Пруссия языческая. глава 3. мысли о времени

1.

После этих событий фон Массов неожиданно для себя самого начал думать о времени. Ему было странно и непонятно, почему натанг, а потом и вайделот говорили об этих восьми днях так значительно и вместе с тем загадочно. Казалось, они что-то знают наперед, и это знание будущего их немного заботит, но более – веселит. Во всяком случае – и это фон Массов чувствовал отчетливо – тот и другой смотрели на время до праздника в деревне хоть и несколько озабоченно, но уверенно и оптимистично.
В этом ожидании чего-то такого, что как будто бы должно было произойти, но все не происходило, время вдруг стало тянуться для фон Массова непривычно медленно. Он всматривался в глубокий полумрак только начинающего еще оживать весеннего леса, вслушивался в звуки лесной жизни, и однажды поймал себя на мысли, что совсем скоро он услышит размеренный топот пары лошадей, холодное побрякивание рыцарского оружия, приглушенную немецкую речь… Эта картина отчетливо представилась фон Массову. Два рыцаря из крепости Неттинен в когда-то белых, но от времени и непогоды ставших серыми шерстяных плащах с нашитыми на них большими черными крестами, в тускло мерцающих доспехах, с непокрытыми головами, но в тяжелых рукавицах из стальных колец ехали верхом от леса по направлению к дому, в котором жил фон Массов. Они сидели на лошадях устало сгорбившись, опираясь локтями на высокие луки седел и не отводя от него, фон Массова, каких-то отчужденных, враждебных глаз. 

Но это было только видение, образ, который открылся как воспоминание о том, чего никогда не было в жизни... но вместе с тем как будто бы и было…  А сама жизнь для фон Массова как-то остановилась, точнее – в ней совсем по-другому стала открывать себя та сторона бытия, которую, как вдруг подумал фон Массов, всего лишь принято называть временем. Он с утра до вечера бродил по лесу один, всматривался в полумрак лесной чащи, словно ожидая, что оттуда, из сумрачной глуши, придет к нему ставшее таким важным новое знание, следил, как падает на землю и тает последний снег уходящей зимы, как движутся облака в бледно-голубом небе, ощущал мягко пружинящую под ногами землю и начинал все более отчетливо понимать, что время связано со всеми, даже самыми маленькими событиями в окружающем его мире. Темно-зеленые, почти черные на фоне неба ели раскачиваются на ветру… Снежинки опускаются на землю… Талая вода медленно наполняет след ноги фон Массова, и в образовавшейся лужице плавает сухой прошлогодний лист… Небо начинает темнеть – приближается вечер… Фон Массов понимал, что во всех этих событиях время раскрывает себя, показывает свое движение – неумолимое, вечное, великое. Сейчас зима отступает, весна все ближе. А потом будет лето, все расцветет буйно, роскошно... После лета придет осень и принесет изобилие, но все станет таким усталым, утомленным после выполнения своей природной плодородной функции, начнет увядать… И вновь наступят холода, жизнь станет суровой и трудной. А еще день и ночь сменяют друг друга. Ясными ночам можно увидеть, как луна на небе меняет свой облик, в конце концов исчезает, но вновь нарождается. Человек тоже рождается, взрослеет, входит в пору зрелости, потом стареет и умирает… И так происходит со всем. Все связано со временем.

– А ведь без событий нет времени, – однажды подумалось фон Массову. – Событиями время осуществляется, в них оно открывает себя человеческому разуму и само дает событиям простор для бытия… Но здесь есть еще что-то важное. Что же? Что еще связывает время и все происходящее в мире?

В поисках ответа на этот вопрос и в ожидании чего-то важного прошел день, второй, третий… В эти дни фон Массов понял еще, что ожидание замедляет ход времени. Если его торопить, то происходит как раз обратное – оно начинает идти медленнее, собираясь в груди в тугой липкий сгусток нетерпения, и этот сгусток мешает нормально ощущать себя в мире. «Я держу в уме мысль о времени, – размышлял фон Массов – и тем самым замедляю его ход. Но тогда я не могу думать ни о чем другом, и я теряю свое бытие». А если пытаться останавливать время – фон Массов помнил, что с ним такое случилось впервые, когда он и еще два рыцаря ордена какой-то неведомой силой одолели в Палестине превосходящую их в три раза группу сарацин и все трое упивались своей неожиданной победой, – оно пролетает стремительно и человек опять-таки теряет чувство своего бытия. «В счастье я полностью отдаюсь событию, – внутренне рассуждал фон Массов, – и тогда время ускользает от меня».

– Все это означает, – заключил он для себя как-то поздно вечером, к исходу третьего дня, уже лежа в оленьих шкурах, – что время и событие связаны друг с другом, но это совсем не одно и то же. Время – в человеческой мысли, а событие – вне человека, в окружающей его реальности. Может быть, время даже составляет порождение человеческой мысли, а событие – только его плоть, тень, отражение… И по ту сторону события время остается для человека тайной. Именно поэтому время важнее события, ведь оно – основа мира. Не случайно оно ведет человека к событиям, и все происходящее в мире раскрывает себя во времени.

Почти сквозь сон фон Массов думал о загадке будущего, о том, что все находит свое место во времени… все временем готовится, все в нем зреет и показывает себя. «В самом деле, – думал фон Массов – всему свое время: вот скоро наступит время весеннего цветения, потом время буйства трав… – фон Массов уже видел во сне обильные луга по низким речным берегам поблизости от замка Неттинен, бегущие по ним на ветру волны, а сам он парил, как птица, над ними, и синее небо с облаками отражалось в реке, и вода темнела под нависшими над водой деревьями, и на душе было удивительно легко и покойно...

Но мысль о времени вновь ожила в сознании фон Массова, чуть вернув его к действительности. «Да, всему свое время… Осень – время урожая, зима – время холодов… В жизни человека есть время его расцвета, но есть и время увядания. А приходит время – человек умирает. Ночь – время сна, день – время бодрствования и разных дел. Вся природа живет этим дыханием. Зима для нее – время накопления сил, лето – их растраты и проявления в плодах, в их изобилии. Точно так же и в жизни рыцаря есть время сражений и воинского героизма, но есть и время поста и молитвы, монашеского послушания, простого обыденного труда… Послушание и героизм связаны друг с другом… Таков порядок мира – думал фон Массов сквозь сон. – И не надо ни торопить время, ни останавливать его. Надо быть во времени, надо ловить расцветающие в нем события и чувствовать себя в них и вместе с ними…»

И совсем уже засыпая, фон Массов как-то твердо, как будто кто-то внутренне говорил с ним его собственным голосом, думал о том, что все события возможны в настоящем только потому, что они уже существуют в будущем. И настоящее – это раскрытие этих событий. «Мы знаем прошлое, но уже не можем на него повлиять, – звучало в сознании фон Массова. – Мы можем повлиять на будущее, но еще не знаем его. Так мы полагаем. Но мы ошибаемся. События приходят из будущего, значит, они есть. Время – это мысль... и будущее – тоже мысль… и события будущего – в нашей мысли. Поэтому мы знаем их в самой глубине нашей мысли. Мыслью они и открываются… События будущего открываются пророкам… Библейские пророки… Иоанн Креститель… Иисус… Апостол Павел… Волхвы тоже пророчествовали…

Мысли фон Массова стали окончательно путаться, мягкая, теплая волна светлых образов накрыла его, подхватила и понесла в край жарких песков и мертвого соленого моря, на берегах которого ученики молодого Пророка, недавно распятого на горе казней возле Иерусалима, писали послания своим единомышленникам, старавшимся сберечь и растолковать другим слова Учителя. Ведь как говорили, Он воскрес после казни на кресте и в ослепительном сиянии вознесся на небо. Все это фон Массову во сне было хорошо известно и понятно, как будто он сам был одним из Его учеников.

Но утром следующего дня он проснулся с чувством тревоги на сердце. Уже совсем рассвело. Было тихо. Нить пыльной паутины у высокого окна плавно колыхалась в воздухе. Очаг прогорел, и серый пепел, просыпавшийся за ограждающие его камни, лежал возле них небольшими кучками. Было зябко, даже шкуры оленей не согревали, как обычно. И эта зябкость приносила знакомое состояние готовности к действию – вайделот говорил о нем как о состоянии воина. Фон Массов встал, ополоснул лицо и руки водой из стоявшей у двери кадки, наскоро вытерся, накинул на плечи меховой тулуп и раскрыл дверь. Он уже догадывался – он знал, что ожидает его там, за дверью.
Сначала он услышал размеренный топот пары лошадей, холодное побрякивание рыцарского оружия, приглушенную немецкую речь. Затем из-за елей верхом на лошадях выехали два рыцаря из крепости Неттинен. Они были в когда-то белых, но от времени и непогоды ставших серыми шерстяных плащах с нашитыми на них большими черными крестами, в стальных доспехах. Головы их были непокрыты, но на руках были тяжелые рукавицы из тускло мерцавших стальных колец. Они сидели на лошадях устало сгорбившись, опираясь локтями на высокие луки седел и не отводя от него, фон Массова, отчужденных, враждебных глаз. 

«То, что должно случиться, – почему-то спокойно и уверенно подумал фон Массов, – обязательно случается. Все события, даже еще неизвестные нам, уже произошли. Они лишь вызревают в океане будущего. И это – тоже вызрело».


2

Рыцари подъехали к фон Массову совсем близко – он даже немного подался назад, прижавшись спиной к бревенчатой стене дома. Так орденские братья поступали обычно в отношении пруссов, к которым испытывали неприязнь и волю которых старались подавить. Фон Массов знал это. И он понял, что эти двое считают его сейчас чужим. Изменником. Предателем всего самого ценного и дорогого, что у них, рыцарей тевтонского ордена, было, – и христианской веры, и возложенной на орден высокой миссии, и давней, испытанной во многих боях и странствиях рыцарской дружбы. Все молчали. Лошади, звеня сбруей, мотали головами возле самого лица фон Массова. А он смотрел на знакомые и когда-то такие близкие ему лица, с удовольствием вдыхал запах лошадиного пота и понимал, что судьба как-то очень затейливо показывает ему себя в последнее время, что он не предатель, но заботы ордена действительно стали ему чужими. И что возврата к прошлой жизни нет.  А эти двое… Он по-прежнему любит их и хочет им только добра. Но уж точно не боится их.

Первым прервал молчание старший по возрасту рыцарь со слегка раскосыми голубыми глазами – брат Бертольд из Кверфурта. Кожа на лице его огрубела от ветра и холодов. В светлых вьющихся волосах поблескивала седина. По левой щеке от виска до самого подбородка тянулся глубокий темный шрам – след от раны, полученной несколько лет назад в бою с сарацинами под Агрой. Перевязывая тогда эту рану и стараясь унять льющуюся потоком кровь, фон Массов думал о счастливой судьбе брата Бертольда: еще немного, и сарацинская сабля снесла бы ему голову.

– Брат Гебхард, все в крепости Неттинен думали, что с тобой что-то случилось. Боялись, что ты погиб. Скорбели по тебе. Но больше всего нас заботило, что тело твое останется непогребенным… Ведь тогда и христианская душа твоя не нашла бы упокоения.

– Нет, брат Бертольд. Я, как видишь, жив и теперь уже совсем здоров. Я действительно едва не умер от раны, которую на охоте нанес мне напавший на меня кабан… Это странная история. Когда-нибудь, возможно, я расскажу о ней. Но сейчас со мной все в порядке, и как мне кажется, я чувствуя себя даже лучше, чем когда-либо.

– А если ты чувствуешь себя так хорошо, – вмешался в разговор второй рыцарь, помоложе, с глубоко посаженными, но ярко горящими карими газами, – почему ты до сих пор не вернулся в крепость? Ты что, теперь с ними? – он зло мотнул головой по направлению к прусской деревне, в которой несколько дней назад фон Массов был с вайделотом. – Может, они теперь тебе ближе, чем мы? Может, и их поганые боги тебе теперь дороже, чем великая вера Христова? – рыцарь поднял глаза к небу, сложив руки в железных перчатках у груди, и лицо его на мгновение стало просветленным и умильным.

– Я не понимаю, что тебя так беспокоит, брат Мейнике, – фон Массов по-прежнему был кристально-спокоен, и это удивляло его самого. – Ты ведь совсем не знаешь того народа, который, как тебе кажется, должен быть обращен в веру Христову.  Да ты и сам толком не знаешь своей веры. Как же ты судишь сейчас и меня, и этот народ?

– Что? Это мне ты говоришь, что я не знаю моей веры? Мне? Тому, кто всегда был первым в борьбе с сарацинами за священные реликвии нашей церкви? Тому, кого в нашем ордене отметил сам Папа Римский? Ведь не тебе, а мне он позволил поцеловать свой перстень! – по лицу брата Мейнике вновь пробежала волна умильности. – Я лучший, и я с нашим орденом. А ты, как я вижу, с ними, – он опять зло мотнул головой в направлении деревни. – Потому я и могу судить тебя. Но будет и другой суд. С именем Божьим и с молитвой мы решим, как быть с тобой, как тебя наказать!

Новое ощущение родилось в душе фон Массова, как будто перед ним открывался какой-то незнакомый путь, который ему скоро предстояло пройти. Предчувствием чего это было, фон Массов пока не мог понять. Была лишь смутная мысль о чем-то очень важном и трудном в скором будущем. Почему-то вспомнилось моление Иисуса Христа о чаше: «Пусть чаша сия минует Меня...», суд синедриона… Но пришедшее к нему за последние несколько месяцев понимание сущности веры придавало ему силы и веселого азарта, и он заговорил с братом Мейнике уже чуть более строго и весомо.

 – А ты искренне думаешь о Боге в своей молитве? Может, молясь, ты больше заботишься о себе самом, о своей просьбе, о том, дойдут ли твои слова до Того, к Кому ты обращаешься с молитвой? Если ты христианин, почему в твоем сердце нет любви к ближнему? Вот и сейчас ты думаешь не о том, как меня понять, а о том, как наказать…

– Да, брат Гебхард, – перебил его первый рыцарь, – твое общение с пруссами не прошло для тебя даром. Уже и в других прусских племенах о тебе говорят такое… Что ты великий маг и уже не раз доказал это, что твое появление здесь когда-то было предсказано местными жрецами, что вообще тебе следует поклоняться как высшему из них! Говорят, скоро в соседней деревне будет праздник, на котором тебя посвятят в верховные жрецы Натангии. Эти слухи дошли и до крепости Неттинен. Понимаешь ли ты сам, что нахватался языческой ереси и тебе следует покаяться?

– И в чем она, брат Бертольд? В чем моя ересь? Что я сделал такого против нашей веры, против святой церкви Христовой? В чем я должен покаяться перед вами и перед нашей церковью?  Кроме того, я ничего не знаю о моем посвящении на празднике через несколько дней, поверь мне.
Фон Массов произнес эти слова, а сам вдруг подумал, что действительно не хочет уже просто верить всему тому, чему учит церковь. Верить так, как верит брат Мейнике, – самодовольно, ограниченно, недобро… Он хочет сам познать Бога, и за это знание отдаст все на свете, с радостью перенесет любые страдания. А быть жрецом пруссов… Странный поворот судьбы рыцаря Тевтонского ордена!
Брат Бертольд как будто прочитал его мысли. Пристально глядя на фон Массова, он произнес с расстановкой:

– Я понимаю, брат Гебхард, я вижу это: ты отрекся от веры, разочаровавшись в ней, и поклонился в себе своему разуму, надеясь, что он приведет тебя к Богу. Но нет! Разум человеческий слаб и ограничен. Через разум Сатана входит в человека и искушает его! – при этих словах брат Бертольд мельком взглянул на своего спутника, но тот старался сохранять невозмутимый вид, хотя и чувствовалось, что эти слова произвели на него глубокое впечатление. – Вера единственная остается человеку на его пути к Господу нашему Иисусу Христу. Только вот все покровы тайны она снимает лишь там, за порогом смерти. И еще эта вера должна быть искренней, как поцелуй ребенка, чистой и освежающей, как та вода, которой – ты помнишь? – нас поили арабы, когда мы заблудились в пустыне и уже умирали от жажды. Потом эти арабы бились с нами в сражении как соперники.

– Я никогда не забуду те глотки воды в пустыне, брат Бертольд, – разве такое забывается? – ответил ему фон Массов. – Я никогда не предам и нашу дружбу. И я точно как и ты думаю о вере, сожалея, что она приводит человека к Богу лишь после смерти. Ну что же – таков закон человеческого существования здесь, на земле. Но я не так, как ты, отношусь к человеческому разуму – я верю в него! И прежде всего, я его иначе понимаю – и я уверен в своей правоте! Это ведь далеко не то же самое, что простое человеческое разумение… Разум – это…

– Не надо рассказывать нам сейчас о разуме! – прервал его брат Мейнике, повышая голос и все более раздражаясь. – Не разуму, а вере учил своих апостолов Господь наш Иисус Христос. Вере должны учиться и мы. Для этого надо всего лишь выполнять Его заповеди. А ты эти заповеди забыл и нарушил. И должен ответить за это! – лицо брата Мейнике все более наливалось кровью. – Ты что, считаешь, что мы станем слушать здесь твои еретические проповеди? Мы за этим сюда приехали?

– Конечно, не за этим, – понимающе улыбнулся фон Массов. – И все-таки – зачем? Что я должен сделать и сказать вам прямо сейчас?

– Ну, прежде всего, мы приехали сюда убедиться, что великий маг и кудесник, о котором так много говорят по всей Натангии, – при этих словах губы брата Мейнике иронично скривились, а кулаки в железных перчатках сжались, – это ты, брат Гебхард. Чтобы не было ошибки. А то ведь мог пострадать невинный человек. Наша церковь и Папа Римский, наместник на земле Господа нашего Иисуса Христа – брат Мейнике опять возвел глаза к небу – против того, чтобы страдали невинные люди. Не правда ли? Но теперь мы точно знаем, что это ты и что ты настаиваешь на своих ошибках. Кроме того, мы приехали сказать тебе, что тебе нужно завтра вечером быть в Неттинене. Завтра к заходу солнца, брат Гебхард! Собирается капитул. Приедут рыцари соседних крепостей. Мы все будем судить тебя, и не сомневайся, суд наш будет строгим. В наших рядах не должно быть никакой ереси, и я сам готов жечь ее каленым железом.

– Хуже всего то, – несколько более дружелюбно, но все-таки озабоченно продолжил эти слова брат Бертольд, – что слухи о тебе как о жреце язычников дошли до Ватикана. Ты думаешь, он говорит о твоей ереси от себя самого? – он вновь мельком глянул на брата Мейнике, который отвел глаза в сторону и сидел молча, по-прежнему красный и злой. – Как бы не так! Обо всем этом говорят в Ватикане и хотят устроить публичное рассмотрение твоего дела. Слишком много ереси было привезено с Востока – ты ведь сам знаешь историю тамплиеров. Потом катары… Папа не хочет допустить нового распространения инакомыслия. Обжегшись на  молоке, он дует на воду. Да… Вот поэтому он прислал легата, который будет на суде председателем. Странный, закрытый и, кажется, недобрый человек, монах-иезуит. Он уже в крепости. Ты должен знать это, брат Гебхард, должен быть готов ко всему.

– Спасибо, брат Бертольд, мой старый и верный друг. Но как я успею? До праздника ведь осталось четыре дня…

– Вот смотри, брат Бертольд, смотри! – опять закричал Мейнике, и глаза его засверкали сумасшедшим блеском. – Он настаивает на своем! Он думает о празднике пруссов, а не о нас с тобой, не о крепости, не о капитуле! Язычники для него важнее папского посланника! Что ты скажешь на это? Ты по-прежнему будешь защищать его? Ну?

– Пусть все решит капитул, – за внешним спокойствием брата Бертольда угадывалось явное раздражение. – Я не вступаю в сделки с совестью и не хочу быть судьей и прокурором одновременно. И тебе не советую. А ты, брат Гебхард, – эти слова он произнес особенно веско, значительно глядя на фон Массова, – все-таки постарайся быть в крепости Неттинен вовремя. У тебя ведь получится, – он взглянул прямо в глаза фон Массова, как будто бы проникая ему прямо в душу.

– Да, рыцарь, у тебя получится, - неожиданно услышал фон Массов рядом с собой. Он оглянулся и увидел, что плечом к плечу с ним у бревенчатой стены дома стоит вайделот. Когда он появился, как подошел незамеченным, – было непонятно. Он был странно напряжен, губы его нервно подрагивали, взгляд был неподвижен, незнакомая резкая складка пересекала лоб. Видно было, что внутренне он глубоко собран. Слова его звучали тихо, но внятно и отчетливо. Казалось, их должны были услышать все. – Соглашайся, рыцарь, у тебя все получится. Ты успеешь. Ты уже умеешь и это…

Фон Массов в растерянности взглянул на всадников перед ним и понял, что они не видят вайделота  и не слышат его слов. Один нервно теребил поводья и все сдерживал горячащегося коня, время от времени бросая на фон Массова недобрые косые взгляды. Другой сидел в седле устало сгорбившись, опершись локтями на высокую переднюю луку, уйдя глубоко в собственные мысли и явно не желая продолжать разговор о вине фон Массова перед церковью и орденом.

«Ну что же, у меня получится», – легко и решительно подумал фон Массов, оглянулся на вайделота, но того уже не было возле стены дома.

– Хорошо, братья. Завтра к заходу солнца я буду в крепости Неттинен. И я готов предстать перед капитулом, ответить на все его вопросы. Хотя я и не понимаю, в чем моя вина. Я ничем не согрешил ни перед нашим Господом, ни перед церковью, ни  перед орденом, ни перед вами. Ну да ладно. Я смогу доказать это.

А где-то в глубине его сознания вновь вспыхнуло на мгновение: «Суд синедриона…»

После этого всадники развернули коней и двинулись вновь в направлении леса. Фон Массов подумал было, что нужно бы их остановить, накормить, дать возможность хоть немного передохнуть. Но внутри его вспыхнул голос вайделота: «Не останавливай! У них своя дорога. Так надо…» – «Наверное, так действительно будет правильнее, – внутренне согласился фон Массов. – Да и не привыкать рыцарям ордена ни к жаре, ни к холодам, ни к голоду, ни к боли… И смерти рыцари не боятся». Фон Массову вспомнились давние сражения с сарацинами на Святой Земле, братья, умершие там от ран и болезней, долгий переход на землю пруссов, неприветливость, с которой эта земля их встретила…

Тем временем рыцари скрылись за елями, темной стеной стоявшими возле леса. Некоторое время еще слышался размеренный топот копыт, побрякивание рыцарского оружия и конской сбруи… И вот стало тихо. Только надрывно прокричала сидевшая в ветвях высокого дерева большая черная птица – такие птицы первыми начинали вить гнезда после зимы в здешних краях. «Весна совсем уже близко», – подумал фон Массов. – Но надо собираться. А то ведь к вечеру можно и не успеть».


3

С этого мгновения время понеслось для фон Массова, как стремительный горный поток, сбивающий с ног каждого, кто попытается в него войти. Нужно было внутренне собраться с мыслями перед капитулом, но мысли путались в его сознании. «Пусть уж будет как будет», – в конце концов успокоил себя фон Массов. Он думал и о том, что хорошо было бы взять в дорогу хоть что-то из еды, но как назло все припасы, подходящие для дальнего похода, закончились. И самое главное – нужно было найти коня, чтобы вовремя приехать в крепость: без него об этом нечего было и мечтать. Но коня мог достать в деревне только вайделот, который вновь пропал. К его внезапным исчезновениям и появлениям фон Массов уже привык. Но сейчас это было так некстати! Кроме того, почему он посоветовал принять приказание рыцарей, а сам не стал помогать ему в сборах? Где он? Что все это значит? Что вообще делать сейчас ему, фон Массову?

От всех этих вопросов, от всей неопределенности голова шла кругом, на душе было мутно, а руки опускались. Вайделота все не было. В путь без коня отправиться фон Массов не мог. Время – вялое, не наполненное хоть какими-то событиями – бежало все быстрее, оставляя в душе чувство противной, сосущей пустоты и неудовлетворенности.

Он стоял у двери дома, смотрел на лес – в ту сторону, где братья по тевтонскому ордену теперь уже без него достраивали крепость Неттинен. «Может, зря я пообещал завтра приехать в крепость? – подумалось ему.

– Мне не успеть. И все равно ведь я уже к ним не вернусь. Так зачем все это?». Но внутренний голос отчетливо и строго заговорил, перебив эти мысли: «Нет, все правильно! Именно эта правильность и беспокоит. Некогда данное обещание уже невозможно забрать назад. Оно живет во времени, а время не повернуть вспять. Единственный способ освободиться от того, что обещано, – исполнить его! Если этого не сделать, оно будет висеть бременем на судьбе, будет мешать жить и в конце концов все равно потребует исполнения! Так что все-таки нужно собираться в дорогу».

– Но  как? – уже вслух спросил себя фон Массов. – Как я доберусь до крепости без коня, пешком, один? Мне ведь не пройти напрямик через болота – они уже начали таять. Можно податься вокруг, по гребням возвышенностей. Но это далеко, и я просто не успею. Что же мне делать?

– Для начала понять свою внутреннюю суть, – неожиданно раздался рядом с ним знакомый голос.

Фон Массов оглянулся и увидел, что за спиной у него стоит вайделот. Он задумчиво глядел вдаль, в ту же сторону, что и фон Массов, выражение лица его было привычно мягким и глубоким, в нем не было и тени того напряжения, которое так поразило фон Массова утром, при визите рыцарей. Легкий ветер чуть шевелил его волосы. День клонился к вечеру, и крепчавший мороз уже сушил землю.

– Но при этом ты должен понять и то, – продолжил вайделот после недолгого молчания, – что вот это твое тело, – всего лишь временная оболочка твоей сути. Не надо ни удивляться этой мысли, ни бояться ее. Ты уже догадываешься… догадался, что это действительно так. Помнишь, ты увидел свои прошлые жизни? – вайделот коротко взглянул на фон Массова. – Земная жизнь – это всего лишь перемена тела. Но точно так же ты можешь менять свои тела и сейчас, в этой твоей жизни. Нужно лишь глубоко понять свою суть. И прежде всего то, что ты – это именно ты, и ты – есть в этом мире!

– Твои слова находят отклик в моем сердце, вайделот, они так близки мне! – отозвался фон Массов, который уже начал приходить в себя после его неожиданного появления. – Но как это понимание поможет мне добраться к сроку в крепость Неттинен? Ты же знаешь, что сейчас дороги для пешего путника к ней нет. И даже на коне до завтрашнего вечера туда уже не добраться – время упущено. А крыльев у меня, как видишь, тоже нет, – фон Массов иронично улыбнулся. – Так что же мне теперь делать? Как понимание моей собственной сути мне поможет сейчас?

– Не горячись, рыцарь. И слишком уж не переоценивай себя. На самом деле ты только приблизился к пониманию своей истинной сути. Только приблизился… А это понимание должно охватить тебя полностью. Только тогда… Да и в этом случае может не получиться… Сомнение и ложное знание все портят… А ложное знание рождает удивление. Но нет, не будем сомневаться! У тебя ведь все получится! – встряхнув волосами, уверенно и с воодушевлением произнес вайделот, уже глядя на фон Массова. – Только постарайся ничему не удивляться. Ну, просто отдайся тому, что сегодня будет происходить.

– А что сегодня может произойти такое, что повлияет на настроения капитула в крепости? Или оправдает в глазах папского легата мое отсутствие завра вечером? Что же это такое должно быть? Ты просто не знаешь, вайделот, – иезуита трудно в чем-либо переубедить, трудно повлиять на его мнение, если он сам того не захочет. Уж лучше бы я не давал обещания приехать в крепость! Ведь данное обещание должно быть исполнено! – фон Массов с силой произнес слово «должно». – Вот теперь я и не знаю, как поступить, что делать…

– Я тебя понимаю, рыцарь, понимаю твое состояние, – мягко улыбнулся вайделот. – Да, многое знание действительно может принести лишние, ненужные беспокойства. Но и то если оно является осколком мудрости. Вот и сейчас ты думаешь о бремени неисполненного обещания. Это так. Но в маленьком зеркале многого не увидишь. Лучше все-таки думать о путях, на которых обещание может быть исполнено. Ну ладно… Это ты еще поймешь, это знание тебя не минует. А сейчас… Нам пора идти. Солнце село, а мы многое должны успеть сделать до утра. Только постарайся ничему не удивляться. Ладно?

Вайделот, не ожидая ответа фон Массова, повернулся, подошел к двери дома и широко распахнул ее, показывая, что пропускает его вперед. Уже темнело, и в доме стояла темнота – но какая-то особенно глубокая, странно густая. Фон Массов подошел к порогу, на мгновение задержался, как будто наткнувшись на какую-то невидимую преграду, и решительно шагнул внутрь, подумав: «Вот еще один шаг в неизвестность…». Вайделот двинулся за ним, закрыв за собой дверь.


4
Сначала в доме было темно и тихо. Абсолютно тихо. Как будто в этой темноте и тишине растворилось все сущее. И было такое чувство, что внезапно поставлено под сомнение само его бытие. Не слышно было ни дыхания, ни движений вайделота. В  углу не шуршала привычно мышь. Снаружи не доносились звуки леса, за несколько месяцев жизни в этом доме ставшие привычными для фон Массова. Он и сам задержал дыхание, чтобы случайно не нарушить эту тишину, сберечь ее как святыню.

Как долго все это длилось – мгновение или целую вечность? Время как будто бы остановилось для фон Массова. Вдруг в темноте вспыхнул крошечный огонек… Он был слабым и очень далеким. Так заблудившийся путник видит – или только еще внутренне ощущает! – что где-то впереди едва брезжит слабый далекий свет, вдохновляющий его и дающий надежду на спасение, жизнь и что-то очень хорошее в будущем. Огонек потихоньку разгорался… И вот он высветил лицо вайделота, склонившегося над ним и неотступно в него вглядывавшегося. Он горел ровно и ярко золотисто-голубым пламенем прямо на ладони вайделота, не обжигая ее и не оставляя углей.

– Подойди, рыцарь, – все так же не отводя глаз от пламени глухо, но торжественно произнес вайделот. – Подойди ко мне. Судьба велит мне поделиться с тобой высочайшим даром – вот этим огнем. Быть может, ты что-то слышал об этом… Некогда он был украден одним героем у богов и отдан людям. Но только самые достойные могут теперь принять его, поместить в своем сердце и сберечь в нем его горение. Или утратить его... Потому что это необычный огонь. Это величайшая духовная сила, сопряженная с ответственностью уже перед двумя мирами – тем и этим. И сейчас тебе решить, примешь ты этот дар или отвергнешь его. Но должен тебе еще раз напомнить: сама судьба выбрала тебя как достойнейшего. И если ты вдруг откажешься… Ты даже не представляешь, что ты потеряешь! Так подойди же! Это лишь малая частица того, что ты ищешь. Прими ее в себя. А дальше сделай так, чтобы этот огонь стал могучим пламенем в тебе, и тогда он сделает тебя… приблизит тебя к богам. Даст тебе то, что ты ищешь. Ведь у тебя есть и нужный для этого разум, и сила, и мужество воина… И небо влечет тебя! Ну?

Фон Массов сам не понял, как оказался рядом с вайделотом. Он не сделал для этого никаких усилий – просто какая-то сила, независимо от его воли, приблизила его к тому, что было для него важнее и дороже всего на свете. Это было так! И сомнений он не испытывал. Правда, его немного взволновали слова вайделота об ответственности, которую он примет вместе с этим даром. Но совсем немного – ответственности он никогда не боялся. Сердце его само тянулось к пламени, и решение, как понял фон Массов глубоко в себе, было принято давно. Не понимая, почему, он опустился у ног вайделота на колени.

– Что мне сделать, учитель? – сами собой сорвались с его губ слова, удивившие его самого. – Что мне сделать сейчас? Приказывай… – он склонил голову перед вайделотом.

– Все очень просто, рыцарь. Прими в себя это пламя. Выпей его. Всего два глотка… Но они изменят тебя. И действительно найди в себе благоговение, Не ко мне – к этому пламени, к духовной благодати, выше которой нет ничего. Поверь мне, этот дар стоит твоего лучшего чувства. Да ты и сам это понимаешь…

Фон Массов схватил руку вайделота, прильнул губами к пламени и… ничего особенного не почувствовал. Он попытался сделать глоток, потом другой… Ничего не происходило. Только смутные воспоминания о чем-то хорошем и очень-очень давнем промелькнули где-то в самой глубине его сознания. Да какая-то новая уверенность в своих силах нахлынула мягкой, высокой волной. «Все так! Все верно!» – промелькнула радостная мысль. А еще его не удивило, что пламя на ладони вайделота не стало меньше после того, как он отпил его. Наоборот, оно как будто бы даже сильнее разгорелось, стало напряженнее и ярче. Казалось, оно было живым и приветствовало или за что-то благодарило фон Массова.

– Встань, рыцарь, – произнес вайделот торжественно и тоже радостно. – Встань, брат мой. Теперь мы с тобой одно. Это как кровное родство, но гораздо, гораздо выше и ближе. И не называй меня учителем. Конечно, я всегда готов помочь тебе, поддержать в чем угодно, если придется – выручить… Потому что я слышу тебя в себе. Со временем и ты научишься слышать меня в себе, как слышу тебя я. И тоже придешь мне на помощь, если это будет нужно. Но теперь ты сам себе учитель на пути, который тебе предуготовила судьба.
И мы, брат мой, пойдем по нему вместе.

Ты окончательно встал на этот путь, и это верное решение.

 А теперь, брат мой, мы вместе будем идти с тобой по пути, который тебе предуготовила сама судьба. Ты принял его, и это верное решение. Самое неразумно – идти против судьбы, грести против ее потока.