Выстрел в прошлое

          Был холодный декабрьский вечер. Я еле поспевал за дедом. Он шёл по степи размашистым шагом, молча обходя заледеневшие лужи. Казалось, что неудавшаяся охота на зайцев испортила  вконец ему настроение… Патронташ был не тронут, ружьё так ни разу не выстрелило  сегодня.
          Мы почти дошли до дубравы, когда дедушка  вдруг сказал: «Осторожно! Смотри не упади в этот окоп».
           Окоп? Я остановился  и вопросительно посмотрел на деда. «Да, да, окоп,- читая мой немой вопрос в глазах, ответил он. – Здесь очень давно, в сорок третьем, шли ожесточённые бои, и твой прадед, а мой отец Иван Алексеевич Астахов, сражался за родную землю. А было ему всего-то двадцать лет…. Я тебе не рассказывал почти ничего о нём, да и сам знаю о тех годах со слов своей мамы. Поженились они в тридцать седьмом. И мне всего  два года было, когда отца в армию призвали. А тут война… Позже, когда я подрос, мама отдала мне отцовские письма с фронта. Пожелтевшие  треугольники. В них – вся его военная биография».
           Дед поёжился от холодного дуновения ветерка, закурил и, задумчиво глядя на дно окопа, продолжал говорить: «Отец мой этот рубеж защищал. Может, именно здесь в рукопашный бой вступал с фашистами. Ведь запрещали из «катюш» палить по немцам: в сёлах были наши жители. Солдаты фюрера заставляли стариков да баб эти окопы рыть перед атаками. Не выполнишь приказ - расстрел. Вот так-то. Здесь, у Маныча, страшные бои шли. Но  стойкость чекистов и пограничников  сорвала планы немецкого командования по окружению и уничтожению наших войск между Ростовом и Краснодаром. Отец мой тяжело ранен  был. До вечера пролежал, пока бой шёл. Санитары оставили его местным жителям на излечение, а  те позже в Сальск переправили, в госпиталь. Вылечили. Прошагал он по дорогам войны в солдатских погонах по Европе, награды получал за храбрость. Думал ли, что до Берлина дойдёт? Дошёл. Водрузили знамя на рейхстаге, а немцы всё стреляют. Переброшенные сюда с Балтики  уже в дни штурма Берлина полторы тысячи фашистов  засели в подвалах рейхстага. Они забрасывали наших бойцов снарядами. А когда стало ясно, что вернуть рейхстаг им не удастся, подожгли его. Знамя Победы было водружено, а рейхстаг горел, как горит всякий дом. В это время триста бойцов вели в здании бой. Среди них и твой прадед был, Иван Алексеевич. В письмах он рассказывал позже, что солдаты рукавами закрывали глаза от огня, отстреливаясь от немцев. А выходить было некуда. Спасло то, что рухнула от пожара перегородка, бойцы перебрались в соседнее выгоревшее помещение. Фашисты не добились своего. А знамя не сгорело, а только слегка покрылось пеплом».
          Дед замолчал, достал из кармана старый портсигар: «Эту вещь мне  вместе  с письмами мама моя отдала. Отцовский. Всю войну с ним находился». Пальцы деда дрогнули, и портсигар выскользнул из рук и шлёпнулся в промёрзший окоп. 
         Не задумываясь, я спрыгнул в яму, которая была выше моего роста, нагнулся за дедушкиной реликвией и вдруг среди ржавых гильз увидел немецкий крест. Почерневший грязный кусочек металла у меня под ногами.  Откуда он здесь? Я протянул крест  дедушке.
        Он помог мне выбраться из окопа, посмотрел внимательно на найденную мною вещь, потёр её сухими ладонями. «Свастика»,- тихо сказал он. Я рассматривал крест с загнутыми концами. «Сколько же жизней оборвал тот, кому он принадлежал? -  сквозь зубы, почти шёпотом сказал дед.- Твоему прадеду  посчастливилось вернуться домой, а сколько молодых парней полегло на этой земле?». Губы его сжались.
        И не успел я ничего ответить, как дед быстро снял с плеча  ружьё, высоко подбросил  зловещий крест  и выстрелил в него. Неожиданный звук разбудил стаю птиц, с криком разлетевшихся по степи. Дедушка обнял меня за плечи, и мы быстро зашагали вдоль окопов к дому…
        Весной, когда берег Маныча покрылся душистым разнотравьем, мы всей семьёй приехали на место, где был найден немецкий крест. Я смотрел на величаво текущую реку, вспоминая холодный ноябрьский день. Дед подошёл ко мне: «Видишь холм? Это Курган бессмертия. Жители  Сальского района насыпали его  на месте боя. На вершине – обелиск Славы, на нём надпись: «Вечно будет жить в памяти сальчан подвиг пограничников 24-го полка!».
      А у самого берега  реки мы увидели  почти рассыпавшуюся от времени каску. В её ржавое отверстие пробился красный мак, как символ мира, победы добра над злом, как завещание беречь свою Родину. Красный мак не даёт мне права забыть рассказ деда о военной юности в погонах.