Эрекция на восемь признаков графомании

На фото: НЕ Я, НЕ Я, НЕ Я. И даже, возможно, не Алексей Венедиктов.

    Это не совсем эрекция в истинном значении этого слова, это такая положительная реакция на давний пост гр-ки inna_kriksunova касательно признаков графомании. Сам пост читайте ТУТ.
    В нём автор описывает восемь признаков. И просит добавить читателей ещё, если у них что имеется на этот счёт.
Статье сто лет в обед, а всё пользуется спросом!
Разумеется у меня, с недавних пор позиционирующего себя «истребителем графомании», есть что сказать.
     Я выходец из этой среды, возможно, что не из самой гущи, и до сих пор «неполный выходец», а всего лишь просто вспузырившийся фрагмент этой среды. Как клочок воздуха в оболочке от жидкой среды на кипящей поверхности.
     Или как молочная пенка. Пенку, как известно, тоже можно употреблять. Но это не каждый хочет делать, и уже соблюдая другие правила. И при отсутствии рвотного рефлекса.
     Определительного клейма "хороший писатель, выросший из нерадивого графомана" на мне нет. Я покамест как деструктивная оппозиция на теле государства. Я - не совсем "засланный казачок", а как родившийся внутри, но воспитанный внешними учителями по их подобию.
     А ещё вернее так: я САМОучитель - против ученика начальных классов. Все внешние "учителя", а они великие писатели, давно умерли.
     Я сначала перерос, а после возненавидел графоманские традиции.
     Могу запросто оценить большое, но необъявленное, "графоманское начальство". Они как бельдербергский клуб - то ли есть, то ли нет их.
     Могу вылить на высший и абстрактный бумагомарательский свет столько лечебной грязи, сколько нужно, чтобы нормальный мир понял одну простую вещь: графоманство как класс извести невозможно. Это вполне естественное явление на стыке дилетанства вообще и сдвинутой психики. В обществе, в котором давным-давно изобретены буквы и вовсю работает мысль. Это всем известно, мог бы и не сообщать.
     Но имеется упорно замалчиваемая вещь: в графоманстве, как и в каждом распространённом движении, есть свои БЕЛЫЕ ВОРОНЫ.
Пункты 6,7,8 (определённые Инной Криксуновой как патологическая прилипчивость, конфликтность как любимая среда существования, злопамятство) - это признаки не каждого графомана, а такой разновидности как "графоман сутяжный". Не каждый "классический графоман" будет заниматься "преступлениями" пунктов 6,7,8.
По признаку 2 "Плодовитость".

  Есть такая очень редкая разновидность графоманства как "ленивая графомания".
     Этот человек по сути также начисто лишён литературного дара, так он ко всему ещё и ленив.
     Он по большей части мечтает о литературной славе как и классические графоманы, но делает это "лёжа в диване".
     А свои редкие нетленки, как и все прочие господа графоманы, причисляет к шедеврам. То есть: мания писательства у него имеется, но в своеобразной такой форме "мир меня подождёт".
    Свои сочинения он большей частью "пишет в уме". Но рассказывает о своих литературных претензиях очень часто и взахлёб, с наездом на знаменитостей и на бумагомарателей, к коим он себя, разумеется, не причисляет.
    Это как бы теоретический, готовящий себя к звёздности графоман.
    В этом его "мания" и повод для самозванного величия.
    Но, сам он относится к своим поползновениям с полной серьёзностью.
    А также пытается математически вычислить материальную пользу от пребывания в этакой перспективной должности.
    И подгатавливает к новой жизни свою девушку, которая до поры до времени принимает всё за чистую монету. А у графомана это козырь, которым он пользуется на полную катушку.

  Есть ещё одна разновидность графоманства. Это "мнительный графоман", или "осторожный графоман", или "наивный=инфантильный графоман".
     Этот тип графоманит исподтишка, особенно нигде не проявляясь.
     Он всего боится.
     Ему нравятся его собственные произведения, но он хочет сделать их ещё лучше. То есть он своего рода "перфекционист наоборот". Он не улучшает, а ухудшает свои писульки, надеясь вынырнуть на поверхность как-нибудь, с оказией, в надежде, что его рано или поздно заметят, а пока и так сойдёт.
Он настолько скрытен в своей практической шизофрении начальной стадии, что становится потенциально опасным.
Скрытые шизики в один прекрасный момент идут на "подвиги" мирового масштаба, вовсе не обязательно связанные с литературой.
Он может абсолютно бесталанно описывать своего котика, курочку, свой пенис, посуду на кухне, процесс приготовления кофе и пищи, опишет портрет пойманной мухи и её поведение перед казнью.
     Он, ради документальности, включает в свои романы счета из ЖЭКа, живописует свои сексуальные похождения - большей частью фиаскового плана.
     Зато они ловко выплескиваются на страницы сверхизобильным "потоком сознания".
     Количество изобилия может запросто перейти в очередной по статусу жанр написательской суходрочки, натуральную разновидность которой он изредка также описывает.
     Последним он напоминает отличного литературного мастурбатора Феликса Рота, высокохудожественно,  реалистично и со знанием дела описывающего онанистическое детство не совсем конченого мальчика. Но у нашего образцово-мнительного графомана  для похожести на Рота не хватает не только толковых эпитетов, но даже словарного запаса.
     А также он не знает как расставлять знаки препинания. И чем дефис отличается от знака переноса.
     А в таких словах, как, например, междометие "о-о-о", он не знает сколько по-правильному писать букв "о".
     Тем более мучается, не зная какими средствами можно изобразить стон кончающего педераста.
     И не может найти выразительных слов для описания семяизвержения.
     Он терпит лесбиянок по той простой причине, что они употребляют в своей любви много удивительно поэтических слов. А эти слова неплохо, на его взгляд, укладываются в написанные диалоги. Лишь в описаниях лесбийской любви его вонючая болотная проза вдруг расцветает ландышами.
     Тут он бог, Пегас и дама одновременно. Он сеет, жнёт, сочиняет. Кушает и испражняется под себя, как и положено не кончавшей филологических универов лошади. Ровно как в этом тексте.
     Он любит расставлять в текстах многоточия.
     И запросто конструирует многоэтажные предложения, находя в них сходство с небоскрёбами, где не важно количество этажей, а важно их стремление вверх. А также только он один знает как бежать оттуда в случае пожара. Надо иметь с собой парашют и прыгать с небоскрёба, наплевав на застрявших в нём.
     И так далее.
Пишет наш тип графомана много. И всем этим безмерно наслаждается.
     Его книги для него - лучший способ "садомазо медитации". Поэтому он помногу не пьёт, и лишь за компанию может курнуть какой-нибудь гадости.