Ледяная

Мы, конечно же, поедем искать его в ледяную,-сказала она, скрючив пальцы точно хищная птица, надела свою тонкую белую кофту а поверх нее шубу и они отправились сквозь туман и ветер на станцию .
Движения были резкими ,шаг-быстрым.
В новогодней прелюдии валялись под ногами заснеженные шишки. Ветер кусал щеки.
Мама двигалась картинно, точно оскорбленная в своих чувствах актриса театра классической книги. Ребенку в валенки набился снег, шапчонка его растрепалась.
Наконец они, после долгой прогулки и томительного ожидания сели в автобус, ведущий к станции.
Ребенок в волнительном предвкушении неизвестного известного, мать-в ожидании премьеры тщательно продуманного спектакля который, однако же, может разрушить что угодно.
Мать не поясняет ребенку сущность вынесенных ею решений ,хотя и надеется на его помощь и поддержку. Она склоняет голову на его плечо и плачет, трясет в истерике головою «Ну за что же, за что он со мной так! Я же столько тряслась над ним, стирала ему ,варила. Всегда чистенький ходил, опрятный ,сытый. Никогда я ни за что его не бранила. Придет домой, денег не принесет ,ладно, говорю, в другой раз получится.»
Ребенок тупо уставился в отдаленный угол салона. Все это, тысячу раз слышанное, проволакивалось перед взором подобно туману.
Он ничего не слышит толком. Голова клонится ко сну, над глазом наползает огромный паук, это ее голова ,ее, мамина. Фантастический паук тянет свой огромный хоботок к губам ребенка. Это ее губы, ее, мамины.
«Поцелуй меня»- шепчет паук,-«поцелуй меня, скажи мне, что ты меня любишь»
Он знает, что нужно сказать. Он говорит. Паук, удовлетворенный, оттягивает пальцы и смотрит в окно.
Станция. Пора на выход. Но это еще не их станция. Не ледяная. Это станция, через которую лежит путь в ледяную.
Они выходят из автобуса и идут мимо какого-то двора ,в котором на каких –то полуоборванных веревках развешано какое-то тряпье. Дома у мамы на веревке третий год висит кофта. Она сушится, думает ребенок. Прежде она была малиновая а теперь она почти желтая. Когда я вырасту большим , я сниму кофту с веревки. Но это будет не скоро.
Они минуют этот двор, а затем и несколько следующих. Мама жалуется на плохое самочувствие. Но это не трогает ребенка. Жалобы ему привычны. Его тревожит лишь как скоро и чем именно все это кончится.
В нем рождается огонек азарта. Ему хочется увидеть, с каким лицом их встретит мамин любовник, если у него, конечно, будет лицо. Иногда ведь взрослые говорят, что у кого-то лица нет.
Мама не говорит ему о своих намерениях, хоть и надеется на его помощь. Но он предчувствует уже весь сценарий а вместе с ним и свою роль.
Мама, должно быть, внутри себя репетирует роль обиженной, униженной, оскорбленной, но тем не менее великодушной дамы которая, несмотря ни на какие обиды, пришла помочь возлюбленному мужу подняться на ноги ,чтобы отпраздновать новый год. Разумеется она закусает его за проявленное ею великодушие. И тем не менее она окажется правой.
А ребенку выпадет роль утешителя, когда окажется, что великодушие не было принято. Он должен выступить в роли глаза мудрости как бы мал он ни был, и он пойдет на нее, ибо она приятна и роль эта будет сыграна и помирит супругов, когда под ее нежным покровом будут вытерты слезы матери.
Ох уж эти слезы матери. Давно ли она говорила, что не выдержит смерти своей любимой кошки ,что помрет вместе с нею. А теперь она и думать не думает о ней.
Мать дергает ребенка за рукав. Да пойдем же скорей!
Ребенок спотыкается о шишку но и вида не подает, что ему больно. Сейчас не время, всегда не время рассказывать о своих страданиях. Они никого не волнуют, люди лишь делают вид, что сочувствуют другим. Я и сам делаю, когда попросят. Но без просьбы я и палец о палец не ударю, чтобы сделать что-то для утешения другого. Но просят все же столь часто, что для безделия не остается и времени.
Мать с разбегу вскакивает в следующий автобус. Ребенок должен следовать за ней,хотя это и трудно. Когда прыгала мать, автобус уже отъезжал. Ребенку же теперь нужно заскочить в уже бегущую машину. Но этот ребенок справляется. Он всегда со всем справляется ,покуда дело касается семьи.
И как только такие как мать запоминают сложные дороги…
Выйдя из автобуса, они идут по заснеженному озеру и приближаются к пятиэтажному дому.
Входят в желтоватый подъезд.
Так значит это и есть ледяная…
Дойдя до четвертого этажа они останавливаются у дверей в отсек. Мать на знает, куда идти дальше. Она забыла путь и теперь стихла, точно замерзла.
Некоторое время они стоят, прислушиваясь ко всем звукам. Но звуков нет, лишь вороны кричат под окнами.
-Нужно спросить соседей, мама
-Да, нужно спросить где он живет,-отвечает она но не двигается с места.
Ветер поддувает с форточки и кажется, что кожа ее собирается волночками, точно гладь вод, кажется, что она вот-вот соберется капельками и оросит весь этот подъезд, этот мир, но ничего не происходит, лишь ветер воет под окном.
-Мама, давай я спрошу,-говорит ребенок и под молчаливый кивок матери подходит к одной из дверей, стучит в глубокую черную кожу.
Удары отдаются глухо. Под дверью шаркают чьи-то шаги. Это не предвещает ничего доброго, но ребенок все же стоит и не уходит, как бы плохо ему ни было, как бы слаб он не был, потому что мать еще слабее и ее немного жаль.
Дверь открывается ,из образовавшегося просвета выдвигается испитое небритое лицо.
-Извините, а вы не знаете, где живет дядя Володя-,дрожащим голосом спрашивает ребенок.
Несется тонна привычных матов, после чего дверь захлопывается.
Следующая дверь-дверь старушки. Она плохо слышит и потому не может им помочь.
И так было много дверей, пока она не нашли нужную, то есть ту ,за которой люди хоть что-то знали.
«Вовка ваш пил, пил, неделю пил, а потом взял да и уехал в песочную. Там его и ищите».