про "свинья всегда грязь найдет"), и божество себе ровно такое же придумал.  Все эти духовные практики соответствуют завистливому, мелочному, придурковатому "всемогущему невидиму", который, как Оруэлловское государство, не желает, чтобы его граждане получали от жизни хоть какое-то удовольствие, и в слежении за этим ставит свою задачу.

4.6.2019

Максим Исповедник, живший в VII веке в Византии, предельно теоцентричен.  Человек сам по себе, просто человек для него ничто, полное ничтожество, достоин презрения (так и пишет), да еще и ненадежен.  Смешным образом, эти максимовские тирады о любви к божеству и нелюбви к человеку схожи с  наставлениями отца Чичикова у Гоголя, когда тот отправляет отпрыска в город на учебу: «а больше всего береги и копи копейку: эта вещь надежнее всего на свете. Товарищ или приятель тебя надует и в беде первый тебя выдаст, а копейка не выдаст, в какой бы беде ты ни был. Все сделаешь и все прошибешь на свете копейкой».  Такое вот божество у мизантропа Максима Исповедника.

10.6.2019

Литературный сюжет.  Дарю всем желающим.  Действие происходит в современной России.  Жил-был разоблачитель лжи.  Лжи любой: со стороны официальной науки, замалчивающей ужасные факты, лжи государственной, лжи со стороны отдельных политиков и общественных деятелей и т.д. и т.п.  Разоблачитель (одинокий, невзрачный и никому, кроме подписчиков его разоблачительного блога, не интересный человек) бил не бровь, а в глаз, лично обличал лжецов, называл вещи своими именами, выводил на чистую воду, затыкал лживые рты и т.д. и т.п.  И вот однажды его самого уличили во лжи.  Сделал это красивый и жизнерадостный метросексуал, который раньше как-то не обращал внимания на разоблачителя.  То, что разоблачитель лжет, было сказано ему лично, и он не оправился от такого циничного оскорбления.  Лег и умер.

12.6.2019

Я не согласен с концепцией Жака Аттали – с его единственной мировой столицей на том или ином историческом этапе.  Все же история – количественная наука, и в ней нет места для метафизических обобщений.  Скорее уж можно говорить о некоей доминирующей зоне, которая, как анаморфоза, увеличивается в масштабе сравнительно с окружающим миром за счет своей роли.  И эта "линза" вполне может путешествовать по миру в зависимости от перемен – качественных и количественных.  Например, в конце XIX – начале XX веков отнюдь не только Лондон был значимым мировым городом.  С ним практически на равных соперничали Париж, Берлин, даже Петербург, а уж роль Вены в литературной, философской, социологической, психологической, архитектурно-дизайнерской сферах этого периода трудно переоценить.  Далее: Львовско-варшавская школа – без нее трудно представить характерные для современной аналитической философии теорию множеств, логическую семантику и семиотику, теорию вероятности, принципы построения иерархии формализированных языков – проще говоря, трудно представить творчество двух таких разных людей как Лотман и Лем.  А ведь, не будь второй мировой войны, и до сих пор в львовских кофейнях ученики учеников Лукасевича и Лесьневского посмеивались бы над иррационализмом "предурализма" и обсуждали концепции семантических категорий (читатель, см. Космическая Энциклопедия Семантики: "картофель является движущимся" у Станислава Лема).  Более того, в моей повести УКРАИНА. 1938 год тот самый Шредингер преподает в том же Университете Франца Иосифа в Черновцах.

13.6.2019

КАРИН БОЙЕ, роман КАЛЛОКАИН (1940).
Об этом романе (одна из первых ласточек новоевропейских антиутопий) вскользь упомянул Владимир Гаков (хотя его переводили на русский еще в 1960-х).  Главный сюжет – медицина, химия на службе у государства, Империи.  Общество и личность, общественные интересы выше личных, сомневающийся одиночка, искусственная культура против традиционных инстинктов (сейчас традиционалисты хотят взнуздать искусственность – вот уж извращение!)  Это все проскальзывает и не удивляет.  Но!..  в романе есть неподражаемая окраска, которая совсем уж отличает его от стандартной тоталитарной антиутопии.  Я бы назвал эту окраску жанровой (и не только потому, что жанр может характеризовать наше самое заурядное поведение).  Когда старое сменяется новым, оно не сразу сдает позиции, где-то еще числится, на что-то еще влияет.  Так ранние работы Спенсера и Конта отнюдь не похожи на зрелый позитивизм, в них еще много от века XVIII и даже от дискуссий начала XIX – вот уж точно непозитивистских.  Аналогично жанровое своеобразие раннего века ХХ – хоть летают аэропланы и вкалывают антибиотики, но по-прежнему кинематограф – окно для развлечения, а каждый актер должен (обязан!) уметь петь и танцевать – какой фильм без песен и танцев, без любовной интриги по канонам раннего Голливуда (даже если экранизируют ПОСЛЕДНИЙ ДЕНЬ ПОМПЕИ или биографию Эмиля Золя)?  Представьте себе солженицынский АРХИПЕЛАГ ГУЛАГ в жанре водевиля?  Не получается?  Но ведь такой жанр (водевиль) тоже есть – и он развивается.  Нет, дело вовсе не в том, что писала авторша, а не автор – и это на минуту можно заподозрить.  Просто в 1920-1930-х были живы многие из тех, кто помнил начало века, ну а в начале века все было иначе.  А потомственный дворянин эпохи Франца Иосифа что в окопах, что в коммуналке продолжал быть самим собой.  Отсюда "второе дно" всех персонажей романа – они сохраняют все условности дототалитарных времен (хотя прошли десятилетия, если не столетие, с тех пор).  Похоже на СССР, созданный не "большевиками", а "меньшевиками".
То же самое, кстати, у Замятина.  Смешно, но из его стеклянного города легко выйти наружу.
P.S. Обычно типовой сюжет "тоталитарного романа" строится на том, что обычный, «наш», нетоталитарный человек мучится в условиях тоталитарного строя (подозреваю, здесь запевалой был Кафка с его алгоритмом «человек, окруженный абсурдом» или Уэллс с его практикой ставить жестокие эксперименты над старой доброй Англией), и читатели сочувствуют ему, и т.д.  Но ведь можно и наоборот: тоталитарная личность оказывается в нетоталитарных условиях жизни, и отсутствие привычного мучит ее весь сюжет.  За примерами далеко ходить не надо: отчаянье неосталинистов (начиная с Проханова и дальше по списку), собачья радость служить государю императору неомонархистов, просто угрюмость разного рода возрожденцев духовности, которые видят, что жизнь вокруг (девушка с в миниюбке, настырный Невзоров со своими фобиями в отношении религий, несколько семей, дружно пьющие пиво в летнем ресторанчике и подкармливающие конфетками детей, резвящихся поблизости, когда всем, кроме монахов на всеношной, уже спать требуется) никак не хочет соответствовать катехизису.  Неофашисты, кстати, сравнительно с этими страдальцами выглядят как веселые бретеры и авантюристы-антропоцентристы в стиле словенской рок-группы "Лайбах" (вот, что значит погибнуть в цвете лет!)  Возьмите этого затравленного окружающим бесцельным и беспорядочным либерастическим миром изгоя и покажите его глазами этот мир.  Даже следить за личной жизнью граждан с оруэлловских вертолетов невозможно!  Кто-то подметит, что вся история постсоветской России – это мучения тоталитарного общества, лишенного тоталитаризма.  Оригинальный сюжет.

14.6.2019

Принято ругать эскапизм, социофобию, отказ человека воспринимать окружающую реальность и жить сегодняшним днем (по идее, любое увлечение – не только конструирование танчиков позапозапрошлой войны или изучение древнегреческого языка, но и охота с рыбалкой – может быть подведено под понятие эскапизма).  Но что же на противоположной стороне?  Как люди воспринимают окружающую реальность и живут одной жизнью с обществом?  Нужно всем интересоваться, во всем знать толк, иметь и высказывать мнение по любому поводу – от  проигрыша (нет, конечно же, выигрыша!) сборной до преступления, совершенного пьяным бомжом в далеком райцентре.  При этом надо всем демонстрировать правильное (т.е. соответствующее общественному, раз уж мы взялись жить в обществе и его интересами) восприятие всего окружающего, следить в этом отношении за собой и за другими.  Даже в теории нельзя проявить нелюбовь к творчеству стародавнего оперного певца классической школы или невнимание к проблеме установки памятника ветеранам Куликовской битвы.  Называется это социомания.  Социоман ничуть не удивится, если от него потребуют ежемесячного отчета о своей интимной жизни.  Он любит и смотрит те фильмы, которые имеют самый высокий рейтинг.  Он завел собаку просто потому, что по телевизору передают рекламу собачьих кормов.  Ничего не поделаешь... жизнь общества, коллектива... Неужели и среднее арифметическое эскапизма и социомании – умеренность также не имеет никаких плюсов?..
Социомания – беда, а не вина.  Эти люди неплохо себя чувствовали в масштабах сельских поселений, где отдельный человек ежесуточно сталкивается не более чем с 60 людьми и их проблемами, но в большом городе ему приходится каждый день реагировать на 10000 человек (это точные социопсихологические подсчеты), и тут уж взбеситься можно, если принимать во всем участие.  Вот, еще одна ошибка традиционалистов.  Если они не в состоянии расселить большие города, пусть не строят из себя деревенскую прозу.

15.6.2019

Филиппо Томмазо МАРИНЕТТИ (1876-1944) – итальянский футурист, фашист и участник Сталинградской битвы (почему нет его совместного литературного труда с Виктором Некрасовым?) был лысоват.  Но очень гордился своей лысиной.  Особенно в отношениях с женщинами.  Правда, справедливости ради, следует отметить, что мы не знаем, как воспринимали лысого Маринетти женщины (в описании разного рода мачо это не менее важно).  Может, разве что скрытая эпиграмма у Жоржи Амаду в ДОНЕ ФЛОР: «А кто этот лысый попугай? Очередной претендент?»

16.06.2019

В 2019 году издательство Гиперион выпустило изданный в 1976 году роман таиландского писателя Кхампхуна Бунтхави ДЕТИ ИСАНА.  Больше всего понравился обряд "укачивания кошки с пританцовыванием" (кошка – в индокитайских мифологических представлениях – посредник между людьми и богами и может выпросить дождь).
Но а вообще – о чем роман?  О традиционном укладе жизни – том самом, который так пропагандируют традиционалисты, но не о том, каким он кажется традиционалистам, а о самом настоящем.  О голоде, постоянном голоде и желании что-то пожрать, о еде (наверное, 90% текста посвящено кулинарии: 30% – о процессе поглощения пищи, 40% – о процессе ее приготовления и еще 20% о добывании пищи – добывании любым образом: охотой, собирательством, земледелием, скотоводством, выпрашиванием у соседей и т.д.)  О бедности, самой традиционной бедности, когда все богатство заключается в паре волов и собак, поношенных штанах и ложках из мелких раковин.  О том, как болезни лечат молитвами и заклинаниями (по сюжету все выздоравливают, а если нет?..)  О "вневременном пространстве" (как любят острить культурологи), но это вам не Гоголевский Миргород, где сразу же проставлена дата – 7 июля 1810 года по старому стилю Иван Никифорович оскорбил Ивана Ивановича (в это время русские и турецкие войска сражались за Дунаем, Наполеон аннексировал Королевство Голландии, Фредерик Хасселборо открыл остров Маккуори южнее Новой Зеландии, революционные хунты Буэнос-Айреса, Боготы и Сантъяго свергают власть испанского короля), и даже не Макондо, это именно вневременное пространство – персонажи элементарно не знают, какой сейчас год, и это их особо не интересует (в романе нет ни одной даты, и только косвенно можно догадаться, что действие происходит где-то в середине ХХ века).  Пространство – средняя деревня лао на северо-востоке Таиланда.  Точка обозрения пространства – глаза 8-10-летнего крестьянского мальчика.  Содержание: еда, еда и еще раз еда (концентрация, которой позавидовал бы даже гашековский роман).  В пищу идет все: насекомые, ящерицы, пролетающие мимо птицы, клейкий рис, яйца муравьев, нежные стебли растений, рыба, лягушки, острый перец, мясо, банановые листья.  Каждое блюдо долго и увлеченно приготавливается, и когда у персонажей слюнки текут, им можно верить.  Религия также присутствует в жизни этих людей, но, скорее, как приправа к пище.  В качестве другой приправы к той же еде выступает грубая, но дельная крестьянская эротика, совершенно не похожая на обычаи викторианской Англии, которые современные традиционалисты, со свойственным им садомазохизмом, выдают за "духовные отношения" в браке и семье.  Но, не смотря на постоянную добычу, приготовление и поедание пищи, они все время голодны, они все время на грани голода.  У них нет выписанной из Англии буренки и нет телевизора из сельмага, как нет и канализации, а мыться приходится раз в месяц и реже.  У них есть только они сами – и огромный, жаждущий пищи желудок с дюжиной солитеров, который надо питать любой ценой.  Вот в чем смысл жизни: наловить гекконов, приготовить из них лап (блюдо лаосской кухни), съесть.  И так в течении миллионов лет: здесь как нельзя лучше понимаешь эпичность сцен из МАМОНТЕНКА ФУФА Владимира Митыпова моего детства: мамонтиха обильно кормилась в зарослях у ручья.  А вы думали, в чем?  В традиционном-то обществе?

18.6.2019

Я не так давно заметил, что иррационализм (иррациональный способ мышления) является вовсе не попутчиком религии, ее средством против рационалистической критики себя любимой, а наоборот – вполне может быть антирелигиозен.  Например: верующий имеет систему апологетических приемов, которая должна срабатывать всякий раз, когда ему задают неудобный вопрос по поводу того или иного религиозного утверждения – почему это или то нерационально, противоречит и т.д.  Он тут же скажет, что мир нерационален, что нельзя ограниченными людскими средствами объяснить "мир божий", и вообще это за гранью понимания.  Но как только апологетика начинает граничить с догматикой, наш верующий собеседник преображается и требует от нас разумного подхода к утверждаемым им истинам.  На вопрос: кто создал божество? монотеист ответит, что подобный вопрос иррационален, следовательно, не имеет смысла, а, следовательно, задавать его нельзя.  То есть будет отрицать ровно то же самое, что утверждал только что.  И предпочтет не замечать, что сам ведет себя иррационально.
Избавиться от этой напасти рационалистическо-иррационалистических качелей верующие пытаются на основе т.н. "откровения".  Оно означает, что божество снисходит до неспособного понять его и само дозирует информацию.  Выход, как всегда в случае религии, получается еще хуже безвыходного положения.  Честертон, который сказал, что природа только кажется матерью, а на проверку оказывается мачехой, выразил здесь всю степень бессилия любой теологии, которая никак не может совместить свой желательный сакральный мир с окружающей реальностью, которая идет вразрез с первым (все мифы о "грехопадении" - всего лишь рецептура, с помощью которой теологи находят удобоваримое – для себя, во всяком случае – объяснение данного несоответствия, и свобода – механизм "грехопадения" мира – уже не ценность, а труднорешаемая проблема).  Любое деление на "сакральный" и "профанный" миры неизбежно порождает манихейство, чей привкус ощутим в любых, даже самых гармоничных, на первый взгляд, религиозных системах.  А когда Пауль Тиллих легкомысленно размещает критерий божественности в самих людях в надежде, что "на самом деле" другие люди мыслят аналогично самому Тиллиху, он открывает настоящий ящик Пандоры: ведь если для одного человека танцевать – совершенно противоестественно и неприлично, то другой считает, что "смешон не первой свежести жених".

2.7.2019

ПИТЕР УОТСОН.  ЭПОХА ПУСТОТЫ.  КАК ЛЮДИ СТАЛИ ЖИТЬ БЕЗ БОГА, ЧЕМ ЗАМЕНИЛИ РЕЛИГИЮ И ЧТО ИЗ ВСЕГО ЭТОГО ВЫШЛО.
Довольно сумбурная книга.  Автор стал ее писать в традиционном для последних десятилетий в США жанре «журналистского расследования» (а что? бывают богословские трактаты даже в жанре уголовного дела), но, хотя потом передумал и перешел на жанр философского трактата (на меньшее он не претендует), его стиль все время сбивается, и новости СНН постоянно лезут в прямой эфир повествования.  Жанр философского трактата у автора тоже не получился.  Заявлена была история идей – получилась история людей, причем с любимым у американских консерваторов европофобским настроем: мы, американцы, простые люди, просто себе жили, а потом понаехали разные перемещенные лица и привезли к нам в Америку: Эйнштейн – атомную бомбу, Набоков – Лолиту, Фромм – фрейдизм, Маркузе – марксизм, а мы-то ни в чем не виноваты…  Ну, здесь соперничают два подхода к мировой истории – можно ли найти конкретного виновника всех перемен (известен, значит неопасен), или все общественные процессы происходят масштабнее, и одну марионетку можно легко и просто заменить на другую, тем более что людей много и они, действительно, взаимозаменяемы, в масштабе исторических периодов, во всяком случае.  Убедить в том, что это Ницше во всем виноват (философия Ницше покоится на Шопенгауэре, Буркхардте, Гельдерлине, Достоевском, а эти – в свою очередь…), Уотсону не удается.
Но что же по части идей?  Автор занимается самой простой и незамысловатой апологетикой своей религии по принципу: «если ты верующий – то ты верующий, а если ты неверующий, то ты тоже верующий», и считает, что такая логика неопровержима.  Ему всего лишь пожелали приятного дня, а он уверяет нас, что это согласились с его философской доктриной.  Когда религия была юридически-обязательной, и атеисту грозил костер, можно было говорить о том, что ни один человек «не может жить без веры».   Но с тех пор, как религия стала частным делом отдельного человека (это и есть самое страшное против нее преступление, а вовсе не сбрасывание попов с колоколен, ведь свобода совести «растлевает», выражаясь религиозным языком), она оказалась уделом немногих, причем обязательно с определенным, в целом меланхолическим настроем, а таких людей не так уж много, и их логика понятна только им подобным.
И еще автор выбрал не вполне удачное название.  «Пустота» (шуньята на санскрите) – это очень даже положительная коннотация в буддизме, это почти нирвана, и если некоторые авторы плешь проели на тезисе о конце американского века и начале китайского, то… вот и пустота.  Богов не бывает – вывод вполне буддийский.  Мир не так прост, как думает Уотсон.
Главный вывод Уотсона – человек (именно потому, что он не может жить без этого «абсолюта», которого Уотсон пропагандирует с назойливостью телевизионной рекламы), этот человек недостаточен.  Нужно что-то «сверх…» – сверхчеловек, «люден», «преображенная плоть и дух», а сам по себе человек недостаточен.  Можно, конечно, поспорить с ним или согласиться, но как здесь преобразился сам Уотстон!  Ведь это же ницшеанская идея о «недостаточности».

7.7.2019

Современная иранская проза: Антология иранского рассказа. Т 1-2. СПб.,2010.
Сборник выпущен при содействии посольства Исламской Республики Иран в России, и поэтому перед нами литература официальная, прошедшая все исламские худсоветы, а тем более – прошедшая внутреннюю цензуру каждого автора (их два десятка).  Я пытаюсь найти что-то общее, что объединяет всех авторов, и это просто.  Да, просто.  Потому что, помимо своих разных тем и сюжетов, все авторы пишут одну и ту же книгу, которая возможна только в одной и той же стране с 1979 года.  Что же у них всех общего?  Боль, страдание, смерть, мучение, наказание, борьба, смерть – общая напряженность, которая не разряжается ничем, даже у двух иранских сатириков из сборника (да, даже сатира Ирана не выходит за пределы боли, страданий и т.д.)  Если по сюжету зима – герои произведений страдают от холода, если лето – мучаются от жары.  Пот течет по телам женщин, спрятанным под строгой одеждой.  Религия?  Это нелитературный вопрос.  Она должна быть в жизни каждого литературного персонажа, как партсобрание – в жизни каждого советского коммуниста, о ней можно упоминать, но ее нельзя обсуждать.  Поэтому выхода из жизни – страданий, мучений и т.д. литература не знает.  Религия здесь этажом выше литературы, а поэтому не ждите из числа иранских писателей ни одного нобелевского лауреата.  И не только потому, что проклятый империализм управляет Нобелевским комитетом.  Иранская литература в осаде.  Ее окружают враги: безбожники, шахские приспешники, империалисты.  Как не быть напряжению в таком окружении?  Как не быть мучению и текущему поту?  А почему все же ни одного нобелевского лауреата?  Прежде всего потому, что каждый иранский писатель десять раз думает, прежде чем что-то писать.

10.7.2019

Два серба:
Бранислав Нушич (1864-1938) – сербский писатель, драматург и сатирик.  Когда его первый раз не выбрали в Сербскую Академию (в 1924 году), написал в своей АВТОБИОГРАФИИ: "Я убежден, что вообще нет смысла писать предисловие к автобиографии.  Если жизнь человеческая и имеет какое-либо предисловие, то оно настолько интимного характера, что о нем вообще не пишут" - и так далее, на каждой странице невозможно не рассмеяться.  Почти гашековский колорит.
Леонид Донатович Симонович-Никшич (1946-?) – выдает себя за серба в Москве и за русского в Белграде.  Категорически не хочет происходить от обезьяны (и от какого-нибудь другого млекопитающего, включая свою русскую маму).  Зато претендует на происхождение от сербских королей.  Монархист, инквизитор, православный фундаменталист и прочая.
Представляете, что бы первый серб написал о втором?  Когда югославские дадаисты (антимонархически, достигая предурализма) сравнивали конский зад с лицом императрицы Зиты, причем сравнение не в пользу второго.

Джованни Джентиле (1875-1944) – итальянский фашист и философ-идеалист борется против времени, его разрушающего действия.  Он противопоставляет времени действие иное, которое должно быть (во всяком случае, согласно Джентиле) вне времени, и именно таким образом существует.  Здесь и сейчас нашего мира.  Неприязнь ко времени понятна: как бы философ идеалист из верующих не гордился своей седой бородой и морщинами, хочет он быть иным.  Даже Зевса рисуют бодрым мужчиной средних лет (не говоря уже о христианском пантеоне).  Я знаю (вопреки князю Андрею Болконскому) единственную неприятность: дряхлость старости (даже не смерть: потому юная смерть так прекрасна).  Но так ли уж мы обижены разрушительным действием времени?  Существует ли прошлое?  Существует ли там – в 1985 году – та прекрасная одиннадцатилетняя девочка, ради которой я – тоже одиннадцатилетний (начитавшись Крапивина) – дрался на дуэли и вышиб сопернику глаз?  Или моя четвертая супруга – восемнадцатилетняя студентка медвуза, которая с любопытством смотрит на меня при нашей первой встрече?  Кто существует: она из 2007 года или взрослая врачиха в Берлине 2019 года?  От ответа на этот вопрос многое зависит.  И идеализм Джентиле здесь совсем не при чем.  Если он утверждает реальность действия вне времени, значит то, что было в прошлом, существует, и я даже не «верю» в это (деревянное слово), а помню это – объект воспоминаний перестает быть проблематичным.  То, что есть, обладает самоценностью, и не может быть отменено никакими богами или дьяволами: максимум, что они могут – уничтожить настоящее («покарать» – на религиозном жаргоне), но не отменить прошлое (ветхозаветный, равно как и древнегреческий, пессимизм питался тем, что не учитывал это обстоятельство, не чувствовал прошлого).  А это и есть одно из завоеваний материализма – независимость от прихоти чудес.  Так идеалист всегда будет играть картами материализма, потому что они существуют независимо от чего бы то ни было, от любого «верю/не верю».

11.7.2019

НАСТРОЙСЯ НА ЗАВТРА (1990) – американская экранизация романа Марио Варгаса Льосы ТЕТУШКА ХУЛИЯ И ПИСАКА (1977).
Нет, фильм неплох, и Новый Орлеан хорошо, как говорится, представлен, но этот перенос Лимы в Америку и превращение героев Варгаса Льосы в типичных американцев сделали фильм совершенно отдельным явлением, к роману отношения не имеющим.  По прежнему хочется увидеть на экране Информационную службу "Радио Панамерикана", ресторан креольской кухни с мышками, бегающими по потолочным балкам, порхающий как колибри довоенный самолет над жерлом вулкана в Андах, Великого Паблито и, конечно же, самого мэтра – Педро Камачо: "это был человек пятидесяти лет, с широким лбом, орлиным носом, пронизывающим взглядом..." ("бывший полицейский, зверски избитый женой и детьми (вероятно потому, что он разводил крыс?)")  Всего этого там нет.  И еще долго мы не дождемся настоящей экранизации.  Вот как-то не везет ни Гарсия Маркесу, ни Варгасу Льосе с экранизациями.  Не то чтобы экранизации НЕДОБРОГО ЧАСА и ПОЛКОВНИКУ НИКТО НЕ ПИШЕТ Гарсия Маркеса плохи, но нет в них той простой гениальности литературных основ.  Так что экранизация латиноамериканской классики – дело будущего.

12.7.2019

Еще об иррационализме верующих.  Как-то давно, помню, передача на санкт-петербургском православном радио «Радонеж» – о сатанизме и числе 666.  Рассказывает православный поп – в таком стиле «записок сельского священника», но с разоблачительной интонацией, как Эренбург или Маяковский, побывавшие у буржуев, что вот, поехал он в Америку, а там везде – на каждой вывеске и рекламе – появляется число зверя, и даже любой случайный прохожий может просветить эмигранта: «Нам с ним везет!»  Такая уж Америка – не Россия.  Но при этом рационально объяснить, какого беса русский, православный, традиционный поп поперся в сатанинскую Америку, он не смог.  Это и есть иррационализм.

2.8.2019

Киевляне...  Они злоупотребляют кофе и пьют огромное количество минеральной воды.  Они в целом красивее москвичей и петербуржцев.  В киевской толпе нет какого-то одного типичного лица (как есть типичный москвич, берлинец, парижанин, лондонец) – слишком велик разброс внешности отдельных людей; каждый человек, таким образом, самостоятелен, независим от толпы.

6.8.2019

Роман Курцио Малапарте ШКУРА (1949) и его экранизация (1981).
Эстетика Малапарте нарочито безобразна.  Он начал раскапывать изнанку войны.  Любой войны.  Самой победоносной и славной.  Скверную судьбу побежденных и победителей.  Но сразу же возникает вопрос: а зачем?  Любая война славная и безобразная одновременно.  Чем вторая мировая хуже/лучше любой другой – хотя бы длительных итальянских войн (1494-1559), когда разноплеменные армии насиловали и грабили ровно в тех же местах ровно тех же предков людей 1943 года?  Перед кем выделываются пропагандисты войны, которые любят порассуждать о "священном подвиге", о "благородстве нашей армии" (и заодно о трусливых преступлениях вражеской), о "праздничном настроении победы" – те, кто хочет видеть только парадную сторону войны – ее фасад?  И наоборот, кого хотят испугать авторы, расписывающие смерть, дерьмо, грязь и горе войны, смотрящие только на задворки великих исторических событий?  Опять же: а как там – в прошлом – решали проблему двух ликов войны?  Наверное, все же, те, кто жрал, не делали вид, что у них нет задницы.  В этом человек идеологической эры заметно проигрывает доидеологическим временам.
А что же экранизация?  Бледная тень текста.  Почему кинематографическая муза в 90% случаев не может превзойти текст, за который взялась?  Намек, что лучше читать и полагаться на собственное воображение?

11.8.2019

На украинских денежных купюрах изображены исторические деятели и деятели культуры – Грушевский, Леся Украинка, Григорий Сковорода.  В России все денежные купюры – это города.  Когда-то Вознесенский умолял (в советском революционном вдохновении): "Уберите Ленина с денег!"  Сейчас, кого там в России не нарисуй, любой окажется спорным и... самое скверное... его придется рано или поздно оттуда – с денег – убирать.  Безлюдье современной России.

12.8.2019

Ян Твардовский (польский богослов, философ, католический священник). Автобиография: Мысли не только о себе. СПб.,2019.
У Яна Твардовского детство (первая глава автобиографии - "Вкус детства" датирована 1915-1959 годами) продолжалось до 44 лет.  Завидую!))  У меня к 2018 детство уже прошло.

17.8.2019

Знаете ли вы, что в русскоязычных письменных источниках слово "собака" впервые встречается в 1475 году в грамоте князя Андрея Васильевича Меньшого Кириллову монастырю?  Причем, не в смысле ругательства.

21.8.2019

Мир религий одержал победу над т.н. "язычеством" (точнее разными дорелигиозными системами мироописания), прежде всего, за счет своей систематики – в Античности у каждой философской школы была своя система мироописания, и они, как электроприборы с разным напряжением, не "подключались" друг к другу, а религиозные общины, уж как получилось, создают эту общую систему информации.  Но дальше пути Европы и Востока разошлись.  В Европе (благо ее размеры невелики) возобладала одна конфессия, которая создала некую "критическую массу" единомышленников (а точнее, понимающих друг друга собеседников), которые могли накапливать информацию и развивать при ее помощи общество.  На Востоке же (термином "Восток" обозначено пространство Азии и Северной Африки) в самом начале "эры религий" люди разделились на множество конфессиональных общин, которые, хотя бы уже в силу свой малочисленности, были заняты в первую очередь вопросом самовыживания и мало контактировали друг с другом.  Все успехи буддизма и ислама, однако (по ряду причин), не приводят к появлению эффекта, аналогичного европейской гомогенности.  Т.н. "Восток" делится не только на Индию, Китай и другие самодостаточные субконтиненты, но и на шиитскую, суннитскую, несторианскую, манихейскую и прочие общины, которые в одиночку после XIII-XV веков уже не могут тягаться с Западом.

24.8.2019

Снобизм в отношении американцев раз за разом слишком дорого обходился европейцам (англичанам, немцам, русским).

26.8.2019

Дмитрий Узланер. КОНЕЦ РЕЛИГИИ? ИСТОРИЯ ТЕОРИИ СЕКУЛЯРИЗАЦИИ. М.,2019.
Автор – типичный в современной России "системный либерал", а быть "системным либералом" в России означает так писать и говорить, чтоб никого не обидеть, даже если таблица Пифагора оскорбляет чьи-то чувства верующих. 
Что же видим в книге?  Автор – социолог (сотрудник Московской высшей школы социальных и экономических наук), и разбирает он социологические подходы к явлению секуляризации.  "Секуляризация" – значение этого термина как-то теряется в работе (в лучшем случае, автор дает нам трактовки социологов XIX и XX веков) – это процесс снижения роли религии в сознании людей и жизни общества; переход от общества, регулируемого преимущественно религиозной традицией, к светской модели общественного устройства на основе рациональных (внерелигиозных) норм, а также соответствующая политика.  Казалось бы, все просто – религия возникает на определенном этапе развития обществ (разные религии в разных обществах, и их разность подозрительно – для "нерукотворной" якобы сущности – зависят от разности обществ) и на столь же естественном и логически обусловленном этапе общества исчезает просто потому, что условия общественной жизни меняются (меняются не "сами по себе", а в результате деятельности участников этих самых обществ, но "естественным образом" означает то, что они не могут не измениться, как не может не растаять лед на жаре).  Но эта простота автору противопоказана, потому что ему надо уважать чувства верующих (и так-то подозревают в жидо-масонском заговоре все эти Высшие школы социальных и экономических наук), и тут тонкий русский политик!  Ведь для истинно верующего человека никаких "естественных процессов" не существует, а секуляризация – это не что иное, как пришествие антихриста (или кто там его подменяет в исламе).  Как бы вот и социологических волков накормить, и простых верующих овечек не тронуть?  С Марксом и Контом у Узланера разговор короткий: они жили давно, "многого не понимали" и т.д.  Но вот рядовые социологи – уже ХХ века – Парсонс, Уилсон, Бергер, Лукман, Казанова – с ними проблем гораздо больше.  Общий диагноз Узланера: они все были неправы, секуляризация – фантом, религия никуда не делась, американский президент по прежнему кладет руку на библию.  Если бы на месте Узланера был американский социолог, он бы просто-напросто подкинул дюжину цифр, и мы хотя бы проверили: а действительно ли религия никуда не делась, если учесть, что в 1900 году "открытых" атеистов было в мире в целом 5 млн., и спустя 100 лет их 1230 млн., а в США даже в 1990-х численность атеистов и неверующих (согласно опросам) выросла в 2 раза.  Опять же, для верующего это не проблема, он может одновременно говорить о 100-% религиозности и о том, что люди "ушли от бога", что логично, если "антихрист грядет", и не видеть никаких противоречий в своих речах.  Но Узланеру важно доказать крах социологов-секуляризаторов в теоретическом ключе, и он подробно разбирает дискуссии 1950-1990-х годов вокруг самого по себе термина "секуляризация".  Является ли секуляризация исчезновением религиозности, или лишь церковности? – замечу, для истинно верующего человека это одно и то же.  Можно ли говорить о европейской секуляризации как об эталоне, или наоборот, американская религиозность есть эталон?  Как выглядела теория секуляризации в рамках советского проекта? – а то заладили в последнее время, что СССР был православной страной, а возражать на это = оскорблять чувства верующих.  Но все эти темы в довольно лаконичной монографии лишь намечены пунктирными линиями, нет должной систематики, и полностью отсутствуют оппоненты теоретиков секуляризации из числа верующих авторов.  На этом фоне проблематика следующих работ по данной теме (рецензент А.С.Агаджанян подчеркивает, что это всего лишь первая ласточка в российской науке) должна включать анализ структуры религиозности общества (какие слои и группы в большей и меньшей степени религиозны), степени религиозности, учитывать этно-культурологическое измерение, потому что объявлять Исламскую революцию в Иране знаком заката теорий секуляризации было бы довольно наивно.  Наконец, чисто методологически нельзя не учитывать т.н. "вторичную религиозность" - явление, наблюдаемое в обществах регрессивного типа (совр. Россия в т.ч.), где неверующие люди объявляют себя верующими.  Если учесть хотя бы часть этих факторов и проанализировать на сей предмет социологическую науку, ее подход к секуляризации потеряет ту одномерность, которую ей приписывает Узланер: меньше/больше стало верующих.  Нет, кое-где в работе наблюдается появление весьма интересных мыслей и подходов: чего стоит хотя бы упоминание теории Бергера, согласно которой, атеизм – суть порождение самого по себе христианства, убравшего из повседневной жизни человека сакральное (проще говоря: атеист отличается от верующего монотеиста лишь тем, что признает на одного бога меньше).  Но в целом работа напоминает "отписку" какого-нибудь протоиерея, которому важно озвучить свою веру в то, что Дарвин "принял православие", а остальное неважно.  Констатация десекуляризации тех или иных обществ, приводимая автором в качестве доказательства несостоятельности самой по себе концепции десекуляризации, также слишком декларативна и не учитывает особых причин – и главное: последствий! – такой десекуляризации (будь то Россия, Иран или Афганистан – была ли последняя страна более адекватна в начале 1970-х или в условиях возрождения духовности при талибах?)  На вопрос, как религиозность соотносится с тупиковостью или инновационностью развития обществ, ответа у автора нет.

28.8.2019

Эссеистическое обозрение шведского автора Элисабет Осбринк "1947.  Год, в который все начиналось" издательства Ад Маргинем Пресс продолжает серию портретов разных лет первой половины ХХ века – до него вышли "1913. Лето целого века" и "Время кометы. 1918: Мир совершает прорыв".  Отличие книги Осбринк от этих двух в том, что сюжет 1947 года не столько что-то там начинает, сколько подводит итог 1913 и 1918.  Достаточно нерадостный итог.  Война ведь только на открытках и в фильмах – праздник.  А послевоенные годы – самые трудные.  Главное отличие 1947 от 1913 и 1918, пожалуй, в роли личности.  Она как будто исчерпалась.  Если 1913 и 1918 населены множеством персонажей: тут и Кафка, переписывающийся со своей девушкой, и Оскар Кокошка, художник (все хочется назвать его Фердинандом по мотивам Гашека), и Трумен – Молодые Годы, и Жорж Грос, "получающий триппер от Маши Бетховен" - активисты, деятели искусства, солдаты.  Их много, и каждый самоценен.  В 1947 уже не так.  Из деятелей искусства мелькнет разве что Симона де Бовуар и... Кристиан Диор.  Действуют не люди, а политические институты, организации, карательные машины.  Да, вторая мировая война дорого обошлась. 
Хотя авторша много внимания уделяет послевоенным судьбам еврейских беженцев, ей ни что не мешает подробно описать зверства сионистов в Палестине в отношении арабов.  И ответные зверства арабов.  Ничего священного в этих двух борьбах.  Как и должно быть.

30.8.2019

Сегодня на Невском человек художественно оформлял картонный плакатик "Дайте на бухло".  Ничуть не бомж, скорее вольный художник, хотя и в летах.  Я, проходя мимо, не мог не засмеяться.  Он – с чувством юмора – тоже посмеялся.  Многие ли из вас в состоянии смеяться над самим собой?

Апология космополитизма: ты, конечно, можешь плевать хоть на все человечество, но если человечество на тебя плюнет, ты утонешь.

31.8.2019

ШЕЛЬМУФСКИЙ И ПАНК-РОК XVII века.
Грубые манеры юного Петра не должны были так уж смущать его современников, потому что в XVII веке нравы вообще отличались грубостью и откровенностью – стиль барокко тому способствовал, окрашивая отношения между людьми в антиэстетические тона.  Поэзия и особенно проза отличались тем, что в викторианские времена назвали бы пошлостью, а уж у немцев это качество развилось до предела.  Литературовед, конечно, может стилизовать отзывы: для литературы барокко характерны мотивы отчаяния, безнадежности, пессимизма, скептицизма, мистики; весьма часто звучат в ней мысли о непрочности жизни, о господстве злого начала, о бесполезности и обреченности борьбы против общественного зла.  Но все сложнее и интереснее.  Тридцатилетняя война породила свои дадаизмы.  Появляются нарочито скабрезные романы, дающие большую фору Гашеку и Брехту.  "Симплициссимус", "Арминий и Туснельда", "Шельмуфский", "Диковинные и истинные видения Филандера фон Зиттевальда" столь же прециозны, сколь и грубы.  Прециозность была и своя, доморощенная, а не только под французским влиянием.  Лишь позже – в XVIII веке – новая волна французских влияний вкупе с пиетистскими настроениями уберет из литературы веселую пошлость и храбрую безнадегу, а викторианский XIX век напрочь забудет все это, будто и не было.

1.9.2019

МАРА (Марина Владимировна Нестерова) – российская рок-певица.
"С 2014 года песни Мары приобрели более жёсткий гитарный саунд и наполнились глубокими и сильными идеями: о любви к Родине, защите своей земли, пути воина, героях сегодняшнего дня, русском человеке" - из Википедии.
Русские лесбиянки против украинских и натовских лесбиянок.  Вот что патриотизм с людьми делает...

3.9.2019

Экранизация романа Габриэля Гарсия Маркеса "Любовь во время чумы" (2007).
Вот это уже лучше.  Время в фильме застыло в том начале ХХ века, которое так любил и сам Гарсия Маркес (см. ИСАБЕЛЬ СМОТРИТ В ДОЖДЬ, кстати, именно на первое десятилетие века падает расцвет Макондо).

6.9.2019

Романы Луи Фердинанда Селина ПУТЕШЕСТВИЕ НА КРАЙ НОЧИ и СМЕРТЬ В КРЕДИТ.
Фердинанд Селин действительно затягивает.  Даже если не у всех детство состояло из занятий онанизмом и наказаний за это хорохорящимся отцом – почему-то  религиозные патриоты мало пишут о своем детстве, когда они тоже занимались онанизмом и получали ... от высокодуховного папаши – разоблачителя масонского заговора (хотя... в России подрастает поколение детей тех, кто "пришел к вере", посмотрим через 20 лет, что они напишут о своем детстве).
Но после Селина хочется перечитать АНТИМЕМУАРЫ Андре Мальро.

Нелепые попытки постсоветского общества сделаться священным.

10.9.2019

Снова Дмитрий Узланер. КОНЕЦ РЕЛИГИИ? ИСТОРИЯ ТЕОРИИ СЕКУЛЯРИЗАЦИИ. М.,2019.
Автор несколько раз настойчиво проводит мысль (заимствуя ее у тех или иных социологов религии), что современный человек потому не покинул религиозное сознание, что вне его ощущает «бездомность» и покинутость.  Аргумент взят, естественно, из книжек традиционалистов и неотрадиционалистов XIX-XXI веков, которые в погоне за рейтингом могут приписать своей любимой религии все что угодно, хоть дешевую водку после 17:00.  Но хочется проверить это псевдоромантическое утверждение, а заодно – по мотивам антитезы «бездомности» – спросить: а что такое «одомашненность»?
Спрашивать у традиционалистов, что такое были средние века и их ментальность, бесполезно – они будут раскрашивать эту контурную карту в свои цвета, совершенно не проявляя интереса к реальности, особенно, если реальность не на их стороне (зачем такая реальность «одомашненному» традиционалисту?  его ранимая женственная душа просто не выдержит грубой реальности оруэлловских формул 2+2=4, и оппонентам надо думать не о реальности, а о том, как бы не обидеть «бездомного» уже традиционалиста).
Но прочь глупую лирику обманывающих себя!  Что же там – в V, X, XV веках?  Лучше всего предоставить слово специалистам – ученым-медиевистам, к которым традиционалисты испытывают всю гамму чувств наперсточника по отношению к засекшему его полицейскому.  Если мне интересно, как мыслили себя и окружающий мир люди прошлого, я обращусь к Жаку Ле Гоффу или автору Моления Даниила Заточника, но никак не к де Местру или Проханову (не их специализация).
Аргументы традиционалистов, сравнивающих «сейчас» и «раньше было лучше», сводятся к тому, что современный человек «ушел от бога», а вот люди «тех времен» (без дальнейшей конкретизации) жили в гармонии и божественном свете (и даже матом не ругались).
Начнем с того, что средневековый человек ругался матом в несколько раз чаще, чем наши современники (Ян Мортимер – кстати, один из ведущих современных медиевистов).  Испуганному реальностью неотрадиционалисту, который мыслит речь, как священнодействие, это просто недоступно.
«Из-за постоянных контрастов, пестроты форм всего, что затрагивало ум и чувства, каждодневная жизнь возбуждала и разжигала страсти, проявлявшиеся то в неожиданных взрывах грубой необузданности и зверской жестокости, то в порывах душевной отзывчивости, в переменчивой атмосфере которых протекала жизнь средневекового города» (Хейзинга).  Как говорится, хоть и убью, но потом пожалею (из детской песенки ХХ века про бабу-ягу).
«Средневековье имеет ясную идею человеческой личности, ответственной перед Богом и обладающей метафизическим неуничтожаемым ядром – душою, но не признает индивидуальности. Установка на всеобщность, типичность, на универсалии, на деконкретизацию противоречила формированию четкого понятия индивида» (Гуревич).  Беда! – ведь традиционалисты настаивают, что именно средневековое христианство победило «язычество» идеей личности…
«Чувство неуверенности – вот что влияло на умы и души людей средневековья и определяло их поведение. Неуверенность в материальной обеспеченности и неуверенность духовная; церковь видела спасение от этой неуверенности, как было показано, лишь в одном: в солидарности членов каждой общественной группы, в предотвращении разрыва связей внутри этих групп вследствие возвышения или падения того или иного из них. Эта лежавшая в основе всего неуверенность в конечном счете была неуверенностью в будущей жизни, блаженство в которой никому не было обещано наверняка и не гарантировалось в полной мере ни добрыми делами, ни благоразумным поведением. Творимые дьяволом опасности погибели казались столь многочисленными, а шансы на спасение столь ничтожными, что страх неизбежно преобладал над надеждой... Итак, ментальность, эмоции, поведение формировались в первую очередь в связи с потребностью в самоуспокоении» (Жак Ле Гофф).  Да, это сейчас религия потакает человечишке, а тогда считалось, что из людей «спасется» едва ли один на сотню.
«Как ни парадоксально, многое в Средние века делалось по расчету (не обязательно арифметическому), в том числе и браки. Браки по любви, известные историкам, — большая редкость. Скорее всего, так было не только среди знати, но и у крестьян, но про низшие сословия мы знаем гораздо меньше: там не было принято записывать, кто на ком женился. Но если знать рассчитывала выгоду, когда выдавала своих детей, то беднота, которая считала каждый грош, — тем более» (современный российский медиевист Воскобойников).  Хэ-хэ…
Ни друга, ни подруги нет,
На слово доброе в ответ
Давно не слышу добрых слов.
Мир ослабел, мир не здоров,
И мы несемся в некий ров,
А время заметает след.
Ни друга, ни подруги нет.
(Из поэзии вагантов, XIII век).
Необузданность и высокий уровень эмоциональности нашли свое отражение и в другом характерном для средневековья типе – типе экзальтированного фанатика, который в равной степени готов был идти на костер за веру и уничтожить любого, кто был не согласен с его идеями.  К концу средневековья каждую женщину могли заподозрить в колдовстве, а когда Леонардо да Винчи рисует в качестве фона Джоконды умиротворяющий пейзаж, в том самом 1504 году испанские войска вытеснили французскую армию из Южной Италии, император Максимилиан вторгся с войсками в Баварию, шведские власти подавили кровавое восстание норвежцев в замке Ольсборг, последний хан Золотой Орды Шейх-Ахмед лично явился к ногайскому бию и получил у него войска под командованием своего шурина, сына Мусы Султан-Ахмета, с которыми стал осаждать Астрахань, происходило сожжение еретиков в Москве и Новгороде (да, да, живьем и при стечении народа), прибавьте сюда дворцовые перевороты и кровопролитные стычки в Сеуле, в ходе которых узурпатор Ёнсан-гун запретил корейский алфавит и приказал сжечь книги на корейском.
Нет, я не хочу сказать, что «раньше было хуже», но и противоположное мнение оснований не имеет.  Таким образом, тезис о "бездомности" современного человека сравнительно с "гармоничностью" средневекового может относиться лишь к разделу, изучающему мнение традиционалистов XIX-XXI веков о прошлом, но не к изучению этого самого прошлого.

11.9.2019

К счастью для них, подавляющее большинство ветеранов войны, в которую до сих пор играет вся Россия, не дожили до Бессмертного полка.  Если б я был ветераном, мне бы очень не понравилось, что какой-то дурак ходит с моим портретом на деревянной лопате…  Да, именно – почему мой правнук не может быть дураком?  Откуда это низкопоклонство перед родственниками?
Вот и ответ на вопрос: почему в современной России нет и не может быть литературы?  Многие темы и эмоции современному россиянину запрещены.  Хотя бы самоцензурно.

13.9.2019

Моя коллега на вопросы других коллег (в стиле Шевчука: «Это все, что останется после меня?») ответила, что не верит ни в переселение душ, ни в вещие сны, ни в какие другие суеверия, ни в гадания… хотя… в гадания верит, потому что нечистая сила может сообщать человеку правильный ответ из астральных выходов…
Когда неграмотный первобытный крестьянин (или вообще охотник-собиратель) верил непосредственно в видимых «духов» за каждым кустом, это было даже красиво – так полагали в эпоху Серебряного века, и не только российского.  Но современный человек, взваливший на себя порой непосильные, но обязательные знания о расширяющейся Вселенной и медикаментозном лечении даже «священной болезни», не может позволить себе такой непосредственности.  Он запрятал все сверхъестественное (и термин-то какой выдумал! до Платона не делили на «материю» и «духовное») подальше от знаний, соорудил некую резервацию, куда засадил богов и дьяволов, чтоб они не соприкасались с убивающей их реальностью, сидели бы там как экзотические канарейки в Заполярье, союзничая против науки – Фридрих Ницше именно это имеет в виду, когда говорит о союзе бога и дьявола, чтоб не пропасть поодиночке, и он готов защищать даже дьявола от безжалостной и бездуховной критики, неумолимой в своей достоверности и проверяемости как формула 2+2=4 – дьявол роднее израненной прогрессом душе, но от расширения Вселенной и медикаментов все равно никуда не деться (лечиться-то надо, и ракеты космические строить...)  Такова вторичная религиозность.  Необратимый процесс, печаль хрононавта.

14.9.2019

В новеллах Луиджи Пиранделло намечен контур последующего итальянского неореализма: жизнь маленького человека, из простых, из народа (школа Мандзони), трагизм этой жизни, особый лиризм, выходящий за пределы эпохи Рисорджименто.  Его новеллы вполне смотрелись бы в сборниках «Золото Неаполя» или «Боккаччо 70».  Если бы кинематограф появился на 30 лет раньше, и итальянский неореализм взошел на волне впечатлений от первой мировой войны – уже звуковой (Париси Витторио!), но еще черно-белый.

Лоренцо Скуполи "БРАНЬ ДУХОВНАЯ" (времена Варфоломеевской ночи).
Вы пробовали когда-нибудь заплатить попу, торгующему духовностью, в духовном смысле?  Не деньгами?..  Ну как?
P.S. Сюжет сочиненной мной по мотивам Скуполи новеллы: некий правитель страны решил явить миру пример высокой духовности, а поэтому заключил в темницу известного учителя духовности с тем, чтоб тот питался исключительно духом святым.  Нет, заключенный в узилище не протестовал, он верил во всемогущество духовного из миров.  Через некоторое время учитель духовности скончался от голода.  Правитель сильно горевал по поводу такой откровенной бездуховности умершего.
P.P.S.  Свое унылое существование верующие должны называть "радостью".  Иезуитство?

15.9.2019

Юлиус Эвола ЛЮДИ И РУИНЫ (1953).
Как и сотни идеалистов (философов-идеалистов) до него и после него, Эвола мучается с одной, но главной проблемой, на которую ему любезно укажет любой материалист.  Это проблема абсолюта.  В случае, если тот духовный мир, которому категорически присягает идеалист Эвола, существует, и если он абсолютен (а второе у Эволы не менее важно, чем первое, ибо из второго он выводит всю свою политологию, социологию и прочие логии), то этот абсолют должен настолько превосходить «материальное» (прочти бранное слово в устах Эволы), что никакие законы, обычаи и проч. институты «мира сего» не должны ни успешно посягать на «духовное», ни пугать Эволу, как полномочного представителя абсолюта.  Абсолют, нуждающийся в людской защите, – сомнительная основа всего сущего.  В своем постоянном противопоставлении «материи» и «духа» Эвола рискует предстать банальным гностиком, не признающим за материей никакого «добра», во всяком случае, за материей самой по себе – без любимой им иерархии.  А это – элементарная обиженность на мир, реальный мир, которая объединяет гностика Валентина, Гурджиева, Блаватскую и прочих собратьев по обиде.  Отсюда постоянная риторика в стиле «мир пал», «мир деградирует» – еще бы! – ведь он не слушается иерархов, чья иерархия неочевидна никому, кроме них самих.  Что это за абсолют, который мало того, что проблематичен, так еще и бессилен справиться с таким простым делом, как «деградация мира»?  А духовная иерархия, которая должна править миром и организовывать его, почему-то связывается Эволой с органическим строением и функционированием окружающего мира.  Нет, «органический» (в противоположность механическому) – это из терминологического инструментария, скорее, материализма, чем идеализма (забавно, но страх смерти в результате естественных процессов старения организма, вызвавший к жизни все эти идеалистические системы, должен как огня бояться любой «органичности» – как стерильный (в идеале!) шприц нельзя соединять с органическим черноземом, кишащим миазмами).  И уж совсем Эвола, пребывая в похмелье после окончания банкета в 1945 году, опростоволосился с личностью и индивидуальностью.  Привыкши свысока смотреть на «царство количества», он, совсем не подумав, прославляет «личность» и кривит губы от «индивидуальности» (ею он клеймит ненавистные либерализм и социализм).  Однако, сама по себе личность ничего не дает частному человеку, если, конечно, он не симпатизирует китайскому «культу стирания личности» из оруэлловского романа.  Индивидуальность спасает именно от эффекта одной-всеобщей личности, которая в случае отмены первой вынуждена маркировать всех и каждого на одно лицо.  Примечательно, что в христианских описаниях райского житья-бытья у всех воскресших будет один и тот же возраст – 33 года (неужели и одинаковые лица, похожие на то – выдуманное к концу III века?)  Нет, индивидуальность – это количественная категория, при том, что количество (Гегель) переходит в качество.
Чтоб совсем не печалиться и обрести счастье, подумаем, что если человек (все человечество и отдельные авторы, которые могут приписать себе это достижение) придумал абсолют, значит, человек не так уж глуп.  Он всемогущий.  За неимением лучшего.

16.9.2019

Но вот уж с чем у Эволы нельзя не согласиться, так это: «Чистой воинской традиции неведома ненависть как основа войны.  Можно признать необходимость завоевания и даже полного уничтожения другого народа; но для этого совершенно необязательно возбуждать ненависть, ярость, злобу и презрение к нему.  Подобные чувства в глазах истинного воина ублюдочны».
Что верно, то верно.  Современные (XIX-XXI века) патриотические войны на 90% состоят из возбуждения ненависти к врагу.  Пропагандистов надо слать на убой первыми – после их смерти война может и сама закончиться.

17.9.2019

Микроновелла: к вам подходит человек в футболке и джинсах и говорит, что он – древнеримский легионер, а на ваше недоверие отвечает, что ведь средневековые художники вполне себе рисовали библейских персонажей одетыми по последней французской моде XV века (Под впечатлением от ВЕЛИКОЛЕПНОГО ЧАСОСЛОВА ГЕРЦОГА БЕРРИЙСКОГО).

19.9.2019

Достоевского при жизни не переводили на иностранные языки.  Первые переводы появляются лишь через 5-8 лет после его смерти.  БЕСЫ перевели на французский в 1886, в том же году – на датский и голландский.  В 1887 роман ИДИОТ переведен на английский, датский и французский языки, в 1889 – на шведский и немецкий.  БРАТЬЯ КАРАМАЗОВЫ вышли на немецком в 1884, на французском – в 1888, на английском – только в 1912.  Ключевую роль в развитии интереса к Достоевскому сыграла статья Вогюэ на французском "Русский роман" (1886).  Таким образом, можно говорить о влиянии Достоевского на европейскую литературу и философию лишь с конца 1880-х, а скорее с начала 1890-х.  И даже Фридрих Ницше не успел прочесть большую часть переведенного.

20.9.2019

Экранизация романа Томаса Харди ВДАЛИ ОТ ОБЕЗУМЕВШЕЙ ТОЛПЫ (2015).
Можно ли назвать актрису, сыгравшую Батшебу Эвердин (а именно Кэри Маллиган), красавицей?  Даже если нет, то, черт возьми! – в нее (фильмовую) влюбляешься в два счета – безумно!

22.9.2019

В русской литературе на протяжении последних 100 лет рафинированных интеллектуалов и экстремистов – молодых людей по меркам 2019 (что такое 41 год Блока или 37 лет Маяковского???) вытеснили сердобольные отставники, над которыми маячит скудная военная пенсия и кризис старшего возраста.

24.9.2019

Нет, все же верующие боятся прямо заявлять о теократии (хотя никакой основы у демократии – т.е. представлении о народе как источнике верховной власти – с т.з. верующих, исходя из их картины мира, нет).  Только маргиналы могут позволить себе роскошь требовать не то богодержавия, не то абсолютной монархии (с неизбежным обожествлением царя).  Запись о суверенитете народа в Конституции оскорбляет чувства верующих.

25.9.2019

Фридрих де ла Мотт Фуке УНДИНА (1811).

Вагнер появился не на пустом месте; его почва – сказочно-романтическая, почти ширпотребная в итоге, литература эпохи Аустерлица и Венского Конгресса (он мог бы признаться, что либретто его опер навеяно детским чтением; Вагнер родился, когда Наташе Ростовой исполнился 21 год).  В России европейский (прежде всего, немецкий) романтизм активно популяризировал Жуковский (живи Жуковский в наше время, он бы снимал фильмы-ужасы).

26.9.2019

Гипертекстовая манера Итало Кальвино происходит от сценариев фильмов в стиле неореализма.  Очень заметно.

28.9.2019

Материалы к работе ФЕНОМЕН ЛИТЕРАТУРНОЙ ПРЕМИИ В РОССИИ В НАЧАЛЕ XXI ВЕКА.
"лысый писатель" З.Прилепин – 31 премия.
Е.Г.Водолазкин – 20 премий.
К.Ф.Зингашин – 20 премий.
В.О.Пелевин – 17 премий.
Д.Л.Быков – 16 премий.
А.Г.Битов – не менее 15 премий.
Л.Е.Улицкая – 15 премий.
С.А.Шаргунов – 15 премий.
В.И.Лихоносов – 11 премий.
Э.А.Ахадов – 10 премий.
О.Н.Ермаков – 10 премий.
Л.С.Петрушевская – 10 премий.
В.Г.Сорокин – 8 премий.
О.О.Павлов – 7 премий.
В.А.Пьецух – 7 премий.
Р.В.Сенчин – 6 премий.
Т.Н.Толстая – 6 премий.
Л.И.Бородин – 5 премий (а также награда РПЦ).
А.В.Карасев – 5 премий.
В.А.Карпов – 5 премий.
В.В.Личутин – 5 премий.
И.Н.Полянская – 4 премии.
Вот так только и можно оценивать вес современных российских работников... (чуть не написал "полиграфии") литературы.  Читать-то все равно нечего.

Литература гибнет, в конечном счете, не от цензуры, а от самоцензуры.

30.9.2019

Оскорбительно думать, что герои повести «Джельсомино в стране лжецов» врали.  Они не врали, а хранили государственную тайну.  А Джанни Родари (инославный католик, член Фашистской национальной до 1943, а затем Итальянской коммунистической партий), по заданию цейру, внес свой вклад в разрушение России.

Доктор едет, едет сквозь снежную равнину...
Эта строка из песни группы «Ноль» ЧЕЛОВЕК И КОШКА сразу создает атмосферу чеховских рассказов...
Хотя Чистяков считает иначе, а в последнее время вообще ударился в религию, стал набожным (хи-хи) и уже не исполняет многие ранние произведения, включая «Иду. Курю», «Песню о настоящем индейце».  Выступил против аннексии Крыма, собирался эмигрировать в США.  Медный век русской поэзии, воплотившийся в русском роке конца ХХ века, тоже заканчивается.

3.10.2019

Как можно сравнивать всю эту библейскую «субкультуру» с прекрасной светлой Античностью!?

5.10.2019

В детстве мне больше всего нравился Демосфен, а потом – Одиссей, его бесконечные путешествия и, конечно же, хитроумие.

6.10.2019

Говорят, американского писателя Синклера Льюиса земляки – жители его родного города Сок-Сентр (штат Минессота) – настолько возненавидели (за его литературное творчество – а за что ж еще ненавидеть?), что обещали убить по приезду в родные пенаты (схожий сюжет с Томасом Вулфом).  Но потом внезапно возлюбили его и теперь водят туристов по местам детства первого американского нобелевского лауреата по литературе.
Я недоволен таким поведением земляков Синклера Льюиса.  Категорически недоволен.  В этой перемене отношения есть какая-то непоследовательность и неискренность (американское гостеприимство здесь не при чем).  Отсутствие нравственного стержня, способности к последовательности и стойкости в убеждениях.  Это плохо.

10.10.2019

Польские нобелевские премии по литературе за последние 40 лет: Чеслав Милош (1980) – "За то, что с бесстрашным ясновидением показал незащищенность человека в мире, раздираемом конфликтами"; Вислава Шимборская (1996) – "За поэзию, которая с предельной точностью описывает исторические и биологические явления в контексте человеческой реальности"; Ольга Токарчук (2018) – "За повествовательное воображение, которое с энциклопедической страстью представляет пересечение границ как форму жизни".
Среди лауреатов Нобелевской премии по литературе за последние 20 лет нет великих писателей середины прошлого века, но все же величины достаточные: Мо Янь, Марио Варгас Льоса, Гюнтер Грасс, Орхан Памук, Эльфрида Елинек, Дж.Кутзее.  Три польские премии указывают на определенное увеличение удельного веса Польши в мировой культуре.  Век назад, когда Нобелевские премии по литературе получили Генрик Сенкевич (1905) и Владислав Реймонт (1924), эти награды отметили возрождение Польши, ее стремление занять подобающее место в Европе – рядом с немецкой, французской, испанской литературами.  Помимо названных, нобелевскими лауреатами вполне могли стать Гомбрович и Станислав Лем (была такая задумка у польских властей в 1960-х).
Почему в эти годы ни один (!) русский писатель (Светлана Алексиевич родилась в СССР и живет в Белоруссии) не получил Нобелевской премии по литературе?  Неужели жидо-масонский заговор против России?)))))  А кому давать?  Водолазкину?

Что может быть хуже «Не читал, но осуждаю?»  «Не читал, но одобряю».

19.10.2019

Вторичная религиозность проявляется самым неожиданным образом.  Например, на содержание ТРЕХ РАЗГОВОРОВ Владимира Соловьева оказали влияние многие авторы 1890-х годов, далекие от религии и пророчеств.  Завоевание Европы Китаем в союзе с Японией списано с романа Мэтью Фипса Шила ЖЕЛТАЯ ОПАСНОСТЬ (1898).  До того фантастика, наоборот, описывала завоевание Китая и всего мира европейскими державами. Скорее всего, сам Соловьев романа не читал, но слышал в пересказе.  В эпоху блокбастеров вообще трудно описать апокалипсис без влияния голливудских фильмов.

21.10.2019

В средние века умели смеяться над идиотами.  Сейчас это запрещено уважением к чиновникам, политкорректностью и отсутствием чувства юмора.  Вот уж, века не те...

23.10.2019

Заметно влияние параутопического трактата Яна Амоса Коменского ЛАБИРИНТ СВЕТА И РАЙ СЕРДЦА (1623) на роман Джона Беньяна ПУТЬ ПАЛОМНИКА (около 1672).  Учитывая схожее влияние концовки СИМПЛИЦИССИМУСА на сюжет РОБИНЗОНА КРУЗО и аналогичные влияния и переклички в сферах искусства, религии, философии и проч. между центральноевропейскими авторами XVII века и западноевропейскими авторами, жившими позже них, можно говорить о мощном потоке новаций, который шел в XVI – XVII веках из Центральной Европы на Запад (преимущественно в протестантскую Англию из протестантской же среды), что объяснимо закатом Центральной Европы в связи с религиозными войнами и общим наступлением Контрреформации, но эмигранты (и не только) несли достижения региона в новые страны, восприимчивые к таким влияниям.  Это схоже с судьбой философских школ Дунайской Монархии и ее осколков в первой половине ХХ века (Венский кружок, Львовско-Варшавская школа), оказавших такое огромное влияние на западную философию в целом.

29.10.2019

Роман МЕЖ ДВУХ ВРЕМЕН Джека Финнея (1970) и его музыкальная тема.
Фабула романа Финнея построена на использовании потенциала человеческого мозга – вслед за Альфредом Бестером (ТИГР! ТИГР!) он считает, что мы еще не научились как следует использовать этот важнейший орган человеческого тела (в конце концов, именно это – главное – отличает людей от остальных животных, и именно здесь следует ждать дальнейшей эволюции нашего биологического вида).  Захотел – попал в прошлое, цепляясь за уцелевшие артефакты.  Главный герой попадает из 1970 в 1882.  Как читал это советский читатель, знакомый с переводом 1972?  Взять и сбежать из застойного маразма во времена Чехова (это сейчас люди, большей частью незнакомые с застоем, вздыхают о нем, а попади туда из 2019 – даже из 2019! – мало-мальски мыслящий человек, следующей его станцией уже будет XIX век)?  К сожалению, литературовед Е.Ю.Козьмина в своих работах, посвященных роману Финнея, 2013-2017 годов, стала выражать его содержание через нечто прямо инородное – здесь и Топоров, и Бахтин, и Достоевского использовали по назначению – нет главного, самого интересного, чему бы я на месте Козьминой посвятил работу: вопроса, как американский читатель семидесятых годов прочитывал этот текст, что – какие ассоциации будил он в его сознании?  1960-1970-е годы – эпоха жесткого кризиса Америки, наверное, не меньшего по своей жесткости, чем "золотой и нежный" (с) брежневизм.  Главный герой недаром перемещается именно в 1880-е – последнюю эпоху, предшествующую кинематографу, электричеству, бензиновым двигателям, всей этой суете ХХ века и ядерным рискам, которые американцы 50 лет назад воспринимали гораздо серьезнее (противник был на порядок крупнее, чем сейчас).  Мир был не то, чтобы проще, но легче, хотя... эти "легкие" люди, они-то и создадут совсем скоро танки, самолеты, атомное оружие, оно уже в их ретортах, в т.ч. литературных, идейных...  Хорошо!  Сравним века.  О ХХ веке сказано предостаточно: социальные революции и попытки регулирования общества, которое сметет любую элиту и даже не поморщится, две мировые войны (в первой погибло 14 млн. человек, включая гражданских, во второй – более 55), космос, терроризм, геноцид, синтетика, пестициды, искусственная колбаса, а под конец – СПИД.  Население за 100 лет выросло в 4 раза.  А что XIX?  Население выросло за 100 лет (1800-1900) всего на 80%, да и то большей частью в Европе и Америках.  Кости бенгальских ткачей белеют на берегах Ганга (всего умерло до 25 млн. человек).  Колоссальная гекатомба восстания тайпинов (считается, что в ходе его подавления погибло до 30 млн. человек – 7% населения Китая).  В наполеоновских войнах погибло до 1 млн. человек (разрушенная полоса западных губерний России, сожженная Москва).  Не смотря на то, что в Латинской Америке жило в десять раз меньше народу, чем в Европе, жертвы войн за независимость исчисляются многими сотнями тысяч.  В России (и не только) вплоть до 1861 года продавали людей (да, да, патриоты, в Америке – негров, а в России – белых).  Оспопрививание медленно побеждало эпидемии, в целом смертность снизилась на 20-30%.  Детская смертность снизилась с 50% до 25. Революции – вы помните о них? – о том, что в Париже затеяли всю эту перестройку времен барона Османа главным образом потому, что в главном революционном городе понадобились прямые перспективы, чтобы артиллерия могла прицельно стрелять по баррикадам?  Вообще, под стабильностью XIX века скрыта клокочущая магма: "что заставляет видеть в культуре всего XIX века прежде всего мучительную историю творческой субъективности" (из критической статьи к ЗАСТОЛЬНЫМ РАЗГОВОРАМ У.Хэзлита) – не стоит так уж всерьез воспринимать Реставрацию после 1815 года; новые разломы и извержения формировали новую европейскую поверхность.  А частная жизнь?  Женщины средних и высших классов задавлены викторианской моралью (не только в Англии, даже во Франции), тайный гомосексуализм, специальная инструкция для кадетов Санкт-Петербургских императорских училищ на предмет посещения борделей (забыли?)  Нет, люди XIX века не будут выслеживать вашу неприспособленность и сообщать в полицию, если вы не сумеете пользоваться каминными щипцами или править экипажем, своих чудаков здесь более чем предостаточно, к тому же люди никогда не были стандартными роботами – этим-то человечество и ценно!  Главный герой Финнея мог неплохо устроиться (на свои доллары, которые ни разу не обменивались в стабильнейшей из экономик – в 1970 году американский государственный служащий получал в 15 раз больше, чем в 1882 – уж на десяток лет годового жалования хватит!)  Когда вы вдохнете копченый стимпанком воздух, достанете из буфета заплесневелый хлеб и сыр и будете месяцами вспоминать обнаженную коленку проститутки с сифилитическими язвами на лице, подумайте и о достоинствах столетия – если, конечно, вы – пушкиновед или фанат творчества Оскара Уайльда.  И еще: не забывайте чистить там зубы – современную бормашину еще не изобрели.
Роман не был экранизирован, хотя переговоры о его экранизации велись.  Я бы предложил в качестве музыкальной темы к фильму (минисериалу?) композицию Rolling Stones "Paint It Black" ("Покрасить в черный цвет") 1966 года.  Вполне походит.

2.11.2019

Дмитрий Быков опять обвиняет СССР в атеизме (именно обвиняет).  Учитывая мировые тенденции, из единомышленников у него остались только исламские фундаменталисты.  А союзниками, то есть харчами, в голодный год не перебирают.
Ну а это как вам нравится?  Быков: «Постхристианская эра для христианина немыслима»...  Немыслима вовсе не значит невозможна.  Мышление вторично.  Материализм.

3.11.2019

Исабель Альенде и проблемы магического реализма.
Исабель Альенде хвалят все, и если бы моя задача заключалась в умножении количества похвал, я бы не стал браться за перо... пардон, клавиатуру (да, прав доктор Мортимер: времена меняются и мы вместе с ними, tempora mutantur et nos mutantur in illis).  Но меня интересует иное.  Как написать роман в стиле магического реализма?  У каждого стиля есть свои незаменимые черты и обязательные элементы – нельзя писать готический роман без подземелья и полночного убийства, нельзя написать американский южно-готический роман без поиска сокровищ и заседания суда присяжных – у магического реализма также есть свои незаменимые черты.  Должен быть Дом (есть у Альенде), должна быть многопоколенная семья (есть), чьи представители ведут нелепый, фантастический образ жизни, всегда одиноки, редко рождают детей, а если рожают, то не тех и не от тех (по этой причине в России не может быть романа в стиле магического реализма, потому что автора обвинят в очернении русских традиционных семейных ценностей и нарушении Федерального закона о мерах поддержки многодетных семей), должен быть особый латиноамериканский эротизм (есть), о котором мне заметил замечательный питерский индеанист Березкин, что это средиземноморское влияние и к традиционной индейской культуре не относится, должна быть мистика, но умеренная, скорее неортодоксальная, с пережитками еретических влияний Иберийского средневековья (есть), должно быть несколько насильственных смертей и какой-нибудь сверхъестественный долгожитель (тоже есть, причем это-то как раз чистый реализм), наконец, должно быть то, что Гарсия Маркес описал одной фразой: «И он вернулся из той поездки в приподнятом настроении, радостно открыв для себя, что ничто не может сравниться с милым сердцу запахом тронутых гнильцой гуайяв, с шумной рыночной сутолокой родных городов и селений, что ничем не заменишь пронзительного чувства грусти, которое возникает в час заката – здесь, в этой бедной стране, за чьи пределы он никогда не ступит» (ОСЕНЬ ПАТРИАРХА) – и это есть.  Насколько Исабель Альенде шла на поводу у мужской прозы Борхеса, Астуриаса, Гарсия Маркеса, а насколько создала женский магический реализм?  Вот здесь-то самое интересное!  Мужчины современной России, жалующиеся на засилье женщин, на то, что везде (в детском саду, школе, поликлинике, вузе, собесе) главная кто? – женщина (по научному это называется «феминизация низшего управленческого звена»), упустили то, что как день ясно любому латиноамериканцу.  Есть женская субкультура, и есть субкультура мужская.  Их не соединить.  Но их не переделать друг в друга.  И уж совсем глупо апеллировать к другой субкультуре.

4.11.2019

Заметки к ВТОРИЧНОЙ РЕЛИГИОЗНОСТИ.
Нынешняя крайняя примитивность русской культуры (особенно по сравнению с XIX и XX веками) обеспечивает религиозное возрождение.  В противном случае оно не смогло бы состояться.

6.11.2019

Патриоты одной страны обвиняют патриотов другой страны в том, на что у них нет ни смелости, ни ума, ни удачи, ни силы – проще говоря, «тямы не мають» (укр.)

7.11.2019

Марио Варгас Льоса ПОХВАЛЬНОЕ СЛОВО МАЧЕХЕ (1988).
Латиноамериканский магический реализм (шире испано-американская ментальность) – это еще и непредсказуемость.  Трудно предсказать поведение того или иного персонажа (де Мадариага объясняет это крайним индивидуализмом испанцев).  Это еще одна причина, по которой в русской литературе (не смотря на все многочисленные попытки магический реализм невозможен.  Герой современной русской литературы до неинтересного предсказуем.

8.11.2019

Вопрос российским писателям: ваши литературные персонажи нарушают законодательство РФ?  А вы задумывались над последствиями?

9.11.2019

ЭПОХА ОБИЖЕННОСТИ.
Если дать название современной эпохе в истории России, то напрашивается, на основании анализа социально-психологического климата, название «Эпоха обиженных».  Действительно – посмотрим по сторонам – большая часть населения современной России пребывают в состоянии крайней неудовлетворенности окружающим и глубокой обиды происходящим.  Коммунисты обижены распадом СССР – этим жупелом, давно потерявшим свой изначальный смысл (причем, чтобы его «возродить», по настоящему, а не имитационно, иначе чувство обиды никуда не денется, нужно уничтожить современную Российскую Федерацию со всем ее ментальным, экономическим, социальным, политическим и т.д. строем).  Демократы обижены цивилизационным маразмом, в который впадает современная Россия, и необходимостью именовать упадок небывалым расцветом.  Патриоты оскорблены развалом страны и потерей геополитических позиций (когда геополитические позиции в порядке, нехватка продуктов воспринимается радостнее).  Верующие, в принципе, пребывают в глубокой обиде, поскольку профанный мир не совпадает с реальным, а сангвиников, радующихся «божьему творению» даже в куче навоза, в этой среде очень мало.  Всероссийское гопничество обижено тем фактом, что Россию перестали бояться, и это глубоко ранит их чувствительные души.  Старики обижены приближающейся смертью и ощущением пустой, зря прожитой жизни.  Все обижены.  Реальная повседневность поворачивается к россиянину теневой стороной.  В СССР, как и в других тоталитарных режимах (в этом их чисто техническое сходство – не взирая ни на какие отличия салазаровской Португалии от сталинского СССР, делающие невозможным столь желанное для измученного сердца коммуно-патриота соединение этих ужа и ежа, да еще и в современной России, абсолютно не схожей ни с тем, ни с другим), с тех пор как обнаружили, что средства массовой информации (особенно электронные) способны влиять на умы и эмоции граждан, стремились непрерывно держать население в состоянии постоянного оптимизма и онанировать это самочувствие в повышенной концентрации.  Тоталитарный человек должен жить в атмосфере непрерывных побед, непобедимой армии, спортивных достижений, экономических успехов, взлетающих космических ракет, румяных детей, похожих на роботов своей дисциплинированностью и молодым задором, на его лице должно быть то стандартное выражение уверенного оптимизма, по которому безошибочно опознается любое тоталитарное искусство.  Отсутствие всего этого неизбежно порождает реакцию и ломку, идентичную той, которую мы наблюдаем в современной России.  Лечение (если оно вообще нужно в этом случае) маловероятно.  Надежда на вымирание поколений нивелируется тем, что в любом обществе всегда найдется достаточное количество неудачников, мимесис (осознанное подражание) в отношении отжившего здесь почти гарантирован, а общество «обиженных» всегда будет обращать на них преувеличенное внимание.
P.S.
Может возникнуть вопрос: почему современные российские власти так нехотя используют, если вообще используют, такой проверенный временем метод взбадривания населения?  Помимо простого ответа – современные российские власти не являются и даже не смогут стать тоталитарными, есть ответ сложнее: в условиях имитационного возрождения традиционного общества, элита делает вид, что подражает элите прошлых веков, а та элита (точнее, и та, и другая элиты) откровенно презирала простонародье.  В этом (интересе к простому человеку, попытках развить его, образовать, продвинуть, пусть даже ценой несвободы) существенное отличие – решайте сами, в хорошую или в плохую сторону – модернового тоталитаризма от традиционного деспотизма.

Бедный Дмитрий Быков.  Верующие его сожгут живьем, а он – как мотылек – летит на это пламя.

11.11.2019

Мой киевский друг откликнулся на нашу питерскую новость: «Казкова гісторія з Ленінграду -- професор Сорбони, член ордену почесного легіону, викладач ЛДУ, член РВІО, засновник рекострукції наполеонікі на теренах СНД...  вбив свою колишню студентку, аспирантку, коханку та розчленував її».
Что тут скажешь?..  Как сказал когда-то другой петербуржец/ленинградец – Ипполит (из фильма С ЛЕГКИМ ПАРОМ): Как скучно мы живем! В нас пропал дух авантюризма!  Мы перестали лазать в окна любимых женщин...
Нас с детства учат жить в муравейнике: не убивать, не ревновать, не любить – в конечном счете.  И на что это похоже?  Жертв не будет, но и жизни – тоже.  Когда от меня ушла моя последняя жена, мне хотелось... нет, не убить ее, а похитить.  А потом – хотелось убить ее следующего мужа.  По-моему, нормальная реакция.  Было бы хуже, если бы не хотелось.
Насчет его регалий – человек (человек вообще) непредсказуем.  И это хорошо.
P.S.  Самое омерзительное в этой истории – то, что Соколова моментально исключили из всех (добровольных!) обществ, в которых он состоял.  В т.ч. из РВИО.  Аналогично, когда попа Грозовского обвинили (еще не судили даже) в педофилии, от своего «духовника» отрекся футбольный клуб «Зенит».  Это что за обычай такой новый?  Чего они боятся?  Стоит ли полагаться на людей, которые так отнесутся к любому, кто окажется в аналогичной ситуации?

18.11.2019

По мотивам Homo ludens Хейзинги.
Если игра предполагает веселость, то нечто противоположное игре будет ассоциироваться с серьезностью.  Например, главной проблемой православной филологии является избегание употребления приставки бес- , поскольку это звукосочетание ассоциируется у серьезного верующего с…  Практика словоупотребления, однако, ничуть не уважает чувств верующего и преподносит ему множество вариантов вполне реальной фонетики языка – кем только придуманного: «безынициативная бесприданница», чем ввергает серьезного в «смущение» (см. значение этого слова в словаре православного новояза).

22.11.2019

В дореволюционной России и даже во время гражданской войны немало газет левого и либерального направления именовались «Мысль» (например, «Алтайская мысль» – выходила в Барнауле в 1919 году).  В современной России вряд ли какая-нибудь газета назовет себя МЫСЛЬЮ.

6.12.2019

Некий человек вышел из окна третьего этажа и был уверен, что полетит.  Но земля быстро притянула его к себе и предательски нанесла такой мощный удар, что он едва живым остался.  Это ей проплатили.
Я перевел теорию заговора на язык физики.

18.12.2019

ПОХОЖДЕНИЯ БРАВОГО СОЛДАТА ШВЕЙКА (1972) – австро-германский сериал.
Тринадцатисерийный фильм заглядывает за пределы конца Гашековского романа, оборвавшегося на самом интересном месте (прибытии наших героев наконец-то на фронт).  Конечно, зная очерки самого Гашека и даже не обращаясь к его продолжателю Ванеку (чье творчество оценивается большинством гашековедов отрицательно), можно в общих чертах проследить швейковскую эпопею: в сентябре 1915 года – сдача в русский плен, Киев, Самара, снова Киев, Чешский легион, Москва, снова Самара, Симбирск, Бугульма, Белебей, Челябинск, Омск, Красноярск, Иркутск, снова Москва, Прага.  К сожалению, эта часть сериала сделана хуже всего.  Уйма анахронизмов (красногвардейцы с первых минут (!) февральской революции носят буденовки и т.д.), речь русских крестьян Сибири менее всего похожа на речь русских крестьян Сибири и др.  Неплохо было бы снять такой же большой художественный сериал – биографию самого Гашека.  Рабочее название ПОХОЖДЕНИЯ БРАВОГО СОЛДАТА ГАШЕКА.

20.12.2019

Можно ли достичь литературного выражения эпохи 1920-1930-х годов, аналогичного черно-белому кинематографическому их выражению?

22.12.2019

Мог ли князь Гагарин полететь в космос в Российской империи 1961 года?  Нет.  Могла ли Российская империя или Российская Федеративная Демократическая Республика образца 1917 года дойти до той степени гопничества и обскурантизма, который характерен для Российской Федерации?  Нет.  Эти два нет ничуть не противоречат друг другу.  Даже проистекают друг из друга.

24.12.2019

Понимать то, чего не понимают старшие, это неуважение)))

26.12.2019

Нидерландский фильм ХОРОШИЕ ДЕТИ НЕ ПЛАЧУТ (2012).
В богооправдании есть нечто омерзительное – пытаться соединить наличие доброго боженьки и мирового зла (столь же омерзительно "коллективное наказание" – какой ... богослов это придумал?)  Атеисты с их духовно пустым миром (глаза б не видели этих духов!) хотя бы не обязаны ломать комедию, называя зло добром (если, конечно, считать зло злом – верующие вполне могут пойти и на релятивизм).

10.1.2020

В современной России доказывают, что Пушкин не мог написать СКАЗКУ О ПОПЕ И ЕГО РАБОТНИКЕ БАЛДЕ, а Лермонтов не сочинял "Прощай, немытая Россия".  Хм...  Осталось доказать, что Булгаков не автор СОБАЧЬЕГО СЕРДЦА, а Солженицын не писал АРХИПЕЛАГ ГУЛАГ.

25.1.2020

Эдит Пиаф выросла в борделе, который содержала ее бабушка.  Ее роль в мировой культуре огромна.  И во французской тоже.  Николай Федорович Иванов родился и вырос в семье учительницы младших классов и электромонтера.  Роль Иванова в мировой культуре ничтожна (вы знаете, кто это?)  Ничего не хочу сказать ни хорошего, ни плохого насчет этих таких разных людей.  Но все равно странно…

Роман Уильяма Герхарди ПОЛИГЛОТЫ (1925) не относится к вершинам литературы, прост и незамысловат, но он запоминается, его элементарно интересно читать!  Вот одно это следует взять на заметку современным русским писателям (на всем пространстве от Быкова до Водолазкина).  А то, прав Быков: современному русскому писателю совершенно неинтересно писать, а читателю неинтересно его читать.

Когда в 1972 на русский язык перевели эссе Яна Парандовского АЛХИМИЯ СЛОВА, этот польский вызывающе несоветский (как и все – все! – польские писатели времен социализма) автор с его чтением Ницше, Пруста и д’Аннунцио, медалью конкурса искусств Берлинской олимпиады 1936 года и прочим выглядел в глазах простых советских читателей каким-то инопланетянином.

1.2.2020

Я совершил ужасное преступление.  В пивном ресторанчике на рядовой встрече исторического клуба я публично выразил неприязнь к политическому и социально-экономическому строю Северной Кореи.  В современной России позволено многое.  Можно видеть в гробу путина, можно танцевать в храмах РПЦ, можно хранить деньги в западных банках и там же (кассиром?) устраивать своих детей – и это будет вполне позволительно (как Пушкину стреляться на дуэли, не взирая на уголовную ответственность – как не странно, в императорской России она была).  Но выражать неприязнь к политическому и социально-экономическому строю Северной Кореи, да еще и публично…  Ни в коем случае!  Мои два собеседника (оба – русские патриоты сталинисты-путинисты постидеологического «извода», один – еврейского происхождения, он все время поминал недобрым словом своих бывших родственников) незамедлительно отреагировали и в свою очередь обвинили меня в украинском происхождении.  Однако, украинское происхождение в сравнении с неприязнью к политическому и социально-экономическому строю Северной Кореи – так, мелкое хулиганство, и поэтому дискуссия накалилась.  Разумеется, если утверждаешь нечто, нужно это как-то обосновать, но обосновать свою неприязнь к политическому и социально-экономическому строю Северной Кореи мне никак не удавалось.  Для моих собеседников ни один из расхожих доводов (уровень жизни, отсутствие гуманитарных наук как таковых, несоответствие династического принципа декларированным принципам коммунизма, средний рост недоедающего корейца) не был аргументом.  В современной России, где обесценилось все (кроме…) и вся, ни в одном споре не может быть аргумента, поскольку аргумент (сократический метод) базируется на наличии каких-то общих ценностей, к которым апеллируют и на основе которых оценивают предмет спора, а где ж общие ценности с остальным человечеством, которое ввело против России санкции (одновременно вредные и полезные для российской экономики – поздравляю иррационалистов!) и которое скромно представлял я…  Какой Сократ в Подмосковье?!  Когда мне напомнили, что я есть украинец (т.е. существо вроде пацака в глазах всероссийского четланина), я заметил, что, если б я был чеченцем, мои собеседники не решились бы так уж иметь претензии к моей национальности, попросту струсили бы…  Возразить на это было нечего, и поэтому мне сказали, что это либеральная пропаганда!  Слабый аргумент, но проканать в споре может.  Особенно, если тема диспута переносится на другие поля.  Я – как опытный организатор дискуссии (работаю с людьми уже несколько десятилетий, да и навык соцопросов (умения выяснять, что человек думает на самом деле, взглянуть на мир его глазами) не потерян еще, талант не пропьешь) быстро перевел разговор с моей национальности на то, как им обустроить Россию (хорошее название «Как ИМ обустроить Россию?»), и тут мои собеседники раскрылись полностью, как на допросе в ФСБ.  На вопрос, что делать с Россией, один из оппонентов первым делом заявил, что в России все хорошо (ну, не признаваться же в «отдельных недостатках» перед идеологическим врагом?), но необходимо обеспечить экспортную привлекательность российских товаров, а для этого – снизить курс рубля по отношению к доллару.  Раза в 3.  Во всяком случае, желательный и искусственно поддерживаемый курс рубля к доллару этот заслуженный экономист-патриот (была в 1929 году Сталиным инициирована «конференция аграрников-марксистов») определил в 200 за 1 бакс.  Когда мы обнаружили, что автоматически вместе с удешевлением товаров удешевится средняя российская зарплата (к примеру, если сейчас средний рысиянин получает в месяц грязными 670 долларов, а его украинский враг – 430 долларов, то после этого смелого эксперимента рысиянин получит по морде 220-ю долларами, и часть (заметную, надо сказать) образованных и квалифицированных рысиян потянет, как лососей на нерест, за рубеж, в т.ч. за украинский рубеж (может повториться сюжет булгаковского романа БЕЛАЯ ГВАРДИЯ, где русские беженцы в Киеве спали на составленных стульях; я подозревал, что мой собеседник совершенно сознательно доведет дело до такой крайности, и мои опасения полностью подтвердились), так вот, когда мы это все обнаружили, беду оказалось легко поправить – а именно восстановить мобилизационную экономику, удеревянить рубль, и вообще…  Второй собеседник (тот, из бывших…) сказал, что наоборот нужно не рубль ронять, а ввести прогрессивную шкалу налогов, и вообще мы не знаем, какой там на самом деле в КНДР уровень жизни (себя он почему-то назвал во множественном числе).  Не потому ли, что НЕ ХОТИМ знать?  Раз пошла такая пьянка – с мобилизационной экономикой – я поинтересовался, как заставить людей 2019 года работать в режиме 1938?  Секрет Полишинеля прост: надо заставить несколько сот российских ученых работать за стакан сметаны в шарашках.  То, что они моментально с яростью красноармейской атаки кинутся изобретать и внедрять в тюремной тиши и изоляции такой родной и воспетой еще Солженицыным шарашки, несомненно, потому что об этом он читал у какого-то сталиниста, и еще потому, что русские – высшая нация и избранный народ, а что (ирония моего оппонента была неподдельна) изобрели эти «лимитрофы» – поляки, украинцы, румыны и прочие прибалты?  Я не стал печалить оппонента рассказом о Львовско-Варшавской школе и ее роли в развитии кибернетики и западной аналитической философии ХХ века в целом – не все же познаваемо (Сократ еще об этом «писал»), и заодно поинтересовался, какое политическое оформление должно быть у мобилизационной экономики стакана сметаны (хорошее название «экономика стакана сметаны»)?  «Самодержавная монархия» - был ответ.  Дискуссия стала от этого еще интереснее (тем более, что один из оппонентов выдает себя за коммуниста (и ему даже верят), а другой ненавидит беляков (не зайцев!) за то, что те продались Антанте в 1918 году).  Один из зрителей (у нас было полдюжины зрителей) выступил адвокатом этого дьявола и уточнил, что под брендом «самодержавная монархия» понимается не что иное как стабильность, которой так не хватает современному русскому человеку («Нет стабильности в мире… Террористы захватили самолет…»)  Не знаю, как Москва, а я этому утверждению не поверил, хотя опять не стал печалить оппонентов информацией о том, что самодержавную монархию в российских условиях XVIII и даже XIX века отнюдь нельзя отождествлять со стабильностью (перевороты, убийства монархов, терроризм), но задал важный уточняющий вопрос: как в таком случае быть с общественным устройством, ведь самодержавной монархии соответствует крепостное право, а где ж мы столько крепостных наберем?  Но мой оппонент и не думал давать слабину (как говорится, если патриот во имя Родины отморозит уши, он убедит нас в том, что они ему, в сущности, и не нужны были), поэтому вполне согласился с такими масштабными последствиями своего, казалось бы, частного решения – помните в начале? – помочь российским экспортерам.  Тогда мы стали выяснять, откуда, помимо крепостных, набрать дворян, а я спросил у зрителей, кто из них согласен быть крепостным?  Единственным сколько-нибудь вразумительным ответом на мой вопрос было замечание относительно того, что даже сейчас человека можно «привязать», например, ипотекой, и коллекторы промышляют…  Насчет же формирования нового русского дворянства мой оппонент размечтался о честной службе царю и отечеству в ранге вертухая – вот из них и будут набирать дворян (себя он, ни дня не служивший в пенитенциарной системе, тоже, однако записал в дворяне).  Зря я не поинтересовался, какие именно аристократические привилегии будут даны вертухаям (нет, дворянами их назвать язык у меня не поворачивается…), и был лишен удовольствия заслушать перечень самых убогих ценностей, вроде куска конины в осажденном городе, по Оруэллу.  На мое замечание, что это получается какой-то франкенштейн, т.е. мой оппонент сшивает совершенно разнородные куски исторической материи и думает, что «картинка оживет», он возразил, что берет от каждой эпохи лишь «самое хорошее», и вообще: Южная Корея лежит, нахуй, под американцами…  Для патриота, которому мировая политика представляется чем-то вроде порядков на зоне, очень важно отслеживать в рамках этой псевдосексуальной геополитики, кто кого «опустил» (мало того, если «опустили» самого патриота, он, в лучших традициях гопничества, никогда этого факта не признает, хоть режь, и есть такая разновидность «историков» из числа отставных военных, которая будет долго и нудно доказывать, что Россия не проиграла ни крымской, ни японской войн).  Другой оппонент добавил к этому, что зато украинские проститутки дешево стоят (получается, что Финляндия, если мерить в проститутках, более великая страна чем Россия, ибо расценки там…)  Но интрига была вовсе не в этом.  Я спросил, кого ж в цари намечают, и мне доверительно кивнули в сторону Кремля (именно так – даже Высокого Имени не называя).  Я ответил почти рефлекторно: так он же сдохнет, и мне резонно возразили, что это поправимо за счет каких-то «генетических опытов» (опять приходим к необходимости всеизобретающих шарашек и понижения курса рубля).  Возразить тут уж было нечего, как и в аналогичном случае, когда я заметил, что употребление русского языка на Украине ничего не значит: вон ирландцы по сию пору говорят почти исключительно на английском, однако англичан, мягко говоря, недолюбливают, и лжекоммунист возразил, что ему наплевать и на Ирландию, и на Англию (убийственный аргумент).  Выхода из сложившейся ситуации, однако, у моих оппонентов не просматривалось, и первый из них глухим голосом (чтоб никто не слышал) даже заявил, что, если ничего у России не получится, будет ядерная война, но живым он не дастся.  Я думаю, уже шесть лет назад надо было расчехлять смеющиеся Искандеры, а то водят козу…  Однако, дело-то в том, что во всех мировых столицах на текущий момент (даже в Тегеране) засели бесхребетные пацифисты, и этот мещанский настрой ранит душу ребятишек, которым хочется (по Высоцкому) под танки.  А лучший способ борьбы с оппозицией – это свободный выезд из страны (этот пассаж как-то даже удивил оппонента).  Я еще поинтересовался, догнала ли Россия Португалию, и – с другой стороны – какие страны за время португальской погони догнали Россию? – непростительное оскорбление патриотических чувств: у патриота нельзя спрашивать, какие страны догнали его страну.  Кроме того я узнал: что современная Россия – это такой аналог Франции времен Луи-Филиппа, что южные штаты США в эпоху гражданской войны – это аналог современной Украины, или наоборот – современная Украина – это американские южные штаты, что сорок лет понадобится на восстановление России (то изобретая в шарашках под охраной неодворянских вертухаев, то покупая за рубежом технологии, то крадя – а если поймают?!?), что то ли царь-батюшка, то ли либерасты из Временного правительства (тут мои оппоненты серьезно разошлись) довели Россию до ужасов гражданской войны, что если бы они проснулись наутро не русскими патриотами, а польскими или, например, австрийскими патриотами, то повесились бы от безнадеги, что Гитлер не был патриотом Германии, а выполнял указания либеральных банкиров (постидеологическая патриотическая интерпретация крайне неудачной формулировки Димитрова: надо ж объединить вместе двух врагов России).  Под конец в поисках исторических аналогий своего обустройства России мой оппонент указал на салазаровскую Португалию, и получилось, что Россия догоняет не просто Португалию, а Португалию 1930-х годов.  Другие патриотические режимы не годились: Гитлера до самоубийства довели, сердобольного генерала Метаксаса греческие коммунисты ненавидели столь люто, что еще 9 лет партизанили против любых его наследников (лжекоммунист возразил, что я не могу приводить такой аргумент, потому как не люблю коммунистов – а то их (в изображении Джеймса Олдриджа) так волновало в 1941 мое к ним сегодняшнее отношение!), вот одна Португалия у русских патриотов и осталась…  Кстати, когда я поинтересовался, на чьей стороне мои оппоненты воевали бы в Испании 1936 года, они неожиданно примкнули к Оруэллу и Хэмингуэю, а первый из них на мое замечание, что республиканцы уничтожали церкви и монастыри, а вот их противники были за Родину и Веру, махнул рукой – это ж не православные монастыри были, а инославные, католические там какие-то – в том-то все и дело!  Сам-то он – православный и верит, что американское первенство базируется именно на религии.  А вера, как известно, в доказательствах не нуждается.  Он же, как и все патриоты до него, проявил самое откровенное низкопоклонство перед загнивающим Западом, когда заявил, что Россия должна подражать Англии (даже не Португалии), поскольку еще в XIV веке Англия начала проводить политику протекционизма, а либерализм (в его понимании) – это антипротекционизм (тогда уж надо было заранее условиться о терминах, а то «коммунизм» тоже всякий бывает).  Я опять не стал огорчать оппонента простым аргументом: спор протекционистов со сторонниками свободной торговли (почитайте хотя бы Эриха Райнерта), по большому счету, беспредметен, ибо они подобны двум поварам, которые взялись готовить сложный суп из множества ингредиентов с особым порядком добавления специй и т.д., но один из поваров настаивает на том, что для приготовления супа нужна вода и вовсе не нужен огонь, а другой придерживается прямо противоположного мнения – т.е. чтобы защищать отечественную экономику, надо ее сначала иметь, а мобилизационный план, лелеемый моим оппонентом, первым делом уничтожит современную российскую экономику, уж какая ни есть.  Мой оппонент добавил, что для всех несогласных должны быть массовые расстрелы, и я воспринял его слова всерьез (ну, действительно, если требуешь от людей самопожертвования, стакана сметаны, надо и самому соответствовать), но ошибся.  Когда я подкинул простой тест, оба оппонента его дружно завалили.  Я сказал так: хорошо, вы любите СССР – имеете право, в конце концов, но почему вы не отдали жизнь, защищая вашу Родину в 1991 году?  Один тут же ухватился за свой юный возраст (15 лет) – хотя нормальная реакция подростка просто обязана быть нонконформистской (в 40 лет быть нонконформистом сложнее), а другой твердо промолчал (твердость молчания – один из аргументов в споре), хотя в тот момент был солдатом-срочником и при оружии.  Я знаю, как было на самом деле: ни один, ни другой в 1991 году не то, что не хотели спасти СССР, но и желали его скорейшего падения, а взгляды их поменялись (вместе с «генеральной линией» общественных настроений) только к середине 90-х, однако, в этом они не признаются.  Я еще поинтересовался, почему они – такие патриоты – пользуются импортными товарами, так они стали товар за товаром защищать от обвинений в импортности (как тот незадачливый зануда, который, если ему скажут, что слон не бывает фиолетовым, начнет говорить, что фиолетовый цвет бывает слоновьих оттенков).  Покидая диспут, я пожал плечами и заметил, что раз уж у них никем, кроме фашистов (Салазар ведь фашист, хотя и патриот) быть не получается, пусть будут.
Впоследствии, ряд зрителей мне пеняли, что я слишком уж всерьез воспринимаю тему и содержание дискуссии (в пивном ресторане чего только не привидится; помнится сатирическая советская карикатура начала 1980-х: мюнхенская пивная и подпись: «Когда напьются, совсем не знают границ»).  Есть аргумент, что в современной России никаких ценностей и их самоотверженной защиты быть уже не может по определению, потому что осталась только одна ценность – нефть, газ и выручка от продажи их за рубежом, откуда идет социалка, ремонтируется «Кузя» и проч., но я не согласен – считать эту всю вышеизложенную хрень несерьезной было бы крайним неуважением к моим оппонентам.  То, что кажется хренью, другим может быть выстрадано.

3.2.2020

Югославский фильм Лорана Зафрановича ПАДЕНИЕ ИТАЛИИ (1981).
В этой картине, чье действие происходит в 1943 на небольшом бывшеюгославском острове в Адриатическом море, населенном хорватами, явно чувствуется влияние феллиниевского АРМАКОРДА – та же экспрессия и постнеореалистическая эстетика контрапунктов.

6.2.2020

Бывшая гражданка Украины Н.В.Поклонская являет сочетание глупости и хитрости.  Такие люди обычно уверены, что окружающие еще большие дураки, чем они сами.

16.2.2020

Кирилл Кобрин ШЕРЛОК ХОЛМС И РОЖДЕНИЕ СОВРЕМЕННОСТИ.
Автор напрасно извиняется перед читателем в самом начале книги за свое увлечение детско-юношескими текстами.  Все тексты (в т.ч. детско-юношескую литературу) пишут взрослые.  А значит, они недетские.  И ничего ненормального в таком увлечении зрелых лет нет.
P.S.  Кирилл Кобрин – просто очень умный человек (или даже непросто умный человек – простота хуже воровства и тоже ругательство).  Он во много раз умнее многих своих современников: Николая Старикова, академика РАЕН Петрика, главпопа В.М.Гундяева.  Возникает вопрос: почему? что помешало Старикову, Петрику и Гундяеву достичь определенного интеллектуального уровня?  Может, прав Кобрин, и все закладывается в детстве?
P.P.S.  Автор намеренно сделал книгу антитрадиционалистическим манифестом.  Выражением своего крайнего презрения ко всем контекстам современной России.  В очень сильной концентрации.  Не заметили?  Тоже требует интеллектуальных усилий.

Роберт Грэйвз в своем романе Я, КЛАВДИЙ сознательно "модернизирует" Римскую империю (то есть республику, конечно, еще) Августа (кстати, не один он – был в начале ХХ века такой прием творческий у романистов-беллетристов, даже французские короли династии Валуа пели Марсельезу): тут у него и лионские французы, и германцы с зулусскими ассагаями (по поводу ассагаев пришлось автору давать отдельное объяснение) и т.д.  Эффект превзошел все ожидания.  Британский читатель 1930-х годов воспринял Римскую империю как эквивалент Британской (ведь, вопреки всем опасениям, в 1939 Британская империя выглядела крупнее и мощнее, чем в 1914), и, если у Грэйвза заходит, к примеру, речь о палестинских евреях, британский читатель кивает: да, да, знаю, читал в Times, там Мандат.

19.2.2020

Левые и традиционалисты.
Левые желают "отнять и поделить".  Традиционалист, нет, он отнимет, но делиться не станет (он же не Шариков!)  Но и ему самому ничего не достанется.  Куда все уйдет?  Непонятно.

22.2.2020

Михаил Осипович Меньшиков (1859-1918) – один из лидеров Всероссийского национального союза.
Меньшиков – эта «реинкарнация» (как сказал бы Дм.Быков) А.А.Проханова в Серебряном веке – просто глуп.  Глуп и местами неисцелимо наивен.  Дело даже не в его идеологии – скорее уж в характере его произведений (публицистика, а ей положено быть придурковатой), но и это не оправдание.  Ярослав Гашек – полный антипод Меньшикова – тоже пристрастен и в своих статьях далек от объективности «умеренного» человека, но степень адекватности все же больше.  Возможно, потому, что в ходе мировой истории Гашеки всегда или почти всегда оказывались правы, а Меньшиковы – вечно в стане побежденных.  Поэтому, к Гашеку – вернувшемуся из Сибири – приходит пьяный как фортепьяно бывший фельдкурат Отто Кац и кричит о гипсовых головах, а Меньшикова расстреливают.  Вся та Красная Россия, которую он совершенно искренне считал 100-процентно еврейской.  У Гашека – фарс, у Меньшикова – трагедия.

29.2.2020

Пол Стивенс из университета Торонто пишет, что «просто христианство Клайва Стейплза Льюиса скрывало под собой много политических предрассудков старомодных протестантов, свойственных среднему классу Белфаста» (ВИКИПЕДИЯ).
Это высказывание будит во мне подозрения в адрес любых историков.  Действительно, есть некий исторический герой со своими ценностями, манерой поведения, представлениями и т.п.  И есть историк, живущий не просто в другую эпоху (он ведь может быть современником героя), но со своими предрассудками, которые довлеют над ним настолько, что… а если он еще и публицист – выступает на публику, он не может не считаться с публикой и не корректировать свое творчество по принципу: «этого писать нельзя, а вот это – нужно».  Он банально не может постичь героя.  Выход?  Есть!  Не стоит прятаться за ширму агностицизма (человек, провозглашающий себя агностиком – хотя бы для того, чтобы не оскорблять чувства верующих – лишает себя роскоши возможностей многих открытий и изобретений).  Выход – в отказе от оценок в пользу реальности как она есть (нравится, или не нравится).  Скатывание к оценочным суждениям (часто от нехватки информации) для историка недопустимо.  Автор должен перестать видеть себя в качестве няньки человечества, ограждающей его от «опасной информации».  Беда только, что многие публицисты именно за этим-то в науку идут.  Уберите из их книг оценки, и что там останется?

Книга Юваля Ноя Харари SAPIENS. КРАТКАЯ ИСТОРИЯ ЧЕЛОВЕЧЕСТВА. (2011) относится к набирающему популярность в последнее время жанру исторических исследований – глобалистике , т.е. изучению общих закономерностей развития человечества в целом.  В свое время (ХХ век) это направление было дискредитировано за счет развенчания европоцентризма (даже, точнее, христианоцентризма философии истории прошлых веков), возрос интерес (хотя бы уровне собирания информации) к отдельным цивилизациям, да и саму Европу стали изучать как одну из мировых цивилизаций.  К началу XXI века, однако, стало очевидно, что Папуа – Новой Гвинее, при всей ее самобытности, никак не догнать Францию (во всяком случае, в течение ближайших 200 лет), и опять встали вопросы глобального плана: почему у одних получается, а у других – нет, или получается совсем иначе, существует ли человечество (антипатриотическая постановка вопроса) и т.д.
На мой взгляд, было бы продуктивнее не только искать нечто одно, простое, объединяющее "негра, китайца, малайца" (с), а рассмотреть ситуации сосуществования разностей внутри этого самого человечества.  Тем более, что ни в палеолите, ни в неолите не было одного-единого стандарта, образцовой общности, как нет ее и сейчас.
Юваль Ной Харари, помимо общих сведений, относящихся к первой (самой длительной, но, увы, хуже всего изученной) эпохе существования человечества, приводит ряд любопытных гипотез и теорий, которые существовали в момент написания книги (2011) и сохраняют актуальность девять лет спустя.
1. Спор моногенистов и полигенистов он осторожно решает в пользу "вытеснения", хотя уже приводит данные 2010 о генах неандертальца и денисовца в современном человеке, и задается вопросом: а что, если бы два вида людей (неандертальцы и кроманьонцы, точнее сапиенс сапиенти) дожили до нашего времени, при этом почти не скрещиваясь (Харари считает малую долю генов неандертальцев в современном человеке результатом случайности связей, скорее, изнасилования пленниц, чем целенаправленного обмена сестрами)?  Как это аукнулось бы в рамках религиозных и политических картин мира?  Отвечу просто: это раздвоение воспринималось бы как некая данность (вроде существования двух полов, принятое как факт всеми религиями), другое дело - в удельном весе двух групп.  Кирилл Еськов предрекал (в случае сохранения пролива между Африкой и Евразией) кровавое решение "неандертальского вопроса", но если инаковость была бы столь заметна (не замечали же особо "вдыхающую" аномалию койсанских языков), это не обязательно выглядело бы как некая "сегрегация" или осознанное принижение группы А в пользу группы Б.  Кровь четвертой группы нельзя перелить первой, но это не дискриминирует ее, и вряд ли дискриминировало бы в древности, если бы еще Гален мог определять и переливать группы крови.
2. Выжигание лесных пространств – как первая массовая "индустрия" (средний палеолит?)  Что превращало их в более удобные для проживания сапиенсов луга.  Сомнительно...  Надо проверять.
3. "Когнитивная революция" сознания около 70000 лет до н.э. (совпадающая с верхнепалеолитической революцией – см. Вишняцкий) – проще говоря, люди стали думать и говорить не только "по делу", но и абстрактно, стали сплетничать и фантазировать.  Из этого Харари выводит положительный характер религиозного обмана, от чего, конечно, тот не перестает быть обманом.  И тут же смешивает религию с другими системами (верить в силу права, в Гугл...)  Нет, Гугл существует реально – даже те, кто его ненавидят, не могут отрицать его существования.  Впрочем, здесь мы рискуем углубиться в метафизику Платона и Аристотеля.
4. Харари интересно разбирает проблему "акефальной" общины – т.е. общины, которая может обходиться неформальными связями и иметь одного признанного лидера, непосредственно контактирующего (в дотелевизионную эпоху) с каждым членом общества.  Для охотничьих коллективов – не более 150 человек.  У шимпанзе нет стад численностью свыше 100 особей (обычно 30-50).  В мои студенческие годы (на материале неолитического Ближнего Востока) численность производящей (земледелие, скотоводство, зачатки ремесел) общины оценивалась в 9000 особей – все свыше уже государство, просто по необходимости.
5. Интереснейшая информация об изучении языка (сигнальной системы) зеленых мартышек.  Идентифицированы две фразы: "Осторожно, лев!" и "Осторожно, орел!"  Прокручивание записей давало эффект – мартышки мгновенно реагировали.  Речь хомо сапиенса – нарастающее усложнение.  Ну, это я знал и без Харари.
Кое-где Харари, конечно, проводит некорректные сравнения. Например, альфа-самцов обезьяньего стада с папой римским. Хотя бы уже потому, что не у всех (далеко!) сапиенсов эпохи позднего железа была элита, соблюдающая целибат. Но тут же совершенно правильно Харари призывает с большой осторожностью сравнивать современные примитивные племена с первобытными охотниками. Причины понятны. Я бы даже вообще их не сравнивал (как трудно сравнивать северокорейский режим с идеями Первого Интернационала).
Далее, на нескольких десятках страниц Харари разбирает диалектику достоинств и недостатков охотничье-собирательского образа жизни сравнительно с земледельческо-скотоводческим. Хотя он делает оговорки о недопустимости идеализации первого, нет-нет, да и скажет: как хорошо было до пшеницы, "приручившей человека"! Увы, от комплекса туриста, в качестве которого в 99% случаев современный человек сталкивается с рыбалкой и охотой, похоже, не застрахован никто. Православный фундаменталист Волков горит на том же самом. Первобытный земледелец, по Харари, жил хуже, чем первобытный охотник рядом с ним. К слову, такой вариант, если б он был реальностью, просто уменьшил бы количество земледельцев – естественным путем. Значит, невзгоды производящего хозяйства были не так уж велики сравнительно с присваивающим, а выгоды – очевиднее. Кстати, предки Харари – древние евреи – теоретически ругали земледелие и идеализировали (вся пророческая литература) скотоводство.
Все ждал, что Харари упомянет о мезолитическом пищевом кризисе – потеплело, людей, вооруженных новыми технологиями охоты стало больше, а мамонтов и прочей мегафауны – меньше, этим объясняется переход к рыболовству, а затем и к производящей экономике, но нет – даже термина такого "мезолит" у Харари нет.  Вместо этого он предпочитает любопытную гипотезу – возле Гебекли-тепе находится родина пшеницы-однозернянки, так что люди сначала придумали строить храмовый комплекс (зачем?), а для прокорма многочисленных (по мезолитическим меркам) работников пришлось (!) разводить пшеницу.  Красивая и стройная теория, но как там было на самом деле?  Не ставит ли Харари телегу впереди лошади (в прямом смысле)?  Не смотря на проглядывающие левые убеждения, не хватает Харари марксистской школы анализа исторических событий (даже, если марксизм ложен, анализ этот полезен, так как позволяет справиться с еще более ложными подходами).  Американские бизнес-мыслители в первой половине ХХ века уважали Маркса, хотя были предельно далеки от марксизма, именно за то, что тот обратил внимание не на королей, епископов, поэтов и разбойников, которых только и видели историки домарксовой эры, а на трудяг, в т.ч. капиталистов (это уважение видно кое-где в художественной литературе тех лет).  Так что нет у Харари четкого понимания роли базисных явлений.  Да, согласен, глупо пытаться выводить "Евгений Онегина" напрямик из позднего крепостничества в России первой половины XIX века, но все эти господа (и у Гоголя в МЕРТВЫХ ДУШАХ в т.ч.) жили за счет этого базиса и без него они никто и зовут их никак.
Совсем другая проблема возникает у Харари, когда он обращается к преодолению "барьера численности охотничьей группы" и анализирует ценностную сферу общественных отношений (почему-то Харари ее всю обзывает "религией").  Харари сталкивает ценности, лежащие в основе Кодекса Хаммурапи (осознанное неравенство) с ценностями Декларации независимости США (декларация равенства) и приходит к циничному выводу о равноценности разных систем морали, если они одинаково стабилизируют общество. Здесь два "этажа" подходов.  Во-первых, раз уж сам Харари говорит много выше о "когнитивности" сознания и абстрактности мышления, следует различать социальную теорию и социальную практику: одно говорим, другое делаем (иначе мы были бы роботами и вообще гуигнгнмовской "скучной скотиной" по Оруэллу).  Равны или неравны люди в реальности (помимо кодексов)?  Они разные.  РАЗНЫЕ.  А это одновременно (диалектика!) позволяет им быть и равными, и неравными.  Странный вывод с т.з. классической философии, которая со времен Платона мучилась в розыске некого общего знаменателя для всех людей...  Во-вторых, аргумент Харари с придумыванием божества для сохранения социальной стабильности убедителен (как бы сказал Холмс) для любителей отвлеченных рассуждений – для Вольтера, Достоевского.  Тезис "бог есть" отнюдь не обязан предотвращать банальную преступность (равно как и антитезис вовсе не есть карт-бланш бандитам из соседней деревни).  Наличие божества не устраняет преступность, ведь уровень религиозности в криминальной среде выше, чем в среднем в обществе, и любой пахан будет вам доказывать, что его ангел-хранитель посильней будет, чем у какого-то "мусорка".  Почему-то Достоевского этот феномен никак не заинтересовал, не смотря на тюремную главу его биографии.  Нет никаких четко и надежно (в 100% случаев) работающих социальных норм, гарантированных блаженным Августином и Фомой Аквинским.  Удачливый пират Карибского моря вполне может стать баронетом в старой доброй Англии (еще неизвестно, кто были родители Хьюго Баскервиля), но даже аристократа, изнасиловавшего девушку, могут повесить.  Эти социально-правовые события ничего не доказывают и не опровергают, во всяком случае, в сфере богословия.  Социальная динамика нестабильна по определению, иначе мы до сих пор на ветках бы сидели (для современников первого человека, приручившего огонь, его действия могли выглядеть аморально, но вся общественная мораль, все верования в стабильный миропорядок сыроедения не отменили его "преступления").  Жизнь нестабильна, и это противоречит твердым верованиям.
Куда интереснее у Харари разбирается возникновение письменности: гипотеза о «бухгалтерском» характере первых систем письменности, вполне годных (как и задумывалось) для статистики, но не предназначенных для записи стихов и философских трактатов.  Лишь к середине III тысячелетия до н.э. этот перекос преодолен.
Это еще не все.  Разбирая посередине книги казусы мировых империй и мировых религий в их взаимосвязи (что вполне соответствует материалистическому пониманию истории), Харари впадает в известную ошибку, именуя любую идеологию (либерализм, фашизм, коммунизм) "религией" только на тех основаниях, что у идеологов имеются твердые убеждения, а в идеологической практике могут наличествовать церемонии, отдаленно смахивающие на католические или мусульманские.  Ошибочное в корне убеждение – также твердое, хотя и ни на чем не основанное.  Я уже давно говорил, что мнение будто идеология – разновидность религии сродни мнению, что ни один автомобиль не поедет, если в него не впрячь лошадь.  Идеологии – это совсем иные способы мышления, да и религии более ограничены терминологически, чем принято думать.  Можно согласиться, что конфуцианство и даже буддизм не столько религии, сколько этические системы, цивитеистический (мой термин из ОСЕВОГО ВРЕМЕНИ РЕЛИГИЙ) Рим, в общем и целом, эволюционировал в том же направлении (расширительное понимание "религии" заставит нас считать религией любую систему убеждений; нет, религия – это поклонение сверхъестественным силам, ни Ленин, ни Конфуций к таковым не относились, а поэтому отдельные шаржированные заблуждения неграмотного крестьянина уже не касаются его образованного внука).
Культуру Харари неожиданно, но закономерно (в его системе определений) классифицировал как "паразита", передающегося от человека к человеку (пшеница у Харари – тоже паразит).  Здесь развожу руками и подозреваю, что вся эта эстетика третьесортного фильма ужасов с разумными паразитами, чужими пришельцами и проч. всерьез (не на продажу) может возникнуть в голове у закоренелого меланхолика, а сангвиник видит то же самое, но в радужном ключе (отдельный вопрос: что предпочтительнее – радоваться жизни или печалиться по поводу нее?)  Надо мне написать трактат по философии истории САНГВИНИК У ИСТОРИЧЕСКОЙ КАРТЫ, а то что-то много пессимистов, видимо, оттого, что "счастье не имеет истории".
Харари не обходит стороной жупел верификации исторической науки и на вопрос: зачем мы изучаем историю, если она не имеет (как правило) прогностического эффекта, дает два варианта ответа – в теоретическом и практическом смыслах.  В последнем речь идет не о прогнозах (на 802701 год), а хотя бы об объяснении уже случившегося (теории заговоров – также мироощущение затравленных авторов).  Здесь же Харари надежно отделяет науку от религий (может, именно поэтому он хочет отделить ее же от идеологий), поскольку знание безлично и пугает тварь дрожащую любой веры как ее пугает огромный безличный космос (они, как дядя Вова в КИН-ДЗА-ДЗЕ, хотят думать, что вон там Ашхабад – так жить проще).  Вообще, когда теоретик громоздит объяснения, а потом оказывается, что они не работают на практике, объяснение этому (запатентую в качестве выхода из всех – ВСЕХ! – проблем, вставших перед Харари в процессе написания книги) одно: есть теория и есть практика.  Они у нормальных людей всегда не совпадают (иначе мы были бы аутистами, хотя способность аутистов самостоятельно создать цивилизацию под вопросом).  Поэтому все правила имеют исключения, причины дают неожиданные последствия, а объяснения, если они не требуют своей реализации и проверки (богомол не обязан проверять, точно ли это его молитва божеству вызвала дождь), могут существовать в маргинальном качестве, никого не смущая.  Вот если начать жить исключительно по правилам (по правилам веры, идеологии, науки и т.д.) – здесь-то и наступит мировая катастрофа.  Хотя это ничуть не мешает всем перечисленным правилам существовать.  Странно, что Харари, сам описавший когнитивную революцию, не распространил ее действие дальше верхнего палеолита.

2.3.2020

Стабильность – идеал престарелого человека, который уже не может ни быстро бегать, ни быстро думать.

7.3.2020

ЖАК МАРИТЕН (1882-1973) – французский философ-неотомист.
Как и всякий религиозный философ, Маритен любит выдавать желаемое за действительное.  Например, если бы к нему пришли люди из христианского рая и сказали, что они в этом самом раю страдают, он бы сильно рассердился и сказал им, что они обязаны быть счастливыми в раю, просто обязаны и все, потому что они в раю (Константин Леонтьев, наверное, перевернул бы все вверх дном, напомнив, что счастье вовсе не обязанность человека, и христианство ничего такого людям не обещало, а все ссылки на «розовых христиан» ему не указ).  При этом Маритен упрямо держится в середине своего века за демократию, хотя демократия вовсе не вытекает из его религиозных убеждений, наоборот, с такими же убеждениями люди строили тоталитаризм, да и его «крестный отец» во всех смыслах этого понятия – Леон Блуа в демократических убеждениях не заподозрен.  Разногласия науки и религии – потеря, прежде всего, для религии, а вовсе не для науки, и, к тому же, средневековая схоластика вовсе не считала нужным отгораживать религию от рационализма – откуда это странное новшество у современных богословов?

9.3.2020

Французский фильм 2015 года АНЖ И ГАБРИЭЛЬ.
Девушка беременеет от молодого человека.  Их родители влюбляются друг в друга.  В мать – Габриэль – действительно, можно влюбиться с первого взгляда.  Нет, эта тема даже банальна – еще с гоголевских времен (как мы помним, Солоха имела виды на отца Оксаны), но все равно хорошо, что есть такая страна – Франция, где даже в 2015 году французы могут вот так просто влюбиться друг в друга.  Русским в этом мешает геополитика и мировой еврейский заговор, англичанам – застенчивость, немцам – занудство, а китайцам – коронавирус.

12.3.2020

Страшные сказки чешского писателя Ладислава Климы, так отвратившие посерьезневшую от достижения независимости чехословацкую общественность, всего лишь вариации на темы романтизма, и во времена Лермонтова и Грильпарцера были бы оценены читающей публикой по достоинству.  Клима родился не вовремя.

В стране, где взялись защищать от насмешек святое, уровень смеховой культуры будет снижаться до примитива.

15.3.2020

В 1975 году в московском Издательстве политической литературы вышла небольшая, в мягком переплете книжка япониста В.Я.Цветова ЧЕРНАЯ МАГИЯ МАЦУСИТЫ.  Именно из этой книги советский читатель узнал о японской деловой и производственной этике, вплоть до избиения резиновой куклы босса и пения гимна концерна дважды в день.  Странное ощущение возникает у постсоветского читателя: автор искренне хотел «осудить», «разоблачить» – и не то, чтобы не получается – это как с фильмом СЕМНАДЦАТЬ МГНОВЕНИЙ ВЕСНЫ, замышлявшимся как прославление органов КГБ, а превратившимся в панегирик Третьему Рейху.  А.А.Зиновьев в те же годы заметил, что японская система основана на требовании абсолютной надежности от каждого своего элемента, СССР – не такой, и в этом советские люди ближе Западу, европейцам.  Верно.  Баронесса Амели Нотомб испытывает те же чувства к японскому образу труда, что и советский журналист.

16.3.2020

Юрген Хабермас в РАСКОЛОТОМ ЗАПАДЕ (2004) напоминает, что, когда после 1918 и 1945 война была классифицирована как недопустимое, почти преступное, деяние, впредь все, начинающие войны, уж постарались изобразить противника законченным преступником – совсем не по-рыцарски.  Вот так благое начинание превращается в дерьмо.  Однако, нельзя приписывать рост патриотизма в ХХ веке одному Рузвельту или Вильсону – это тенденция, идущая еще со времен Французской революции, когда вместо навербованных специалистов воевать пошли народные массы, причем задаром.  Как-то ж надо было их мотивировать убивать людей бесплатно.  Такова уж специфика каждого мировоззрения – его прилагающиеся довески.  Хотите "сильной державы" - будет тоталитаризм в его самых карикатурных даже проявлениях.  Хотите "традиционные ценности" - будет системная отсталость и нежелание ее преодолевать.  Хотите "демократии и равенства" - придется считаться с каждым гопником и его гопническим взглядом на мировую политику.

О СЛУЧАЙНОСТИ.
Когда нечто имеет одну четкую и однозначную причину, можно говорить о закономерности, но когда процесс сложный и причин множество (так бывает почти во всех случаях), всегда есть место для случайности.  Околофилософская публика воротит нос от онтологической случайности бытия, считает ее недостойной себя, но почему же?  Издержки антропоцентризма?  Когда вы приходите к врачу, вас интересует низменная и недостойная вас реальность состояния здоровья, или высокопарное самоопределение, не вами придуманное?

24.3.2020

Агностицизм?  Самая нелепая позиция.  Человек, который считает мир непознаваемым (пусть даже из уважения к чувствам верующих), не способен ничего ни открыть, ни изобрести.  Приходится ему, как буддийскому монаху-хинаянисту, ждать, пока это все за него сделают другие – рационалисты в первую очередь.  Изобретали и открывали другие – не агностики.  Сложность мира – не оправдание.  Человечество способно распределить роли в процессе познания и преобразования мира и компенсировать каждому человеку его простоту.  Слово "преобразование" пугает традиционалиста, но разве мы можем отрицать окружающую (преобразованную) реальность?  Можно улыбнуться, когда сантехник признается, что он не разбирается в космологии, но если в этом признается человек с дипломом о философском образовании, можно у него этот диплом смело изымать и заместо него выдавать диплом агностика.  Только вот хорошее место работы с таким дипломом не получить – в этом-то все и дело (основной вопрос агностической философии))).

29.3.2020

РИМСКИЕ СОНЕТЫ Джузеппе Белли – 1830-е годы.
Очень схоже (я думаю, здесь прямое влияние на режиссуру) с РУГАНТИНО (1973) – реж. Феста-Кампаниле.  Снобы (особенно с духовной прожилкой) считают свои комплексы неполноценности прошлым и настоящим человечества.  Усомниться в их утверждениях равносильно обидеть их.  А уж обижаться они умеют – жертвы всех мировых заговоров и пандемий.  Но «живая жизнь» римского квартала, где все еще говорят на средневековом диалекте, показывает пример совсем другого прошлого.  И большинство живет и думает иначе.  Кому верить?  Гоголю, кстати, эта обсцентная поэзия очень понравилась.

1.4.2020

Литературный сюжет.
Жил-был старый, бедный, больной и одинокий человек.  Ничего в его жизни хорошего не было, но была у него вера.  В экономическое превосходство России над загнивающим Западом.  Он наслушался разных экономистов и геополитиков и был уверен, что не сегодня – завтра американская экономика под тяжестью закредитованности рухнет, и тут же, сама собой (как карета в ЖЕНИТЬБЕ БАЛЬЗАМИНОВА) появится мощная передовая российская экономика, а иначе и быть не может, потому что она – русская.  С ней бог.  Но однажды человек обнаружил (хватило останков его высшего образования), что это заблуждение.  С человеком случилась то же самое, что и в старинном русском народном анекдоте о нищем, который верил, будто есть на свете страна счастья и праведности – за морем Хвалынским, но когда ему показали карту, где не было такой страны, взял да и повесился с горя.  Аналогично, у человека степень огорчения оказалась столь велика, что он расплакался на свою старость и умер.
Мораль сей басни: будьте тупыми.  Или вешайтесь.

10.4.2020

Если не переходить на личности, разговор может оказаться беспредметным.

11.4.2020

Чем больше людей принимает участие в некоем историческом событии (например, в распаде СССР), тем меньше это событие смахивает на заговор.  Тайна, известная трем, уже не тайна.

Юваль Ной Харари пишет в своей КРАТКОЙ ИСТОРИИ ЧЕЛОВЕЧЕСТВА о 18-летнем юноше, который в своей деревне (в эпоху аграрной цивилизации) считает себя самым-самым, потому что все, кто его старше хотя бы на 10 лет, выглядят на его фоне состарившимися и даже хилыми, и, само собой, является главным метросексуалом деревни, во всяком случае, в глазах потенциальных невест, а вот его ровесник в эпоху электронных средств массовой информации, когда торс какого-нибудь мексиканского культуриста может появиться на экране смартфона не только в Гватемале, но и в Польше с Китаем, задавлен чувством собственной неполноценности в сравнении с этими идолами.  Нет, не скажите…  Мифологическое сознание, рождающееся на заре цивилизации – в неолите, в тех самых автономных микрокосмах деревень, отнюдь не снисходительно к лишенному электронных СМИ местному культуристу.  Оно сразу же населяет мир теми же самыми суперменами – блаженными богами, статными и прекрасными героями из-за тридевяти земель, в сравнении с которыми местный «прекрасный и непобедимый» заведомо проигрывает, а заодно прекрасными царевнами, чтоб каждая ключница не очень-то задавалась своей изрытой оспинами мордашкой – и это все, в медном ли, или в позапрошлом веке, не так уж отличается от голливудских стандартов (ясен сокол добрый молодец), тем более, что сам Голливуд ничего не придумал, а лишь развивает античные сюжеты и идеалы.  В доэлектронные времена, оказывается, тоже были способы передачи и хранения информации.  Да, человечество умеет быть универсальным на протяжении всей своей истории.  Следовательно, делаем еще один гвоздь-вывод, если человечество как-то справлялось с теми проблемами, уж эти-то как-то переварит.

15.4.2020

В 1994 моя преподаватель, сотрудница Эрмитажа, чуть было не познакомила меня – студента-культуролога – с художником Ильей Глазуновым (собрался ехать в Москву; писал небольшую культурологическую работу по его стилю).  Впрочем, художнику вряд ли бы понравилось знакомство: я с уверенностью исследователя уже тогда определил стиль его портретов как «византинизм», а стиль монументальных полотен («Мистерия ХХ века», «Сто веков») слишком уж похож на росписи Диего Риверы, с которым Глазунов не мог не быть знаком (Ривера приезжал в СССР в 1955-1956 гг).

Готфрид Бенн когда начинает оправдываться за свое уж очень неэкспрессионистское сотрудничество с приходящим к власти гитлеровским режимом (через полгода он одумался, да поздно уже было), просто смешно местами становится.  В этих оправданиях нет никаких принципов, одни приличия и сожаления, а подчас – мелкие конфликты с третьестепенными чиновниками.  И, тем не менее, Готфрид Бенн интереснее многих своих современников, но это к его оправданиям касательства уже не имеет, а я говорю именно о его оправданиях.

18.4.2020

Отречение от истинной веры под угрозой жизни и здоровью есть проявление безбожия и антропоцентрического гуманизма.  Считающий себя верующим ставит в центр мира себя и при этом является человеком.  Тест на теоцентризм, т.о, простой и легкий.

19.4.2020

Читая Жоржи Амаду.
Несколько лет назад, в бытность мою модератором Атеистического форума при Новосибирском академгородке, какой-то верующий авторитетно заявил, что православие распространится из России на весь мир (религия же – явление вселенское, универсальное и т.д., хотя тут же верующий будет требовать, чтобы все русские по национальному признаку были православные и тем чужды французам).  Я ответил просто и понятно: вы когда-нибудь видели бразильский карнавал? разве это можно совместить с русским крестным ходом?  Национальная ценность русского народа и байянский карнавальный эксгибиционизм?
Никогда в России не напишут ДОНУ ФЛОР (или ТЕРЕЗУ БАТИСТУ) – кто? Достоевский?  Пелевин?  Быков?  НИКОГДА!  Никогда не будет бразильского православия.  Русские не способны не то, что бразильцев, белорусов и украинцев освоить...

Одним из аргументов (точнее, одним из подходов) религиозных апологетов всегда был тезис: мир прекрасен – следовательно, он творение божье (как не странно для потомственного меланхолика, на свете бывают сангвиники, часть из которых – довольно малая – примкнула к верующим, в основном базирующимся в меланхолической части спектра).  Отвечаю: если мир прекрасен, то он прекрасен и не будучи чьей-то ремесленной поделкой, сам по себе (почему сам по себе? – требование рациональности от оппонентов как-то не вяжется с исповедуемым верующими принципом иррационализма).  Или верующий плюнет в розу, которую только что боготворил, только потому, что она – сама по себе?

22.4.2020

И еще насчет невозможности русского православия в Бразилии.  Бразильцы очень любят женщин.  А Серафим Саровский, Иоанн Кронштадтский, прочие столпы русской духовности (если уж они настаивают на полном контроле православия над русской культурой)?  Женофобство русской православной культуры распространяется и на бабский актив православных приходов: ненависть бабы к даме.  В традиционной русской культуре не было и не могло быть любовной лирики.

23.4.2020

Два слова, больше всего рассмешившие за последний год: «собачник» – так Джон Стейнбек обозвал гостиницу для собак в своем ПУТЕШЕСТВИИ С ЧАРЛИ В ПОИСКАХ АМЕРИКИ, и «поповник» – православный молельный дом (по версии Невзорова).

27.4.2020

Мое мнение по поводу обсуждающейся в России, особенно среди православно-патриотической общественности, проблемы домашнего рукоприкладства.  Да дайте вы этим комнатным мачо избить наконец-то жену и детей.  У них, задавленных на работе начальством и в политическом смысле абсолютно бесправных, других радостей в жизни уже не осталось.

28.4.2020

Слушая БУРАТИНО в ускоренной обработке Spitfire.
Верующие любят задавать атеистам вопрос: что должно произойти, чтобы вы, атеисты, стали верующими?  Откровенность за откровенность: что должно произойти, чтобы вы, верующие, стали атеистами?
А то ведь есть такая категория вечно обиженных людей, которым "нужен бох" (в переводе на нормальный язык "любители играть в одни ворота").  Если поставить вторые ворота, верующий оскорбится.

29.4.2020

Нам еще повезло, что литературовед Дм.Быков считает себя православным.  Если б он был мусульманином, он бы неустанно доказывал, что и Пушкин, и Лермонтов – тоже мусульмане, Достоевский и Лев Толстой – тоже, просто не могли открыто об этом сказать, и Маяк...  И вообще, душа – не христианка, а мусульманка.  Ничего не поделаешь, есть у верующих соответствующих конфессий такая повинность.

Если когда-нибудь будет написана монография ПОВСЕДНЕВНАЯ ЖИЗНЬ РОССИЙСКОГО ОБЩЕСТВА В НАЧАЛЕ ХХI ВЕКА (если это кого-нибудь заинтересует), первым делом исследователь обнаружит колоссальную дистанцию между тем, о чем русские думают, и что провозглашают своими идеалами, и тем, чем они живут каждый день, и что вынуждены негласно учитывать.  Все общества одно говорят, а другое делают, отличие лишь в размере дистанции, если она слишком велика, это не есть хорошо, потому что слишком большая дистанция между словом и делом не позволяет реализовать ни то, ни другое.

5.5.2020

Алексей Апполонов в своей книге НАУКА О РЕЛИГИИ И ЕЕ ПОСТМОДЕРНИСТСКИЕ КРИТИКИ. М.,2018 наконец-то называет вещи своими именами и как следствие оскорбляет чувства верующих.  Ничего общего у науки и религий (их, напомню, много) нет и быть не может, даже в плане типологии мышления, а поэтому попытки то ли оженить их, то ли сделать науку «служанкой» у каждой религии (почему не наоборот?)))) приводят к деградации научного знания, к «изосоциозамыканию» – термин Станислава Лема, очень подходящий в данном случае, и если кто-то думает, что выплатить ипотеку ему помогла Ксения Петербуржская, какое это имеет отношение к происхождению человечества от обезьяноподобных предков? – только то, что это происхождение обижает верующего, а вот мусульманина очень обижает то, что Ксения Петербуржская не приняла ислам.  Не оскорбить бы его чувств…  Постмодернизм с его стремлением сидеть сразу на всех стульях, хотя задов явно не хватает, «икономически» создает несколько параллельных реальностей при том, что постмодернисту в них не жить.  А спекуляция в сфере гуманитарных наук не столь безобидна, как то кажется технарям, эти самые гуманитарные науки презирающим, но уверенным, что они в них в два счета разберутся.  Вслед за Фоменко или «научными креационистами» всегда появится Петрик с его высочайшим вакуумом, моносиланом и дружбой с РПЦ.  Больше всего в книге достается Дм.Узланеру – и поделом – за его постмодернистские попытки под маркой научности протащить в религиоведение теологию.  У Аполлонова, конечно, руки опускаются, как у тех героев романа Дмитрия Мережковского ЮЛИАН-ОТСТУПНИК, на фоне всеобщего погружения в религию и тупость, но хочу его утешить.  Ему, конечно, обидно за державу и за скипетр, но ведь настоящий ученый не должен так уж близко к сердцу принимать новомодные (лет 200-230 им) патриотические переживания.  В конце концов, был ли Ибн Сина патриотом своей страны?.. мы даже толком не помним, в каком конкретном государстве он там жил – родился близ столицы Эмирата Саманидов, а умер в Государстве династии Буидов в тысяче километров от своей родины.  Хотя в целом (в масштабах тысячелетий) человечество поступательно развивалось, случались регрессы, гибель целых цивилизаций, но ничего страшного не происходило, и все действительно лучшее – древнеегипетское бальзамирование, Эпос о Гильгамеше, древнегреческие олимпийские игры – никуда не делось и досталось нам – современникам в качестве наследства древности.  Страдающему в безличном космосе обывателю свойственно рисовать картонное небо, но здесь, как говорится, «любовь сэра Генри опасна, прежде всего, для самого сэра Генри».  Страны (точнее, общества), которые лишают себя роскоши адекватного мировосприятия под тем предлогом, что какой-то полуграмотный пастор из Арканзаса тоже «не верит» в теорию эволюции (теория эволюции – не религия, чтоб в нее верить), естественным образом деградируют и погибают, становятся этнографическим материалом для более развитых, следовательно адекватных, обществ – какая пытка для патриота, который в своем перфекционистском желании, одновременно чтобы вера была, и чтобы космические ракеты взлетали, раздулся как лафонтеновская лягушка.  Практика – критерий истинности.  Человек, порабощенный объективностью, всегда выигрывает у свободного фантазера.  Тем более, что шахидами они – постмодернисты – становиться не собираются, а все остальные варианты предполагают несерьезное отношение к религии.

7.5.2020

МИД Белоруссии лишил аккредитации съемочную группу Первого канала российского телевидения после сюжета о ситуации с коронавирусом в стране.
Еще одна страна предала Россию.  Такими темпами скоро с КНДР рассорятся.

9.5.2020

МАКС НОРДАУ И ЕГО БОРЬБА ЗА НОРМУ.

Эпиграфы:

— Хорошая басня, зубастая, только вот непонятно, кто медведь.
— Так это же аллегория!
— Ага. Значит, в следующий раз обойдитесь без этих... а сразу называйте фамилию и место работы.
— Непременно...

Из к/ф КАНАВАЛЬНАЯ НОЧЬ (1956).

Здоровых людей нет, есть необследованные.

Поговорка психиатров.

Когда берешься изучать прошлое, людей прошлой эпохи, их творчество, их мысли и идеалы, мало знать конечный продукт их деятельности – то, что откладывается для будущего, в т.ч. для будущего исследователя.  Надо знать не только конечный результат, но и побудительные мотивы, влияния, сам процесс.  Надо знать мир, в котором жил человек, что он читал в утренней газете, о чем говорил с друзьями, какие анекдоты рассказывали на углу, как могли его современники воспринять то, что он написал.  Без этого – никак, мы получим лишь надгробие творчества – конечный его результат, но не само творчество.  Не стоит думать, что я требую невозможного, есть все основания знать это, надо только поставить себе такую цель.  Изменятся ли образы людей прошлого от таких методик?  Возможно, но уж точно они не будут повторять наши желания воспринимать их определенным образом.  А это уже есть объективность – она такая)))

Когда читаешь книги Макса Нордау (1849-1923) – ВЫРОЖДЕНИЕ (1892) и СОВРЕМЕННЫЕ ФРАНЦУЗЫ (1901), по мере прочтения начинаешь задаваться вопросом: а один ли человек это все написал? – примерно, как современный интернет-пользователь вычисляет аккаунт тролля, в котором пишут несколько «бойцов невидимого фронта», сменяя друг друга.  Временами с нами говорит напыщенный и злобный мещанин – эдакий Огурцов из КАРНАВАЛЬНОЙ НОЧИ, который не понимает искусства и понимать не желает, но тут же оказывается, что это Огурцов с высшим образованием, известный психиатр, знаток естественных наук, от умозаключений которого так просто не отмахнуться, потом выступает третий – моралист, горюющий над могилой культуры, предшественник всех сердобольных обличителей ХХ века, для которых весь Оскар Уайльд ограничивается понятием «педераст», а весь Владимир Набоков – понятием «педофил», обличать они любят и уверены, что возражать им посмеют только лишь педерасты и педофилы, но сами каждый день посещают сортир и даже не догадываются, что дефекация антиэстетична, следовательно, должна быть запрещена культурному и разумному существу (не животное же он, в самом деле!), и тут же вылезает из под руки четвертый Нордау – зубастый журналист и посредственный писатель, который банально завидует первым лицам своей эпохи (Гете или Шекспир уже умерли, чего им завидовать-то?) и привлекает себе в союзники психиатрию, есть и пятый – Нордау-культуролог, который видит гибель мировой цивилизации и сходит с ума, как и положено всякому годному психиатру, наконец, шестой – обыкновенный буржуа, у которого жена и благовоспитанные дочери, и он не хочет, чтоб его дочери читали Ницше, Мопассана или Льва Толстого, а оттого, просто-напросто, желает оградить их.

Как воспринимали Макса Нордау современники, парижане?  Париж, в котором, по пословице, больше идей, чем во всем остальном мире, таким оригиналом было не удивить – Нордау родился евреем Зюдфельдом в Пеште и перенес свое увлечение психиатрией (Австро-Венгрия на рубеже веков была достаточно психиатрической страной) в Париж, хотя писать продолжал исключительно по-немецки.  В статье словаря Брокгауза и Ефрона его взгляды названы «парадоксальными», а художественная литература за его авторством – тенденциозной.  В советских энциклопедиях, начиная с 1930-х, он вообще не упоминается.  Его известность не пережила самого Нордау.

Главная мысль, даже моноидея Нордау – ненормальность окружающего мира в целом, и крупнейших писателей, музыкантов, художников в частности, что выражено в их психической ненормальности в самом прямом медицинском смысле этого слова – уж это Нордау гарантирует как специалист (памятуя о многоликости автора, я затрудняюсь определись, что первичнее: то ли Нордау решил, что мир плох, а следовательно вокруг одни психопаты, то ли наоборот – обнаружил вокруг сплошных пациентов психиатрической клиники и сделал обобщающий вывод по части мира в целом).  В психопаты Нордау записал Рескина, Россетти, Суинберна, Морриса, Верлена, Малларме, Мореаса, Льва Николаевича Толстого, Рихарда Вагнера, Пеладана, Роллину, Метерлинка, Катюля Мендеса, Бодлера, Гюисманса, Барреса, Уайльда, Генрика Ибсена, Фридриха Ницше, Эмиля Золя – замечательная подборка! за исключением трех-четырех имен все они до сих знакомы любому мало-мальски образованному человеку, и их книги проще простого заказать на любом сайте с доставкой на дом (Нордау же я нашел с трудом, пришлось ехать через полгорода и подвергать себя риску инфицирования коронавирусом).  Нордау счел бы этот феномен 2020 года полным подтверждением своей теории о деградации общества в целом – он считал художественные стили выражением соответствующих общественных тенденций, в этом с ним трудно не согласиться (хотя плох тот писатель, который лишь зеркало, даже зеркало русской революции, диалектика соотношения личности и общества состоит в том, что личность формируется обществом, но это ничуть не мешает личности самой формировать общество, как ей вздумается и не обращая внимание на нытиков).  То, что о нем, таком принципиальном и парадоксальном, забыли, а этих психопатов помнят – лучшее доказательство кризиса общества в целом, который Нордау описывает в первой главе ВЫРОЖДЕНИЯ, большей частью на примерах одежды, поведения и времяпрепровождения.  Шутовство для Нордау – столь же бранное слово, как и для его советского визави в КАРНАВАЛЬНОЙ НОЧИ.

Человеку XXI века необходимо знать все степени отличия мышления человека века XIX, чтобы понять системы ассоциаций и умолчаний, встречающиеся в книгах Нордау.  В те времена полноценным человеком считался только взрослый мужчина (когда Джон Стюарт Милль предложил в 1861 дать избирательное право женщинам, над ним просто посмеялись), религия уже не играла существенной роли в общественной жизни, но была служанкой политологии и политэкономии (все-таки богословие – служанка наук, а не наоборот!), поскольку обязана была умерять аппетиты низших сословий, и даже самые искренние симпатизанты примитивных племен считали своим долгом, бременем белого человека, так сказать, воспитать и бушменов, и малайцев, и китайцев в духе передовой Западной цивилизации.  Нордау полностью разделяет все эти условности века, а вот его недруги, даже Ницше, как это не странно, открыли дорогу к тем убеждениям, которые свойственны веку XXI.

Разумеется, первый вопрос, который возникает по ходу чтения Нордау – даже не судьи кто? а что взамен? что есть нормальность, если почти все художественные стили конца XIX он счел дегенеративным искусством?  Нордау достаточно умен, чтобы увидеть здесь подводный камень своих рассуждений: ведь те же самые критерии, по которым он определяет психопатологию Толстого или Ибсена, можно применить к любому писателю или художнику, даже к самому Нордау.  Нордау поэтому осторожно противопоставляет вырожденцам Гете, Шекспира, французских классиков, вообще всю Элладу, понимаемую в музейно-классицистическом виде, и склонен симпатизировать Тургеневу.  Насчет Эллады, я думаю, понятно, что мраморность не есть ее признак, и гимназическое образование просто прививало симпатию к тому чудесному далеку, а вот Гете при всей своей гармоничности взял да и написал «Страдания юного Вертера», что породило волну самоубийств по всей Европе (доказано не менее 12 таких самоубийств), а автора обвиняли в разрушении семьи и оскорблении религии.  Шекспир и Тургенев также не есть нечто принципиально отличное от Толстого и Метерлинка.  Здесь надо глубже копнуть: Нордау считал (предваряя Шпенглера) современную ему европейскую цивилизацию упадочной, большие города – светочами этой дегенерации, и предлагал вернуться… только вот куда?  Судя по отрицательному отношению к Толстому, толстовский путь «опрощенчества» для Нордау закрыт.  Как тому анекдотическому еврею, который требует «другой глобус», Нордау некуда податься: беломраморная Эллада – давно и неправда, средневековье – тьма и невежество (как просвещенческий мыслитель, Нордау ни секунды не позволял посконному идеалу псевдоромантизма соблазнить себя), цивилизации Индии и Китая, а также все неевропейские народности – там еще большая какофония, чем у Вагнера (Луи Буссенар это показал на примере бушменов).  Действительно, некуда.  Прогнозы Нордау еще более пессимистические: он предсказал клубы самоубийц и легализацию однополых браков (хотя и не предсказывал получение женщинами избирательных прав – такое извращение прийти в голову добропорядочному человеку того века просто не могло, так что если мужчины обабятся, а женщины – мускулинизируются, мужчины просто лишатся политических прав).  Фридрих Энгельс (он был в 1892 году еще жив и мог прочесть скандальный бестселлер Нордау) ухмыльнулся бы и сказал, что в творчестве Нордау выражается пессимизм разоряющегося по ходу развития крупного капитализма мелкобуржуазного мира еврейского местечка – да, не смотря на все уверения критиков марксизма о невозможности детерминирования личных убеждений общественной средой, такие примеры встречаются сплошь и рядом.

Но вернемся к мишеням психиатрическо-литературной практики Нордау.  Как психиатр, привыкший не церемониться с особенно буйными пациентами, он не церемонится ни с одним писателем или композитором: Ибсен у него плагиатор, чьи опусы достойны негров Либерии (как мы помним, средний европеец того столетия был, по нынешним критериям расистом), Уайльд – шут, чьи выходки – элементарное неуважение к согражданам и болезненное желание выделиться из толпы, Толстой, популяризированный во Франции усилиями Вогюэ в 1880-х, это психопат-мистик, извративший христианство, разрушающий семейные ценности и государственность, анархист-Вагнер погряз в бесстыжей чувственности, проповедуя свальный грех соединения жанров и стилей, и женщин нельзя водить на постановки его опер, но все это пустяки по сравнению с поэтами-символистами, которым всем место в дурдоме (куда только полиция смотрит!), ведь они все извращенцы, выманивают у людей деньги балаганным вздором, могут мыслить только туманно, бродяжничают, симпатизируют безумному баварскому королю Людвигу II – в общем и целом, стоят в умственном отношении еще ниже сенегальских негров, а их вождь Малларме имеет длинные и заостренные уши, как у сатира, что, по мнению ведущих экспертов, есть атавизм и вырождение одновременно.  Замыкает эту галерею уродов моральных Золя – лживый реалист, описывающий исключительно психопатов, преступников и проституток, при этом претендующий на научность, но обреченный на забвение.  Эпитеты «галиматья», «бредни графоманов», «психоз, свойственный исключительно выродившимся субъектам», «эротически настроенный психопат», «зловонная поэзия», «вульгарно и безнравственно», «дилетантизм», «пустомеля», «мания писательства», «умственный урод» постоянно встречаются в тексте ВЫРОЖДЕНИЯ – как видим, Нордау органически соединяет литературную критику с психиатрией.

Я всегда знал, что критика писателя всегда интереснее и полнее изображает его, чем восхваление, ведь хвалят однообразно, а ругают по-разному.  В первом случае все писатели похожи на те души умерших, с которыми беседует медиум у Марио Варгаса Льосы в ТЕТУШКЕ ХУЛИИ И ПИСАКЕ, и которые все, как на подбор, обитают в чистилище и передают привет.  А вот во втором случае виден сам художник.  Талантливо ругать нельзя под копирку.  Прав ли Нордау?  Как не странно, прав.  Все или почти все описываемые им художники, писатели и музыканты страдали той или иной формой психической ненормальности.  Но представим себе их нормальными людьми.  Толстой – артиллерийский офицер, Ибсен – аптекарь, Золя – юрист, Рембо – успешный коммерсант, коим он и стал под конец, с Вагнером вот только ничего не получится – он ничем, кроме музыки, физически заниматься не мог.  Все, само собой, добродетельны, все женаты, даже Гоголь!  Нет ни «Войны и мира», ни «Ругон-Маккаров».  Европейская литература чудовищно бледна, и помимо покойного Гете читают разве что самого Макса Нордау – романы «Болезнь века», «Битва трутней» и т.д.  Ломброзо, чьим учеником Нордау с гордостью считает себя, в 1863 году написал свою знаменитую книгу ГЕНИАЛЬНОСТЬ И ПОМЕШАТЕЛЬСТВО, где поставил десяткам исторических деятелей и деятелей культуры самые откровенные психиатрические диагнозы, причем заочно, в чем современные психологи усматривают «превышение полномочий».  Но не это важно.  Хотя в конце книги Ломброзо осторожничает, вывод ясен: все творческие личности и вообще выдающиеся люди ненормальны.  Ведь под нормальностью Нордау понимает обыкновенную заурядность, и любой выдающийся человек, попав под прицел разоблачений Нордау (включая Гете и Тургенева, который обрюхатил белошвейку, 38 лет жил с замужней женщиной, которой пристроил свою внебрачную дочь – о моралист Нордау! проглядел!), окажется психически ненормальным – хоть Цезарь, хоть Чезаре Борджиа.  Вообще, невозможно совершить что-либо выдающееся – не только произвести наполеоновский переворот 18 брюмера, но и открыть Америки, сочинить БОЛЕРО, будучи нормальным человеком.  И уж точно сочинительство недоступно нормальному человеку.  Разве может нормальный человек в сопровождении Вергилия посетить ад, придумать мелких вредных человечков, которые хотят облагодетельствовать Гулливера, ослепив его, описать толстого себялюбца с моторчиком, который подбивает детей на хулиганские поступки – то люстру завалить, то на крышу залезть?  Случилось ли бы лютеранство без безумия Лютера, который прогнал черта, мешавшего ему переводить библию?  Что было бы, если б Вольтер послушался отца и стал нотариусом?  Если бы Циолковский и Эйнштейн скрыли от людей свои безумные идейки?  Первобытный человек, разводивший костер, тоже был безумцем в глазах Нордау каменного века.  А Гете сочинял стихи, сидя на деревянной лошадке.  То-то и оно…  Все это получается не путем какого-то вымучивания (как у Раскольникова), а само собой.  Сколько не взывай к беломраморной нормальности и буржуазным стандартам поведения, а творческий человек (оставим политику и научно-техническую сферу) всегда оказывается ненормальным с т.з. обывателя.  Иначе он сам был бы нормальным обывателем.  Вообразите ПРИКЛЮЧЕНИЯ БУРАТИНО, написанные нормальным человеком.  Искусство интересуется исключительным.  Даже дневник будет содержать не ежедневную рутину, а нечто исключительное, ненормальное.  Не ежедневное приготовление уроков школьником, а пожар в школе.  Все люди видят одно и то же – например, войну 1812 года, но только ненормальному Толстому удается создать шедевр.  И не стоит отделять Толстого-художника от Толстого-публициста или философа.  Это лишь формальная градация.  На самом деле они нераздельны, как нераздельны художественные образы и философские размышления автора в романе ВОЙНА И МИР, без одного не было бы другого.

Получается, Нордау лишь озвучивает мещанский протест против творчества как такового?  Или завидует?  Или добросовестно применяет научный метод, которому его научил Ломброзо.  Сам Ломброзо опростоволосился: он считал, что существует едва ли не антропологический типаж преступника, причем строго классифицируемый по типам преступлений (Ломброзо окончательно ввел классификацию: убийца, вор, насильник, жулик): убийца – холодный взгляд, тонкие губы, вор – подвижное лицо, бегающий взгляд, редкая бородка.  Первые же попытки применить теорию на практике оказались крайне неудачными: выяснилось, что нужные черты отсутствуют у многих преступников, но их обнаружили у прокуроров, судей, членов парламента (Р.Бахтамов ЗАКОН ЕСТЬ ЗАКОН).  Российские медики Д.Н.Зернов и В.П.Воробьев доказали ошибочность утверждений Ломброзо о дегенеративном ухе и атавистическом черепе.  Наука XIX века далеко шагнула по сравнению с предыдущими столетиями, когда преобладало схоластическое теоретизирование, но сама страдала от поспешных выводов на ограниченном материале.  Тем более, когда методы естественных наук начинают применять в гуманитарных (даже в физике трудно применять методы ботаники).

Или завидует?  Известность Нордау в германской литературе конца XIX века объясняется явным упадком оной – между 1860 и 1900 разве что Фонтане и ранний Гауптман (ученик дегенератов Ибсена и Толстого) ее оживляли.  Когда терминология Нордау была применена на практике – в Германии при Гитлере, это подрубило германскую литературу едва ли не под корень.  В 1910-1920-х годах господствующим течением в германском художественном мире был экспрессионизм (заведомо патологический, исходя из теорий Нордау), и его-то сочли дегенеративным искусством.  Убожество здоровой национал-социалистической литературы (без педерастов и неверных жен) не поддается описанию.  Отголоски подобной культурной политики встречаем у коммуниста Хрущева и республиканца Роберта Джулиани.  Сам Нордау весьма скептически смотрел на патриотизм (см. насмешливый очерк о Мишле), но когда познакомился в 1892 году с Теодором Герцлем, стал сионистом и еврейским патриотом.  Стоило ли обличать других за походы в сортир, если сам туда ходишь?

14.5.2020

СО СКЛОНОВ КОКУРИКО – аниме-фильм режиссёра Горо Миядзаки (2011).
Все же японская культура предельно холодная.  Японцы (и японки) любят глазами, но не руками.  В фильме хорошо воспроизведен космополитический оптимизм первого японского послевоенного поколения (в этом отношении напомнило рассказы Саке Комацу ПОВЕСТКА О МОБИЛИЗАЦИИ – лучшее произведение японской фантастики! – и ДА ЗДРАВСТВУЮТ ПРЕДКИ!)

15.5.2020

Олаф Стэплдон ПОСЛЕДНИЕ И ПЕРВЫЕ ЛЮДИ с продолжением СОЗДАТЕЛЬ ЗВЕЗД (1930-1937).
Конечно, в этой палеофантастике межвоенного периода примечательна ее масштабность, обусловленная философским подходом (элементы философского трактата более чем заметны).  Вся последующая мировая фантастика (все Лемы и золотое десятилетие американской фантастики в 1950-х) – вторична по отношению к полету фантазии автора, а местами (Стругацкие) вообще третична.  Но и автор не такой уж сверхъестественный, каким может показаться.  Все или почти все темы, затрагиваемые в космических далях его романов, не выходят за пределы тем, волновавших британское общество 1920-х годов – начиная от "французской опасности" (после 1923 года британская дипломатия обнаружила чрезмерное усиление позиций Франции на континенте и стала склоняться к поддержке противников Франции), кончая проблемами воспитания подростков в британских интернатах.  Не ищите у Стэплдона черных лебедей.  Сознание в очередной раз определилось бытием.  Идеалисты врут.
P.S. Также герои миров Стэплдона – разумные существа – на протяжении миллионов лет запросто меняют местожительство, среду обитания, свой облик, религии и ценности.  Можно себе представить, какое впечатление эта история произведет на посконного традиционалиста, который трясется над паспортом с номерами и пугается заграницы – даже Лема смутили эти метаморфозы.  Традиционалист делает вид, что он не в поезде едет, а на подводе, "по-старинному".  К тому же имеет ранимую душу – попробуйте ему сказать, что он в купе сидит.  Будет оскорбление чувств.

17.5.2020

Сравнение двух экранизаций лемовского СОЛЯРИСА – советской 1972 года (Тарковский) и американской 2002 года – явно не в пользу американской версии.  Дело вовсе не в кинематографическом соперничестве двух сверхдержав в космосе.  Просто фильм Тарковского – шедевр, а американская версия – средненький фильм по всем американским меркам.  То, что Лем одобрил американскую версию, лишь результат творческой ссоры с Тарковским.  Если вырезать первые 40 минут, фильм становится более космическим.

21.5.2020

Людям, которые жалуются на сатанизм феминизма (или наоборот, сами не помнят), трудно было жить в любом веке – включая "традиционные" века.  Меланхоликам вообще плохо в истории живется.  Даже в XV веке родители женили их на сильных бабах.  Правда, тогда возможностей жаловаться было меньше – интернетов не было, разве что на базарной площади…

Помимо экранизации Тарковского есть еще двухсерийный спектакль СОЛЯРИС 1968 года.  Психологическая драма в стиле Дюрренматта.
Но насколько же те 60-е годы отличались от 10-х...  Людей интересовала технология синхрофазотрона (см. НАВАЖДЕНИЕ), а вовсе не догматическая проблематика возгорания пасхального огня.

22.5.2020

В любом марксистском философском словаре советских времен (давно читали? прочтите – много нового и несоответствующего современной России узнаете) лапидарно красовался главный вопрос философии: вопрос первичности материи или сознания.  В конце концов, мир прекрасно существовал и без нас (не смотря на все идеалистические обиды), и тем более будет существовать без нас.  Мы – некая маленькая зона в бесконечном времени, но мы есть, и этого тоже у нас не отнять.  Есть то, что есть, и нам повезло, потому что мы есть (это "повезло" я в своей время прикрепил к философии материализма, дал в руки человеку в материалистическом мире, как вымпел исторического оптимизма).  Спекулятивный реализм Хармана заходит с другого боку.  Грэм Харман – современный американский философ и создатель одного из наиболее оригинальных современных течений философской мысли, титулуется метафизиком.  А уж метафизик – не тот человек, который довольствуется только тем, что есть.  У Хармана совсем иной основной вопрос философии: познаваем ли мир.  Примитивный (кому как, кому и "Джоконда" Леонардо да Винчи – примитив) материалист скажет, что мы познаем мир, и это есть условие нашего существования – такая светлая, как античность, онтологическая философия, - и если бы мы не могли его познать, то не смогли бы существовать, а непознаваемое...  что тут скажешь на логику Витгенштейна...  Но Харман, как и прочие идеалисты-метафизики, хочет вернуться не только назад к Канту, но и дальше – в докантовские времена.  Нельзя сказать, что это бесполезно – всегда стоит применять мыслительный аппарат неглупых людей прошлого к современности.  Но много ли это даст в рассматриваемой теме?  Подобный подход основан на метафизическом страхе – он все время  боится, что есть то, что непознаваемо.  Ignoramus et ignorabimus (лат. «не знаем и не узнаем») – это не античный мудрец сказал, а Эмиль Дюбуа-Реймон в 1880 году.  Конечно, звучит, как перекличка с Сократом, но Сократ иначе говорил – познание бесконечно, мы не соскучимся.  А здесь страх перед тем фактом, что мы сидим в платоновской пещере, есть то, чего мы не в состоянии познать, а мы не можем.  Оно есть, а мы не можем.  Мало того, что пессимистическое умозаключение, так еще и внушающее страх (надо быть самым туповатым верующим, чтобы закрасить непознаваемое в позитивные тона).  Сразу, однако, возникает ряд проблем, которые подобная гносеология разрешить не может.  Если нечто непознаваемое есть, то как неспособный к познанию может знать вообще о его наличии (даже ведь само знание о существовании непознаваемого уже есть какое-то знание)?  Подобная метафизика попадает в ловушку смыслов, которую не может преодолеть, и приходится просто обходить ее в надежде, что оппонент тоже обойдет.  А если нет?  Можно ли постулировать непознаваемость мира, если эта непознаваемость не соответствует окружающей действительности?  Харман применяет почти хайдеггеровскую методику объективации внечеловеческого, но кто с ним спорит (разве что солипсисты)?  Если откинуть все элитарные теории познания (кто-то может, а все не могут) и даже парадокс "неуловимого Джо" - а зачем познавать непознаваемое? – остается все та же проблема нереальности непознаваемого.  Витгенштейн может придумать хоть восьминогого слона, однако ж, сама по себе выдумка на чем-то базируется: будет реальный слон и реальные ноги, хоть и восемь, а попробуйте придумать несуществующее, невыразимое, небазирующееся на привычных понятиях и представлениях (в древней философии тоже сложные термины брали из обиходных выражений, только стали запутывать, чтоб солиднее звучало – атомисты не говорят просто "неделимый", а "атом").  В общем, опять у метафизика получается, что что-то есть, а что – не знаю.  Опять "вольтеровское" проклятье метафизики: одни говорят о том, чего не могут себе представить, а другие делают вид, что им понятно.  Я бы не советовал "делать вид" - при всем уважении.  А то получится, как с религией.  После опровержения Кантом всех доказательств бытия божия и опровержения кантовского тринадцатого, осталось четырнадцатое – уважение к чувствам верующих, другого нет.  Харман рискует всего-навсего возродить средневековую схоластику, которая, конечно, была изрядной зарядкой для ума, но столь же не приспособлена к реальности, как правильные геометрические фигуры в руках портных-математиков Лапуту не могли стать выкройками костюма для реального Гулливера.  В итоге получаем странное, на первый взгляд, действо: человек живет в реальном мире (я далек от мысли, что Харман живет в пещере и питается акридами), спокойно превращает все эти вещи-в-себе в вещи-для-себя, но ему этого мало, ему нужен какой-то непознаваемый мир.  Идеалисты усматривали в таком положении неопровержимое доказательство существования непознаваемого.  Я так не думаю.  Наличие желания не есть доказательство.  Желание – это желание.