На золотом крыльце сидели...

          Олеся Дмитриевна медленно брела по городу. Последнее время она чувствовала себя отвратительно. Болело всё. У худенькой, не склонной к полноте, женщины стал расти живот. Однако, в череде бесконечно сменяющихся событий — проживание в военных городках, смене школ, коллективов, учительница сохраняла  в себе ощущение спокойствия и благополучия. И сейчас Олеся Дмитриевна старалась не паниковать и никому не жаловаться.  Её девчонки, одна — врач, другая — юрист, жили в городе её детства и юности, где  она, по её собственному определению, не была  целую вечность. И назад не собиралась. И вот теперь рушилась её стабильность! Последний звонок младшей  не оставлял шанса: надо переезжать, надо лечиться!
         Звонок и старшей дочери был также категоричным: "Нам тебя будет очень не хватать", - сказала она матери. "А уж как мне будет вас не хватать", - ответила с привычной иронией Олеся Дмитриевна, но шутила уже слабо. Мысль о неминуемом отъезде окончательно победила прежние торможения духа. Дело в том, что тормозом была её память, — некоторые события детско-школьного периода жизни шестидесятых, которые, по мнению учительницы, были самыми лучшими годами жизни всей детворы заводского посёлка, где прошло её детство. Родной посёлок! Это был пригород  Комсомольска-на-Амуре. Дома белые, кирпичные, огороды пять соток, считай в черте города, крылечки и палисадники нарядные, и рядом школа.               
          Вот на таком крылечке, а точнее, большом крыльце семьи Беляевых, где  стояли длинные скамейки и лежали сложенные амфитеатром  брёвна для бани, подрастающее поколение молодёжи проводило свободное время. На  заветном крыльце хозяином был десятиклассник Володька Беляев, любые воспоминания о котором и теперь, много лет спустя, вызывали и приятное волнение, и, вместе с тем, какое-то боязливое ожидание встречи с прошлым! Она хотела бы задать этому прошлому свой нелёгкий и сокровенный вопрос. Но чаще всего вспоминала крыльцо.
          Оно было и сценой, и большой скамейкой. Подростки играли в лото, шашки, карты и просто общались. Не секрет, здесь было и место зарождения  юных симпатий и первой любви. Облюбованный двор выходил на заросшую травой и утоптанную ногами небольшую площадку, где играли в лапту, "вышибало", а вечерами - танцы. А  называлось всё это: и двор, и скамейка, и площадка одним словом - тырло. "Тырло", видимо, было популярно и на других городских просторах и своим названием не только не вызывало раздражения, а наоборот притягивало, как магнитом, многие поколения детей заводских рабочих.
          Кнопка воспоминаний включилась сама. Юноша с интересом слушает, как Олеся читает со "сцены" стихи Пушкина. Громко, с большим выражением!  Но у Леси с Алёнкой, её младшей сестрёнкой, маленький секретик! На Беляева исполнительница стихов ну никак не реагирует. Не повернёт свою симпатичную головку в его сторону! Никогда! А семилетняя Алёнка  в "засаде" глаз не спускает с Беляева. Аплодисменты не в счёт. Сестрёнка в подробностях докладывает, как именно этот Вовка смотрел на  Олесю. "ВОТ ТАК", -  и смешливо таращила глаза. Не замедлил напомнить о себе и другой эпизод.               
          Лёгкий, подтянутый, член юношеской сборной города по баскетболу, Беляев в спортивном зале прыгает в высоту. Планка далеко вверху. Девчонки облепили пространство. Он смотрит на планку, он говорит: "Девчонки пусть выйдут в коридор". Олеся выходит вместе со всеми, но потом не возвращается! А он взял высоченную преграду, он хорошо прыгнул, а её нет среди входящих! Беляев открывает дверь в коридор, он явно расстроен. А семиклассница уже на улице, прилипла к окну спортивного зала. Она понимает, кого он ждёт! "Господи, какой пустячок", -   думает Олеся Дмитриевна. Но, оказывается, она и сегодня  с удовольствием бы заглянула в то окошко школьного спортивного зала! А память, минуя школьные коридоры, уже в актовом зале.
          Традиционным на всех школьных танцевальных вечеров тех лет были игры с выбором партнёра - "змейка", "верёвочка", "ручеёк". Помнит: её "принц на белом коне" стоит в начале тоннеля  из сплетенных рук, видимо раздумывает, кого выбрать.  Женская половина тоннеля в нетерпении — Вова Беляев нравится многим. "Ручеёк" течёт себе, девчонки ждут, сердце Олесино стучит, слышно по всей округе. И он выбирает! Взял за руку! Как будто током пробило ладошку! В шоке 9-б, 10-а, б, в, г, д -  и все другие буквы алфавита.  Впервые семиклассницу рассматривали во всех подробностях. Почему она?  "Да потому, что я и пела, и рисовала стенгазету,  стихи читала,  в баскетбол играла,  комиссаром была в "Оптимистической трагедии", мало того...".  Взрослая Олеся Дмитриевна к своему собственному удивлению готова загибать пальцы  в перечислении своих школьных достоинств.
          В их большом поселковом доме жили шестеро родственников: Алёнка с родителями и Олеся с мамой и дедом. Семья Олеси должна была скоро переехать,  они строили свой дом ещё дальше от города, в лесу. Уехать из одного посёлка в другой, значит лишить себя видеть обожаемого Беляева, а ведь это был самый разгар дружбы. 
          На новоселье Олеся пригласила соседских ребят в гости. Володя в первых рядах. Володя нарвал ей в подарок букетик мохнато-фиолетовый сон-травы и ещё подарил книгу. Вот она в её руках. "Конст. Седых. "Даурия". На первой странице его рукой стихотворное послание, видимо, с какой-то открытки списал, но, Боже мой,  как трогательно.
               Когда ты отсюда уедешь,
               Забудешь Амур навсегда,
               Забудешь все реки, озёра,
               Но, может быть, вспомнишь меня.
               Вспомнишь - спасибо,
               Не вспомнишь - не диво.
               В жизни встречают немало
               Друзей дорогих!
          Олеся Дмитриевна, тогда и сейчас, поставила бы три восклицательных знака за чувства, которое вызывало это незамысловатое послание!
          Шли пешком до узкоколейки, что вела к жилищу  новосёлов. Запрыгнули на низкие платформы, которые порожняком  в одну сторону и гружённые в обратную возил маленький паровозик. Вот тогда оно и случилось, это  событие в её жизни! Володя приобнял Олесю, как бы удерживая от толчков платформы. И всё! Но сколько раз она потом воссоздавала в памяти эти минуты счастья. Какими тёплыми и надёжными были его руки. Как сердце остановилось, но оно, оказывается,  билось. Как ребята притихли. Как машинист паровозика нервно засигналил, и все благополучно спрыгнули на землю.
          Счастливые минуты продолжались. Далее по шпалам дошли до посёлка, но остановились на воинском стрельбище. Собрали гильзы, разожгли костёр. Володя и Олеся сидели рядом, прижавшись плечами. Комары впивались в их голые руки, ноги, шею, но укусов они не чувствовали. Серёга Кушнарёнок отхлёстывал их  пучком полыни, отбиваясь от  комаров, считал кровососов и  приговаривал: "Первый пошёл. Второй пошёл. Третий пошёл". Все веселились, очень смешно он это делал. Не смеялись только Вова и Олеся.            
            Книгу  с дарственной записью Олеся Дмитриевна хранит и по сей день.  Самое интересное, как только учительница вспоминала этот  день своей жизни, случалось необъяснимое преображение в её физическом теле. Переставала болеть голова, появлялась лёгкость в движении.
          Но более таких радостных событий в их отношениях не происходило... Старшеклассницы не приветствовали малолетку из седьмого и давали понять Беляеву о непрестижности подобного увлечения. И он, видимо, соглашался. Голову в её сторону, как было раньше, не поворачивал, и школьные коридоры показались ей пустыми.
          Но однажды во Вселенной что-то случилось. Солнце остановилось в зените. Олеся пришла сдавать учебники в библиотеку. Володя заметил её в школьном дворе и предложил проводить "до хаты".  От школы до её нового посёлка было шесть километров неухоженной трассы, грубо закиданной крупной щебёнкой и разными булыжниками. По ней ходили редкие машины, разве что солдаты раз в неделю приезжали на стрельбище.
          Безлюдный пейзаж скрашивали лишь пышные кусты изумительной красоты мелколистного клёна. Шли молча. Сокращая путь, перевалили сопку, а за ней и каменный карьер, который каждый год собирались закрывать. За ним непростой переход к поселковой дороге. Володя поддерживал девочку за руку, но искра между ними не пробегала. Олеся это чувствовала и прикосновений не искала. Вышли на трассу, и она, видя его бесчувствие, освободила  руку, сказала, что оставшиеся  четыре километра быстро пробежит и  одна. Юноша согласился и поспешил назад к сопке и карьеру. Провожание оказалось коротким и печальным. И эту печаль ей предстояло пронести дальше одной по безлюдной и длинной дороге.
          Между дорожным полотном и узкоколейкой лежала полоса отвода воды, достаточно просторная канава уже поросшая свежей зеленью. Тогда это и случилось! Прямо перед глазами девочки  из ямы поднимались трое! Трое в одинаковых коричневых робах, повседневной одежде сидельцев расположенной невдалеке тюремной зоны, где нередко допускались послабления режима. Шли медленно, рассредоточившись по ширине всей дороги. Десять минут как Володя ушёл к карьеру и, наверное, уже скоро перевалит сопку. У Олеси ватные ноги, да и бежать-то некуда. Она помнит что кричала, помнит, как видела Володькину спину, скрывшуюся за сопкой. Один из "зеков" схватил её за волосы, рванул голову к полотну дороги. Она перевернулась, пропахивая лицом ещё не устоявшийся грунт дорожного покрытия. Но вдруг нападающий отдёрнул руку. На большой скорости с включёнными фарами на них мчался "Москвич". Из него выскочил немолодой уже мужчина и с криком кинулся к растерявшимся зекам. Олеся сразу узнала голос Виктора Ивановича, своего соседа по улице, фронтовика. Трое уходили спешно, пряча лица. С разбитыми руками, губами, носом, ободранными коленями она тихо сидела в машине соседа...
          Олеся Дмитриевна перевела дыхание. Этот зловещий эпизод своей жизни она и раньше старалась не вспоминать...
          И вот голосом доброго сторожа пионерского лагеря пожилой человек успокаивает смертельно напуганную девушку. "Это шок у тебя, Олесенька, он скоротечный, он пройдёт, а маме ничего не скажем, — приговаривал Виктор Иванович. — Завтра я пойду в зону. И в милицию не обращайся, начнут сплетничать в посёлке. Обошлось ведь! Хочешь, я тебе расскажу смешной стишок? Я его вырезал из газеты, Генке внуку  читаю на ночь. Ему нравится. Прочесть?"  Не ожидая согласия, Виктор Иванович начал:
               "Помню, бабуля всегда говорила, — послушай,
               Остерегайся, дружочек, ночного Федюшу,
               Он же бабайка, и он же страшуля,
               Прячься, когда он идёт, — утверждала бабуля!
               С духом собравшись, я ящик открыла несмело,
               В ящике сжался бабай, он смотрел очумело,
               В лапках своих пузырёк валидола сжимая.
               Дети, не бойтесь такого смешного бабая!"
 - Виктор Иванович, но ведь злые бабаи, да трое, а вы — один!            
 - Эх, доча, да они моего грозного вида испугались. Сволочи! - не сдержался водитель.
          Мария Андреевна кинулась к дочери. "Вот, с карьера свалилась, запнулась и вся ободралась, — объяснил Виктор Иванович. Сколько говорю — этот карьер надо давно закрыть!"  Мама уложила молчащую Олесю на кушетку, размяла таблетки стрептоцида и засыпала белым  порошком всё лицо ребёнка!
          Через неделю физиономия Олеси покрылась коричневой коркой, и на ней, напоминая сталактиты, торчали кусочки не до конца раздавленных таблеток. Олеся брала щипчики, откусывала лишнее, выравнивая пострадавшую "территорию". И уже было не так горько, и даже немного смешно. Вроде бы успокаиваться стала, но беспокоило вопрос: почему Володя молчит? Почему так быстро скрылся за обрывом? А может, не слышал её крики о помощи?
          Вскоре Олеся взяла велосипед и поехала на старую квартиру к сестрёнке, тёте и дяде. Вова  Беляев должен был ещё оставаться в городе. Алёнка сообщила: готовится поступать в физкультурный институт. На улицу Беляев гулять не вышел.
          На лице Олеси ещё проступали небольшие розовые пятна, но вместе с ними уходила и печаль. Беляев жил и учился в краевом центре. Она, окончив школу, институт, выйдя замуж за военного, уехала из города. Иногда приезжала к детям, но Беляева не встречала. Повзрослевшие дочери, вернувшиеся в её родные пенаты, жили в центре города. И вот теперь она должна приехать, чтобы пролечиться, и, конечно, облегчить душу вопросом, мучившим её надеждой, а может всё-таки тогда он ничего и не видел? Она должна обязательно приехать, чтобы спросить об этом.
          И приехала, и пришла. И открыла калитку, и села на крыльцо, совсем не на то старое, "златое", на котором подростки посёлка любили просиживать вечерами, а новое, как и весь обновлённый дом семьи Беляевых, теперь двухэтажный, с современной отделкой, гаражом, большими теплицами. На веранду из квартиры прошёл лёгкой походкой мужчина. Узнала сразу. Открыл дверь на крыльцо:
 - Вы ко мне? Лысина блестящая, жирная, лицо круглое. В памяти мелькнули строчки Заболоцкого: "Прямые лысые мужья сидят, как выстрел из ружья". Не взволновалась, но в руке что-то резко закололо.
 - Я Олеся. Олеся Миронова, - назвала свою девичью фамилию. Похоже он обрадовался, - отметила она. Какое-то время молчали, видимо, приглядываясь, друг к другу.               
 —  Лисёнок?!  Но я тебя, честное слово, сразу не узнал. Хотя глаза те же! Как в индийском фильме.
Индийского фильма Олеся Дмитриевна не помнила, а может, и не видела. Она готовилась старому Вовику задать свой  вопрос сорокалетней давности. Не сразу конечно...
 - Да и ты неплохо выглядишь. Стройный, подтянутый. 
Однако его лёгкость, подтянутость не компенсировали его же лысину и жирную кожу круглого лица. " Что ты привязалась к этой лысине. Господи, что за бред, помоги склеить разговор", - подумала женщина. И он в свою очередь решил пошутить.
 - Ну, а вообще-то, почему мы пузатенькие? - спросил  игриво, напомнив молодого Беляева. Шутку подхватила.
 - Думаешь беременная? Не надейся, не от тебя!
Кажется, контакт был установлен. Разговор завязался. Оказывается, работает тренером в детской спортшколе, иногда и сам играет в баскетбол, но живёт один, как-то не сложилось...
 — А, вообще, почему ты раньше не приезжала? Хочешь не верь, но я несколько лет ждал тебя уже, будучи женатым... Уезжал. Приезжал, но нередко вспоминал, как ты стихи читала, костёр жгли, помнишь? Я ждал тебя...
 - Ждал? - Олеся Дмитриевна обомлела: "Твои слова да раньше! У меня бы крылья выросли", - подумала она.
— На золотом крыльце сидели: царь, царевич...  Помнишь? На нём, конечно, сейчас никто не собирается, но тогда здорово было, правда? А сестрёнка где? От тебя не отходила.
 — В музыкальной школе работает. Живёт в Приморье.
— Завидую твоей семье. Врач, юрист, музыкант, а ты, наверное, училка? Олеся Дмитриевна промолчала.
 — А мой сынок дурак, бездельник.
— А жена? Почему не сложилось?
— Жена? Нет  жены.— Беляев  занервничал.— Она ко мне в форточку влезла. Потом  женился. Да и вообще была моторная, рестораном заведовала. Проворовалась, спилась, головка - "ку-ку".  Отвёз в "Горин", там большая психбольница открылась.
"А я своего парализованного мужа семь лет поднимала", — хотела сказать Олеся Дмитриевна, но  промолчала. Она окинула взглядом подворье Беляевых.
 — Ты утверждаешь, что сам, без участия жены, своими кровными баскетбольными доходами нажил эти богатства?
Мужчина молчал. "Ну, теперь можно приступить к следствию", - решила женщина.
 — Я хочу спросить у тебя, Беляев, не сочти за бестактность, если что не так. Тогда, 40 лет назад, ты мог меня спасти? Ты слышал мой крик? На какое-то время наступила пауза.
 — Ты про карьер?
 - Почему ты испугался? Да заключённый, он ведь трус! Почему не кричал?      
  — Так это были заключённые? Все трое? — вырвалось у него.
Женщина замерла, удерживая себя на ступеньках крыльца.
 — Ты значит, увидел как они выходили на меня? И сразу вжик, за сопку? Телёночек! А ножкой "слабо" было топнуть: Эй, бандиты, рогами заколю, копытами затопчу...
 — Олесенька, прости, если сможешь.
"Какое же ты, Беляев, ничтожество", — она хотела продолжить, но его "прости" из глубины её души рождало совсем другое чувство. Грустное чувство разочарования прежним кумиром сочетались с огромной жалостью к нему. Как же он живёт со всем этим? Шестьдесят с хвостиком — уже не мало, но ведь и не финиш! Олеся Дмитриевна ещё раз охватила взглядом  фигуру курившего. И голая голова, и круги под глазами уже не вызывали прежних чувств отторжения. Захотелось, как он её когда-то в юности, взять  за руку. А ещё помочь, утешить. Найти духоподъёмные слова.
 — Володя, а я ведь тебе благодарна, честное слово. Не веришь? Ты мне стихи подарил, строчки примитивные, а на всю жизнь: "Когда ты отсюда уедешь, забудешь Амур навсегда, забудешь все реки, озёра, а может быть, вспомнишь меня...". Книгу свою помнишь?  "Даурия" называется.
Но Беляев не помнил, когда и что дарил, тем более писал. Потом он отошёл в комнату взять ещё пачку сигарет. Вернулся, что-то говорил, но ей уже было не интересно.
 — Я ухожу, пожалуйста, не провожай. Нам больше не о чём разговаривать...
 - А мне что делать?
 - Праведно жить, - ещё успела сказать она, медленно спускаясь со ступенек, оставшихся от "златого крыльца" их молодости...
          Через неделю, сдав необходимые анализы, Олеся Дмитриевна обратилась к мужу старшей дочери отвезти её на кладбище на могилы родителей, деда и тогдашнего соседа Виктора Ивановича, дяди Вити - хозяина доброго и ласкового Бабая из зелёного посёлка, путь к которому пролегал по гладкой и самой длинной в округе дорожной трассе.
         
18.06.2019г.


         


Рецензии