Ольга. Часть 37

Времени на сборы оставалось совсем немного. Быстро постирав и развесив сушиться необходимый запас белья и одежды, я помчался в деревню сообщить о своём внезапном отъезде. Хотелось вернуться в город на том же самом автобусе, чтобы успеть собрать вещи, поэтому пришлось почти бежать от автобусной остановки до дома.

Едва завидев меня, мать начала тараторить о новых насущных делах и неотложных проблемах, но я перебил её.

-- Я уезжаю завтра на три недели. Приеду, всё сделаю.

Она с нескрываемым раздражением кивнула на соседский дом.

-- Опять с этой... ... ?

В наступившей тишине повисло красноречиво недосказанное "б****ю", но окорачивать мать и её поганый язык не было времени.

-- Нет, один. Отдыхать еду, на теплоходе, по Волге...

Наскоро попрощавшись, я побежал к соседней калитке. Тётя Катя появилась в дверях тут же, едва я вошёл в палисадник. Я остановился у забора, она с нескрываемым волнением замерла на верхней ступеньке крыльца, явно ожидая от меня новостей о случившемся с её племянницей. Я попытался улыбнуться, как можно спокойнее и беспечнее.

-- Привет, тёть Кать! Я завтра уезжаю на три недели. Отдыхать. Олька появится, передай ей тогда.
-- Один едешь?
-- Один... На теплоходе по Волге.

Всё сразу поняв, она успокоилась, закивала седеющей головой.

-- Ну и правильно, Гош. Поезжай один, брось ты этих...

И опять после многозначительной паузы стало очевидно понятным, каких именно шалав имела ввиду Олькина мать и Наташкина тётка. Я улыбнулся на прощание, собираясь бежать на автобус, но тётя Катя скрылась вдруг в доме, попросив подождать полминутки. Полминуты не успело пройти, как она торопливо выбежала ко мне и заговорщицки сунула в руку наскоро обёрнутую газетой, поллитровую бутылку.

-- На... На дорожку. Сама на пшеничке делала...

***

В половине шестого утра комфортабельный экскурсионный "Икарус" уже стоял у закрытых дверей бюро, поджидая группу желающих пуститься в незабываемый круиз по Волге, чтобы доставить их с комфортом в Москву, к самому речному вокзалу. Народ уже начал подходить по безлюдной улице, собираясь в группки, знакомясь на ходу и весело обсуждая  предстоящее путешествие. Я пристроил в багажнике старую, ещё стройотрядовскую сумку с вещами, вошёл в автобус, взяв с собой только пакет с едой и питьём на дорогу, и, откинувшись на спинку первого же свободного кресла у окна, с наслаждением закрыл глаза, желая просто заснуть, ничего больше не видеть вокруг, ни о чём не думать и ни с кем не разговаривать. Но заснуть не получалось. Народ постоянно входил, выходил, снова за чем-то входил и тут же опять выходил. Какие-то дети с криками бегали по салону. Толстая пожилая тётка, извинившись, пристроилась рядом со мной уже перед самым отъездом и начала бесцеремонно громко переговариваться с таким же немолодым мужиком, очевидно мужем, сидящим позади неё с другой стороны от прохода...

Вырвавшись из города на широкую трассу, автобус набрал приличную скорость, но бесконечные тревожные мысли никак не отпускали гудящую голову. Там, за спиной, в глубине салона уже зазвенели бутылки, кто-то весело крикнул: "Ну, за отъезд", и я понял, что мне тоже пора освободить свои мысли от всего ненужного. Я сделал несколько глотков приятнейшей, удивительно мягкой тёти Катиной самогонки прямо из горлышка и очень скоро, сам того не заметив, погрузился в такой же приятный и мягкий дорожный сон.

Посадки на теплоход ждали долго, изнывая от летней жары и невыносимой скуки. Мужики всех возрастов корогодились в поисках вожделенного пива, молодые и не очень женщины постоянно курили, отходя чуть в сторону. Я бродил по причалу, не зная, куда себя деть от невыносимой тоски. Хотелось уже всё бросить, сесть на поезд и уехать обратно домой. Зачем ввязался в эту поездку? От кого убегаю? Что мне, вообще, здесь нужно? Что я увижу на этом огромном теплоходе в толпе людей, с которыми я не успел ещё познакомиться, но они уже навевают на меня скуку и раздражение? Но, к счастью, очередные глотки спасительной тёти Катиной самогонки чуть успокоили нервы и вернули прежнее праздное благодушие.

Выстояв большую, шумную очередь разномастных и разновозрастных туристов, я сунул уставшей теплоходной даме-распорядителю свою путёвку. Она сразу  подобострастно вскочила и, почти обняв меня, повела в узкий коридор, подробно рассказывая, как пройти к моему "люксу" на второй палубе. Двухместный хвалёный "Люкс" оказался совсем крошечным, не многим больше СВ-шного железнодорожного купе, может лишь чуть пошире и попросторнее, но, главное, в нём оказался свой душ и свой собственный туалет. Я успел лишь занять место по ходу движения теплохода и закинуть в шкаф сумку, как в дверь громко постучали и в каюту вошёл невысокий мужик лет сорока, с чемоданом, в обычных джинсах и футболке, почти таких же, как у меня. Тут же, в течение пары секунд, состоялось знакомство, переход на "ты"  и первое мужское рукопожатие.

-- Евгений...
-- Георгий...
-- Ты из Москвы?
-- Нет. А ты?
-- Я из Москвы.

Сразу же стало ясно, что сосед по каюте совершает подобное путешествие не в первый и не во второй раз. Всего через несколько минут, окончательно устроившись, мы сидели за столиком друг против друга в ожидании объявления отплытия. Евгений по-хозяйски, на правах старшего хлопнул ладонью в ладонь.

-- Так... Ты не куришь?
-- Нет.
-- Отлично. А самогон уважаешь?

Я молча, с демонстративно показной гордостью извлёк из пакета отпитую на треть тёти Катину бутылку, чем привёл его в радостное изумление.

-- Ну, слава Богу, хоть раз повезло с соседом!
-- А что, раньше не везло?

Он хмыкнул.

-- В таких каютах одни райкомовские пердуны обитают, никуда не ходят, курят всякую хрень день и ночь и армянский клоповник жрут, втихаря, в одно рыло... Ты случайно не комсомольский райкомовец?
-- Нет, я - обычный студент...
-- Да ладно, -- он хитро улыбнулся, показав пальцем в пол, -- обычные студенты путешествуют в трюме.
-- Считай, что я - исключение.

Деликатно замяв скользкую тему, он широким, полушутливым жестом велел мне убрать бутылку и потянулся под стол, извлекая из матерчатой сумки свою, с такой же корковой пробкой и тёмным, коньячного цвета содержимым.

-- Лучше моей тёщи самогонку никто не делает. Сейчас ты сам убедишься...

Через полчаса, хорошенько убедившись, что тёща Евгения делает лучший в мире самогон, мы нетвёрдой походкой направились к правому борту, куда бодрый женский голос из каютного динамика приглашал всех туристов на традиционный ритуал отплытия теплохода.

***

Возвращаясь в каюту, подождав, пока все разойдутся и узкий, полутёмный коридор опустеет, Евгений остановил меня у нашей двери.

-- Георгий, ты как насчёт баб?
-- Да вроде нормально.

Он кивнул головой на дверь.

-- Водить будешь?
-- Пока не знаю.
-- Если я приведу, ты как?
-- Да без проблем, только в свою постель.
-- Разумеется...

Он тут же предложил свою тайную систему мужского оповещения в виде маленькой булавки с петелькой. Если булавка воткнута под табличкой с номером каюты слева - значит помещение "занято". Если справа или булавки нет совсем - значит свободно и можно смело входить.

Прослушав по радио распорядок дня, мы снова уселись за стол отметить отплытие, ожидая приглашения нашей смены к обеду, а заодно и познакомиться поближе, ведь нам предстояло прожить здесь вдвоём ни много, ни мало, а целых три недели.

Евгений оказался весьма неглупым мужиком и очень интересным собеседником. После третьего стаканчика, убедившись наконец, что я обычный деревенский парень, добившийся всего сам, своим трудом, он честно, по-мужски сжал мою руку.

-- Уважаю таких... Сам такой...

Оказалось, что он - сирота. Родился в сорок третьем, отец через год погиб на фронте, мать умерла, когда ему три было года. Родственников после войны не нашлось. Рос и воспитывался в детдоме, цеплялся за жизнь, как мог, зубами и ногтями. Выучился сам, своими силами, поступил в институт, жил пять лет впроголодь, но не сдался и не сломался. В конце концов сумел устроиться в жизни, сделать себе карьеру и достаток, теперь работает в солидном министерстве, на хорошей должности. Каком - деликатно промолчал, зато охотно рассказал о своей семье. Женат уже почти двадцать лет, но брак с обеих сторон был исключительно без любви, по обоюдному, взаимовыгодному расчёту. Имеет двух дочерей, которых учит всего добиваться самостоятельно. Любит выпить и вкусно поесть, обожает готовить, любит путешествовать, любит женщин, не обязательно красивых внешне, но непременно "с изюминкой", просто любит их всей душой и всем телом и не видит в этом ничего предосудительного...

Я не знал, что рассказать ему о себе, кроме деревни, школы и института. За квадратным иллюминатором каюты проплывала Москва, но, слушая хмельные рассказы, душа почему-то всё сильнее тянулась обратно, домой, в свой город, в родную деревню, к единственному на всём свете близкому человеку, к моей милой, черноглазой Ольке.

Я поднял перед собой полный стакан.

-- А я родную сестру люблю... Такие вот у меня дела...

Он почти не удивился, глянул на меня понимающе и сочувственно, и тоже поднял в ответ свой стакан.

-- Ну, тогда - за твою любовь...

=================================
Продолжение пишется...