Субару-2. 2. Субару в любви

   Субару летала в эти белые ночи, носилась, как влюбленная восемнадцатилетняя девчонка. Следовало бы притормаживать немного. Но разве есть силы на это? Желание? Странно, что во всём этом  она (в смысле, - Лиля... или субару?) ещё ухитрялась как-то поддерживать быт,  посещать необходимые мероприятия; на деловых встречах не хихикать, если предлагали чай или кофе. Слушая лекцию о биржевом маркетинге, - не закатить внезапно глаза к небу, улыбаясь и напевая на мотив Хлебниковой: "Какао-какао, ко-ко-ко-ко!"  - "Субару-ру-ру-ру", а после резко перейти на отрывистого раннего Цоя, отбивая ритм ногой:
   Мы вышли из субару,
   Мы вышли из субару,
   Ты хочешь там остаться,
   Но сон твой нарушен!
Как не любить субару, - что бы там ни было, - если она сидит в ней спереди, как "белый человек", - а не теснится в углу, на заднем, заваленная "ребенкиными" игрушками и книжками. И их только двое. И они слушают саксофон. Шербургские зонтики, французский шансон, музыку из ужасного фильма "Эммануэль". Фильм ужасен, музыка,- более чем прекрасна. Бывает...
...
-  Привет тебе!
Лиля медленно (в темноте она почти не ориентировалась, даже в таком знакомом помещении) и молча (обиделась и устала), - прошла к шкафчику, включила свет в подсобке, с раздражением повесила на плечики куртку и кардиган. Погода стояла непонятная: жарило солнце, но северный ветер пронизывал до костей, - притом все это одновременно. В июне-то! Ветровка не хотела выворачиваться как надо, соскальзывала с вешалки. Чертыхаясь про себя, наконец, закончила с вредной одеждой, включила чайник. В его чашке - остатки кофе, в её - чайный пакет и остатки чая. Кто-то была здесь? Нет, - это его манера заваривать половинку пакета. Взяла третью, чистую. Налила чай, села на диван.
    Почему он не объясняется, не извиняется? Как мог он забыть про воскресенье, и не слышать ее звонков? Не мог, конечно. Отомстил за прошлый раз, когда сам ждал, а не пришла она. В отличие от него - не специально. Не была уверена. И даже тогда! -  это он подставил её глупым звонком в десять вечера: "А ты где??"  "Где-где! дома..." И муж рядом слушает, - вылетел на незнакомый звонок, как назло. 
    Сегодня целый день дела,- не планировала к нему. Устала, набегалась. Надо было выждать хоть день ещё, чтобы прошла злость, и даже нечто, вроде отвращения. Но и завтра, и после, - она не сможет, а внезапно отвалившаяся стенка зуба её деморализовала. Сначала решила, что это он виноват, - расстроилась. Увидев, что пломба как раз стоит как родная, а разваливается собственная ткань  (кальция не хватает? Да ничего ей не хватает с такой едой!), расстроилась гораздо сильнее. А он на даче своей дурацкой! А она! А он!!!  А он... без слов вцепился в неё мертвой хваткой. И как быть?! Оттолкнув резко, в такой момент, - можно разорвать всё и навсегда. Он чувствителен к таким вещам, сознает возраст. Если она решительно скажет, - что не хочет его, - он может поверить. А пояснять: "Не хочу, потому что ты не извинился", - внешне выглядит манипуляцией. Впрочем, это и есть манипуляция. Не стала делать ничего. Даже помогать ему снимать с нее туфельки, приподнимая ноги. Сидела мертвой куклой.  Почти бросил на диван. Впервые она ни звука не издавала. Но всё же оно пришло само. Стоило ему войти, её унесло сразу. Ну,отчего так?! Молча, - если не считать тихих повизгиваний и стонов,- невольными жестами  просила ещё...  Разве так ведут себя леди? Приличные женщины? Она сама - прежняя? (Хотя, по поводу леди - как раз спорно.  Фильм "Все леди делают это" - самим названием намекает, что именно так они себя и ведут.) Эротизм был столь сильным, что даже смазывал кульминацию, одно перетекало в другое, без начала, без конца...  И вместе с этим вернулись чувства.  Только обида осталась, а равнодушие прошло. Тогда она заговорила. После. Про всё сразу. "Как ты мог, - подставил, - мы же договаривались, - ты сказал, что хорошо будет пораньше вернуться, что "Надежда Ивановна, кстати, тоже просила пораньше с дачи отвезти"!
- Ей семьдесят три года!
- Я не о том! Догадалась... О том, - насколько точно мы все обговорили; как можно было сказать, - что не конкретно?! Ведь в тот раз, - когда ты приехал, а я не пришла, - было куда менее конкретно!
- А, ну вот видишь! Закон парных случаев.
- Не сравнивай! Ты на машинке! И никому объяснять ничего не надо!
- Ну извини, ну ладно... Давай ты потом поругаешься, когда поедем? Сейчас надо делом заняться, а времени мало...

- Завтра Марте пятьдесят лет, - ты помнишь?
- Нет. Хотя она теперь постоянно звонит ночами по вайберу. Спать не дает своими излияниями.
- А со мной не общается теперь. Не знает, что и я вайбер установила. Зато Таня писала, просила её поздравить.
- Изменилась Таня, да? Все изменились. А я не изменился, правда?
- Правда! Особенно когда в маске. А ещё лучше и шапочку надеть!
- Ну вот, так я и знал.
- Я не знаю какой ты был. Только по той фотке... Там классный, конечно. Там ты мне всегда нравился, хотя странно, что именно твой шикарный портрет остался в альбоме у сестры, - а ты не знал. И как раз про тебя она ничего интересного не рассказывала.
- А кто еще на тех фото? Томас?
- Да. И Хайнц. И еще, кроме наших, незнакомая девушка какая-то, не знаю ее, - неприметная.
- Интересно. Посмотреть бы.
- Да я же всё кидала тебе в контакте!
- Не хожу я туда, говорил же!
- Я знаю. Но раз я посылала, - значит, ты хотел; мог бы и зайти. Неужели там только Рита отвечала, писала спасибо?
- Да.
- Не понимаю. И она не могла позвать тебя - показать фотографии? Да ну тебя...
Кстати, интересно. На днях она как раз заглянула в эту переписку в "Контакте", и прочла, якобы он "последний раз заходил девятнадцатого числа, в девять вечера". А этого быть не могло, потому как в это время они были заняты куда более интересным делом, уж она-то помнит. И зачем Рите нужно ещё за его страницей следить? Пойми...

- Всё-таки странно у тебя ногти выглядят. "Часовое стекло", и еще вмятинка на кончике каждого.
- Не были раньше ногти такими. Точно хронический бронхит, или туберкулез...
- Симптомов нет? Вот и не парься. Может, за столько лет стажа курения и образовались. Но сейчас ты меньше, и кашля нет.
Он гладил её ладошку, долго, нежно. "Остановись, время, оставь меня в "сейчас" навсегда!"  Она смотрела на его движения, не только чувствовала, но и смотрела. И он смотрел. Потрясло, какой тонкой и детской лапкой смотрелась её рука в его, кажущейся огромной. Интересно, - у того-кто-рядом руки тоже не маленькие, другой формы. Но с ним она такой разницы не замечала...  Кажется, или Максима тоже потрясло это зрелище?  Прозрачная кукольная ручка, унизанная прозрачными сверкающими камешками в золоте, с малюсенькими, покрытыми естественным тоном лака, ноготками, - в его лапищах... нежных.

- Все три пломбы снял.
- Зачем?? Зачем все?!
- Раз такое пошло, - значит, ткань обоих зубов пористая. Правда, могут развалиться. Пропитал их этой вонючей гадостью, и пока пусть времянки.
- Не хочу! Мерзко! С двух сторон! Дай я разобью что-нибудь, чашку!
- Не надо, и так последние.
- Они грязные все!
- Все твои...
- Все? Именная, с остатками кофе тоже?
- Это одна моя... Ну, так помыла бы, раз считаешь, что они грязные!
- Еще чего, сам мой!
...
- Опять не включается, ну что такое! - он дергал рычаг вверх и вниз, стучал по нему, но чайник не подавал признаков жизни. - Я его тренирую так, каждый раз теперь... Нет, не хочет включаться, гад!
- Что ты его трясешь... Наверное, надо контакты зачистить.
- Надо.
- Дай я.
- На. Это, правда, увлекает.
Лиля не могла остаться без чая. Потому она знала, что чайник включится. И всё тут. Максим отошёл, а она тихонько подергала переключатель вверх-вниз, замедлилась, уловила мелькание фиолетового огонька, запомнила уровень, и, - подведя к уровню на миллиметр,- остановила его там, прижав. (Она так порой реанимировала старые дисководы). Не издала вопль ирокезов, а стоило. Ждала его реакции на звук закипающей воды, счастливая.
- Ты включила! Надо же!
- Что бы ты без меня делал?


- Оставишь радио?
- Как скажешь.
- Давай. (надоели свои ля муры, пусть другое что...)
- Это - Любовь!
  Что без денег делает тебя богатым,
  Это - Любовь! - грянуло в субару. Дуэт Галкина с Пугачевой. Кажется, - за эту песню в этот момент, - она готова была почти полюбить зажравшуюся парочку. Обоим стало чуть неловко (ощутила), и обоих наполнял какой-то счастливый детский смех вопреки всему.  Словно высшие силы подсмотрели, и решили-таки озвучить то, о чём оба упорно молчат. Ведь счастливы же? Впервые они смеются и говорят столь откровенно, после открыто выложенных эмоций, которые нет нужды скрывать. И хохочут даже над своей ссорой. Ее надутое: "Посоветуй хоть, - к какому врачу мне обратиться, раз ты...", -  кажется, уже стало мемом.

- Куда он торопился, скажи? Мотоциклист. Нормально так, -  свернул, - а тому, типа, ехать не надо! Пусть торопится. А мы не торопимся. -  Ну да. Солнце. Белые ночи. Хотя двенадцатый час, в общем-то.
- Где тебя высадить?
- Да хоть у самого подъезда!
- Не, к самому подъезду не поеду.
Но остановился ближе, почти не прячась. Расслабились...