Охотник из Черного леса

В окнах уже не горит свет. Но мир, отдающий последнюю краску меркнущему на горизонте небу, не кажется безжизненным. Он выглядит более свободным и мудрым, и если вслушаться в его шепот, можно узнать нечто такое, что навсегда изменит тебя. Правда, бабушка говорит, что мы разучились понимать язык богов (почему-то она называет природу богами), когда начали измерять все вокруг мерилом разума,  пользой, правильностью. Не знаю, точно рассчитанные ловушки не раз спасали нам жизнь, поэтому здесь я с бабушкой, пожалуй, не соглашусь.
Еще светло, холодный осенний  воздух входит в открытое окно, он пахнет опасностью и страхом. Бабушка спит, опустив голову на грудь. Её дыхание такое мирное и тихое, морщинистые руки лежат на подлокотниках кресла, но сон лишь кажется беззаботным, спокойствие этого момента – видимость.  Мне хочется коснуться большой теплой руки, прошептать, что сегодня я встану на страже. Вместо этого беру ружье и тихо выхожу за дверь, в пропитанную кровавой взвесью  туманную дымку.
Мне привычно идти между погасших кострищ, готовящихся ко сну домов.  За тонкими деревянными стенами еще теплится жизнь: матери укладывают непослушную детвору спать, проверяют засовы на дверях, ставни на окнах, все ли угли погасли в очаге, слушают наставления свекровей. Сегодняшняя тишина какая-то вымученная, и даже дымок, идущий из трубы гостевого дома  чересчур горький.
Все знают, что с Джудит Вонг случилась беда. И сколько бы поисковые отряды не прочесывали окрестный лес, надежда найти след девочки становится всё призрачней. Вот уже неделю вечерний воздух пахнет скорбью. И каждый втихомолку гадает, что же произошло: утянул ли лесной монстр в чащу, подвели ли неверные ноги, и тело в простом льняном платьице лежит на дне Большого ручья? А может, нелегкая повела по тонкой песчаной струйке, что за пределами Первого Каменного круга вырастает в дорогу Норн? И прячутся, словно призраки, на её обочинах каменные алтари. Это столь жутко и столь волнительно. Разве можно удержаться от маленького приключения?
Вот только приключение может получиться совсем не маленьким. Переселенцы, что  триста лет назад пришли сюда, на самый краюшек  богами забытой земли, подготовились  серьёзно к разного рода неожиданностям . Их сопровождал   походный отряд магов Совета, да  не просто с бухты барахты, а по личному распоряжению князя морвейского, которому для успеха внешней политики были нужны естественно деньги, они же самоцветы из шахт чернолесья.
Чужая земля оказалась недружелюбной, но самым  страшным были не серебристые оборотни, шершни, эльфы и прочая нечисть, а алтари. Ни с чем подобным морвейцы до этого не сталкивались. Симпатичные каменные колодцы разбросанные в  вечном тумане здесь и там, вызывали любопытство, дети забирались  внутрь чтобы  исследовать странные сооружения вопреки наказам осторожных родителей. Младшим свойственно безрассудство, а за него в этом мире приходится платить. И вот однажды кто-то из малышни не вернулся –  упал в яму и не смог выбраться или был сожран местной живностью – такое случается сплошь и рядом, трагично, но вместе с тем ничего необычного в этом нет. Однако потом начался кошмар.
Хлипкие новообразованные поселения, группы, посланные на разведку месторождений  стали вымирать, быстро, словно колосья  спелой ржи выкашивал трудолюбивый жнец. Оставались лишь пустые, еще не обжитые дома с потеками крови на вычищенных до блеска половицах.
Так продолжалось  довольно долго, пока кто-то из пришлых магов не сообразил сделать карту всех обнаруженных в округе алтарей.  И тогда впервые увидел Каменные пояса, вызывавшие странную ассоциацию с паутиной. Тогда люди и столкнулись с норнами.  О, как все удивились, ибо прекрасные, выточенные из белоснежного камня статуи, равных которым не было даже в столице, грустные и одинокие осколки древней сгинувшей цивилизации, оказались нифига не статуями, а ненасытными и непревзойденными убийцами. Изящными, легкими, способными годами неподвижно дожидаться наивной жертвы. Было что-то паучье в их движениях, в неподвижных глазах, лишенных зрачков, стремительности и отточенности действий.
Короче норны жрали поселенцев, жрали армии, присланные князем на подмогу, жрали магов, и ничего с ними нельзя было поделать. Люди боролись, пытались  даже взрывать алтари, но те стали выделять какую-то одурманивающую жижу и вытягивать из смельчаков жизненную  силу. Пришлось бы бедному князю, во сне вместо стройного стана девятнадцатилетней  любовницы грезившего о морях самоцветов, остаться ни с чем, но внезапное озарение после восьмой кружки эля, снизошедшее на голову все того же мага, решило ход сражения (проще говоря, геноцида двуного населения) .
Люди научились подчинять алтари, правда не все, но потеряв Первый Каменный круг, норны вынуждены были отступить в самую глубокую чащу. А людям остались земля, шахты, и вобщем-то не слишком плохое будущее. Счастливый конец  для Святой Морве – несчастный для тысяч юношей и девушек, ушедших огнем и мечом расширять границы государства на восток.
Это, конечно, все дела давно минувших дней, и накручивать себя байками о норнах в полночь посреди самой жуткой лесной тропы не слишком правильно, но… когда волосы начинают шевелиться на затылке от страха и прошибает холодный пот, ты готов сойти с тропы и углубиться в темную, хищно ухмыляющуюся чащу.
Охотиться в пределах Первого Круга  бесполезно – поисковые отряды прочесывали местность и днем при свете тусклого осеннего солнца и ночью, крича и размахивая во все стороны факелами, поэтому живность давно разбежалась и забилась в норы  или ушла в пределы Второго круга, туда, где начиналась чужая, дикая и опасная земля, не подчиненная ни магией, ни оружием. И тянуло меня сюда со страшной силой. Да, мне скоро восемнадцать , а на моём счету нет еще ни одного шершня.  Пара десятков серебристых оборотней есть,  гармы, вендиго (эх, не пустили тогда заботливые взрослые  на поле боя, а жаль), кукулькан, несколько эльфеек. Зато  шершня нет, вот нет и все, а должен быть! Потому что я так решила, иначе никакой я не охотник, а так, дурёха, которой самое место возле очага с кастрюлями и десятком кричащей малышни.
Вот и вся причина, почему стою ночью посреди Черного леса, вслушиваясь в злорадный шелест гнилых дубов. Высокие, мощные, но какие-то скрюченные деревья с  со склизко-мшистой, попахивающей тлением корой и длинными тонкими узловатыми ветвями, то и дело норовящими  зацепить, вырвать кусок мяса, а если повезёт, то и удушить. А между ними непроглядная темень, ворочается, смеется, предлагая вступить под свой покров. Что ж, пожалуй, приму приглашение.
Я уже замерзла стоять, оттягивая разной чепухой неизбежное. Но сначала надо позаботиться о возвращении: в высокой колючей траве у дороги нахожу крепкий надежный валун, выросший здесь, должно быть, не за одно столетие. Глупый каменюка, ну зачем тебе расти на свет божий, в этот неприветливый бессмысленный мир, оставался бы под землей! Продолжая разговаривать с камнем, смахиваю с него пыль и остатки чего-то красного и липкого (ну любят местные монстрики всякие жесткие поверхности в качестве тарелок), и произношу магическую формулу, одновременно опуская на очищенный голубоватый камень путеводный  амулет.
Ничего особенного, не слишком дорого – просто железное кольцо, из сердцевины к крошечным самоцветам отходят четыре луча. В моем талисмане зажжен только один, тот, что укажет дорогу обратно. Амулет накаляется, прожигая камень, и медленно погружается га глубину половины большого пальца. Прочно зафиксированный, он останется здесь. Второй, точно такой же амулет зашит в моем потайном кармане. И куда бы я ни ушла, шестым чувством всегда буду знать, в каком направлении находится  дом.  Всё. Проверить снаряжение и в путь.
Охота по ночам – опасная штука. Ты ничего не видишь, зато местные обитатели отлично чуют тебя. Нужно быть вдвое осторожным, сосредоточенным и внимательным. Но это и отличный шанс проверить собственные способности и поймать особо ценную добычу, а если сгинешь, что ж, так тому и быть, пора уже смириться, что в этом мире выживают лучшие из лучших, кто это – ты или твой соперник для многообразной и разноликой природы это не так уж и важно.
Высокая, почти по пояс, трава стоит непроходимой чащобой. Чего здесь только нет: шилолист, крапивник, мечник, пырники  и даже змеиная ягода. И все как на подбор – колючее, местами ядовитое. Иди не бойся, порежешься – мы не виноваты, весь лес соберется на пир.  И, как не привычно, в отличие от первого круга, здесь везде разбросаны следы присутствия мелкой и не очень живности, вот что значит – непуганая нечисть. Клоки серебристой шерсти, застрявшие в трещинах дубовой коры, вытоптанная полянка лунных лилий – явный след празднества эльфеек, здесь о камень точил зубы верлиф, а вот тут на ясене развешаны сушиться чьи-то свежие кости (любимая забава шмяка – отвратнейшей твари) – явно свежие, и… явно человеческие.
Ветер раскачивает ветви, косточки бьются одна об другую тук-тук-тук, между ними что-то посверкивает в красных лучах заходящего солнца – бусинки: алые, желтые, зеленые, и маленькие медные солнышки – обереги в бездонных глазницах скалящегося черепа. Не сразу, но эти крохотные цветные кружочки собираются воедино. Джудит. Этот ведь праздничное ожерелье Джудит. Такое безыскусное.  В нашем поселении, где почти каждый мужчина работает в шахтах украшение из дерева – настоящая редкость, признак необычного вкуса или крайне убогой нищеты. Не узнать его сложно. С каким-то странным, извращенным вниманием вглядываюсь в очертания этой безжизненной головы, словно пытаясь увидеть в пустоте глазниц ответ на вопрос: «Джудит, это ты или нет?», и всем существом надеясь, что нет. Что это не  глупая тринадцатилетняя девчонка из дома с провалившейся крышей? Та что влюбилась в сына старосты.
Но что тогда это украшение делает здесь? Не занесло же его ветром, и не любопытная сорока обронила на сию зловещую могилу среди чужих костей? Останки развешаны как попало, однако можно судить, что принадлежат они ребёнку или очень хрупкой женщине: слишком тонкие косточки, маленький череп, с огромной зияющей  раной в височной кости. И да, стоит отметить для начала прискорбный факт, шмяки – падальщики, они слишком трусливы и не нападают на еще живую добычу, если она громко закричит, или не дай бог случайно ударит веткой по уху, шмяк в панике убежит к себе в пещеру, где обязательно обделается, а после умрет от разрыва сердца. Так что остается одно из двух: несчастный случай или… Но думать об этом или совсем не хочется. Это значит, кто-то из наших деревенских простых, знакомых и понятных на самом деле не тот, кем кажется, а кто-то, способный  раскрошить череп слабой безвольной жертве, той, что, быть может, знает почти с рождения, а после говорить её матери лживые насквозь слова утешения из страха или наслаждаясь чужими страданиями. Играть, с теми, кто боится, или хочет помочь, изображать заинтересованность, уходить с рассветом на поиски, предлагать новые маршруты и знать все это время, что искать некого и что кости девчонки давно уже обглодала нечисть. Ох, как мне не нравится такой вариант, однако его нужно исключать, а для этого, как говорит мэтр Милсон, допросим свидетеля. И пусть шмяки трусливы, нечистоплотны и просто странны, но при всех своих недостатках, они обладают одним очень важным достоинством:  их интеллект развился достаточно, чтобы запоминать и воспроизводить события, но не настолько, чтобы врать. Вообщем, это довольно общительные ребята, если найти к ним правильный подход. А его в сих крапивных зарослях предостаточно.
Со спины шмяки похожи на среднего размера оживший замшелый валун. Пожалуй, на этом их сходство с тролями заканчивается, ибо первые на солнце становятся настоящими живчиками: бегают, хохочут, кричат всякую нецензурщину, прыгают с деревьев, крыш домов и святилищ. В плохую погоду, напротив, сонные, забираются в пещеры, или, если живут поблизости с человеком, в сараи, любят плескаться в грязи, терпеть не могут всевозможные водоемы, бани, ванны, и все, что с ними связано. Шмякнуть шмяка доской из полусгнившего моста – единственный верный способ отправить его на тот свет.  Любит украшать жилища и пространство вокруг него, преимущественно костями сожранных животных (или людей, что мы с вами сейчас и увидели), поклонник хорошей музыки, не переносит боли, если хватит терпения сплести из пырея достаточно прочный ошейник, можно брать товарища тёпленьким и вести куда угодно, чем и пользуются бродячие артисты, заставляя шмяков плясать на ярмарках и петь матерные частушки на потеху честному народу.
Я бы с радостью послушала его песню, вот только поблизости нет пещер, с другой стороны ну не будет шмяк вешать кости на левое дерево где-то в лесу, ему важно видеть их изо-дня в день, вспоминать  добычу, ее вкус, треск лопающейся кожи, запах крови на пальцах.  Да, шмяки весьма сентиментальны.
Приглядываюсь (хотя при отсутствии естественного освещения это проблематично) и замечаю  обломанные ветки и царапины на коре, оставленные в процессе декорации.  И трава под деревом примята. Тут везде полно колюще-режущих растений – в их заросли шмяк точно не пойдет и единичные кустики будет обходить за три километра. Голова работает в непривычно быстром режиме, ищет малейший след, неровность в густом пахучем ковре трав, вот кто-то плясал на очередном камне (на это указывают два почти отчетливых бурых следа, пахнущих свернувшейся кровью), а  затем свалился в заросли лапушанки и побрел в сторону засохшего дуба.  Ого, над деревом кто-то знатно поглумился, ободрав кору и устроив вблизи знатное кострище. Обугленный почти до середины ствол выглядел особенно зловеще на фоне зловещего леса, объективное  напоминание, за что же местная живность так не любит двуногих соседей.
А в центре кострища ходит жирный кусок гранита, кряхтит, машет тонкими ручками и выкладывает что-то на земле вокруг здоровенной ямы. Вот он голубчик. Достою маленькую флейту, подарок старшей  сестры, эх столько воспоминаний связано с этим крошечным предметом, убираю невесть откуда прилипшую травинку, подношу к губам. Чтобы сыграть? Хочется похоронную, но лучше что-нибудь быстрое, плясовое, думаю, ветряница подойдет.  Тихая, легчайшая трель раздается в воздухе, шмяк перестает кряхтеть, замирает, недоверчиво вслушивается, музыка все убыстряется, взрывается переливами и оттенками. Эх, была не была – понеслась душа в рай! И кусок гранита бросается  вприсядку, смешно подгибая маленькие тоненькие ножки, летает круглая тушка в пределах выгоревшего круга, то подпрыгивает, то выделывает смешные фигуры ногами, хлопает в четырехпалые ладони. Это самый уморительный танец, что я когда либо видела. А как доволен танцор, даже глаза закрыл от удовольствия. Наконец, мелодия подходит к концу (музыканту нужно отдышаться), шмяк бессильно падает на землю, раскинув ручки и ножки. Что ж, теперь ты попался, приятель.
  Уже не впервые, одевая на круглую коротенькую шею ошейник из острых как бритва листьев пырея (все руки порезала, пока плела),  и  случайно заглянув в полные слёз и ужаса глазки, чувствую себя подлинным монстром.
Ночь уже бодро перемахнула за вторую половину. Весело потрескивает костер, прожорливо уминая очередную порцию хвороста. За те пару часов, что мы здесь сидим, на нашу уютную полянку  заглянула парочка хищных осин и один полудохлый вампир. Вампир стал еще более дохлым, получив серебряную пулю в лоб, кажется, после этого он пополз  в сторону Болотины, но ручаться за это не могу, осины бегают где-то по лесу, изображая факелы-переростки, надеюсь, лес они не подожгут.
Шмяк молчит, хлопает  крошечными глазками, следит,  как я дожевываю подстреленного и хорошо прожаренного зайца. Тихо сидит, почти не дышит, только по огромному пупырчатому носу ручьями течет специфично пахнущий пот, да крупная дрожь сотрясает почти шарообразное тело. Ручаюсь, если бы за спиной этого странного создания был камень, он бы давно прогрыз прямой коридор и свалил куда подальше (как в принципе и любой на его месте). Неужели я такая страшная? Моя женская гордость задета! (На самом деле нет), ладно, пусть еще помаринуется,
слишком уж вкусный заяц получился.
Неловко откинутая кость заскользила по траве и остановилась перед шмяком. Взгляд чудика тут же переместился на нее, стал мечтательным, туманным. Ну, право слово, фетишист на выезде.
- Красивая, правда? А как тебе эта? – протягиваю ему другую, белую, почти прозрачную, из горла нечистика вырвался восторженный хрюк, и кажется, бедняга даже забыл где он и кто он. Хорошо, я была рядом, чтобы напомнить. Сунув конец кости в огонь и вдоволь насладившись выражением ужаса на… хм… туше шмяка, я со всей силы припечатала горячую кость в необъятный живот.  Раздался вой, где-то на севере, испуганно вспорхнули с насиженных гнезд нетопыри, а вампир в болотных зарослях совсем слился  с тиной.
- Зачем ты убил девчонку? - говорю, одновременно сохраняя на лице милую улыбку, сквозь зубы, так что получается угрожающее змеиное шипение. -  Надоело питаться дохлыми лисами и котиками, взялся за добычу покрупнее?
- Не убивать! Не убивать человечку! – верещит шмяк, плача, и кажется, уменьшившись вдвое, чтобы спрятать не опалённую плоть и с ужасом глядя на зажатую в моём кулаке кость
- Человек. Большой – много мяса. Он убивать. Шмяк не убивать. Шмяк бояться.
- Врешь, морда! Знаю, что врёшь! – угрожающе приближаю кость к крошечным черным озерам, до краев наполненным  плещущимся страхом.
- Правда! Правда! Шмяк не врать, - он пытается вертеть головой, но при наличии слишком короткой и толстой шеи это сделать не так уж и просто, в итоге добивается лишь того, что ошейник из пырея оставляет на серой коже неглубокий царапины, из которых сочится зеленая кровь. Шмяк перестает рыдать, теперь он плачет молча, а бессвязные слова одно за другим быстро-быстро вылетают из его безгубого рта.
- Шмяк гулять по лесу. Увидеть двойх. Она с бусами, он в цветах и звездах. Красные цветы – красивые, синие звезды громко петь. Она смеяться, красиво смеяться. Шмяку стало так хорошо от её смеха. Человек-гора  схватить, пытаться сделать больно. Она вырываться, кричать, убегать. Он догнать и бить головой о дерево, потом…
- Не надо, я поняла, - все просто хуже некуда: среди моих знакомых, знакомых моих сестер есть человек, который  так поступил с наивным ребёнком. Внушил доверие, обманул, наигрался и убил. Ради чего, чтобы вволю натешиться, упиться властью над беспомощым человеком. И какая разница, что от нее, маленькой, задавленной нищетой, но все же верящей в прекрасное будущее никогда этого будущего не будет, что от нее остались лишь кости, развешанные на дереве. Что сказать матери Джудит? Что? Извиняйте, вот вам что осталось. Злые слёзы подступили к глазам, но я не дам им пролиться. Не сейчас.
- Много мяса. Человек много мяса, он высокий, как я? Выше….
Еще через час слепого блуждания в лингвистических потугах шмыга, я выяснила, что убийца был намного выше меня, светловолосый крупный мужчина с «голосом, от которого «болеть ухи», злой и страшный, в поющих цветах и красных звёздах (или как-то так). Не густо и на первую вскидку я могла назвать человек восемь, соответствующих описанию (благо блондины встречаются в нашей местности не так уж и часто), никаких примет, индивидуальных черт, ну кроме этих дурацких цветов.
Короче, дело глухо. Но бросать его нельзя. Нужно все хорошенько обдумать, только это уже дома. И шмыга оставлять в лесу нельзя, он все-таки ценный свидетель, от которого, правда, мало пользы. Ничего, посидит в подвали с пырейником на шее, может, ещё чего и вспомнит.