В защиту любви

Встреча – на 9.30. Джованни де ла Кьеза (или как его на самом деле?) должен подъехать на черной машине… Все это крутилось в голове у Адуива.
Встреча, как и положено – на верхнем этаже единственной в городе многоэтажки, ласково именуемой «небоскребом». Директор фирмы сам появился в дверях, чуть ли не с кофе для гостя, изъясняясь на ломанном английском.
Переводчица с топорным произношением настойчиво доказывала свое умение говорить на английском языке. А итальянский гость английским не владел…
 – lasciaci due – потребовал он, очевидно, приняв директора за официанта.
Мучаясь, как перевести фразу, все перешли на жесты.
Наконец, заглянув в словарь, Джованни перевел на единственно понятный для русских язык – английский, что он хочет остаться с сеньором Адуивым. Услышав знакомые со школы глаголы, все тут же удалились.
(Итальянец поморщился, удивился, что английский легче итальянского. Но списал все на странность русских).
То, что произошло в офисе 399, не поддается описанию.
Адуив узнал иностранца. Но не мог вспомнить, где видел это лицо. Этот профиль, словно каменный… И это сходство с кем-то до боли знакомым становилось все очевиднее. Убедившись, что дверь заперта изнутри, Джованни де ла Кьеза посмотрел молодому человеку прямо в глаза и заговорил на своем мелодичном языке.
Сначала Адуив списал это на непонимание гостя, попросил его перейти на английский. Но стоило менеджеру открыть рот, как он обнаружил, что понимает этот чужой язык.
– Не волнуйтесь, молодой человек, – неожиданно для себя понял он, – язык, на котором мы общаемся, настолько устарел, что никто не узнает, в чем вы виноваты.
– Я виноват? – молодой менеджер задергал рукав своего пиджака. В голове пронеслись папки с отчетами, позавчерашняя вечеринка... «Сболтнул лишнее, что теперь будет?...»
– Вы виноваты и забыли. А между тем, вас надо… встряхнуть хорошенько…, – глаза иностранца вспыхнули. Поздний зимний рассвет осветил этот острый профиль.
Юноша смотрел на него, пытаясь не теребить скрепку, так как он недавно прочитал что-то про контроль эмоций. Эта книга даже лежала где-то здесь, в ящичке, в пакете из-под кофе.
– Вы смотрите на меня и не догадываетесь? Ни одной ассоциации? Ну? Подскажу: вы могли видеть мое лицо на одной книге, – он так посмотрел на Адуива, что тот отвел глаза в сторону.
– Вы имеете в виду … на книге, которая… была у …
– Да, у нее.
– Дайте мне воды, сеньор, вы не безнадёжны, раз вспомнили эту книгу.
Юноша расстегнул верхнюю пуговицу пиджака. Джованни де ла Кьеза, словно выжидал. Напившись воды, он продолжил:
– Вы сами не знаете, как виноваты. Вы уронили, растоптали, унизили значение любви.
– Это вы … о ней? О той…
– Запрещаю говорить о ней в таком тоне. Она читала мою «Комедию», она спускалась со мной в бездны Ада, и оплакивала мою любовь. Она могла бы понять мои чувства к той, кого я поместил на вершину Рая… Но вы…! Зачем вы признавались ей в любви, не испытывая ничего? – его профиль сильнее выделялся на фоне ярко-малинового неба.
– Вы Данте Алигьери, – происходящий абсурд уже не действовал на Адуива. – И вы пришли ее защитить… – Юноша посмотрел на розоватый снег за окном. Его вдруг взяла злость:
– И это единственное, зачем вы пришли? Чтобы требовать чувств, которых нет? Потому что она напридумывала себе невесть, что?!
– Вы дали ей повод, как вы выразились «напридумать…».
– Но она могла прочитать советы для девушек…, – он выпалил первое, что пришло ему в голову. Но презрительный взгляд поэта заставил его потупить глаза.
– Что вы от меня хотите? Что теперь делать?
– Я услышал ее издалека. Это чтение моей «Комедии» я услышу откуда угодно, – не слушая Адуива, продолжал Данте. – Мои стихи и «Новую жизнь» так не читает никто. И не читал! За все века, – он присел за стол спиной к окну.
– Она оплакивала чувства. Сначала мои, затем – свои. Свои чувства к вам. Если бы вы могли хотя бы оценить, какие россыпи драгоценностей вы…,
– Но у нас не было перспектив. Она как умный человек не могла этого не видеть.
– Перспектив? Что такое перспектива? Вы изучали латынь? Вы знаете корень этого слова? Так не употребляйте незнакомые вам слова, как английские фразы, которых вы тоже не знаете. Никогда не знали. Так как, если бы знали, то вели бы себя честнее, может быть, – он обошел кругом стол, и, наткнувшись взглядом на Адуива, продолжил:
– Перспективы! Она любила вас целиком, видя в вас искру Бога. Не того, в которого верят религиозные фанаты. А того, который всегда существовал и существует!
– Так вы пришли…, – но взгляд Данте заставил юношу замолчать.
– Если вы говорили ей, что заняты, она без всяких сомнений и колебаний верила, что вы именно заняты. А не сидите в обнимку с вашей более состоятельной коллегой. Если говорили, что любите, она верила в священный смысл слова «любить». Почему? Потому что привыкла…
Адуив искал влажную салфетку, чтобы незаметно вытереть ладони.
– Вы будете вместе с ней требовать от меня не современных чувств? Это смешно, – еле выдавил он из себя.
– Забудьте о не современных чувствах. Просто пришлите ей письмо, послание. Нет, как у вас это говориться, «эсэмеску», – смешно выговорил он по-русски последнее слово.
– Пишите, – под его взглядом Адуив принялся искать на чем записать. Поэт протянул ему ручку из кармана своего пиджака.
– Пишете? Пишите: «Прости, я пользовался твоими чувствами. Пожалуйста, найди в себе силы жить дальше». Это будет вполне современно. – Данте подошел к окну.
– Зовите теперь вашего директора. Это темные духи ходят ночью. А у меня мало времени до заката. Отправить или не отправить это послание – дело ваше. Но учтите, сеньор! Если выбросите сразу после нашей беседы – к вам уже не я приду. И не с разговором!
Уже через 40 минут, директор жал руку своему менеджеру. Его глаза блестели, а на столе лежал «зверски блестяще» подписанный контракт на три года. Черная машина с Данте удалялась по главной улице. Адуив стоял у окна, перечитывая то, что написал на листе, вырванном из блокнота.