Общее положение Франции в 50-80-е гг 18 века

«Чувствительные люди, рыдающие над «ужасами» революции,
Уроните же несколько слезинок и над ужасами её породившими.»
(Жюль Мишлэ)

       Что из себя представляло Французское королевство середины 18 столетия… Все завоевания эпохи Короля Солнца  были давно утрачены. Франция потеряла свои колонии в Индии, уступила британцам Канаду.   Семилетняя война сильно подкосила экономику Франции, крестьяне голодали.   
        В текущих условиях правительство Людовика Пятнадцатого  не придумало ничего лучше и умнее, чем увеличить налоги.
       Реальная власть оказалась в руках случайных людей. Сначала это был герцог Бурбонский, а точнее его любовница маркиза де При. Можно даже сказать так, имя герцог Бурбонского прикрывало собой власть финансовых воротил Бернара, братьев Пари и некоторых других. За три года эта беззастенчивая свора дельцов сумела довести Французское королевство до острейшего экономического кризиса.
      Летом 1725 года недовольство населения, вызванное непрерывным ростом цен на хлеб и основные продукты питания, привело к массовым волнениям.
    В июле-августе целые толпы рабочих, ремесленников и прочей бедноты из Сент-Антуанского предместья не один раз выходили с угрожающими выкриками на площади Парижа. Волнения перекинулись в Ренн, Кан, Руан и ряд других городов.
    Правительство отреагировало очень типично, отвечая на любые требования народа пулями и ударами прикладов, двинуло против голодающих солдат, наиболее активные участники движения были казнены.
      Защитники королевской власти еще будут впоследствии утверждать, что «причин для революции не было никаких, страна процветала, население было всем довольно и к тому же росло».
     Станут трактовать явление 1789 года как «следствие злонамеренного и своекорыстного заговора», масштабное общественное движение припишут деятельности отдельных заинтересованных личностей, вроде  братьев Людовика Шестнадцатого и некоторых фрондеров-придворных, то герцога Орлеанского или Лафайетта, то масонов, при этом основной части французского общества отводится жалкая роль тупых баранов, ведомых умными и корыстными пастухами…
     Обычное отношение аристократов к народу, к обществу за пределами замков и дворцов…
     Из всего перечисленного правдив лишь факт демографического взрыва в предреволюционной Франции, но объясняется он вовсе не «процветанием народа», а прекращением в восемнадцатом столетии эпидемии чумы,  снижением детской смертности, улучшением способов обработки земли и совершенствованием сельскохозяйственной техники.
     При Людовике Пятнадцатом и кардинале Флери финансовые тузы, которым он весьма покровительствовал,   стремительно богатели, уместно предположить, что это высокое покровительство вынуждало их делиться доходами.         
    При этом крестьяне были полностью отданы во власть дворянина и сборщика налогов.  Так ли уж радикально они отличались от крепостных? 
    Русские путешественники 18 столетия, привыкшие считать Европу, и в частности Францию образцом для подражания,  не без удивления отмечали, что французские крестьяне значительно хуже питаются и хуже одеты, чем их собратья в России, жилища также выглядели убогими лачугами.
   Также россиянам бросилась в глаза некоторая диковатость французского простолюдина.  Эта диковатость простолюдинов через полвека жестоко аукнется монархии, считавшей образование излишним для трудящихся.
Маркиз д, Аржансон еще в 1739 году очень справедливо пишет: «С королевством обращаются как с вражеской страной, обложенной контрибуциями..»
      При дворе все тревожные сообщения о бедственном положении экономики, о миллионах голодающих, воспринимались лишь как злостные измышления противников правительства и «священной особы короля». Также это воспринималось это и  при дворе Людовика Шестнадцатого…
       Но в ноябре 1740 года всё тот же д Аржансон  снова записал: «Число нищих скоро превысит число тех, кто может жить, не прося подаяния…»
       Далее этот странный, нетипично чувствительный к народной беде аристократ пишет: «В Шательро, на 4 тысячи душ городского населения, приходится тысяча восемьсот неимущих» и делает вывод «несомненно, за последние два года погибло больше французов от голода, чем было убито за все войны Людовика Четырнадцатого…»
      В ночные часы на улицы Парижа стало страшно выходить, там безраздельно властвовали оборванные люди, похожие на дикарей, нередко в масках, вооруженные до зубов. Вельможи теперь ездили только в сопровождении охраны.   Так кто же они были на самом деле, эти таинственные разбойники?  Правда в том, что чаще всего это были не закоренелые обитатели тюрем и каторги, а обычные бедные люди, доведенные крайней нищетой и бесправием до последней черты… «Разбойники» и «отбросы» они лишь в глазах напуганных аристократов.
    А что же королевский Двор? Его христианнейшее величество Людовик Пятнадцатый веселился. Охота, маскарады, балы и феерические представления, сменяли друг друга,  не прекращаясь. Сплошной венецианский карнавал!
    Ах, как была сладка жизнь до 1789 года, умиленно, со слезой станут говорить старые аристократы, уцелевшие в грозном   1793-м…
         Людовик  Пятнадцатый, правивший под девизом: «После нас, хоть потоп!», нимало не беспокоился состоянием государства и общества. Его больше волновали капризы и возрастающие аппетиты мадам Помпадур…
      Но умные и знающие истинное положение вещей люди уже в середине века спрашивали себя: «А что если потоп хлынет раньше? Что если века не хватит?»
      В июле 1743 года всё тот же д Аржансон пишет: «В таком государстве революция вполне вероятна…» За полвека до 1793 года он уже задумывался, куда бы бежать из страны, когда для правящего класса наступит Судный день…
     Но основная масса представителей привилегированного класса была поразительно самоуверенна и  слепа. Что эти господа могли вообще знать о реальной жизни страны, о том, как, на какие средства, какими интересами живут миллионы людей, что они вообще могли знать о народе?
      Деревни, где жили крестьяне, они видели только мельком из окон кареты.            
      В городах аристократов с рабочими и ремесленниками в Париже разделяли разные районы проживания, аристократическим считалось Сен-Жерменское предместье, в трущобном Сент-Антуанском и Сен-Марсельском предместьях жила трудящаяся беднота, ремесленники, мелкие лавочники, рабочие, словом, те, кого господа с поистине неизлечимым классовым чванством хлестко крестили «сбродом и чернью».
    Именно те, кого через полвека назовут «санкюлотами».
    Вероятно, они судили о «народе», наблюдая за жизнью и поведением своих слуг, что было огромной ошибкой.
   Няньки, лакеи, повара, горничные, прислуга, люди «пригревшиеся» при господах, нередко забывшие о человеческом достоинстве, кормившиеся с объедков роскошного  барского стола, гораздо лучше одетые, чем рабочие или ремесленники, вполне уверенные в завтрашнем дне и крыше над головой, часто воображали себя «особами, приближенными к высшему классу», «сливками» класса низшего, и отличались подобострастными и раболепными манерами, которые были так милы аристократам в людях низшего класса.
   Эта категория простолюдинов действительно нередко отличалась собачьей преданностью господину, еще одно свойство ценимое хозяевами... Снисходительно-покровительственное отношение господ, их холодно-сдержанный тон, эти приученные к унижениям люди часто принимали за искреннее расположение.
     Вот о таких «верных псах» дворянин мог сказать с ноткой одобрения и пренебрежения одновременно, «наш добрый народ».
    Но хмурые, худые и оборванные люди из рабочих кварталов, похожие   на белых дикарей, пахнущие луковой похлебкой и дешевым вином, встречавшие их, беззаботных и нарядных искателей развлечений и удовольствий, мрачными  взглядами, горящими сдержанной    яростью и непокорностью, вызывали у аристократов только крайнее отвращение и ненависть, скрывавшие под собой страх…
     Они вам противны, господа, брезгуете их соседством, нервно отстраняетесь и  кривите губы при случайном прикосновении?
         Мерзкие оборванцы? Не потому ли они так худы и скверно одеты, что вы чрезмерно откормлены и увешаны бриллиантами?
         Их жилища кажутся вам хижинами или звериными норами? Не оттого ли, что вы живете в огромных  дворцах на сотню комнат, в окружении раболепной челяди?
        Грубые дикари? Возможно. У них не было воспитателей и нянек и они никогда не посещали университетской аудитории,  большинство из них даже не сидели за школьной партой, не сами ли вы решили, что образование и духовное развитие излишняя роскошь для народа, чей удел быть безропотной и нетребовательной обслугой вашего класса?
        Чувствуете, что они вас ненавидят? А вы полагаете, что это беспричинно и несправедливо? Может даже считаете, что заслужили право на уважение ?
      Привыкли думать, что они не способны чувствовать унижений и обид, а их ненависть считаете только порождением тупой зависти? Что они видят от вас в течение всей своей жизни, господа, кроме презрения и надменности, черствости и холодного равнодушия…
     Эти, презираемые вами люди создают своим трудом материальные ценности, что вас окружают, строят ваши дворцы, эти руки шьют и стирают вашу изящную одежду, готовят для вас изысканные блюда и даже одевают по утрам, ибо вам и это лень делать самим. Они вынуждены тяжело работать по 15-18 часов в сутки, но и при этом остаются нищими и презираемыми…они же  «чернь, низшая раса»
     Но разберемся, чем же так ценно ваше сословие? С чего вы вообразили себя элитой и «сливками общества»?
   Да будет вам известно, важные господа, на поверхности плавают не только сливки и когда-нибудь народ вам об этом напомнит…Укажут «место»,  подобно тому, как вы привыкли обходиться с ними…
   Когда люди не могут похвастать ни талантом, ни глубоким умом, ни знаниями, они придумывают гордиться дворянским происхождением предков, белым цветом кожи, принадлежностью к определенной нации, когда совсем всё плохо, гордиться можно даже принадлежностью к мужскому полу, создают человеконенавистнические теории, призванные доказать, почему они лучше, ценнее и «выше» всех других, почему они одни «настоящие люди»…
     Имена Руссо или д, Аламбера говорят сами за себя, но кто помнит принца де Роган-Гюменэ, графа Клермона, маркиза де Гюи и тысячи их собратьев по классу? А ведь они так искренне верили в  свою особую значимость для Франции…
       Известна безобразная история, когда герцог де Роган-Шабо, которому не понравился сатирический памфлет Вольтера в свой адрес,  приказал слугам подкараулить его на улице и избить палками, слуги исправно отрабатывали свои деньги, философ был избит очень жестоко!
       Если бы Вольтер умер от побоев, культура Франции понесла бы невосполнимую потерю, а исчезни разом двести тысяч титулованных аристократов  и ровно ничего не изменилось бы ни во Франции, ни в Европе, ни на планете, скорее миллионы простых французов вздохнули бы с облегчением. Кто-то считает, что это жестокость? Ну что вы, просто бесстрастная  констатация факта!
       Заметим также, отвлечемся на секунду, не секрет, что выросшие в природе  дикие  животные, собаки и кошки сообразительны, сильны и энергичны, в то время, как выведенные искусственно коты «персы» или комнатные болонки, которые не могут жить без заботы человека, весьма неблагодарны, изнежены и глупы!
     К чему всё это лирическое отступление? Ответим. Аристократы по существу это также искусственно выведенная порода…они не часть нации...
      Вспомним памфлет: «Ну и дела во Франции прекрасной, здесь можно дурой быть  из дур, и всё же править государством! Пример? Маркиза  Помпадур!» Коронованный эгоист, он видимо знал точно, что сам до «потопа» не доживет,…это будут проблемы внука, будущего Людовика Шестнадцатого…но тому, безвольному и двуличному, будет мало тяжелого груза политических ошибок, сделанных дедом, с его попустительства поверхностная и беззаботная Мария-Антуанетта совершит массу   преступлений перед народом Франции…
     Королевский двор брал пример с поведения первой дворянской семьи Франции. К государственной казне придворные относились как к собственному карману, к стране, как  завоеватели, к народу, как к порабощенным чужеземцам…
     Понятия «нации» еще не существовало,  «интересы нации» подменялось веками «интересами Короны и правящей семьи», для дворянина всё остальное население страны есть «презренная чернь», обязанная обслуживать потребности его сословия и не должная иметь никаких собственных прав и потребностей…
      Слово «декаданс» - упадок, не сходило с уст образованных людей уже с середины 50-х годов 18 века…
      Однако и это заслуживает внимания, еще в 1757 году в Париже, в Люксембургском саду, в Лувре находили афиши, содержащие угрозы вооруженного выступления. 
      В этом свете покушение несчастного Дамьена на Людовика Пятнадцатого выглядит иначе, чем в официальной версии, он отнюдь не кажется в этом свете психопатом, и кто знает, может  даже у него были единомышленники. Но он даже не сумел нанести Людовику ранения, скорее слегка оцарапал небольшим ножом…
      Король оказался труслив и чудовищно жесток, после нескольких часов извращенно-зверских публичных пыток и надругательств Дамьен поседел на глазах у палачей…на глазах у благородных зрителей.
     Аристократы, в том числе их изящные дамы без малейшего сострадания, без ужаса и отвращения, скорее цинично, с живым любопытством наблюдали за многочасовыми пытками Дамьена, никто и не думал протестовать, взывать к гуманности и христианским чувствам или хотя бы оставить площадь пустой в знак гражданского неповиновения.
    Они завопят в один голос о «варварстве» и «ужасах» только полвека спустя, когда с плеч покатятся титулованные и коронованные головы…
    И это более чем за 30 лет до штурма Бастилии!  В том же 1757 году король опубликовал декларацию с угрозами в адрес «философов-энциклопедистов», а также владельцев типографий, наборщиков и вообще всех лиц, которые рискнут сочинять или печатать сочинения, нападающие на власть и существующий порядок…Их деятельность, отныне каралась смертной казнью!
   Смертная казнь в королевской Франции практиковалась очень широко, притом в самых утонченно-зверских формах: четвертование, колесование, публичные пытки и порки плетьми… мрачная и будничная реальность, изнанка «века просвещения». Эти извращения «именем закона» будут запрещены только перед самой Революцией.
    Ну что ж. Вот вам и «добрый королевский порядок!»  «Как была приятна и сладка жизнь французов до Революции»! Да неужели?! Только законный вопрос, для кого? Для принцев и маркизов, для коммерсантов и фабрикантов? Что ж, тогда всё верно…
     Стоит почитать авторов роялистов, защитников Трона и аристократии, выходит, что Людовик Шестнадцатый был просто «отцом Народа», воплощением доброты и благородства,  день и ночь только и думал, что о благе подданных!
    Ну, просто вышибают слезу! Сейчас разразится истерический припадок   верноподданнических чувств…
    А что касается Антуанетты.. австриячки, как ее называли в народе, в этом изложении она без малого  святая женщина, не меньше, добрая и милосердная, как мать Тереза, вот уж кто больше всех позаботился об экономике Франции…каждый понимает в меру своей наивности или испорченности, с какой стороны взглянуть…
   Аристократы просто « санитары общества», как волки в лесу, добивая слабых, играют роль санитаров леса, так  при этой власти выживают сильнейшие морально и выносливые физически представители народа. 
   По убеждению этих сиятельных особ, простолюдин излишне приземлённое, ограниченное существо! Чем народ вечно озабочен? Вместо того, чтобы беззаботно, подобно им, радоваться жизни и искать развлечений? Или наконец заняться религиозными исканиями.
    Нет, эти жалкие людишки заняты поисками работы… Нет работы? Вот уж проблема с точки зрения герцога, маркиза или какого-нибудь солидного буржуа рантье, верно?
     У человека «голубой крови» заповедей на одну больше – «никогда не работай, ибо это падение и смертный грех!» И эту заповедь каждый уважающий себя дворянин соблюдал неукоснительно, не в пример всем  остальным!
   Чем же еще озабочена эта презренная чернь? Продукты, видите-ли стали дороги… всё бы этой черни жрать с утра до вечера, от скольких опасных заболеваний дворянство спасало французов, всё приняли на себя из любви к ближнему, весь бюджет страны сожрали подчистую! Зато теперь ожирение и заворот кишок народу не грозят. А миллионы варваров даже не оценили их подвига!
    Деревня вымирает? Судьба у них такая… жить вообще вредно, в итоге всё равно от этого умирают! Какие низкие материи волнуют толпу! Опять о том же?! Вы еще и тупые?!  Пусть едят пирожные, как пошутила весёлая австриячка, Фулон и вовсе говорил: «Если им есть нечего, пусть жрут траву!», французы запомнили и оценили их юмор по достоинству….
   Но как- же любят плакаться потомки принцев и маркизов о «доброй и справедливой монархической власти» и после 1789 года и двести с лишним лет спустя!  Как любят сетовать на народную жестокость и несправедливость, их перья сочатся ядом ненависти как двести лет назад, так и сейчас, когда они, разумеется, с точки зрения защитников Трона или иных крупных собственников, пишут о руководителях революционной Франции…
    Иное дело, что у правительства Франции в 60-70-е годы не хватило духа привести эти угрозы в исполнение, не решившись казнить знаменитых авторов – Руссо, Вольтера, Дидро, д, Аламбера, властителей дум всей образованной, думающей части общества, они запрещали и уничтожали произведения.
     Франция 1775 года. Раньше, чем Тюрго, министр финансов начал свою реформу страну потряс взрыв народных волнений, в Дижоне, в Понтуазе, в Сен-Жермене, в Париже, в Версале народ врывался в хлебные склады, магазины, взламывал их силой и забирал припасы. Эти голодные бунты получили название «мучной войны»…
      В 1774 году Марат пишет свой первый политический труд «Цепи рабства», в это время Робеспьер и Демулен, Дантон и Шометт еще школьники.
     Королевский двор активно сопротивлялся попыткам министра реформатора сократить расходы. Слово королевы было решающим. Мария-Антуанетта щедро одаривала своих любимцев из средств казны суммами с бешеным количеством нулей. Одна королевская конюшня насчитывала около 1600 лошадей, их обслуживали 1400 слуг.
     На личной службе у короля и принцев состояло 15 тысяч человек, одно их жалованье составляло десятую часть государственного бюджета…
    В разоренной стране королева придумывала сложные и дорогостоящие проекты новых дворцов и мест увеселения, заказывала ожерелья и колье на миллионы ливров, а население в своей массе не имело ни школ, ни полноценного медицинского обслуживания…
     Изобретательность придворных в выдумывании различных синекур была чудовищной. Существовали должности, занимая которые, нужно было всего лишь два или три в год раза в год, где следовало, ставить свою роспись и за этот труд выплачивалось жалованье в 18-20 тысяч ливров! Сотни должностных лиц состояли при каждой особе королевской крови.
    Если сроки жизни тогдашних людей и были невысоки, то вероятнее всего, по причине того, что в перепись попадали главным образом неграмотное большинство, умиравшее от голода и непосильного физического труда по   15-18 часов в сутки.  Или их противоположность – аристократы, истощавшие себя с ранних лет бессонными ночами на банкетах и балах, в игорных домах и в борделях. Эти  часто погибали на дуэлях, это тоже своеобразная форма экстремального развлечения.
    Изящные и жестокие, с властными манерами хозяев жизни.  Презрительно-черствые к простолюдинам, заносчивые и задиристые даже в среде своих, в этом причина частых дуэлей, эти люди при близком изучении не вызывают симпатий и уважения.
     Даже их образование часто было весьма поверхностным, в сравнении с буржуа, причина этого явления проста, в отличие от разночинцев, их кормило не образование и профессия, а «благородное происхождение, поборы с крестьян  и нужные связи при Дворе».
   «Честь», которой дворяне так гордились, всего лишь узко-сословный кодекс правил, не распространяющийся на «низкородных», этих можно и насиловать и убивать, притом совершенно безнаказанно и что характернее всего при этом, в среде своего класса, по-прежнему считаясь «благородными» и «людьми чести». Диагноз.
    Огромные массы людей намеренно опущены нищетой и неграмотностью до низкого уровня потребностей и узких жизненных интересов, они по существу и составляют «народ», они не знали, что такое процветать – они   научились выживать. 
    Чем хуже жилось народу, тем активнее ему проповедовали сверху веру в неизменность существующего порядка, нерассуждающее смирение и поистине скотскую, всепрощенческую покорность.
   Другие – абсолютное меньшинство, откормленные и самодовольные скоты в золоте с изящными манерами, с неизлечимым чувством превосходства, вся жизнь которых наполнена грубыми физическими удовольствиями – охота, банкеты и танцы, азартные игры и неразборчивые половые отношения всех со всеми, не окрашенные даже оттенком человеческого чувства, для высоких потребностей духа и интеллекта в высшем обществе ни места, ни времени нет, это так утомляет, тех, кто привык лишь развлекаться!
      Спустя 200 лет эту категорию людей назовут «светскими тусовщиками»,  да, и это позднейшее время тоже имеет своих аристократов и новых санкюлотов…
   И между ними «высшим» сословием и «низшим», так называемый «средний класс», сознающая свою силу, богатая, образованная, но политически бесправная буржуазия готова была ради достижения собственных целей временно объединиться с малоимущим большинством… пока им по пути, но это ненадолго, совсем ненадолго!
      Век Разума! Но вновь были восстановлены страшные «lettres de cachets» - тайные королевские приказы об аресте, позволявшие без суда и следствия бросить в тюрьму любого человека, в том числе пожизненно. И начались аресты, ссылки, заключения так называемых «крамольников» против абсолютизма..
             «Странные времена переживаем мы, и наблюдаем удивительные контрасты, Разум с одной стороны, и нелепый  фанатизм…Гражданская война у всех на уме.. Спасайся, кто может!», - писал Вольтер за 14 лет до революции…
     В эпоху торжества идей Просвещения, в век огромных открытий в области точных наук, перелета на аэростате Бланшара через Ла-Манш, церковь и правительство Франции вновь стали требовать признания «божественного происхождения королевской власти»! Церковь во Франции, как в глухое средневековье, противопоставила себя наукам.
    Церковь, как организация всегда вместе с властью и никогда с народом. Народу достаются лишь циничные проповеди покорности перед  бесправием, перед любым насилием «сверху».
     Именно поэтому просвещение во Франции приняло выраженный антирелигиозный характер, несвойственный этому движению в Англии, Испании или в России.
     Вольтерьянство – французский материализм и атеизм 18 столетия это форма духовного протеста образованных людей против попыток Церкви ограничивать распространение знаний в массах, против попыток вернуть себе средневековое могущество и власть над государством и обществом. Стоит при этом отметить, что последователи Руссо атеистами не были.
     В противовес  нарастающим демократическим настроениям, в армии Французского королевства стали возрождать дух кастовых, сословных различий и розни. В 1781 году был принят закон, согласно которому офицерские звания могли быть присвоены только лицам дворянского происхождения.
     Ни ум, ни знания, ни таланты, а поколения (4 как минимум) предков-аристократов открывали доступ в ряды командиров и просто уважаемых в обществе  людей…
   Аристократы в своей среде хвастались, кто задолжал больше миллионов, малейшая экономия презиралась, как нечто «мелкобуржуазное». Буржуа хотя бы знали цену деньгам и умели ими распорядиться.
   Аристократы не знали цены деньгам, ведь они не зарабатывали их, их огромные доходы проистекали с крестьянских поборов, а королевские подачки шли непосредственно из бюджета страны…
    Помещики в эпоху Людовика Шестнадцатого вздумали восстанавливать средневековые, давно потерявшие применение и подзабытые феодальные повинности. Все эти люди не воспринимали  требований нового времени, их духовный мир застыл в эпохе Людовика Четырнадцатого…Они уверовали, что родное им феодально-сословное общество вечно, как пирамиды Египта! Крестьянин, основа аграрного общества, превращенный в настоящее вьючное животное, по-прежнему должен был кормить всех, кроме себя, короля, чиновников,  его блестящий двор, платя непосильные налоги, и в придачу должен кормить своего персонального господина…
     Крестьянские восстания во Франции стали массовыми, особенно с 1786 года.
    Это напоминание для тех, кто представляет себе предреволюционную Францию идиллическим процветающим государством, в котором царит классовый мир и взаимная терпимость… Это для тех из новых господ, кто всерьез считает, что революция была не нужна Франции.
      Начало 1770-х это затянувшаяся агония сгнившего режима Людовика Пятнадцатого, страна отдана на разграбление жадным и недалеким любимцам королевской любовницы, вчерашней шлюхи с парижских улиц, госпожи Дюбарри или ненавистного французам канцлера Мопу.
       В Париже еще в 1771 году во множестве распространялись афиши с коротким, но грозным требованием: «Хлеба за два су, повесить канцлера или восстание в Париже!»
      Уже в 1770-х голодные бунты происходили в Руане, в Реймсе, в Лионе и в Париже.
     В 1788 году они перекинулись с севера,  из городов Лилль, Камбрэ в крупные города юга Марсель, Тулон, Экс и другие города, народ требовал хлеба и снижения цен на основные продукты питания…
     Финансовый кризис, поразивший Французское королевство отразил острейший экономический кризис, охвативший страну. Наводнение весной 1787 года, страшный град июля 1788 года, опустошивший поля западных провинций, всё это вызвало неурожай и как следствие голод.   
        Текстильная промышленность Французского королевства из-за жёсткой конкуренции Великобритании пришла к состоянию упадка,   десятки тысяч рабочих остались без работы.
        Зима 1788-1789 года выдалась крайне суровой и необычайно морозной, замерзли каналы, останавливались скованные льдом баржи с продуктами, которые гнили, не доходя до прилавков. В Париже цена 4-фунтового хлеба выросла до 8 до 15 су!
      И эти суровые для французского народа времена, дворянские авторы, защитники трона  и их идейные собратья 19-20 веков, постоянно живописуют как «блеск Галантного Века», «процветание и наслаждение жизнью»…
     Однако, привилегированным всё не впрок.. Принц де Роган-Гюменэ, совершившись немало преступлений, объявил себя банкротом, его неоплаченные долги составляли более тридцати миллионов ливров. Принц Гюменэ не был не только судим, но и вообще как либо наказан.
     Герцог Лозен похвалялся, что задолжал свыше двух миллионов ливров, как все придворные, он не вел подсчета своим расходам.
     Граф Клермон гордился тем, что сумел в два приема промотать всё свое состояние. На одну лишь уплату «пенсий» знатным фамилиям из казны ежегодно уходили суммы в 28-30 миллионов ливров…
       В то время, как дневной заработок квалифицированного рабочего не превышал 1 ливра в день…Чернорабочие зарабатывали и вовсе по 18 су в день, цена хлеба составляли более половины их издевательски жалкого дохода…
       На что вообще жили, а точнее выживали все эти миллионы людей?! Неясно, что оставалось на плату за жильё, одежду и прочие многочисленные  бытовые нужды? Впрочем, за людей  они почти не считались, «нищая чернь, отбросы», «зверьё»… 
     Что ж, знакомимся. Это они, будущие санкюлоты 1790-х!
      Ужасен был уровень жизни французской деревни 1770-80-х, он был значительно ниже, чем в Англии или германских государствах, неестественно худые, хмурые люди, провожающие озлобленным мрачным взглядом кареты с позолоченными гербами, производили тяжелое впечатление на иностранных путешественников, что видно из записок Артура Юнга и многих других. Так, встреченная Юнгом пожилая изможденная крестьянка, он мысленно дал ей на вид лет 50-55, на самом деле оказалась молодой женщиной 28 лет…
        В своем дореволюционном труде « План уголовного законодательства» от 1780 года, доктор Марат пишет: «Жестокость пыток и казней препятствуют соблюдению законов» и даже предлагал резко сократить применение смертной казни, на которую было так щедро королевское законодательство.
       Как и Робеспьер, который в ранние годы революции высказывался по поводу смертной казни так: «Право на жизнь есть первое из прав человека».
     Эти люди отнюдь не изменили своим убеждениям, изменились сами обстоятельства.